ИМЯ ТВОЕ....
Имя твое, как звон бессчетного множества серебристых колокольчиков, хрустальный звон которых разносится далеко вокруг, но кто может услышать его? Божественные звуки их слышит лишь Дух, и я, о несчастный! Как хотел бы я впитать его полную силу, как хотел бы быть поглощенным им, раствориться в нем! Увы, я слышу его где-то в глубине своей самой далекой души, словно он затрагивает те волшебные созданные им струнки и колышет их манящим прозрачным звоном.
В имени твоем тысяча букв, миллион звуков и бессчетное множество оттенков. Вся природа с ее разнообразием меркнет перед твоим именем! Меркнет перед его красотой. Имя твое зовет и отвергает, оно где-то близко, но оно же и далеко, оно исцеляет и убивает, оно меняет форму и ускользает, но приближается, я знал его всегда, но смотрю на него подобно младенцу, впервые увидевшему мир, оно моя молитва и мое проклятие, оно дрожит у меня на губах. Оно подобно крупицам песка, каплям воды…Но нет! Как я могу сравнивать то, что невозможно осязать! Как я могу сравнивать то, что не удержать в объятиях, не зажать в кулак, не закрепить в сердце, не сохранить на языке сокровенным словом. Я силен, но я ощущаю все мою беспомощность, когда произношу твое имя, ненависть просыпается во мне, но она исчезает в никуда, не достигнув цели, страсть изъедает меня как прожорливый червь, но мне некуда направить ее…Я жалок, я нищ, я гол перед тобой!
Имя твое, его переливы, его реки и ручьи, его серебро и блеск, как бы я хотел удержать хоть малую их часть, хоть что-то от них закрепить в сердце своем, спрятать там, где даже сам бог не найдет его, чтобы отобрать у меня.
Я произношу первую букву твоего имени и мягкая нега разливается по всему телу, словно умирающий путник испивает наконец желанный глоток воды. Нет! Не глоток, но каплю. Ведь это часть твоего имени, малая, но самая драгоценная часть. Прозрачная звенящая капля и тем она дороже, она возвращает к жизни, она хрупка, но сильна, она проходит по всему моему телу, течет в крови, я чувствую как она живет во мне, и малость ее тем дороже мне.
Я произношу другую букву твоего имени сердце сжалось от красоты его звуков. Нет на свете музыки прекрасней, нет на свете ничего более чудесного! Вновь оно звенит, вот здесь просыпаются те колокольчики, сотканные из снов мира, колышущиеся от ветерка людских мечтаний, видимые лишь теми, кто познал тебя, слышимые лишь теми, кто чист и на ком нет греха мира. Как оно чисто, как прекрасно в своем первоздании! Кому смотреть на него, кому слышать его? Кому выпадет благословение Высшего? Кто дерзнет покуситься на него, зная, что я избрал его себе?
Но вот на выдохе появляется последняя буква. Выдох, воздух - легкий незаметный блеск, словно ореол от нимба самого чудесного ангела. И, вот раскрылась вся сила твоего имени, вот апофеоз всем чувствам, вот грянули все громы мира, разверзлись все пучины и снизошел дождь. И имя твое, вот оно завершенное и свободное, срывается с губ, словно голубка, и я уже не властен над ним, я могу лишь выпустить его, но не имею силы забрать назад, и так каждый раз. Каждый раз из тех многих миллионов разов, что я произношу его, безнадежно цепляясь за дрожащий ускользающий воздух- все, что мне остается в награду и в проклятие. Последний звук имени твоего –завершение всего, но он же и начало. По кругу идет мироздание, по кругу идет кровь человека, так и имя твое, идет по кругу: возвращается и ускользает, дарит и отбирает, оно одно, но вот оно уже другое, я знал его всегда, но смотрю на него подобно младенцу, впервые увидевшему мир, оно моя молитва и мое проклятие, оно дрожит у меня на губах…
_______________________
ТАНЕЦ ДУШИ
Расплескалась по прозрачному небу тысячью золотых красок, развернулась светящимися блестками и множеством неуловимых улыбок, которые ускользали от любопытных глаз сонмом отражений. Расправила множество крыльев, поднявшись высоко в небесную высь. Раскрыла свое одинокое сердце без страха на встречу неизвестному миру и начала свой невидимый танец.
Я видел тебя смеющуюся одними глазами, я слышал бесконечный звон твоих нежных струн и плеск твоих мерцающих морей и океанов, я чувствовал жесты твоих ласковых рук.
Счастье сочилось из тебя опьяняющим медом, ликование исходило лучами солнца и неуловимая песня, звуками недоступными для ушей смертных, под которые ты вела свой чарующий танец, заставляла мое сердце сжиматься. Миллионы нот Бога касались твоих трепетных струн и каждое их касание вызывало новый выплеск твоих золотых красок, невидимых жестов и множества ликов, что сменялись один за другим, растворяясь в глубокой тайне твоего естества и возникая на краю твоей самой тонкой грани.
Твоя неописуемая красота - далекий мираж, твои движения- давно забытые кем-то сны, твои лики- тонкий флер из аромата утренней зари, смешанного со свежестью прозрачной росы, твое сверкание - везде и негде, словно свет далеких вселенных, которые манят своей таинственностью.
Такой я видел тебя, но ты была вуалью невесты для моих глаз, такой я слышал твою песню, но она была эхом для моих ушей, так я ощущал твое тепло, которое было теплом утреннего солнца.
Как бы мне постигнуть тебя? Как увидеть твой танец своим внутренним взором? Как бы мне очистить себя, чтобы быть достойным лицезреть то, чего я желал всем сердцем?
Твой наряд, состоящий из паутины золотистых нитей, твои божественные лики, растворяющиеся в небосводе, кто мог бы разглядеть тебя? Кто мог бы увидеть твой лик, кто мог бы распознать твою улыбку? Одному только Богу известно кто ты и один только он мог видеть твой истинный танец. Но может быть и я когда-нибудь поднимусь до твоих высот, чтобы наблюдать его.
______________
СТРАННИК
если здесь поселится ветер......
Он перешагнет через подоконник своей невидимой мягкой поступью, раздвигая легкие занавески из сатина цвета морской волны. Они, наполненные ветром как жизнью, словно паруса корабля, раскроют свою широкую грудную клетку в сторону комнаты, готовые в любой момент сорваться в ее пространство как в открытое море.
Им ответят пальчики золотистой бахромы скатерти, скрывшей от глаз журнальный столик, что как мягкие волны, податливо повторяют изгибы движения ветра.
Полный ночным дыханием и сонной свежестью он будет лениво перебирать засохшие лепестки цветов, что как забытые скомканные письма небрежно разбросанные по полу. Их старинный аромат, смешанный с уставшей сладостью уходящего лета и забытых воспоминаний - единственное, что навсегда останется неизменным здесь. И всегда можно будет ощутить легкий аромат надежды, которая не успела еще родиться, но уже очень не хочет умирать.
Если ему станет скучно, он дыхнет на листы нот, оставленных когда-то на крышке фортепьяно, и заставит их разлететься в разные стороны. И как стая вспугнутых чаек, что с пронзительными криками срывается с места, забавляет воображение некоторых наблюдателей, так и ветер, наблюдая за знаками скрипичных ключей, терций, четвертных пауз и бог весть чего еще позабавит себя, если ему вдруг станет скучно.
Едва ли ветер сможет сыграть Гершвина, переступая по пыльным клавишам в ритме “Рапсодии в блюзовых тонах”, хотя он прекрасно знает что Гершвин писал ее в комнате, наполненной его дыханием, и нотные листы периодически слетали на пол из-за того, что ему вдруг становилось скучно. Но зато в толщу ночной тишины проникнут полупрозрачной паутиной хрустальные звуки. Постепенно, или сразу, друг за дружкой или партиями, не нарушая при этом ее царственного молчания, послышится голос небольшой кельтской арфы, оставленной храниться в углу без чехла. Это ветер перебирает ее золотистые струны, как волосы белокурой красавицы, что рассыпаются, оставляя после себя следы еле уловимых гармоний. Он полюбит эту бесшумную музыку и иногда будет исполнять ее в одной гармонии с тишиной комнаты, без малейших диссонансов и точь-в-точь в том же ритме, в каком привыкла жить тишина.
Если здесь поселиться ветер, в домохозяйке отпадет всякая необходимость он сам приберется так, как посчитает нужным. Он украсит комнату мерцающими частичками пылинок, напоминающих далекие звезды, что расположились в ее космическом пространстве и здесь можно будет увидеть множество красивейших созвездий и звездных туманностей всех цветов радуги. А его прохладное дыхание оставит еле заметную паутину прохлады на поверхности полированных предметов интерьера. И каждый его выдох пронесетя по комнате невидимым потоком и оставит за собой настолько опьяняющее, дерзкое своим холодом, ощущение кристальной прозрачности и чистоты, что кажется все предметы здесь потеряли свой вес, став частью ветра, потеряли свой облик , став чем то таким, что всегда принадлежало ему, потеряли свою сущность, сделавшись лишь изменчивыми очертаниям ветра и сила его заставит трепетать даже тебя, хотя ты находишься далеко. Он пройдет сквозь твое тело словно оно соткано из тончайшей материи, которая только может существовать в мире. Он заставит тебя почувствовать себя таким невесомым и пронизывающе холодным, словно ты сам стал им на несколько мгновений. Его спокойствие и безмятежность разольются в тебе и вытеснят все мысли из твоей головы, в которых ты, оказывается, и не нуждался.
Если здесь поселится ветер он будет приносить с собой новости того, что когда то было.
А по их аромату, вкусу, настроению или то, с какой быстротой они были доставлены можно будет определить плохие они или хорошие. Словно пепел они лягут на пол ровным слоем, удобно устроятся на прохладном диване, заберутся в высохшую чернильницу из пожелтевшей слоновой кости, захотят побеседовать с книгами на уставших от их тяжести полках ( чего никогда не сделает ветер) и заменят собою тысячи несказанных слов и не рассказанных историй, множество потерянных улыбок, которые никогда не получит адресат и пестрых эмоций, которые могли бы быть, но остались нерождеными.
Взамен новостям, которые он принесет уставшей от времени комнате, он узнает, много интересностей для себя. Он узнает, если заглянет под фортепьяно, что там когда-то давно затерялась небольшая бусина жемчуга, принадлежавшая сережке из серебра, принадлежавшей, в свою очередь пожилой даме, которая любила повторять: “ Если время вывернуть наизнанку можно узнать то, что было когда-то давным-давно”. Он узнает, если заглянет в образовавшуюся трещину позолоченной картинной рамы, что дерево, из которой была сделана эта рама, умерло восемьдесят шесть лет назад и что она (эта трещина) понятие не имеет о том, что сильно портит вид портрета господина, очень представительной наружности. Он узнает, или скорее унюхает, если облокотится на подушки, запах давно оставленных кем-то слез, а по их солености он определит отчего плакали - от горя или от радости, а по их химическому составу можно будет узнать, кому они принадлежали - мужчине или женщине. Он узнает, если заглянет в щель между дверками платяного шкафа, что там висит костюм, который был куплен к свадьбе, но так и остался нетронутым, и что рядом висит еще один костюм, затасканный и старый, пропитанный запахом индийских благовоний и давно забытых снов, что когда-то имели хозяина, но теперь остались не у дел. Он узнает, если заглянет в высохшую чернильницу из слоновой кости, что когда-то ей пользовались каждый день, поэтому чернила, постоянно пополняемые, никогда не успевали заканчиваться и внутри можно было заметить только одно кольцо синего цвета, обручившее эту чернильницу с тем, кто ею пользовался. А тонкие полоски синевы, избороздившие ободок чернильницы, давали понять, что писали очень быстро, не думая о том, что следовало бы аккуратно потрясти перо внутри баночки, чтобы избавиться от избытка чернил....
“Я хотел бы, чтобы здесь поселился ветер, когда я уйду....да, непременно, мне будет легче знать то, что она не останется брошенной” - думал я, когда окидывал последним взором комнату, где провел большую часть своей жизни, и которую собирался теперь оставить с тем, чтобы никогда больше не вернуться сюда.
Я думал, уже уходя, что никак не могу найти свое место в жизни. Где бы я не приткнулся, мне казалось, что я не там где нужно. Когда я сидел на диване, то думал, что должен быть на улице, когда я находился в Индии, я чувствовал, что мне надо было бы быть в Америке, когда я дышал воздухом полей, мне казалось, что мне необходим именно воздух Альп.
Я знал, что душа моя пуста как неоплодотворенное женское лоно, которое никогда не знало мужского семени. И эта пустота, казалось, жила во мне с самого моего рождения, она родилась одновременно со мной. Я чувствовал ее каждый раз в своей душе, когда обращал взор вглубь себя. Посторонние люди, которые обладали чуткостью, хотя бы в малых ее количествах, замечали мне, что мои глаза - как два уставших странника в долгом пути, которому еще не было начала. И еще, что они смотрят сквозь время, не запоминают имен и иногда, неизвестно по какой причине, меняют свой цвет на цвет талой воды. С детства я осознал, что мне чего-то не хватает, в отрочестве я понял - что мне не хватает воспоминаний и моей личной индивидуальности, в юношестве заключил, что все это мне не нужно и совершенно бесполезно для меня, кроме того мне совершенно не хотелось быть беременным собой и носить свое бремя днями и ночами как бесполезный груз, который, к тому же, отягощает еще больше своей бесполезностью. Все, что мне в итоге оказалось необходимо, это собирать воспоминания, улыбки, выражения лиц и мысли чужих людей, чтобы заполнить ими пустой сосуд находившейся у меня внутри. Возможно, таким образом я смог бы обрести свою полноценность и кормиться полученным эфиром из неиссякаемого источника глобального разума. И , в конце концов, мы все были созданы кем-то, так почему бы мне не быть созданным второй раз людьми?
Я одел свой зеленый пиджак с большими карманами, специально, чтобы туда мог поместиться томик очень ценной для меня книги. Эта книга досталась мне от бабушки, которая всегда, помнится мне, носила тяжелые серьги с жемчугом и была гораздо мудрее, чем полагала сама. Она эмигрировала из Сербии тогда, когда на Белград впервые упали бомбы. В промежутке между первой и второй бомбой она быстро собрала вещи, сказав себе что не стоит дожидаться у моря погоды и что, в Белграде время на изнанку теперь не вывернешь по известным причинам, и отправилась куда глаза глядят. Она всегда носила с собой записную книжку, куда записывала некоторые свои мысли, которые считала наиболее удачными. А мне она сказала, отдавая свой “дневник”, что все ее мысли теперь принадлежат мне, но это не значит, что надо их теперь бесцеремонно расходовать.
- “ Открывай мою книжечку, когда ты поймешь, что мысли твои все разбежались от тебя, как мыши от света”
Сейчас эта книга лежала в моем кармане, а я подумал о том, что ни разу еще не читал ее как следует. Всегда либо вскользь, вырывая отдельные фразы, словно отбирал кость у голодной собаки, либо просто открывал, зачитывал фразу и закрывал книжку, с тем, чтобы ближайшее время забыть про нее как следует.