Был полдень. Полдень в Танарисе это не одно и то же, что полдень в Штормграде или полдень в Сильвермуне. Полдень в Танарисе означает пик солнца. Пик жара. Пик боли. Жестокие лучики солнца проникают везде. Игнорируя широкополую льняную шляпу. Игнорируя эликсир против ожогов, которого в дорогой хрустальной бутылочке (судя по всему, два десятка золотых стоит эта бутылочка, а не само снадобье.) совсем с ноготок.
Дрожащими красными от постоянных ожогов руками человек протирал влажной тряпкой лицо. Такое же багровое, как и руки, оно оказалось более молодым, чем могло показаться на первый взгляд. Старили его длинные спутанные волосы, неаккуратные борода и усы. Глаза с пожелтевшими белками, вечно подернутые алой сеточкой сосудов от песка. И постоянного вглядывания в высокие барханы горизонта. В морщинках около глаз, появившихся от постоянного прищуривания скопились песчинки. Дрожащие руки человека помимо ожогов были покрыты маленькими ранками. Может, укусами скорпионов и змей. Может, во время уже продолжительных скитаний по бескрайней пустыне человек подхватил какую-нибудь болезнь. В этом Светом забытом месте могло такое более чем реально. Человек дрожащей рукой убрал тряпочку в старую видавшую лета сумку и встал с песка. Сидеть прямо посреди пустыни под губительными беспощадными лучами тропического солнца было самоубийством. Но этому человеку было все равно. Жизнь его превратилась в существование. В постоянный поиск какой-либо жидкости и живности.
Человек - существо социальное, живущее в обществе, что не говори. Без общества человек перестает быть человеком. Верней, это происходит со слабыми людьми. А на десять людей попадается только один с сильным характером и волей. Остальные слишком любят себя и свою жизнь, чтобы совершать над собою какие-то усилия. "Зачем это? Теплое место, хорошая работа, жена, дети, домик в тихом районе Штормграда - зачем что-то еще? Характер, принципы.. Пфф, оставьте это авантюристам, пропивающим последние серьги матери в кабаке. Я лучше буду просто жить, сидеть, и молчать. И спокойно умру..." Слишком много людей рассуждает именно так. И если такой человек останется один, без любимой лошади, теплого камина и мягкого халата, если подобного человека выдернуть из его мирка и поместить в совершенно дикое место, он надломится. Психика такого человека обратится в нечто совсем несусветное, дикое, инстинктивное.
А наш человек все шел, устало перебирая забитыми и мучительно ноющими ногами. Высокие мягкие ботфорты его были отлично сшиты, и даже после столь долгих хождений по жесткому песку они не совсем порвались. Танарис - совсем не каноническая пустыня. Тут даже оазисов почти нет, изредка попадаются грязные грунтовые источники, слабой мутной жидкостью пробивающиеся на поверхность. Вот лишь этими "родниками" и жил наш человек. От одного к другому. От другого к следующему. А по пути поймать какую-нибудь невнимательную доверчивую мышь или змею и выгрызть той внутренности. Лишь бы хоть на толику утолить голод и жажду, яростно глодающий всё изнутри. Голод уже даже почти не причинял боли, он стал сожителем…
…Судя по солнцу, уже было около пяти часов вечера. Жара совсем немного спала, мир вокруг окрасился в слабые оттенки багряного. Человек всё также устало перебирал ногами по песку. Внезапно полурваный сапог зацепился за что-то ровное и плоское. Мгновенье, и он рухнул на широкий мягкий ворсистый ковер, прямо к чьим-то ногам, одетым в модные сапоги из темной кожи и белые панталоны. Человек с трудом поднялся, и понял, что на нём уже не старый бурый кожаный костюм, а новый, с иголочки мундир цвета индиго с высоким воротником. Воротник был удобный и вообще весь костюм сидел словно вторая кожа. Личностью в панталонах оказался невысокий седеющий мужчина лет пятидесяти. Он поравил монокль в глазу, добродушно улыбнулся и указал на два мягких кресла, стоящих подле журнального столика с хрустальной крышкой. На столике красовался кофейный набор Гилнеасского фарфора, в хрупких чашках уже был налит ароматный напиток. Человек наш вздохнул, почему-то ему не казалась вся эта картина странной, в голове всё уверенней обосновывалось мнение, что всё так и должно быть, всё предусмотрено. Он улыбнулся, поправил золотую запонку на правом манжете отточеным движением. Руки его были облачены в вельветовые белоснежные перчатки, и совершенно не болели, и направился к столику.
- Как Вы поживаете, сэр Риджинальд? – поинтересовалс я седеющий мужчина, пригубив кофе и внимательно взглянув на собеседника.
- Хо.. Хорошо, господин МакКинли, - хрипло проговорил человек, тоже отхлебнув из точеной чашки. Внезапно воротник мундира начал немного поддавливать, человек подумал, что он непривычной одежды шея немного опухла и расстегнул чеканную пуговицу на вороте. Стало немного легче. Кофе показался человеку очень вкусным и он, невзирая на правила приличия, залпом опустошил чашечку. В горле словно ком встал, во рту пересохло, а губы потрескались. Сташно захотелось пить. Человек взял кофейник и прямо из изящного носика принялся хлебать черный напиток, но легче не становилось, ком в горле рос в размерах. Собеседник его никак не реагировал. Он мило улыбался и пил себе маленькими глоточками кофе из своей чашки. А удушье не отпускало…
..Если бы кто-нибудь внезапно оказался в заброшенном краю пустыни Танариса, то он бы смог наблюдать престранную картину – сидящего на песке под палящим солнцем человека в широкополой шляпе и старом кожаном плаще, остервенело черпающего песок перед собой и заливающего его к себе в глотку горстями. Но вот рука последний раз опустилась, человек сгорбился и рухнул на спину. Глаза его, посиневшие от удушья, закрылись, а рот исказился в странной гримасе. Конец бывает порою странным, смешным, прозаичным и совершенно сумашедшим. Люди умирают в госпиталях от дизентирии, на полях битв от пробившей череп стрелы, на заброшенной ночной дороги от пули, выпущенной из кустов.. А порой они умирают от того, что хотели увидеть чудо. Чудо тоже бывает летальным, как не крути.