Эта уникальная книга подготовлена мной к изданию со вступительной статьей. Она не утратила актуальности и сегодня. На фото Константин Романович Евграфов.
К.Р. ЕВГРАФОВ
ПОДСОЗНАТЕЛЬНАЯ СФЕРА
и
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ
ТВОРЧЕСТВО
(ИЗЯЩНАЯ ЛИТЕРАТУРА, КРИТИКА И ЧИТАТЕЛЬ)
Публичные лекции
читанные в марте и октябре 1912 года
в пользу
общества имени М.Ю. Лермонтова в Пензе
Пенза
2009
Книга известного российского врача, психиатра, литератора, обще-
ственного деятеля Константина Романовича Евграфова «Подсознатель-
ная сфера и художественное творчество» является первой отечественной
психоаналитической работой. Доход от первого издания работы, был на-
правлен автором в фонд развития областной библиотеки им. М.Ю. Лер-
монтова, одним из создателей и попечителей которой был К.Р. Евграфов.
Второе издание книги, выходит в свет через 87 лет после первого, став-
шего библиографической редкостью, и приурочено к 150 – летию со дня
рождения К.Р. Евграфова. Глубина научной и творческой мысли автора,
в сочетании с его энциклопедической эрудицией, делают эту книгу весь-
ма актуальной и в наши дни. Предназначена для врачей психиатров, пси-
хотерапевтов, наркологов, психологов, историков медицины, студентов
гуманитарных факультетов, преподавателей литературы, литературных
критиков, всех любителей российской культуры, истории, литературы.
Подготовка к печати, предисловие и редакция М. Архангородского,
Изд. второе. Печатается по тексту первого издания: Пенза, Паровая типо – лит. Т – ва
А.И. Рапопортъ и К О , 1912.
3
К.Р. Евграфов
4
Предисловие редакции
«В Пензе не было более образованного врача…»
«Беру на себя смелость утверждать, что, по крайней мере, за послед-
ние четверть века ни в городе Пензе, ни даже во всей губернии, такого
всесторонне образованного врача не было». Так в некрологе о Констан-
тине Романовиче Евграфове писал его коллега доктор Фридлянд. И для
этого были все основания. От природы Константин Романович обладал
блестящими способностями, упорством в достижении намеченной цели,
любовью к труду. Окончив с серебряной медалью в 1887г. мужскую гим-
назию в г. Пензе (где учились в разное время Белинский и Каракозов),
К.Р. Евграфов продолжил учебу в Медико– Хирургической Академии
Санкт-Петербурга. В своих книгах он вспоминает, какое неизгладимое
впечатление оставили занятия в клинике психиатрии у И.П. Мержеевско-
го. Может быть, поэтому получив диплом лекаря с отличием, несмотря
на лесное предложение терапевта Манассеина остаться на его кафедре в
Академии, молодой доктор Евграфов уезжает в Пензу. Еще во время пре-
бывания в академии он пережил душевный кризис. Причиной душевного
кризиса позднее считал искание религиозной и метафизической правды.
В полюбившейся провинциальной Пензе он остается жить и работать,
отклоняя заманчивые предложения о высоких должностях. В 1882 году
он поступает служить в губернскую земскую больницу, что бы «нести
помощь страдальцам духом и телом». Больше года он работает бесплатно
внештатным врачом и лишь 4 октября 1884 года, после ухода доктора
М.В. Сбоева, становится штатным ординатором психиатрического отде-
ления. В этом отделении тогда призревалось около 140 больных. Больные
размещались в так называемом старом корпусе и корпусе Красного Кре-
ста. Подобно Ф. Пинелю во Франции, К.Р. Евграфов снял с больных цепи.
С гордостью писал он в первых отчетах, что смирительный камзол в от-
делении не применялся. Одним из первых начинаний Константина Рома-
новича явилось воспитание и подготовка персонала к организации работ
для больных, вначале швейных для женского отделения, затем огород-
ных работ и, наконец «сумасшедших мастерских». Он стал применять к
больным новые методы психиатрической и психологической помощи, в
том числе психоанализ. Будучи непременным участником заседаний го-
родской Управы, губернских, земских собраний, съездов земских врачей,
Евграфов использует малейшую возможность, чтобы добиться ассигно-
ваний на расширение лечебницы, на приобретение имущества и оборудо-
5
вания, на улучшение работы персонала, на изменение общественного
мнения о психически больных. Большую борьбу ему пришлось выдер-
жать с земством, чтобы питание больных уровнять с питанием больных
в общесоматических больницах. Но, пожалуй, главным делом жизни Ев-
графова стало расширение лечебницы. С 80 кроватей до 500-коечной со-
временной лечебницы – таков один из важнейших практических итогов
деятельности Константина Романовича. Начиная от первого одноэтажно-
го корпуса построенного в 1888г. и кончая последним двенадцатым, по-
строенным полностью по его проекту, Евграфов вникал во все детали
строительства. Для лучшего знакомства с психиатрическим делом он
объездил, на средства земства и на свои собственные сбережения, во вре-
мя отпусков, психиатрические лечебницы Поволжья и центра России. В
то время лишь несколько земств шли впереди Пензенского в области раз-
вития психиатрии. Не было классификации болезней, разделения боль-
ных на категории, статистической отчетности, достоверных данных о
количестве больных в населении. После переписи И.Ф. Рюля прошло
полвека. Константин Романович составляет так называемые статистиче-
ские листы и рассылает их по уездам. В 1890г. он посылает в «Архив
психиатрии, неврологии и судебной психопатологии» свой труд «Свод
данных об умалишенных Пензенской губернии». Двумя годами ранее он
напечатал первый отчет «по психиатрическому отделению». До 1915г.
эти отчеты печатались и рассылались по другим лечебницам взамен при-
сылаемых оттуда. Евграфова избирают действительным членом Казан-
ского и членом-корреспондентом Московского общества психиатров и
невропатологов. Он участвует в работе всех отечественных съездов Пи-
роговского медицинского общества, избирается в состав подготовитель-
ного комитета по созыву 3 съезда отечественных психиатров и невропа-
тологов, в состав врачебной комиссии по созыву первого Русского съезда
психиатров и невропатологов, на котором председательствует на одном
из заседаний и выбирается затем в состав Совета Союза, опередив по
числу поданных за него голосов таких видных ученых, как В.П. Осипов,
Р.И. Россолимо, О.А. Чечет, Л.А. Прозоров. Поражает широкий круг во-
просов входивших в компетенцию Евграфова. Так на первом съезде оте-
чественных психиатров он выступал 6 раз, на втором 12 раз по пробле-
мам, касающимся законоположения о помощи душевнобольным, о
реорганизации старых домов умалишенных, о применении системы не-
стеснения, о судебно-психиатрической экспертизе, об уставе общества
психиатров и невропатологов, о применении гипнотизма и по другим во-
просам. В 1911 на Московском съезде невропатологов и психиатров был
6
избран товарищем председателя Всероссийского съезда невропатологов
и психиатров. К.Р.Евграфов активно пропагандирует свои взгляды в пе-
реписке с такими ведущими психиатрами того времени, как И.А. Сикор-
ский, С.С. Корсаков, П.И. Якоби. Он сотрудничал с психиатрическими
журналами, вышеупомянутым «Архивом психиатрии, неврологии и су-
дебной психопатологии», «Современная психиатрия», журналом невро-
патологии и психиатрии им. С.С. Корсакова. Его имя упоминается среди
видных земских психиатров в трудах по истории психиатрии Т.И. Юди-
на, Ю.В. Каннабиха, как активного сторонника гуманного отношения к
психически больным, внедрения системы нестеснения, применения реа-
билитационных принципов в лечении больных, широкого применения
культтерапии и трудовых процессов, строительства больших загородных
колоний-лечебниц в противовес системе патронажа, ратовал за отделе-
ние психиатрических отделений от соматических больниц, за отмену
платы за лечение и т.д. Печатные работы Константина Романовича: «О
поселейном призрении психически больных» - 1908г.; «Ближайшие за-
дачи в области попечения о психически больных»; научно-популярные
«О важнейших причинах душевных болезней» и «О психических влия-
ниях на организм». Для чтения платных лекций (доход от них шел на
благотворительные нужды), он приглашал в Пензу московских профес-
соров, с которыми завязал длительную и обширную переписку. Неодно-
кратно сам выступал с открытыми лекциями «О важнейших причинах
душевных болезней». В 1902 издал работу «О психическом влиянии на
организм», явившуюся первой монографией в России по психосоматиче-
ской медицине. Как президент медицинского общества врачей Пензен-
ской губернии, Константин Романович опубликовал ряд работ по тера-
пии. Современники хорошо знали его и как блестящего литератора,
литературоведа, общественного деятеля. Как член попечительского со-
вета губернской публичной библиотеки, (ныне областной библиотеки
им. М.Ю.Лермонтова), он был одним из ее основателей. Как председа-
тель правления Лермонтовского общества, К.Р. Евграфов являлся органи-
затором чествования А.С. Пушкина, М.Ю.Лермонтова, В.Г.Белинского,
Н.В. Гоголя. Он прекрасно владел четырьмя европейскими языками и
еще четыре изучал. Константин Романович подарил библиотеке своей
«родной» больницы личное собрание в 5000 томов, часть которой была
издана на немецком, французском и английском языках. Его перу принад-
лежит большое число литературоведческих, критических статей, очер-
ков, писем, в которых он выступает, как сторонник классического на-
правления в литературе и искусстве. К.Р. Евграфов саркастически
7
высмеивает творчество декадентов Вл. Иванова, А. Белого и др. Крити-
чен он и к части творчества А.П. Чехова. Поражает обилие русских и
иностранных авторов, писателей, поэтов, философов, художников, дра-
матургов, цитируемых им. В его литературоведческих работах удиви-
тельна широта анализа, не только литературного, но и социального, рели-
гиозного, философского, этического, психиатрического, психологическо-
го, психоаналитического. При жизни К.Р. Евграфова пензенская психиа-
трическая лечебница обрела врачебно-администра-тивную самостоя-
тельность и превратилась в одно из крупнейших лечебных психиатриче-
ских заведений России со штатом в 8 врачей. Власти воспринимали сво-
бодомыслие Константина Романовича, как «политическую неблагонад-
ежность» и только его всероссийский авторитет и известность спасали от
неприятностей. Умер Константин Романович 15 сентября 1917г. Только
21 ноября 1977г. состоялось торжественное открытие мемориальной до-
ски в память о К.Р. Евграфове, был открыт его мемориальный музей в
пензенской психиатрической больнице с гордостью носящей имя Вели-
кого Гуманиста.
Вниманию читателя предлагается новаторский, для своего времени
труд К. Р. Евграфова «Подсознательная сфера и художественное творче-
ство», изданный в 1912г. – первая российская монография на эту тему.
Изучая наиболее значимые компоненты природы человека, он разраба-
тывает и общие представления о человеке, выводящие проблему с узко-
профессиональных позиций на междисциплинарные и философские. В
этой работе К. Р. Евграфова излагаются идеи и выводы, выходящие за
рамки психоаналитических концепций и способные претендовать на ме-
сто в ряду философских представлений о человеке. Анализ человека как
личности, в работе К.Р. Евграфова представляется в его амбивалентном,
а именно, философском и психологическом понимании. С одной сторо-
ны, личность выступает как воплощение морально-этических качеств
конкретного индивида, где биологические и бессознательные компонен-
ты остаются за рамками проблемы. С другой стороны, как и в общей пси-
хологии, под личностью, чаще всего, подразумевается некоторое ядро,
интегрирующее начало, связывающее воедино различные психические
процессы индивида и сообщающие его поведению необходимую после-
довательность, устойчивость и социальность. Вполне актуально в наше
время звучат слова Константина Романовича о «невежестве образован-
ной толпы», «педагогика - также искусство и должна оперировать под-
сознательным, а не только сознательным», «всюду, в каждый акт мыш-
ления, рассудка, приходят элементы нашей личности», «современным
8
дьяволом являются … отколовшиеся от сознательного «Я» комплексы
психологических переживаний, окрашенные сильным чувственным то-
ном и ушедшие в глубину нашего «Я». Все это делает книгу К.Р. Евграфо-
ва интересной и актуальной для современного читателя.
Выражаем сердечную благодарность главному врачу ГУЗ «Област-
ная психиатрическая больница им. К.Р. Евграфова», к.м.н. В.П. Савелье-
ву, директору музея К.Р. Евграфова Н.Н. Тамбовцевой за содействие в
подготовке и издании этой книги
М. Архангородский
9
1
«Книги, журналы, в особенности – газеты, говорит Л.Н.Толстой*)
стали в наше время большими денежными предприятиями, для успеха
которых нужно наибольшее число потребителей. Интересы же и вку-
сы наибольшего числа потребителей всегда низки и грубы, и поэтому
для успеха произведений печати нужно, чтобы произведения отвечали
требованиям большого числа потребителей, т.е. чтобы касались низких
интересов и соответствовали грубым вкусам. И пресса вполне удовлетво-
ряет этим требованиям, имея полную возможность этого, так как в числе
работников прессы людей с такими же низшими интересами и грубыми
вкусами, как и публика, гораздо больше, чем людей с высокими интере-
сами и тонким вкусом. А так как при распространении книгопечатания,
приемах торговли журналами, газетами и книгами эти люди получают
хорошее вознаграждение за поставляемые ими и отвечающие требовани-
ям массы произведения, то и является то ужасное, все увеличивающееся
и увеличивающееся наводнение печатной бумагой, которая уже одним
своим количеством, не говоря о вреде содержания, составляет огромное
препятствие для просвещения.
«Если в наше время умному молодому человеку из народа, желающе-
му образоваться, дать доступ ко всем книгам, журналам, газетам и предо-
ставить его самому себе в выборе чтения, то в вероятии за то, что он в про-
должении 10-ти лет неустанно читая каждый день, будет читать все глупые
и безнравственные книги. Попасть ему на хорошую книгу так же мало ве-
роятно, как найти замоченную горошину в мешке гороха. Хуже же всего
при этом то, что читая все плохие сочинения , он будет все более и более
извращать свое понимание и вкус так что, когда он и попадет на хорошее
сочинение , он уже или вовсе не поймет его, или поймет его превратно.
Кроме того, благодаря случайности или мастерству рекламы, неко-
торые плохие произведения, как например «The Christian» Hall Caine,a,
фальшивый по содержанию и не художественный роман, который был
продан в количестве миллиона экземпляров, получают, подобно Одолю
или Pears Soap, неоправдываемую своими достоинствами большую из-
вестность. Эта же большая известность заставляет все большее и боль-
шее количество людей читать такие книги и слава ничтожной, часто
вредной книги, как снежный ком все вырастает и вырастает, и в головах
огромного большинства людей, тоже как снежный ком, образуется все
большая и большая путаница понятий и совершенная неспособность по-
*) Предисловие к переводу ром. фон – Поленца «Крестьянка»
(Все примечания автора – ред.)
10
нимания достоинств литературных произведений. И потому, по мере все
большего и большего распространения газет, журналов и книг, вообще
книгопечатания, все ниже и ниже спускается уровень достоинства печа-
таемого, и все больше и больше погружается большая масса, так называ-
емой, образованной публики в самое безнадежное, довольное собой и по-
тому неисправимое невежество.
«На моей памяти за 50 лет, продолжает Л.Н.Толстой, совершилось это
поразительное понижение вкуса и здравого смысла читающей публики.
Проследить можно это понижение по всем отраслям литературы, но укажу
только на некоторые, более заметные и мне знакомые примеры. В русской
поэзии, например, после Пушкина, Лермонтова (Тютчев обыкновенно за-
бывается), поэтическая слава переходит сначала к весьма сомнительным
поэтам Майкову, Полонскому, Фету, потом к совершенно лишенному поэ-
тического дара Некрасову, потом к искусственному и прозаическому сти-
хотворцу Алексею Толстому, потом к однообразному и слабому Надсону,
потом к совершенно бездарному Апухтину, а потом уже все мешается, и
являются стихотворцы, им же имя легион, которые даже не знают, что та-
кое поэзия и что значит то, что они пишут и зачем они пишут.
«Другой поразительный пример - английских прозаиков от великого
Диккенса спускаемся сначала к Джорджу-Эллиоту, потом к Теккерею, от
Теккерея к Тролопу, а потом уже начинается безразличная фабрикация
Киплингов, Голькенов, Райдер Гагарт и т.п. Тоже еще поразительнее в
американской литературе: после великой плеяды - Эмерсона, Торо, Лойе-
ля, Уитера и др. вдруг все обрывается, и являются прекрасные издания с
прекрасными иллюстрациями и с рассказами и романами, которые невоз-
можно читать по отсутствию в них всякого содержания.
«В наше время невежество образованной толпы дошло уже до того,
что все настоящие великие мыслители, поэты и прозаики, как древно-
сти, так и 19 века, считаются отсталыми, не удовлетворяющими уже вы-
соким и утонченным требованиям новых людей: на все это смотрят или
с презрением или со снисходительной улыбкой. Последним словом фи-
лософии в наше время признается безнравственная, грубая, напыщен-
ная, бессвязная болтовня Ницше, бессмысленный, искусственный, набор
слов, соединенный размером и рифмой, разных декадентских стихотво-
рений, считается поэзией высшего разбора: на всех театрах даются пье-
сы, смысл которых никому, не исключая и автора, неизвестен, и в мил-
лионах экземпляров печатаются и распространяются, под видом художе-
ственных произведений, романы, не имеющие в себе ни содержания, ни
художественности…
11
«Ответить на важнейший в наше время вопрос ищущего образова-
ния юноши образованного сословия или человека из народа, ищущего
просвещения, может только настоящая критика. Не та критика, которая
существует теперь и которая поставляет себе задачей восхвалять произ-
ведения, получившие известность, и под эти произведения придумывать
оправдывающие их туманные философско-эстетические теории, и не
та критика, которая занимается тем, чтобы более или менее остроумно
осмеивает плохие или чужого лагеря произведения, и еще менее та кри-
тика, которая процветала и процветает у нас и задается целью по типам,
изображенным у нескольких писателей, определить направление движе-
ния всего общества или вообще по поводу литературных произведений
высказывать свои экономические и политические мысли.
«Ответить на этот огромной важности вопрос: что читать из всего
того, что написано, может только настоящая критика, та, которая, как
говорит Мэтью Арнольд, поставила себе целью выдвигать и указывать
людям все, что есть самого лучшего, как в прежних, так и современных
писателях.
«От того, появится или нет такая критика, не принадлежащая ни к
какой партии, понимающая и любящая искусство, и установится-ли ее
авторитет настолько, что он будет сильнее денежной рекламы, - зависит,
по моему мнению, решению вопроса о том, погибнут ли последние про-
блески просвещения в нашем, так называемом, образованном европей-
ском обществе, не распространяясь на массы народа, или возродится оно,
как оно возродилось в средние века, и распространится на большинство
народа, лишенного теперь всякого просвещения».
Так говорит один из величайших художественных гениев нашего
века. И не один он: у всякого человека, отдающего себе отчет в том, что
такое художественная литература, сжимается сердце при размышлении
о том, как употребляется то могущественнейшее из всех людских могу-
ществ, которое заключает в себе искусство. Для многих, однако, искус-
ство равноценно почти простой забаве: они сочтут гениального челове-
ка, если даже и признают справедливыми факты, лежащие в основе их,
преувеличенными; более - опасениями человека - специалиста от лите-
ратуры, видящего свет лишь в своем окошке. Ведь, как говорит немец-
кий исследователь, происхождения искусства Эрнест Гроссе: « в глазах
современного поколения искусство - праздная забава, пригодная для на-
полнения свободного времени, но, если только она не оплачивается, - ли-
шенная всякого значения для серьезных и существенных задач жизни».
«Разумеется, говорит тот же автор в другом месте своей книги о проис-
12
хождении искусства, - «во всякое время было и такое искусство, которое
проституировало себя толпе, и никогда не вело таких дел так широко и
с таким успехом, как в наше просвещенное декадентское время, - время,
вырастившее оперетку, фарс и сенсационный роман, от театра к балагану
- вот путь, по которому ведет искусство господствующий вкус». «Нель-
зя отрицать, говорит Гроссе, что на одного поэта, облагораживающего
своего читателя приходится дюжина таких, которые тянут его в грязь,
где они сами чувствуют себя прекрасно. В особенности, в наше время, в
виду эпидемической распространенности низкопробнейшего лубочного
романа, позволительно усомнится, составляет ли поэзия, в общем тем-
ное пятно или светлую точку общественной жизни. В самом деле, если
нельзя путем распространения хороших сочинений обезопасить народ от
этой ядовитой инфекции, то придет время, когда мы будем мечтать о ре-
спублике Платона, где подобных писателей чтут и уважают как «святых,
удивительных и приятных мужей», но тотчас со всеми знаками почтения
выпроваживают за границу государства».
Я не позволил бы себе останавливаться на таком, по-видимому, ба-
нальном предмете, что поэзия есть сила, - сила могущественная, и, что,
разумеется, как всякая сила, она может быть употреблена и на зло и на
благо людей, если бы не видел вокруг себя, всюду и везде, как в обще-
стве, так и в прессе, и что, поразительнее всего, - в критике, ясное, несо-
мненное забвение этого банального признания силы искусства вообще,
художественной литературы в частности, признания старого, как мир,
как вся история рода человеческого. Конечно, всякий наблюдательный
педагог, всякий домашний врач, для которого прописывание рецептов не
составляет высшей и конечной стадии его деятельности, всякий роди-
тель, сколько-нибудь чуткий, не могут не признавать этой силы, видя сво-
ими глазами результаты влияния этой силы, результаты, надо сознаться,
большей частью печальные и притом замечаемые большею частью уже
слишком поздно, - тогда, когда семена, посеянные искусством, приносят
безотрадные плоды, когда вверенные их попечениям, молодые существа
обратились уже в неудачников, развинченных неврастеников и истери-
ков, в пациентов психиатрических учреждений и клиентов тюремных
помещений…
Конечно, все гениальные вожди человечества во всем века не устава-
ли повторять человечеству о значении искусства, в особенности поэзии:
мне не зачем перечислять бесконечного ряда имен поэтов, философов,
педагогов, ставивших поэзию и другие искусства на втором после рели-
гии месте в деле воспитания человечества. Правда и то, что мы ставим
13
и сами памятники творцам художественных созданий, готовы изгнать
из храмов святых, чтобы сделать из них пантеоны этих сверхчеловеков,
этих лучших из людей; мы чествует их юбилеи, венчаем лаврами чело
их бюстов, хулим отсталых из нашей среды, не принимающих участия
в юбилейных торжествах и… идем в балаган смотреть «Амалия и так
далее»,- ведем туда детей, покупаем для чтения детям журналы в роде
«Задушевного слова», снисходительно улыбаемся, глядя на наших под-
ростков, упивающихся творениями Пшибышевских, Арцыбашевых etc,
и сами читаем писателей…,- впрочем, nomina sunt odiosa!
Все это могло бы быть только забавной страничкой из бесконечной
книги «Похвала глупости», если бы художественная литература была
только «отражением общества», эпохи, века, ее породивших. Досужие
критики и историки литературы написали бы не мало блестящих стра-
ниц об общественном и историческом значении подобной литературы,
отыскали бы корни и нити всей родословной Санина, Петра и Любы из
«Тьмы», Иуды Искариота и т.д.; написали бы прекраснейшие страницы о
классовой психологии, о родословной русской интеллигенции… Беда бы
не велика: несколько лишнего человеческого времени и труда на бумагу,
печатание и прочтение этих произведений и критических статей о них…
Но тогда - зачем же памятники, венки, юбилеи? Ужели за то, что мы
с помощью писателей художников скоротали время, позабавились? Уже-
ли этим мы оправдали бы труд тех сотен тысяч людей, которые содержат
и кормят нас и таких «художников», печатают для нас книги, учат нас в
школах, дают нам досуг для таких «художественных» забав?... Или худо-
жественная литература и вообще искусство есть жизненное дело, дело
важное, необходимое для человечества, или это - гастрономия, спорт, за-
бава сытых и праздных людей, не стыдящихся забавляться среди земного
горя и скрежета зубов? Ненужная ли это надстройка на фоне капитали-
стического общества, или это вещь, без которой не жило и не будет жить
человечество?...
Этот вопрос разрешался всегда решительно человечеством, и не всег-
да в утвердительном смысле. Но в наше время - век анализа, не знающе-
го своих границ и пределов, нам недостаточно непосредственного сви-
детельства нашего сознания. Нам недовольно знать, зачем человечество
любит, мы спрашиваем: « Ihr Weisen, saqen mir,warum sich Alles paart?»
Человеческий, глубоко и истинно-человеческий вопрос зачем? - мы за-
меняем, всюду и везде вопросом: почему? Как маленькие дети, мы часто
задаем вопросы, вроде: почему стул называется стулом, а свеча – свечой,
не довольствуясь ответом: для того, чтобы отделить их друг от друга, как
14
существующее, подлинно существующее, что требуется лишь признать,
а не анализировать. Мы как бы забываем, что лишь бесконечно малая
часть сущего может быть выражена в терминах разума: а остальная, бес-
конечно великая, - иррациональная, никак и никогда, по сущности своей,
не может быть выражена в рациональных терминах нашего конечного ума.
Это иррациональное - наши стремления и чувствования - требует своего
признания или утверждает само себя. Наш разум должен лишь благород-
но засвидетельствовать факт и покориться законам этого иррационально-
го, ему зачастую непонятным и отличным от его собственных…
Итак, нам недовольно свидетельства собственного сознания; нам не-
довольно тех часов «неземного» наслаждения, которыми искусство да-
рило нас всех, - ибо не верю в существование нормального человека, не
испытавшего в жизни эмоцию, которую, по ее специфичности, несход-
ству со всеми прочими переживаниями человека, психология вынужде-
на отнести к особому, вполне отличному от других, классу - эстетиче-
ских (художественных) эмоций. Все попытки свести эти эмоции к дру-
гим, показать их производный характер, насколько мне известно, потер-
пели полную неудачу так же, как попытки раздробить единый поток со-
знания на отдельные кирпичики-представления (выражение Джемса)
кончились неудачей и допускаются в науке лишь условно, как дидакти-
ческий и упрощающий прием, употребляющийся во всех науках, даже
столь точных, как механика, выделяющая известную систему тел и рас-
суждающая о том, каковы были бы отношения этих тел, если бы эта си-
стема была единственной сущей, независимой от целой системы мира.
Эстетические эмоции можно проследить у всех рас, у всех представи-
телей вида homo sapiens, во все эпохи, не исключая так называемой дои-
сторической. Более: их можно открыть и в мире животных. Раз они суще-
ствуют, необходимо существует объект их и результаты: красота в мире и
художественное творчество. Ибо нет чувства без объекта, и ни одно чув-
ство не остается без адекватного результата. «Шепот, робкое дыхание,
трели соловья» - имеют объекты и цели своего существования. Просле-
див зачатки искусства у всего человечества, упомянутый выше ученый
Гроссе в заключение своей книги говорит: «нет народа без искусства. Мы
видели, что даже самые грубые и жалкие племена посвящают искусству
значительную часть своего времени и сил, - тому искусству, на которое
цивилизованные народы с высоты своих практических и научных приоб-
ретений, все еще смотрят, как на пустую игру. Но именно с точки зрения
современной науки и является совершенно невообразимым, чтобы функ-
ция, на которую затрачивается такое громадное количество силы, не име-
15
ла никакого значения для сохранения и развития социального организ-
ма. Если бы энергия, расходуемая на художественное творчество и эсте-
тическое наслаждение, была совершенно потеряна для серьезных и су-
щественных задач жизни, если бы искусство действительно было толь-
ко пустой игрой, то естественный отбор, без сомнения, давно уже выки-
нул бы, как негодные нации, расточающие свои силы столь непроизводи-
тельно, и выдвинул вперед народы, одаренные более практически; тогда
искусству было бы невозможно так богато и пышно развиться, как оно
развилось в действительности».- И далее: «Но как бы не изменялись в
течение веков эти роды отдельных искусств, социальное значение искус-
ства вообще все более и более возрастало. То воспитательное влияние,
которое оно оказывает, даже на грубейшие племена, постоянно увеличи-
валось и расширялось. Тогда как высшею социальной функцией перво-
бытного искусства является соединение, культивированное искусство
своими богатыми и индивидуально-развившимися произведениями слу-
жит не только соединению душ, но, прежде всего, к их возвышению. По-
добно тому, как знание обогащает и возвышает нашу умственную жизнь,
так искусство обогащает и возвышает наши чувства. Искусство и наука
суть два могущественнейших средства воспитания человеческого рода;
следовательно, искусство - не пустая забава, но необходимая обществен-
ная функция, - одно из самых действенных средств в борьбе за существо-
вание, а вследствие этого, оно и должно было, через борьбу за существо-
вание, развиваться все сильнее и богаче. Потому что, если народы и от-
даются художественной деятельности почти единственно ради ее непо-
средственной эстетической цены, то история, напротив, поддерживает и
развивает ее прежде всего ради ее производного значения. Не даром во
все времена существовало понятие о значении искусства для обществен-
ного благосостояния. Мы можем перечислить длинный ряд философов,
художников и государственных людей, которые определенно заявляли,
что искусство служит или должно служить воспитанию народа. И дей-
ствительно, мы имеем право требовать от искусства, чтобы оно действо-
вало в духе общественной целесообразности, т.е. морально. Искусство
есть общественная деятельность, а всякая общественная деятельность
должна служить к поддержанию и развитию общественной организации.
Однако неправы те, которые требуют, чтобы оно было нравственно или,
вернее сказать, нравоучительно, потому что этим требуют ни более, ни
менее, как то, чтобы искусство перестало быть искусством. Искусство
лучше всего служит общественным интересам тогда, когда оно служит
интересам художественности».
16
Я намеренно сделал эту длинную выписку, так как именно последнее
утверждение относительно предъявления к искусству требования, чтобы
оно имело общественное значение, будучи по существу основательным,
ведет в то же время к печальному недоразумению, губящему все значе-
ние художественного произведения; они перестают быть художествен-
ными. Но вот именно это утверждение, что оно лучше всего служит об-
щественным интересам как раз тогда и только тогда, когда служит инте-
ресам художественным, - наиболее чуждо пониманию публики. Это же
имеет в виду и великий писатель земли русской, сетуя на то, что в настоя-
щее время критика занимается не тем, чем она должна была бы занимать-
ся. Попробуем хотя бы несколько подойти к устранению этого недоразу-
мения путем уяснения себе психологической подкладки художественно-
го творчества и действия его на читателя, слушателя, зрителя и т.д.
2.
Творческие создания художников обязаны вдохновению. Но что та-
кое вдохновение? Откуда приходит этот «дар богов»? Наивное воззрение
относительно происхождения этого дара имеет, несомненно, ту часть ис-
тины, что сознание людей одаренных этим даром или испытывающих
состояние, называемое вдохновением, свидетельствует, что это психи-
ческое состояние кажется им чуждым, являющимся к ним помимо их
сознательного желания, ему не подчиняющимся. Оно появляется и исче-
зает, и то, что ими создано под влиянием вдохновения, до такой степени
отличается от продуктов их собственной сознательной деятельности, так
превосходит ее, заключает в себе такие находки, изобретения и откры-
тия, что они не могут признать их своими, они удивляются им так же, как
другие люди, испытывающие изредка такие же состояния души в своей
обыкновенной жизни и деятельности. И всякий из нас, самих обыкновен-
ных людей, знает в своей жизни одно или несколько мгновений, когда он
испытывал состояние, как будто им управляла какая-то другая сила, чем
находящаяся всегда в его распоряжении, под контролем его сознания, эта
сила говорила, писала, действовала за него, вместо него. Ему казалось
тогда, что дух его сбросил оковы выбирающей и рассуждающей воли;
самокритика умолкла, а мысли, образы, концепции без всякого усилия
текут, двигаются, двигают ими, живут сами по себе. Тяжелые задачи на-
ходят внезапное, неожиданное решение, затруднения преодолеваются,
усматриваются выходы из затруднительнейших лабиринтов и положений,
17
с поразительной верностью принимаются решения и выполняются с та-
кой непостижимой точностью и силой, что впоследствии удивляют всех,
знающих нас, и более всего нас самих, в нашем обыденном состоянии
сознании сознательного, критического отношения к нашей деятельности.
Мало того: в такие минуты мы вспоминаем вещи, давно позабытые; на-
ходим факты, необходимые для освещения наших мыслей; цитируем сти-
хи, которых не помним в обычное время; указываем на подробности, на
которые, по-видимому, никогда не обращали внимания; припоминаем об-
разы, запечатлевшиеся в давно прошедшие годы и потонувшие, казалось,
бесследно в массе последующих переживаний и т.д. и т.д., - точно так же,
как тот необразованный старик, о котором рассказывает Гете; этот старик
в последние минуты своей жизни произносил прекраснейшие сентенции
на чистейшем древнегреческом языке, не зная греческого языка, чем при-
вел всех в священный трепет пред совершающимся на глазах чудом; или
та безграмотная служанка, упоминаемая мной в моих чтениях «О значе-
нии психических влияний на организм», которая, заболев острой лихора-
дочной болезнью, повторяла в бреду различные латинские, греческие и
еврейские фразы, произнося их с несвойственным ей тоном и пафосом.
Вспоминая такие редкие в нашей жизни мгновения; наблюдая их
иногда у наших близких; слыша свидетельства великих художников о
таких же, но уже, не мгновениях, а длительных промежутках времени,
когда ими овладевает вдохновение творчества, - мы не решаемся отри-
цать возможность такого состояния. Мы уже не вышучиваем вместе с
Писаревым и др. стихи великого, правдивого Пушкина: «Пока не требу-
ет поэта к священной жертве Аполлон», так же, как перестали смеяться
ученые и академии над тем, что звалось прежде месмеризмом, одизмом,
животным магнетизмом, чтением мыслей, ясновидением, кристалломан-
тией и т. д., а ныне зовется гипнотизмом, внушением, психическим авто-
матизмом, сублиминальной сферой и т.п. и изучается ревностно, чтобы
хоть сколько-нибудь уяснить загадочные явления нашего собственного
духа. Благодаря этому изучению, в последние 25-30 лет науке удалось
приподнять край завесы, скрывавшей от нас ту огромную подсознатель-
ную сферу человеческого «Я», в сравнении с которой наше сознательное
«Я» представляется столь ограниченным и вторичным.
Это подсознательное «Я» представляет из себя хранилище всех на-
ших переживаний, не только сознательных, но и получаемых нами без
участия сознания, нами не опознанных, которые вызываются в нас, с
первого дня нашей жизни, как впечатлениями от внешнего, так от наше-
го внутреннего мира и от нашего тела. Вещи и события внешнего мира
18
переживаются нами в о всей целостности и нераздробленности впечатле-
ний (или, вернее, возбуждений), доставляемых ими нам; переживаются
не только вещи, но и отношения между ними, их зависимости, причин-
ная связь между ними и их целестремительность; переживается соотно-
шение этого целого мира с нашей, отчасти обособившейся от мира, инди-
видуальностью. Следовательно, не только пассивное хранение получен-
ных отпечатков внешнего мира, но и деятельное их переживание, проис-
ходит в этом огромном подсознательном «Я»; оно то и приводит нас в со-
прикосновение с жизнью целого, вселенной, с «мирами иными»- по кар-
тинному выражению Достоевского.
Наши впечатления, наши настроения, чувствования, представления,
влечения и стремления, возникающие в нас при подобных переживани-
ях, также погружаются в этот океан подсознательного «Я», продолжают
жить в нем, вступают между собою в отношения, связываются там тыся-
чами и миллионами связей. Наши сознательные переживания, удаляясь с
поля сознания, также переходят в эту сферу и продолжают жить там, ви-
доизменяясь, перерабатываясь, вступая в новые интимные связи с стары-
ми запросами, окрашиваясь их настроениями, чувствованиями и стрем-
лениями. Иногда случайная связь сознательного переживания с одним из
переживаний внутренних сохраняется во всей своей неприкосновенно-
сти и, когда это давнее переживание (представление, идея) вновь, спустя
долгое время, появляется в поле сознания, оно поражает нас, кажется нам
необъяснимой загадкой. Так, звук колокола будит давно заснувшие чув-
ства, и Фауст, готовый покончить расчет с жизнью, с отравленным куб-
ком у рта, услышав звон пасхальных колоколов, снова влечется к жизни:
«Zu jenem Spharen waq ich nicht zu streben,
Woher die holde Nachricht tont;
Und doch, an diesen K lanq von Juqend auf qewohnt,
Ruft er auch jetzt zuruck mich in das Leben».
«Dies Lied verkundete der Juqend muntre Spiele,
Der Fruhlinqsfeier freies Gluck;
Erinnerung halt mich nun, mit kindlichen Gefuhle,
Vom letzten , ernsten Schritt zuruck.
O tonet fort, ihr sussen Himmelslieder!
Die Thrane quilt, die Erde hat mich wieder!
19
(«Но с детства я успел к тем звукам приучиться,
И к жизни сила их опять меня манит,
О песнь! Ты юности веселье мне вещала,
Свободу в праздник весенней красоты,
И счастье детское ты мне напоминала,
И от последнего меня сегодня ты -
От рокового шага - удержала!
О, звуки сладкие, звучите надо мной!
Я слезы лью….Земля, я снова твой!).
Так, запах фиалки вызывает в нас тихую грусть и образ нашей пер-
вой любви; белая ночь вызывает у некоторых чувство смертельного ужа-
са и т.д. Иногда субъект может припомнить обстоятельства, при которых
установилась эта связь, и ассоциацией с ними объяснить причину их воз-
никновения: например, что велит были любимыми духами той, чей образ
они вызывают: что в одну из белых ночей он сидел с револьвером в руке,
готовясь покончить в безысходной тоске и ужасе с жизнью и т.д. Но чаще
из сознательной памяти исчезают совершенно те побочные переживания,
которые совпадали (по времени, по месту и т.д.) с выплывшим в созна-
нии представлением, и мы решительно не в состоянии объяснить, поче-
му оно сопровождается именно такими, а не иными чувствованиями, на-
строениями, влечениями, тем, а не другим ходом ассоциаций. И это не
удивительно, во – первых потому, что сущность всякого сознательного
акта именно состоит в устремлении внимания на весьма ограниченную
часть переживаемого в данный момент, а во - вторых в выделении из це-
лой массы переживаемых событий внешнего и внутреннего мира одно-
го определенного, ограниченного впечатления и выработки из него пред-
ставления путем подавления всех остальных впечатлений прежде пере-
житого, выплывающих из подсознательной сферы. Тогда мы удерживаем
в сознании лишь одно впечатление (одновременно в сознании, как учит
психология, может присутствовать едва ли более 7 представлений, но в
центре сознания в наиболее ярком свете – только одно), оно регистриру-
ется нашим сознанием, остальные – исключаются. Так, вы идете по ули-
це шумного города; зрительные, слуховые, обонятельные, осязательные,
температурные впечатления сыпятся на вас градом со всех сторон; каж-
дое возбуждает образы воспоминания, ассоциированные с другими вос-
поминаниями, а также – с чувствами, побуждениями, стремлениями, ко-
торые они будили в нас прежде и будят теперь. Но вы исключаете их
все; вы стараетесь слушать только то, что говорит вам тихо ваш спут-
20
ник; только эти звуки и значение слов, произносимых тихо вашим спут-
ником, слышите вы, хотя бы на улице раздавались пронзительные крики,
стук экипажей, грохот идущей артиллерии. Но если сознательное внима-
ние исключает все остальные и регистрирует только одну частицу данного
переживания, одно известное впечатление, например, слова вашего друга,
а остальные подавляет и исключает, то значит ли это, что они пропадают?
Когда вы в прелестный майский вечер, на заре ваших дней, с трепе-
том ожидали ответа на ваше внезапно вырвавшееся у вас признание в
любви, и все ваше внимание сосредоточилось на дорогом лице, на устах,
которые шептали ответ, тогда вы не видели этих мерцающих в синеве
неба вечных светил, отражавшихся в ее глубоких глазах, ни этого голубо-
го эфира неба, ни синеватой дали холмов, ни этой искрящейся от лунно-
го света дороги; не слышали шелеста душистых листочков березы, жуж-
жания жука, отдаленной трели соловья и звуков ночи, замершей в исто-
ме; не чувствовали дыхания теплого ветра, напоенного ароматом сирени
и кашки, ласкавшего ваше разгоряченное лицо и тихо шевелившего ло-
кон шелковистых волос под шляпой вашей подруги; вы не чувствовали
трепета вашего сердца, полноты здоровья, сил, беззаботной любви и на-
дежды, бившихся в каждом атоме нашего существа; - значит ли это, все
эти компоненты вашего переживания исчезли бесследно и безвозвратно?
Пройдет 20 - 30 лет, вы начнете седеть и стареть, будете далеко не тот, что
в тот вечер, и вдруг, внезапно, переживания той минуты, возникнут в вас,
с поразительной художественной ясностью, со всем комплексом настро-
ений, ощущений, впечатлений, чувствований, тоскою, желаний, жаром,
стремлений, высотою жизненного тона, могуществом полноты жизни. И
вы убедитесь, что ничего не пропало, тихо ведет ласкающий ветерок и
дышит благоуханием и теплом, сияют участливо звезды; томится небо и
земля; пахнут распускающиеся березы; бледные губки шепчут ответ,- и
даже жук, ничтожный жук, зажужжит в вашем позднем переживании. И
нередко долго вы будете даже стараться отыскать причину возникнове-
ния этого яркого переживания, посетившего вас в какой-нибудь, осенний
вечер, когда вы уныло сидели, слушая завывания ветра и стук капель хо-
лодного дождя в окна вашего кабинета. Иногда и не найдете. Иногда даже
внезапно заметите, что взгляд ваш остановился на картине майского ве-
чера, висящего у вас перед столом, или уловите звуки арии из 3 акта Фа-
уста, доносящихся к вам из соседней комнаты, или вспомните, что нынче
видели какой-то сон, и припоминая убедитесь, что это был сон, в котором
вы видели это событие вашей прошлой жизни. И это новое переживание
– какая-нибудь частица его, вызвали на свет Божий, вновь все ваши пе-
21
реживания отдаленной эпохи, они воскресли в своей первобытной пол-
ноте, силе, многообразии ничтожнейших подробностей Но вы возразите:
ваш пример не годится, потому что вы берете такое многозначительное в
жизни человека событие, почти не повторяющееся, столь затрагивающее
все струны души. Я согласен, хотя не вполне; жужжащий жук не имел,
по-видимому, никакой доли участия в многозначительном событии. Но
какое значение представляли для вышеупомянутой девушки, латинские,
греческие и еврейские сентенции, которые она, живя в молодости в слу-
жанках у ученого пастора, механически выслушивала, пока пастор, ходя
взад и вперед по коридору перед кухней, громко читал древние книги с
удовольствием и пафосом филолога! Или для умирающего старика, упо-
минаемого Гете, который, как потом оказалось в детстве, 50 лет тому на-
зад, был нанят в знатную фамилию и должен был механически заучивать
греческие сентенции наизусть, не понимая их, значения, для того, чтобы
его пример подстрекал усердие знатного сынка; этих примеров, доказы-
вающих, что даже впечатление самого, раннего детства забываются, но
не пропадают, можно было бы увеличить до бесконечности. Несколько
примеров я привел в своих лекциях о «психических влияниях», поэтому
не повторяю их. Сообщу один новый только потому, что он имеет пораз-
ительную доказательность и точность лабораторного эксперимента. Все,
вероятно, слышали о знаменитой Элен Келлер, американке, которая, бу-
дучи 19 месяцев от роду, вследствие тяжелой болезни сделалась глухо-
немой, и слепой. У нее сохранились только осязание, обоняние и вкус,
то есть, так называемые низшие органы чувств. Благодаря своей воспи-
тательнице miss М.А. Sullivan, эта несчастная девушка получила такое
развитие и образование, какие достигаются далеко не всеми, имеющи-
ми все 5 органов чувств на лицо; она обладает здравым рассудком, ред-
кой полнотой мысли и разумения, говорит на английском, французском,
немецком языках, и, между прочим, прекрасно понимает музыку, воспри-
нимая последнюю, однако, не слухом, а осязанием, при посредстве ви-
брации музыкального инструмента, к которому она обыкновенно слегка
прикасается пальцами или также воспринимая вибрации через пол, ино-
гда даже покрытый мягким ковром. Музыка производит на нее сильное
впечатление, вызывая соответственное настроение. Пение она восприни-
мает, прикасаясь к гортани поющего.
Данные психофизиологии заставляют нас допускать существование
особых участков в мозговом веществе, так называемых центров, в кото-
рых откладываются слуховые и зрительные впечатления, необходимые
для воспроизведения речи, музыкальных мотивов, понимания письма,
22
печати, нотных знаков и т.п. Необходима целость этих центров и иду-
щих от них нервных проводников к другим центрам (например, - идеа-
ции, чувствования и т.д.) для того, чтобы человек, потерявший зрение и
слух, мог говорить, понимать речь, читать, писать; музыкант - играть с
нот и т.д.. Если центры эти повреждены, то человек слышит звуки речи
или музыки, как простой шум, видит буквы и слова, но как простые чер-
ные линии и пятна; или может видеть и читать написанное, но не пони-
мать его значения, прекрасно, однако, понимая то же самое, когда ему это
скажут или прочтут; может писать, но не может сам прочесть написанно-
го и т.д.. Музыкант, у которого поражен центр, хранящий музыкальные
восприятия может прекрасно говорить, читать, писать, но в музыке слы-
шит только шум или может играть по памяти, но не с нот и т.д. Следова-
тельно, нужно допустить, что у Э. Келлер образовался путем упражне-
ния центр понимания ритма и музыкальной мелодии, возбуждаемый, од-
нако не при посредстве слуха, а путем вибрационного чувства, и давал
ей возможность испытывать эстетические и иные эмоции, вызываемые
у здоровых при посредстве слуха. Но так, как каждый участок мозговой
коры, исполняющий роль какого-нибудь центра, имеет многочисленней-
шие связи с другими участками коры мозга, то естественно возникал во-
прос, не осталось ли у Келлер нескольких связей - нервных проводни-
ков, идущих к центру слуха; не осталось ли и в нем самом чего-нибудь
неповрежденного, а следовательно, допускающего возможность сохра-
нения слуховых впечатлений, полученных ею до 19 месячного возраста.
Если - да, то нельзя ли было пробудить эти воспоминания и убедиться в
том, что они могут быть, так или иначе связаны с новыми впечатления-
ми, получаемыми и сохраняющимися в новом осязательно-музыкальном
центре? Этот вопрос был поставлен д-ром, Waldstein и после тщательно-
го изучения дела быть решен посредством следующего опыта. Он узнал,
что в той местности Алабамы, где жила Э. Келлер до 19 месяцев, были
в особом ходу «Plantation Songs». В настоящее время эти песенки выш-
ли там из употребления, д-рь Waldstein мог их получить из той местно-
сти только в виде манускрипта с нотами. Эти пьесы стали играть на фор-
тепиано в присутствии Э. Келлер, которой в это время минуло уже 16 лет,
при чем она касалась пальцами до крышки инструмента. Но ей ничего не
было сказано о готовящемся опыте. Едва только были сыграны первые
два такта пьесы: « Way down in the Meadow a moving of the hay», как Эле-
на в сильном радостном возбуждении стала смеяться, хлопала в ладоши
и кричала: «папа носит малюточку туда и сюда, сажает ее на колени». За-
тем она несколько раз воскликнула: « Black crow, Black crow!»
23
При слушании второй песни: «The Ten foolish virgins» последовал тот
же результат. Все присутствовавшие были изумлены. Всем было ясно,
что молодая девушка перенеслась к своему прошлому, к тому давнему
времени, когда отец еще носил ее на руках. Но смысл слов «Вlack crow»
оставался совершенно непонятен. Д-рь W. не расспрашивал Элены, а об-
ратился с письмом к ее матери и получил следующий ответ: «Нас очень
заинтересовало то, что вы сообщили нам. «Вlack crow» любимая песен-
ка ее отца, которую он пел всем нашим детям, когда они сидели у него на
коленях. Эта песенка была верным средством, чтобы развеселить детей,
и певалась сотни раз. Возможно, что Элена вспоминает о ней, так как она
певалась младшим сестрам ее точно так же, как и ей. По-моему убежде-
нию, она не может иметь никаких ассоциаций по отношению к двум дру-
гим песенкам. Кроме той, что она также и их слышала до своей болез-
ни. Прежде чем она заболела, отец качал ее на своих коленях и пел пес-
ню «Ten virgins». Тогда она сползала с его колен и кричала, как это быва-
ло, делал в церкви негр. Это было очень забавно. Но после того как про-
пали ее зрение и слух, все это стало тяжким воспоминанием, и эти песни
никогда более не пелись двум младшим детям». «Таким образом, заклю-
чает доктор W, Элена, когда ей было 19 месяцев отроду, могла еще по-
лучить впечатление при посредстве вибраций пола от звуков песни «Old
Grow», которую певали ее двум младшим сестрам. Но две других песни
могли быть восприняты только ухом, в то время как она была моложе 18
месяцев и еще могла слышать. Следовательно, с того времени следы их
сохранялись в подсознательной сфере».
Если бы этих и подобных наблюдения, а их – масса, было недостаточ-
но, то накопленных наукой фактов из области изучения нормального сна
и сновидений, гипноза и психологии старости, спиритического транса,
ясновидения, сомнамбулизма, психических болезней и т.д. вполне было
бы достаточно, чтобы дать нам убеждение, что ничто не теряется, не про-
ходит бесследно в нашем духовном мире.
В изучении этого подсознательного «Я» наука находит разгадку мно-
гих явлений, казавшихся таинственными и чудесными, непостижимыми
для нашего сознания. Когда засыпает, например, наше сознание, в снови-
дениях всплывают эти следы: то, что казалось безвозвратно умершим и
утраченным на веки, вновь оживает. Мало того, тогда появляется на сце-
ну и то, чего деятельное сознание наше не заметило, не зарегистрирова-
ло, пропустило мимо себя, или вовсе не в состоянии было воспринять,
так как не все переживания входят в его компетенцию. Вот несколько
24
примеров:*) доктор Мaury видит во сне несколько ночей подряд какого-то
господина в белом галстуке, широкополой шляпе, со странной физио-
номией: во всей фигуре его было что-то англо-американское. Такого го-
сподина он совершенно не знал. Позже он встречает его совершенно та-
ким же, как во сне, в одном из кварталов города, где ему приходилось
бывать до этого сновидения и где он, без сомнения, видел его, не отда-
вая себе в этом отчета. – Доктор Дельбефт видит во сне слова: asplenium
rota muralis. По пробуждении он не может себе отдать отчета, откуда он
мог взять эти слова, которые ему ничего не напоминали и казались пред-
метом фантазии. Долго спустя он нашел это имя - asplenium rota muralis
- в коллекции растений, написанных его собственной рукой под диктов-
ку его друга ботаника. Д-р. Брокельбанк теряет карманный нож, тщет-
но ищет его, наконец, забывает и думать о нем. 6 месяцев спустя, он ви-
дит во сне потерянный нож в кармане старых брошенных брюк. Он про-
сыпается, отыскивает брюки: нож там. - Одна девушка, сообщает про-
фессор Myers, потеряла маленький нож, которым она очень дорожила.
Нож не находится. Однажды ночью она видит своего любимого умер-
шего брата: он берет ее за руку и ведет к тому самому месту, где был
нож. Она пробуждается, идет туда и находит нож. Общеизвестен науке
факт, что больные вспоминают и продолжают свой бред, свои поступ-
ки и слова во время припадков той же болезни, повторяющейся иногда
спустя значительный промежуток времени, во время светлого промежут-
ка, казалось совершенно ими позабытые. Так, эпилептики, во время но-
вых припадков, вспоминают иногда даже слова, которые они произноси-
ли во время предыдущего припадка. Лунатики и сомнабулисты повторя-
ют, приходя вновь в сомнамбулическое состояние, то, что они делали во
время прежних припадков этого бессознательного состояния. Так сомна-
булист, которого наблюдал д-рь Despine, каждую ночь, во время снохож-
дения брал из своего стола по золотой монете и прятал их в одно и тоже
место. Многочисленные наблюдения относительно гипнотического со-
мнамбулизма, где все сделанное и пережитое в этом состоянии совер-
шенно забывалось по пробуждении и вновь воскресало при следующем
сеансе гипноза. Можно применением нового гипнотического внушения
заставить вспомнить все события, происшедшие во время внушенного
сомнамбулического состояния, и уже не забывать их в обычном состоя-
нии бодрствования. Интересно, что можно обратным внушением заста-
вить вспомнить все впечатления, исключенные предыдущим внушени-
*) Эти и последующие примеры взяты из книги профес. Карпентера: Физиология
ума.
25
ем. Так, вы гипнотизируете данное лицо и внушаете ему, что известных
впечатлений оно воспринимать не в состоянии, например, что оно глухо,
рука его не чувствует, или что-нибудь в этом роде: например, что оно не
будет помнить событий с такого-то и по такое-то время. По пробуждении
оно, действительно, не чувствует этой рукой, не слышит, не помнит все-
го, что происходило в данный промежуток времени. Новым внушением
вы, однако, можете восстановить и эти, казалось, не воспринятые совсем
впечатления. Еще интереснее опыты, где при посредстве гипноза удает-
ся восстановить утраченное воспоминание за время перенесенного при-
падка болезни, сопровождавшегося расстройством сознания. Так, суще-
ствуют припадки болезни, называемой двигательным автоматизмом, фу-
гами или амбулаторным трансом. В таком состоянии больной теряет со-
знание и вместе с тем, у него является непреодолимое влечение стран-
ствовать. Такое состояние длится от нескольких минут до нескольких ме-
сяцев. В это время больной покидает внезапно свой дом, блуждает, ино-
гда удаляется из своей страны, совершает ряд сложных действий, кажу-
щихся вполне естественными и нормальными, занимается службой, де-
лами, торговлей и тому подобным. Описан один случай, где такой боль-
ной, объехал всю Европу во время своих, повторных припадков, занимал
различные общественные положения, служил в военных и гражданских
должностях. По окончании припадка больной с изумлением видит себя в
чужой стране, в незнакомой обстановке, его зовут не его настоящим име-
нем, считают не тем, чем он был, и он решительно не понимает, как он,
живущий, например, в Париже, имеющий там семью, дом, занятия и т.д.
очутился вдруг в Лондоне, в Вене, Ост - Индии. Посредством внушения,
иногда - ряда внушений, удается восстановить, всю цепь удивительных
приключений и переживаний больного точь в точь, так же, как удается
восстановить воспоминания о переживаниях, словах, поступках и деяни-
ях во время искусственного гипнотического сомнамбулизма. Иногда уда-
ется, благодаря счастливой случайности восстановить утраченные вос-
поминания и без внушения, при посредстве случайно уцелевших обрыв-
ков из цепи переживаний, или вещественных доказательств пережито-
го за время припадка. Так было, например, в случае, описанном профес-
сором Raymond, где больной, придя в такое состояние, из Нанси очутил-
ся в Брюсселе, и только по прошествии 8 дней пришел в себя. Медлен-
но, в течение целых недель, удалось без гипноза воскресить у него цепь
воспоминаний. Исходным пунктом для воскрешения, между прочим, по-
служила записка, найденная им в своем кармане, в котором был записан
адрес одного из благотворительных учреждений Брюсселя, где бы он мог
26
найти пристанище: эта записка была написана им самим со слов какого-
то лица, к которому он обратился, очутившись в Брюсселе*). Я не ста-
ну долго утомлять вас примерами приведенных достаточно, чтобы убе-
дить вас, что не только сознательно пережитое, т.е. выдавленное созна-
нием из всей массы переживаемого в известный момент и зарегистриро-
ванное нашим вниманием, сходя с поля сознания, сохраняется в глубинах
нашего «Я»; нет! Вся масса переживаний, даже не доходящих до созна-
ния, даже полученных в бессознательном состоянии, во время сна, луна-
тизма, искусственного сомнамбулизма, припадков болезни и т.д. - все это
входит в безбрежный океан нашего большого «Я», лежащего за преде-
лами маленького, ограниченного, сознательного «Я», и там сохраняется.
Но сохраняется ли только, как мертвый осколок действительности и ее
отношений, нами пережитых, или сохраняется, как нечто продолжающее
жить, действенное, влияющее на нас, на наши факт, что больные вспоми-
нают и продолжают свой бред, свои поступки и переживания, наши на-
строения, чувствования, мысли и волю.
3
Обратимся к фактам. Шотландский врач Эбер-кромби описал следу-
ющий случай: один выдающийся юрист должен был дать заключение по
порученному ему, чрезвычайно важному и запутанному делу. После того,
как много дней он работал над делом, его жена заметила, что он однаж-
ды ночью встал с постели, отправился к письменному столу и долго пи-
сал что-то, а затем вернулся в постель и продолжал спать. На следующее
утро он рассказал жене, что ему приснилось, что он дал ясное заключе-
ние по этому делу, с которым он наяву никак не может справиться, и что
он много бы дал, если бы мог вспомнить ход мыслей своего сновиде-
ния. Жена подвела его к письменному столу, и он нашел на нем написан-
ное его собственной рукой заключение, которое так удовлетворяло его во
сне и, которое, он не мог припомнить. - Вполне удостоверен также слу-
чай одного амстердамского студента, который, получив ответ профессо-
ра van-Swinden, a математическую задачу, после 3-х дневных тщетных
усилий решить ее, совершенно обескураженный, лег в половине второго
часа ночи спать и на другой день к величайшему своему удивлению на-
шел на своем столе тетрадь бумаги, на которой задача была решена впол-
не правильно. Замечательно, что при решении ее были применены бо-
*) Prof. Raymond. Lecons sur les maladies nerveuses. Serie 1 – re.
27
лее простые и лучшие способы, чем те, которые употреблялись им при
его попытках решить задачу во все предшествующие 3 дня. Знаменитые
математики (Гаусс, Меньян, Крюгер), не раз во сне решали сложные за-
дачи и находили искомые ими доказательства. Некоторые писатели (Ла-
фонтен, Вольтер, Кондильяк) во сне написали некоторые произведения,
или части их. Некоторые живописцы в припадке снохождения вставали и
продолжали писать свои картины. Во время медиумического или гипно-
тического сомнамбулизма, некоторые субъекты не умевшие рисовать, ри-
совали весьма искусно и даже талантливо, играли на фортепиано, не зная
музыки, танцевали замечательно, пластично не умея танцевать и т.д. Д-рь
Worctster сообщает следующее самонаблюдение: «однажды я читал ста-
рую книгу с описанием путешествий, в которой сообщалось, что Джон
и Себастьян Кэбот нашли в Америке несколько прекрасных жемчужин,
которые они подарили английскому королю. Этот рассказ не произвел на
мой ум никакого впечатления, когда я читал его; но ночью во сне мне вне-
запно пришло на мысль, что если Кэботы нашли жемчужины в реках, ко-
торые они посетили четыреста лет тому назад, то я мог бы в настоящее
время сделать то же самое, так как в высшей степени вероятно, что с той
поры, их никто не трогал. На следующее лето я отправился в плавание
вдоль берегов, где по моему предположению Кэботы приставали к бере-
гу, и исследовал русла нескольких рек, которые как я и ожидал, содержа-
ли большие раковины «Unio». Из последних, в течение нескольких дней,
извлек более 3-х сот хороших жемчужин»*).
Newbold сообщает следующий рассказ одного ученого историка-
археолога, занимавшегося изучением вавилонских древностей: «Однаж-
ды в субботу вечером, я был очень утомлен, как уже не раз случалось в
течение предыдущих недель, тщетно стараясь разгадать значение надпи-
сей на двух маленьких осколках агата, которые, по-моему, предположе-
нию, составляли кольца какого-нибудь вавилонянина. Эти надписи, над
которыми я потратил чрезвычайно много времени и труда, представля-
ли, однако столько затруднений, что я был в очень дурном расположе-
нии духа вследствие того, что в своем сочинении, которое я готовил о
вавилонских находках, я не мог представить полного объяснения этих
двух надписей. Около полуночи, подавленный усталостью, я лег в по-
стель и скоро погрузился в глубокий сон. И вот тогда я увидел следую-
щий замечательный сон: я видел, что меня ведет в сокровищницу хра-
ма древнего Нипура жрец этого храма, высокий и худой, лет за 40, оде-
тый в аббу. Сокровищница находилась в юго-восточной части храма. Он
*) Worcester. Religion and Medicine, p. 59.
28
ввел меня в небольшую комнату, с низким потолком, без окон, в кото-
рой я увидел большой деревянный сундук, а на полу - разбросанные ку-
ски агата и ляпис-лазури. Тогда он сказал мне следующее: «два осколка,
о которых вы говорите на 22-й и 26-й страницах вашей книги, составля-
ют часть одного и того же предмета: это вовсе не кольца, вот их история:
царь Куригальзу, царствовавший в 1300г. до Р.Хр., послал однажды, меж-
ду прочими предметами из агата и ляпис-лазури в дар храму Ваала (Бэла)
по обету цилиндр из агата с надписью на нем. Вскоре после этого неожи-
данно мы, я и мои сотоварищи, получили приказание сделать пару агато-
вых серег для статуи царя Ниниба. Мы были в большом затруднении, по-
тому, что у нас не было под рукой ни куска агата. Чтобы выполнить при-
казание, мы не могли иначе поступить, как пустить в дело этот агато-
вый цилиндр, посвященный храму. Мы разрезали его на три части и та-
ким образом получили 3 куска, из которых каждый имел на себе и часть
первоначальной надписи. Первые два куска пошли на серьги для статуи
бога, и два осколка, причинившие нам столько огорчения и труда, не что
иное, как часть этих серег. Если вы сложите оба куска, вы получите под-
тверждение моим словам. Что же касается до третьего кольца, не найден-
ного вами, несмотря на все поиски, то вы его никогда не найдете». Сказав
это, жрец пропал. Археолог соединил два осколка и догадываясь, каковы
были знаки на средней недостающей части, восстановил, наконец, сле-
дующую надпись: «Куригальзу, первосвященник Бэла, принес это в дар
богу Нинибу, сыну Бэла, его владыке*). Таким образом, подсознательная
сфера дешифрировала головоломную задачу, которую археолог не мог
распутать в бодрственном состоянии.
Обратимся теперь к другим фактам, которые имеют большую цен-
ность, так как представляют не только простые наблюдения, а изучались
со всею точностью современных методов. Д-ра Mesnet и Maury изучали
в клинике продолжительное время (несколько лет) одного сержанта F.., у
которого, после ранения пулей в теменную часть черепа, сначала наблю-
дались явления паралича, а затем, после продолжительного лечения, ге-
миплегия прошла, и стали наступать периодически 1-2 раза в месяц при-
ступы сомнамбулизма, продолжавшиеся от 15 до 30 часов. Не повторяя
здесь весьма точного и подробного описания всех явлений, во время этих
припадков, скажу только, что у сержанта F. совершенно исчезало по окон-
чании припадка всякое воспоминание о том, что он делал, говорил, писал
за все время припадочного состояния: он жил двойной жизнью, его со-
*) Jastrow. La Subconscience, p.p. 62-63. Этот и следующий пример цитирую по соч. A.
Binet: Les alterations de personalite
29
знательное «Я» совершенно не знало и не участвовало во всех сложных
актах его сомнамбулистического состояния; в этом последнем им двига-
ло, руководило его подсознательное «Я». Из многочисленных экспери-
ментов, произведенных сказанными наблюдателями над этим больным, я
приведу вам только следующее. Больному, когда он подходил к письмен-
ному столу, вкладывали в руку перо, а перед ним клали листки бумаги;
он макает перо в чернила и пишет письмо; незаметно для больного, у ко-
торого в это время психическое поле зрения сужено, наблюдатели подли-
вают в чернильницу воды, он продолжает писать до тех пор, пока разво-
димые постепенно чернила оставляют на бумаге едва заметные следы, но
когда разведение чернил достигает такой степени, что перо уже не остав-
ляет никаких следов, больной останавливается, внимательно смотрит на
кончик пера, вытирает его рукавом, вновь обмакивает в чернильницу и
вновь пробует писать, но с таким же результатом; еще раз он рассматри-
вает перо, еще раз делает бесплодную попытку и бросает писать. Вот вам
пример сложного акта, где все составленные элементы: ощущения, вос-
приятия, комбинации представлений между собою и с двигательными
представлениями, способность оценивать внимание впечатление сравни-
вать их между собою и сообразно с этим делать новые движения (рассма-
тривание пера, вытирание его, оставление письма) - все они совершают-
ся без участия сознательного «Я» и не оставляют в последнем никаких
следов, хотя подсознательная сфера удерживает все восприятия до по-
следних мелочей, как вы убедитесь из продолжения опыта над больным.
Д-рам Mesnet и Mаury при подобном же опыте пришла мысль быстро вы-
хватывать из-под пера больного, по мере писания, листы лежавшие один
на другом. Больной, вследствие особого состояния зрительной сферы, не
замечал этой проделки и продолжал писать на втором листке так, как бы
продолжал написанное на первом; едва он успел написать на втором ли-
сте с десяток слов, наблюдатели удалили из под его пера и этот; сержант
F. продолжал на третьем листке начатую строчку, как бы ничего не про-
изошло, совершенно как раз на точно соответствующем месте, где оста-
новилось его перо на втором. Доктора Mesnet и Mаury удалили таким же
образом 3 и 4 листы; на 5-ом он кончил письмо и подписал внизу страни-
цы свою фамилию. Тогда он начал перечитывать 5 листок, как будто на
нем было написано все письмо, произнося губами беззвучно каждое сло-
во письма; несколько раз на этом пустом листе он делал поправки опи-
сок, ставил запятые, точки, над i и конечные знаки. (e muet); все эти по-
правки приходились совершенно точно на те места письма, которые на-
ходились на строчках, написанных на первых 4-х похищенных наблюда-
30
телями листках; при сравнении они нашли, что каждая поправка на пу-
стом листе соответствует известному слову на первых четырех листках
и вполне совпадает, так сказать, с высотой и долготой положения этого
слова или буквы на этих листках. Чтобы не возвращаться еще раз к это-
му предмету, приведу из множества наблюдений над сомнамбулистиче-
скими состояниями, как болезненными, так и экспериментально вызван-
ными путем внушения, наблюдение из клиники профессора Шарко, опу-
бликованное д-ром Guinon, над одним журналистом, который после тя-
желого тифа начал страдать нервными припадками и легко поддавался
действию гипнотизма. Во время пребывания своего в клинике Salpetriere
этот больной возымел намерение писать роман из жизни этой больни-
цы; Шарко и Гинон воспользовались этим для следующего эксперимен-
та: вызвав у него сомнамбулистическое состояние, они громко и несколь-
ко раз выкрикивали у него под ухом слово: «Salpetriere», помещали перед
ним перо, бумагу и чернильницу, несколько мгновений больной начинал
писать, прерывая свое занятие только за тем, чтобы зажечь спичку и за-
курить сигарету. Он написал 12 листков, сочинив как бы пролог к рома-
ну. В нем он описал врачебную консультацию до поступления в больни-
цу, многочисленных больных, бывших на приеме и служащих лиц и док-
торов, свои чувства при поступлении и т.д. Время от времени он, вообра-
жая себя в помещении редакции журнала, говорит с воображаемым при-
ятелем, жалуется на требовательность корректора, спрашивает у него со-
ветов, вычеркивает из написанного неудачные выражения, делает добав-
ки и правильно пронумерованные сноски. Эти 12 страниц написаны им
приблизительно в течение часа. Экспериментаторы будят его, он прихо-
дит в сознание; они кладут перед ним только - что написанное им. Они
чрезвычайно удивлены, что во сне он мог написать столько в продолже-
ние только одного часа. Он еще ничего этого не сочинил в бодрственном
состоянии, и в этом последнем ему нужно было бы, по меньшей мере, це-
лых два часа, чтобы написать так 12 страниц, почти без переделок. Через
три дня опыт возобновляется. Больной берет перо и без колебаний реши-
тельно нумерует первый листок цифрой 13 и на верху страницы пишет
последнее слово своего предыдущего манускрипта, как это обыкновенно
принято делать в рукописях журналистов для печати, и что больной обя-
зательно делает на каждой новой странице. На этот раз больной до окон-
чания эксперимента написал семь последующих страниц, из которых по-
следняя, 19-я заполнена только до половины. На следующий день новый
опыт: он начинает страницу, ставя на верху 19 - bis и последнее слово
предыдущего листа и пишет полстраницы. На другой день за этим, в та-
31
ком же гипнотическом состоянии, он продолжает недоконченную 19 - bis
страницу и ставить на верху 19 - ter и останавливается на 20-й странице.
Шарко и Гинон оставляют его в покое в течение 20 дней, затем во время
опыта они вновь привлекают его внимание к роману; он берет лист бума-
ги, без колебания нумерует его цифрой 21 и пишет на верху, как всегда,
последнее слово предыдущей страницы, написанной 20 дней тому назад.
Этот эксперимент вам ясно доказывает еще раз точность памяти на-
шего подсознательного «Я», его умение считать, и, наконец, что в нем
идет работа над материалами, погрузившимися в него из сознательной
сферы, собранными во время бодрственного состояния сознания. Но пе-
реработка их, композиция, формировка романа совершается помимо уча-
стия сознания. Эта работа неведомая для сознательного «Я», продолжа-
ется после перерывов бодрственным состоянием, всякий раз, безошибоч-
но начинаясь там, где она остановилась, во время предыдущего состоя-
ния сомнамбулизма; подсознательная сфера как бы не реагирует на эти
перерывы во времени; время для нее как бы не существует.
Однако, она умеет считать и уметь оценивать течение времени; вся-
кий из вас знает, что можно приучить себя просыпаться в известный час;
подсознательная сфера довольно точно во время сна измеряет время и
будит вас, когда придет назначенный срок. Еще точнее доказывают этот
факт опыты с гипнотизированными. Д-рь Delboeuf делал внушения, ко-
торые должны были быть исполнены по истечении 350, 700, 900, 1500,
1600, 1150, 1300 и 3300 минут после пробуждения: срок исполнения при-
казанного действия падал на различные часы дня и ночи; три из этих вну-
шений были исполнены совершенно точно в назначенное время, четы-
ре - не совсем, хотя самый импульс к совершению внушенного действия
появлялся в назначенный срок. Нужно заметить, что последние четыре
опыта были проделаны над двумя молодыми необразованными женщи-
нами, только с трудом умевшими замечать время по часам и, тем более
затруднявшимися перевести вышеназванное количество минут в часы и
исчислить время, когда должно было исполнять гипнотическое внуше-
ние. Профессор Bramwell делал над одним из своих пациентов следу-
ющий опыт: через 5 часов 20минут пациент должен был ставить крест
на бумаге и писать, не глядя на часы, какой, по его мнению, должен был
быть час в этот момент. Из 55 опытов 45 были вполне успешны; в осталь-
ных неточность обозначения времени не превышала ни разу пяти минут.
Способность подсознательного «Я» считать можно с очевидностью
доказать разнообразными опытами. Простейший из них следующий; вы
берете больную, которой внушена полная потеря чувствительности, на-
32
пример, одной руки; предлагаете больной назвать или написать первое
число, которое ей придет в голову и в то же время укалываете руку, ли-
шенную чувствительности и скрытую от глаз больной экраном, любое
число раз; больная напишет или назовет вам число, и это будет именно
числом сделанных вами уколов. Если вы напишете на анестезированной
руке несколько цифр, одна под другой, подсознательное «Я» больной бу-
дет думать об их сумме. Если вы предложите сделать больному, находя-
щемуся в сомнамбулистической стадии гипноза, какое-либо движение,
например поднять руку тогда, когда вы хлопнете в ладоши столько-то раз,
или когда вы назовете среди ряда чисел, например, нечетное число или
среди имен - имя женского рода, - его бессознательное «Я» сделает так,
как вы требуете. Отсюда видно, что элементарные умственные акты: раз-
личения, сравнения, выбора, суждения, могут совершаться без участия
сознания. К этому заключению можно придти, наблюдая знаменитых
счетчиков - идиотов; я помню идиота, демонстрированного студентам в
аудитории профессором Мержеевским; этот молодой человек лет 20-23,
идиотизм, которого резко бросался в глаза даже людям, не посвященным
в психиатрию, мог делать в уме перемножение громадных чисел, воз-
вышать цифры в степени, извлекать квадратные и кубические корни с
непостижимой быстротой и без ошибок. Лучшие математики из студен-
тов едва начинали делать на бумаге предложенную задачу, как больной
уже говорит результат. Иногда кто-нибудь из нас делал при вычислении
ошибку, но больной стоял на своем и утверждал, что он не ошибается;
действительно, при поверке оказалось, что ошибка была с нашей сторо-
ны. Таков же описанный Шарко необразованный пастух, делавший в уме
с непостижимой быстротой сложные вычисления, удивлявшие академи-
ков - математиков, и этот пастух не знал даже правил арифметики.
4.
Чуткость ощущения и восприятия впечатлений нашего подсозна-
тельного «Я» поразительна. Известный французский психо - физиолог
и психолог А.Binet в своем сочинении: «Les alterations de la personalite»
говорит: «мне удавалось заставлять регистрировать посредством авто-
матического письма такие слабые и нежные раздражения, направленные
на чувство осязания в члене, лишенном чувствительности, что никогда
нормальное осязание их не могло бы воспринять. Я помещал на лишен-
ную чувствительности кожу тела, руки, шеи и т.д. буквы или небольшие
33
предметы с рельефными изображениями, и рука больного часто удачно
рисовала букву и рельефное изображение контура. По вычислениям, ко-
торые я мог сделать, - продолжает А. Binet, подсознательная чувствитель-
ность какой-нибудь истерички в некоторые моменты в 50 раз больше, чем
нормального человека»*). Вот еще интересный опыт, проделывавшийся
многократно различными исследователями: сомнамбуле показывают 10
кусков картона и внушают, что один из них она не будет видеть, но бу-
дет видеть и узнавать все остальное. Сколько бы раз вы не показывали
ей эти куски картона, по пробуждении после этого же сеанса или сле-
дующих, она видит всего только 9 карточек и не видит одной, и всегда
именно той, которой согласно внушению она не должна видеть, как вы в
этом можете убедиться, сделав для себя какую-либо отметку на обратной
стороне этого куска. Тот же результат получается, если внушить, что на
одном из кусков картона нарезанного в форме фотографических карто-
чек, сомнамбула увидит по пробуждении фотографическое изображение
какого-либо лица. Всякий раз, как ей покажут эти куски, она всегда вы-
берет из них безошибочно один и тот же, и будет утверждать, что это
портрет такого-то лица.
Из этих опытов, вы можете сделать чрезвычайно важные выводы. Во
1-х относительно поразительной остроты восприятия подсознательной
сферы: из 10 кусков белого картона, которые бодрствующему сознанию
кажутся совершенно одинаковыми, подсознательное восприятие, по едва
заметным признакам, может заметить один кусок; во 2-х может помнить
эти неуловимые признаки, например, какую-нибудь незаметную точечку,
шероховатость, оттенок цвета и т.д., и при следующих опытах безоши-
бочно воспроизводить их в подсознательном «Я»; в 3-х, сравнивать при-
знаки 10-ти кусков, производить выбор, оценку, т.е. делать суждения и
умозаключения, и поступать сообразно с ними; в 4-х, воспринимая и оце-
нивая эти неуловимые, или едва уловимые для нас, признаки, испытывать
всегда одну и туже внушенную галлюцинацию - видение портрета. Таким
образом, последнее доказывает, что внушение может быть и не прямым,
а косвенным; едва уловимые отличительные признаки одной из карточек
вызывают известный внушенный психический акт. Французские ученые
называют это les suggestions или les hallucinations a point de repere.
Суть дела в этих и подобных им опытах заключается в том, что по-
средством внушения (иногда – болезни) разъединяются между собою,
в различных степенях, бодрственное сознание и подсознательная сфе-
ра. Когда вы внушаете субъекту в сомнамбулистическом состоянии, что
*) A. Binet, Loc. Cit., p. 125.
34
он по пробуждении на одном из десяти кусков картона увидит портрет,
подсознательное «Я» видит данный кусок и воспринимает его со всеми
мельчайшими, едва уловимыми признаками. По пробуждении, бодрству-
ющее сознание видит на этом куски портрета, но не видит этих призна-
ков (point repere). В результате сотрудничества этих двух сфер, сознатель-
ной и подсознательной, и получается видение портрета на одном только
куске картона; сознательное «Я» видит портрет, а подсознательная сфера
посылает импульсы, не воспринимаемые, однако сознательным «Я», но
вследствие которых эта галлюцинация вызывается только одним куском,
а не прочим. Профессор Pierre Janet сделал следующий остроумный и по-
учительный опыт. На одном из кусков он поставил точку и внушил, что
по пробуждению на этом картоне субъект увидит портрет. Разобщив за-
тем оба сознания, он спрашивает, что видит исследуемое лицо на карто-
не, (экспериментатор ставил себя в связь с подсознательной сферой этого
лица) и что видит главная, сознательная личность по пробуждении. Пер-
вая, подсознательная личность, видела картон и точку на нем; вторая – не
воспринимала точки, но видела картон и портрет на нем.
Вам известно, что, отклоняя надавливанием один глаз в сторону так,
чтобы зрительная ось его не совпадала с осью другого глаза, мы получа-
ем раздваивание изображения, на которое мы устремляем глаза. Если мы
сделаем этот опыт с вышесказанным лицом с раздвоенным сознанием, то
он увидит мнимый портрет также вдвойне. Если мы приставим к его гла-
зам чечевицеобразное стекло, галлюцинаторное изображение увеличится,
уменьшится или явится в опрокинутом виде, смотря по чечевице и ее рас-
стоянию от глаза; если приставим призму, то изображение отклонится или
разводится. Это явление в начале, когда ученые впервые его открыли, вы-
звало полное смущение. Но с тех пор, как подвинулось изучение нашей
подсознательной психической жизни, оно объясняется по вышеуказанно-
му принципу внушений и галлюцинаций a point a repere: изменяется, сме-
щается или удваивается, увеличивается или уменьшается тот отличитель-
ный признак, по которому подсознательная сфера узнает картон; наблю-
дая, что point a repere изменяется, смещается и т.д. она делает суждение и
умозаключение о необходимости этого явления; бессознательные импуль-
сы исходящие отсюда, влияют на бодрствующее сознание, изменяя соот-
ветствующим образом и внушенную этому последнему галлюцинацию по
принципам, наблюдаемым ею относительно реальных вещей.
Конечно, все это, пожалуй, даже в более поразительных, и во всяком
случае более сложных, формах мы могли бы наблюдать в повседневной
жизни. Но я намеренно останавливаюсь на научных экспериментах, име-
35
ющих дело с элементарными процессами психической жизни. Почему?
Мы недоверчивы к повседневному; мы отучились наблюдать; мы не ве-
рим хорошо наблюденному одному факту, ищем научной множественно-
сти, полагая, что только индукция из множества фактов может дать цен-
ное знание и вечную истину; мы не знаем самих себя, не знаем удиви-
тельнейших явлений, поразительных возможностей, скрыто заключен-
ных в нашей психике. Мы отвергаем, сплошь и рядом, несомненнейшие
явления только потому, что по общепринятым, ходячим, якобы научным,
теориям они невозможны. Мы смотрим и не видим. Не доверяем интуи-
ции там, где невозможен, или пока еще не был просто применен, экспе-
риментальный индуктивный метод. А между тем мы в жизни действуем,
думаем, чувствуем, говорим, пишем, работаем в 999 случаях из тысячи
по интуиции нашего общего сознания, т.е. подсознательного «Я».
5.
В самом деле, что такое все наши привычки, как не переживания,
акты, протекавшие прежде при участии или в сфере нашего сознательно-
го «Я» и затем перешедшие в подсознательную сферу, которая и выпол-
няет их без участия сознания, или при самом малом, перемежающемся
контроле его. Когда вы учились ходить, каждое мускульное движение для
сохранения равновесия , установки ноги, переноса вперед другой и т.д.
стоило вам много труда и сознательных усилий. Когда вы учились пи-
сать, вы каждую черту, каждый штрих делали под наблюдением сознания
и зрения, помогая им и движением головы, языка, всего тела. А теперь
вы пишете, не думая не только о буквах, но и о словах и целых фразах,
ваши руки или, вернее, ваша подсознательная сфера делает это сама, в то
время как мысль наша занята предметом, о котором вы пишите; сознание
лишь изредка наблюдает за направлением изложения и письма, поправ-
ляет неудачное слово, ошибку, ставит знак препинания и т.п. Вспомните,
как учились вы играть на рояле, как вы вглядывались в каждый нотный
крючок, как затем смотрели на каждый ваш палец, с трудом его устанав-
ливали над нужной клавишей, поднимали его на необходимую для раз-
маха высоту, соразмеряли силу удара, попадали мимо или не во время,
или не могли согласовать между собою движения других пальцев и т.д. и
т.п. Сделавшись пианистом, после долгих лет, вы все эти заботы предо-
ставили нашему другому «Я», а сами предаетесь музыкальной эмоции и
наслаждению, слушая собственную игру.
36
Весь прогресс человеческого рода основан на этом превращении со-
знательных актов в привычные подсознательные акты; сознание осво-
бождается этим для новых задач, для новой работы.
Что такое ваши инстинкты, влечения, такт, чутье, вкус, стремления,
взгляды и т.д. как не проявление знаний, накопленных нашей подсозна-
тельной сферой, известных реакций на восприятия органов чувств, вли-
яния внешнего мира на наше существо и его ответов на новое пережи-
вание? Да и одних ли только наших собственных переживаний индиви-
дуального опыта? Цыпленок, вылупившийся из яйца, тотчас клюет зер-
на, которых он как индивидуальное существо еще ни разу не видел и не
знает. Пчела-работница, выйдя из личинки, тотчас работает; летит к цве-
там, знает, с каких брать пыльцу, с каких воск и мед, как лепить ячейки
соты, как убирать их, какие враги угрожают пчелам и т.д. Обезьяна зна-
ет не учась, какие плоды ядовиты, какие заслуживают ее внимание, за ко-
торыми стоит поохотиться. Подросток, юноша или девица, знает и без
книг чувство любви и, когда приходит время, повторяется с неизбежны-
ми вариациями «eine alte Geschichte», которая, однако «blebt immer neu».
В каждом из нас заложены влечения, стремления, свойственные нашей
природе, в каждом лежит возможность известных чувствований; в каж-
дом есть своя иррациональная сторона души, сплошь и рядом довлею-
щая себе, не поддающаяся выражению в терминах разума, сплошь и ря-
дом не поддающаяся объяснениям и требующая со стороны рассуждаю-
щего, дискурсивного мышлении лишь констатирования и признания, и,
в большинстве случаев властно ему подписывающая; «быть по сему!». И
резонирующий разум часто не замечает, что он тащится туда, куда вле-
чет его неведомая сила сильного стремления нашего основного «Я» Если
он вглядится пристально, то увидит, что его собственная деятельность
направляется силою стремлений, лежащих за порогом сознания, что ин-
терес к тому или другому явлению есть явление, вытекающее из стрем-
ления нашего иррационального существа; а интерес - есть единствен-
ный резон d,etre всей умственной жизни; он усмотрит, что сознание наше
фиксируется на том, что для нашего глубочайшего «Я» представляет ин-
терес; что даже из ощущения сознание вбирает в себя только то, что при-
влекает к себе этот интерес, а остальное отвергает так же, как выбрасыва-
ет инфузория то, что она не может переваривать с пользой для своего ор-
ганизма. Сознание вспыхивает только тогда, когда переживание вы-
зывает к себе пассивное или активное внимание. Мы можем десят-
ки тысяч раз видеть одно и то же явление и не замечать его, пока внима-
ние не заинтересовано; но случись это - и один брошенный взгляд кон-
37
статирует ощущение, которое давно уже падало на наши органы чувств,
но не воспринималось ими до этого момента. Тысячу раз вы видели фа-
сад соседнего дома, ежедневно проходя мимо него, но не знаете, сколько
он имеет окон. Но вы узнали, что там поселилась дорогая для вас особа,
и вы теперь знаете, что фасад имеет 14 окон и с 9 окна от угла начинает-
ся «ее» квартира. Тысячи сильнейших звуков падают на ваш слуховой ор-
ган, когда вы идете по улицам, а вы слышите только тихий голос идуще-
го рядом вашего друга. Остальное все, или почти все, не констатируется
вашим сознанием и отправляется, как мы видели, в сферу подсознатель-
ного «Я». То, что было в данный момент в сфере сознания, через момент
исчезает за его порогом, отправляясь туда же, а фиксационная точка со-
знания привлекается новым интересом к новому переживанию.
То, что погрузилось в подсознание, не остается там, как мы уже виде-
ли, в виде мертвого знака прошлого переживания, какой то формулы, не-
изменной и обособленной в виде, какого то обособленного, замерзшего
представления, восприятия, чувствования, понятия и пр. Нет! Оно живет,
соединяется с другими; подвергается влиянию других, прежних пережи-
ваний; само влияет на них; становится иногда как бы центром притяже-
ния, собирающим вокруг себя другие переживания; иногда, в патологи-
ческих случаях, обособляется в целый комплекс идей, чувств и стрем-
лений,- как бы в маленькое вторичное «Я». И все это влияет на поток на-
шего сознания, видоизменяя его, давая ему импульсы для новой деятель-
ности, или наоборот, тормозя, ускоряя или замедляя ее, поворачивая ее
на другие пути; иногда всплывая вновь над порогом сознания с различ-
ной степенью живости сравнительно с первоначальным переживанием;
иногда видоизменяясь на столько, что сознание не признает его тожде-
ства с первоначальным «своим» переживанием; иногда давая такой но-
вый суммированный результат, что сознательное «Я» наше поражается,
не признает этого пришельца своим, называет его «наваждением», чем
то «другим», «бесом», «демоном», «ангелом-хранителем», «гением»….
Оно чувствует его принудительную власть над собой, не может отделать-
ся от него; сознательное «Я» не может успокоиться, пока не исполнит
внушений этого чуждого голоса. Но это не что иное, как работа подсо-
знательного «Я», всплывшая в сознание, но доселе им не замечавшаяся
Ее элементы могут быть позабыты или вовсе неведомы сознанию, поче-
му могут и не признаваться им своими, считаться чуждыми, посторон-
ними для сознательного «Я» Иногда предмет этой продолжительной ра-
боты прежде чем погрузиться в подсознательную сферу занимал долго и
упорно наше сознание, при чем желательных результатов не получилось:
38
вопрос или задача не разрешалась, не получался обобщающий вывод, не
постигалась какая-нибудь тайна природы или бытия, и вдруг, в минуту
такого наития, без всяких усилий или напряжения со стороны индивиду-
ального сознания, в нем зажигается плодотворная мысль, блеснет руко-
водящая идея, догадка, прозрение- то, что зовется интуицией,- приходя
для сознания неведомо откуда, и сразу озаряя весь кругозор, иногда давая
идею для новой гипотезы открытия, изобретения или поэтического соз-
дания. Проверка по индуктивному способу, разработка этой интуитив-
ной мысли, осуществление изобретения или поэтического труда, могут
занять после этого много времени, иногда займут всю жизнь ее носите-
ля, иногда жизнь целого поколения его учеников, иногда целые столетия.
Такая интуиция возможна лишь в силу того, что нашей психической
деятельности дается не только мир явлений, но и мир отношений между
этими явлениями, т.е.- их последовательности и зависимости, реально-
существующие, а не мыслимые лишь нашим индивидуальным умом. Эти
отношения так сложны, нить, связывающая отдаленные явления так тон-
ка, что для усмотрения этих отношений и слежения за этой нитью тре-
буется талант гения, способный глубоко сосредотачиваться на объектив-
ном содержании восприятия, интуитивно данного каждому из нас. Пси-
холог Фонсегрив говорит в своей статье «Generalisation et induction»: «За-
мечательно, что ученые, рассказывая о своих открытиях, если они не за-
даются целью согласовать свое описание с предвзятою методологией, за-
имствованною у философов и в большинстве случаев ложною, употре-
бляют следующие и подобные им выражения: «мне пришла на ум идея»;
«я был внезапно поражен»; «у меня тогда явилось как бы внезапное оза-
рение». Они отмечаются также, что открытие их совершилось не мед-
ленным и непрерывным путем, посредством накопления опытов, «а не-
ожиданно, внезапно, вдруг; точно завеса разорвалась, поднялся покров,
блеснула молния». В этих случаях скорее объект открывает себя ученому,
чем ученый открывает его… Поэтому, многие открытия были сделаны на
основании только одного опыта; второй опыт бывает необходимым в том
случае, если ученому не удалось ничего усмотреть в первом».
Когда знаменитого Гельмгольца восхваляли на его юбилее, он сказал
следующие дышащие глубокой правдой слова: «К моим открытиям меня
привел ход моих мыслей; невозможно для меня было не сделать их как
женщине - не родить, когда пришло ее время».
Гениальный исследователь, можно сказать,- творец современной фи-
зиологии (особенно нервной системы) - Клод Бернар думал, что в иссле-
довании истины путем опыта - «чувству всегда принадлежит инициатива,
39
оно порождает априорную идею или интуицию», затем разум развивает
эту идею, а опыт (методически подобранными новыми наблюдениями
или экспериментами) контролирует вывод разума. Априорная идея есть
своего рода «интуитивная антиципация (предвкушение, предварение)
разума, ведущая к счастливой находке». Она «появляется» как новое или
неожиданное отношение, которое разум замечает между вещами». Гени-
альность характеризует этим утонченным чувством.
Либих высказывает аналогичный взгляд, что в естествознания всякое
исследование имеет дедуктивный или априорный характер, так как руко-
водится априорною идеей. «Всякий, кто сколько–нибудь ознакомился с
природою, говорит он, - знает, что всякое явление природы, всякое собы-
тие в природе вполне и нераздельно содержит в себе весь закон или все
законы, по которым оно возникает; поэтому истинный метод отправля-
ется не от многих случаев как хочется Бэкон, а от одного единственного
случая; когда этот случай объяснен, то вместе с ним объяснены и все
аналогичные случаи: наш метод есть древний аристотелевский метод,
только применяемый с большим искусством и опытностью». Метод Бэ-
кона, остроумно замечает Либих, есть метод многих случаев, а также как
каждый необъясненный случай есть ноль, и тысячи нолей, в каком бы
порядке не поставить их, не составляют никакого числа, то отсюда ясно,
что весь его индуктивный процесс сводится к бесцельному перекладыва-
нию то туда, то сюда неопределенных восприятий».
Клод Бернар также замечает, что правила установленные Бэконом и
ему подобными философами могут «показаться восхитительными людям,
которые видят науку лишь издалека, но не настоящим ученым». «G' est
L'imagination», говорит Рибо, qui fournit anx faculties rationelles leur matire,
la position et meme la solution, de leur problems. Le raisonnement n est qu un
moyen de control et de juctification; il transforme I' oeuvre de I' imagination
en consequances accptables et Iogiques Si I' onn a prealablement imagine, Ia
method est but et emploi, car on ne pent raisoner sur le pur inconnu).
40
6.
Я не без намерения останавливаюсь на этом пункте несколько доль-
ше, вызывая, быть может, некоторое нетерпение у своей аудитории. Я
не знаю, насколько сильно в нашем образованном обществе влияние по-
зитивной школы О. Конта и Дж Милля. Я знаю, как пренебрежительно
еще недавно относились у нас в литературе, а за нею и в ходячем общем
мнении, к интуитивному мышлению вообще, к творческой вдохновен-
ной интуиции - в особенности. Глубокая мысль, концентрирующая в себе
целое мировоззрение, прозрение в тайны и загадки мира, не встречает к
себе внимания по предвзятому мнению, что только индукция может от-
крывать научные истины и законы природы. Афоризмы писателей, в роде
Паскаля, Вовенарга, Лабрюйера, Ларошфуко, Эмерсона, и др. у нас не в
почете. Здесь не место вдаваться в подробную критику этих взглядов;
но противоположные мнения представителей науки заслуживают обще-
го внимания, почему я и подчеркнул их, а желающих более основательно
ознакомиться с ними отсылаю к сочинению Лосского «Обоснование ин-
туитивизма» и его же сочинению «Основные учения психологии с точки
зрения волюнтаризма» к сочинениям Вунда, Джемса, Рибо, Риккерта и
др. У нас слишком односторонне смотрят на психическую жизнь чело-
века, отдавая всецело внимание индивидуальному резонирующему со-
знанию, и пренебрегая изучением и воспитанием нашего большого «Я»,
в котором гнездится неизмеримый запас всех переживаний личности:
стремления, чувствования, желания, хотения и идеи, бывшие некогда со-
знательными у нас или у наших предков. Между тем, как я уже говорил,
именно там корни нашей личности, нашего характера, нашего мировоз-
зрения. Подсознательная сфера дает импульсы нашей сознательной дея-
тельности. Без этого последняя замирает и теряется в бесплодных по-
пытках оправдать себя из самой себя, приходит к отчаянию и смерти.
Ибо мир не сводим всецело на рациональное. В нем царит воля, которой
можно повиноваться или нет, но отвергать ее нельзя. Добро не потому
добро, что в нем есть какое-либо рациональное основание, а потому, что
оно чувствуется нами, как добро. Мы любим наших детей не потому,
что они заслуживают этой любви, а потому, что так хочет мировая воля.
Мы принимаем пищу раньше, чем узнаем ее необходимость. Стремимся
к существу другого пола, не думая о необходимости продолжения чело-
веческого рода и т.д. Мы ненавидим, радуемся, плачем, наслаждаемся
красотой и добром, потому, что таков закон нашей природы; дальнейшие
истолкования и сомнения столь же основательны, как и нежелание при-
41
знать свет этой свечи, пока вам не укажут, почему вы должны видеть
свет. Показалось бы комичным сомнение в объективности свечения све-
чи на том основании, что вам неизвестна ее природа, сущность света,
сущность нашего зрения и их законов. Между тем довольно серьезно от-
рицаются Добро, Нравственность, Красота, эстетические чувствования и
их необходимость и всеобщность. Сами слова изгоняются и заменяются
непривычными терминами, так как все-таки нельзя, чтобы нечто реаль-
ное не имело какого-нибудь собственного названия. То же происходит и
с интересующим нас предметом.
Позитивная ассоционистская школа психологии, во главе с О. Бэном
и Дж. Ст. Миллем, изгнала из психологии все, кроме представлений и
ассоциаций, с придачей окраски их чувством приятного и неприятного.
На этом основании соорудили целое здание, почти уже развалившееся в
науке под ударами критики, но еще живущее в учебниках и в подсозна-
тельных привычках мысли нашего общества. Я не могу излагать здесь
критики этой теории ассоциации представлений и якобы «законов» ее.
Желающие более основательно познакомиться с этим вопросом могут
обратиться к психологическим и философским трудам; Hodgson, Вундта,
Джемса, Renouvier и др., а также к сочинению Лосского: «Основные уче-
ния психологии с точки зрения волюнтаризма». Но для нашей темы весь-
ма важно указать, что ассоциируются между собою не представления, а
состояния нашего сознания, наши переживания, при чем каждый элемент
этого переживания может вызвать, при случае, часть или все остальные
элементы данного переживания или нескольких переживаний, имеющих
в себе тождественный элемент. В наше переживание входят в каждый
момент не только интеллектуальные элементы (восприятия, представле-
ния, идеи, понятия, и т.д.), но испытываемые нами чувствования, орга-
нические ощущения от нашего тела, чувство нашей активности той или
другой степени, наши стремления, желания, хотения и т.д.
Таким образом, всюду, в каждый акт мышления, рассудка, при-
ходят элементы нашей личности. Я уже указывал, что мы не пассивно
относимся даже к переживаниям объективного мира. Наше «Я» или вос-
принимает, или отвергает, или пропускает, так сказать, мимо себя даже
«данные» объективные восприятия. Тем более активно относится оно,
обрабатывая, так или иначе, суммы наших переживаний. Поэтому мож-
но сказать, что ассоциация идей зависит не только от условий, в кото-
рых находилась испытывающая их личность, а и от природы самой
этой личности. У жизнерадостного человека течение представлений и
ассоциация их будет иная, чем у нытика, Чеховского героя или какого-
42
нибудь меланхолика. Усталый человек будет ассоциировать представле-
ния, связанные с отдыхом и покоем. Активные натуры будут ассоцииро-
вать с идеей борьбы мысли и чувства приятного тона, «тряпичные интел-
лигенты» свои неудачи непременно и всегда свяжут с всеоправдывающей
мыслью о могущественном влиянии среды. Мнительный человек пустой
знак невнимания ассоциирует с недоброжелательством по отношению к
себе, или будет представлять свои собственные мнимые недостатки, как
повод к оказанному невниманию. Злой будет везде искать, и видеть и на-
ходить вражду, обиду, оскорбление, все поступки людей связывать в сво-
ем представлении с мотивами недоброжелательства и корыстных побуж-
дений, добрый увидит добро и в закоренелом злодее. Арцыбашевский
Санин всякую улыбку женщины, блеск ее глаз, подробности наряда, не-
вольный румянец ассоциирует с представлением сцен полового харак-
тера и т.д. И здесь, как и во всем, имеет приложение глубокое изречение
знаменитого американского писателя Эмерсона: Man is by vitue of willing
not by virtue of knowing and understanding. As he is, he sees*)».
Поэтому, хотя реакция развитого «Я» действительно зависит от его
прошлого, однако под словом «прошлое» нужно разуметь не совокуп-
ность внешних условий, а совокупность внутренних переживаний кото-
рые, правда, возникают по поводу внешних условий, но имеют своео-
бразную форму в зависимости от стремлений самого «Я». Так, напр, два
ребенка могут в детстве подвергаться несправедливостям и жестокому
обращению, но реакция их на эти воздействия могут быть настолько раз-
личными, что из одного выйдет отъявленный негодяй, из другого – свя-
той (Лосский. Op. cit.р.). Нужно отличать смежность событий во внеш-
нем мире, которая, по учению ассоцианистской школы, составляет, чуть
ли не альфу и омегу, определяющие наши ассоциации, - от смежности
во внутреннем мире. Смежное во внешнем мире нередко становится со-
вершенно далеким во внутреннем и наоборот. Ибо сближение во вну-
треннем мире получается путем выбора из необъятного океана действи-
тельности некоторой ограниченной группы явлений, интересных для
воспринимающего лица, т.е. таких, к которым влечет его какое-нибудь
стремление, зачастую лежащее ниже порога сознания, в глубине подсо-
знательной сферы.
Все в природе имеет свою активность: кислород соединяется с угле-
родом, кислота со щелочью, стрихнин, чай, опий, мясо, так или иначе,
влияют на нас. Неужели только мы - наше «Я» - не имеет своей активно-
*) Т. е. человек не в силу знания и разумения – человек. Каков он есть, такие сны и
видит.
43
сти? Химическая частица, входя в растение, растет; входя в четвероно-
гое, ходит; вступая в человека, думает. «Но что же служит причиной - го-
ворит знаменитый физик Лоджь,*) - тому, что те же самые частицы снача-
ла воплощаются в стебли травы, затем в форме овцы, потом в форме че-
ловека, затем в форме могильных червей, далее, быть может, в птице, а
потом опять в растение, может быть - дереве? Что комбинирует и устра-
няет одни и те же частицы так, что поглощенные корнями или листьями,
они годятся для образования ткани дуба, если схвачены клювом, питают
мускулы орла, а сваренные для обеда, они входят в нервы и мозг челове-
ка? Нельзя никоим образом забывать об этом контролирующем и стро-
ящем начале, которое командует над материальными, тоже активными,
частицами в нашем организме, нельзя тем более оставлять без внима-
ния и то, начало, которое выстраивает наш психический мир из элемен-
тов, даваемых нашими переживаниями. И если мы говорим, что усло-
вия переживаний имеют также значение для связи их в нашей душе, то
разумеем не одни условия, даваемые извне, но сопутствующие пережи-
вания и действующие на него изнутри и внутри нас. Возьмем нагляд-
ный пример: у вас и у меня есть следующие цепи ассоциаций: греческий
или латинский язык – некоторые воскресающие при этом переживания:
школьные годы - учителя этих языков - приготовление заданных уроков
на дому - суммирование этих переживаний, нередко мной и не опознан-
ное, так как совершилось оно в глубине моей души, и, наконец, резуль-
тат этого суммирования - мое отношение к древним языкам, к классиче-
ским писателям, классицизму. Если бы противники и сторонники класси-
цизма, старающиеся оправдать рассуждениями свое к нему отношение и
остающиеся все-таки каждый при своем мнении, обладали даром воскре-
шать в своей душе и малозначительные происшествия, следить за ходом
переживаний, не оставляющих, по-видимому, непосредственных знаков
в сознательной сфере - если бы они были, одним словом, художниками-
творцами, быть может, они нашли бы истинное основание к тому или
другому своему отношению к классицизму, именно, в ранних школьных
переживаниях. У вас, например, преподавателем древних языков был че-
ловек очень знающий, очень усердный; но - «человек в футляре» отно-
сившийся к преподаванию, как к долгу службы, пунктуально и честно;
он усердно старался научить вас требуя педантически и от вас труда, на-
стойчивости, добросовестного изучения: не жалел своего труда и време-
ни, стараясь все вам объяснить, растолковать до мельчайших подробно-
стей - точно, отчетливо, логично и пространно. Но уроки этих языков,
*) O. Lodge. The immortality of the soul, p.18.
44
тем не менее, или именно поэтому, оставили у вас следы переживаний
с отрицательным знаком; - тягостных, скучных, бессмысленных потерь
времени на заучивание мертвых слов, мертвых правил и еще более скуч-
ных рассуждений о том, что давно умерло, не нужно в наше время; оста-
вили следы детских огорчений от дурных отметок, провалов на экзаме-
нах, при чем вы не чувствовали даже и формальной вины за собой, ибо
вы были добросовестным поденщиком, отработавшим по мере сил, клас-
сическую барщину; вы только не могли во время, extemporalia припом-
нить в нужный момент нужные слова или грамматические исключения,
или тех убийственных микробов, которые называются иот - субскриптум,
придыханиями, ударениями, - острым, тяжелым, облеченным и другими
страшными именами; они как бы в насмешку над вами, тотчас воскреса-
ли снова в вашей голове, именно в тот момент суровый педагог уже от-
бирал у вас вашу письменную классную работу, в которой недоставало
и многих этих слов и изображений помянутых греческих микробов! Вы
ненавидели тогда эти неповинные маленькие знаки и слова со всею го-
рячностью вашей детской души, хотя они, надо признать это, в точности
и без злого умысла, следовали вечным законам человеческой памяти, по
которым она не подчиняется сознательным усилиям сильнейшей воли!
И вот эти переживания, часто помимо вашего сознания, делают вас про-
тивником классицизма, и вы убедительнейше, как вам кажется - sine ira
et studio, вполне объективно, доказываете бесцельность, сушь, вред клас-
сицизма, непригодность его, как образовательной дисциплины и т.д. и
т.д. Но у меня, скажем - вашего противника, иные переживания: мне по-
счастливилось, допустим, встретить в школе учителя латинского языка,
вроде Козлова в романе “Обрыв”. Положим, что он был влюблен в мир
классической Греции и Рима, и мы, дети, чувствовали эту любовь, и не
смеялись, и не вышучивали его, хотя, может быть, он был и комичен, ког-
да с вдохновенным лицом, вскочив на кафедру, забыв и нас и все окру-
жающее, грамматики и синтаксисы, и министерские программы, он чи-
тал латинские стихи; он переживал сам гармонию их языка и неподра-
жаемую вечную силу и красоту человеческого слова. И в его голосе ми-
мике и жестах мы слышали уже не мертвые слова мертвого языка, а жи-
вую, трепещущую личность владыки вселенной - древнего римлянина;
мы чувствовали неподражаемый лаконизм и законченность выражений;
улавливали жизненную, олицетворяющую действительные отношения
вещей, пластичность каждого слова: мы готовились уже тогда к постиже-
нию лишь после открывшейся нам истины, что все эти странные звуки
чуждой речи, их фонетика, их значение, их синтаксис, их символика - все
45
это не случайная игра, а отражение вечных законов на происхождении и
развитии человеческой речи; мы чувствовали дух греческого или рим-
ского языка, как чувствуем мы дух своего родного, и, прежде чем изучим
грамматику, знаем, что дух языка не допускает вот такого-то оборота, с
грамматической стороны казалось бы и правильного; тогда мы не знали,
не могли объяснить себе этого: мы чувствовали или, вернее сказать,- ин-
туитивно постигали природу языка... И не только это: наш чудак учи-
тель своим восхищением перед действительно прекрасным гением клас-
сических языков давал нам чувствовать у классических писателей силу
языка, т.е. неподражаемую правдивость и адекватность слов - мыслям
и изображаемым вещам, и его удивительную сжатость, энергию, скуль-
птурность: non multa, sed multum - ничего лишнего. У классических ла-
тинских и греческих писателей, действительно, как требует знаменитый
французский писатель J Joubert, слово отделяется от бумаги и внедряет-
ся само в вашу память. И мы, благодаря нашему чудаку - учителю, начи-
нали чувствовать, что изучение мертвых языков - не мертвая схоласти-
ка; что тут вечно живая реальность: преломление переживаний человече-
ской психики через наш физический организм, наши органы речи, и от-
ражение их и самой психики народа в звуках и формах языка. Мы делали
тогда первые шаги к бессознательному усвоению реальнейших и необхо-
димейших элементов знания человека - познания самих себя, элементов
общечеловеческой психологии
( недаром эти знания называются humaniora) Наш учитель не резони-
ровал: он восхищался, он любил то, чему учил и скрытая ценность объ-
екта, достойная любви, сама могла уже, в первый благоприятный момент,
озариться яркой интуицией, полным сознательным постижением приро-
ды этого объекта. И вот, многие из его учеников являются поклонника-
ми классицизма и его сторонниками, и уже, во всяком случае, не будут
судить о нем так пошло и тривиально, как это еще недавно было у нас в
моде: с точки зрения буржуазной купли - продажи. Вот вам пример двух
ассоциаций, исходящих от одного и того же предмета - мертвых языков.
На поверхностный взгляд - тут чисто случайная смежность многократ-
ных переживаний, связавших в первом случае учителя - резонера с ко-
нечным результатом вашей ассоциации - вашим отношением к класси-
ческому образованию. На деле же не так: отношение учеников в первом
случае было совершенно другое, и не пассивно, а активно иное, чем у
вторых. У последних личность учителя подобно художнику, возбудила
активное восприятие переживаемого и внедрила эти переживания в их
душу, открыв, при посредстве любви, дорогу к подсознательной сфере:
46
установился контакт между учениками и им, как между гипнотизером и
объектом внушения; ученики понимали его; они заражались его стрем-
лениями, его интересом, и этот интерес, возбуждая аналогичное стрем-
ление в них самих, становился центром притяжения для ассоциируемых
переживаний, запечатлевал их глубоко и прочно; и переживания эти с те-
чением времени давали материал ученикам для достижений и интуиций,
сначала смутных и бессознательных, а затем - опознанных, сознательных
переживаний и мыслей. Педагогика - также искусство и должна опе-
рировать подсознательным, а не только сознательным. Не могу отка-
зать себе в удовольствии попутно процитировать прекрасные, дышащие
искренностью слова одного из самых выдающихся современных ученых
психологов - В. Джемса. Будучи приглашен прочесть учителям, курс пе-
дагогической психологии, он, сам искуснейший экспериментатор и тон-
чайший исследователь человеческой психики, обращается к ним со сле-
дующими вступительными словами: «вы глубоко, очень глубоко ошибае-
тесь, если думаете, что психология в качестве науки о законах духа, есть
нечто такое, из чего вы можете вынести определенные программы, схе-
мы и методы преподавания для непосредственного применения в школь-
ной практике. Психология есть наука, обучение - искусство; а науки ни-
когда не порождают прямо из себя искусство. Для приложения науки ну-
жен посредствующий член - творческий, свободно изобретающий дух. И
далее: «наука только устанавливает те пределы, между которыми долж-
ны лежать правила искусства: она указывает только те законы, которых
нельзя переступать в практике искусства. Но что именно, в частности,
надо делать в этих границах, это - дело исключительно собственного ге-
ния, работающего в данной области». «Искусство преподавания выраба-
тывается в классе, оно требует изобретательности и проникнутого сим-
патией наблюдения конкретных фактов». Итак, ассоциации прежних пе-
реживаний возникают в их целостности, а не в виде только идей пред-
ставлений, составляющих лишь малейшую часть каждого переживания.
Ассоциации эти происходят не механически, в силу лишь внешней на-
шему «Я» смежности во времени и пространстве, а по смежности
внутренней, являющейся результатом активности нашего «Я» при
испытывании переживаний. Каждое стремление, обязательно сопро-
вождающееся более или менее живым чувствованием, становится цен-
тром притяжения, группирующим вокруг себя другие переживания или
их части. При известных условиях эти связанные между собой комплек-
сы (пучки) переживаний могут настолько эмансипироваться от нашего
главного «Я», что образуют свой отдельный замкнутый круг ассоцииро-
47
ванных стремлений, представлений и чувствований с их последствиями
- двигательными процессами: влиянием на протекание физиологических
процессов в самом нашем теле и на внешние двигательные акты. При по-
добных отщеплениях одной группы или нескольких групп переживаний
цельность нашего психического мира нарушается: отколовшийся ком-
плекс становится как бы другим, паразитарным «Я», живущим отдель-
ною жизнью. Явления этой второй, отколовшийся сферы воспринима-
ются тогда нашим сознанием, как нечто чуждое, но наше; оно является в
сферу сознания помимо нашей воли, становясь поперек ее стремлениям,
действуя с какой-то фатальной, принудительной силой. Ассоциационные
связи между этой сферой, отколовшейся в глубине нашего подсознания,
и сферой нашего сознания порываются. Как чуждые пришельцы явля-
ются составные части этого второго «Я» в сознании, и оно беспомощно
перед ними; не может удалить незваных гостей, установить с ними раз-
умной связи, обуздать их принудительную силу, «заколдовать» чарами
рассуждающего сознания; они приобретают полное господство над по-
ступками и поведением нашего «Я», лишь только появятся на сцене.
Смотря потому, какая из составных частей отколовшегося комплек-
са (пучка, группы) психических переживаний достигает до нашего со-
знания, мы испытываем их как навязчивые идеи, навязчивые чувствова-
ния, различные болезненные боязни, так называемые в науке фобии, на-
пример, боязнь пустых или людных мест, боязнь высоты, боязнь острых
предметов и т.д. или же, как неудержимые стремления к совершению
движений, нами сознаваемых, в тоже время, как неуместные, ненуж-
ные, недозволенные; таковы, например, различные, так называемые в на-
уке, тики, гримасы, вынужденные жесты, издавание различных звуков,
произнесение неприличных или богоухольных слов, влечение к кражам,
вину, поджогам и т.д. Мы несколько познакомились уже с такими дис-
социациями сознания, или вернее, - нашего «Я» в гипнотических опы-
тах. Бодрствующее сознание ничего не знает о внушении, сделанном в
состоянии гипноза, оно автоматически ему повинуется, когда приходит
назначенный момент для исполнения. Ассоциации между двумя улови-
мыми признаками картона и внушенной галлюцинацией предмета нет.
Точно также подсознательная сфера знает только эти признаки и не зна-
ет портрета. Но взаимодействие между обеими сферами, как вы видели,
не прекращено совсем: признаки картона составляют ту отправную точ-
ку - point a repere, по которой другая сфера свою галлюцинацию связыва-
ет всегда с одним и тем же картоном. Когда вы укалывали руку, лишен-
ную чувствительности, известное число раз, например 8, сознание боль-
48
ного не воспринимало этих ощущений и не связывало их с определен-
ной цифрой; но когда вы просили больного сказать или написать пер-
вую попавшуюся цифру, он писал 8, а не другое число и т.д. Степень вза-
имодействия двух сфер может представлять все переходы от полного со-
трудничества их, опознаваемого нами, до полного прекращения ассоци-
ационных связей между ними. Нечто аналогичное вы испытываете в по-
вседневной жизни, не отдавая себе отчета, если вы не привыкли к само-
наблюдению и психологическому анализу. Например, вы встаете утром
в угнетенном состоянии духа, чувствуете беспокойство, раздражаетесь,
рвете и мечете, недовольны собой и всеми окружающими, вы «встали с
левой ноги». Но если вы углубитесь в себя, вы нередко найдете эту «ле-
вую ногу». Вы или видели дурной сон, который вас поразил, который вы
забыли, и только как-то случайно, и далеко не всегда, он вдруг всплывает
на поверхность вашего сознания, или вы уясняете себе, что в последнее
время ваши дела идут дурно; или вы смутно предчувствуете грозящую
вам болезнь или беду, или вы припоминаете слова вашего врага, сказан-
ные вам публично и содержавшийся скрытую ядовитую насмешку, уяз-
вившую ваше самолюбие: или вы начинаете отдавать себе отчет, что в ва-
шей семейной жизни начался какой-то разлад, причины которого вы себе
еще не можете уяснить и т.п. Иногда нужно много времени, чтобы вам
выяснилось, что лишает вас вашего спокойствия и равновесия духа. Та-
ково действие возбуждений из подсознательной сферы. Вы можете най-
ти у знатоков человеческого сердца прекрасные описания этих потерь
равновесия и постепенного процесса выяснения психологической осно-
вы его, - особенно у Л.Н. Толстого, великого живописца психологиче-
ских явлений на рубежах подсознания, например, в его «Исповеди», - от-
носительно его самого в период, когда он впервые стал испытывать тще-
ту своей жизни, или в его «Войне и мире» - в описании женитьбы Пьера
и разрыва с его женой в «Анне Карениной» в анализе души ее сына по-
сле того, как она бросила мужа; в психологии Левина, так часто чувство-
вавшего себя как бы вставшим с левой ноги, и т.д. В романах Достоев-
ского изображение этих полу- и бессознательных психологических про-
цессов достигает силы, глубины и правдивости, не имеющих себе рав-
ных во всемирной литературе. Своими описаниями он во многих слу-
чаях намного опередил позднейшие открытия патологической психоло-
гии и психиатрии. Весь Раскольников - его преступление - есть изобра-
жение такого раскола между сознательным, ограниченным «Я» и основ-
ным, первичным подсознательным «Я». Особенно поразительно и со-
гласно с природой вещей рисует Достоевский мимовольность таких со-
49
стояний, их принудительную власть над человеком, их оторванность от
сознательного «Я», которое изумляется этим чуждым ему голосам из не-
ведомого мира и сознает, что власть их выше его воли. Одну из самых
поразительных картин раздвоения сознания дал он нам в Иване Кара-
мазове и его черте. Современным дьяволом являются, говорит один из
ученых психиатров, отколовшиеся от сознательного «Я» комплексы пси-
хологических переживаний, окрашенные сильным чувственным тоном
и ушедшие в глубину нашего «Я». Бесы, мучившие средневековых лю-
дей, были тем же, но более энергичным дьяволом, у современных мало-
кровных, обедневших душой и телом людей нет даже порядочного чер-
та…. Современный черт умеет вызывать лишь различные неврастениче-
ские и истерические симптомы, навязчивые идеи, параличи, судороги,
конвульсивные припадки, потерю чувствительности, жиденькие психо-
зы и т.п. По-видимому, он и сам стал глубоким неврастеником с оскуде-
лой подсознательной сферой, а в последнее время он склоняется все бо-
лее к истерии, декадансу общественному кликушеству… Учение об этих
отцепившихся психологических комплексах создано немецкими учены-
ми Freud и Breuer на основании продолжительных исследований фран-
цузской и английской школы невропатологов и экспериментальных пси-
хологов, разработавших учение о гипнозе и внушении.Freud, Breuer и их
школа показали, что такие отколовшиеся от сознания комплексы вызы-
вают очень серьезные расстройства, психические и нервные, становясь в
глубине подсознательной сферы очагом раздражения, посылающим воз-
буждающие или тормозящие импульсы на центры растительной, нерв-
ной и психической жизни, которые и вызывают болезнь. Этими учеными
выработан и метод диагностики и лечения подобных состояний, путем
исследования прошлого подсознательной жизни. В этой последней они
ищут такой отщепившийся комплекс и событие, вызвавшее такое отще-
пление, и, обнаружив его, заставляют больных “отреагировать”, изжить
это событие вполне, чем избавляют их от страдания, начала которого не-
редко уходят к далеким годам юности или детства. Ученые этой школы
исповедуют больных, приводя их предварительно или в состоянии гип-
ноза или в особое, своеобразное состояние расслабления сознания, в ко-
тором больной поддается течению непроизвольной ассоциации пережи-
ваний и высказывает вслух возникающие в его душе воспроизведения
(воспоминания) переживаний. Разве не аналогично это тому, что издрев-
ле делала душа человеческая, потрясенная и разбитая ударами жизни, об-
ращаясь к любимому человеку или другу, к мудрому старцу или вещему
кудеснику, к домашнему врачу или духовнику, со скорбной исповедью, с
50
рассказом о муках сердца, сомнениях мысли, об ударах судьбы и разоча-
рования в земных утехах, ища и находя в этой исповеди облегчение сво-
им страданиям? Несчастные слезами и раскаянием отреагировали смяте-
ние своей души.
«Счастливцы мнимые, способны - ль вы понять
Участья важного сердечную услугу?
Способны -ль чувствовать, как сладко поверять
Печаль души своей внимательному другу?
Способны-ль чувствовать, как дорог верный друг?
Но кто постигнут роком гневным,
Чью душу тяготит мучительный недуг,
Тот дорожит врачом душевным»
Разве не то же делал великий Гете, когда своим Вертером отреаги-
ровал на ошибки, увлечения и грехи своей бурной юности и нашел успо-
коение своей душе, пустив гулять по свету часть души, воплощенную
в художественных образах? То же самое об удивительном успокоении
свидетельствуют и другие писатели, которых преследовали фурии их
собственных переживаний, пока они не воплотили их в художественные
создания. Разве не то же самое испытываем мы, в страданиях страстной
любви или разочарованиях жизни, печалях о невозвратных утратах или
в терзаниях от сознания пошлости света, его несправедливости пороков
и мрака, хватаясь за творения любимого поэта, выплакивая вместе с ним
свое жгучее горе, укоры совести за «жар души, растраченной в пусты-
не», тоску «о сферах иных», которой не может забыть душа, и о которой
говорит поэт:
Но в искре небесной прияли мы жизнь,
Нам памятно небо родное,
В желании счастья мы вечно к нему,
Стремимся неясным желаньем».
Разве не то же самое делает крестьянин, поющий унылую песню?
Дикарь, воспевающий охоту в полях Великого Духа? Или музыкант, из-
ливающий в звуках, симфонии трагедию собственной души своей? Да! И
пережив идеально свои муки, человек облегчает себя, возвышается над
миром страданий и слез, и ободренный, отдохнувший душою, с новой
энергией пускается в жизненный путь для борьбы, стремления вперед и
вперед, дальше и дальше, excelsior!!!
51
52
53
54
55
56
К.Р. Евграфов, 1916 г.
57
58
7.
Но я несколько поспешил с указаниями на приложение данных, до-
бытых изучением подсознательной сферы: для уяснения процесса худо-
жественного творчества нам необходимо сказать еще о некоторых осо-
бенных явлениях в этой сфере.
Смотря по величине и числу отщепившихся от «Я» переживаний, их
силы и значительности для нашей психики, мы имеем и различные ре-
зультаты. Иногда это будет один небольшой комплекс переживаний, и
мы будем иметь дело с довольно элементарными явлениями, только - что
указанными мной: навязчивыми идеями, импульсами, тиками, анестези-
ями, параличами и т.д. В иных случаях, при большей значительности от-
щепившихся участков, мы будем иметь право говорить уже о диссоциа-
ции или раздвоении сознания, как в выше приведенных примерах гип-
ноза; или же, наконец, отколовшаяся часть будет заключать столь значи-
тельное содержание представлений, рядов их, цепей чувствований, свя-
занных столь яркими и сильными стремлениями и столь прочно, что мы
в праве говорить уже о двух различных личностях в одном субъекте, жи-
вущих каждая особой жизнью, имеющих отдельные несходные между
собой характеры, вкусы, привычки, настроения и мысли. Загипнотизи-
ровав субъекта, вызвав у него диссоциацию сознания, вы можете у него
вашим внушением искусственно вызвать такое изменение личности. Вы
можете попеременно внушать этому субъекту, что он ребенок, старик,
солдат, матрос, генерал, священник и т.д. или то или другое историческое
лицо; Наполеон, Мария Антуанета, Сократ, Робеспьер и т.д. разумеется,
что эти исторические лица, должны быть известны бодрствующему со-
знанию субъекта. И вы получите поразительный результат; вся личность
субъекта при подобных внушениях будет изменяться, причем он будет
говорить, думать, держать себя, писать, чувствовать, реагировать на во-
ображаемые или внушенные ему обстоятельства в полном соответствии
со своей внушенной новой личностью, при этом самые мельчайшие де-
тали, едва доступные подражательному воспроизведению самых выдаю-
щихся артистов, субъект, вовсе не имеющий в нормальном своем состоя-
нии никакого драматического или артистического таланта, будет воспро-
изводить с изумительной правдой и жизненностью. даже такие мелочи,
как почерк, жесты и мимика будут вполне соответствовать внушенному
ему лицу. Если вы человеку зрелого возраста внушите, например, что он
ребенок 4 лет, то его голос, манера говорить, произношение слов, употре-
59
бляемые слова и выражения, движения будут соответствовать его «Я» в
этом возрасте; если вы скажете, что ему 8 или 10 лет, и заставите его пи-
сать сочинение, то мысли, понятия орфография и, наконец, почерк будут
копией с его тетрадей, писанных в этом возрасте; при сличении его руко-
писи со старыми его тетрадями вы можете найти даже одинаковые ошиб-
ки. Если вы внушите ему, что он старик, то члены его ослабнут, стан опу-
стится, зрение ослабнет, слух сделается тугим, движения сделаются, не-
верны, вялы, медленны; почерк представит характерные старческие из-
менения и дрожание. В своем сочинении «Hypnose und Kunst” пр. Левен-
фельд упоминает об одном молодом человеке, которому было внушено,
что он д-р Фауст, что он сидит в своем кабинете в Маульбронне и пишет.
Молодой человек начал писать, и почерк его оказался отчетливо средне-
векового характера, совершенно непохожим на его нормальный. Эта, как
называет ее Richet «объективация типа» бывает до такой степени изуми-
тельно детальна, правдива, жизненна - как говорит Richet: la reve vecue,
- что не мудрено, что спириты, в гипнотическом трансе, принимают ре-
зультаты деятельности своей собственной подсознательной сферы за дей-
ствительное явление духов умерших, диктующих им свои изречения, сти-
хи или предсказания и объяснения. Как мы уже говорили, нормальное со-
знание не признает эти состояния своими, не знает о них, и их деятельно-
сти, не знает в себе таких способностей, таких чувств, такого запаса пере-
живаний, такого богатства подспудных наблюдений и сведений, такой точ-
ности отражения внешнего мира, таких выражений, слов, жестов и т.д. За-
мечательно, что при таких гипнотических или вызываемых болезнью раз-
двоениях личности каждая из них всегда говорит о другом в 3-ем лице,
весьма часто усваивает отколовшейся личности свое новое собственное
имя, оставляя старое за нормальной или прежней, доболезненной лично-
стью. Правдивость этих объективаций представляет весьма важный пред-
мет для размышления и достойна замечания для нашей темы.
Профессор Ch. Richet среди других замечательных опытов описы-
вает следующий: служанка одного бакалейного торговца подвергалась,
со стороны хозяина, весьма грубому обращению. Он так колотил ее, что
вмешалась судебная власть. Эту служанку посредством гипнотического
внушения Richet заставил преобразиться в личность своего хозяина. С
замечательной верностью она изображала своего хозяина, его манеру го-
ворить, принимать в лавке воображаемых покупателей, отпускать товар,
считать деньги и т.д. Обращаясь к воображаемому вновь вошедшему в
лавку лицу, эта особа, изображавшая своего хозяина, узнает, что это лицо
- полицейский комиссар, прибывший для производства дознания о на-
60
несенных хозяином служанке побоях. В своих ответах эта потерпевшая
служанка, преображенная в хозяина, своего обидчика, тем не менее, не
произносит ни одного слова, чтобы представить смешным или ненавист-
ным лицо, в высшей степени ей антипатичное; напротив, соответствен-
но своей роли она старается оправдать его и хулить себя как служанку.
Форма и характер ответов воображаемому комиссару, выражение лица,
и манера держать себя решительно соответствуют поведению лица, до-
прашиваемого чиновником, и при том - чувствующего себя виновным.
Таким образом, все гармонирует с внушенным образом. Напротив, все
что может противоречить внушению, задерживается, исчезает из ново-
го сознания субъекта; последний, чтобы воплотиться в заимствованную
личность, начинает с того, что забывает свою подлинную личность.
Но насколько сильны некоторые основные стремления нашего глав-
ного «Я», глубоко уходящие своими корнями и разветвлениями в подсо-
знательную сферу, во все ее тайники и богатства, доказывают новейшие
исследования над внушением безнравственных и преступных поступков
лицам, находящимся в гипнотическом сомнамбулизме. На первых порах,
наблюдая поразительные эффекты внушений. Ученые исследователи по-
лагали, что можно путем внушения заставить загипнотизированное лицо
совершить любое преступление; тем более, что в лабораториях гипно-
тизированные, действительно, совершали комедию преступлений, напр.
ударяли кинжалом в пустую постель, якобы крали чужие вещи и т.п. Но
дальнейшие исследования и наблюдения показали, что от совершения
лабораторного, мнимого преступления до выполнения таких внушений в
действительной жизни еще далеко. Объяснение этому, на первый взгляд
как бы противоречивому явлению, мы легко можем себе дать, вспомнив
изложенные выше опыты с point a repere: подсознательное “Я”, получив
внушение, вместе с тем сохраняет и отпечаток того, что это лаборатор-
ный опыт, а не преступление или безнравственный поступок в условиях
действительности.
Только совершенно патологические личности или лица, нравственные
качества которых помирились бы и в их обычном состоянии с преступ-
ным или безнравственным поступком, готовы выполнить такие внушения.
Известный американский невропатолог Bramwell резюмирует результаты
своих 12 - ти летних наследований по этому вопросу в следующих словах:
«Я никогда не видел, чтобы субъект, принявший во время гипноза извест-
ное внушение, отказался бы его выполнить и в своем нормальном состоя-
нии. Я наблюдал, что такому внушению можно противиться так же успеш-
но в летаргическом состоянии, как и в бодрственном. напротив, я часто
61
замечал, что в гипнозе способность сопротивления подобным внушениям
обострялась; лица, которые в нормальном состоянии могли бы уступить
подобным внушениям, отказывались принять их в гипноз»*).
Таким образом, нормальные субъекты, не лишенные моральных чув-
ствований, могут не бояться гипнотических внушений; только слабые
духом, лишенные моральных основ, больные субъекты могут ссылать-
ся на то, что они не могли противостоять сделанному внушению. Если
сравнить сознательное «Я» и подсознательную сферу у одного и того же
лица, то последняя чище и свободнее от зла, чем бодрствующее созна-
ние, как справедливо заключает dr. Worcester**) Все дело в том, что лич-
ности, сущность природы у различных людей неодинаковы. Этого и не
следует забывать.
И когда мы слышим, как пытаются вывести всю моральную личность
из влияния обстоятельств, среды, эпохи, социальных условий и т.п. мы
должны вспомнить, что даже молекулы каждого металла, щелочи, кис-
лоты, виноградного и тростникового сахара, каждой клеточки нашего
тела - имеют свою активность, имеют свою индивидуальность. Один род
сахара вращает плоскость поляризации вправо, другой - влево. Желтый
фосфор поглощает кислород при обыкновенной температуре и в высшей
степени ядовит; красный же не обладает такими качествами. Печеночная
клеточка имеет свои индивидуальные качества и никак не может вместо
желчи и мочевины, вырабатывать пепсин или молоко. Мы отправляемся
малейшим количеством стрихнина, содержащегося в плодах чилибухи,
а ежи ей лакомятся... Конечно, вы не удивитесь сделанному выше выво-
ду относительно сравнительных нравственных свойств сознательной и
подсознательной сферы, если только освободитесь от ослепляющих шор
ходячих теорий и взглянете на мир и окружающие вас явления глазами
свободного исследования. Вы найдете свидетельства в пользу этого в
ваших собственных переживаниях, найдете выражение этой истины во
всех великих творениях, истинных художников. Вспомните борьбу ин-
теллигентского сознания Раскольникова с его подсознательной сферой, в
которой коренились лучшие моральные задатки, прекрасные душевные
качества! И голос совести ведь ничто иное, как всплывающий в сферу
сознания, равнодействующий вывод подсознательной сферы из всего
опыта жизни, сознательного и бессознательного, опыта предыдущих по-
колений, следы всего мирового опыта, непосредственно заложенные в
нашей физиологической организации, создающейся или созданной со-
*) Bramwell. Hypnotism, p. 330
**) Worcester. Religion and Medicint, p. 73.
62
гласно законам вселенной, известным нам лишь в ничтожнейшей степе-
ни. И этот организованный опыт непосредственно открывается отчасти
нашей собственной весьма ограниченной интуиции, главным же образом
в моменты вдохновения, наития, глубочайших созерцаний - изощренной
интуиции богатейших и восприимчивейших организаций - пророков,
святых, гениев и поэтов человечества.
8
Я старался представить вам те явления человеческого духа, которые
дают возможность, хотя несколько, заглянуть в лабораторию художествен-
ного творчества и познакомиться с материалами и средствами, которые там
находятся. Но я далек от мысли, что можно объяснить самое творческое
начало, талант, гений. Еще более далек я от мысли усматривать по приме-
ру Ломброзо, что гений есть невроз или помешательство. Слава Богу, этот
абсурд подвергся надлежащей научной критике, не получил в науке права
гражданства и сдан в архив. Не с намерением проводить аналогии с актом
творчества я упоминал различные болезненные и ненормальные состоя-
ния: мне было необходимо указать на элементы и состояния нашей пси-
хики, которые встречаются как в нормальном состоянии, так и в болезнен-
ных. В последних эти явления иногда представляют более удобств для изу-
чения и наблюдения: природа производит перед нами как бы эксперимент,
в котором некоторые составные части явления уединены от других и по-
этому более доступны для наблюдения и изучения, чем в нормальном со-
стоянии, где они осложнены и сочетаны с массой других элементов. Так и
в физических болезнях мы имеем не что иное, как только измененное со-
четание элементарных физиологических процессов, при чем одни из них
выпадают, другие присоединяются; одни увеличены, другие уменьшены,
ослаблены и т.д. так, что на больных нам иногда удобнее изучать тот или
другой физиологический процесс, чем на здоровых. Попытки, которые де-
лались для объяснения и сведения гения на влияние окружающей среды,
не выдерживают даже снисходительной критики. Я рекомендую познако-
миться, любителям выводить, вместе с Тэном и его школой, особенности
художественного творчества из расовых свойств народа, из влияния кли-
мата, местности, вкусов эпохи, среды, личной биографии художника и т.д.
и т.д. с уничтожающей критикой Hennequin в его книге: «La Gritique scientifique”
Однородность расовых черт, с которой так свободно распоряжает-
ся Тэн, никем еще не была доказана и наукой отвергнута у культурных рас:
63
никогда не была прослежена и у примитивных племен. Что подразумева-
ет Тэн под «климатом», он не объяснил; но решительно утверждает, что
известные свойства его неизвестного «климата» налагают определенную
печать однородности на художников и, следовательно, на их произведе-
ния. Не знаешь, смеяться или дивиться такой смелости: Шатобриан и Фло-
бер вышли из одной и той же области Франции, Карлейль и Бернс - из гор-
ной Шотландии, Шекспир, Шелли, Броунинг, Байрон, Теккерей, Уайльд,
Диккенс, Киплинг, Тэнисон воспитаны климатом Англии; Галлер, Геснер,
Мейер, Келлер и Беклин - немецкой Швейцарией; Толстой и Достоевский,
Пушкин и Андрей Белый, Писемский и Тургенев, Баратынский и Фет -
одной Россией и т.д. и т.д.
Единство вкуса - фикция, ибо у народа этого единства замечается
столь же мало, как единства расы. «Среда говорит Эннекен, по-видимому,
обладающая вполне определенными чертами - современный Париж -
вмещает в себя романы от Фелье до Гонкуров и от Золя до Онэ: повести
от Гавели до Вилье-де-Лиль-Адана; стихи от Леконта де-Лиль до Верле-
на; критику от Сарсэ де Тэна и Ренана; комедии Лябиша и Бека; картины
Кабанеля и Пюви де - Шавана, Моро и Рафаэля, «Родена и Эбера; музы-
ку Франка и Гуно и Офенбаха». Пушкин, Лермонтов, Толстой, Тургенев,
Герцен, Огарев, Писемский, Тютчев, Фет, Достоевский, Грибоедов, - все
питомцы одной и той же помещичьей среды…
«Основные понятия Тэна, говорит Гроссе, - целиком не выдерживают
критики: отсюда само собой явствует, какую цену имеют его «законы».
Философия искусства Тэна представляет типичный продукт того, так
называемого точного исследования, которое все шире и назойливее за-
хватывает всю область гуманных наук, выдавая свои жалкие бредни - и,
где только возможно, непременно в математических формулах - за пси-
хологические и социальные законы. Юной науке об искусстве следует
особенно энергично отбиваться от подобного рода практиков». Не менее
пустопорожни и попытки разъяснять данными биографии художника его
произведения. Так называемые «законы» наследственности представля-
ются такими только издали; точной формулировки они не имеют и для
предсказания явлений служить не могут. Талант и гений не наследствен-
ны; напротив, у гениев или нет совсем потомства, или дети их самые по-
средственные люди, или того хуже. Часто то, что считается полученным
по наследству, не что иное, как впечатление, в раннем детстве получен-
ное бессознательно и хранящееся в глубинах подсознательной сферы,
нередко неведомо для самого носителя этого переживания. Эта область
еще очень мало исследована, но там, где обращается на нее должное
64
внимание, получаются разительные факты, поучительные для педагогов,
врачей, психологии индивидуума и художников*).
Биографии великих художников и творцов одни из самых кратких
или вовсе отсутствуют. Кто такой был Рембрандт? Он жил всего 200 лет
тому назад, был европейской известностью, был гением, а мы настоль-
ко мало о нем знаем, что еще недавно возник спор, действительно ли он
был творцом тех вещей, которые пойдут в потомство с его именем. Лет
50 спорят, Шекспир или Бэкон был творцом шекспировских произведе-
ний. Пусть Шекспир; но что же нам о нем известно? Его биографию мож-
но передать в 4-5 строках. Биография Канта еще короче, хотя известно
доподлинно, родился тогда-то, всю жизнь прожил в Кенигсберге, читал
лекции по разным наукам, написал величайший философские книги, вы-
ходил редко из дома, и по его выходам бюргеры проверяли свои часы, за-
тем умер в таком-то году. И чем дальше от нашей эпохи, тем биографии
и даже личность великих людей для нас темнее и темнее. Кто был твор-
цом «Изенгеймского Алтаря», одного из величайших произведений не-
мецкой живописи? Кто был творцом средневековых эпических поэм, ко-
торые сравнивают с готическими соборами? Они похожи друг на друга
тем, что авторы их неизвестны. Кто - Готфрид Страсбургский? Вольфрам
фон - Эшенбах? Кто автор песни о Нибелунгах? Илиады и Одиссеи? Тво-
рения Платона? Библейских книг? Зенд-Авесты? и т.п. «Странно, гово-
рит Эмерсон, что во всех случаях, где мы находим человека, целой голо-
вой возвышающегося над современниками, там, наверно, мы приходим
в сомнение, подлинно ли ему принадлежат его произведения». Были бы
очень важны, конечно, подробности детской жизни великих людей, но
они почти всегда отсутствуют в биографиях, а если и имеются кое-какие
сведения об их детстве, то они исключительно относятся до таких внеш-
них событий, которые быть уловлены сознанием окружающих и самого
ребенка. А мы знаем, корни личности, глубочайшие ее стремления, спо-
собы реакции на переживаемое, внедрение того или другого из пережива-
ний или его отвержение личностью, способы его переработки и т.д. - все
это совершается у ребенка ниже порога сознания, да и у взрослых боль-
шей частью уходит в глубины подсознательной сферы, и дает результа-
ты весьма нескоро, чаще всего не прямые, а путем влияния на другие пе-
реживания, так что установить связь между тем или другим биографиче-
ским фактом и известным результатом его влияния - дело почти невоз-
можное для обыкновенного, не одаренного гениальным художественным
*) Интересующиеся вопросом могут найти подробности об этом в сочинении доктора
Waldstein Das unterbewusste Оср und seine Verhaltnisse zu Gesundeit und Erziehung.
65
творчеством биографа. Разве установит ординарный учитель словесно-
сти конечные результата от того или иного впечатления в душе ребенка
Анны Карениной, или героя детства и Отрочества, или сына Мочалки в
Братьях Карамазовых?. «Мы рассказываем, говорит Эмерсон, о Шекспи-
ре, хронику его родни, о его рождении, месте рождения, школьных го-
дах и школьных товарищах, занятиях для заработка денег, женитьбе, из-
дании книг, известности и славе, смерти, и когда мы приходим к концу
этой сплетнической болтовни, не показывается ни одного луча, освеща-
ющего отношение между всем этим и рожденным богами; и кажется, что
если бы мы по нашему произволу погрузились в «Современного Плутар-
ха» и вычитали там любое другое жизнеописание, то оно столь же подо-
шло бы к его поэтическим произведениям». Не менее бесплодны «уче-
ные» исследования о предшественниках Шекспира или Гете, о генеало-
гии художественных типов, в роде «прототипов Чацкого во французской
литературе», или родословные, в роде Чайльд - Гарольд роди Онегина,
Онегин - Чацкого, Чацкий - Печорина и т.д. или схоластические упраж-
нения на тему о материалах, послуживших Гете дл создания Фауста, при
чем подробнейше излагаются средневековые легенды о Фаусте, Фауст
Марло, испанские саги о Дон Жуане, сказания о пане Твардовском, по-
пытки Лессинга к обработка Фаустовской саги о “Жизни Фауста”, Фр.
Мюллера, Фауст Клингера и т.д., разыскиваются источники, откуда по-
черпнуты те или другие подробности, мысли, даже изречения, обороты
и т.д. Что же вытекает из этих глубокомысленных ученых трудов совре-
менных схоластиков? Одна разве старая истина, которую выражу слова-
ми того же Эмерсона: “всякая книга есть цитата, и всякий дом есть ци-
тата из всех лесов, копей и каменоломней; и всякий человек есть цитата
из всех его предков. А цепкий изобретатель облагает данью для себя все
нации”. Или его же словами о Шекспире: “фактически стало как бы пра-
вилом в литературе, что человек, доказавший раз свою способность быть
оригинальным, получает впредь полномочие обкрадывать сколько угод-
но писания других. Мысль есть собственность того, кто может вместить
ее и того, кто умеет должным образом ее поместить»*).
Красоту Кельнского собора вы не объясните, если представите нам
подробнейший реестр, откуда и какие были употреблены для его по-
стройки известь, камень, железо, серебро, золото и краски; откуда и кто
были каменотесы, плотники и маляры: кто был тогда городским головой
в Кельне и германским императором и т.д. А разве исследования этих
словесников и критиков прибавят к нашему эстетическому наслаждению
*) Emerson/ Works. T. 4, p.p. 404, 410.
66
и той душевной пользе, которые дают нам Шекспир и Гете, что-либо бо-
лее того, что прибавляют к восхищению туриста Московским храмом
Христа Спасителя рассказы москвичей о том, сколько денег пошло на
его постройку, сколько было весу в гранитных глыбах, привезенных из
Финляндии, с Урала и т.д.?
Сущность вещей, как ни смотрите вы на них - материалистически
или спиритуалистически, - одна и та же всюду, всегда и везде. Однако,
для вас не все равно, алмаз ли перед вами или кусок угля; углекислая
известка, кусок мрамора или Венера Милосская; краски на декорациях
балагана или Мадонна Рафаэля.
Для нас важна форма вещей. И эту форму вещам даст лишь твор-
ческий гений природы или человека.
Личность художника - все, материалы - те же, что и у всех людей, у него
- несравненное сочетание этих материалов, носящее в себе залог жизненно-
сти, активности, создания себе подобных; ибо всякое творчество заразитель-
но. Гениальный художник, подобно Прометею Гете, может сказать;
«Hier sitz ich , forme Menschen
Nach meinem Bilde-
Ein Geschleht, das mir gleich»
Нисколько не намерен я изгонять и сознательную сферу, - рассудок, -
из элементов художественного творчества. Я только утверждаю, что она
имеет в жизни человека ограниченное значение, неизмеримо меньшее,
чем сфера иррационального и подсознательного; тем более - в области
художественного творчества. Истинный художник, будучи верным эхо
мира, отводит и ему - разуму, рассудку - подобающее скромное место.
Как мы видели выше, главная масса переживаний, их ассоциаций
и диссоциаций, их обработка по принципам эстетического чувства со-
вершается в подсознательной сфере; у истинного художника там проис-
ходит творческий процесс, приводя к гениальным интуициям, и затем
уже художник созерцает плоды творческой работы этой сферы. Я вовсе
не очарован той реакцией, которая в противовес резонирующему пози-
тивному направлению в искусстве выразилась в виде символизма, дека-
дентства, мистицизма, модернизма и не перечтешь еще каких измов и
истов! Эти господа предлагают нам - и осуществляют в своих творениях
фактически - выбросить за борт все рассудочное, все разумное, все, что
от здравого смысла, от правил искусства, забывая, что в известной доле в
каждом нормальном существе разум и его резонирующая часть – ум - су-
67
ществуют на лицо. В своем увлечении они полагают, что они возвраща-
ются к истинному искусству. Между тем, если внимательно всмотреться
и не быть лишенным доли эстетического чутья, нельзя не заметить лю-
бопытной вещи, что большинство их новшеств как раз есть продукт
чистой рассудочности, стремящейся намеренно извлечь из глубины
подсознательного духа его таинства. Они идут путем, как раз прямо
противоположным процессу истинного художественного творчества.
Поэтому-то в последнем - все естественно, свободно, просто и правдиво,
их же искусство - одна гримаса.
Возьмем, например, фигуры и символы. Они непременная принад-
лежность всякого языка, всякой мысли, всякого переживания; быть мо-
жет, как утверждают некоторые, все вещи этого мира суть только сим-
волы миров иных, - я согласен даже не противоречить и последнему,
несколько смелому положению. Но чтобы символический язык мог да-
вать в сем земном мире, хотя какие-нибудь вещественные результаты,
необходимо, чтобы символы,- пусть они недоступны и нелепы с точки
зрения дискурсивного рассудка, - по крайней мере, переживались, теперь
или никогда, человеком, народом или человечеством, как некоторое
реальное соотношение между вещами или между душами людей. Пи-
сать же символами, образами и фигурами, которые не переживались, не
переживаются и не имеют корня в языке народа, - этого живого хранили-
ща всех его доисторических и исторических переживаний, умственного
труда и глубочайших естественных интуиций, - писать так, - не значит
ли составлять новый неведомый язык, вроде нелепого эсперанто? Ведь
язык не сочиняется по разумным рецептам, а родится, живет, развива-
ется как организм, как плод творческой деятельности народа и как от-
ражение его жизни, по законам хотя и далеко не всецело нам известным,
но в наличности которых может сомневаться лишь тот, для кого все в
мире случайно и беззаконно. Когда все народы говорят о «поникшей от
горя голове», «оцепенении ужаса», «изнеможении страдания», «горя, на-
валившегося на грудь», «змее-тоске, впившейся в сердце», или, что она
«гложет, сосет, гнетет, сжимает сердце», о «желтой зависти», «небесной
радости», что «ветер целует листочки», «ласковом солнышке», «матери-
земле», о «плаче неба», «злом ветре», «лютом морозе», «шаловливом
зефире», «ангеле-утешителе», «искусителе дьяволе», «сатанинской гор-
дости» и т.д. и т.д. - мы все или понимаем, или определенным образом
переживаем известный образ, зачастую даже находим в подобном вы-
ражении глубокую научную или жизненную истину. Но когда нам гово-
рят о «фиолетовых руках», «синей птице», «красном смехе», или «восхи-
68
щенном сне», приложившемся к чьей то щеке своей «шерстяной щекой»,
говорить, что «мыслям становится мягко», о «частых звуках с голыми
безволосыми головками», о «жизни чистой и мучительно-прекрасной», о
«хаосе, вылезающем своей мятой рожей», о том, что некто, «двигал свою
мысль тяжело, даже жестоко», о женщине, «изнемогающей под бреме-
нем безумного невиданного счастья (в скобках: народ знает, «смерть от
счастья», но «изнеможения» от него не знавал еще не один народ), о «рас-
каленной воле», которая «сверкала и светилась» *)) и т.д. и т.д.; когда мы
слышим подобные тропы, фигуры и символы, мы ничего не переживаем,
кроме мертвых трескучих звуков в наших ушах, точно так же, как и тогда,
когда нам говорят о «мистической деве», «единорогах, яшмах, сардоник-
сах, ониксах, бериллах, халькедонах» и т.д., имеющих что-то собою изо-
бражать. Мы только чувствуем, что автор за волосы притянул известный
образ и связал с каким-нибудь рассудочным понятием, насильственно,
случайно или в каком-то недоступном нормальному человеку пережи-
вании. У истинных художников слова, даже с самой необузданной и
пылкой фантазией, как например, Э.По, В.Гюго, Шатобриана, Диккенса,
Гофмана и т.п., вы не найдете ничего подобного, точно также не найдете
их у настоящих художников другого типа - у одаренных излишней дозой,
дискурсирующего или философствующего и рассудка, как например, у
Шиллера или нашего Баратынского.
Непроизвольность творчества гения, создающего без видимых трудов
и усилий, находящего новые пути, нисколько о том не заботясь, дости-
гающего самыми простыми средствами величайших результатов, - вво-
дить в искушение этих современных искателей новых путей в искусстве,
пишущих на картинах зеленых женщин с фиолетовыми руками, с ногами
в роде двух рыбьих хвостов, ляпающих разноцветные пятна на невоз-
можном фоне, безобразные мазки вместо рисунка, или изображающих
сюжеты, непостижимые никому из смертных, настолько, что последние
даже не знают, которой стороной вешают картину кверху, или поэтов,
пишущих стихи вроде:
.....Как очищаются
Сумраки красками,
Проливней плясками
Склоны зеленые»... (Вл. Иванов)
*) Все эти перлы находятся на протяжении 10 – 15 страниц в рассказе «Тьма» г. Л. Ан-
дреева, да и в других его произведениях на каждой строке сьоль же противоестественные
и нелепые эпитеты.
69
Или:
“Камень. Бронза. Железо. Холодная сталь.
Утро. Полдень звенящий. Закатность. Печаль.
Солнце. Пьяные солнцем. Их спутанный фронт,
Камнем первый повержен был ниц мастодонт.
Солнце Волны солнца и дети луны.
Бронза в бронзу. И смерть. И восторг тишины.
Солнце. Ржавчина солнца. Убить и убить.
Воду ржавую пьют, и еще будут пить.
Солнце тонет в крови. Мглой окована даль.
Камень был. Бронзы нет. Есть железо и сталь.
Сталь поет. Ум, узнав, не способен забыть.
Воду мертвую пьют, и еще будут пить».
Затем подпись Бальмонт, а заглавие: «Через столетия – столетия».
Или:
«Пусть чернь клевещет: не умалить
Ей голод горного крыла!
Орел не верь: змея ужалить
Не хочет в облаке орла.
С бескрылой стоптанною глиной,
Когда-то странница небес.
Он взлюбила взмах орлиный
Всей памятью былых чудес.
Сплеталась с чудовищем пернатым
И лижет изогнутый клюв,
Чтобы, высоко, кольцом крылатым
Развороженное сомкнув,
Персть обручить, и пламень горний» и т.д.
(Вл. Иванов)
Или:
«Хохотали, хохотали так невозможно
деревья и травы, даже татарник колючий.
даже татарник мохнатый безбожно
Хохотал, извиваясь над кручей!
70
А круча... а круча сверкала пластами глины,
Четкими, как - чьи -то зубы пластами...
Смеялись птицы... и кто-то тонкий и длинный,
Уходил, пожимая плечами»
(«После грозы» Сергеев - Ценский)
Или:
«Лают вновь, как своры черных псов,
Надежды черные на сумрачные луны,
На луны черные моих зрачков» (Брюсов)
Довольно, я думаю, этих образчиков «искательства новых путей».
Таких исканий выходят теперь целые десятки томов. Разве всякий не по-
чувствует тут те сознательные, намеренные потуги автора погрузиться в
море бессознательного, извлечь оттуда нечто новое, небывалое, о которых
я только - что говорил? Очевидно, «в этих чадах праха» творчество гениев
«возмутило бескрылое желание», и они думают подражать ему, поступая
как раз совершенно противоположно тому, что делал Сальери, поставив-
ший «ремесло подножием искусству», сделавшийся ремесленником:
«Перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность слуху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил я
Алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты» и -
«Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой»...
Эти искатели новых путей, постигнув рассудочно истину, что гени-
альное, истинно-прекрасное, новое в искусстве рождается у гения или та-
ланта из сферы подсознательного, поддаются очень не хитрому, но очень
печальному оптическому обману. Чтобы искать новые пути, необходимо
знать и владеть старыми. Не видя у гения усилий рождения, не видя тру-
дов со стороны «гуляки праздного», опережающего «всех жрецов, слу-
жителей искусства», они, должно быть, полагают, что гений творит из
71
ничего. Между тем разница между гением и обыкновенными смертными
в данном случае та, что гений все старые пути и средства уже имеет на
лицо, они запечатлелись в его подсознательной сфере, только даются они
ему, в силу необычной восприимчивости его натуры, без видимого уси-
лия и труда. Четырехлетний Моцарт поражал всех выдающихся совре-
менников музыкантов, чувством гармонии и знанием ее, музыкальной
памятью и слухом, своими композициями. Юноше Рафаэлю не чему уже
было учиться у современных ему маэстро живописи. 15 летний Пушкин
владел стихом, поэтическими образами, чувством гармонии и знанием
слова и речи, легкостью письма и т.д. лучше корифеев современной ему
литературы. «Старым» гений уже владеет, хотя быть может и не учась так,
как учатся и должны учиться старому, известному до них, обыкновенные
люди. Ведь не подражали же мы в школе тем немногим счастливцам из
наших товарищей, которые схватывали все налету, знали, например, сти-
хи, прочтя их всего один раз, или урок, только прослушав его в классе,
понимали читаемое и усваивали его, без видимого усилия мысли, сиде-
нья за книгой, без объяснения старших? Нельзя же их обвинять в этом
счастливом даре и желать, подобно Сальери, чтобы они, эти своего рода
Моцарты, сидели и корпели над уроками, когда этого им не требуется?
Но если юноша - художник, не умеющий рисовать, не усвоил ни перспек-
тивы, ни эффектов красок, теней и полутеней, анатомии тела и всех пред-
метов, подлежащих живописи, - при чем безразлично, как их усвоить,
путем ли интуиции или сознательного изучения: если он, не имея знания,
сознательно усвоенного, или путем бессознательного переживания, всех
прежних великих созданий живописи, не носит их в душе своей, а уже и
начинает искать новых путей, - тогда следует, пожалеть этого пропащего
человека с его жалкой мазней. Если ребенок Паскаль не учась сам мог
изобретать положения геометрии Эвклида, его не следовало засаживать
за нее; но нельзя же освободить от нее наших гимназистов только потому,
что они заняты, что они ищут новых путей в геометрии. Если Л.Толстой,
возымев желание изучить греческий, а потом - еврейский языки, через
3-4 месяца, без изучения грамматики, знал их и мог доказать профессору
греческого языка Леонтьеву, что тот неверно переводит некоторые места
из Гомера, а своему учителю еврейского языка, что тот неверно толкует
некоторые места из Библии на еврейском языке, и оба ученые должны
были признать, что ошибаются они, а не Толстой, - то ясно, что он на
основании читаемых им греческих текстов интуитивно постигал законы
изучаемого языка: его богатая подсознательная психическая лаборатория
сама вывела правила и законы языка, которые мы, заурядные люди, долж-
72
ны изучать по грамматикам. То же и с мальчиком Вирховым, который до-
казал своему учителю греческого языка, что можно в несколько месяцев
научиться не только читать, но и писать по гречески, не зная этимологии
и синтаксиса.
В каждом искусстве есть своя техника для передачи внутренних пе-
реживаний во внешнюю среду, т.е. в души других людей, для возбужде-
ния в них тех же переживаний. Чтобы говорить на языке живописи, на-
пример, или скульптуры, нужно владеть языком красок, перспектив, те-
ней и полутеней и т.д., владеть пластикой, анатомией и физиологией дви-
жения; надо, наконец, чтобы глаз умело оценивать ничтожнейшие разни-
цы величины, а рука могла передавать эти бесконечно малые разницы в
рисунок или резцом. Музыканту необходимо обладать слухом, гармони-
ей, оркестровкой, контрапунктом и пр. Чтобы быть художником слова,
надо владеть языком, чувствовать все малейшие оттенки значений слов и
речи, обладать и уметь распоряжаться сокровищами языка, его духом, его
живой творческой силой - владеть его статикой и динамикой.
Весьма часто технику искусства принимают за самое искусство, рито-
ра - за поэта, собрание человеческих документов, обделанное в красивую
рамку, за подлинное художественное воспроизведение жизни. Тенденци-
озное литературное произведение, блестяще написанное и скомпонован-
ное, изображающее факты, имеющие общественное или иное значение,
полное ума или остроумия, принимают за значительное художественное
произведение, не различая эстетического переживания от интеллекту-
альных чувствований и умственных интересов. Превозносят писателей,
производящих сенсацию произведениями на модные темы минуты, по-
литические или социальные мотивы, льстящих толпе или огорошиваю-
щих ее новизною, пикантностью, невероятностью или извращенностью
сюжета или самых приемов писательства, - так называемым «исканием
новых путей». Для определения подлинности художественного творче-
ства, т.е. что оно вытекает из глубины личности писателя, соприкасаю-
щейся с сущностью мира и вещей и отношений между ними, что оно вы-
ражает таковые соответствующим и наилучшим способом, и что оно не
плод намеренных потуг и каких-либо рассудочных побуждений, а зачато,
выношено и родилось, по счастливому выражению Л.Толстого, как жен-
щина зачинает, вынашивает и родит ребенка, потому что она не может не
родить, когда пришел срок, для определения этого и требуется истинная
критика.
73
9.
Зачатие или концепция, вынашивание и рождение творческого худо-
жественного произведения, о которых говорят языки всех народов, - эти
слова метко констатируют правильное, интуитивное постижение процес-
са творчества гением языка или, что тоже, интуицией коллективного раз-
ума народов. Определение органичности творческого характера произ-
ведения писателя, а не сочиненности, деланности его или отдельных
частей произведения составляет первую задачу истинной критики *).
Второй задачей критики следует считать определение степени до-
ношенности произведения и отдельных частей его; ибо даже у великих
художников степень вдохновения не одинакова и не всегда равна самой
себе. Иногда недостаток времени, употребленного на выполнение кон-
цептированного творения, отражается на достоинстве отдельных частей
произведения и уменьшает их ценность. Иногда художник, даже под-
линный, поддается внушениям своей рассудочности, соображениям ума
или якобы «научным» положением и портит свое детище. Иногда ложная
критика, любовь к хвале и боязнь суда толпы, и другие подобные моти-
вы, также неблагоприятно отражаются на непосредственности создания.
Но это последнее случается лишь с художниками скромного калибра, так
как великие художники не могут писать без вдохновения, или вопреки
ему; непреодолимость влечения писать и писать только то, что внушает
вдохновение, у них так сильна, что они обыкновенно не могут не повино-
ваться ей, нарушать ее веления ради каких-либо других, хотя и сильных,
побуждений и мотивов, как не может не повиноваться своим импульсам,
навязчивым влечениям и идеям, автоматическим актам человека, ими
одержимый, как не может человек идти, против свидетельства своих
чувств, не может признавать зеленое за синее, испытываемое страдание
за наслаждение и наоборот, смешать сон с действительностью; свое же-
лание с чужим, голод с насыщением или жаждой, горькое со сладким.
К этим же задачам критики можно отнести и обратную задачу - ра-
зоблачение лживого искусства, исходящего из тенденции и прикры-
вающего искусной техникой и блеском ума и вымысла отсутствие под-
линного творчества. Эти положения выражены в письме Л.Толстого к
Л.Андрееву, содержащем деликатную и справедливую критику главней-
ших недостатков этого писателя: «Думаю, что писать надо, во-первых,
только тогда, когда мысль, которую хотят выразить, так неотвязчива, что
*) L ,esprit n,a point de part a la veritabl poezie; elle est un don du ciel qui I,a mise en nous,
elle sort de I,ame seule; elle vient dans la reverie; mais quioi qu,on fasse, la reflextion ne le trouve
jamais, (Joubert, v. 2, p. 29).
74
она до тех пор, пока, как умеешь, не выразишь ее, не отстанет от тебя.
Всякие же другие побуждения для писательства, - тщеславные и, глав-
ное, отвратительные денежные, хотя и присоединяющиеся к главному:
потребности выражения, - только могут мешать искренности и достоин-
ству писания. Этого надобно очень бояться. Второе, что часто встречает-
ся и чем, мне кажется, часто грешны особенно нынешние современные
писатели (все декадентство на этом стоит), - желание быть особенными,
оригинальным, удивить, поразить читателя. Это еще важнее тех побоч-
ных соображений, о которых говорил в первом. Это исключает простоту,
а простота необходимое условие прекрасного. Простое и безыскусствен-
ное может быть не хорошо; но не простое и искусственное не может быть
хорошо. Третье - поспешность писания. Она и вредна, и кроме того есть
признак отсутствия истинной потребности выразить свою мысль. Пото-
му что, если есть такая истинная потребность, то пишущий не пожале-
ет никаких трудов, ни времени для того, чтобы довести свою мысль до
полной определенности и ясности. Четвертое - желание отвечать вкусам
и требованиям большинства читающей публики в данное время. Это осо-
бенно вредно и разрушает вперед все значение того, что пишется. Зна-
чение ведь всякого словесного произведения только в том, что оно не в
прямом смысле поучительно, как проповедь, но оно открывает людям
нечто новое, неизвестное им и большей частью противоположное тому,
что считается несомненным большой публикой. А тут как раз становится
необходимым условием то, чтобы это не было».
Третьей важной задачей критики, исполнением которой она призвана
служить читателю, должно быть указание на те перлы и дары, которые за-
ключаются в разбираемом, произведении, т.е. на выдающейся интуиции,
открывающей нам подлинную сущность вещей и их отношений, формули-
рующей вечные законы человеческого духа и природы, показывающей нам
те иррациональные истины, открыть которые бессильны - пока, а может
быть и навсегда останутся бессильными, - философствующий ум и наука.
Критика должна также отметить и подчеркнуть правдивость и красо-
ту выражения этих истин, адекватную, равную значению самой истины
и обеспечивающую таким выражениям вековое или вечное существование
в языке народа и памяти человечества, в роде, например, латинских и гре-
ческих изречений, переходящих из поколения в поколение у всех народов
в течение 2 тысяч лет, библейских или индийских притч и текстов, суще-
ствующих уже несколько тысяч лет, или же - в роде отдельных стихов Го-
мера, Данте, Мольера, Шекспира, Мильтона, Гете, Шиллера, сделавшихся
ходячей монетой для выражения людских переживаний сжатым, сильным,
75
неподражаемым и прекрасным образом. Таковы многие выражения нашего
народного творчества - пословиц и басен; таковы многие стихи Крылова,
Грибоедова и Пушкина. Это - несравненные формулы несравненной ду-
ховной лаборатории художников слова, необходимые для удовлетворения
естественнейшей потребности людей, истинно и по преимуществу челове-
ческой, - стремления выражать свои психические переживания словом, и
выражать именно надлежащим, адекватным способом.
Для определения истинности и достоинства художественного про-
изведения, как у критика, так и у читателя есть только два орудия или
способа: критическое чутье, или вкус, и сравнение данного произведения
с вечными образцами в соответственной области искусства. Последний
метод, конечно, тоже предполагает наличность некоторой дозы чутья или
вкуса. Но редко, однако, в жизни встречаются люди, у которых подсозна-
тельная интуитивная сфера и источники живой силы непосредственного
чувства были бы совершенно в отсутствии или настолько забиты резони-
рующим умом, извращены и испорчены дурной практикой и привычкой,
чтобы он не мог ощутить в душе их голоса при одновременном сравне-
нии двух произведений, подлежащих его суду. Не все мы, конечно, можем
определить с завязанными глазами, по вкусу, дают ли нам Елисеевскую
мадеру или натуральную с острова Мадеры; но если нам попеременно
дают пробовать ту или другую, то, несомненно, большинство из нас,
верно укажет, которое из двух вин лучше, или настоящее. Попробуйте
указать почитателю какого-нибудь современного поэта на стихотворения
классиков, аналогичные тому, которым он сейчас простодушно восхища-
ется; пусть он сравнит их, или помогите искусно ему в этом, сравнении,
и большинстве случаев его восхищение не только остынет, но во многих
случаях он поймет, хотя бы смутно, чем это стихотворение хуже стихов,
например, Пушкина или Тютчева; по крайней мере, он почувствует, что
оно не дает ему таких переживаний, как последние, или вовсе не дает
никакого переживания, а только звучные слова, неопределенные образы
и обрывки их, или же дает мысли о вещах, а не самые вещи, во всей жиз-
ненной сложности их переживания.
Истинный критик одарен от природы более тонким и богатым чу-
тьем, воспитал и изощрил свой вкус на более частом переживании того,
что дают великие творческие произведения всех веков и народов. Даже
у обыкновенного читателя, не дерзающего, подобно критику, поучать,
других, но, тем не менее, любящего такие произведения, его бессозна-
тельная сфера выводит, переживая их, некоторые смутные интуитивные
заключения об эстетических нормах, для собственного своего употребле-
76
ния. Читатель бессознательно применяет и будет прилагать их к каждому
новому произведению, и, то принимать его, как подлинно - художествен-
ное, то отвергать, как оскорбляющее его вкус., глаз или ухо, так как лже -
художественные произведения терзают ему эти органы до невыносимой
степени, заставляя отбрасывать подобное произведение с чувством от-
вращения, или негодования за неприятное ощущение, доходящее у чут-
ких натур до степени физической боли.
Критик, призванный быть таковым, отличается от читателя - профана
и простеца - большей степенью природной чуткости, т.е. силы интуи-
ции, при сравнении переживаний, накопленных в глубине души, также и
большей развитостью вкуса вследствие постоянной практики сравнения.
Но критик должен обладать, кроме того, еще одним качеством: способ-
ностью улавливать сознанием эти непроизвольные интуиции своей
подсознательной сферы и отчетливо регистрировать их для самого себя.
Кроме того, ему необходимо еще умение так выражать для читателя свои
интуиции, чтобы он, обращаясь сознанию читателя, пробуждали в глу-
бине души последнего те эмоциональные, эстетические переживания и
интуиции, которые пережил сам критик. Как на образец такого искусства
можно указать статью Белинского об игре Мочалова в роли Гамлета, ста-
тьи М. Арнольда о Китсе, Вордсворте, Байроне, Шелли, изучения поэзии
и др., статьи Эмерсона, Сен - Бева и других.
Таким образом, вы видите, что и здесь, в критике и восприятии худо-
жественных литературных произведений, подсознательная сфера играет
главнейшую роль. Как портит творения художника тенденция, преднаме-
ренность и волевые усилия извлечь из себя то, что глубины души не дают
сами, - так умствования критика, судящего произведения искусства по
требованиям теории эстетики, или по меркам чуждым искусству, посто-
ронним, для него, дает в результате не критику, а критиканство, или ниче-
го не прибавляющие к произведениям рассуждения на политические, со-
циологические, общественные, исторические темы, - ту схоластическую
труху и историческое гробокопательство, о которых я уже говорил, и на
которые так справедливо жалуется Л.Толстой.
Они не только бесполезны для полноты переживания, но и вредны.
В вышеупомянутом сочинении д-рь Waldstein высказывает следующие в
высшей степени меткие и справедливые мысли: «Впечатления, которые
получены в раннем детстве или в позднейшие годы, должны быть воспри-
няты подсознательной частью нашей памяти, чтобы вызвать творческую
фазу эстетического настроения: пробуждение этого подсознательного
состояния духа есть единственное условие для чисто художествен-
77
ной концепции и совершенного художественного творчества. Худож-
ник даже пробуждается, так сказать, и возвращается к своей второй пси-
хической природе, если он вдруг знание своей подсознательной сферы,
которым может распоряжаться его воображение, начинает наблюдать
посредством своего критического сознательного «Я». Современный реа-
лист, или импрессионист отправляется, напротив, от другого пункта. Он
анализирует подробно реальную вещь и сознательно построит ее вновь.
Он прибегает к своей критической способности и призывает на сцену
как раз ту духовную силу, которая мешает чистому созерцанию. Он при-
влекает к сотрудничеству сознательно приобретенный опыт и терпит при
этом полную неудачу в верности выбора всех чисто художественных впе-
чатлений. Ибо необходимо, чтобы настроение, плодотворное для чи-
стого и полного наслаждения художественным произведением, было
аналогично тому, в котором он было зачато. Эстетическое настроение
также основан на подсознательном «Я», и потому оно находится в близ-
кой родственной связи с элементами, его образующими. Оно в основных
чертах своих рецептивно (пассивно - воспринимающее), созерцательно,
несомненно, коренится в личности, и поэтому оно независимо от наме-
ренности и сознательного выбора. Далее сила наслаждения зависит (в
отрицательном смысле) от отсутствия анализирующих и интеллектуаль-
ных усилий, которые могут повести к тому, что интенсивность наслажде-
ния уменьшится и его качество изменится» *)).
С этими замечаниями наблюдательного врача-психолога не может не
согласиться всякий, кто только справится опытом собственных пережи-
ваний и наблюдений над другими. Многие-ли выносят из школы любовь
к нашим классическим писателям, сжились с ними, читают их повсед-
невно в свои зрелые годы, находят в них отдых, утешение после суеты
и пошлости жизни? Многие ли любовно усвоили и пользуются несрав-
ненными красотами их языка? Увы! лучшим ответом на эти вопросы слу-
жит тот вялый, бесцветный и безжизненный, или вычурный, кричащий,
неточный и деланный язык каких-то гомункулов, или какой-то полурус-
ский жаргон, на котором теперь пишут газетах, в журналах, пишут стихи,
пишут soi-disant современные беллетристы, забывшие великий, могучий,
правдивый и богатый русский язык. И еще вящим доказательством этого
может служить - порча и одичание вкуса, о которых говорят Толстой и
Гроссе, которые сказываются в присутствии многочисленной толпы на
балаганных представлениях в театрах, и обеспечивают успех книги, со-
временных “гениев”, вроде Горького, Андреева и т.п.
*) D-r Waldstein, op. cit., s. 16.
78
Если ученик почувствовал и полюбил сокровища русской или иной
литературы, то уже непременно он, из любви и благодарности, захочет
знать историю и биографию их авторов, хотя это и не прибавит ничего к
тому, что дают ему они сами своими произведениями. Если он принял в
душу свою их произведение, текстуально запечатлел в своей памяти луч-
шие места из них; если воображаемое ими усвоено во всей живости и це-
лостности реальных переживаний подлинных вещей и отношений, су-
ществующих в мире, то - несомненно, что они, дух их, будут отражаться
и в обиходе его сознательной жизни; лучшие мысли их будут питать его
мысли, язык этих произведений будет всегда, когда потребуется, посы-
лать «желанное словцо» для меткого, точного, прекрасного и адекватно-
го выражения собственных чувств и мыслей. Но если вы своим схоласти-
ческим анализом, своими «изучениями» биографий каких-то неизвест-
ных еще и совершенно чуждых ученику Пушкиных, Лермонтовых, Гого-
лей, Баратынских и проч., своими схоластическими толкованиями о сен-
тиментализме, байронизме, романтизме, реализме, демонизме и пр., еще
более непонятными для учеников, чем-то, что желают посредством это-
го им уяснить; если вы разыскиванием каких-то главных идей, типов, об-
щественных мотивов и т.п. разобьете чудный кристалл художественно-
го произведения, невольно привлекающий глаз и радующий сердце, - то
разве поверит вам чуткая молодая душа, что аморфный, безобразный по-
рошок, который получается от ваших манипуляций, и есть чудо красоты,
созданное для человеческого наслаждения и блага?...
Т.н. обрывки мыслей о вещах, сентиментализме, романтизме, бай-
ронизме, и проч., а не знание самой вещи, то-есть, не знание самого
художественного произведения, которые выносим мы из школы, вызы-
вают в нас неприятное чувство даже при самых именах их мнимых вино-
вников - Карамзина, Жуковского, Пушкина, Лермонтова; и эти неприят-
ные школьные воспоминания отталкивают нашу молодежь от их произ-
ведений, или же делают ее к ним холодной, постыдно-равнодушной на-
всегда, или до той поры, когда новый случайный импульс не возвратит
некоторых юношей к этим источникам богатства и силы душевной. Во
дни юности по совету просвещенных руководителей, для вящего пони-
мания Шекспира, я вооружился 4-мя томами комментариев нему Герви-
нуса. После этого я так хорошо понял Шекспира, что перестал загляды-
вать в его произведения, и оставался ним совершенно равнодушным, до
тех пор, пока гениальный артист Сальвини - отец в двух пьесах, Отелло и
Гамлет, не показал мне самого Шекспира. И теперь, несмотря на все мое
глубочайшее почитание Толстого, я ему не поверю, не пойду за ним в его
79
отрицании Шекспира. Показывайте алмаз в форме бриллианта, в драго-
ценной, достойной его оправе, на пышном атласном экране , а не толки-
те его в ступе, и не тщитесь увеличить постижение его красоты и наслаж-
дение ею демонстрированием ученикам всем известного угля, из которо-
го алмаз состоит!!...
10.
Вкус, чутье, взгляд, такт, прозорливость, наитие, вдохновение- все
это члены и отчасти - синонимы интуиции, т.е. душевной деятельности
по элементам своим принадлежащие подсознательной сфере. Они врож-
денны: соответствуют, в степени своей и силе, физиологической органи-
зации данного субъекта. Но как показывают повседневное наблюдение и
опыт, они в широких границах способны к совершенствованию и разви-
тию посредством упражнений.. С изумительной прозорливостью гений
языка всех народов эти психические процессы приравнивает тожествен-
ными названиями, к различным органам чувств, дающих нам объектив-
ное познание мира, и отличающихся непроизвольностью и поразитель-
ной точностью своих показаний, а также способностью производить, не-
зависимо от нашего сознания, ряд суждений и умозаключений, необхо-
димых для достижения определенной цели. Как учит психофизиология, у
ощущений, и тождественных им по природе чувствований, есть своя ло-
гика и своя бессознательная целестремительность. Глаз, например, с по-
разительной точностью, без вмешательства сознания, вычисляет, руково-
дясь степенью сведения зрительных осей и напряжением аккомодатив-
ной мускулатуры, расстояние и величину предметов. Осязание опреде-
ляет величину, форму и вес предметов. И границы совершенствования в
этом направлении трудно даже предугадать. Некоторые дикари по запа-
ху различают металлы один от другого. Краснокожий индеец или лесной
охотник по ничтожным следам видят целые сцены, происшедшие в лесу
в их отсутствие: тут прошел зверь; а там человек, такого-то роста, белый,
или краснокожий, с ношей или без нее, старый или молодой и т.д. Неуло-
вимые для нашего слуха звуки лесной пустыни и ночи рассказывают их
ушам целые поэмы про жизнь, незримую и неслышную для нас.
Тонкость осязания и мускульного чувства у гениальных виртуозов -
музыкантов или фокусников изумительна. До чего может быть изощрена
чуткость или памятливость осязания и мышечного чувства при нормаль-
ных условиях жизни и постоянном упражнении, лучше всего покажет вам
80
следующее сообщение д-ра Worcester: “Однажды мне пришлось сделать
страшную прогулку с индейцем по нетронутому, бездорожному лесу Нью-
Фаундленда в такую темную ночь, что мы должны были держать перед ли-
цом наши ладони, чтобы не наткнуться на ветви. Индеец шел все вперед, то
огибая овраги, то огибая сваленное бурей дерево, никогда не ошибаясь, ни
разу не затруднившись, не остановившись, чтобы справиться с компасом.
Через несколько часов он вывел меня из лесу в расстоянии около 100 футов
от того места, где мы раньше вошли в лес. Я спросил его, как мог он сделать
это, он ответил: «пока я ходил, как мертвый ноги мои думали». Другими
словами: впечатления, получаемые его обутыми в мокасины ступнями от
строения и конфигурации грунта, по которому он прошел до этого только
однажды, пробуждали у него бессознательно воспоминания, давшие ему
возможность восстановить в темноте точный образ целой местности» *).
Присяжные пробовальщики чая могут определить по вкусу, с какой
плантации, какой фирмы, какого сбора данная проба чая. Опытные дегу-
статоры в больших винных подвалах могут с закрытыми глазами сказать,
какого завода вино, какой марки, разлива какого года. Конечно, если бы
они развивали свой вкус на сивухе и на изделиях пошехонских виноде-
лов, их вкус не был бы столь тонким.
Не у всех от природы, Божией милостью, такое безошибочное крити-
ческое чутье, как у Белинского или Сент-Бева. Но, если вы хотите, что-
бы у детей развился вкус, то не воспитывайте их на балаганных литера-
туре и искусстве, и не питайтесь ими сами, чтобы не развратить и не ис-
портить ваш вкус. Вот почему юному поколению до известного возраста
можно и должно читать только классических и первоклассных писате-
лей. Для детей нет ничего пагубнее и бесполезнее так называемой специ-
альной детской литературы и детских журналов. Только та книга для де-
тей хороша, которая, по продолжительному опыту времен, возбуждает и
у взрослых интерес и художественное наслаждение. Несмотря на массу
новых изделий детской литературы, множество детских поколений все-
таки присуждает премии народным сказкам, Гомеру, Даниэлю Дефо и ве-
ликому Куперу. Если дети не находят удовольствия в этих и немногих им
подобных книгах, которые были написаны для взрослых и которые де-
тям можно дать. (Библия, басни, мифы, и сказания всех народов, сказки,
некоторые произведения, Диккенса, Ш. Бронте, Эллиот, Шиллера, Гете,
Бичер-Стоу, Гофмана, Жуковского, Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толсто-
го и другие) - то пусть они бегают на дворе, в лесу, в поле, или играют:
это несравненно полезнее для развития и воспитания их подсознатель-
*) Worcester, op. cit., p. 23.
81
ной сферы, а следовательно - души и ума, чем сиденье за книжками так
называемой специальной литературной фабрикации для детей.
Думаю, что излишне говорить, насколько противоестественны, неле-
пы и не педагогичны затеи поощрять детей и юношей к якобы «художе-
ственному» творчеству путем печатания журналов, составляемых юны-
ми авторами: мотивы самолюбия, авторского в особенности, плохое пе-
дагогическое средство вообще, а для обнуружения и развития растущего
таланта мотивации одобрения читателей и желание славы - в особенно-
сти вредны. Не поощрять, а сдерживать нужно подобный писательский
зуд; пусть он остается в тайне, пока непреодолимая сила, влекущая вы-
разить плод истинного художественного дара, созревши в тиши в глуби-
не подсознательной сферы, не преодолеет все преграды. Иначе, вы уве-
личите и без того многочисленные ряды никому ненужных писателей,
умеющих более или менее искусно писать, но не имеющих в душе того,
что выразить; искусственно сфабрикуете несчастных людей с раздра-
женным самолюбием - vatum irritabile genus”, - вредных паразитов на на-
родном теле.
11.
Импульсивное влечение, непреодолимая сила, побуждающая к твор-
честву у художников - Божией милостью, настолько могущественно, что
овладевает ими всецело, покоряет их своей власти настолько, что они те-
ряют личную волю и повинуются другой - не их, а сверхличной - воле.
Позитивист-психолог Рибо называет это: «I,obsession creatrice» - одержа-
ние, навождение творчества, и констатирует также другие его характер-
нейшие признаки: внезапность, непреднамеренность, бессознательность,
как результат его происхождения из подсознательной сферы, и сверхлич-
ность: «По-видимому установлено, что гениальность или, по крайней
мере, богатство изобретательности зависит от подсознательного (субли-
минального) воображения, а не от другого, сознательного, поверхностного
и по сущности своей и быстро истощаемого. Одно самопроизвольно, ис-
тинно, другое - искусственно поддельно. Вдохновение не что иное, как
подсознательное воображение, и является только его частным случаем»*).
Художники в моменты творческого вдохновения не могут нарушать
велений этой силы, направлять ее внушения своим ограниченным инди-
видуальным рассудочным сознанием. «Если, говорит доктор Waldstein,
*) L,imagination creatrice, p.p. 43, 48.
82
художественное произведение делается иногда вместилищем идеи или
намерения вне своей существенной формы, то от этого страдает его чи-
стота как художественного создания, и не достигает своей цели его при-
зыв к эстетическому настроению, хотя, пожалуй, оно еще и может доста-
точно служить для другой цели, но какой-нибудь цели второго порядка,
которая принадлежит к области ведения археологов, историков, литера-
туры или коллекционеров»*).
Когда сознательное «Я» вновь приобретает власть и контроль, ху-
дожнику невозможно воспроизвести то же настроение усилием воли:
музы улетели в свое отечество. У выдающихся художников и поэтов та-
кое вдохновение, художественное озарение, упоение. наитие составляют
длительное состояние их духа; почти постоянное и деятельное - у гениев.
Такие души, по счастливому выражению профессора Даудена: «не столь-
ко потомки и отпрыски их непосредственных предков, как всего челове-
ческого рода», Отсюда универсальность их творений, непогрешительная
мудрость их и абсолютная красота формы, в которую они облечены.
Эти сверхличные характеры, говорит Лосский, выходят за пределы
своего тела и своего «Я», с большею живостью схватывают интуитивно
стремления внешнего мира, страдания и радости других людей, социаль-
ные течения, гармонию внешнего мира, объективные связи между веща-
ми и следуют этим данным» (из объективного мира) стремлениям, ино-
гда даже во вред своему телу и своему «Я». Эти люди ведут сверхличное
существование **). Яков Беме говорит: «заявляю перед лицом Божьим,
что и сам не знаю, каким образом происходит все это во мне, помимо
моей собственной воли. Я пишу потому лишь, что меня вдохновляет дух,
сообщающий мне великое и дивное знание»***).
Моцарт описывает свой процесс творчества следующими словами:
«Откуда и как - этого я не знаю, да и я тут ни при чем. Мысли, которые
мне нравятся, я удерживаю в голове и напеваю их про себя, по крайней
мере, как замечают другие. Если я запоминаю свою мысль, то тотчас же
появляются одно за другим соображение, для чего можно было бы упо-
требить такую кроху, чтобы сделать из нее паштет, соображения о кон-
трапункте, о звуке различных инструментов. Это разгорячает мою душу,
в особенности, если мне ничто не мешает: тогда мысль все разрастается,
и я все расширяю и уясняю ее, пьеса оказывается почти готовой в моей
голове, хотя бы она и была длинна так, что впоследствии я охватываю ее
*) Waldstein, cit., s. 17.
**) Лосский. Основн. Учен. Психологии с точки зрения волюнтаризма.
***) Ribot, op. cit., p. 281.
83
в душе одним взглядом, как прекрасную картину или красивого человека,
и слышу ее в воображении во все непоследовательно, как она должна
потом выразиться, а как бы сразу, в целом. Вот это так пирушка! Все
изобретение и обработка происходит во мне, как в прекрасном глубоком
сне; но такой обзор всего сразу – лучше всего». Это описание, замечает
Лосский, - важно особенно теме, что показывает, каким образом худо-
жественное произведение может обладать внутренней гармонией; оно
переживается художником как сразу, непосредственно данное единство,
в котором нет прежде и после, и потому не может случиться, чтобы ко-
нец не сошелся началом».
Добросовестный научный исследователь - позитивист, профессор Ribot
должен признать, что “сознание строго подчинено условию време-
ни; бессознательная сфера - нет; этой разницей, не говоря уже о дру-
гих, нельзя пренебрегать и она может содействовать постановке других
проблем». «Служило всегда источником удивления, пишет доктор Waldstein,
каким образом Шекспир, воспитание которого должно было быть
одни из самых простейших, мог открыть такие истины, которые толь-
ко ученейшие по различным специальностям могли познать. Я решаюсь
утверждать, что это может быть объяснено только, если мы примем по-
ложение, что он получил их, как прирожденное зрение, которое не было
затуманено всеми деталями методического исследования и анализа, кото-
рыми вооружен человек науки. Глаза поэта привыкли к сильному свету
и живым впечатлениям, которые приходят нему без поисков, без усилий
закрепляются им в себе и употребляются в дело. Его впечатлительность
и восприимчивость острее, чем у нас, ибо его подсознательное “Я”, пи-
таемое самой природой, с самого первого детства, гораздо естественнее
развито, потому что развивалось свободно, без ограничивающих впечат-
лений намеренно направленного наблюдения»*).
«Творения гения носят себе, говорит д-р Worcester, - отпечаток Уни-
версального Духа. Универсальность и составляет наиболее характери-
стическую их черту. Они не обращены одному поколению, не ограниче-
ны одним местом, но они везде дома и современники во все времена”.
Ницше, сам прирожденный поэт исказивший свое творчество своим
сознательным философствующим «Я», говорить, что «какое-то Высшее су-
щество пользуется художником, как орудием, чтобы строить эстетические
миры и подготовляет себе вечное наслаждение; что только гений облада-
ет некоторыми сведениями о вечной сущности искусства, поскольку он в
акте художественного творчества сливается с первоначальным художни-
*) Op. sit., s. 11.
84
ком мира. Обладающий волей и преследующий свои эгоистические цели
индивидуум может быть лишь противником, а не источником искусства».
Да! По словам арабской мудрости «ученый и философ знает, а вдохно-
венный человек видит вещи» не только вещи, прибавлю я, а и сокровенней-
шие отношения между вещами, между нашими переживаниями внешнего
мира и внутренними - личными. Его подсознательная сфера правдива и
объективна. Я уже раньше указал вам не без цели на эти признаки, объек-
тивность и правдивость, находимые при наблюдениях и экспериментах
со сомнамбулами и при гипнотических внушениях, когда сознание спит, а
на сцене действует подсознание, коренная личность человека.
И эта сфера подсознательного дает нам истинное, не раздробленное
на атомы знание. как наука, синтез всей вещи, вспых переживаний
как рационального ума, в нее погрузившихся и в ней сохраняющихся,
так и иррациональной стороны души - стремлений «моих» и стрем-
лений других вещей, - иначе сказать - синтез ума, чувств, желаний и
воли. В душе поэта - микрокосмос. Не пустые слова, глубокие реальные
истины выражены истинным поэтом Баратынским о другом величайшем
поэте в стихотворении на смерть Гете, которое так прекрасно, что я реша-
юсь, вам здесь его напомнить:
«Погас... но ничто не оставлено им
Под солнцем живых без привета;
На все отозвался он сердцем своим,
Что просит у сердца ответа:
Крылатою мыслью он мир облетел,
В одно беспредельном нашел ей предел.
Все дух в нем питало: труды мудрецов,
Искусств вдохновенных созданья,
Преданья, заветы минувших веков,
Цветущих времен упованья:
Мечтою по воле проникнуть он мог
И в нищую хату, и в царский чертог.
С природой одною он жизнью дышал;
Ручья разумел трепетанье,
И говор древесных листов понимал,
И чувствовал трав прозябанье;
Была ему звездная книга ясна,
и с ним говорила морская волна.
Изведан, испытан им весь человек»
85
12.
На основании сказанного, я полагаю, для вас становится понятным
выставление мною в начале положение Э.Гроссе, что художественное
произведение только тогда действительно служит общественным
интересам, когда он служит истинным интересам художественно-
сти, а не предъявляемым к нему требованиям намеренно и непосред-
ственно служить интересам общественным.
Раз художник будет преследовать какую-либо цель, кроме осущест-
вления велений властно говорящего голоса своей творческой подсозна-
тельной сферы, его произведение уже не будет отражать непосредствен-
но созерцаемую в его внутреннем переживании истинную сущность
вещей. Объективность нарушится вмешательством его воли, его
личных стремлений и идей. Далее: такое нарушение законов творче-
ства уничтожит полноту, законченность, внутреннюю гармонию и красо-
ту продукта творчества, даваемые ему интуитивно: это в свою очередь,
помешает полноте эстетического переживания произведения читателем,
следовательно, лишит художественное произведение жизненности и
действенной силы. Ибо огромное социальное влияние искусства может
обнаруживаться только путем воздействия на отдельные личности,
вызывая в них известные перемены, воспитывая. возвышая их дух, об-
легчая им земное бытие, поднимая их чувственный и нравственный тон,
уясняя им интуитивным путем глубочайшую сущность мира и отноше-
ний между миром и человеческой психикой, давая им то, чего не может
дать рассуждающий ум, именно - мудрость.
Я чувствую саркастическую улыбку на устах некоторых из моих слу-
шателей при этом слове, незаслуженно у нас опошленном. Необходимо
восстановить его истинное значение: «Penser ce que I on ne sent pas c est
meme. Tout ce qu on pense il faut le penser avec son etre tout entier ame et
corps”, гласит золотое изречение J. Joubert . Hеобходимо гармоническое
слияние нашей сознательной мысли со сферой подсознательного, огром-
ной, правящей нами и миром, нужно слияние нашей сознательной мысли
с интуицией, чувством и волей . А это самое и делает мудрость*).
В нашей быстро бегущей жизни на каждом шагу ждут нас вопросы,
от решения которых зависит тот или иной ход осуществляемых нами дел,
участь других людей, главным же образом - будущность собственной на-
шей жизни, нашей личности. В жизни нам нужно делать немедленно вы-
*) “La sagesse est une science par laguelle nous discernons les choses qui sont bonnes a
l,ame, et celles qui ne le sont pas. Elle est la science, des sciences, car elle en connait seule la
valeur, le juste prix, le veritable usage, les dangers et les utilites”. J. Joubert, t.1, p. 241, 260.
86
бор, постановлять решения, так или иначе отнестись к тому или друго-
му лицу, избегнуть такого-то шага, сделать одной. Из тысячи возможных
сцеплений обстоятельств, причин и следствий выбрать немедленно одно
и выбрать наверняка, чтобы достичь желаемого результата. Наше созна-
ние работает во времени, очень и очень мешкотно, только подсознатель-
ная сфера, как мы видели, не знает времени, она-то и делает выбор в та-
ких случаях моментальной интуицией, созерцающей полноту возможно-
стей предстоящего акта.
В ней накопляются опыты переживаний, идеальные образы всех
возможностей, всех неизбежных результатов и последствий известной
причины. Их всех бесконечных последовательностей, существующих
во вселенной, науке известна и будет всегда известна лишь ничтожная
доля, и из этой ничтожной доли знания, доступного всем наукам и запи-
санного во всех книгах, вмещающихся во всех книгохранилищах мира,
единичное сознание за краткий период земного бытия человека, даже
при гениальных способностях у него, может усвоить ничтожную долю
сведений, накопленных человечеством за тысячи лет его существования.
А жить и действовать надо, надо безотложно, моментально давать на об-
стоятельства свой ответ - поступком или воздержанием от него; словом
или молчанием; унынием или радостью; гневом или смирением и покор-
ностью… La raison ptut nous avertir de ce qu il faut eviter le coeur seul dit qu
il faut faire”*). Итак, обстоит дело не в одной практической деятельности,
но и в науке. когда она прилагается к жизни с ее миллиардами возмож-
ностей, не предусматриваемых наукой; тем более - в искусствах. И вот
тут-то интуиция, творческое воображение, взгляд, такт, вкус, чутье и т.д.
выручают бедный, беспомощный ум человека… Это и есть мудрость.
Искусство, в особенности художественная литература, развивает спо-
собность воображения, его творческую сторону и обогащает и стимули-
рует нашу подсознательную сферу, т.е. ту сторону нашей души, которая
так важна для жизни и преобладает в ней, и на воспитание которой, ми-
моходом сказать, в наше время не обращается почти никакого внимания
резонерами-воспитателями позитивной школы.
Далее: в произведениях искусства накоплены неисчислимые богатства,
именно результаты интуиции гениальных и талантливых людей, одаренных
этой способностью в высочайшей мере. И они, эти богатства, в нашем рас-
поряжении, если только мы эстетически подготовлены к их восприятию.
Кроме того, в произведениях искусства к наши услугам поставляют-
ся, исследуются, и разрешаются многие проблемы жизни человеческой,
*) J. Joubert.
87
имеющие для рода человеческого и отдельной личности первостепенную
значительность. Таковы проблемы нравственной жизни человека, жизни
его сердца и воли. В произведениях искусства мировых гениев иссле-
жены и открыты такие глубочайшие тайны морального бытия человека,
непреложнейшие законы этого бытия и жизни, которые могут быть пре-
взойдены лишь теми, что открыты и открываются в религиозных тво-
рениях. Такова, например, постановка вопросов нравственной жизни в
Анне Карениной, Власти Тьмы, в Преступлении и Наказании, Братьях
Карамазовых, Сне Смешного Человека, в Моцарте и Сальери, Скупом
Рыцаре. Таковы, например, интуитивные решения и показание их нам,
читателям, в несравненных святочных рассказах великого Диккенса:
Одержимый, Гимн Рождеству, Колокола, Сверчок за печкой.
И это должно называть «мудростью» в отличие от данных ума и рассу-
дочной способности. Колоссальный ум Вольтера осуждал и исправлял, для
улучшения их, произведения Шекспира… Кто читал и читает драматиче-
ские произведения «царя мысли» ХV111 века? Кто не читал, не знает хотя
нескольких пьес мудрого ланкаширского поселянина ХV1 -го? Многие - ли
знают созданного по рецепту умнейшим и образованнейшим талантом Лес-
сингом “Натана Мудрого”, и кто не знает подлинного, живого еврея - Шейло-
ка, создание Шекспира? Выдающийся ум Раскольникова все обдумал, все
предусмотрел, все рассчитал, все шансы сообразил, чтобы себя не выдать,
чтобы оправдать свою теорию; мудрый следователь, по этой самой рассу-
дочности, рассчитанности действий, их теоретичности, и открыл, что вино-
вник убийства старухи закладчицы - интеллигент Раскольников. Умный бо-
гач наполнил житницы и амбары свои и говорит душе: ешь, пей, и веселись!
А мудрость: ты завтра умрешь, где же твои богатства? Чудак-мудрец, жив-
ший в бочке, удивил умнейшего и славнейшего из царей, полубога, вопро-
шавшего, что сделать для него, - своей гордой просьбой: «отодвинься, брат,
немного: ты мне солнце заградил». Такова мудрость.
Если науки сокращают нам опыты быстротекущей жизни, то му-
дрость эти опыты предваряет, переживает их раньше, чем они были
осуществлены, и тем дает нам возможность жить и действовать. Эту-то
мудрость и почерпаем мы из идеальных переживаний художников. SANS
modele et sans un modele ideal, nul ne peut bien faire (J Joubert).
Это еще не все благодеяния, которые истинные творцы - художники
всех эпох и народов оказывают нм, простецам - читателям. «Познай са-
мого себя» - гласит мудрость. Ибо не знает ни сам человек себя, ни на-
ука не знает всех тех непредвиденных возможностей, скрывающихся в
глубине человеческой души. «Наше обыкновенное сознание не что иное,
88
как частный случай сознания, отделенного как бы тонкой перепонкой от
нескольких других, которые ждут благоприятного момента, чтобы прид-
ти в действие», - говорит в одном их своих последних сочинений уче-
ный психолог, профессор Джемс*). Наши стремления, желания, чувство-
вания, мысли так сплетаются между собой, что мы не можем распутать
этот моток, даже тогда, когда он доходит до нашего сознания; не в состо-
янии оценить значение мотивов и причины их и наших действий и оши-
баемся, судя о себе и о других. Что же говорить о том - а это почти всегда
бывает, - когда эти мотивы лежат в глубине души, в нашей подсознатель-
ной сфере, в сознании же всплывают только их производные: стремле-
ния, чувства и мысли? Тогда мы бродим в темноте, пока гениальное твор-
чество не представит нашему созерцанию сразу все нити наших поступ-
ков и мыслей и связи их с потаенными нашими стремлениями и чувства-
ми, пока оно не осветит самые отдаленные уголки и изгибы души ярким
изображением их в идеальном переживании автора - художника.
В цепи стремлений, составляющих, как я уже говорил в своем месте,
главную основу и причину всех остальных психологических пережива-
ний, - в этой цепи трудно определить, что является причиной, что - це-
лью, что является средством. Вот - филантроп, о деятельности которого
вещает стоустая молва: он почитает себя таким, между тем не стремление
добру, не простая любовь к другим людям, а стремление слышать их по-
хвалы, получать себе одобрение со стороны людей, видеть их внимание
и почтение и т.д. им движут в действительности, потому что благотворит
он не в тайне.. Сальери говорит про себя:
«Родился я с любовью к искусству,
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался; - слезы
Невольные и сладкие текли....
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два-три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки мной рождены,
Пылая с легким дымом исчезали».
И он сам, и другие думают, что бескорыстная любовь к искусству
*) W. James. The varieties of religious experience.
89
движет им: правда, он любит музыку: но еще сильнее любит себя и жаж-
дет славы. Домби - отец полагает, что он любит сына; да, но еще сильнее
себя, и удовлетворение собственной гордости. Алексей Александрович
Каренин прощает Анну, мучительно страдая. Мы умиляемся высотой его
христианского смирения; но он сам умилился пред самим собою, и как
только художник показал нам это, моральное значение его поступка пада-
ет для нас, и мы узнаем его истинный, мутный источник. Nos affections,
en effet, sont a nos actions ce les idees sont aux mots Le point essentiel, en
morale comme en logique, est que les premieres soient bonnes.
Я взял примеры довольно простых сцеплений наших стремлений и
чувств. Время не позволяет мне привести сложнейших, изображение ко-
торых вы находите, например, в произведениях Толстого или Достоев-
ского. Разве мы можем распутать запутанный клубок душевных движе-
ний так, как распутана и показана нам душа молодого князя Болконского,
Левина, Великого Инквизитора, Раскольникова, Мити Карамазова, при-
знавшего в глубине души, что он убийца, хот он и не убивал фактически
своего развратного, низкого и гадкого отца. И Ив. Карамазов и Алеша
должны признать, что все виноваты, все думали, что не зачем жить на
земле подобным гадинам, как их отец.
Но каким же образом достигается художником это сердцеведение, эта
прозорливость?
Никакой сознательный анализ прямо не достигает глубины подсозна-
тельного:
«Кто испытующим умом
Проникнет бездну роковую
Души коварной? Думы в ней
Плоды подавленных страстей,
Лежать погружены глубоко,
И замыслы давнишних дней,
Быть может зреют одиноко».
Только в моменты вдохновения, разделения сознания, одно сознание
может созерцать другое и постигать его интуитивно, непосредственно.
Так, любящая мать постигает своего ребенка тоньше и быстрее, чем уче-
ный психолог - отец. Люди, прожившие долго вместе, в согласии и любви
между собой, без слов постигают помыслы друг друга, затаенные жела-
ния, тщательно скрываемые от другого неприятные тайны. Они живут
«душа в душу»- определяет метко таких друзей или супругов всевидя-
90
щий гений народного языка. Да! душа может постичь, может влиять на
другую непосредственно. Как? - мы не знаем вполне; но в виду накоплен-
ного человечеством и наукой опыта мы должны признать этот факт.
13.
Вы знаете, что создавая своих «детей» - мнимых, но живых существ-
художники видят и слышат их, их голоса, жесты, поступки, все события их
жизни; они подлинно существуют и живут для них. Они родятся, растут,
воспитываются, умирают пред их внутренним оком. Они имеют для них
значение реальных людей: как о таковых говорят они с друзьями и близ-
кими: пишут так о них в своих письмах. Они сами любят, жалеют, состра-
дают, негодуют на них, плачут о них. И не пустые это слова: «над вымыс-
лом слезами обольюсь» - правдивого Пушкина. Поклонники и поклонни-
цы их творений пишут им письма о том, чтобы автор женил или излечил,
или спас, пощадил приговоренного им к смерти героя. Как ни плачет сам
автор, как ни умоляют его заступники, он уморит или накажет своего не-
счастного героя, если того требует фатальный ход событий. Он сам вызвал
их, как Бог, к жизни наделил их такой или иной душой, но дальше он не
властен, как Бог, над их дальнейшей судьбой: они, как и действительные
люди «сами куют себе свою судьбу», они независимы от воли их творцов:
они свободны, и в тоже время обречены фатально своей судьбе.
Мало того: они, дети художника, преследуют своего отца, не дают
ему покоя ни днем, ни ночью, пока не завершит он труда, не пустит их
гулять по свету. «Отсутствие улиц, пишет Диккенс из Лозанны, продол-
жает мучить меня самым странным образом. Это положительно какая-то
мозговая болезнь; если бы они были здесь, я право, не стал бы ходить по
ним, днем, но ночью я чувствую в них сильнейшую потребность. Я поло-
жительно не могу освободиться от преследующих меня призраков, пока
не затеряю их где-нибудь в толпе». «Мой рассказ («Колокола»), пишет
он в другом письме к Форстеру, - преследует меня целые дни, он овла-
дел мною и влечет меня по своему произволу». «С тех пор, говорит он в
письме к другому лицу, - как при начале второй части я представил уже
себе, что должно случиться в третьей, я страдал и волновался, как будто
все происходило в действительности. Я не спал по ночам. Кончив писать
вчера, я должен был на время запереться себя в комнате, так как лицо мое
до смешного опухло от слез».
«Объект, пишет поэт Грильпарцер о минутах творчества, выделяется
91
из обычного уровня своей среды, он озаряется весь, выступает рельефно;
он получает телесную оболочку, движется, живет». «Только тогда, заклю-
чает он свой рассказ, когда продукт творчества был целым миром для
художника, только тогда он будет действительностью для других»*).
«В моменты творчества поэтическая идея, пишет поэт О. Гансен, ста-
новится поэтическим Кобольдом, всемогущим повелителем, паразитом,
так сказать, живущим во мне. С этого момента она не более ни менее
как центр вселенной, маяк в океане существования, источник истины, бо-
гиня счастья, волшебная принцесса заколдованного замка, обетованная
страна восходящего солнца и заходящего месяца, евангелие будущего.
По способу влияния своего, она может быть лучше всего сравниваема с
жезлом или взглядом гипнотизера»**).
У одной американской романистки, признания которой сообщает в
своей книге д-рь Waldstein созданные ею человеческие образы, в некото-
рой фазе ее жизни, приобрели такую степень жизненности, так насиль-
ственно ворвались в ее сознание, что ее собственная индивидуальная
жизнь подвергалась опасности быть расстроенной: тогда, чтоб только из-
бавиться от их принудительной силы, она была вынуждена рассказывать,
что происходило в ее душе совершенно независимо от ее воли. Между
тем, как она писала то, что являлось в лихорадочном действии пред ее
умственными очами, причем ее перо не могло поспевать в скорости за
жизненными переменами мира ее фантазия, которого он была только
зрителем, - она была растрогана до слез, или радовалась тем положениям
и картинам, которые пред ней развертывались.
Так, или почти так, описывают все правдивые художники моменты
своего творчества. Быть может, подсознательная сфера художественных
гениев, еще более огромная, восприимчивая, и деятельная, чем у обык-
новенных смертных, при процессе творчества так же разделяется на мно-
жество вторичных личностей, как разделяется она у гипнотизированных
или больных с раздвоением личности, о чем я говорил вам раньше?
Года три тому назад известный американский невропатолог Morton
Prince написал целый волюм об одной особе, у которой нормальное “Я”
распалось на 3 личности, жившая в ней единовременно, каждая особой
жизнью, имевшая каждая особый характер, ум, желания, способы думать
и чувствовать, свою мораль, свой facon vivre. Посредством долгого пси-
хологического лечения M Prince воссоздал у больной синтез 3 личностей
в новой - четвертой.
*) Ribot, op. cit., p. 282.
**) Religion und Medicine, p. 30.
92
Как знать, может быть, художники созерцают действительно, свою
огромную душу, разделившуюся на личности создаваемых ими существ,
и следят за тем, что действительно живет в этих существах, и сообраз-
но чему эти сотворенные существа должны жить, чувствовать, желать,
поступать и мыслить. Кто знает! «О если бы я мог передать вам, писал
Диккенс Форстеру, - хоть половину того, что перечувствовал, пока писал
Копперфильда! Мне кажется, как будто с этой книгой я посылаю в туман-
ный свет часть самого себя»!
И эта часть писателя, посланная в свет, силою художественного твор-
чества внедряется в глубины душ десятков и сотен тысяч людей: личность
художника, или частица ее, поселяется в подсознательной сфере читателей,
живет там, влияет на нее и, всплывая над порогом сознания, вступает в глу-
бине их души в неведомые, непредвидимые комбинации с ее собственным
богатствами. Как все живое, она - эта продукция художника - активна, она
заразительна, она вызывает подражание, или напротив, задерживает, тор-
мозит рост и жизнь других сложных комплексов психической сферы.
Всякое психическое переживание есть действие внутри нас, и начало
наших действий вне нас - наших поступков. Всякий поступок указывает
дорогу своим повторениям «Покажите мне, совершенно справедливо го-
ворит Эмерсон, человека, который бы совершил какое-нибудь действие
и не стал бы жертвой и рабом своего действия. То, что мы уже сделали,
требует и принуждает нас повторять то же самое и еще и еще. Первый
шаг, который должен был быть только опытом, становится клятвенной
присягой на верность.
Произведение художника посеяло семена, какие плоды принесут
они? Кто знает. Для выяснения этого нужны года, жизнь человека, жизнь
целого поколения, быть может, не одного. Только тогда по плодам будет
познано дерево, т.е. личность писателя.
Вот в это то главнейшая задача истинной критики: определить чутьем
настоящие моральные основы творческой личности писателя. «Талант, -
говорит Эмерсон, - один не может создать писателя. За книгой должен
быть человек, личность, которая, по прирожденным качествам своим,
ручается за те доктрины, которые она проповедует, и которая затем и су-
ществует, чтобы видеть и констатировать вещи именно так, а не иначе,
воспринимая их только ради их самих». Ибо идеи писателя художника,
его убеждения, направление и тенденции сознательного «Я» определить
может всякий без особого труда и без помощи критика. Да и не имеют
эти идеи, как мы видели, существенного значения в художественном про-
изведении, и не этим оно важно: идеи можно вычитать в любой научной
93
или социологической книжечке, более ясно, более определенно и доказа-
тельно. Только умственная лень и поверхностное мышление будет искать
их в беллетристических произведениях. Но предсказать на первых шагах
нового писателя, что это будущий Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев,
Достоевский - будущие воспитатели поколений, для этого нужно гени-
альное чутье Белинских. А чтобы фактически проверить качество и меру
их воспитательного влияния на молодые поколения, степень способно-
сти внедрения их произведений в души, их долговечности, - для этого
нужны опыты десятков и сотен тысяч людей.
Вот почему нельзя рисковать растущими душами юношей - на людях
опытов не делают, - и давать им, до известного возраста, читать новые
произведения текущей литературы. Для этого должны служить классиче-
ские произведения. С ними и над ними человечество уже сделало опыты
и наблюдение; они оправдали свое существование и живут десятки, сот-
ни лет, тысячелетия, несмотря на смену поколения, эпохи, модных идей
и увлечений, несмотря на накопление новых научных знаний. Они не-
многочисленны, но они дают так много, что не только для чтения в юных
годах, - их хватит для чтения на всю жизнь.
Всякая личность, которая больше и сильнее нас, нас подчиняет. Бли-
зость к ней заражает нас; ее стремления, способы чувствовать и мыс-
лить становятся и нашими. «Беседуя часто с человеком сильного духа,
говорит Эмерсон, мы очень скоро приобретаем привычку смотреть на
вещи одинаково с ним, и при любой случайности мы предугадываем
его мысль». Если эта богато одаренная от природы личность, в основах
своих моральна, она возвышает нас незаметно для самих. Все, кто имел
завидное счастье в жизни испытать это на себе, те не нуждаются в до-
казательствах. Вспомните восторженные отзывы всех, кого сталкивала
судьба со Станкевичем, Грановским, Белинским, с д-ром Гаазом! Вспом-
ните наши собственные переживания при встречах с более одаренными
товарищами: как увлекали вас они, смотря по натуре своей, или вверх - к
добру, или вниз по ступенькам - к аду!
И вот, постоянное общение с творческим духом великих воспитате-
лей человечества возвышает индивидуума, а через него - общество. В
этом и заключается великая социальная служба искусства. Глубокая ис-
тина в изречении: «Я создаю из вещей мира поэтические произведения, а
моральное чувство, делает меня самого поэтическим произведением».
Возвышая людей морально, великие художники, таким образом, со-
действуют приближению будущей поэтической гармонии в отношениях
людей между собою и к миру…
94
14.
Я кончаю, Милостивые Государи, свои чтения, но я только начал на-
ложение неисчерпаемого предмета.
Но уже и сказанного мною достаточно, чтобы сделать следующие
выводы.
Все переживания субъекта, как воспринятые его сознанием, так и не
опознанные им, т.е. не выделенные из огромной массы целостного пере-
живания им мира, не пропадают.
Следы их сохраняются в подсознательной сфере. Они не просто со-
храняются, а живут, т.е. процесс их соединения между собой и новыми
переживаниями продолжается весьма деятельно.
Таким образом, подсознательная сфера имеет огромный запас мате-
риалов для деятельности нашей сознательной мысли; без этого запаса
мышление было бы невозможно.
Сочетание этих материалов нередко прямо всплывает в нашем созна-
нии, и последнее получает в виде готовой интуиции то, над чем работала
мысль долго и нередко бесплодно. Такой синтез имеет то преимущество,
что ему не присущи односторонность и частичность критических синте-
зов, оперирующих главным образом над материалами, доставляемыми
ему внешними органами чувств; сознание работает лишь над представ-
лениями о вещах, а не целостным переживанием всей вещи, какое полу-
чаем мы при работе всех сторон нашей физической и психической при-
роды при нашем соприкосновении с миром не «Я». В такие переживания
входят не только ощущения, представления и прочие элементы интеллек-
туальной деятельности, но наши стремления, воля и чувство.
Целостность переживания и его последующих идеальных воспроизве-
дений представляет более шансов для усмотрения и открытия полной ис-
тины о данной вещи и вещах, ибо мы переживаем не только самую вещь,
но и ее закономерные отношения и связи с другими вещами и с нашей че-
ловеческой психикой. Следовательно, и шансы интуитивного усмотрения
и открытия законов природы и постоянных истин о вещах, больше при гар-
моническом сочетании деятельности нашего ума е деятельностью других
сторон нашей природы: подсознательной и иррациональной.
Далее: в подсознательной сфере находятся и источники, из которых ро-
дятся побуждения для работы нашего сознания, нашего критического ума,
именно, - интерес к познаваемому, стремление к знанию и любовь к исти-
не. Они-то дают возбуждения нашему сознанию и интеллекту. Без этих воз-
буждений критическая работа нашего ума, даже самое признание истины за
95
истину, делается невозможным, и умственная жизнь, гаснет. Эти же возбуж-
дения, исходящие из глубины души дают нашей сознательной работе лейт-
мотивы, направляющие ее в ту или другую сторону, к той или другой цели, к
добру или к злу. Без этого наш ум лишь кружится в «действии пустом».
Если эти источники, питающие сознательную сферу, возбуждающие и
оживляющие ее деятельность, иссякают, то вянет и мысль, и психическая
жизнь; тогда человек болеет или выходит из жизни кончая ее самоубий-
ством, ибо жизнь теряет тогда смысл и цену. Последние не содержатся в
рациональной области нашей души; интерес и цели жизни указываются
уму из другой сферы нашей души.
Следовательно, необходимо заботиться о развитии и воспитании это-
го первичного, большого нашего «Я», и не сводить все дело воспитания и
обучения лишь на сознательное, резонирующее «Я», а этим – то и грешат
современные родители и педагоги.
Далее необходимо помнить, что подсознательная сфера сохраняет
следы почти всех впечатлений, даже полученных на первых днях нашей
жизни, и что, следовательно, воспитание ребенка начинается с момента
появления на свет.
Впечатления первого детства важнее всего последующего воспита-
ния, как по сравнительной огромности запаса тех знаний о вещах, кото-
рые ребенок в это время приобретает, так и по огромной определяющей
силе этих впечатлений, дающей направление всему будущему развитию
и характеру личности.
Нельзя легкомысленно думать, что с вредными впечатлениями дет-
ства можно будет бороться потом путем сознательного воспитания, или
что знание ребенка, только тогда имеет цену и значение, когда оно полу-
чено им сознательно.
В первом случае педагог или воспитатель, ошибочно и самонадеян-
но, предполагают, что они могут узнать о тех вредных впечатлениях,
которые ребенок получил раньше. Увы! Это бывает редко, и этот враг
бывает видим только в момент соприкосновения с ним ребенка; а когда
это впечатление оставило свой след в глубинах подсознательной сферы,
то в большинстве случаев ни сам ребенок, ни его воспитатели уже его
не видят, не знают о нем, и наблюдая прискорбные явления в развитии
ребенка, не знают, чему их приписать; они видят результаты влияния, но
не объекты, его вызвавшие.
Во втором случае переоценка значения сознательности при усвоении
знаний ведет к тому, что живая сила деятельности подсознания оценивает-
ся слишком низко; вследствие этого сокращается, во-первых, значительно
96
возможный срок обучения; а во-вторых, ребенку причиняется невыразимая
скука, вызывающая у него отвращение к самому приобретению знания, ког-
да ему толкуют и заставляют изучать по книге то, что его подсознательная
сфера уже давно знает и применяет к делу, но чего ребенок не умеет лишь
выразить в терминах сознательной мысли, в виде логических определе-
ний. Таковы, например, так называемые предметные уроки, где ученикам
приходится на самом деле не наблюдать предмет, а разгадывать шарады,
т.е. вопросы учителя; ибо ребенок не может понять чего от него учитель
хочет, задавая вопросы в роде; птица покрыта перьями, а лошадь?... И уче-
ник не понимает, отчего учитель сердится, когда ему отвечают: «попоной»
или «шкурой» Или например, заботы и масса труда, затрачиваемого на так
называемое сознательное чтение или сознательно-грамматическое право-
писание: гораздо скорее достигается и несравненно полезнее и прочнее
умение читать и умение правильно писать; они и достигнуты могут быть
ребенком гораздо раньше того времени, когда развивается привычка ра-
ботать сознанием. Да впоследствии эти умения дадут ему более прочный
фундамент для опознавания и уяснения этих знаний сознанием.
Сознательное знание вовсе не гарантирует правильности и своев-
ременности его применения. Ученик отлично может знать все правила
грамматики и делает ошибки на каждом шагу, - ошибки, которые он вам
объяснит тут же и скажет относящиеся сюда правила. Можно прекрас-
но знать теоретически все медицинские или инженерные науки, и быть
никуда негодным врачом или инженером, а тем более - неспособным
двигать вперед, разрабатывать научно свою специальность. Лишь зна-
ние, вошедшее в плоть и кровь, т.е. погрузившееся в подсознательную
сферу и там образовавшее прочные органические связи со всеми други-
ми переживаниями души, - только такое знание и есть истинное знание,
полезное для жизни. Гармоническое слияние результатов деятельности
сознательного, критического ума со всеми сторонами души придает ему
движущую силу. Без этого, - он мертвый балласт.
Мало того, так как критерий истинности лежит не в сфере рационально-
го мышления, а вне ее, то отсутствие такой гармонии создает удобнейший
путь к всевозможным блужданиям ума и печальным ошибкам, как только те-
оретическое знание приходится прикладывать к жизненным потребностям и
проблемам бытия. Нельзя относится легко к предостережениям, исходящим
из сферы подсознательного даже и в тех случаях, где рассуждающий ум не
видит достаточных оснований к осторожности или опасению. Помните, что
в подсознательной сфере хранятся организованные следы не только ваше-
го индивидуального опыта, но и опыта ваших предков, опыты всей живой
97
материи, - в сравнении с которыми краткий опыт личной жизни - или даже
исторический опыт человечества - величина вечно малая.
В процессе роста души человеческой нет места катаклизмам и вне-
запным переворотам, потому что рост ее - процесс органический. Он
совершается или у путем накопления малых изменений, влекущих за
собою вариацию типа; или - что гораздо реже - путем неизвестно как
появляющейся, единственной в мире вариации, от которой уже и идет,
закрепляясь в потомстве, новое приобретение. Почему появился первый
махровый цветок - неизвестно. И гений - такой же махровый цветок, яв-
ляющийся Божией милостью, и для нас пока необъяснимый.
В виду огромного значения подсознательной сферы для всей деятель-
ности человека, как умственной, так и практической, нельзя пренебре-
гать ее питанием и воспитанием. Могущественнейшим средством для
этих обоих целей, вслед за религией и правильным отношением к физи-
ческой нашей природе - телу, как храму духа, непосредственно следует, в
качестве воспитательного средства, искусство. Без развития творческого
воображения немыслимо движение вперед даже чисто отвлеченных наук,
не говоря уже о прикладных; немыслимо и их усвоение.
Поэтому искусство необходимо в качестве воспитательного орудия,
хотя бы для этой узко - утилитарной цели. Но я старался вам показать,
что влияние его шире и глубже для всей жизни души. Если таково зна-
чение искусства, а не может быть, чтобы оно не было таково, ибо в про-
тивном случае, как бесполезное и очень дорогое общественное установ-
ление, оно давно уже исчезло бы с лица земли силою вещей, если это так,
то нельзя равнодушно относиться к дурному и ложному искусству. Оно,
как внушение, внедряет свои произведения в души людей и далеко не
всегда сознательная воля может противиться этому внедрению
Да, наконец, не всегда сознание бодрствует и находится во всеоружии,
чтобы парализовать то, что вошло в подсознательную сферу. Болезни,
истощение сил, переутомление, различные отравления, главное - опья-
нение, наконец, - аффекты и страсти могут на некоторое время ослабить
контроль сознания, и тогда неудержимо и автоматически совершается то
зло, которое уже готово в подсознательной сфере. Дьявольское искусство
Яго сеет в душу Отелло картины измен женщин, сомнение в чистоте Дез-
демоны, Сознание Отелло с негодованием отвергает эти мысли. Но Яго
знает свое дело: знает, что придет момент, когда сознание Отелло изнемо-
жет, и внедренный в его душу план мести совершится.
Сознание Раскольникова сначала только теоретически развивает на-
полеоновскую теорию, что сверх человеку все позволено. Случайный
98
разговор, услышанный им в трактире, о старухе - ростовщице и о том, что
убить ее было даже благом для других людей, этот разговор внедряется
в его душу. План развивался сам собою, вырос в художественное произ-
ведение и в минуту упадка сил в болезни и в истощении, как автомат, он
его выполнил, все время еще не веря, что он это сделает. Он только теоре-
тически согласился с ним в своем сознании и допустил внедрение в душу
зародыша этого плана; остальное последовало фатально, автоматически.
Так, человек в здравом сознании со злобой представляет себе план
мести своему врагу; но стоит сознанию ослабеть или потухнуть от опья-
нения или от аффекта гнева - и преступление совершается роковым обра-
зом. И здесь, как в тысячах других вещей, прогресс научного знания лишь
подтверждает давно известную, вечную заповедь о том, что и помысел
есть грех, и что чистоту души необходимо блюсти для спасения….
Раз осознана роль искусства, дурное искусство не может быть терпи-
мо. Эстетически воспитанный человек, с развитым вкусом и чутьем, сам
отвергнет произведение дурного или ложного искусства, так как оно при-
чиняет ему неудовольствие, боль, страдание. Но как же быть, если эсте-
тически воспитанных мало? Как быть с «малыми сими», которые, как
бабочки, стремятся ко всему, что блестит в темноте? Вот вопрос огром-
ной общественной, социальной - важности. Запретительные меры мало
помогут; они сделают запретный плод еще привлекательнее.
Одно общественное мнение может помочь горю, одно оно должно
сурово преследовать виновников зла и карать их беспощадно.
Лучше ошибиться в эту сторону, чем аплодировать всякой новинке
по первому впечатлению и возводить в гении молодых художников и
литераторов, пощекотавших на минуту истрепанную душу необычны-
ми приемами, или необычным сюжетом, или сверхчеловеческим прене-
брежением ко всему, что у всех народов, у всего человечества чтится до
сих пор, как достойное, как святыня. Лишь общественное мнение может
«выслать», но выражению Платона, «сих достойных и приятных мужей»
за границу отечества, т.е. покарать их полным невниманием к их произ-
ведениям, подвергнуть их остракизму.
Поэтому – то к вам, представителям настоящего и будущего обще-
ственного мнения, я и обратился с посильным словом моим об этих важ-
ных предметах.
99
100
Ассоциация психиатров, психотерапевтов, наркологов,
клинических психологов Пензенской области
К.Р. ЕВГРАФОВ
СФЕРА
и
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО
(ИЗЯЩНАЯ ЛИТЕРАТУРА, КРИТИКА И ЧИТАТЕЛЬ)
Публичные лекции
читанные в марте и октябре 1912 года
в пользу
общества имени М.Ю. Лермонтова в Пензе
Ответственные редакторы: Михаил Григорьевич Архангородский
Олег Александрович Макаров
Верстка: А.Ю. Соколов
Печатается по решению правления Ассоциации психиатров, психоте-
рапевтов, наркологов, медицинских психологов Пензенской области.
Подписано к печати 14.10.2009 г. Формат 60х84 1/16.
Бумага ксероксная. Печать трафаретная.
Усл. печ. л. 5,81. Тираж 200. Заказ 14/10.
Отпечатано с готового оригинал-макета
в типографии ИП Тугушева С.Ю.
440600, г. Пенза, ул. Московская, 74, к. 220, тел.: 56-37-16.