Олеся

Веруня
Олеська  спасла её. Сколько Соня себя помнит, Олеся, подружка бесценная,  всегда рядом.
А началась дружба с родильного дома: их мамы надумали рожать одновременно.
Потом в семьях шутили: « Родились  близняшки, но от разных мам и отцов».

Олеська   опередила  Соню всего  на несколько минут, эти мгновения и определили их дальнейшие отношения - она всегда верховодила.
Играли в одной песочнице. Сидели за одной партой. Ездили вместе  на всё лето в лагеря, влюблялись в одних и тех же мальчиков, но не спорили из-за них, а  уступали друг другу.

Олеся  русая, Соня рыжеволосая.  Купят матери  им одного и того же фасона и цвета платья, подберут одинаковую обувь,  и  давай девчата  одноклассников  потешать: « Близняшки мы!»  Баловались, шутили, пока и  сами в это не  поверили. Иная дружба сильнее и прочнее кровных уз. И лишь однажды между ними пробежала чёрная кошка, вернее «кот»  по имени Сергей, Сергуня, как они его называли. Парень учился в танковом училище, никого из них не выбрал. Они и успокоились, а потом ещё и посмеялись над своей глупостью: из-за каких-то там  любовных страстей потерять  крепкую сестринскую дружбу.

Олеся жила с дедом. Они обе называли его Дедом.  Алексей Иванович был известным на всю страну нейрохирургом, его на консультации вызывали и в Киев, и в  Москву. И  за границу он ездил.  Отца Олесиного Соня не знала, а  её мама  умерла  от  редкого и неизлечимого заболевания крови  в тот год, когда дочка окончила семилетку.

Дед заменил  внучке  родителей. Жили они в центре города в большой квартире  с  высокими лепными потолками.  Алексей Иванович в помощницы по хозяйству из села под Полтавой   привёз  дальнюю родственницу, незамужнюю, набожную Василину.  Так делали многие состоятельные горожане.   

Василина  робела и перед  учёным родственником, и перед его внучкой- выдумщицей и проказницей.  Когда приходили гости, пряталась. У неё была маленькая комнатка, сообщавшаяся  с кухней. Квартира  много раз перестраивалась, и однажды из чулана сделали комнату. Сколько женщину ни уговаривали перейти в другую комнату, она не соглашалась. В этой чувствовала себя уютно в окружении   лампадок и икон.  Доктора при посторонних называла « наш дохтор»

«Дохтор»  пытался отучить её  от привычки  задавать к месту и не к месту  один и тот же вопрос: « та шо з цым  робыты?"   И прекратил, поняв:  это всего лишь её  присказка,  сама же  Василина  лучше  всех  знала, что и  как  нужно делать, чтоб  ему и внучке   комфортно жилось. Со временем они не мыслили своего бытия  без этой покладистой, тихой, преданной женщины.

Когда бы Соня ни приходила к подруге, Деда она всегда заставала за большим дубовым столом, заваленным книгами.  Казалось, он  и ел, и спал за этим столом. Да так оно и было. Еду ему  приносили или Олеся, или Василина.   На их нарекания отвечал: «Отдыхать, расслабляться  некогда -  мало времени, всего чуть-чуть  осталось его до смерти».

Алексей Иванович по этой же причине брил наголо голову: терять драгоценные  мгновения  на причёсывание не в его было правилах.
Потомственный врач – его прадед, его дед и отец врачевали - не делил  нездоровых людей   на женщин, мужчин, детей, не различал по цвету кожи, разрезу глаз и   вероисповеданию.  Больной от слова "болит".  А если болит, то надо лечить! Есть  те, кто страдает и те, кто должен оказывать страждущим помощь. Всё остальное выдумки и глупости.

Жена Алексея Ивановича  ещё  в средине 20-х годов уехала  "на воды" во Францию, потом переехала в Швейцарию, назад в Страну Советов так и не вернулась. Он не возражал. Занятие медициной  всегда стояло  на первом месте.  Лишь рождение внучки  изменило приоритеты: медицина и Олеська   не конкурировали.

В те  трагические Сонины дни, когда рухнуло  прочное семейное здание, Алексей Иванович со своей любимой девчонкой, так он называл Олесю, отдыхал в санатории в Ялте. Вернувшись, Олеся сразу же направилась к Соне. Искала её и в коммуналке,  нашла в каморке.  Очнулась Соня в квартире Деда. Он смотрел на неё печально, покачивал головой и приговаривал: «Ох, девчонки, девчонки…»   Потом Соня узнала: проглотила она  много таблеток, да доза у каждой была минимальной, это её и спасло.

Весной 1939года  года  Олеся и Дед съездили в Женеву навестить  бабку Олесину, Елизавету Александровну. Алексей Иванович  к тому времени имел мировое имя. Его научные труды изданы были на многих языках.  Отъезду власти не  воспрепятствовали.   В Швейцарии задержались  надолго. Деду предложили прочесть лекции по медицине в местном университете. Он согласился. Окольными путями (в Европе шла война) едва сумели вернуться домой в мае 1941года.

Олеська  навестила Соню. А та рассказала ей  последние новости: год назад случайно встретилась в парке с их общим знакомым Серёжей.  Стали видеться часто. Пришло серьёзное чувство. Собирались пожениться, да  не заладилось. Когда с парнем рассталась, не знала, что ждёт ребёнка. О юношеской  своей  любви   Олеська и не вспоминала, за это время она много раз влюблялась, разочаровывалась в избранниках и опять влюблялась.  И вообще не  в её характере было злиться, ревновать, интриговать: улыбаться, радоваться, смеяться, дружить  куда приятнее. Олеся взяла с подруги слово - перед родами Соня переедет жить к ним. Дед будет рад, а она и ещё больше. От них-то  Соня и ушла с папиным баульчиком и минимумом вещей: не захотела навлечь беду на дорогих ей людей. 


…Соня задремала,  проснулась, ощутив чьё-то присутствие.  Рядом с ней  сидела Олеся. Соня подумала, что грезит и закрыла глаза. Полежала. Открыла. И замерла от ужаса: дорогая  её подружка, украинка, человек, никакого отношения к еврейству не имеющий,  находился  сейчас  здесь,  в этом безнадёжно гиблом  месте.  Этого не может быть  потому, что  никак не должно. Соня, почувствовав тошноту,  потеряла сознание.   Очнулась от прикосновения тёплых рук. Радостно стало: мама тут! Но  увидела подругу и содрогнулась.  Зачем? Для чего и кому  нужна ещё одна жертва?!

- Вот и хорошо, наконец-то пришла в себя, - услыхала знакомый голос.   Поешь хлеба, запей молоком.  У охранника, да ты его знаешь, это Катеринин ухажёр, в вашем доме она проживала,  у Кольки- полицая  выменяла. Глаз положил на дворянский перстень, во каков, подлец!  Бабушка несколько семейных украшений передала мне, единственной  наследнице, при расставании. Я не ношу, а сегодня прихватила.

Теперь-то  Соня поняла, кого увидала в толпе зевак – Катерину, Катьку.  Но выглядела она  иначе, чем в той, прошлой жизни:  в длинной юбке, фуфайке, на голове чёрный платок, пол-лица закрывающий. А раньше -  голова в кудряшках, лицо раскрашено,  как  у матрёшки, кокетка   с  ужимками и повадками  избалованной  девочки. А  сейчас - взгляд угрюмый, суровый.

- И зачем, Сонька, ты  ушла? Дед бы спрятал.  А  я за тобой погналась: дворничиха  указала, в какую сторону ты пошла.  Тебя  не отыскала, а  назад повернуть не получилось: попала в толпу.  Ох, надо было уехать из города вовремя, да дед никак статью свою научную не мог дописать. Ты ж его знаешь, если работает, всё остальное  неважно, ничего не видит, не слышит.  И ты тоже не спешила, Дору Матвеевну который год ищешь.   Мне б себя и вас за шкирку или под ручки  - и в последний  эшелон. Знаешь, меня   моя бабка-дворянка  упрашивала остаться  у неё, навсегда: «Олесенька, - говорила она, - не возвращайтесь назад, живите в этом большом доме,  в   спокойной стране. Куда вы торопитесь, к кому?   Посмотри на свою родню, на кузенов, тёток и дядьёв - все живы, здоровы, прекрасно устроены. Будешь здесь продолжать изучать медицину…»

- Сонька, а род-то наш по бабке -  знаменитый,  да и у Деда  не лыком родня шита,  а я и не знала.  Мы не остались, не понимала новоиспечённая бабушка  -  я же домой торопилась. Может, зря?! Сказав это, Олеся вдруг подумала: действительно,  кто ждал её здесь?
- Убили бы  всех вас за укрывательство, -  не прислушиваясь к подруге,  сказала  Соня.- Обязательно кто-нибудь бы  донёс новой власти за награждение или просто в отместку.  Ты читала объявления, расклеенные повсюду?   А  получилось хуже некуда - ты здесь…

- Дед  выручит. Продержаться бы…

- Олеська,  упроси Кольку выпустить тебя, отдай ему все драгоценности, уговори его и  беги, спасайся, он же знает, что ты к  евреям не имеешь никакого отношения, прошу тебя, умоляю! Мне не поможешь - себя погубишь…

- Подружка, выкрутимся, вот увидишь, ещё и на свадьбе твоего сына или дочки погуляем. И  мне бы замуж выйти не помешало. Помнишь  Павла – дипломата? Я  думала, серьёзный парень, влюбилась, а он исчез, как сквозь землю провалился. А ты о Сергее что-нибудь знаешь?

Павел  Соне понравился с первого взгляда:  приветливый, интеллигентный, умный, компанейский, начитанный парень.   И как показалось тогда девушке,  был он  страстно  влюблён в подругу.  И она отвечала взаимностью. Соня, человек от природы  доброжелательный, искренне радовалась за них обоих. Найти друг друга – удача.  Исчез. Странно… 

О Сергее Соня  ничего не слышала.  Случайная встреча,  для них обоих неожиданная,  оказалась началом  любовных отношений.  Решили пожениться и  уехать вместе к новому  месту службы  Сергея.   А в день  регистрации брака   из-за чепухи поспорили и разошлись.

Олеся помогла Соне встать, заставила умыться, пригладить волосы.  Соне  стыдно было  себе признаться, что с появлением подруги захотелось жить, надеяться. Она прижалась к своей «близняшке» и заплакала слезами лёгкими, освобождающими, успокоительными. Облегчив душу,  уткнулась головой  в Олесины колени     и  безмятежно  уснула.

Две подружки. Обычные девчонки. Они верили в справедливость.   На демонстрациях  в колоннах  нарядно одетых людей вместе со всеми  выкрикивали на  русском и украинском языках лозунги: приветствовали товарища Сталина,   Коммунистическую партию Советского Союза, свой народ.

Жили, как и их сверстницы, в преддверии большой и чистой  любви.  И были уверены: когда-нибудь в мире победят светлые силы. Сейчас  они находились  в промозглом бараке, и их вера в победу  добра над злом  таяла с каждым мгновением пребывания в этом страшном месте. Теперь вся надежда на Деда...




Продолжение http://www.proza.ru/2011/05/28/590