Могла ли Лерочка думать, что произойдёт в Доме после её смерти? Наверное, хотя со мной не заговаривала об этом никогда. Но даже я не представляла такого разгула уничтожения памяти. Для начала из Дома, под предлогом начавшегося ремонта, выбросили все вещи. Огородники сказали, что Эллочка лично руководила процессом, тщательно просматривая коробки, которых скопилось несметное количество, ящики письменных столов и тумбочек. Я догадалась, чем объяснялось такое пристрастие: она искала чёрную тетрадь. Иначе к барахлу покойной свекрови брезгливая невестка и не прикоснулась бы. Всё, что приберегалось столько лет скопидомной Валерией, осело во дворе неопрятной кучей ненужных новой хозяйке Дома, вещей.
И меня задела краем вакханалия расправы с начинкой Дома. На втором этаже была самая маленькая комната, куда помещался лишь диван и стол. Когда я оставалась в Дроздах, то спала там, оставляя смену белья и необходимые мелочи. Приехав в очередной раз, я застала абсолютно пустую комнату. Фёдор сказал, что Дом был освобождён от следов старой барыни в один вечер, причём он и Таточка работали на огороде, и даже не были оповещены о планируемой чистке. И точно так же остолбенели, когда оказалось, что их перевели с первого этажа на второй, попутно выкинув на помойку часть их вещей. Я не сожалела, конечно, о стареньком полотенце и паре простыней, но в ящике стола хранилось два письма, с которыми я не расставалась. Так получилось, первый раз в жизни, что я забыла их взять с собой, покидая Дрозды. Смешно в моём возрасте говорить о любви, но эти письма – единственная память о том, кого я продолжаю любить.
Так странно сложилось, что мы, подруги с детства, не делились самым сокровенным, личным. Наверное, выросли в такое время, когда о вещах интимных говорить было не принято, а потом уж – не выходило. Только один раз, когда мы спорили с ней после передачи на темы семейные, Лера в запале спросила:
- Ну, а ты сама, неужели Виктору ни разу не изменила?
- Как-то не пришлось….
Она так на меня глянула, что мелькнула мысль: «Да уж, в тихом омуте…. Видно, есть у Лерочки особые тайны».
А я хоть и прожила с Витей двенадцать лет – будто один год. И когда он погиб, оказалось, что расставались мы всего раз, тогда он и написал мне эти два письма. Детей нам Бог не дал, может быть, поэтому мы так прилепились друг к другу, вся нежность и забота его доставалась мне. Всё чаще мне кажется, что с рождением детей приходит, конечно, счастье, но пропадает то, что лежит в основе отношений между мужчиной и женщиной – страсть, неодолимое притяжение друг к другу. Так большая река поглощает бурлящий сумасшедший ручеёк. Может быть, мне так много досталось женского счастья, что длилось оно недолго…. Хотя разве это мало – целых двенадцать лет? У меня вошло в привычку мысленно говорить с Виктором, будто он рядом, живой, и никто мне не был нужен. Я точно знаю, что большей радости, чем наша с ним короткая жизнь, случиться не может, поэтому никогда даже и не пыталась что-то изменить в привычном течении дней и ночей.
В Дрозды я старалась приезжать в будние дни, чтобы не сталкиваться с новыми хозяевами Дома. Мне нравилось вести пространные разговоры с Огородниками, наблюдать за их удивительными отношениями. Они говорили со мной, словно один человек: продолжая мысль друг друга, дополняя – в унисон. Такой гармоничный дуэт….
Было у меня одно увлечение, которое, будто семечко, дало ростки и превратилось в желание писать. Я обожала придумывать людям судьбы и биографии. Когда едешь в электричке, то поневоле всматриваешься в лица. Для меня было игрой примерять к этим лицам выдуманную жизнь. Огородники стали для меня загадкой, к которой никак не подбирался ключик. Иногда мне казалось, что они вместе не один десяток лет, иной раз – будто празднуют медовый месяц. По случайно оброненным фразам я старалась, словно мозаику, сложить их возможную жизнь, но всегда какой-то кусочек выпирал острым краем, картинка рушилась и осыпалась….
Продолжение http://www.proza.ru/2011/05/28/220