(Текст радиопрограммы из цикла "Современники классиков": 1.Василий Жуковский)
ПРЕДИСЛОВИЕ К ЦИКЛУ
Цикл радиопрограмм в рубрике «Душа поэта» назван «Современники классиков» условно, и, разумеется, не вполне отражает истинную картину литературного процесса. Скорее, это игра слов и смыслов, своеобразная аллюзия, отсылающая к популярной литературной серии «Классики и современники».
Целью программ является прежде всего просвещение – напоминание известных (главным образом, специалистам или особо интересующимся литературой) фактов жизни и творчества авторов, чьи имена и некоторые произведения на слуху – но не более того. Несмотря на то, что это явная литературоведческая компиляция, все же основана она на личном взгляде автора и ведущей программ на личность и творчество того или иного поэта. Надеюсь, что хотя бы эскизно, но удается обрисовать атмосферу эпохи, о которой идет речь в программах. Кроме того, надо иметь в виду, что эти тексты – составляющая часть «литературно-музыкальных» композиций, выходящих в эфире радио «Гармония мира» (Одесса).
Формат программ – один, два или три выпуска продолжительностью по 14-15 минут, однако здесь двойные и тройные выпуски для удобства чтения объединены в один цельный текст.
2. КОНСТАНТИН БАТЮШКОВ
Мы продолжаем путешествие вглубь времен – в эпоху, когда жили и творили признанные классики русской литературы, а проводниками нам служат их современники – друзья и коллеги, люди не менее творческие, и личности в литературе не менее значимые, поскольку каждый из них выполнил собственную миссию в формировании того или иного литературного процесса.
На этот раз предлагаю вашему вниманию рассказ о Константине Батюшкове, стихотворные посвящения которому мы не раз встречаем у Пушкина. К примеру, вот это, из ранних, лицейского периода 1814 года (замечу, Пушкину тогда было пятнадцать лет), – пространное послание «Философ резвый и пиит…», которое заканчивается такими строфами:
Поэт! В твоей предметы воле!
Во звучны струны смело грянь,
С Жуковским пой кроваву брань
И грозну смерть на ратном поле.
И ты в строях ее встречал,
И ты, постигнутый судьбою,
Как росс, питомцев славы пал!
Ты пал, и хладною косою
Едва скошенный, не увял!..
Иль, вдохновенный Ювеналом,
Вооружись сатиры жалом,
Подчас прими ее свисток,
Рази, осмеивай порок,
Шутя, показывай смешное
И, если можно, нас исправь,
Но Тредьяковского оставь
В столь часто рушимом покое;
Увы! Довольно без него
Найдем бессмысленных поэтов,
Довольно в мире есть предметов,
Пера достойных твоего!
Но что!.. цевницею моею,
Безвестный в мире сем поэт,
Я песни продолжать не смею.
Прости – но помни мой совет:
Доколе, музами любимый,
Ты пиэрид горишь огнем,
Доколь, сражен стрелой незримой,
В подземный ты не снидешь дом,
Мирские забывай печали,
Играй: тебя младой Назон,
Эрот и грации венчали,
А лиру строил Аполлон.
Надо сказать, одно только это стихотворение юного поэта, написанное в вольной форме дружеского послания, заставляет обратиться к самым разнообразным культурным пластам человеческой истории. Прежде всего, это образы античной мифологии и римской истории, которыми так насыщена русская поэзия того периода, и которые нам сегодня так мало говорят. К примеру, Пушкин упоминает о пиэридах – это одно из названий муз в греческой мифологии; а цевница, на которой поэт своей «песни продолжать не смеет» – русский народный музыкальный инструмент, род флейты Пана.
И образ этого инструмента, кстати, избран Пушкиным вовсе не случайно, поскольку в те годы только-только зарождалась эстетика эпикурейства, чувственных наслаждений, символом которого и являлся греческий божок Пан… а родоначальником этого направления в русской поэзии стал именно Константин Батюшков. Именно он впервые начал воспевать земную жизнь во всех ее проявлениях любви, дружбы, красот окружающего мира, и начал вводить в русскую поэзию образы чувственные. Вот, например, фрагменты из его стихотворения 1810 года
«Источник»
Буря умолкла, и в ясной лазури
Солнце явилось на западе нам;
Мутный источник, след яростной бури,
С ревом и с шумом бежит по полям!
Зафна! Приближься: для девы невинной
Пальмы под тенью здесь роза цветет;
Падая с камня, источник пустынный
С ревом и с пеной сквозь дебри течет!
/…/
Время погубит и прелесть и младость!..
Ты улыбнулась, о дева любви!
Чувствуешь в сердце томленье и сладость,
Сильны восторги и пламень в крови!..
Зафна, о Зафна!— там голубь невинный
С страстной подругой завидуют нам...
Вздохи любови — источник пустынный
С ревом и с шумом умчит по полям!
Но давайте вернемся к посланию «К Батюшкову»: здесь Пушкин объединил персонажей самых разных эпох – от древности до современности: мы встретили и так любимого будущим великим русским поэтом римского пиита Назона, к творчеству и к судьбе которого Пушкин обращался на протяжении всей своей жизни. Встретили здесь и забытого нами ныне Тредиаковского – русского поэта, основоположника классицизма, умершего в 1769 году, хотя творчество его живо вызывало бурные споры в поэтической молодежной среде начала XIX века. Им, молодым, хотелось свободного изложения своих чувств и мыслей – и вскоре (а именно в 1815 году) они объединились в литературном кружке «Арзамас», задачей которого и была борьба с архаическими литературными вкусами и традициями. Активными членами этого общества литераторов стали и Жуковский, и Пушкин, и Батюшков, и многие другие их современники, о которых мы будем говорить в последующем.
Кстати, в рассматриваемом послании Пушкин сравнивает Батюшкова с Жуковским: оба эти поэта были «коллегами» не только на поэтической ниве, но и на бранном поле: Батюшков в 1807 году – как впоследствии Жуковский в переломном двенадцатом – записался в ополчение, чтобы воевать с наполеоновской армией. В Восточной Пруссии был ранен, после выздоровления вновь отправился в армию, но на этот раз в Финляндию, где не принимал участия в военных действиях, однако целый год провел в походах. На него, как и на Жуковского, очень повлияли эти годы на войне: к восторженному, чувственному восприятию мира прибавились впечатления от человеческих страданий, боли и разрушений. В творчестве Батюшкова все чаще звучат мотивы смерти, но благодаря его жизнелюбию рядом с ними нередко слышны и мотивы надежды – как, например, в этом стихотворении 1815 года, так и названном автором –
«Надежда»
Мой дух! доверенность к творцу!
Мужайся; будь в терпеньи камень.
Не он ли к лучшему концу
Меня провел сквозь бранный пламень?
На поле смерти чья рука
Меня таинственно спасала
И жадный крови меч врага,
И град свинцовый отражала?
Кто, кто мне силу дал сносить
Труды, и глад, и непогоду,-
И силу – в бедстве сохранить
Души возвышенной свободу?
Кто вел меня от юных дней
К добру стезею потаенной
И в буре пламенных страстей
Мой был вожатый неизменной?
Он! Он! Его все дар благой!
Он есть источник чувств высоких,
Любви к изящному прямой
И мыслей чистых и глубоких!
Все дар его, и краше всех
Даров – надежда лучшей жизни!
Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?
Когда струей небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу брошу в прах
И обновлю существованье?
Как мне кажется, в этом стихотворении слышны не столько мотивы смерти, сколько – мотивы бессмертия. И опять же, именно Константин Батюшков впервые в русской литературе использовал миф об Элизиуме – месте пребывания душ умерших – как о продолжении жизни за порогом смерти. Причем, не какой-то неведомой жизни в неведомой форме: в Элизиуме Батюшкова художники вели такой же образ жизни, наполненный теми же чувствами, как и во время своего пребывания в земном мире. Трудно представить себе русскую литературу без темы Элизиума – ведь впоследствии она стала близка и Жуковскому, и Пушкину, а также – Баратынскому, Тютчеву, и позже – Мандельштаму, Цветаевой.
Вот оно, стихотворение Батюшкова 1810 года:
«Элизий»
О, пока бесценна младость
Не умчалася стрелой,
Пей из чаши полной радость
И, сливая голос свой
В час вечерний с тихой лютней,
Славь беспечность и любовь!
А когда в сени приютной
Мы услышим смерти зов,
То, как лозы винограда
Обвивают тонкий вяз,
Так меня, моя отрада,
Обними в последний раз!
Так лилейными руками
Цепью нежною обвей,
Съедини уста с устами,
Душу в пламени излей!
И тогда тропой безвестной,
Долу, к тихим берегам,
Сам он, бог любви прелестной,
Проведет нас по цветам
В тот Элизий, где всё тает
Чувством неги и любви,
Где любовник воскресает
С новым пламенем в крови,
Где, любуясь пляской граций,
Нимф, сплетенных в хоровод,
С Делией своей Гораций
Гимны радости поет.
Там, под тенью миртов зыбкой,
Нам любовь сплетет венцы
И приветливой улыбкой
Встретят нежные певцы.
А первое опубликованное (в 1806 году) стихотворение Константина Батюшкова в журнале «Любитель словесности» называлось «Мечта», в котором, наряду с сентиментальными интонациями, зазвучали романтические мотивы изгнанничества, одиночества, воспевания природных стихий:
О, сладкая мечта! О неба дар благой!
Средь дебрей каменных, средь ужасов природы,
Где плещут о скалы Ботнические воды,
В краях изгнанников… Я счастлив был тобой.
Я счастлив был, когда в моем уединенье
Над кущей рыбаря, в час полночи немой,
Раздастся ветров свист и вой
И в кровлю застучит и град, и дождь осенний.
Однако, при таком художественном даровании Батюшков оказался забыт уже при жизни: судьба его трагична, ведь он унаследовал от матери склонность к душевной болезни, и в начале 20-годов, когда поэту было 35 лет, сознание его потеряло связь с действительностью, хотя после этого он прожил еще более тридцати лет…
Родился поэт 18 (29) мая 1787 года в семье обедневшего дворянина Николая Батюшкова. В возрасте 8 лет он потерял мать, в 10 лет был отдан в Петербургский пансион француза Жакино, затем — в пансион итальянца Триполи. От остальных воспитанников его отличало особенное пристрастие к иностранным языкам и литературе.
В эти же годы будущий поэт сблизился со своим двоюродным дядей Михаилом Муравьевым – литератором, наставником императорских наследников, отцом будущих декабристов Никиты и Александра. Под влиянием дяди Батюшков увлекся изучением древних классиков, в частности, творчеством Тибула и Горация, которым подражал в первых своих опытах. Также считается, что именно благодаря Муравьеву у мальчика сформировался литературный вкус и тонкое эстетическое чутье.
После окончания обучения в пансионе Батюшков был зачислен на должность делопроизводителя при Министерстве народного просвещения, что никак не соответствовало его творческой натуре. Зато здесь он познакомился и подружился с единомышленниками – в частности, с поэтом и будущим знаменитым переводчиком гомеровской «Илиады» Николаем Гнедичем, с членами Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Результаты дружеских бесед о литературе, часто звучащую критику в адрес устаревших норм русского литературного языка Батюшков не без иронии выражал в поэтической форме:
"Новый род смерти"
За чашей пуншевой в политику с друзьями
Пустился Бавий наш, присяжный стихотвор.
Одомаратели все сделались судьями,
И каждый прокричал свой умный приговор,
Как ныне водится, Наполеону:
«Сорвем с него корону!»
— «Повесим!»— «Нет, сожжем!»
— «Нет, это жестоко... в Казну отвезем
И медленным отравим ядом».
— «Очнется!»— «Как же быть?»
—«Пускай истает гладом!»
—«От жажды!..» — «Нет!» —
вскричал насмешливый Филон,—
Нет! с большей лютостью дни изверга скончайте!
На Эльбе виршами до смерти зачитайте,
Ручаюсь: с двух стихов у вас зачахнет он!»
Сам же Константин Батюшков, помимо гармонизации русского языка на основе качеств и свойств, присущих именно русской речи, вводил в литературу новые имена и новые образы, заимствованные из мировой поэзии. Так, первым он обратился к творчеству французского поэта Парни, жившего и творившего в годы французской революции. При жизни Парни заработал себе славу нечестивца, а его сборники смелых, ироничных произведений «Эротические стихи» и «Война богов» после выхода в свет были запрещены к переизданию во Франции.
Парни первый во французской литературе обратился к чувственным образам, и это художественное направление соответствовало вкусам Батюшкова: он не только переводил его стихи, но и сам писал в жанре подражаний любимому поэту. Впоследствии, кстати, Парни также стал одним из любимых авторов Пушкина. Но вот, к примеру, фрагмент стихотворения Батюшкова 1810 года «Привидение» с подзаголовком «из Парни»:
Посмотрите! в двадцать лет
Бледность щеки покрывает;
С утром вянет жизни цвет:
Парка дни мои считает
И отсрочки не дает.
Что же медлить! Ведь Зевеса
Плач и стон не укротит.
Смерти мрачной занавеса
Упадет - и я забыт!
Я забыт... но из могилы,
Если можно воскресать,
Я не стану, друг мой милый,
Как мертвец тебя пугать.
В час полуночных явлений
Я не стану в виде тени,
То внезапно, то тишком,
С воплем в твой являться дом.
Нет, по смерти невидимкой
Буду вкруг тебя летать;
На груди твоей под дымкой
Тайны прелести лобзать;
Стану всюду развевать
Легким уст прикосновеньем,
Как зефира дуновеньем,
От каштановых волос
Тонкий запах свежих роз.
Свои стихотворения Парни называл «элегиями» – в мировой литературе это жанр, который наилучшим образом передавал меланхолические размышления поэта. Ранее в русской литературе этот элегии уже использовал Жуковский (в своем первом известном стихотворении – также заимствованном из европейской поэзии – в «Сельском кладбище» по мотивам элегии Грея). Однако именно Батюшков любые свои лирические стихотворения все чаще начал называть «элегиями», и этот жанр настолько стал популярен у русских поэтов, что нашу литературу просто невозможно представить без элегических размышлений Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Вот одна из первых оригинальных русских «Элегий», принадлежащих перу Константина Батюшкова:
Как счастье медленно приходит,
Как скоро прочь от нас летит!
Блажен, за ним кто не бежит,
Но сам в себе его находит!
В печальной юности моей
Я был счастлив — одну минуту,
Зато, увы! и горесть люту
Терпел от рока и людей!
Обман надежды нам приятен,
Приятен нам хоть и на час!
Блажен, кому надежды глас
В самом несчастье сердцу внятен!
Но прочь уже теперь бежит
Мечта, что прежде сердцу льстила;
Надежда сердцу изменила,
И вздох за нею вслед летит!
Хочу я часто заблуждаться,
Забыть неверную... но нет!
Несносной правды вижу свет,
И должно мне с мечтой расстаться!
На свете все я потерял,
Цвет юности моей увял:
Любовь, что счастьем мне мечталась,
Любовь одна во мне осталась!
Надо сказать, что меланхолические мотивы в творчестве Батюшкова – это не столько дань определенному поэтическому образу, сколько выражение внутренних ощущений поэта: напомню, он знал о своей склонности к душевному заболеванию, передавшейся ему по наследству от матери, и с годами эта болезнь все чаще давала о себе знать. Кроме наследственности, этому способствовал и его опыт, добытый в военных сражениях, и личная драма. Так, например, у него были постоянные разногласия с отцом, а после смерти отца в 1817 году поэт вынужден был вести тяжбу по продаже родового имения. Кроме того, после военной отставки Батюшков вернулся в Петербург, где собирался жениться, но, засомневавшись в искренности избранницы, отказался от брака.
Однако именно в этот период творческая жизнь Батюшкова оказалась очень насыщенной: он был избран в члены Московского общества любителей русской словесности, позже, как уже говорилось, стал членом прогрессивного литературного общества «Арзамас». Кроме того, он публиковался в российских журналах, готовил к печати свои стихотворения, и в 1817 году вышло единственное прижизненное издание произведений поэта «Опыты». Он был не только популярен, но и получал огромное удовольствие от светского образа жизни в столицах.
Надеясь же убежать от настигающего его душевного недуга, по совету Жуковского Батюшков хлопотал о дипломатической карьере, и в 1818 году был отправлен в русскую миссию в Италию, в Неаполь. Узнал он об этом назначении, находясь в Одессе, откуда и отправился на службу. Путешествие по Европе, однако, не принесло ни облегчения, ни успокоения: поэт все чаще страдал различными недомоганиями, становился раздражителен, и в конце концов подал прошение об отставке. Да и в поэзии постепенно исчезала его жизнерадостность, ее заменяло мрачное разочарование. Сравните, к примеру, две миниатюры Батюшкова – раннюю, обращенную к другу Жуковскому:
Жуковский, время все проглотит,
Тебя, меня и славы дым,
Но то, что в сердце мы храним,
В реке забвенья не потопит!
Нет смерти сердцу, нет ее!
Доколь оно для блага дышит!..
– и одну из последних поэтических миниатюр, написанных незадолго до окончательной победы болезни над разумом поэта, в 1824 году:
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез…
Попытки лечения, предпринимаемые родственниками и друзьями поэта, ни к чему не привели. Известно, что в 1830 году его посетил Пушкин, которого Батюшков не узнал. Оставшиеся годы жизни поэт провел в Вологде, где 7(19) июля 1855 года умер от тифа.
Кто знает, может, именно страстное жизнелюбие и безудержная жажда чувственных наслаждений и привели в конечном итоге сознание поэта к разладу с собой и окружающим миром. Однако рассказ о Константине Батюшкове, который оказал значительное влияние как на русскую литературу вообще, так и на творчество на многих русских поэтов, в том числе и на Пушкина, не будем заканчивать на грустной ноте.
Вспомним, что Батюшков, наряду с Жуковским, стремился к гармонизации русского поэтического стиля, освобождая его от громоздких конструкций и условностей предшествующего классицизма, максимально приближая язык к реалиям современной окружающей жизни. Пушкин же, кстати, не только Жуковского, но и Батюшкова в юношеские годы считал своим учителем. Возможно, в том числе и благодаря этим строкам, написанным поэтом в самый плодотворный период его жизни, в 1819 году:
Есть наслаждение и в дикости лесов,
Есть радость на приморском бреге,
И есть гармония в сем говоре валов,
Дробящихся в пустынном беге.
Я ближнего люблю, но ты, природа-мать,
Для сердца ты всего дороже!
С тобой, владычица, привык я забывать
И то, чем был, как был моложе,
И то, чем ныне стал под холодом годов.
Тобою в чувствах оживаю:
Их выразить душа не знает стройных слов,
И как молчать об них – не знаю.
…Не упускайте возможности творческого познания мира в каждую минуту жизни.
Виктория ФРОЛОВА