Здравствуй, Марта!
Мы перебрались жить на дачу. Вскоре мама, ударившаяся в ностальгические воспоминания о деревенском детстве, потребовала, чтобы мы купили корову.
Я коров всегда боялась. Огромные, рогатые, зубастые, с копытами и хвостами – это же персонаж для фильма ужасов, а не деревенской идиллии! Маму мои страхи не трогали. Говорят же: старый что малый. Она упорно твердила о парном молочке, жирной сметанке, свежем творожке и бесплатном навозе. Её как-то не волновало, что у нас нет ни хлева, ни сеновала, ни сенокоса, ни денег на сенокосный участок, ни сил это сено накосить. Правда, денег не было и на корову, поэтому мама то мечатла о ней, то расстраивалась, как ребёнок.
В ноябре наша мечтательница приболела, поехала в город, а на следующий день позвонила и сказала, что пробудет в Питере не меньше месяца. Мы с папой остались хозяйничать. Днём, когда дети находились в школе, я болтала по телефону с подругами. Как-то позвонила Зое и пожаловалась на мамины фантазии о молочных реках. Зоя ответила: «На кой хрен вам корова? Я завтра еду в соседнюю деревню. Приходи к автобусу, и мы купим вам козу!»
Компанию Зое составил папа. Он заявил, что я в козах ничего не понимаю, а у него всё-таки есть опыт (лет шестьдесят назад он был подпаском).
Вечером я пошла к остановке, захватив половинку халы для козы. За мной увязался младший сын. Мы топали по тёмной деревенской улице. Через километр услышали ругань, перемешанную с уговорами. Пошли на голос и увидели папу, тянувшую за верёвку серую козу. Коза приседала на задние ноги и, упираясь изо всех сил, ехала по припорошенному снежком асфальту. Я вспомнила анекдот про кота, у которого до батареи по наждаку одни уши доехали, и поняла, что через километр до нашего забора доедут только рога.
Мы стали уговаривать упрямицу втроём. Угостили булкой. Булку она съела, но с места не сдвинулась. В сотне метров стоял дом Алевтины, я послал к ней сына, за советом. Сын долго стучался в дверь, потом вернулся с мешочком овса. Овёс коза тоже съела. Но, своих позиций не сдала. Я опять послала сына к Алевтине. Вернулся он с Васей, Алевтининым мужем. Вася быстро оценил обстановку и притащил тачку с бечевой. Козу связали, уложили в тачку и повезли.
Идти было полпути под горку, полпути в горку. Ноги разъезжались на дороге, схваченной ледком, колдобины и выбоины сменялись ямами и подмёрзшими лужами. Сын толкал тачку и, благодаря ей, не боялся упасть. Коза брыкалась и орала дурным голосом. Папа, пригнувшись, трусил справа и держал строптивую животину за ноги. Мне было хуже. Согнувшись в три погибели, я вцепилась в козьи рога и, еле ужерживая равновесие, семенила по ночной дороге, мысленно благодаря поселковой начальство за отсутствие освещения.
С гехом пополам добрались до дома, а когда выгрузили покупку у курятника, она сама пошла внутрь, почуя запах сена.
Дома папа сообщил, что наше приобретение зовётся Мартой, и что шофер автобуса даже денег не взял за провоз рогатой пассажирки (так обрадовался, что она выходит).
Утром, едва я вошла в курятник, коза кинулась ко мне, подскочила, встала на задние ноги, передними упёрлась в грудь и, сунувшись острой мордой в лицо, закричала: «Ме-е-ее-еее-е!» Её крик, жалобный и испуганный, но в то же время – требовательный, потряс меня! Я погладила её тонкую шею, сказала: «Здравствуй, Марта!» и дала ей горбушку.
Поначалу, когда я приходила в курятник, ставший хлевом, всё повторялось. Потом до меня дошло, что козу почему-то привлекает моё лицо. Так как мне не нравились её прыжки (пердставляю, какой живописной парой мы выглядели: мне даже иногда хотелось зажать в ладони копыто и повальсировать на соломе – одна мысль о таком танце смешила до слёз!), я стала приседать на корточки. Марта, обнюхав меня и ткнувшись в нос и губы приветственным «поцелуем», сразу успокаивалась.
В тихую погоду она носилась по двору, и мы хохотали до упада, поняв смысл поговорки «Скачет как коза». Серая красавица выписывала такие кульбиты, что и мы, не выдержав, начинали бегать и брыкаться.
А весной Марта принесла двух прехорошеньких козлят. Но это, как говорится, уже совсем другая история.