Глава 2 Легенда о погибшей стране.
На Земле свирепствовал месяц белояр. Розоватой пеной клубился абрикосовый цвет. Шел 746З-й год от Сотворения Мира.
Когда я появился на свет, дед посадил у реки в конце города веточку ивы. Посадил сразу после полуночи, при красном свете железнодорожного фонаря, «позыченного» для такого случая у знакомого путевого обходчика. Он знал, когда я приду в этот мир и ждал, боясь не дождаться. Больше двенадцати лет таскать в голове осколки снаряда чуть не похоронившего его под Сталинградом — это долго. Даже для него - для Хранителя.
Почти сразу пошел дождь. То чуть утихая - то вновь переходя в ливень. Молнии вспыхивали так часто, что были похожи на рвущееся из-за туч солнце. В их свете воздушные пузырьки солдатскими касками плавали в необъятных лужах, а речка грозилась выйти из берегов.
Когда под порывами ветра упала старая яблоня, дед надел дождевик и выкопал из-под оголившихся корней бочонок дубовой клепки. Унес его в дом. Изрядно хлебнув зеленой дурманящей жидкости, выскочил на крыльцо и кричал, грозя кулаками сумасшедшему небу:
Живы еще чады Владыки Земного Мира -
Великого Властителя Велеса,
За Веру, за мощь за Его, радеющие,
Не позабывшие Веру свою.
У ветра спросят:
Что вы есть? — рысичи.
Что ваша слава? — в кудрях шелом.
Что ваша воля? — радость в бою.
Что в вашем сердце? – имя Его.
…Я родился в стране вулканов, где в ежесекундной борьбе изнемогают все четыре стихии, терзая мою неокрепшую психику приступами необъяснимой болезни.
Чаще всего это случалось ненастным или пасмурным днем. Ни с того ни с сего в голове раздавался звон, утончающийся до визга. Легкие переполнялись кислородом настолько, что невозможно становилось дышать. И я не дышал. Я только вибрировал всем телом в такт этому звону. Из черной зловещей бездны неумолимо нарастал огромный огненный шар. Накатывался как возмездие, застилая собой горизонт, подминая все сущее.
Я сжимался в дрожащий, пораженный ужасом комок боли. Крик застревал в горле. Пот и слезы текли по лицу. И я припадал к тому, кто успевал подхватить меня на руки. Да так, что не оторвать…
Приступы случались все чаще и чаще. Врачи вежливо удивлялись, выслушивая рассказы взрослых о внешних симптомах болезни. Меня ни о чем не расспрашивали. Да я и не смог бы ничего объяснить. Этот ужас существовал где-то за гранью моего понимания.
Потом пришел старичок в белом халате – профессор из военного госпиталя. Он долго меня прослушивал, простукивал молоточком, вглядывался в зрачки.
- Увозите его с полуострова, - сказал он и громко вздохнул. – Поменяйте ребенку климат. Только это и может помочь. Вот тогда, наконец, родители и вняли неоднократным увещеваниям деда. Дети, мол, воспримут грехи и слабости наши, «щадя их, держи в отдалении».
Это было незабываемое путешествие. Через всю страну я был препровожден в маленький южный городок и в определенные звездами сроки ступил на порог дома, которому суждено было стать отчим.
Южное лето ошеломило жарой. Я заново познавал этот мир. Казалось, он весь существует под знаком всепроникающего солнца и света в моей душе. Приступы прекратились. Вместе с другими мальчишками я бегал в трусах босиком по мягкой прохладной пыли и сильно страдал от ожогов. Кожа облазила клочьями. Но вечером возвращался с дежурства дед, и снимал боль. Проведет по спине ладонью – и хоть снова на улицу.
Кажется, я полюбил его еще до того как впервые увидел. И он отвечал тем же. Но обращался со мной как со взрослым, равным себе. Дед работал охранником на железной дороге. Случались у него выходные или отгулы. Я воспринимал их как праздники, не отходил от него ни на шаг. Еще бы! Дед потихонечку, исподволь, учил меня понимать суть.
— Тошка, — говаривал он, когда мы сидели вдвоем в зарослях виноградника и пили холодный компот, — а ну-ка представь что ты — бабочка.
Я закрывал глаза и прислушивался к внутренним ощущениям. Все мысли улетучивались. Оставались лишь плещущее через край, ни с чем несравнимое счастье полета и железная сила инстинкта, влекущего в этот полет.
Не знаю как все это выглядело со стороны, но возвращая меня в реальность, дед оставался доволен.
— Это было давным-давно, - рассказывал дед, - когда звездные отражения лежали на земле, под ногами. На север от берегов нашей страны далеко простиралась суша. Новая Земля была тогда частью Уральских гор. Баренцево и Карское моря - мелководными внутренними водоемами. А Северная Земля – высокой горной грядой. Там где сейчас расположен пролив Шокальского, текла большая река. А еще дальше на север, лежала страна наших предков.
Никогда чужаки не ступали на эту землю. С ее стороны все время дышали бореи – сухие и очень холодные ветры. Дышали они от центра зарождающихся ледников к периферии антициклонов. И оттесняли далеко к югу жару и осадки. В небе, не знающем туч, полгода не заходило солнце. А когда приходила долгая ночь, его накрывали звезды.
Созвездие Велеса было расположено там, где сейчас Большая Медведица. Альфа Альдебаран – на месте Полярной Звезды. Ночами звездное небо отражалось в течении Ра-реки - холодном и чистом как светлые души рысичей. И жили там люди, не зная ни зла ни закона, в справедливости и любви. Ибо закон – это воля тирана, а любовь – это мудрость души. Не было тогда института Хранителей, и Звездные Знания были доступны каждому. Люди многое знали, имели ясное представление о строении мира, о космической оси, связывающей между собой три зоны Вселенной. А те, кто шагнул на высшую ступень посвящения, умели летать, силой мысли мгновенно перемещаться в пространстве и многое из того, что недоступно ни мне, ни тебе.
— Что такое душа? – спрашивал я.
— Это то, что светил в твоих глазах. – Негасимая искра духа прародителя нашего – Бога по имени Род. Он расколол каменное яйцо и тем самым создал Вселенную.
— А мама мне говорила, что нет никакого Бога, а есть эволюция.
— Глупости! — почему-то сердился дед. — Эволюция — суть неразрывная цепь усложняющихся трансформаций. Ей подвержено все: и люди, и Боги, и звезды. Сколько там времени? – Ого! Пора вечерять…
Дел всегда прекращал о чем-то рассказывать, если я начинал задавать слишком много вопросов. Переносил разговор на следующий раз.
Во сне я часто летал. То скользил по касательной над бесплодной каменистой грядой, то снова взмывал ввысь, к вершине горы Меру. Воздух был упруг и прозрачен. Солнце пряталось в розовом облаке, согревая меня ласковыми лучами. Замыкая на круг линию горизонта, плескалось теплое море.
С утра я опять приставал к деду: «Что же было потом?»
Но он уходил на дежурство. А когда возвращался, всегда находились дела поважнее моих вопросов. То виноград посадить у соседа, то стенку поштукатурить, то вскопать огород. Я тащился за дедом как собачонка. Думал что помогал, но скорее мешал ему. Но вот наступал тот заветный час, и мы снова оставались одни.