Георгий Антонов
ЦУРЮК
роман
!ДЁРЕПВ ЯМЕРВ!
!ВРЕМЯ ВПЕРЁД!
ГЛАВА 1. ПОГРУЖЕНИЕ.
Шаманский Бубен – это душа шамана, источник могущества и силы. Его звук приносит выздоровление, очищает организм от негативных вторжений, даёт спокойствие и уверенность.
Амба Шаман Энлиль XY11
- Не признал – богатым буду! – Владимир Ильич, внутренне сжавшись в точку и попытавшись сделаться невидимым, уже совсем было прошмыгнул мимо харизматичного одноклассника. Как бы не так!
Сульфат только делал вид, что полностью поглощён ленивым перешучиваньем с ментами. В последний миг его мясистый взгляд по-хозяйски выцепил проходимца из толпы и словно приморозил к мозаичным плитам музейного вестибюля.
- Ну, вот и ты наконец! А то звоню ему, понимаешь, звоню – а мне всё: «Абонент вне зоны доступа». Нехорошо.
Левин забормотал в оправдание какую-то ересь насчёт сломанного зарядного устройства и неверного pin-кода – скажи он правду, она бы никак не устроила сановного собеседника. В его прочном увесистом мире государственной безопасности сотовые телефоны не исчезают в никуда из запертой квартиры.
Честно признаться, дематериализация мобильника не особо и огорчила владельца – по той простой причине, что он давно уже не ждал от телефонных звонков ничего хорошего. Все друзья к сорока семи годам растворились в потоке времени: кто поудачливей – зацепились в суетных столицах, остальные по одному откочевали вниз по реке к предкам, в Края счастливой охоты. Полгода назад Левин, с похмелья прибираясь в столе, перелистал записную книжку – и выкинул её в мусоропровод. С тех пор он окончательно застрял в щели между мирами – не востребованный ни жизнью, ни смертью. Минимальный оклад музейного работника с каждым годом воздвигал всё больше прозрачных, но непроницаемых препон между Ильичом и обществом потребления, и мечта о платной операции за границей давно сменилась столь же нереальной мечтой о красивой и ловкой трости чёрного дерева, виденной в лавке старьёвщика Оси Пикселя под помпезной вывеской «Антик - Рось». Сложный перелом голеностопа Левин получил в девяносто седьмом на соревнованиях по скалолазанию – а через полгода его бросила Инесса, весьма кстати повстречав безобразно богатого и здорового шведа-горнолыжника.
Далее всё покатилось вниз лавинообразно, и вскоре Вован окончательно позиционировал себя, как «профессионального неудачника». В принципе, первые звоночки подмечал и раньше: в эпоху очередей на нём неизменно заканчивался любой самый бросовый товар, включая кефир и носки. Позже - на самую важную встречу всякий раз опаздывал по нелепейшей из причин. Дальше хуже – стоило Левину сунуться в какое-нибудь перспективное предприятие – и максимум через месяц проект сдувался. Он изучил всю литературу по парапсихологии и восточной эзотерике, и лишний раз уверился, что с его кармой что-то не так.
Было дело – Ильич грешил даже на своё одиозное ФИО, которым задразнили ещё с детсада ( тут отдельное мерси родителям-ортодоксам.) Пока, наконец, не плюнул на себя окончательно – и не затаился в своих пыльных запасниках среди стеллажей и паутины. На макароны и портвейн покуда хватало – хотя коммунальщики уже грозились службой судебных приставал и выселением из родимой хрущобы за долги… Впрочем, плевать – чем хуже, тем лучше! Вопрос сейчас в другом – с какого перепугу занесло в музей этого свинорылого архангела? Краеведение ведь явно не по его епархии.
- Выставка у вас тут занятная, - словно считал его мысли одноклассник. – «Предметы языческих культов К. области». Я давно интересуюсь. Помнишь, как с тобой пацанами в городище лазали?
Левин помнил – такое и по приговору суда хрен забудешь. В пятнадцать лет визит в городище стоил ему первой седой пряди на виске. Сульфат тогда обгадился и долго стирал в ручье штаны – но об этом сейчас вряд ли стоит...
- По службе интересуетесь, или приватно?
- Да расслабься ты, Ильич! – радушно хлопнул его по плечу полковник. – С каких это пор мы с одноклассниками на «вы»? Пойдём лучше, пройдёмся – глянь, как распогодилось! Как говорится – займи, да выпей!
«Счас наберусь наглости – и займу у тебя пятьсот рублей!» - криво ухмыльнулся в воротник Левин, натягивая ветхий плащ. «Терять всё равно нечего…На цепи не заработали…»
Пройдя мимо памятника народному террористу Степану Халтурину, они завернули в уютное и явно недешёвое кафе на набережной. Сульфат, не глядя в меню, распорядился заказом и принялся охмурять. Собственно, в органах он уже год, как не служил, перебрался в администрацию области – но повадки остались, видимо, пожизненно. Бывших чекистов ведь не бывает. После первой сотки коньячку его округлая рожа покраснела, а глазки замаслились.
- Богатая у вас экспозиция - сам небось по районам ездил, собирал? – приступил он, показывая в улыбке крепкие жёлтые зубы.
- Куда мне, - вяло отмахнулся музейщик, - с моей-то костяной ногой. Молодняк ездит, энтузиасты. Моё дело – в подвале бирки клеить.
- Бубен занятный какой у вас по каталогу значится… И где бубен? Нету бубна! Спёрли. Я все залы дважды обошёл, - прикидываясь пьянее, чем следует, принялся наседать полкан. Все их повадки Левин изучил ещё в универе – истфак считался традиционно диссидентским рассадником, и на Лубянке ему в те годы бывать привелось – слава Богу, что не в подвалах…
- Шаманский бубен пока не выставлен. Реставрируем.
- Что, товарный вид надо придать, а? Небось, уже и бабуль посулили из-за бугра?
«Так вот откуда ветры пущены», - равнодушно определил Ильич, разливая живой янтарь по пузатым бокальчикам.
- Немцы интересовались. Моя резолюция была: «Нет». Музею всё равно перепали бы слёзы – всё распилят дяди в Сером доме. Пускай у нас лучше лежит. Тем более, ничего пока не ясно – тот бубен, не тот…
- Амба-Шаман-Энлиль – Бубен нижнего мира? – глухо и низко проговорил полковник Шаньгу, подняв на собеседника тяжёлый, ничего не выражающий взгляд.
- Так значится по каталогу, - Левин, хлюпнув, всосал коньяк и поперхнулся. Было в этом взгляде Сульфата что-то очень нехорошее – или только так, спьяну показалось?
- И в чём заморочка? Как, то есть, в него бубнить, чтоб на тот свет-то попасть? – степени опьянения полковника чередовались согласно некоему неуловимому со стороны алгоритму. Теперь он опять был в зюзю. Музейщик пожал плечами.
- А я знаю? Посвящение надо получить, вроде как… Инициацию.
- И что – вот ты, кандидат наук, веришь во всё это мракобесие? Нижний мир, инсинуации… - пьяный Сульфат разве что не мазал сопли по щекам.
- Есть многое на свете, друг Горацио…
- О чём не стоит говорить по рации! – жирно рассмеялся Сульфат Шаньгу, подводя черту под мутным разговором. – Короче, Склифосовский! У меня до тебя предложение.
- От которого невозможно отказаться?
- Ну, почему? Можно. Только ты не откажешься, - чекист снова был трезв, как все минводы Предуралья. – Мы тут посовещались – и лучше твоей кандидатуры не нашли. Ты же у нас в городе главный спец по разной чертовщине!
- Да какой там спец! Так, интересовался по молодости. Сейчас куда ни плюнь – попадёшь в Нагваля или в мастера Рейки. «Снимаю, порчу…»
- Именно потому тебя и выбрали. У этих пацанов бизнес, и между нами, довольно крышанутый. Харе - крыша. Крыше – харя. Всем сестрам по ушам. Сечёшь? А ты – независимый эксперт. Кстати, с сегодняшнего дня – достойно оплачиваемый. - с этими словами полковник припечатал к столу толстенький конверт.
- Это аванс. Срок командировки – неограничен, с твоей директрисой согласовано. Вернёшься – напишешь подробный отчёт и получишь вторую половину. Здесь, кстати, сорок тысяч рублей. Моих подотчётных. Ах, извини. Уже – твоих!
Владимир Ильич затушил дотлевшую до фильтра сигарету в салат.
- Куда ехать?
- В Нему. Посёлок городского типа – в десяти километрах, кстати, от того самого городища…
- Где ты в штаны наклал? – дёрнул какой-то бес за язык. Но Сульфат лишь кивнул с непроницаемым видом, и передал завербованному прозрачную папку на молнии.
- Здесь все вводные. Короче, старушенция уже всех задолбала вусмерть. До губернатора дошло! Милиция местная рыдает. Йети, русалки, НЛО – полный пирамидон, по списку!
- Лечить не пробовали?
- Месяц отлежала в дурке – хоть бы хрен! Диагноз: «практически здорова». А бабка писучая – того гляди, из Москвы кто-нибудь пожалует на горяченькое. Или, того хуже, буржуины…А у нас тут выборы-***боры, сам понимаешь…
Честно признаться, Левин абсолютно не понимал, какое отношение имеют глюки писучей старушки к очередному торжеству народовластия, но мнение своё решил не озвучивать. Заветный конверт разжигал сердце и звал - вперёд, в неведомое! Будто из волшебного сна в следующий сон, прижимая к груди добычу - пока та не растаяла. Словно двадцать лет с плеч долой – ногу вообще перестал ощущать.
До автовокзала Сульфат довёз на такси, и даже помахал вослед отчалившему автобусу чиновной кожаной папочкой - при этом улыбка Будды загадочно мерцала на его толстом лице.
ГЛАВА 2. ENTER.
Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate! *
Данте Алигьери
Некоторых детей до сих пор находят в капусте. Кой-кого приносят аисты. Остальные, как Левин, вообще непонятно откуда и зачем взялись на этот свет.
Сульфат явно принадлежал к первой породе. Левин находил его в капусте при каждой встрече. Деньги сопутствовали Шаньгу мистическим образом с самого начала жизненного пути. Сульфату принадлежали самые крутые солдатики из ГДР, у него были первые в их классе джинсы и записи ансамбля «Тхе Беатлез». Книжный задрот Левин тянулся к пухлорылому однокласснику, брал у него уроки каратэ и сексуального воспитания, одновременно завидуя ему и презирая. После девятого класса летом они вдвоём рванули на поиски клада в Чёртово городище. В первый же день Сульфату повезло – разгребая угли костра, поднял прямо из золы древнюю золотую монету! А в подземелье провалиться первому посчастливилось, разумеется, Володечке. Сходил за дровами, называется…
Передёрнувшись всем телом от жутких воспоминаний, Ильич открыл глаза – за окном автобуса в лучах заходящего солнца разворачивался тот самый пейзаж, что и тридцать лет назад. Глухой заболоченный осинник постепенно сменился сосновым бором. Вот и пионерлагерь на опушке – давно заброшенный, весь зарос кустарником. Надпись над ржавыми воротами гласила: «Рябиновка». «Lasst, die ihr eingeht, jede Hoffnung fahren» здесь, пожалуй, больше бы подошло - «Оставь надежду, всяк сюда входящий…»
Пропрыгав по ухабам разбитой трассы, «ПАЗик» вскоре въехал в посёлок городского типа Нему. Говорящее название: немота, скорбное бесчувствие…Ощутив себя капитаном Немо, Левин вышел из автобуса - и тут же, провалившись по щиколотку в коварную лужу, рухнул плашмя набок. Приехали. Ногу пронзила боль… Следом за падением над ухом грохнул выстрел – и он отключился.
- Дяденька, вставай! – сквозь жёлтые крутящиеся круги перед его глазами предстало небесное видение. Девочка лет двенадцати в оранжевой шапке со смешным помпоном протягивала ему отлетевшую при падении трость. Мордашка её представляла смесь ангельской прелести и лукавства. Ильич, кряхтя, поднялся на ноги.
- Какого падучего прислали. Пойдём уже.
- Девочка, ты кто? Куда мы вообще идём? – шкандыбая по весенней грязи следом за чудесным ребёнком, недоумевал командировочный.
- Сам всё увидишь. Меня, если очень хочется, можешь звать Лили Марлен, - отозвалась девчушка, - Впрочем, мне по барабану. Хоть Зоей Космодемьянкой!
И, очутившись на оттаявшем участке асфальта, принялась прыгать по начерченным цветным мелом квадратам «классиков». Пришлось дождаться завершения процесса. Потом они свернули в какой-то совсем уже по-деревенски кривой и запакощенный переулок, и девочка, приложив ко рту ладошки, трижды очень реалистично ухнула филином перед ветхими воротами.
Калитка с идиотской надписью: «Осторожно, медведь!» плавно растворилась. Левин вошёл во двор и на всякий случай кинул взгляд по сторонам – разумеется, никаких медведей. Равно как и хозяина – всё, по-видимому, управлялось дистанционно. Перед входом в дом на резном столбе торчал белый от времени и непогоды коровий череп с рогами. Левин сделал два шага по усыпанной гравием дорожке – и дубовая створка резко хлопнула за его спиной. Он нервно оглянулся - что ещё за дешёвые понты!
- Слышь, дитя природы! Как тебя, Лили! Завязывай с этим. Поймаю – выпорю!
Но никакой Лили на прежнем месте уже не было. Зато под ноги ему, тявкнув, метнулся, тут же скрывшись за поленницей, рыжий лисёнок. Блин, с портвейном, по ходу, пора завязывать…
- Ну, здравствуй, мил человек. Никак, из области прислали по нашу душеньку? Шлють и шлють, Чернобога на них нету! Проходь в избу. Бражка в аккурат поспела – как ждала тебя.
Возникший на крыльце старичок больше походил на древнего гнома, чем на заявленного медведя. Маленького роста, весь в белой пушистой бороде – не хватало только колпака и полосатых чулок. Левин присел за накрытый стол.
- Вот, отведай-ка за приезд. И я с тобой чокнусь – человек ты, вижу, непростой, научный. Пей, пей – всё на здешних травах, натурпродукт.
На вкус мутный напиток оказался, как ни странно, недурён – Ильич заел солёными грибочками и подумал, что жизнь налаживается. Несколько смущал интерьер – прямо перед ним, в «красном углу» над тлеющей синим глазком лампадой вместо традиционных святителей красовались разнокалиберные фотки, кажется, вырезанные из журналов. Из многих лиц ему удалось опознать Сталина, Мао Цзедуна, Че Гевару, Гитлера, Григория Распутина и, как это ни странно, своего одноклассника – Сульфата Шаньгу – только ещё жирней, в странной шляпе и с массивным орденом на груди.
- Как нога? – осведомился дедок, - Извини, это Лилька тебя подбила там на автостанции. Утречком подлечим – сегодня Луна не та.
- Не понял?
- Да встречу тебе интересную кое-кто готовил. Вот и пришлось послать внучку – а она девка вредная, безотцовщина. К тому же в прошлой жизни её сожгли на костре за какую-то ерунду. Теперь у неё комплексы насчёт властей – грибами не корми, дай ментам нагадить. Ты пей бражку-то, пей – она на травах…
- Простите, а можно с этого места подробнее и по порядку. Кто вы и как вас звать?
- Я-то? Мазык обыкновенный, скоморох иначе, - пожал плечами хозяин, - Здесь Колей люди кличут. Чего тебе неясно-то?
- Да всё неясно! Это что у вас – секта какая-то? И кто меня встречал на автостанции?
- Счас сам увидишь! – глазки деда сузились, уставившись на угол с лампадой – она вдруг изменила цвет с синего на багровый и замерцала тревожной морзянкой. – Ё-моё, грузилка-перематрица! Ну-ка, живо на печь! И прикинься ветошью.
В дверь заколотили тяжёлым. Левин живо вскарабкался на лежанку и задёрнул цветастые занавески, оставив себе для обзора узкую щель.
- Именем революции! Открывай, мурло белое! – раздались пьяные выкрики из сеней. – Попался – девка твоя у нас.
Дед Коля, сгорбившись, прошел к двери, скинул крючок и впустил незваных гостей. Их было четверо – один рыжий, в кожанке и сапогах бутылками, с крохотными очёчками на баклажанном носу. Он мёртвым локтевым захватом держал, прижимая к своей груди, брыкающуюся Лилю. Остальные трое были в чёрных бушлатах, перетянутых крест-накрест пулемётными лентами, у каждого по маузеру в заскорузлом кулаке.
- Отдашь, что велено – отпущу тварь. Иначе – пустим по кругу и в расход, - объявил визгливым голосом кожаный. – Ты меня уже достал, шут! Больше пощады не будет, слово Блюмкина!
- А может, бражки с дороги, Яков Григорьич? – голос старого скомороха сделался умильно-напевен. – И товарищи большевики, кажись, утомились, странствуя? Ась, братва? Так я налью уже?
- Зря стараешься, Мазык! – ухмыльнулся рыжий. – Товарищи не слышат. Двоим я перепонки проколол, а третий – вообще голем, слушает только меня.
- Суровый вы народ – человеколюбы, - вздохнул старик. – Ну, что с вас взять… Лили Марлен, фас!
- Огонь!!! – успел взвизгнуть Яков Блюмкин, прежде чем из его перекушенного горла хлынула на пол струя чёрной крови. Тут же загрохотали выстрелы маузеров, наполнив горницу едким пороховым дымом. Лисица, вырвав кадык чекисту, метнулась прыжком на полати и прижалась к Левину, мелко вздрагивая пушистым оранжевым тельцем. Он инстинктивно прижал к себе зверька, в ужасе наблюдая, как непонятно откуда взявшийся громадный горбатый медведь с рёвом рвёт клыками и ломает тела троих революционных матросов… Зрелище было настолько жутким и отвратным, что мозг, не выдержав, дал спасительную команду «reset».
- Подъём, ханыга! – мент снисходительно похлопал его дубинкой по плечу. Левин огляделся – вокруг него уже начал собираться кружок любопытствующих обывателей. Вид облупленного здания автостанции с надписью «Нема» оптимизма не прибавил. Опираясь на трость, он стал подниматься из лужи.
- Что это было? Где я вообще?
- По моему, - ухмыльнулся сержант, - ты в полной жопе. Кровь на одежде откуда? Придётся, гражданин, проехать в отдел для выяснения.
- Террориста поймали! – взвизгнул из толпы старушачий фальцет. Это он стрелял вчера!
- Отвянь, Чарушиха! Вечно эта бабка народ баламутит!– милиционер снисходительно помог Левину загрузиться в собачник.
* Оставь надежду, всяк сюда входящий!
ГЛАВА 3. НОЧЬ В МУЗЕЕ
Перед выполнением шаманских практик проконсультируйтесь со своим лечащим врачом. В начале освоения практики не выполняйте ее более пяти минут из-за возможного появления нежелательных эффектов.
Амба Шаман Энлиль XY11
Спровадив главную помеху – Левина, полковник Шаньгу глянул на часы и велел водителю «Опеля» с бутафорскими шашечками на крыше срочно ехать на Центральный рынок. Там он целеустремлённым шагом направился в мясные ряды и осведомился, где продают кроликов. Битых к концу дня уже разобрали, пришлось покупать живого. Спрятав вздрагивающего зверька под пальто, он проследовал в подсобку и поманил пальцем мясника. Выслушав странную просьбу, подкреплённую пятисотенной бумажкой, жилистый заляпанный кровью мужик хмуро вернул деньги.
- Я мясник, а не садюга.
- Какие мы нежные! Держи бабло, я сам! – время поджимало, и полковник, выдернув из плахи отточенный топор, с одного маху отсёк брыкающемуся животному заднюю лапку. Истекающее кровью тельце кинул мяснику: «Закусишь!» - и, упаковав трофей в припасённый пакет, опустил в карман. Теперь контрольный звонок директрисе – и вперёд! Кровь стучала в ушах победным бубном. Глянув исподлобья вслед удаляющемуся чекисту, мясник достал грязный носовой платок, обмакнул в кружку с водкой и туго перевязал ампутированную конечность зверька. «Ничё, до свадьбы заживёт. Дочку побалую…» На выходе из павильона Сульфат увидал на мелочном лотке зелёные резиновые перчатки. Вот это знак! Взять бубен в зелёных перчатках…
- Алло, Радмила Марковна? Это Шаньгу. Всё, как договаривались, Левина вашего я отправил, думаю, на недельку. Пускай воздухом подышит – а то совсем парня заморили. Больше там в подвале у вас ведь никто не работает? Нет? До понедельника сдаёте музей на охрану? Да так, ничего. Зонтик у него забыл… Ладно, не скучайте!
Скучать пожилой директрисе краеведческого музея на этих выходных и точно не пришлось. Через четверть часа на пешеходном переходе через пустынную улицу Степана Халтурина её сбил вынырнувший из-за угла «опель» с забрызганными грязью номерами и, не снижая скорости, скрылся в переулках. В бессознательном состоянии женщина была доставлена в черепно-мозговое отделение травмбольницы, где впала в кому с неясным прогнозом.
…Проинструктировав своего «таксиста», Сульфат нажал кнопку переговорного устройства на двери музея.
- Это я.
Тяжёлая створка тут же распахнулась перед ним, подобно Сезаму, пропустив в уже знакомый вестибюль. Страж из вневедомственной охраны привычно отдал честь и замялся, теребя нагрудный карман камуфляжа. Полковник глянул на него вопросительно:
- Всё в порядке? В здании никого?
- Не нравится мне это, товарищ полковник. Директриса у них – бабка стрёмная, и ещё Левин этот, ботан…Чувствую - лажа может выйти. Давайте, я лучше деньги верну…
- Лажа может выйти, Соков, если ты тотчас не передашь мне ключ от запасника. И она выйдет – это я тебе гарантирую. – Шаньгу как танк надвинулся на щуплого мента, сверля его недобрым взглядом. - На тебе – три эпизода растления малолетних. Ты знаешь, что на зоне с такими, как ты делают?
Капитан Соков, съёжившись, передал Сульфату ключи.
- Проводить вас?
- Сам найду. Сирену отключи – и пойди, погуляй часок, скушай мороженое. Погода – чудная. Через час вернёшься – и выпустишь меня. Свободен.
Шаньгу ощутил величие момента – он был в полушаге от мечты всей жизни. Попляшут теперь под его бубен! Он укрепил на лбу фонарик, чтобы не включать свет, и устремился, минуя залы, к цели. Экспозиции, посвящённые именитым землякам, его мало интересовали. Халтурин, Циолковский, Дзержинский. Мелкий народ, халтурщики. Хотя, обладай они силой Бубна – кто знает, то ли бы ещё наворотили… Но Амба Шаман Энлиль даётся в руки лишь избранным – по праву крови. Последним его законным владельцем был прадедушка Сульфата – тёмный маг и целитель Жамсаран Бадмаев, крестник Александра Третьего. В семнадцатом году бубен исчез в мутных волнах истории. Сульфат посвятил его розыскам двадцать лет жизни – и вот Амба всплыл! Стоит повернуть ключ и открыть эту бронированную дверь в подвал… Ему почудилось чьё-то присутствие, и он медленно повернул голову – луч фонарика выхватил чучело лисы с тремя лисенятами. Глаза горели из тьмы, как живые. Сульфат натянул зелёные перчатки – символ тайного Ордена. Дверь распахнулась, обдав его могильной сыростью бывших купеческих подвалов. Как Левин здесь ещё от чахотки не загнулся? Сульфат вспомнил, что за день до холодов в городе отключили отопление.
Поиски заветного артефакта много времени не заняли – бубен лежал на рабочем столе Левина, издали напоминая большую расписную сковороду. Шаньгу извлёк из пакета заячью лапку и с трепетом взял в руки сокровище. По преданию, в бубне живёт душа его создателя – она и помогает открывать Врата. Первый удар, отражённый сводами хранилища, прозвучал гулко и страшно. Однако, похоже, ничего во внешнем мире не сместилось. Не удивительно – так бы каждый, дай волю, пошёл беспредельничать. Самое главное – это войти в резонанс с душой бубна. Подобрать верный ритм, войти в него… Полковник, прикрыв глаза, нанёс три негромких, но решительных удара заячьей лапкой – Амба пророкотал в ответ что-то угрожающее – и следом бронированная дверь в хранилище захлопнулась.
- Бляха! – несмотря на холод, Сульфата прошиб пот. Он вспомнил, что оставил ключ торчать снаружи! Теперь дожидайся, пока Соков нагуляется и отопрёт… Вспотевшее тело начала колотить дрожь, и Шаньгу осмотрелся в поисках обогревательных приборов. Ничего тут не было, кроме хлама веков. Зато на плечиках висела огромная, до пят шуба весьма косматого вида, вся обшитая какими-то медными побрякушками, костяными бусинами и амулетами. Мех на ощупь походил на медвежий – но в свете фонарика казался седым. Впрочем, выбирать не приходилось – массивное тело Сульфата с комфортом уместилось в шаманской шубе, и он принялся в ожидании расхаживать по запертому хранилищу, изредка с разной частотой ударяя в бубен – словно нащупывал внутри себя резонанс с правильным ритмом…
- А я заявляю, что Гришка Распутин – вор и сволота, кагальный выкормыш! И никакой святости в нём нет – ещё профессор Шарко в Париже всё это научно доказал. Сплошное шаманство и вред – предлагаю ЦК поставить мерзавца в убойный список!
- Савинков, как всегда, горячится, - распустил по жирному лицу фирменную улыбочку Азеф. - Григорий Ефимович ведёт скрытую и неустанную работу во благо общего дела. Я на это так скажу: Борис, ты не прав! Неужели ты сам поверил нашим же газетным майсам про таз мадеры и Сандуновскую баню с фрейлинами? Человек, похожий на Распутина…Да если бы и так – кто из нас без греха? Всё, тема закрыта. - Стиснув зубы, Борис нащупал в кармане пальто рукоять новенького браунинга. Нет, нужно плавно дышать животом, отсчитывая до ста. Никого не жалко. Никого.
Вскоре извозчик доставил его к вокзалу. Он сверил часы – времени оставалось впритык, чтобы купить билет. В 20.00 должен быть ликвидирован извращенец и кокаинист, полячок Феликс, обосновавшийся в Горках, на даче Бадмаева с богатым любовником – Семёном Будённым, бывшим танцовщиком Императорских театров. До японской войны Семён блистал в «Половецких плясках» Бородина – в роли Кончака. Теперь он в полном шоколаде – усы отпустил не хуже, чем у Азефа. Нажился на поставках гнилой муки в войска. Его тоже – до кучи. Но номером первым, конечно, Феликс, он же Юзеф - провокатор по кличке «Переплётчик». В восемнадцать лет застрелил из ревности родную сестру, с которой сожительствовал. После уже вошёл во вкус содомии – таким, как Дзержинский всё едино: девочка, мальчик – какая в ж...у разница!
Дача с пригорка смотрелась в лунном свете игрушечной китайской пагодой. «Чтобы я так жил!» - не к месту вспомнилась Борису Викторовичу фразочка товарища по партии по кличке «Толстый». И с тобой мы ужо посчитаемся, Евно Фишелевич. Всем следует знать, что война тотальна. Мой револьвер быстр! Надо будет записать фразу – стриженым курсисткам понравится. Савинков глянул на часы – без четверти восемь. Ну, что ж - пора. Серой тенью скользнув сквозь вишнёвый сад, Борис заглянул в освещённое окно. На месте! Он прокрался через тёмную переднюю и сквозь бамбуковые жалюзи оглядел пышный интерьер в стиле модерн. Голубки уже приступили к любовным играм. Семён, в кавалерийских сапогах, портупее и немецкой рейтарской каске – всё на голое тело – охаживал плетью по тощим ягодицам сладострастно мычащего Феликса. Над камином в глаза Савинкову бросился большой, испещрённый восточной вязью шаманский бубен, на фоне которого происходил противоестественный ритуал. Он беззвучно снял браунинг с предохранителя и вскинув руку, шагнул в комнату. Первым надо валить Будённого – иначе пришлось бы стрелять Феликсу в торчащий кверху зад. Внезапно бубен издал глухой, вибрирующий звук – огоньки свечей метнулись и погасли. На том месте, где только что весело потрескивал камин, образовался прямоугольник мертвенного, зеленоватого свечения. Будённый встретил взгляд Савинкова и застыл с поднятой плетью. Бубен стал бить часто и громко, и тут в светящемся проёме обрисовалась массивная фигура в шаманской шубе и зелёных перчатках– с точно таким же бубном в руке. Во лбу полыхал третий глаз… Комната наполнилась нездешним ужасом. Борис узнал хозяина – Жамсарана Бадмаева. «Утром агенты телеграфировали, что колдун прибыл Восточным экспрессом в Читу. Измена!» - не к месту подумал Савинков, выпуская в пришельца механически пулю за пулей. Они с визгом рикошетировали – одна оцарапала щёку, и Савинков, выйдя наконец из ступора, ринулся с крыльца в тёмный, благоухающий вишнёвым цветением сад. Дзержинский, который тоже видел шамана в проёме, закатил глаза и рухнул без чувств к ногам изумлённого Будённого.
Сульфат Шаньгу, испугавшись вспышек выстрелов, загородился бубном и прекратил стучать. Странный порнобоевик в формате 3D тут же прервался – перед ним снова была глухая дверь хранилища. Нет уж, хватит на сегодня экспериментов! Куда подевался этот мерзавец Соков?
ГЛАВА 4. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
Лисы-оборотни смертны, как и люди. Только в отличие от нас, они помнят свои прошлые жизни – по-видимому, эта память их не травмирует. Лисы мудры с рождения – хотя некая игривая мстительность им, как поговаривают даосы, отнюдь не чужда.
Фу Цзы.
Пионерлагерь звался хуже не придумаешь – какая ещё на хер «Рябиновка»? Видимо, подразумевалась «Рябинушка», или что-то вроде этого – но привычно-алкогольные ассоциации в полусухом 1987-м окончательно взяли верх над останками убитых циррозом профкомовских мозгов. Когда спохватились – все документы уже вернулись из главка подписанными. По ходу, там с бодунца тоже досиживал до пенсии тот ещё народец. В итоге пришлось срочно сочинять для подрастающего поколения орнитологическую басню о некоей одноимённой птичке, крайне полезной, но редкой в Немском районе. Слава КПСС, фуфло прокатило - но осадочек таки остался…
Короче, с этим лагерем не заладилось всё с самого начала. Не зря товарищ Катоев из облсовпрофа разводил потом пухлыми ручками – перед самым своим снятием только и успел, что умереть от инсульта на персональном толчке в расцвете творческих планов по приватизации… Сперва в лагере пропали разом физрук и повариха. Якобы ушли в лес по грибы. Ладно, грибы грибам рознь, сейчас этим не удивишь никого. Но следом в течение лета ухнули в никуда аж трое пионеров, причём один – по региональным меркам весьма непростой. Присланный из области следователь КГБ тоже провалился, будто сквозь землю. А это уже не шутки, товарищи! По слухам, потом его видели в девяносто втором году в Ницце, рассекающим на белом «Мазератти» в компании двух модельных пелоток в соболях – но чего по злобе не наплетут враги! Короче, лагерь пришлось закрывать – да и время уже подошло. Через год советский режим с самым гуманным в мире соцобеспечением благополучно канул…
Территория начала быстро зарастать непроходимым малинником и чертополохом, с водонапорной башни и силовой установки энтузиасты ободрали цветмет. При этом регулярно поливали забор живущей поблизости бабки Чарушихи какой-то едкой жидкостью «с заговорами еретиков», отчего старухины кошки в количестве чёртовой дюжины каждое полнолунье оглашали округу сатанинским крещендо. Йети откровенно развратничали с русалками под хохот упырей и лешачих. Начальник райотдела милиции добряк Свинтидзе, принимая Чарушиху, как неизбежное зло, втихаря растапливал её заявлениями буржуйку на даче, и всё шло, как шло… Пока раздолбанный «газик» с сомнительной начинкой не тормознул однажды у крыльца.
- Викентий Карлыч! - крикнул сержант Ганешин, распахивая дверку. – Привёз!
- А привёз – так сам и занимайся, - проскрипел знакомый фальцет Чарушихи. – Потому, Карлыч твой опять на реке браконьеров ловит. У-у, полицаи! Сталина на вас нету! Русалок бы лучше ловили – так где вам!
- Ты это, Аномалиха… Базар фильтруй. Сам, говоришь? – сержант, отворив дверь собачника, помог Левину сойти на крыльцо. – Ну, выходит сам. Пройдёмте, подозреваемый. Поесть бы лучше принесла, плесень старая, чем под дверью причитать!
- Чичас, батюшка! К Анютке твоей в буфет добегу.
- Мухой метнулась! Фу, с ночи не жрамши… Присаживайтесь, гражданин, - Ганешин радушно пододвинул Владимиру Ильичу стул. – Водку будете?
Левин индифферентно пожал плечами. Выпили по сто из мутных стаканов. Изучив документы командировочного, сержант дружески приобнял его за плечи.
- Значит, говоришь, прислали с области? Нашу нечисть инспектировать?
- Типа того.
- И прибыл ты рейсом…Да вот и билет. Вчера, в 20-30. Всё верно?
- Господин полицейский! Позвольте…
- Абасратушки - я не полицейский! Аттестацию у нас пока один Карлыч прошёл. За толерантностью – к нему. А я – русский мент. Сержант Пётр Ганешин. Итак – слушаю. Где провёл ночь? Смотреть в глаза! Карманы вывернул!
Пухлый конверт с авансом Шаньгу Ганешин, изучив, накрыл казённой папкой «Дело». Левин понял, что попал. Рассказывать деревенскому менту дурной сон про битву медведя-оборотня с революционными моряками он счёл ниже своего достоинства.
- Я имею право на один звонок.
- Имей! – Пётр протянул ему древний, перетянутый изолентой «Панасоник». Номера Сульфата Левин, к своему ужасу, не помнил. Абзац.
Запертый в подвале полковник Шаньгу ждал возвращения Сергея Сокова уже третий час. Холодок начал пробираться под медвежью шубу. Попытался набрать номер Механика – ноль. Абонент не абонент. Остальные – та же ботва. Своды подвала надёжно глушили сигнал. С Соковым явно что-то стряслось… Тут до Сульфата начала доходить печальная истина. Ему предстоит куковать в хранилище наедине с бубном как минимум до понедельника. А если Механик разобрался с директрисой по полной? А Левина не будет как минимум ещё неделю…Или вообще…Больше ключей от наружной двери нет ни у кого. Значит, ждать, пока власти спохватятся и вскроют музей – и обнаружат в хранилище его, живого или мёртвого – сразу и не скажешь, что лучше… Вода в подвале была – Шаньгу сунул голову под холодный кран и растёрся насухо какой-то народной вышивкой… Потом схватил бубен - и заячья лапка в его пальцах словно сама принялась выбивать по поверхности нервно рокочущий мощный ритм…
Капитан Соков закрыл за собой кованую дверь на два оборота и, сунув ключ в карман, направился к набережной. Розовеющие сумерки пахли апрелем – древний комплекс монастыря под горой напоминал о чём-то грустном и вечном. Кресты сияли в прощальных лучах. Инстинктивно повинуясь приказу полковника, Сергей купил на лотке мороженое и решил скушать его на смотровой площадке. Целый час нужно где-то убить - поразмыслить как раз было о чём. Если полкан украдёт экспонат – а он его украдёт, то стрелочником всяко выставят его, Сокова. Вариантов нет – отсюда нужно валить. На тридцать тыщ бакинских, полученных от Сульфата, можно купить домик с участком на Пхукете. Море, пальмы и малолетки без комплексов в неограниченном количестве. Он окинул прощальным взором панораму заречья – но неожиданно был отвлечён от тропических вожделений звуками детской считалочки: «Айн-цвай-полицай! Драй-фир-официр…» Соков обернулся на звонкий голосок. Рыжая растрёпанная девчонка лет двенадцати в дразняще-короткой юбочке и полосатых гетрах прыгала по расчерченным на асфальте классикам. Заметив его пристальный взгляд, она как будто смутилась, но тут же продолжила скакать, как-то по особому откровенно демонстрируя дяденьке менту подростковые изломы ещё невинного, но уже набирающего сок тела. Прыгнула на финальную клетку – и Соков перестал себя контролировать.
- Ты это что здесь скачешь? – подходя, спросил он прерывающимся голосом, - Типа, не скучно тебе? Хочешь мороженого?
Проказница, подняв на него доверчивые ярко-зелёные глазки, ответила робко:
- А ты хороший полицейский? Не оборотень в погонах?
- Да ты посмотри на меня! – возмутился капитан. – Я – самый главный охотник на оборотней в городе! Ну, иди же ко мне.
- Охотник на оборотней? – изумлённо протянула рыжая бестия, на секунду прильнув к нему, и тут же отстраняясь. Соков ощутил невероятное возбуждение и растопырил руки.
– Ну, попробуй - догони! – взвизгнула маленькая шалунья и, выхватив у него мороженое, выкинула вниз под гору и припустила по набережной к мосту. Это было самое захватывающее в его жизни преследование! Дав капитану приблизиться на расстояние вытянутой руки, нимфетка вдруг поворачивалась в прыжке к нему лицом и, лукаво поболтав высунутым кончиком языка, снова оказывалась за дальними кустами. Соков не заметил, как очутился в парке. Люди как будто вымерли – на Мосту самоубийц никого не было. Тяжело дыша, он приблизился к призывно улыбающейся Лильке. Один прыжок – и она, балансируя руками, застыла на чугунной ограде. Её расширенные глаза глядели на него в упор, и он почувствовал в них что-то настолько знакомое – и в то же время далёкое. Pater Noster! In nomine Domini…Лили Марлен! Да, так её тогда звали.
- Поймаешь – твоя!
Сам не ожидая от своего тела такой ярой прыти, через секунду он уже был на ограде и бежал за ней, перебирая берцами по узкому бордюру над пропастью и бормоча невесть откуда взявшуюся латынь... Как лунатик – если не смотреть вниз, ни за что не упадёшь. До цели теперь оставался всего один шаг. Капитан протянул руки – и потерял равновесие, натолкнувшись на невидимую преграду. Зелёные глаза девочки не выражали ровно ничего человеческого, и вдруг он с ужасом понял - что во всей этой фишке не так. Вертикальный зрачок.
- Вспомнил меня, монах?
- Я не монах… Я …это… я оборотень в погонах. Прости меня, Лили Марлен! – он замахал руками – но центр тяжести был уже критически утрачен.
- Оборотень – я. А тебе - удачного приземления, брат Ансельм! – последнее, что он успел увидеть, был стремительно летящий навстречу снизу чёрный асфальт в прошлогодних выбоинах.
ГЛАВА 5. BAD TRIP.
- Знаешь, почему я выразил недоверие рассказу Бориса?
- Странный вопрос. Разве можно верить, когда нам рассказывают явные небылицы?
- Нет, я не верил не потому. Он врал, но не всё сплошь при этом выдумывал. Кое-что Борис даже от нас утаил.
А. Кондратьев. «Семь бесовок.»
- Абзац, дедуля! Теперь этот жирный правнук там надолго застрял – сияя веснушками, пропела рыжая плутовка, вбегая в избу и крутя на пальце ключи от хранилища.
- Застрять в подвале – это мы, конечно, оно нам завсегда! - мазык, смахнув у неё связку ключей из воздуха невидимым жестом, ворчливо пробубнил, глядя в «красный» угол. – Да ведь колотит в бубен, паскудник. А мне – воротА держи. Начудесил уже – поп приходил жаловаться. Того гляди – прорвёт. Хлынут оттель, и кто – ты, что ли, с полицаями своими будете их держать?
- Полицаи, дед, скорей твои, чем мои. Сам знаешь. Гнал бы лучше в пень своего Гапона. И так он здесь на халяву. Не нравится – пускай отваливает назад, в свой девятьсот лохматый год! Ком цурюк - скатертью дорожка, - Лилька, демонстративно виляя худыми бёдрами, направилась в сени.
- Ты, баловница, опять со своими прошляками в городУ управлялась. Вижу, что не без этого. Ужо тебе – хвост-то ть надеру.
- Т-сс! Петька идёт, - перебила взъерепенившегося деда лиса -тинейджер, тенью ныряя за косяк.
И впрямь, в избу зашёл сержант Пётр Ганешин.
- Ну, здравствуйте, Николай Николаич. Внучки вашей нету?
- А тебе она пошто?
- Да ты не серчай, дядь Коля. Ты же знаешь, у меня с Анюткой крепко –недорослями вашими не интересуемся мы по сексу, не солидол. Не серчай, просто больно она любопытная. Разговор мой лично к тебе - Викентий на реке, не услышит.
- Чего надоть?
- Дядь Коль, нам уже с области хмыря подослали про всю здешнюю ботву разузнавать. Луна полная, Аномалиха перья распускает – того гляди заколдобится. И что мне с этим всем прикажешь делать на фоне грядущих выборов? Давай уже как-то сотрудничать!
- Вам надо – вы и …
- Убили-и!!! – вопль Чарушихи со двора был поддержан хором бродячих собак, кудахтаньем кур и угрожающими выкриками толпы обывателей. В стекло влетел голыш.
- Я предупреждал! Теперь они сюда идут …
- Не они, а народ. Пойди и встреть как полагается, в воротах. Лили Марлен, место! - Лисонька только брезгливо фыркнула. Тоже, командующий войсками – пфуй!
Пётр, выйдя на крыльцо мазыковой избушки, поднял руку:
- Граждане немцы! Требую соблюдать дисциплину и внимание.
- Сам соблюдай! Насто****ело! Мы не немцы, мы немчане! Сам ты немец – полицай! Покажите ему, чего свинья в лагере отрыла!
Перед отшатнувшимся Петром Ганешиным была шмякнута на крыльцо рвано откушенная по локоть мужская рука – довольно грязная, мускулистая, в густой волосне и синих пороховых татуировках. Слово «Аврора» выколото по тыльной стороне кисти довольно неровно – выше был традиционный восход солнца, на предплечье же читался обвитый змеёй сложный морской якорь.
- И что? Откуда эта гадость у вас?
- А то не знаешь! – взвыла Аномалиха. – Свинья принесла! С Рябиновки! Там их – трупаков этих – как говна у Профкомыча за баней!
- А ты у него, выходит, за ней сидела? За баней-то? – осведомился заинтересованно сержант милиции.
- У гхОвнах! – расхохотался, хлопая себя по толстым бокам, дядько Мыкола Ботва. Мнения трудящихся в результате разделились – самые отчаянные предлагали, не взирая на сгустившиеся сумерки, вооружиться чем Бог послал и идти в Рябиновку биться с демонами. Но таких смельчаков оказались единицы. Основная же масса, как всегда, склонялась к паллиативу.
- И где начальство вообще?
- Да где ему быть, как не на речке! Карлыча будто не знаете… Как всегда, русалку удит!
- Тю! У гхОвнах! У Профкомыча! По-за баней!!!– толстяк Ботва, тыча пальцем в Чарушиху, хохотал до упаду поочерёдно над ухом каждой из баб, пока не охрип. Но тут в освещённый круг ворвалась невесть откуда взявшаяся грязная жирная свинья, и, ухватив с крыльца руку с надписью «Аврора», уволокла её в беспросветную темь. Из кустов раздалось мерзкое чавканье. Опупевший от такого беспредельного свинства народ безмолвствовал…
- Викентий Карлович!
- Да, батюшка?
- Вы обещали – и я вас ловлю на слове. Каждого задержанного я могу перед первым допросом исповедовать. Так или нет?
- И тайна исповеди…
- Ваше благородие, ну как вам не совестно!
- Молчу, молчу, Георгий Аполлонович. Но всё же хотелось бы – ну, вы понимаете, некоторые нюансы. Чисто в плане психологическом, на будущее, задокументировать…
- Викентий Карлович! – священнослужитель, наклонясь к самому уху начальника полиции, тревожно шепнул:
- Ах, подполковник! Я согласен, но …У вас клюёт!
Их благородие, почувствовав, что леса действительно натянулась струной, подсёк умело. На том конце заходило что-то уж слишком мощно даже для апрельского нерестующего налима.
- Подсак давай! – Нет, брось. Багор! Тоже отставить! – Свинтидзе вдруг спрыгнул в воду и побежал, сгорбившись, в чём был вглубь реки следом за звенящей лесой. Вскоре он потерял грунт под сапогами и поплыл.
- Карлыч!
- Блу-блу-мгу- русалка!- раздалось с глубины - дальше были одни беззвучные пузыри.
- Викентий Карлыч! – заметался в подряснике по песчаному берегу поп. – Ваше благородие! Лю-ю-д-и-и-е!!! – но никто не откликнулся из жителей – лишь Луна бессмысленно отражала рябь поверх мутящейся водоворотами речной глубины … «Объяли меня воды до души моей… Аминь. Может, всё и к лучшему»
…Левин открыл глаза и не сразу понял, где он. За окном сквозь железную решётку виднелась непроглядная апрельская ночь. Во сне он только что летал, между делом абсолютно свободно проникая сквозь стены. А здесь, в камере, только и мог, что сесть на койке, свесив ноги, и обхватить припухшее со сна лицо ладонями. В таком состоянии прошло некоторое время. Потом из коридора раздались ссорящиеся голоса.
- Слышите - пропустите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!
- Так не положено ж ночью, батюшка, – робко попытался возражать караульный мент. – Викентий Карлыч утром придёт, тогда и…
- Дурак ты, братец, прости Господи! Не придёт больше Викентий. Считай, что я за него. Ключи живо!
Дверь в камеру со скрипом распахнулась. Левин поднял голову – перед ним стоял навытяжку породистый, невысокий, но крепко сбитый южнорусского типа священник с большим православным крестом в одной руке и фонарём в другой.
- Чем обязан? – Ильич предупредительно встал с койки.
- А то сам не знаешь! – поп навёл на лицо узника луч света – и отшатнулся. Пафос слетел с него, как не бывало.
- Борис Викторович? Вы?
Левин, заметив смятение визитёра, инстинктивно полез в карман за сигаретами.
- Достали и здесь. Ну, что ж – значит, от судьбы не уйти, - промолвил поп, прикладываясь губами к кресту. – Я готов. Стреляйте! Только помните, Савинков, – невинная кровь моя падёт на вашу голову, вас и Иуды Азефа! Во веки веков - аминь.
- Батюшка! – Левину захотелось утешить священнослужителя, бывшего явно не в себе. – Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали.
Видя, что палач медлит, обладавший недюжинной силой Гапон вдруг в порыве отчаяния ринулся на него и, схватив за оба запястья, с налёту боднул головой в лицо! Не готовый к такой атаке Левин потерял сознание и обвис на руках отца Георгия. Священник поднёс к его губам животворящий Господень крест.
- Во имя Отца и Сына и Святаго духа…Да расточатся врази Его… - поп достал из складок одеяния тонкий стилет. Левин, улетая по спирали в цветное небытие, вдруг почувствовал увесистый толчок по затылку. Пушистобородый старичок приложил палец к губам.
- Мазык? Я что – снова во сне?
- В сон ещё успеешь. А пока – реал. Соберись и пни ему коленом по яйцам.
- Уау! – взвыл Гапон, роняя кинжал. Ползя на карачках по полу, прокашлял злобно в бороду:
- Ну, ты и бес, Савинков… Сволочь!
- Чем богаты! - Левин уже без тени религиозного чувства поддал священника в спину ногой и подобрал с пола стилет.
ГЛАВА 6. ГОСТЬ ИЗ БУДУЩЕГО
На родину я до сих пор боюсь показываться, ибо там слишком много людей занимаются теми же делами.
А.Кондратьев. «Семь бесовок».
- Да о чём мы вообще, дружок? Нет ни добра ни зла. Их Моисеи – книжники выдумали, чтобы вам жизнь мёдом не казалась. А вы и рады стараться – надулись друг на дружку от важности, как мыши на крупу …
- Так-таки и нет? Заврался ты по ходу, дедуля, - возмутился Владимир Ильич.
- Да вот так и нету. Есть верхний мир, есть нижний. У них там свои дела, а мы здесь жмёмся посерёдке. Только где ты зло разглядел? Лиса зайчика поймала – она что, злая? Всё зло – у тебя в голове.
- Да эти же большевики! Блюмкин, которого Лили Марлен убила. Он что – по-вашему, херувим?
- Почти угадал, - усмехнулся дед. - Только Яша не большевик. Он эсер и перчаточник высшего посвящения. Загрызть его Лилька могла – убить нет. У него девять жизней в твёрдом теле. Теперь вроде всего шесть осталось. Да только это ничего не меняет.
- А революционная матросня? Добряки те ещё!
- Ну, матрос Кошка был просто Яшиным тульпой. Тульп маги себе лепят из того, что подвернётся. Страх, зависть, классовый гнев… Из говна в общем лепят - можешь о нём забыть. Матроса Кошки больше не существует. Расформирован. Двух других, кстати, тоже.
- Дед, а я сейчас не сплю? Я – существую?
- Понял наконец, дурень! А ну, глянь себе на руки!
Левин в недоумении пересчитал свои пальцы – отчего-то их оказалось на одной руке четыре, на другой , кажется, шесть – и все с птичьими когтями. Выходит – всё сон?
- Ладно, хорош ночевать, - скомандовал мазык, - Пошёл, цурюк! Да, а с Яшей всё же лучше бы тебе не встречаться.
Тут же Левина словно подкинуло на бетонном полу. Он поймал на щеке и брезгливо растёр в пальцах чуть не заползшую в ухо тюремную мокрицу. Сев, оглядел камеру – поп Гапон, как у себя дома, всхрапывал рядом, задрав бороду к потолку.
«Вот так клюква! Выходит, я вчера православного батюшку чуть не уханькал! Гадко как. И, главное, похоже не во сне. А впрочем, где сны – и где я? Ладно, дышит – во всяком случае, поп сам первый начал…»
Переодевание заняло совсем немного времени. Левин, кряхтя, втащил тело священнослужителя на койку, накрыл тюремным одеялом и оправил на себе просторную рясу.
- Отворяй! – заколотил он ногой в дверь, прикрывая лицо широким рукавом. Вскоре заспанный милицейский сержант, ворча, распахнул железную дверь.
- Ну, я пошёл, – помня тайные наставления мазыка, Левин уставился в правый зрачок Петра Ганешина. – Благослови тебя Бог, братец. Ворожу-творожу, карий глазик отвожу… - удивляясь самому себе, он проделал перед лицом мента «хитрые» жесты.
- Да, разумеется, ступайте с Богом, святой отец, - загипнотизированный мент тупо провёл его к выходу, - Только у меня к вам ещё личный вопрос – как по вашему, батюшка, русалки существуют?
Левин замешкался лишь на секунду- надо было крутить педали, пока не дали….
- Всё сущее – видимость. Пока она нас не убивает – она делает нас сильней. Молись и кайся, сыне! – сымпровизировал он на ходу.
- Как я и думал. Нет никаких русалок, значит.
- По вере твоей воздастся тебе! – с этими словами Левин нырнул из дверей ментовки за ближайшие кусты. Ряса путалась с непривычки в ногах. Зато кинжал у попа классный – он на пробу срезал себе кончик ногтя и удовлетворённо сунул клинок за ремень. Пора валить из этой Немы. Кто бы только ещё сказал, куда? Левин понимал, что его нигде не ждут.
И всё-таки главное – подальше от нехорошего поселения. Он резвым шагом направился по шоссе в сторону облцентра – нога, на удивление, не болела. Вскоре справа по курсу среди зарослей он увидал ржавые ворота с надписью «Рябиновка». Левин прибавил шагу – чёрт, кажется, поздно. Сзади по трассе его уже нагонял милицейский «бобик» с мигалкой. Похоже, мент слишком быстро оправился от наведённого морока и теперь жаждал реванша. Ильич спрыгнул на обочину и, проваливаясь в лесных яминах, углубился в чащу.
- Стоять! – следом за окриком грянул выстрел. Ильич забежал в облупившийся административный корпус, промчался по тёмному коридору и толкнул дверь с изображением писающего мальчика. Классический сортир с очком в обрамлении окаменевшего пионерского кала. Дальше бежать было некуда. Он сжал в кулаке рукоять кинжала. Топот по коридору приближался. Левин понял, что никакие заклинания здесь не помогут.
- Отворяй, гад! Завалю! – сержант был явно настроен решительно.
- Пётр, может быть, всё-таки вначале поговорим?
- На том свете поговорим! – ветхая дверь вылетела с одного удара ноги. Ганешин замер в проходе, сжимая в кулаке табельный пистолет Макарова. Тут бы Левину и конец – но узкое пространство сортира внезапно заполонило гулкое рокотание шаманского бубна. Оно нарастало с такой страшной силой, что оба противника вынуждены были зажать уши ладонями. Зелёное сияние наполнило сортир. Левин ощутил, как весь превращается в некие светящиеся мурашки. Тело Петра Ганешина тоже претерпевало изменения – у него вдруг стали отрастать усы и пропала бородавка на щеке. Впрочем, выражение глаз оставалось по-прежнему недобрым.
- Что это сейчас было? – робко спросил Левин, протягивая ему руки для браслетов.
- А то сам не знаешь? – сержант, не снимая с пояса наручников, глянул на задержанного оценивающе. – Мазыцкие штуки знаешь, а про Дыру не в курсах? Ладно, пойдём на воздух, поговорим. Они сели на крыльце пионерских развалин и Ганешин угостил его «Винстоном».
- Короче, извини, погорячился я. Думал, ты тоже оттуда. А тебя, значит, правда из области прислали наше говно разгребать? – Левин кивнул.
- Мужик ты, я гляжу, ловкий. Но без меня тебе не потянуть. Пётр Ганешин – мент от Бога. По убеждениям – патриот, владею всеми видами оружия до 2040-го года. Так что давай так – работаем в паре. А ты мне должен пообещать, что меня потом не отправят обратно.
- Обратно куда?
- Ну, в сороковой год. «Назад в будущее», - горько усмехнулся в усы Пётр. – Нехер мне там делать… Да и никому нехер!
- А что – там ментов нет? – сочувственно спросил Левин, зная из книжек, что только так можно разговаривать с буйными сумасшедшими.
- Да там все – менты! Короче, пока нефть шла, ещё кое-как жили. А потом начали каждый год новые налоги и тарифы вводить. На рыбалку, на грибы-ягоды, на дождь, на обувь, на ходьбу босиком… А чтобы следить и взимать, всё больше ментов требовалось. Разных – дорожных, водяных, полевых, лесных, домовых. Ну, я-то с самого начала в городовых устроился, нам даже платили поначалу. А остальные – на подножном корму бегали, кого поймал – тот и твой. Короче, к концу тридцатых уже все, кто кое-как ковылял, в ментах числились. Но тут Полкан в Кремле окончательно впал в маразм, а может ракета ему новая понадобилась, чтоб грузинам грозить. Больше-то его давно никто не пугался… Короче, ввёл он налог на личное оружие. Тут уж менты не выдержали – и сковырнули старца. Потом смута была, трупы жрали. А в сороковом привезли Плюшевую революцию, ввели диктатуру совести и запретили русский язык. Дальше не знаю – услышал Бубен и свалил к вам.
- А что, интересно, вы там ели, если никто ничего не производил? – Левин с искренним интересом слушал сержантские байки, слишком логичные, чтобы быть полным бредом.
- Какой-то суррогат в цветных упаковках жрали. То ли из нефти, то ли из трупов – по-разному люди говорили.
- А культурная жизнь?
- 7D и 8D. Скафандр надеваешь, и начинаешь всех валить. Вертушки, огнемёты. В 8D даже ядерная кнопка была. Вкус, запах, всё как в реале. Но я культуру не любил. У меня книга была – от прадеда на чердаке сохранилась. На русском языке! Я её под одеялом с фонариком 18 раз перечитал, почти наизусть помню. Там такие вещи описаны, о которых и сейчас-то никто не знает. Я потому и по-русски так говорю хорошо.
- И как книга называется? – Левин почувствовал щекотание усов в своём ухе и побоялся, что гость из будущего хочет его отгрызть. Но этого не случилось.
- Столетней давности книга. Автор – Сталин. «Краткий курс истории ВКПб».
- Хм… И как ты сюда-то сбежал?
- Случайно повезло. В Рябиновке спрятался, чтоб книгу почитать. Наши сюда редко ходили, русалок боялись. Вдруг слышу – из сортира бубен, потом свет – ну, всё как сегодня. Я свой плазменный меч достаю – и вперёд! Никого только там не было. Выхожу на дорогу – а всё вокруг другое. И так мне вдруг стало легко на душе – будто я домой вернулся! Ну, сперва шарахался маленько, гоп-стопом промышлял. А потом начал осматриваться – ну ни хера себе люди живут! Стал знакомиться с народом, через год уже работал в милиции… Такие дела, товарищ Левин. Ладно, пошли к машине – прохладно уже стало.
- Да, Пётр. Удивительные вы вещи рассказываете… А где же, не сочтите за назойливость, ваш плазменный меч?
- Факин меч-то я в Рябиновке зарыл от греха. Нельзя его здесь светить – вопросов бы лишних много было… А вот куда делся мой факин «газик» - хотел бы я знать?
Левин был тоже изрядно удивлён. В такой дыре, как Нема украсть ганешинский «бобик» мог или действительно пришелец, или ещё один буйный сумасшедший. Впрочем, других здесь, похоже, и не водится…
ГЛАВА 7. КАЖДЫЙ ОХОТНИК ЖЕЛАЕТ ЗНАТЬ…
То, что нельзя увидеть во сне, не имеет отношения к действительности.
Х.Э.Носсак
- Левин, готовьте вазу! - Катя, раскрасневшись, вбежала с тремя веточками освящённой вербы. – Весь год должны стоять, если поп не врёт! Это чудо. Поп такой чудесный, и кстати, он байкер! Эй! Где все попрятались? Тёть Дуся, где весь пипл?
- Тс-с! Аллилуйя, – музейная уборщица сурово приняла у неё мохнатые дары весны и, ткнув их машинально в аквариум с местными тритонами и пиявками, всхлипывая, закрыла лицо ладонями.
- Да вы что, тёть? И где все наши вообще? – юная стажёрка наивно захлопала серо-зелёными глазками.
- Дьявол! – прошипела старуха, осеняя ничего не понимающую девушку крестным знамением. – При дверях. Суд божий! Конец света! Ляжки-то прикрой пред Господом!
- Тётя Дуся! – Катерину не учили на истфаке, как общаться с религиозными фанатами в стадии обострения. – Радмила Марковна на месте? А Левин? Да Соков этот мерзкий, в конце концов? Где все?
- Все сгинули. Страшный суд. Никого не минет чаша сия. Двенадцатый год календаря майя - последний … Апокалипсис! Ванга! Из подвала уже колотится Сатана!
- Тёть Дусь, ты это… Посиди лучше тут, ага? – Катя устремилась через залы к известной двери. Знакомые экспозиции – парейазавры, неандертальцы, Халтурин, Дзержинский, Сталин… Из подвала ей смутно послышалось дробное рокотание бубна. Катя пнула в дверь ногой:
- Левин! Кончайте дурью маяться! Дусю вусмерть зашугали! – бубен напряжённо смолк. – Я вам лапши «Анаком» принесла. И вербу. Ну Левин, миленький, ну откройте мне! Это я, Катя!
- Ху-у-ум-м-м! – послышался из-за двери нечеловечески-низкий протяжный звук – и вновь заколотил бубен. Тут стены маленького зала поплыли у неё перед глазами, крутясь и расширяясь, со всех сторон вспыхнули жёлтые лисьи глаза, стальная дверь надвинулась, и она, падая навзничь, в одно мгновенье вспомнила всё.
…В эту избушку её привела прямо с автостанции «Нема» стрёмная рыжая девчонка-подросток.
- Сказкина Катерина - ты? Этнография русского язычества?
- Салют! Это ты что ли мне про бубен в личку писала? – Катя, приняв игру, пыталась отвечать по-свойски.
- Ну, типа…Мыло моё, а бубен дедкин. Он в сети не шарит, старпёр. Идём уже, я Лили, – девчонки на голливудский манер стукнулись кулачками в знак дружбы.
Круговерть грязных переулков, ветхие ворота и коровий череп при входе настроили исследовательницу на научный лад. Она тайком извлекла было диктофон – но он так и не пригодился. Дедок, представившийся Колей, провёл Катю в избу и радушным жестом усадил на лавку.
- Ты, значит, по науке приехала? Предметы изучаешь? – глазки старца глядели из-под седых бровей этаким добряком – но по хребту её пробежал самопроизвольный морозец.
- Я получила электронное письмо. Про бубен…Вообще, знаете, русская этнопсихология – моя тема.
- Знаем, какая твоя тема – цурюк нах хаузе. Вот бражки выпей с дороги – тут и будет тебе …тема… – Катя храбро заглотила приятную жидкость из кружки.
- А всё же бубен шамана можно посмотреть? Или наврали вы всё?
- Ну, ежели дотянешься, - мазык лукаво потряс у неё перед лицом невесть откуда взявшимся расписным древним бубном. - Смотри! Иль наврали? - Катя потянулась всем телом, чтобы схватить заветный артефакт – но её рука провалилась в пустоту.
- Да вон же бубен –то-ть - бери! Иль дураки деревенские те наврали…- дед прыгал по избе молодым козлом. Катя рыпнулась встать с лавки – и не смогла. Словно за гвоздь зацепилась юбчонкой. Дёрнувшись несколько раз, поняла, что это не сзади, а словно вперёд что-то мягко не пускает.
- Хорош, цурюк! – дед Коля махнул у неё перед лицом ладонью, и Катьку отпустило. - Теперь говори - какая твоя тема?
- Отец ушёл…Мама… свинью последнюю забила, чтоб мне образованье гуманитарное… Сучка я …- Катя неожиданно для себя заревела в голос… - Макс бывший - фу, как стыдно! И Левин музейный тоже - импотент какой-то… Всех я их мужиков ненавижу!!!
- Ну, вот и лады. Встретила в себе деву-Обиду – погладь и спрячь. Пускай никто неймёт… После сама прошшупаешь…
Дальше был какой-то сияющий провал.
…К автобусу до облцентра Катю провожала всё та же сомнительная рыжая Лилька. Впрочем, добыча, упакованная в три ряда мешковины, компенсировала всё. Левин просто опупеет. Настоящий шаманский бубен, вау! Мухоморы эти – туфта, про них ещё Бунин писал, безвредные. Всё уже прошло.
- А чего это твой дед всё цурюкает? – спросила она свою провожатую напоследок.
- Так, привык с войны. В германскую в плену побывал – с тех пор прилипло.
- Да уж, нацистский лагерь – страшное дело… - вздохнула Катя.
- Дура. Какой в жопу лагерь? Он в первую германскую был. Там в плену бабку мою склеил, Грету. Вон, гляди! – в лилькином ай-фоне на фоне готического собора усач в клетчатом костюме и котелке обнимал за талию томную блондинку с высоким начёсом.
–Это дед Коля с бабой Гретой. А во вторую германскую его по возрасту не призывали.
- Так он выходит здесь – тоже через Дыру очутился? – сама не понимая толком о чём, спросила Катя.
- Не, дедуся здесь самокатом. Через здоровый образ жизни.
- Столько не живут!
- Вот и старый о том же, - печально вздохнула Лили Марлен. – Типа, домой ему пора. А как я тут без него - не колышет. Эгоист, медведь, сволочь старая! Ладно, не грузись, туловище, автобус твой. Пошла уже! Ком! Айн-цвай-полицай… - смахивая дождинку, ползущую невзначай по щеке, рыжая волшебница отвернулась. На этом сновидение кончилось – Катю грубо подняли с пола музея двое крепышей в штатском.
- Госпожа Сказкина?
Катя, оправив задравшуюся миниюбку, нарочно тормознула на несколько секунд, чтобы прийти в себя.
- Я, и что угодно?
- Побеседовать с вами.
- Без моего личного адвоката я не скажу ни слова! - краем глаза она злорадно заметила белый длинный огонь плазменной горелки, разрезающий по дуге вокруг замка бронированную дверь в подвал музея. Если там Левин – сам виноват, ботан херов! Пусть с тобой теперь внутренние органы разбираются!
- Товарищ майор, готово! – доложил, снимая маску, сварщик.
- Господин Дупак! Ставьте уже вашу защиту! – мрачно отдал приказ майор Тамбов, ни на грош не веря во всю эту херомантию. Из управления навязали шарлатана – генерал сбрендил на чертовщине.
- Лучшая защита – это нападение,– прошипел без голоса лысый как яйцо специалист, нервно потирая на висячем носу толстые очки.
- Всё, что угодно, только живее. Вам платят за результат!
- Не вы мне платите, едрёна шишка… – Алан Дупак встал в своём астральном балахоне перед дверью, растопырившись в форме пентаграммы. Голос его сделался вдруг басовит и зловещ, он шёл словно из низа живота.
- О, великое братство ночи! Предстань пред тем, чей низкий разум движет Эйцехоре! Вырви сей гогочущий язык и запихни ему обратно в глотку, о, Кали! Пронзи его легкие жалами скорпионов, о, Сехмет! Ввергни суть его в пустоту гнетущую, о, могучий Дагон! Шемхамфораш! Мене! Текел! Фарес! Йоахве!!!
- Всё сказал? – выбив плечом бронированную дверь, таившийся за ней полковник Сульфат вихрем снёс с пути главного федерального мага и всю опергруппу, потом взметнулся по крутой лестнице, прижимая к косматой груди Бубен. Сверху раздался удаляющийся топот его больших ног.
- Козёл! – Тамбов презрительно сплюнул под ноги мага. - Поймать и уничтожить мутанта! Алло! Всем постам! План перехват!
- За козла ответишь перед революцией! – прошипел Алан Дупак, стягивая через голову балахон. Шея его была туго перебинтована. Окажись здесь Левин, он бы страшно удивился, опознав в федеральном колдуне загрызенного накануне в мазыцкой избе комиссара Якова Блюмкина… Но Левин был уже далеко.
- Катерина Ивановна, вы можете идти? – вспомнил наконец майор Тамбов о скорчившейся за косяком девушке.
- Да, майор, - ответила Катя, поднимаясь и брезгливо отряхиваясь. - Я могу идти. И уберите руки, пожалуйста. У вас под ногтями траур. Кто там был? – она указала на развороченную дверь хранилища.
- Это бы мне у вас лучше спросить, сударыня…
- Я ничего не знаю! Все вопросы – к руководству, - она независимой походкой проследовала через залы экспозиции на улицу, хотя на самом деле дрожь колотила всё её тело. «Господи! Или кто там? Дьявол? Что происходит? Надо ехать к деду. Он всё знает…»
- Проследить за сучкой! – приказал в рацию своим людям Тамбов– он чувствовал себя обгаженным, но непобеждённым.
Йети видели в этот понедельник десятки людей – но не запомнил никто. Промчавшись мимо Вечного огня скачками вниз по деревянной лестнице к монастырю, «реликтовый гоминоид» бил в бубен – и жавшиеся на лавках влюблённые парочки замирали на миг в поцелуе – а потом глядели друг на друга, и их пальцы туже сплетались в дыхании весны.
Йети в серебристой мохнатой шкуре пробежал, колотя в бубен, и исчез в воротах Зачатьевского монастыря. Никто из прихожан так и не понял, в чём дело. Мелькнул и пропал. Письменных свидетельств также не сохранилось. Обычный апрель, Вербное воскресение минуло. Мало ли чего примерещится по авитаминозу.
ГЛАВА 8. БИТВА В ПУТИ
Мы ничего не знаем о Боге, Ваше величество. Да оно, пожалуй, и к лучшему. Иначе можно легко получить культурный шок, как сие приключилось с Григорием Ефимовичем Распутиным.
Жамсаран Бадмаев. Секретный доклад в Его Величества Императорскую канцелярию.
ПМГ-33 – плазменный меч городового образца 2033 года – представлял из себя на вид довольно невзрачный чёрный цилиндр с ребристой рукоятью. Достав его из-под груды битых кирпичей, Ганешин любовно обтёр полой камуфляжной куртки и повернул круглую шишечку на торце по часовой стрелке. Левин наблюдал за его манипуляциями скептически – до тех пор, пока ослепительный белый луч метровой длины не вырвался из рукояти. Описав над головой молниеносную дугу, Пётр с маху перерубил молодую осинку в руку толщиной и, убрав луч, сунул оружие в карман.
- Ещё вопросы будут? – Ильич в поповской рясе застыл перед ним с полуоткрытым ртом. – А то ты меня, по ходу, за мудака держал…
- Да я…Нет, что вы…
- Хорош, давай уже на ты. Идём, скоро светает. Нужно определиться, куда нас занесло.
- Да как куда – вон же «Рябиновка», - Левин обвёл рукой лагерные постройки – и сам отчего-то смутился. Даже в темноте было ясно, что местность изменилась. Административный корпус красного кирпича выглядел как будто вчера построенным, а на месте бетонных бараков виднелись какие-то тёмные бревенчатые амбары. Из темноты раздался лай собак и колотушка сторожа.
- Сваливаем! – скомандовал сержант Ганешин, и они устремились по трассе в сторону облцентра. Судя по тому, что следов асфальта на дороге не было, Бубен погрузил их через Дыру куда-то в прошлое. Насколько глубоко - ещё предстояло выяснить. Ганешин шел впереди, что-то бодро насвистывая – очевидно, по опыту полагал, что чем дальше назад, тем, в сущности, лучше. Левин, глядя на него, тоже приободрился. Терять «дома» ему было нечего. К рассвету вышли на окраину села. Бабы в цветастых сарафанах, выгоняя со двора скотину, провожали их удивлёнными взорами. Ещё бы – чужой поп, а с ним солдат в неизвестной серой форме. «Неужто германец нас покорил? Вот оно, без царя-то – грехи наши тяжкие!» – перешёптывались трусливо кумушки и убегали в избы - прятать в навоз нажитое. Заметив производимый среди населения ажиотаж, Ганешин свернул огородами к реке. Там среди кувшинок шумно, как водяной, плескался проезжий ямщик – нераспряжённая тройка лошадей за кустами пощипывала молодую травку. Никак, здесь уже конец мая… Пётр по-пластунски подполз к телеге и быстро переоделся в ямщицкое, аккуратно сложив свою форму на видном месте – честный чейндж. Собрался уже присоединиться к Левину, как вдруг лошадёнки всхрапнули и шарахнулись, ямщик заметил покражу и, выпуча глаза, заорал из воды:
- Караул! Ратуйте, православныя! Грабють!
Из села послышались ответные возгласы – Левин понял, что сейчас их будут бить. Вскочив на облучок, Пётр нахлестнул коней и, подкатив к Левину, крикнул:
- Падай в корыто!
Левин кубарем перевалился через борт ямщицкой телеги, и тройка, одолев невысокий подъём, ударила в намёт по главной улице торгового села, густо обдавая грязью машущих вслед пудовыми кулачищами обывателей. Пётр, широко расставив ноги в сапогах гармошкой, в развевающейся по ветру поддёвке, продолжал работать кнутом, пока околица села не скрылась за бескрайними полями и перелесками. «Не так ли и ты, Русь!» - пришло на ум Левину при взгляде на его экспрессивную фигуру.
- Ты прям Будённый! – крикнул он Петру сквозь шум ветра. – Ещё бы пулемёт «Максим» сюда!
- Максим – фуфло, я Шевчука люблю! – недослышав, оскалил в ответ цыганские зубы Ганешин. К железнодорожной станции подъехали шагом, когда уже смеркалось. Два пьяных солдата приколачивали к деревянному фасаду красную простыню с кривоватой надписью «Вся власть Советамъ!» Вдали за лесом басовито вскрикнул паровоз – и толпа мешочников, дыша луком и матерясь, повалила на дощатый перрон. Пётр наддал плечом – и они втиснулись в вагон третьего класса.
- Это докуда паровоз, любезный? – осведомился Левин у толстого мещанина, помогая ему утрамбовать под полку мешок.
- На Питер, батюшка! – отвечал толстяк и, надавив всей массой на соседа, освободил священнику краешек полки, - Прошу садиться.
Пётр неприхотливо умостился в проходе среди узлов.
Под стук колёс Савинков быстро провалился в сон. И вновь был обречён на просмотр того же навязчивого кошмара – хрипящее лицо бородатого незнакомца, которого он душил шёлковым платком в грязной охтинской подворотне, кривлялось и подмигивало, меняя очертания, пока Борис не осознавал в ужасе, что это – его лицо…Он понимал, что душит самого себя – но лишь туже затягивал концы платка.
В 1906-году произошел чудовищный конфуз с приговорённым ЦК партии эсеров священником Гапоном. Борис Викторович имел к попу личные счёты и голосовал за смертную казнь, хотя многие товарищи были против. Потом тщательно отследил сволочь до самой дачи в Озерках. Ошибки быть не могло - светила такая же, как сегодня, полная луна. Свеча на окне мигнула красной морзянкой – всё в порядке, гадина на месте. Борис снял браунинг с предохранителя и шагнул в гостиную. И тут по ушам ему ударил какой-то ритмический непонятный гул, комната наполнилась зелёным свечением, и Гапон, только что сидевший с газетами в вольтеровском кресле перед камином, растворился в воздухе!
Борис сориентировался не сразу – революционно-материалистическая картина мира разом дала трещину по всему полю. В мистику Савинков не верил. Подкупленного сторожа пришлось втихаря замочить в сортире. Потом почти на автомате в районе красных фонарей на Охте он отследил загулявшего бородача похожей на попа комплекции – нужно же было как-то отчитываться перед Азефом. Удавил платком в подворотне – а тело отвёз на извозчике в Озерки и, переодев в рясу, подвесил в петле. Извозчика ликвидировал по дороге контрольным в затылок. Фуфло, как это ни странно, прокатило. Труп лже-Гапона нашли только через месяц, черви не оставили криминалистам ни единого шанса - кроме рясы и чёрной бороды, там опознавать было нечего…
- Борис Викторович! Что с вами, проснитесь! – над ним озабоченно склонилось лицо молодого соратника Якова Блюмкина.
- Что такое? – строго спросил Савинков, вскакивая.
- Кричали на весь вагон, едрёна бомба.
- Вы выходили на станции, Яков? – Борис заметил на ботинках соратника свежую грязь.
- За кипятком. Там какой-то шухер на перроне, пришлось вернуться. А тут вы орёте как ишак, я извиняюсь.
Савинков молча вышел из купе. До чего неприятный тип этот Блюмкин. А если он продался большевикам? Борис подсознательно не доверял евреям, хоть умом и понимал, что это неправильно. Но ликвидация Ульянова-Ленина – слишком серьёзный шаг. Здесь не должно быть случайных людей. Одесские товарищи за Якова поручились головой. И всё же…Зачем он прошёл к хвостовому туалету? Как назло, вспомнилась фраза Азефа: «Доверять нельзя никому. Даже самому себе. Мне – можно…» Дверь из головного тамбура резко распахнулась, в проход ввалился красногвардейский патруль во главе с одноруким матросом.
- Проверка документов! – минуя других пассажиров, однорукий, сжимая в кулаке маузер, направился прямиком к нему. Савинков, пожав плечами, послушно сунул руку в нагрудный карман – и, повернувшись к матросу боком, дважды выстрелил в упор сквозь пальто. Однорукий рухнул, загородив остальным проход, Борис кошкой метнулся в тамбур, вслед ему загрохотали выстрелы. Дверь туалета распахнулась, и Блюмкин попытался поставить бегущему коварную подножку. Но Савинковым в такие минуты словно овладевал бес: на бегу засадив в туалет три пули, он в следующую секунду уже мчался сквозь вагоны по загромождённым узлами проходам к хвосту состава. Прыгать лучше всего с задней площадки.
Дав короткий гудок, паровоз тронулся, и Левин тревожно завертел головой. Петра Ганешина, сошедшего на станции за кипятком, среди входящих не было. Неужели отстал? На него вообще-то непохоже. Должно быть, прыгнул в другой вагон.
Соседи – купцы третьей гильдии Ухов, Ландышев и давешний толстый мещанин Макар Грибоедов тем временем угощались самогоном с салом. Речь у них по мере угощения с политики перетекла на божественное.
- А вот мы у батюшки спросим! Вы что ж не кушаете, святой отец? – словно только сейчас заметив голодные глаза Левина, Ухов протянул ему краюху хлеба с салом. – Яко в пути пребывающие…
Левин жадно набил рот.
- А вот как будет по учению? Власть большевиков – тоже от Бога? – допытывал толстяк.
- Мне кажется, Богу, если он есть, это всё по барабану, - потеряв бдительность, брякнул Левин. И тут же замер с набитым ртом – мешочники с закаменевшими лицами принялись вставать с лавок.
- Поп ненастоящий! – тоненько взвизгнул Макар Грибоедов и потянулся схватить Левина за грудки.
- Да на ём и креста нет! – взвыли Ухов и Ландышев. Левин, вскочив, метнулся через мешки по проходу к голове состава. Сзади за ним, матерясь, с топотом гналась православная общественность.
В тамбуре одиннадцатого вагона Савинкова чуть не сшиб с ног бегущий навстречу поп. Борис обнял его, чтобы не упасть, мельком глянул - и отшатнулся. На него в упор смотрело его собственное лицо, так же перекошенное от ужаса! Кошмар продолжался наяву. Сзади нарастал топот патруля. Террорист инстинктивно ухватился за рукоятку стоп-крана и повис на ней всем телом. Состав дёрнуло. Распахнув дверь вагона, Савинков прыгнул в непроглядную ночь. Через минуту следом за ним под насыпь кувырком выкатился Левин. Из вагона ему вслед полыхнул запоздалый выстрел.
ГЛАВА 9. ОБРЕТЕНИЕ СИЛЫ
Fais se que dois adviegne que peut.
(Делай что должен, и будь что будет.)
Французская рыцарская песня.
В груди у Петра Ганешина, пока он спешил с помятым котелком по перрону к бойлерной, звучал неопознанный, но явно революционный мотив на слова Шевчука. Слава ВКПб, свершилось! Волею таинственного Бубна они с Левиным очутились в прекрасном и яростном вихре Гражданской войны, описанном гениальным автором Краткого курса. О такой удаче гость из будущего мог разве что мечтать. От водокачки донеслись злобные крики – туда со всех сторон сбегался народ. Петра чуть не сбила с ног кодла крестьян, вооружённых вилами и дрекольем, но рефлексы городового сработали – он ухватил за рукав белобрысого парня и, взяв его на болевой, развернул к себе лицом.
- Куда спешим, товарищ?
- Там за амбарами… - махнул свободной рукой поселянин, - Советскую власть свергают!
- Как? Кто посмел?
- Не местные, шпана какая-то с города. Хлеб весь у мужиков пограбили, а таперя, значит, их же и к стенке ставят. Председателя Совета ухлопали…
- Веди, разберёмся! - Ганешин сурово перекатив желваки, направился вслед за парнем.
Протолкавшись сквозь кольцо воющих баб, он увидал около дюжины мужиков в исподних рубахах, стоящих на коленях у бревенчатой стены. Расстрельная команда, заскучав от речей, передавала с шуточками по кругу бутыль первача. С крыльца, взмахивая кулаком, картаво выкрикивал что-то в толпу чахоточный главарь в пенсне и кожанке не по росту.
- Местные Советы объявляю распущенными! Вся власть переходит в руки комбедов. Все элементы, оказавшие сопротивление работе продотряда, будут расстреляны на месте. Распоряжение товарища Цурюпы. Аркадий Петрович, приступайте.
- Товарищ Моржов… Исай Григорьевич, я так не могу! – бледный юнец с дёргающимся круглым лицом, путаясь в портупее, выронил маузер. – Дайте кокаину!
- Слизняк ты, Голиков, - комиссар брезгливо передал ему аптечный флакон. Пока дрожащие руки юного командира возились с пробкой, в народе произошло движение. В следующую секунду с левого фланга громыхнул обрез, и толпа бородатых мужиков с вилами наперевес ринулась на выручку приговорённым. Продотрядовцы, похватав винтовки со штыками, дали нестройный залп и схватились с мужиками врукопашную. Голиков, боясь попасть в своих подельников, принялся, зажмурясь, садить из маузера в толпу безоружных баб. Комиссар Исай Моржов, воздев над головой бомбу, готовился дорого продать свою пролетарскую жизнь. Но тут верхом на могучей кулацкой лошади на площадь влетел, вертя над головой плазменным мечом, сержант Ганешин. Вздёрнув коня на дыбы перед крыльцом, он с оттягом рубанул Исая, развалив комиссарское тело от ключицы до паха. Аркадий Голиков, приседая как заяц, зигзагом метнулся от страшного всадника за амбар в лопухи. Вертясь на разгорячённом битюге в гуще сражающихся, Пётр принялся разить врагов короткими точными ударами, стараясь не зацепить своих. Вскоре с грабителями было покончено. Раненых супостатов мужики добили навозными вилами.
- И чьих же ты будешь, мил человек? Как тебя звать-величать? – спрашивали, кланяясь усатому незнакомцу, благодарные жители. Кто-то, чтоб не продуло, заботливо водрузил на его разгорячённую голову островерхий гвардейский шлем-богатырку*. Бабы протягивали ему самогонку и нехитрую крестьянскую снедь. Отхлебнув из фляги, Пётр расправил усы, и тут бес гордыни неожиданно дёрнул его за язык. Он вспомнил своего любимого героя из незабвенной Книги.
- Зовите меня просто… товарищем Будённым!
- Народному мстителю товарищу Будённому – ура! – раскатилось над площадью. В этот же день Пётр был единогласно избран председателем местного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Вооружив мужиков трофейными винтарями, он возглавил первый на вятской земле, пока небольшой, но мобильный отряд народной милиции.
Сборы были недолги. Бывший танцовщик императорских театров предусмотрительно хранил сбережения в швейцарском банке, потому на пограничный пропускной пункт прибыл налегке. Сквозь мешковину подмышкой у беглеца обрисовывался круглый предмет наподобие крестьянского решета. На строгий вопрос финского пограничника «Вас ист дас?» Семён промычал: «Музикь! Танцен!» и, гулко стукнув в решето, выбил штиблетами на мостовой чечётку. Потом вложил в руку капрала столбик золотых червонцев и был с поклонами препровождён на железнодорожную станцию. В вагоне он потягивал скверный галицийский коньяк и время от времени выбивал на бубне нервную дробь пальцами. Кажись, пронесло! Узнав, что старика Бадмаева загребли в ЧК, Семён Будённый, замирая трусливым сердцем педераста, прокрался на его опечатанную дачу и изъял заветный артефакт. В мистике он не понимал ни рожна, но в таинственной силе шаманского бубна имел возможность убедиться на своей шкуре. Надо будет поразнюхать в Швейцарии среди тамошних оккультистов – как говорится, Свет идёт с Востока, а деньги – с Запада. Главное – это оказаться на пересечении. Немцы сейчас злы, войну просрали – в самый раз наплести им что-нибудь про оружие возмездия... Эх, жаль – образования не хватает.
- Товарищ Блюмкин! – смыв под краном кровь с тонких рук, следователь ВЧК Ревекка Майзель ловко ухватила за пуговицу пробегавшего в туалет коллегу. – У меня обеденный перерыв. Ваша очередь поработать со старичком.
- Рива, а может отобедаем с вами совместно, и к свиньям всю эту контру? Имею французский коньяк, - не стесняясь «красной демоницы», Яков принялся деловито мочиться мимо унитаза.
- Загнуться может. Лучше я приеду к тебе вечером в «Националь», -хлопнув его по заду, Майзель выскользнула в коридор. Яков вздохнул и направился в кисло пахнущий порохом и скотобойней подвал Лубянки. Его встретил привычный звон мириада мух.
- Фамилия! – он рывком поднял за белую бородёнку широкое лицо в кровоподтёках.
- Я Бадмаев. Старик, сто девять лет. Меня вся Россия знает, а ты не знаешь.
- Отчего же? Наслышан. Крестник царя, Гришки Распутина приятель. Да за одно это я тебя сейчас… Именем пролетарского гнева! – привычно принялся драть глотку Блюмкин.
- Замолчи! Какой ты пролетарий? Гляди мне в глаза… - ровным голосом приказал вдруг старик. - Тебя Янкель зовут. Ты из рода раввинов-каббалистов. Всё-таки пришёл. Шибко ждал я тебя.
- Зачем ждал? – пробормотал ошарашенный чекист. – Ты сбрендил, старый?
- Силу передать. Мне нельзя умереть без наследника. Говна в тебе, конечно, много. Да делать нечего теперь. Возьми мою руку. Так…
Находясь под гипнозом его тихого голоса, Яков послушно взял в свои руки склеротическую жёсткую кисть. Из-под ногтей Жамсарана сочилась кровь – Майзель поразвлекалась с булавками. Вторую ладонь Бадмаев водрузил ему на лоб и забормотал заклинания на неведомом восточном языке. «Силу - это хорошо…» - успел радостно подумать Блюмкин перед тем, как окончательно покинуть тело. Бормотание старика переросло в громкий заунывный напев…
С трудом разлепив глаза, Яков извлёк из кармана френча золотые часы с гравировкой «Ники от Аликс с любовью». Он находился в отключке не меньше сорока минут. Старик сидел напротив в той же позе, даже не попытавшись смыться. Только черты его как-то заострились, а лицо приобрело синюшный оттенок.
- Эй! Гражданин Бадмаев! Аллё-гараж! Ты что здесь, помирать собрался? А как там насчёт силы?
- Сам всё увидишь. А мне домой пора. Ждут, - еле слышно прохрипел Жамсаран.
- Ну, домой тебя, положим, никто не отпускал.
- Заткнись, времени нет. Слушай… У тебя девять жизней. Первый раз убьют в Европе, в этом году. Потом в Тибет поедешь. Без Тибета ваша власть долго стоять не будет. Там главное тебе – немцев опередить. На моей даче в Горках на чердаке лаковая шкатулка. Прочтёшь и сожжёшь – по-тибетски теперь знаешь.
- Хорош загибать, папаша! – прищурился было в ответ Яков, и вдруг осознал, что весь предыдущий диалог они вели на лхасском литературном наречье, которое, как известно, сильно отличается от разговорного диалекта предгорий.
- Ни-хуа себе едрёна цзамба… Слышь, дед, а что там Дзержинский лепил про какой-то бубен?
- Бубен на даче, - прошептал старик, закатывая глаза. - Себе возьми, Феликсу не давай. Амба Шаман Энлиль – это ключ. Где двери – узнаешь на карте. Карта в шкатулке. Всё, пора мне… Мирбаха убей, слишком много знает…
- Ну, папаша, глядите, если вы мне набрехали! – Блюмкин пружинистым шагом вышел из камеры, услыхав в спину:
- Да пребудет с тобой сила…
Мёртвый старик продолжал сидеть за столом в той же позе, загадочно улыбаясь сквозь полуприкрытые веки. На его голову по-хозяйски рассаживались жирные лубянские мухи.
*Богатырка, позднее известная как «будёновка», была разработана по эскизу В.Васнецова к 300-летию дома Романовых (1913г.)
ГЛАВА 10. ВЕЛЕСОВО ПЕНИЕ
- Не пытайся согнуть ложку, это невозможно. Для начала нужно понять главное - ложки не существует. Знаешь, это не ложка гнется, всё обман... Дело в тебе!
«Матрица»
Катя нервно обернулась и глянула сквозь забрызганное грязью заднее стекло автобуса. Чёрный «Гелендваген» следовал за «пазиком» на том же расстоянии, как пришитый. Вот свернули с главной трассы на разбитый просёлок с указателем «Нема – 15 км». Джип не отставал. Она окинула затравленным взглядом полупустой салон с сидящими среди баулов и корзин снулыми колхозниками. Сомнений не осталось – это по её душу. Проехав мимо мрачных руин пионерлагеря, автобус затормозил на площади напротив барака автостанции. Она последней сошла на тротуар и неуверенно направилась к окраине посёлка, тщетно пытаясь вспомнить путь до мазыковой избы. Джип с затемнёнными стёклами крадучись двинулся следом. Кто в нём? Менты? Бандиты? Что им от неё надо? Одно Катя понимала ясно – даже если она приведёт их к дедовой избушке, легче от этого никому не станет. Ей захотелось сесть посреди дороги и разреветься от безысходности.
Неожиданно сзади послышался нарастающий рёв. Обогнав ползущий «Гелендваген», перед ней тормознул, обдав грязью, спортивный мотоцикл.
- Прыгай! – услышала она знакомый голос. Из-под шлема ей улыбалась плутовская рожица Лили Марлен. Катя запрыгнула на заднее сиденье, и «Хонда», лихо сделав «свечку» на колесе, устремилась по просёлку. Внедорожник, прибавив ходу, повис на хвосте. Но тут юная мотоциклистка, свернув на какую-то боковую тропинку, рванула за околицу в направлении леса. Катя увидела прямо по курсу вздувшийся от половодья мутный ручей. Не сворачивая, мотоцикл прибавил ходу. Катя зажмурилась и, услышав крик: «Держись!» крепче вцепилась в свою спасительницу. Оттолкнувшись от деревянных мостков, железный конь взмыл в воздух и, перелетев через водную преграду, скрылся за кустами.
- Ушли, бесовы куклы! – майор Тамбов раздражённо потянулся за сигаретами. Генерала такой исход операции явно не устроит – узнав о подробностях происшествия в музее, он приказал Тамбову лично взять девицу в разработку. Матёрый опер облажался – не ожидал нарваться в Неме на организованную группу.
- Рули в райотдел, - приказал он водителю. Но и там их ждал очередной облом – на двери красовался амбарный замок. От вездесущей Чарушихи удалось наконец разузнать, что весь личный состав на реке ищет тело утонувшего начальника милиции Свинтидзе, а Пётр Ганешин, бросив в Рябиновке служебный газик, ночью куда-то исчез. Дебелая буфетчица Анютка ничего не могла прояснить по поводу пропажи сожителя, и только мазала по щекам сопли пополам с дешёвой косметикой.
- Русалки это, больше некому! – ревела она на всю улицу. – Сначала Карлыча, а теперь и Петеньку моего уволокли!
- А вот вам бы к Дурову сходить, к Николашке, - подал наконец авторитетный совет лысый Профкомыч. – Он тут у нас по нечисти основной.
- Опять херомантия? – скривился, как от зубной боли, Тамбов.
- Да нет, просто колдун деревенский.
– Ладно, показывайте дорогу.
Закатив мотоцикл в хлев, Лили Марлен вихрем влетела в горницу.
- Заводи шарманку, дедуля! – крикнула она. – Шнель! Катерина наша отличилась – гостей навела.
- С Дыры никого вроде не поступало, - дед недовольно глянул в красный угол. – Никак, с города нанесло?
- Простите меня! – Катя не знала, куда деться от стыда. Старик, порывшись в старом сундуке, извлёк оттуда старую патефонную пластинку и бережно обтёр её поверхность бархатной тряпицей. Потом открыл стенной шкаф и принялся со скрипом взводить пружину антикварного аппарата.
- Ступай на чердак, - велел он внучке, - Шумнёшь, когда начинать.
А сам, прокашлявшись, сделал несколько глубоких вдохов и стал распеваться, словно заправский оперный баритон. Катя в недоумении застыла посреди избы. Голос деда, поначалу хрипловатый и неверный, на какой-то ноте вдруг зазвучал странно глубокими обертонами и разом заполнил собой объём помещения. Воздух заструился у неё перед глазами цветной рябью, стены как будто сделались зыбкими – и вдруг дед исчез. Правда, длилось это всего пару секунд. Следом с чердака раздался задорный крик Лили:
- От винта! Но пасаран! – и тут же из сеней раздался топот многих ног. Дед запустил патефон и, скоморошьим шажком руки в боки выйдя на середину горницы, начал негромко подпевать грянувшему женскому хору. Катя узнала старинную обрядовую русскую песню. Голос мазыка, набрав силу, мощно вплёлся в древний напев, и конфигурация пространства вдруг стала меняться на глазах. Откуда-то появился насест с курами, из угла двусмысленно хрюкала свинья, по стенам висели рваные ватники и хомуты. В дверях показался майор Тамбов в сопровождении опергруппы, жители робко толпились позади.
- И куда вы меня привели? Хлев какой-то! – Тамбов плюнул Кате на юбку и сердито пнув подвернувшееся корыто, вышел. Она хотела было возмутиться, и тут до неё дошло, что она только что была невидима. Вскоре с чердака раздался крик Лили Марлен:
- Отбой! Свалили.
Через секунду привычная картина мира восстановилась. Дед Коля, беззвучно смеясь, стоял посреди горницы. Патефон, доиграв, зашипел и смолк. Катя брезгливо растёрла платочком тамбовский плевок и тихо спросила:
- Что это было сейчас?
- Велесово пение. В двух словах сказать не умею, а поживёшь с нами – сама всё почуешь. Ох, устал я - давайте-ка, девки, чай пить.
После третьей чашки пряного травяного настоя дед вздохнул:
- Раньше-то в пении другая сила была. Раз от целого города войску глаза отвели. Про озеро Светлый Яр слыхала?
- Это про святой град Китеж?
- Ну, в святые-то его после определили, - усмехнулся дед. – А место было весёлое. Со всей округи туда на Купалу собирались, пели-плясали, Яриле-солнышку костры жгли. А на самом берегу мазыцкая слобода была, прозывалась Кидыш. Скоморохи, значит, жили. Послал царь Иван туда войско карательное, с попами и воеводами, всех мазыков велел похватать и в срубах пожечь. Ну, наши видят – не сладить, и затянули Велесову песню хором. Глядят московские – пусто, лес стеной, чащоба. А в озеро посмотрят – там город отражается. Потом коровья лепёха главному в рыло прилетела – ну, они кресты покидали – и давай бог ноги!
- Значит, это был гипноз? Массовая галлюцинация?
- Ну, это тебе видней, ты учёная.
- Нет, ну объясните – как это из пения может возникнуть курятник? – заволновалась Катя, - И куда в это время девается реальность?
- Физику в школе учила? То, что принято называть реальностью, это только колебания пустоты. Реальность из них наш ум создаёт. То, что большинство издавна договорилось видеть – то и реальность. А ну как этот договор-то похерить?
- Всё равно непонятно, как куры берутся из пения. Да ещё свинья…
- И не поймёшь. Потому как надо сперва ум свой от понятий очистить. А пение Велесово особое – тут не горлом поёшь, а духом, серёдкой. Тогда оно размягчает трёхмерную картинку. Потом ты поверх неё свою рисуешь – хошь лес, хошь курей, а хошь чёрта с рогами.
Катя молча тянула чай, пытаясь переварить свалившуюся на неё информациею – всё это вполне тянуло бы на ядрёный шизофренический бред, если бы… Именно, что если бы.
- А что, на озере Светлояре до сих пор мазыки живут? – нарушила она затянувшееся молчание.
- Нету больше мазыков – все примёрли, - ответил благодушно дед. По нашим краям я остался, да ещё Дерендяй на болоте. Чарушиха ещё маленько колдует – но она не из наших, тёмная.
- Тёмная – потому что Сатане служит? – морозец пробежал по спине Кати.
- Про сатану не в курсе, к нам не завозили. А тёмная она потому, что не знает ни хрена. Как и ты покудова. Всё, девки, спать. Завтра чуть свет к Дерендяю на заимку уйдём – кипеш пересидеть надо. Там на пару с ним и поучим тебя маленько. Не просто ж так тебя сюда занесло.
- Дедушка, последний вопрос. Левин здесь у вас не появлялся? Музейщик хромой из города...
- Был, - буркнул старик, - сбежал. Чувствую, наворотит он там дел. Знал бы, что так выйдет – чем лечить, вторую ногу бы ему переломал!