Маленькая мистерия

Григорий Спичак
 Какая семейная пара хотя бы раз не решала для себя, что разводятся, что «всё – так больше жить нельзя»? Наш маленький городок пережил все человеческие страсти, конечно же, точно так же, как в кино, которое смотрели в старом деревянном доме культуры. А уж измена – тут все, тут смерть семьи, в каком бы городе она не жила. Неважно – мнимая измена, придуманная соседками, додуманная ревнивцем – тут смерть. Тут летят стаканы в  стены, падает герань с подоконника, гремят тазики в прихожих маленьких квартир, лают собаки и … И на улице обязательное раскатистое эхо вдоль улицы: « Ты – бл..дь, и мамаша твоя…». (Или вариант в адрес мужика – «Кобе-эль, иди туда, откуда пришел!»). Но жужжит по-прежнему стирка, плачут дети, и громче обычного хлопают двери во всех подъездах  дома или барака одновременно. Нервно курят мужики на балконах или крылечках, жены в кои-то веки почему-то сами несут мусорные ведра, и обязательно найдется какой-нибудь пьяненький «дядя Вася», которого облают просто так, чтоб разрядить обстановку. Участкового в нашем дворе не помню. Не приезжал ни разу. Что он – дурак чтоли, участковый...

У Кирьяна  и Галины случился очередной «развод». Их «разводы» вообще отличались особой художественной ценностью и особой регулярностью – два раза в сезон. Два раза весной, два раза летом, два раза…Ну, вы поняли. Первыми признаками того, что «вот-вот громыхнет» были следующие. Кирьян начинал учить. Обычно он шел с завода, где работал такелажником, через двор ровной траекторией, не задерживаясь у пенсионерского столика с домино или, зимой, например, у вечно ремонтируемого «Москвича-408», где кверху попой торчал (вот уж действительно – «торчал» от своего владения) дядя Ваня Барбаков. Нас , пацанов, Кирьян не замечал. Когда же накапливалась драматургия очередного «развода» С Галиной, Кирьян начинал менять траекторию. То дядю Ваню поучит менторским тоном (как поясницу беречь – в машинах Кирьян ни хрена не понимал), то пенсионеров – правильно «уходить в рыбу», то нас, пацанов – слушаться старших. Неважно каких старших – так, на всякий случай. А потом происходил «очередной развод».  А, забыл сказать – Галина тоже каким-то ведомым ей чутьем чувствовала, что надо готовиться к «разводу». В это время у неё в руках появлялась сумочка с документами, которую обычно она с собой не носила. Она чаще сидела на скамеечке у подъезда  с цветочком в руках, ожидая с работы Кирьяна (в летнее время), или  в зимнее время ей приспичивало мыть и без того скользкие доски пола в подъезде и крыльца. При этом она напевала. Два раза в сезон, в другое время не напевала…
 Комнатушка их была совмещена с кухней, на хлипкой форточке которой часто висели в авоськах продукты .

- Как ты смела! Ну, как ты смела (взять, отложить, убрать, постирать, забыть и далее варианты) куртку, тарелку, сумку, табуретку… Сто раз тебя предупреждал… - каким-то изменившимся голосом кричал на Галину Кирьян. Она делала дурашливое лицо. Это было не трудно – просто чуть поднимала белесые брови. Примерно две-три минуты оправдывалась, а потом переходила в наступление.
- А че-й-то это тебе куртка, сумка, табуретка понадобилась вдруг и сейчас?!!! Че это ты второй день к ряду с проходной с Валькой (Манькой, Дашкой) идешь и все до дому не дойдешь?!!!
-  Это ты у слесарей с малярными работами третий день что-то справиться не можешь…
-Это ты…
- Нет, это ты…

Странным образом слышимость их скандалов-разводов всегда была намного лучше, чем у их соседей.  Возможно, потому, что все они проходили почему-то в прихожей или у кухонного окна, которое выходило аккурат к уличным скамеечкам.

 Потом Кирьян и Галина совершали забег по квартире – редко на улице.  Она бегала, а он догонял её и стукал в спину. Она ойкала, снова бегала, он снова догонял её, она снова ойкала. Ойк, бум, ойк,бум… Как получалось им делать забеги в однокомнатной квартире – это загадка, но топот из кухни в комнату и обратно был частью драматургии их «развода» ( к слову, их маленькую дочку мать Галины всегда приносила им только ближе к ночи, и, кажется, даже на выходных, девочка у родителей только ночевала). Потом наступала кульминация. Всегда у самого окна театрально, удивительно четким и поставленным голосом с жутко трагичным тембром и дрожанием  Кирьян вскрикивал:
- Вот уж не думал я, что убью тебя в этот день (вариант – «в эту солнечную субботу», «в этот предпраздничный светлый день») этим тазиком, этим утюгом, этой вешалкой… 
Грохот. Звон посуды. Или падающего чего-нибудь эдакого звенящего. Потом громкое-прегромкое «Ой, ай, ах…Ты и вправду убил меня! Подлец!». И также громко (видимо медленно) где-то там в недрах квартиры падала Галина. Исключения бывали. Один раз Кирьян убивал валенком (возможно, душил валенком… ну вы понимаете). И один раз сапог «убил» Галину ещё в подъезде.

Она так же театрально сползала по стенке или по мебели. Обязательно лежала «без сознания» минут пятнадцать. Из этих пятнадцати минут примерно пять  уходило на то, чтоб Кирьян остыл и переключился на другие ноты. От «так тебе и надо, змея подколодная» он переходил в молчание и сопение, переворачивал Галину, слушал у неё сердце. Не знаем уж – хватался ли за голову, качался ли всем телом в «отчаянии», но точно наступал момент, когда он начинал её целовать, делать массаж сердца, приподнимать тело и класть голову Галины себе на грудь. Так они сидели на полу ещё полчаса-сорок минут, а потом вечером обязательно шли гулять. Всегда по одному и тому же маршруту.
 
Прогулка была тоже своеобразной. Кирьян шел всегда чуток впереди, на полшага, а Галина, будто волоклась за ним.

Кирьян заглядывал в лица прохожих, дескать, вы понимаете, все у нас нормально, у нас все так хорошо, что ни пером описать, ни  в сказке сказать. И, будто подтверждая, что у них хорошо, отступал на эти полшага к Галине, брал её руку и ставил её так, будто это она брала его под руку. А она именно волочилась. Будто стеснялась, будто млела от того, что все у них «так хорошо».

Они шли по деревянным дощатым тротуарам, потом поворачивали, пустырем обходили старый дом культуры, там дальше ещё двести метров по плотной утоптанной грунтовке, сделав круг, выходили опять на тротуар и шли домой. В свою квартиру. До следующего «развода», до следующего «убью», которых по-настоящему у них, наверно, никогда и не было. Потому что два раза в сезон – два раза весной, два раза летом, два раза … Ну вы понимаете….