Стивен Сейлор Бросок Венеры Часть II

Часть II.
NOXIA

Глава восьмая

Прошёл почти месяц, прежде чем у меня вновь выдался случай написать Метону.
«Моему любимому сыну Метону, служащему под командованием Гая Юлия Цезаря в Галлии – от его любящего отца в Риме: да будет с тобой милость Фортуны!
Я пишу это письмо в двадцать девятый день марта, необыкновенно тёплый для столь ранней весны. Мы открыли все окна, и солнечные лучи согревают меня. Единственное, чего мне недостаёт – чтобы ты был рядом.
Увы, тебя здесь нет. Ни здесь, ни в  Иллирии, где я в последний раз виделся с тобой. Я слышал на Форуме о вашей внезапной переброске в Галлию вскоре после моего отъезда. Говорят, Цезаря туда позвали, чтобы подавить восстание какого-то племени, название которого я не буду даже пытаться здесь привести. Полагаю, вместе с ним туда отправился и ты.
Будь осторожен, Метон.
Из-за ваших передвижений я не знаю, получил ли ты уже моё письмо месячной давности, или получишь уже после этого письма, или получишь ли его когда бы то ни было. Поскольку Цезарев курьер (молодой солдат, который и прежде возил тебе мои письма) собирается в Галлию и согласился взять моё письмо только при условии, что я ему вручу его в течение часа, я пишу очень быстро. Я вкратце сообщу тебе все новости, которые смогу, даже рискуя, что ты не поймёшь мой рассказ из-за незнания всех обстоятельств. (Пожалуйста, не показывай это письмо проконсулу. Боюсь, что человек, который диктует свои мемуары на всём скаку, не воспримет спешку как оправдание столь неуклюжего стиля).
Всё же надеюсь, ты получил моё прошлое письмо и знаешь об убийстве Диона. Ещё недавно я иронизировал над теми, кто считал, что это событие не может обойтись без последствий, и что власти будут вынуждены найти и наказать виновных. Но похоже на то, что они были правы, а я ошибался.
Скандал получился просто ошеломляющим. Дион, оказывается, был ещё более известен и почитаем, чем я думал. Хотя, может быть, насильственная смерть делает человека значительнее, и окружающие начинают любить его сильнее, чем при жизни? Сейчас о нём говорят с придыханием – а ведь в свои последние месяцы он скитался от одного приюта (где его подстерегала измена) к другому, пока его кошелёк тощал. Теперь сенаторы называют Диона вторым Аристотелем и, услышав его имя, пускают слезу – те самые сенаторы, которые ещё недавно отказывали философу в разрешении выступить перед ними.
(Сейчас я вдруг вспомнил тот вопрос, который в юности услышал в Александрии от Диона: что лучше, быть почитаемым при жизни и презираемым после смерти – или наоборот?).
Так что эта, прямо скажу, позорная история подстегнула в Сенате дебаты вокруг «египетского вопроса». Недавно обвинение в убийстве Диона было выдвинуто против Публия Асиция.
Должен сказать, что меня это совершенно не удивило. Сам Дион подозревал этого молодого человека в причастности к попытке отравить его в доме Луция Лукцея – он сказал об этом, когда был у меня. В тот день, когда раб-дегустатор умер от яда, Асиций посещал Лукцея. Само по себе это просто совпадение. Но в ту ночь, когда Дион покинул мой дом – и, вероятно, вскоре того, как он был заколот у себя в постели – я случайно столкнулся на улице с Асицием и нашим соседом Марком Целием. Тогда я услышал их разговор, довольно подозрительный – но тогда я ещё не знал об убийстве, и потому не придал этому значения.
Так что, когда я услышал о выдвинутом против Асиция обвинении – у меня будто гора с плеч свалилась. Если он будет признан виновным, думал я, неприглядная правда выйдет на поверхность, а я буду избавлен от необходимости ввязываться в это дело. (Думаю, и тебе приходилось испытывать это чувство, работая на Цезаря – когда какая-то трудная задача вдруг решалась без всяких усилий с твоей стороны, как будто некое благосклонное божество сделало тебе подарок).
Но боги и в своих милостях непостоянны. Как ты думаешь, кто взял на себя защиту Асиция? Да, лучший адвокат Рима, наш старый друг Марк Цицерон.
Когда я услышал об этом, надежда оставила меня. В суде, где выступает Цицерон, много чего может произойти, но вряд ли в числе этого «многого» окажется торжество истины. Если вдруг приговор и в самом деле оказывается справедливым – это происходит не благодаря, а вопреки его усилиям, и в любом случае никак не связано с тем, были ли прозвучавшие в суде показания правдивы.
Я слышал, что оба они, Цицерон и Асиций, в момент предъявления обвинения были далеко от Рима: Цицерон в Неаполе, а Асиций – через залив напротив него, на своей фамильной вилле в Байях. Для разговора об этом деле Асиций пригласил Цицерона к себе в Байи, и прислал за ним роскошные носилки. Причём носилки эти принадлежали даже не ему, а – веришь ли, нет? – царю Птолемею.
(Между прочим, соучастие в преступлении – это тоже преступление. Всякий подумал бы, что человек, обвиняемый в убийстве врага Птолемея, постарается скрыть свои связи со свергнутым египетским царём, и уж точно не будет ими похваляться. Но Асиций, подобно большинству людей его поколения, никогда не откажется от возможности пустить пыль в глаза).
Это были огромные носилки, которые несли восемь человек. Выглядели они весьма изящно (думаю, для римлянина самый изысканный способ путешествия – на египетских носилках), и их сопровождали не менее ста вооружённых телохранителей, которых тоже предоставил царь Птолемей. (Если вдуматься: раз уж царь предоставил своих телохранителей для защиты Асиция, так не он ли привлёк к этому делу и Цицерона?). У тебя наверняка хватит воображения представить, как Цицерон и Асиций обсуждают предстоящий суд, пока их несут вдоль берега на роскошных носилках, утопая в египетской роскоши и под охраной сотни бойцов.
На суде я присутствовать не смог: кашель, мучивший меня в Иллирии, вернулся снова и помешал мне спуститься на Форум.
А вот Бетесда туда пошла. Но ты можешь вообразить рассказ, который я от неё услышал по возвращении. Я узнал, что Асиций, оказывается, довольно хорош собой, разве только выглядит измождённым и бледным (Бетесда слышала, что он крепко попивает); его друг, наш красивый молодой сосед Марк Целий, так и не появился; а Цицерон был столь же многословен и скучен, как всегда.
И, как и следовало ожидать, Асиция признали невиновным в убийстве Диона.
Какая жалость, что я не смог прийти на суд! Мне бы очень хотелось самому выслушать представленные там показания. О чём я совершенно не жалею – так это о так и не увиденных мной дешёвых уловках, с помощью которых Цицерон смущает судей, сбивает их с толку, и в конце концов склоняет на свою сторону. Уж таких-то зрелищ мне хватило с избытком.
Как бы там ни было, вопрос решён окончательно. Несчастный Дион остался неотомщённым, но то, к чему он стремился при жизни…».
Стук в дверь заставил меня прерваться. Обернувшись, я увидел Бельбона.
-Хозяин, курьер вернулся. Он говорит, что должен забрать твоё письмо, если ты хочешь, чтобы он отвёз его.
-Проведи его сюда, - буркнул я. – Незачем заставлять его ждать в передней.
«Но вот уже и пора – посыльный Цезаря вернулся.
Отпущенный мне час я использовал довольно глупо, пересказывая услышанные на Форуме сплетни и позабыв о семейных делах. Так вот, дома у нас всё, как обычно. Бетесда именно такова, какой ты видел её в последний раз, а Диана с каждым днём всё более походит на неё (то есть становится всё красивее и всё загадочнее). У Экона дела идут как нельзя лучше, хотя я порой сожалею, что не передал ему другое дело, менее опасное. Менения – женщина замечательно терпеливая, а это качество незаменимо при воспитании двух совершенно неуправляемых близнецов. Только представь двоих постоянно дерущихся четырёхлетних детей с их разбитыми коленками и простудами…
Но мне пора заканчивать. Курьер уже вошёл в комнату и стоит передо мной, оглядываясь на статую Минервы в атриуме и нетерпеливо притопывая ногой.
Будь осторожен, Метон!».
Я присыпал пергамент песком и сдул его. Скрутив письмо, я сунул его в кожаный футляр и запечатал воском. Вручая послание курьеру и думая о вещах, которых я не успел коснуться в письме, я внимательнее пригляделся к посыльному. Он был одет как легионер – сталь, кожаные ремни и кроваво-красная шерстяная ткань. Тяжёлая, выдвинутая вперёд челюсть подчёркивала твёрдость характера.
-Сколько тебе лет, солдат?
-Двадцать два.
Он был ровесником Метона. Передо мной стоял ребёнок, играющий в войну. В его лице я искал следы тех кошмаров, через которые ему, несмотря на молодость, уже довелось пройти – но видел только мальчишку в солдатском шлеме.
Вдруг выражение его лица изменилось – теперь он выглядел озадаченным. Я понял, что он смотрит мимо меня, на кого-то, стоящего в дверях.
Я обернулся и услышал сердитый голос Бельбона:
-Хозяин, там ещё один посетитель. Я сказал ему подождать в передней, но он так и не отстал от меня.
Разглядеть гостя поначалу было трудно – Бельбон почти целиком заслонял его. Но стоило ему попасть мне на глаза, и недостаток его роста был с лихвой восполнен яркостью его наряда. От шеи до пят он был облачён в красно-желтое платье. На запястьях блестели серебряные браслеты, его грудь также покрывало серебро пополам с бисером, серебряные кольца были и в ушах, и на пальцах у моего нового гостя. Его щёки были покрыты белилами, а голова – разноцветным тюрбаном, из-под которого выбивались светлые локоны.
Когда я видел его в прошлый раз, на нём было не одеяние жреца Кибелы, а римская тога.
-Тригонион! – воскликнул я.
Он улыбнулся:
-Значит, ты ещё помнишь меня?
-Само собой. Всё в порядке, - бросил я Бельбону, который продолжал топтаться в дверях, готовый при малейшей опасности встать между галлусом и мной. Конечно, он без труда оглушил бы щуплого жреца, он мог даже согнуть его пополам – но сейчас держался на почтительном расстоянии от святого евнуха. Недаром Тригонион легко проскользнул в мою комнату, а человеку в три раза крупнее и тяжелее оставалось только бессильно бушевать у него за спиной.
Бельбон одарил галлуса возмущённым взглядом и ушёл. Я услышал за спиной покашливание солдата, и, обернувшись, увидел, как он прячет моё письмо в кожаный мешочек.
-Раз так, я пошёл, - он коротко кивнул мне, и на прощание взглянул на евнуха со смесью любопытства и отвращения.
-Пусть Меркурий ведёт тебя, - сказал я.
-И пусть тебя омоет поток очистительной крови меж бёдер Великой Богини! – добавил Тригонион. Он сложил перед собой ладони, отчего его браслеты зазвенели, и склонил голову. Солдат, дёрнув бровью, заспешил к выходу – наверняка не понимая, благословили его только что или прокляли. Выскальзывая в узкую дверь, он извернулся боком, чтобы не коснуться евнуха, но Тригонион умышленно передвинулся так, чтобы задеть его – и я видел, как легионер задрожал. Поражал контраст между рослым и крепким молодым римлянином, и щуплым, вызывающим улыбку иностранцем-галлусом в жреческих одеждах. Как странно, подумал я: молодой сильный воин, обученный защищать свою жизнь и отнимать чужие, так боится маленького евнуха.
Тригониона, казалось, посетила та же мысль. Пока солдат спускался по лестнице, евнух глядел ему вслед и мелодично смеялся. Но стоило жрецу повернуться ко мне, как улыбка исчезла с его лица.
-Гордиан, - склонил он голову. – Ты вновь оказываешь мне честь, принимая в своём доме.
-Как я мог бы не принять человека, которому великаны уступают дорогу и от которого бегут в панике римские легионеры?
Он вновь засмеялся, но уже не так мелодично. Смех был более резким – такой часто можно услышать на Форуме в ответ на скабрёзную шутку. Галлус на глазах менял свою личину, но всегда не до конца – в нём чувствовалось и нечто женское, и мужское, и такое, что ни к одному полу не относилось.
-Вообще-то меня прислали за тобой.
-Вот как?
-Да, представь себе такую ситуацию: жрец Кибелы приходит к тебе как посыльный, - он вздёрнул бровь.
-Посыльный от кого?
-От одной дамы.
-У неё есть имя?
-Эту даму называют многими именами, но в её присутствии я бы тебе советовал избегать большинства из них и называть её именем, полученным от родителей – если не хочешь схлопотать пощёчину. По крайней мере, пока не познакомишься с ней поближе.
-Что же это за имя?
-Она живёт рядом, здесь, на Палатине, буквально в нескольких шагах, - Тригонион с очаровательной улыбкой сделал приглашающий жест в сторону двери.
-Прежде, чем я пойду к ней, хотелось бы всё же узнать, как её зовут и какое у неё дело ко мне.
-Это дело такого свойства, что оно имеет отношение к некоторым общим знакомым. Собственно, к двоим знакомым, один из которых жив, а другой… - евнух при этих словах имел вид человека скорее скрытного, чем опечаленного. Впрочем, на его лице никакое выражение не казалось искренним – он словно бы менял одну маску на другую. – Двое общих знакомых, - повторил он. – Один – убийца, другой – его жертва. Первый сейчас шагает по Форуму, пересмеиваясь с друзьями и обрушивая проклятия на головы врагов, а второй тоже шагает – но по царству Аида, тень среди других теней. Не исключаю, что там он встретит тень Аристотеля, и они смогут выяснить, кто из них глубже проник в тайны мироздания.
-Дион, - прошептал я.
-Да, я говорю о Дионе и его убийце. Это и есть то дело, которое привело меня к тебе.
-Дело – но чьё?
-Моей госпожи. Она занялась этим делом, и не отступится от него.
-Кто она? – спросил я уже с тревогой.
-Идём, навестим её. Она очень хочет встретиться с тобой, - своим видом Тригонион напоминал сутенёра, изо всех сил старающегося завлечь клиента в объятия шлюхи.
-Скажи мне её имя, - медленно проговорил я, сдерживаясь изо всех сил.
Жрец со вздохом закатил глаза.
-Ну хорошо.  Её зовут Клодия, - выдержав паузу, он заметил выражение моего лица и рассмеялся: - А, я вижу, ты уже наслышан о ней!

Глава девятая

По дороге к выходу мы повстречали Бетесду и Диану.
-Куда ты собрался? – моя жена скользнула холодным взглядом по Тригониону, скрестила руки на груди и наградила меня взглядом Медузы. Интересно, как такая женщина могла быть чьей-то рабыней, а уж тем более моей? Диана стояла рядом с матерью и чуть позади. И она скрестила руки, расправила плечи и старалась копировать тот же властный взгляд.
-На улицу, - ответил я. Руки Бетесды не шевельнулись – мой ответ её не удовлетворил.
-У этого галлуса на примете есть работа для меня, - пояснил я.
Она обратила на маленького жреца взгляд столь пристальный, что я бы не удивился, увидев, как он обращается в камень. А он вместо этого улыбнулся ей. Оба они казались совершенно неуязвимыми друг для друга. Бетесда не смогла запугать Тригониона, а тот – очаровать её.
-Тебе следует взять с собой Бельбона, - вот и всё, что она смогла сказать прежде, чем опустить руки и отправиться своей дорогой. Диана двинулась следом, подражая величественной походке матери – пока я, подскочив, не пощекотал её под мышками. Девочка с громким смехом побежала вперёд, ткнувшись в спину Бетесды. Обе они обернулись ко мне – хохочущая Диана и Бетесда с поднятыми бровями и призраком улыбки на губах.
-Возьми Бельбона! – повторила она прежде, чем развернуться и уйти. Теперь я понял ход её мыслей: она помнила Тригониона, приходившего к нам с Дионом, знала об убийстве философа, и теперь, когда я уходил с Тригонионом, опасалась за меня. Связь, конечно, не самая непосредственная, но…
Втроём – галлус, Бельбон и я – мы вышли на залитую солнечным светом улицу. Было уже достаточно тепло, в воздухе дразняще пахло весной, солнце нагревало камни мостовой. Тригонион извлёк из складок своего одеяния маленький жёлтый зонтик, раскрыл его и поднял над собой.
-Наверное, мне следовало надеть шляпу с полями пошире, - заметил я, поглядывая на небо, где не было ни облачка.
-Мы ведь идём совсем недалеко, - ответил галлус. – Пройдём прямо не больше двух кварталов, а потом надо будет свернуть направо.
Мы шли по улице мимо дома, где жил Марк Целий. На верхнем этаже все ставни были закрыты, несмотря на надвигающуюся жару. Неужели он спал, в такое-то время суток? Вот это жизнь!
Дом принадлежал популисту Клодию, с чьей сестрой мне предстояло увидеться. Какой же всё-таки тесный город Рим, думал я, и с каждым годом он становится всё теснее. Прежде я никогда не встречался с этими скандально известными Клодиями. Они состояли в дальнем родстве с моим старым покровителем Луцием Клавдием, но наши пути ни разу не пересекались. Меня такое положение дел вполне устраивало. В последние годы я стал крайне разборчив в отношении и тех людей, которым я согласен помочь, и тех, которым я хотел бы противодействовать. Клодий и Клодия, судя по тому, что я о них слышал, относились к той породе, с которой лучше всего просто не иметь дела.
Посторонний человек, жалующийся на кражу фамильного серебра; давний приятель, который вдруг стал получать анонимные письма с угрозами; молодая женщина, несправедливо обвинённая мстительной свекровью в супружеской измене – когда такие люди просили меня об услуге, я охотно использовал свои знания, чтобы помочь им. Но те, кто располагает большой силой, у кого повсюду тайные соглядатаи, те, кто может чужими руками расправиться с противником – Помпеи и цари Птолемеи этого мира – представляются мне людьми, которых лучше не задевать. Даже если это означает отказ в помощи старому другу, даже если ради этого приходится отворачиваться от Диона Александрийского.
Но сейчас я шёл к дому Клодии, и шёл для разговора об убийстве Диона, а компанию мне составлял жрец Кибелы, шествующий под ярко-жёлтым зонтиком по улицам Палатина. Боги любят развлекаться, подбрасывая людям неожиданности – а их развлечения порой бывают весьма жестоки.
Дом Клодии стоял в конце тупика, в тихом переулке. Как и большинство патрицианских домов, он выглядел старым и не стремился поразить прохожих своим великолепием. Фасад без окон был окрашен в неброский жёлтый цвет. Крыльцо покрывали красные и чёрные плитки. По обе стороны от простой дубовой двери росли кипарисовые деревья – довольно высокие, я часто любовался ими со своего балкона, не догадываясь, у чьего дома они стоят. Кипарисам было много лет, дому – тоже.
Дверь открыл рослый молодой раб с аккуратно подстриженной тёмной бородкой и густыми бровями, из-под которых внимательно смотрели карие глаза. Точнее, дверь он только приоткрыл – и широко ухмыльнулся, увидев Тригониона. Меня и Бельбона он едва удостоил мимолетного взгляда.
-Её нет дома, - сказал раб, вставая в дверном проёме и скрещивая руки на груди.
-Нет дома? – переспросил галлус. – Но я же только что оставил её, чтобы пригласить сюда этого человека.
Привратник пожал плечами:
-Что я могу тебе сказать? Ты ведь знаешь её привычки.
-Но ведь она знала, что я должен скоро вернуться, - раздражённо заметил Тригонион. – Куда она пошла?
-Вниз, к реке.
-На рынок, что ли?
Раб сощурился.
-Нет, конечно. Ты ведь знаешь, на рынке она больше не появляется, иначе люди Милона снова начнут кричать ей вслед всякую похабщину. Она делает вид, что не придаёт этому значения, но ты можешь представить, насколько её злит эта травля, - привратник двинул правой бровью – и теперь его брови касались друг друга.
-Она спустилась к своему месту на Тибре. Сказала, что в такой день, как сегодня, ей может быть хорошо только там. «Все будут на реке», - сказала она. Хочет на что-то посмотреть, скорее всего, на купальщиков.
Внезапно губы раба расплылись в улыбке, когда чья-то рука высунулась из-за двери и коснулась его спины. Рука двигалась в дверном проёме, извиваясь, как змея. Раб, подёргиваясь от щекотки, напряг свои мускулистые руки.
-Она должна была взять меня с собой, - вздохнул он. – Но мне и здесь есть чем заняться.
-Она сказала что-нибудь мне передать? – Тригонион выглядел возмущённым. – Она должна была что-то передать!
Из-за двери послышался смех, затем в проёме появилось лицо женщины – улыбаясь, она прижалась к привратнику щека к щеке.
-Не волнуйся, она о тебе не забыла, - засмеялась женщина. В её голосе чувствовался подчёркнутый акцент; её каштановые волосы были забраны вверх, что производило несколько необычное впечатление – хотя несколько прядей всё же избежали гребня и булавок. Морщины вокруг глаз и губ искусно скрывала косметика, но я заметил, что она не так уж молода.
-Варнава дразнит тебя! Не так ли, Варнава? А ты злой! – она игриво куснула раба за ухо.
Варнава, засмеявшись, быстро отстранился от женщины.
-Ну тогда иди отсюда! – она, продолжая смеяться, щёлкнула пальцами. – Иди! Я потом приду к тебе, - женщина издала урчащий звук и щёлкнула зубами. Раб-привратник исчез.
-Это, как вы знаете, еврейское имя, - она снова повернулась к нам. – Я имею в виду, Варнава. Клодия говорит, что оно означает «утешение». Ей лучше знать! – она продолжала заливаться смехом, и я почувствовал исходящий от неё запах вина.
-Что Клодия говорила относительно меня? – требовательно спросил галлус.
-Относительно тебя, Тригонион? Хм… ну, в общем, мы все знаем, откуда взялось твоё имя, разве не так? – она понимающе смотрела на жреца.
-Хватит болтать! – воскликнул он. – Что она тебе сказала, прежде чем покинуть дом?
Выражение лица женщины стало таким кислым, что даже косметика не могла этого скрыть.
-Ну ладно. Она сказала, что больше не может оставаться в доме, иначе просто умрёт – и пошла к тому месту на реке, где бывает уже много дней подряд. Она велела Хризе позвать своих носильщиков и взять кое-что из её вещей – и отправилась. Клодия хотела, чтобы и я пошла с ней – но я ответила, что мне слишком тяжело, и я нуждаюсь в утешении, - она снова расхохоталась, демонстрируя свои белые зубы. – А поскольку я осталась, то она велела передать, если ты придёшь, чтобы ты и твои, - она мельком глянула на нас с Бельбоном, словно только что нас заметила, - твои друзья, или кто там будет с тобой, шли к берегу и встретились с ней там. Так понятно?
-Да, спасибо, - Тригонион кивнул и поспешно зашагал прочь. Он делал самые большие шаги, какие только позволяли его короткие ноги.
-Лишите их яиц, и сами увидите, какими чудовищами они станут, - пробормотала женщина сквозь зубы. И тут же захлопнула дверь.
-Кошмарная женщина! – услышали мы с Бельбоном от Тригониона, как только догнали его.
-Подожди! – возопил я. – Кто она такая?
-Да никто. Просто соседка. Кузина, или что-то вроде этого. На носилки у меня нет денег – так что, полагаю, нам следует пойти пешком.
Так мы и поступили. Спускаясь по западному склону Палатина, идя через скотный рынок, а дальше – по мосту и западному берегу Тибра, я всерьёз подумывал сказать Тригониону, что я передумал и возвращаюсь домой. В конце концов, с чего бы мне идти к женщине, которую я до сих пор обходил стороной, чтобы обсудить дело, с которым я не хотел иметь ничего общего? Такова воля Кибелы, думал я, шагая за её жрецом, который под своим солнечным зонтом решительно вёл нас вперёд.
Иметь свой участок на берегу Тибра могут только люди богатые и наделённые тонким вкусом. Это что-то среднее между парком и садом, такое место называют horti – «сады». Они бывают разные: иногда просто уединённое место с жилищем для хозяина и нескольких гостей, а иногда целый комплекс зданий. В самих садах дикие участки часто перемежаются с возделанными, в зависимости от наклонностей владельца, его возможностей и искусства садовника. Среди лесов и густой травы можно встретить розарии, рыбные садки, фонтаны и выложенные камнем дорожки, по бокам которых стоят статуи.
Но сады Клодии были не вполне обычны. Сотню лет назад здесь была сельская местность, но с тех пор Рим значительно расширился. Это место на берегу Тибра оказалось очень выгодной собственностью – и наверняка служило источником дохода для нескольких поколений семьи.
Ощущение чего-то очень старого наполняло само это место – в такой тёплый, безветренный день казалось, будто время здесь застыло уже давно и навсегда. Пройти сюда можно было только по длинному узкому переулку, по обе стороны которого разрослись пышные кусты, покрытые ягодами – их ветви смыкались над головой идущего. Этот путь, напоминавший туннель, выводил на лужайку, где паслась пара коз, громко заблеявших при нашем появлении. Рядом с лужайкой, перпендикулярно реке, которая была почти скрыта от нас плотной стеной деревьев, стояло длинное узкое здание. Крышу покрывала красная черепица, вдоль всего фасада шёл портик. Это, разумеется, тоже было частное владение, как и любой огороженный сад в Риме, и со всех сторон лужайку закрывали от любопытных взглядов высокие кипарисы и гордые тисы.
-Вряд ли она в доме, но всё же нам, полагаю, стоит туда заглянуть, - сказал Тригонион.
Мы пересекли лужайку и вступили под тень портика. Тригонион постучал в ближайшую дверь, затем открыл её и шагнул через порог, знаком подзывая меня и Бельбона. Каждая комната в этом доме имела свой особый вход в портике, так что дом можно было пройти либо по внутреннему коридору, либо заходя поочерёдно в каждую комнату.
Я сразу понял, что дом абсолютно пуст. Чувствовалось, что всю зиму здесь никого не было, а сейчас его ещё не привели в жилое состояние. Внутри воздух был прохладен, от стен и немногочисленной мебели чуть пахло плесенью, каждую поверхность покрывал тонкий слой пыли.
Тригонион неторопливо шёл из комнаты в комнату, зовя Клодию по имени. Мы следовали за ним. В некоторых комнатах все предметы накрывала ткань, в других покрывала были сняты совсем недавно, и ещё валялись на полу. Став владельцем дома на Палатине, я приобрёл кое-какие познания по части мебели. Вещи, которые я видел в доме Клодии, были такого сорта, которые на аукционе могли бы принести запредельную выручку. Скоробогачи нашей стремительно расширяющейся державы могли бы выложить бешеные суммы за спальные ложа, спасённые из пылающего Карфагена, подушки которых столь поблекли от времени, что на них едва можно различить экзотические узоры; за позолоченные шкафы и сундуки с массивными железными петлями, каких уже давным-давно не делают; за складные кресла, настолько старые, что на них вполне могли сидеть Сципион Африканский или братья Гракхи…
Были и картины, причём в каждой комнате – и не модная среди нынешних богатеев настенная живопись, а портреты и сцены из истории, написанные восковыми красками на дереве и расположенные на стенах в соответствии с тщательно продуманным замыслом. Они потемнели от времени, их гладкую поверхность покрыла паутина тончайших трещин. Коллекционеры придают огромное значение этим признакам – они свидетельствуют о подлинной старине, подделать их невозможно. Повсюду на постаментах стояли маленькие статуэтки, каждая высотой не больше локтя, в соответствии с небольшим размером самих комнат и их изящной обстановкой – несколько Панов и Силенов, мальчик, вынимающий из ноги занозу, дриада, вставшая на колени на камне.
Мы прошли дом до конца и вновь вышли в портик. Тригонион всматривался в заросли на противоположной стороне лужайки – я там ничего разглядеть не мог.
-Конечно, её нет ни на кухне, ни в рабских жилищах, ни на конюшне, - проговорил он. – Ясное дело, она пошла к реке.
Мы снова пересекли лужайку и спустились к роще у самого берега. В тени деревьев мы неожиданно наткнулись на статую Венеры – не маленькую статуэтку наподобие тех, что стояли в доме, но великолепное бронзовое изваяние на мраморном пьедестале. Богиня смотрела на реку с видом довольства, пожалуй, что и самодовольства, и казалось, что город на другом берегу существовал единственно затем, чтобы развлекать её.
-Потрясающе, - шепнул я. Бельбон молча уставился на статую, его лицо выражало благоговейный страх.
-Думаешь? – бросил Тригонион. – Ты ещё не видел статую в её городском доме. – Он повернулся и пошёл прочь, напевая гимн в честь Кибелы. Казалось, его настроение улучшалось с каждым шагом в сторону реки и стоящего на берегу красно-белого полосатого шатра.
Из-под древесных крон мы вышли на солнечный свет. Лёгкий ветерок шевелил густую траву. Шатёр, к которому мы приближались, выглядел просто великолепно на фоне ярко-зелёного луга, тёмно-зелёной поверхности Тибра и яркого голубого неба. Тонкий шёлк трепетал на ветру. Красные полосы змеями извивались между белых – а мгновение спустя уже казалось, что это белые полосы змеятся между красными.
Откуда-то донёсся всплеск, но шатёр и высокие деревья по обе стороны от него загораживали вид на реку.
-Подождите здесь, - сказал Тригонион и вошёл в шатёр. Вскоре он вновь откинул входной полог: - Войди, Гордиан. А телохранитель пусть постоит снаружи.
Я шагнул к пологу – его откинул невидимый мне раб, и я шагнул внутрь шатра.
Первое, что обратило на себя внимание – запах. Тонкий, дразнящий аромат, который мне никогда прежде не доводилось обонять. Однажды почувствовав этот запах, я знал, что уже никогда его не забуду.
Красно-белый шёлк гасил солнечные лучи, но жар наполнял всё пространство шатра. Со стороны реки полог был отвёрнут, обрамляя вид на Тибр, как картину. Солнечные лучи играли на поверхности воды, бросая блики в шатёр, на мои руки и лицо. Я вновь услышал плеск, и теперь видел его источник. Группа юношей и молодых мужчин, от пятнадцати лет и старше, резвилась в воде неподалёку от шатра. У некоторых из них на бёдрах были яркие повязки, но большинство и этого не носило. Капли воды блестели на гладкой коже, на ярком солнце они выглядели как драгоценные камни. Юноши в реке передвинулись под тень деревьев – и стали пятнистыми, напоминая фавнов. Они так взволновали реку, что блики заплясали в шатре с бешеной скоростью.
Я направился к центру шатра, где меня ждал улыбающийся Тригонион. Он стоял у высокого ложа, которое покрывали красные и белые подушки, и держал за руку лежавшую на нём женщину. Её поза была такова, что видеть лицо я не мог.
Я ещё не подошёл к ложу, когда передо мной вдруг появилась девушка. На вид она только-только вышла из детского возраста, её тёмно-рыжие волосы были уложены вокруг головы, фигуру скрывало длинное зелёное платье.
-Госпожа! – позвала она, не сводя с меня глаз. – Госпожа, твой гость хочет видеть тебя.
-Веди его сюда, Хриза, - голос был тягучим и неторопливым, более густым, чем у Тригониона, но явно женским.
-Да, госпожа, - юная рабыня взяла меня за руку и подвела к ложу. Здесь запах благовоний чувствовался ещё сильнее.
-Нет-нет, Хриза, - её хозяйка негромко рассмеялась. – Не ставь его прямо передо мной, а то он заслонит вид на реку.
Шаловливым движением Хриза потянула меня за руку и отвела немного в сторону.
-Да, так лучше. А теперь иди. И ты, Тригонион, - она сделала жест в сторону галлуса. – Пригляди за Хризой, пока она будет наводить порядок в доме. Или полюбуйся камнями на берегу. Только смотри, чтобы эти речные сатиры тебя не поймали – а то кто знает, что может произойти!
Хриза и Триогнион вышли. Я остался один на один с женщиной, лежавшей на высоком ложе.

Глава десятая


-Та молодёжь, что резвится в реке, принадлежит мне. Мои рабы – носильщики паланкина и телохранители. Здесь, в садах, я позволяю им носить набедренные повязки, ведь, захоти я увидеть их голыми, это можно сделать когда угодно. Кроме того, так мне легче подбирать себе других мужчин. Всякий молодой римлянин знает, что ему позволено купаться на моём участке берега Тибра, когда он пожелает – при условии, что он делает это полностью обнажённым. Сюда они спускаются с дороги вон по той тропе между деревьев, а на ветки вешают свои туники. Жаркими летними днями их тут бывает больше сотни – они ныряют, плещутся в воде, загорают прямо на скалах. И все они полностью обнажены, таково моё условие. Кстати, погляди, какие плечи у одного из них…
Я смотрел на эту женщину, мысленно прикидывая её возраст. Известно было, что она примерно на пять лет старше своего брата Публия Клодия – то есть сейчас ей было сорок, плюс-минус год или два. Трудно было сказать, обращает ли она сама внимание на свой возраст. Впрочем, годы скорее красили её, чем наоборот. Кожа Клодии намного превосходила красотой кожу любой другой сорокалетней женщины: цвета былой розы, гладкая, нежная, хотя, подумал я, возможно, сказывается действие света, пробивающегося через шёлк шатра. Её тёмные блестящие волосы, подчиняясь волшебству гребней и булавок, образовывали целый лабиринт локонов и завитков. Они обрамляли её лоб, подчёркивали форму скул и гордую линию носа – крупного, но не чрезмерно. Великолепные губы были яркими настолько, что возникало сомнение, насколько эта яркость естественна.
В её блестящих глазах скользили блики – синие, жёлтые, но в основном изумрудно-зелёные, поскольку поверхность Тибра была именно такова. Я уже слышал о необыкновенных глазах Клодии – впрочем, кто о них не слышал?
-Посмотри, у них гусиная кожа! – она смеялась. – Удивительно, как они вообще могут быть в воде. В это время года река ещё очень холодная, как бы ярко ни светило солнце. Смотри, как увяла их мужественность – зрелище жалкое, но и забавное. Но заметь: никто из них не дрожит. Не хотят, чтобы я видела их дрожащими – славные, храбрые, глупые мальчики, - она вновь рассмеялась.
Клодия откинулась на груду подушек и подобрала ноги. От шеи до пят её покрывала длинная стола жёлтого шёлка, перехваченная поясами под грудью и на талии. Только руки были полностью обнажены. Впрочем, никто бы не назвал наряд Клодии скромным. Ткань столы была столь тонка и прозрачна, что я не мог определить, где кончается блестящая ткань (на неё тоже падали блики от речной поверхности) и начинается живая плоть. Никогда прежде мне не доводилось видеть нарядов, подобных этому. Это, вероятно, отразилось на моём лице – Клодия снова засмеялась, но на этот раз она глядела не на юношей в воде, а на меня.
-Тебе это нравится? – она, испытующе глядя на меня, провела ладонью по своему бедру и вниз, к согнутому колену. Шёлк под её рукой шёл волнами, как вода. – Всё это доставлено с Коса, от тамошнего торговца шелками. Вряд ли у какой-нибудь другой римлянки есть подобное платье. А если и есть, то вряд ли ей хватит смелости носить подобную одежду на людях. – Она слегка улыбнулась и дотронулась до серебряного ожерелья, украшавшего её шею. Клодия развела пальцы, и я сквозь прозрачный шёлк ясно видел: пока её большой и указательный пальцы перекатывали бусину, остальные поигрывали с её соском, пока он не напрягся.
Я, кашлянув, обернулся через плечо. Молодёжь в реке затеяла перебрасывать кожаный мяч, но все они как один время от времени поглядывали в сторону шатра. Неудивительно, что в первый же тёплый день года они все сбежались к реке, подумал я. Они пришли посмотреть на неё точно так же, как и она – на них. Я снова кашлянул.
-У тебя пересохло в горле? Ты ведь шёл сюда пешком от самого Палатина? – казалось, её по-настоящему занимал этот вопрос, словно бы пройти по улице какое-то расстояние было подвигом, за которым ей приходилось наблюдать (хотя бы за тем, как его совершают её собственные носильщики), но который она сама никогда не совершала.
-Бедный, ты, наверное, хочешь пить. Смотри, Хриза, прежде чем уйти, оставила чаши для нас. Вон в том глиняном кувшине – холодная вода, а в серебряном – фалернское. Я другого не пью.
Посуда стояла на маленьком столике рядом с ложем. Никакого сиденья не было и в помине. Похоже, здесь все гости должны были стоять.
Во рту у меня и в самом деле пересохло, и не только из-за жары. В чаше Клодии уже было вино, а свою я наполнил водой и с наслаждением выпил. Потом наполнил снова.
-Ты не будешь пить вино? – она казалась разочарованной.
-Пожалуй, нет. Человеку моего возраста не стоит пить вино после того, как он побывал на жаре, - если оно и не повредит моему пищеварению, думал я, то уж точно пагубно скажется на моей способности здраво мыслить, да ещё в такой компании. Как станет действовать на меня прозрачное платье Клодии после чаши крепкого фалернского? А после второй?
-Как пожелаешь, - хозяйка пожала плечами. По шёлку, как по воде, пробежала волна.
Я допил вторую чашу воды и решил, что, пожалуй, достаточно.
-У тебя, как я понимаю, была причина послать за мной галлуса?
-Да, была. – Она оторвала свой пристальный взгляд от меня и перевела его на юношей в воде. Я видел, что её глаза следили за мелькавшим в воздухе мячом, но лицо оставалось равнодушным.
-Тригонион сказал мне, что это как-то связано с Дионом.
Она кивнула.
-Вероятно, мне следует опустить полог шатра, - сказал я.
-И что тогда подумают эти парни в реке? – Её, кажется, забавляла сама мысль о возможном скандале, равно как и моё нараставшее смущение.
-Если нам нужно чьё-то присутствие, можно позвать обратно твою служанку.
-А оно нам нужно? – теперь в её взгляде сквозило огорчение. – Вряд ли Хриза годилась бы для этого.
Тогда – Тригониона.
Она громко смеялась, потом собралась что-то сказать – и умолкла.
-Извини меня, - сказала Клодия. – Если я разговариваю по делу с привлекательным мужчиной, то люблю сперва поддразнить его. Это моя маленькая слабость, и мои друзья давно научились не обращать на неё внимания. Надеюсь, что и ты, Гордиан, не станешь её замечать – теперь, когда я призналась тебе в этом.
Я кивнул.
-Хорошо. Я и в самом деле решила посоветоваться с тобой относительно трагической гибели нашего общего друга, Диона Александрийского.
-Общего друга?
-Да – моего в той же мере, как и твоего. Не стоит делать такой изумлённый вид, Гордиан. Я подозреваю, ты ещё очень многого не знаешь о Дионе. Точно так же, как и обо мне – хотя ты наверняка наслушался связанных со мной сплетен. Я постараюсь говорить коротко и сжато. Именно я посоветовала Диону пойти за помощью в твой дом. Той же ночью он был убит.
-Ты?
-Да, я.
-Но ведь ты меня совсем не знаешь.
-Пусть так, но я немало слышала о тебе, как и ты обо мне. Твоё имя широко известно, Сыщик. Я, семнадцатилетняя девчонка, ещё жила в доме своего отца, когда Цицерон прогремел на весь Рим, защищая человека, которого обвиняли в отцеубийстве. Я помню, как отец говорил об этом деле, уже много позже. Но я не знала о роли, которую в этом деле сыграл ты – а узнала только много лет спустя, от самого Цицерона. Цицерон любил рассказывать о деле Росция снова и снова,пока победа над Катилиной не дала ему более серьёзного повода для рассказов. Нередко он упоминал о тебе в разговорах с моим покойным мужем, а порой даже прямо советовал Квинту прибегнуть к твоим услугам. Но Квинт всегда отличался упрямством, и для слежки всегда использовал только своих людей. Буду откровенна: Цицерон не всегда отзывался о тебе с похвалой. Порой при упоминании твоего имени он произносил такие слова, которые не пристало повторять столь почтенной римской матроне, как я. Но ведь у всех нас были те или иные разногласия с Цицероном, разве не так? Важно другое: даже когда ты приводил Цицерона в бешенство, он всё равно не мог не упомянуть о твоей честности и принципиальности. Как-то раз, когда Квинт был наместником в Цизальпинской Галлии, к нам приехали Цицерон с Теренцией, и после ужина мы стали играть в вопросы и ответы. Квинт спросил Цицерона, какому человеку он бы доверился в любых обстоятельствах – и знаешь, чьё имя назвал Цицерон? Да, Гордиан, твоё. Вот почему, когда Дион спросил, к кому ему обратиться за помощью, мне на ум сразу пришёл Гордиан Сыщик. Я тогда не знала, что вы с Дионом в прошлом были знакомы – мне об этом уже после рассказал Тригонион.
-Думаю, рассказы обо мне грешат преувеличениями, - ответил я. – Ты знаешь, что мы с Дионом встретились много лет назад, в Александрии?
-Да, Тригонион говорил.
-Но как ты познакомилась с Дионом?
-У него были дела с моим братом Публием.
-Дела? Какие?
-Дион связался с ним вскоре после своего приезда в Рим. Им обоим было что сказать друг другу.
-Думаю, Диону и Публию Клодию было нелегко найти общий язык. Ведь именно твой брат организовал поглощение Римом Кипра, прежде принадлежавшего Египту.
-Вода течёт, а мост стоит, как говорят этруски. Гораздо важнее для Диона было то, что Публий выступает против Помпея. Диону требовался союзник в Сенате, и он его нашёл. Философ предложил Публию план, позволявший на корню пресечь все поползновения Помпея относительно Египта.
-Какова твоя роль во всём этом?
-У меня слабость к умным пожилым мужчинам.
-А что привлекло Диона к тебе? – прямо спросил я.
-Вероятно, моя всем известная склонность к поэзии, - Клодия грациозно повела плечами – тонкий шёлк натянулся, обрисовав её соски.
-Но если вы с братом были друзьями и сторонниками Диона, то почему же он не остановился в вашем доме? Там он был бы в безопасности, а вместо этого Дион кочевал от одного ненадёжного хозяина к другому, и в итоге встретился со своим убийцей.
-Дион не мог остаться в моём доме по той же причине, по которой ты, Гордиан, не можешь опустить полог этого шатра. Представь: мужчина и женщина, вдвоём. Репутация Диона в Сенате и так была весьма шаткой, не хватало ещё сплетни с сексуальной подоплёкой. Поселиться у Публия он тоже не мог – пошли бы слухи о сговоре египетского смутьяна с римским баламутом. За известность, увы, приходится платить. Иногда приходится оставлять друзей на расстоянии протянутой руки, для их же собственной пользы.
-Ну хорошо. Значит, Дион был твоим другом – или союзником, или кем там ещё – и ты направила его ко мне за помощью. Мне пришлось отказать ему в ней. Через несколько часов он был мёртв. Вы с братом не очень-то заботились о его безопасности?
Губы Клодии сжались, глаза буквально впились в меня.
-Как и ты, - негромко сказала она. – А ведь ты знал его куда дольше, и твои обязательства перед ним были, как я понимаю, намного серьёзнее.
Я вздрогнул.
-Да, это так. Но даже если бы я согласился помочь Диону, то всё равно не успел бы спасти его. Когда я проснулся на следующее утро – и даже когда я заснул той ночью – он был уже убит.
-А если бы ты сказал ему «да»? Если бы ты решил со следующего утра взять на себя заботу о его безопасности и советовать ему, кому можно доверять и кого следует опасаться? В этом случае разве ты не чувствовал бы себя обязанным после гибели Диона отыскать его убийцу и предать суду?
-Возможно…
-А сейчас ты не чувствуешь за собой такого обязательства? Хотя бы ради старой дружбы? Я вижу, ты не можешь найти ответа.
-Но разве не ясно, кто стоял за убийством Диона?
-И кто же?
-Царь Птолемей, конечно.
-Разве сам Птолемей подсыпал яд в суп Диону в доме Лукцея? Разве сам он забрался в спальню Диона и заколол его?
-Нет, конечно. Это были посланные им люди.
-Вот именно. И разве ты не считаешь себя обязанным покарать этих людей, чтобы успокоить тень Диона?
-Асиций уже предстал перед судом за это дело…
-И негодяя оправдали! – глаза Клодии яростно сверкнули. – Должно быть, Немезида разочтётся с ним другим способом. Но есть ещё один человек, он виноват куда более Асиция – и его надо отдать в руки правосудия. Я хочу, чтобы ты, Гордиан, помог мне в этом.
Не было ни малейшего риска, что парни в реке услышат нас – и всё же я понизил голос:
-Если ты говоришь о Помпее…
-Помпей? Думаешь, я бы отправила тебя против Помпея? С таким же успехом можно выпустить на арену однорукого гладиатора против слона! - Её смех словно ударил меня в лицо, как брошенная пригоршня песка. – Нет, Гордиан, то, о чём я прошу, довольно просто, и уж точно не выходит за пределы твоих возможностей. Сколько раз ты расследовал убийства? Сколько раз ты помогал адвокатам находить доказательства чьей-то вины или невиновности в таком преступлении? Я хочу от тебя только этого. Я не прошу свергнуть с престола царя или побороть великана. Просто помоги мне обрушить кару закона на голову того, кто собственноручно убил Диона. Помоги мне наказать убийцу, вонзившего свой кинжал в его грудь!
Я тяжело вздохнул и перевел взгляд на залитую солнечным светом реку.
-Почему ты колеблешься, Гордиан? За твои труды я, разумеется, заплачу тебе, причём щедро. Но я-то ожидала, что ты сразу ухватишься за эту возможность, из одного только уважения к Диону. Разве ты и сейчас не слышишь в ушах шёпот его тени, взывающий к отмщению? Однажды, когда Дион был жив, он попросил тебя о помощи…
-В последнее время, если происходит подобный случай – как, например, убийство – такими делами обычно занимается мой сын Экон. Он молод, сильнее и проворнее меня. В таких ситуациях эти качества бывают очень важны. Тонкий слух и зоркий глаз могут означать грань между жизнью и смертью.
-Но ведь твой сын никогда не был знаком с Дионом, верно?
-Даже при этом я всё же полагаю, что тебе нужен Экон, а не я.
-Я его ни разу не видела, так что трудно сказать, нужен он мне, или нет. Он похож на тебя, только помоложе? – она глядела на меня снизу вверх, но с таким видом, словно я был рабом на аукционе.
Я представил Экона на моём месте – и укусил себя за губу при мысли, что сам назвал его имя. Боги, где была моя голова?
-Оба моих сына – приёмные, - сказал я. – Они не похожи на меня с виду.
-Тогда они, должно быть, весьма непривлекательны, - заметила Клодия, её взгляд стал хмурым и разочарованным. – А это значит, что нужный мне человек – ты, Гордиан, в этом не может быть никакого сомнения. Ты поможешь мне, или нет?
Я всё ещё колебался.
-Ради Диона?
Выхода не было. Я вздохнул.
-Ты хочешь, чтобы я выяснил, кто убил его?
-Нет, нет! – она покачала головой. – Разве я неясно выразилась? Это я уже знаю. А от тебя требуется собрать улики, достаточные для осуждения виновника.
-Ты знаешь имя убийцы Диона?
-Конечно. Да и ты его знаешь. Ещё несколько дней назад он жил по соседству с тобой. Его зовут Марк Целий.
Я потрясённо уставился на неё:
-Откуда тебе это известно?
Она наклонилась вперёд, руки рассеянно скользнули по бёдрам. Это движение натянуло блестящую ткань на груди, сквозь неё снова обрисовались соски.
-До недавнего времени Марк Целий и я состояли в очень близких отношениях. С моим братом он также был близок. Можно сказать, Целий был для нас обоих почти что братом.
В том, как она это сказала, сквозил намёк на непристойность, но лишь намёк.
-Продолжай…
-Незадолго до того, как Диона пытались отравить в доме Луция Лукцея, Целий приехал ко мне и попросил взаймы довольно крупную сумму.
-Вот как?
-Деньги, как он мне объяснил, нужны на устроение игр в его родном городе, Интерамнии. Там он, как я понимаю, является магистратом. А это, помимо прочего, означает обязанность оплачивать проведение местных праздников – так он мне сказал. Он уже не в первый раз занимал у меня деньги.
-И ты всегда ссужала его?
-Как правило. Ты, наверное, скажешь, что я взяла привычку потакать ему. Он всегда расплачивался со мной, но редко – деньгами.
-А чем же?
-Услугами.
-Политического свойства?
Клодия рассмеялась.
-Вряд ли. Скажем так, у меня был зуд, а Целий знал, как меня от него избавить. Но я отклонилась от темы. Итак, он попросил у меня крупную сумму – значительно крупнее, чем когда-либо до этого.
-Достаточно, чтобы заплатить за очень качественное избавление от зуда, - заметил я.
Её глаза вспыхнули.
-Да, верно. Вероятно, об этом я и подумала, когда так глупо дала ему эти деньги. Позднее я встревожилась, стала наводить справки – и выяснила, что в Интерамнии игры проводят осенью, а не весной. Целий придумал весьма дешёвую отговорку.
-Не думаю, чтобы он был первым молодым человеком, который лгал красивой женщине ради денег.
Клодия улыбнулась, и я понял, что она догадалась: в своём ответе я из вежливости заменил «немолодую женщину» на «красивую». Впрочем, сделал я это непроизвольно, и потому искренне – похоже, она почувствовала это. Но тут же улыбка исчезла с её лица.
-Полагаю, Целий использовал эти деньги для покупки яда и подкупа раба Лукцея, а может, и не одного – чтобы отравить Диона.
-Ты сказала, что это была очень крупная сумма.
-Яд стоит недёшево, а купить его так, чтобы никто ничего не узнал – и того дороже. Немало денег нужно и на то, чтобы подкупить рабов богатого человека, особенно если речь идёт об убийстве, - Клодия говорила с такой уверенностью, словно у неё был личный опыт в подобных делах. – Мы с Целием встретились уже позднее, когда Дион был мёртв. Кое-что вызвало мои подозрения: голос Целия и выражение его лица всякий раз, когда в разговоре упоминался Дион, его странные замечания, моя интуиция…
-Вряд ли это можно назвать доказательствами.
-Доказательств я хочу от тебя, Гордиан.
-Как бы там ни было, умер Дион не от яда. Что тебе известно о другом покушении?
-Рано вечером, в день гибели Диона, Целий был в моём доме – а он неподалёку от дома Тита Копония, где философ был убит. Под туникой Целий прятал кинжал.
-Но если кинжал был спрятан, то откуда…
-Поверь, в тот вечер ничто на теле Марка Целия не было скрыто от меня, - улыбнулась Клодия. – У него имелся кинжал. Он был очень возбуждён и взволнован – я никогда прежде не видела его в таком состоянии. И пил он куда больше обычного. Я спросила, что случилось – а он ответил, что ему предстоит очень неприятное дело, и он вздохнёт с облегчением, когда оно останется позади. Я попыталась вытянуть из него правду, но безуспешно. Вы, мужчины, умеете хранить свои маленькие секреты. Я сказала: «Это неприятное дело, о котором ты говоришь – надеюсь, не то, ради которого ты пришёл сюда?». «Конечно, нет!», - воскликнул он, и тут же доказал это. Но его ласки в тот вечер разочаровали меня – Целий выглядел таким же замёрзшим, как те мальчики в реке. А позднее, когда за ним зашёл его друг Асиций, Целий явно был раз поводу уйти. Ладно, думала я, пусть играют в свои мальчишеские игры. Но в ту же ночь, вскоре после того, как они покинули мой дом, Дион был убит…
Я немного выждал, прежде чем заговорить снова. Меня озадачили не столько подробности истории Клодии, сколько её манера рассказывать. Я никогда прежде не слышал, чтобы женщина говорила о своей сексуальной жизни с такой откровенностью – и одновременно таким равнодушным тоном.
-Ты ведь понимаешь, что мне необходимо знать всё, что связывает Целия с убийством Диона.
-Ну тогда вот тебе ещё одна подробность. На следующую ночь, когда Целий пришёл в мой дом, он подарил мне серебряное ожерелье с ляпис-лазурью и карнеолом. И похвалялся, что теперь может вернуть мне каждый занятый у меня сестерций.
-И как, вернул?
Она засмеялась.
-Нет, конечно. Тогда, слыша его слова, я не сомневалась, что он получил богатое наследство. А теперь понимаю, что Целий сделал своё дело – и ему щедро заплатили.
-Это твоё предположение?
Но Клодия не слушала меня. Она уставила взгляд в крышу шатра, вся во власти воспоминаний.
-В ту ночь наши ласки ничем не напоминали то, что было накануне. Целий походил на Минотавра – пылающие глаза, блестящие от пота виски…
Я открыл рот – но, прежде, чем успел заговорить, меня прервал глубокий и хрипловатый смех подошедшего к нам человека; я слышал приближающийся плеск его шагов. Клодию тут же покинула всякая мечтательность и она подалась вперёд на своём ложе. Её лицо светилось радостью.

Обернувшись, я увидел человека, широко шагающего по отмели в сторону шатра. Подобно юношам в реке, он был наг. Лучи клонившегося к закату солнца, отражаясь в воде, создавали за ним сияющий ореол; капли воды на его плечах, руках и ногах сверкали белым пламенем, очерчивая тёмную глыбу его тела. Поднявшись из реки, он отжал воду из своих волос, демонстрируя мощную мускулатуру рук и груди. На берегу его движения стали уже неприкрыто гордыми, и хотя его лицо всё ещё было в тени, я видел на нём широкую улыбку.
-Любовь моя! – эти слова сорвались с губ Клодии как дыхание, как стон, как вздох. Теперь в её голосе не чувствовалось ни жеманства, ни кокетства, не желания поддразнить. Она вскочила с ложа, чтобы встретить пришельца, как только он вошёл в шатёр. Трудно сказать, кто из них выглядел более обнажённым: гибкий жилистый мужчина, чьё тело покрывали только капли воды, или женщина в прозрачном жёлтом шёлке. Они обнялись и впились друг другу в губы.
Мгновение спустя Клодия отпрянула, прижимая к себе его руки. В тех местах, где её платье намокло, оно прилипло к телу, образуя нечто вроде второй кожи. Она обернулась и засмеялась, увидев, как я зеваю. Вошедший мужчина сделал то же самое, копируя Клодию, как её отражение в зеркале.
-Но, любовь моя, - говорила она, сжимая его руки и по-девчоночьи хихикая, - почему ты просто не вошёл в мой шатёр через полог? Зачем тебе понадобилось вместе с другими лезть в реку? И как же ты оказался среди них? Как я могла тебя не заметить?
-Я только что пришёл, - ответил он. Его смех был глубже, чем у Клодии, но в остальном точь-в-точь такой же. – Я думал, это будет забавно: затесаться среди твоих поклонников и посмотреть, смогу ли я привлечь твоё внимание. Как видишь, мне это не удалось!
-Но меня отвлекли очень важные дела, любимый! – она кивнула на меня, её лицо вновь приняло хладнокровное выражение. В её голос вернулись дразнящие нотки. Она снова затеяла представление, но для кого на этот раз? – Речь идёт, любовь моя, о Дионе и о суде.  Это тот самый Гордиан, о котором я тебе говорила. Он поможет нам покарать Марка Целия.
Мужчина обратил свою сияющую улыбку ко мне. Теперь я узнал его – не мог не узнать. Много раз я видел его на Форуме, когда он выступал перед толпой последователей или демонстрировал свою дружбу с людьми, имеющими силу в Сенате. Но никогда я не встречал его голым, мокрым, со слипшимися волосами. Сейчас, когда Публий Клодий стоял рядом с сестрой, их сходство как никогда бросалось в глаза.

Глава одиннадцатая

-Я помню, папа, когда я только начинал работать самостоятельно, ты меня учил: «Не берись за дело, пока не получишь задаток – сколь угодно маленький».
Экон поднял голову и уставил на меня пронизывающий взгляд.
-На что ты намекаешь? – спросил я.
-Когда ты сегодня покинул сады Клодии – твой кошелёк и в самом деле был тяжелее, чем когда ты входил туда? –это был типичный для Экона способ подойти к сути дела.
Хотя день выдался по-летнему тёплый, стемнело рано – в конце концов, на дворе был ещё март. Когда я выходил из садов Клодии вскоре после появления её брата, солнце уже клонилось к горизонту, превращая поверхность Тибра в пылающий золотой лист. Мы с Бельбоном добрались до дома уже в сумерках, таща свои усталые тела через мост, уже закрывшийся скотный рынок и склон Палатина. Спустилась ночная тьма, в воздухе слегка похолодало. Наскоро поужинав с Бетесдой и Дианой, хоть мои ноги и ныли от усталости, я снова отправился с Бельбоном в город – посоветоваться со своим старшим сыном.
Мы сидели в кабинете дома на Эсквилине – дома, который когда-то принадлежал мне, а до этого моему отцу. Теперь это было жилище Экона и его семейства. Его жена Менения, судя по всему, пыталась отправить спать расшалившихся близнецов – их громкие крики и смех время от времени сотрясали прохладный вечерний воздух.
Я пересказал Экону свою беседу с Клодией до самого появления её брата, и упомянул о своём отбытии вскоре после этого.
-Когда я покидал сады этой дамы, мой кошелек был существенно тяжелее, - сказал я.
-Значит, ты и в самом деле взял задаток?
Я кивнул.
-И ты действительно считаешь, что Диона убил Марк Целий?
-Разве я это сказал?
-Но ты будешь искать доказательства его вины?
-Да. При условии, что такие доказательства существуют.
-Те основания для подозрений, которые назвала Клодия, представляются мне, вежливо говоря, несерьёзными, - заметил Экон. – Но ведь ты, бывало, начинал расследование, располагая и меньшим количеством фактов – и всё-таки докапывался до истины.
- Но сейчас я сомневаюсь и насчёт самого расследования.
-Я думаю!
-Ты о чём?
-Папа, все ведь знают, что Целий с Клодией были любовниками. А Целий с Клодием – политическими союзниками и собутыльниками, или, во всяком случае, использовали друг друга в таком качестве. Возможно, между этими двоими была не просто дружба. Или даже между всеми троими…
-Ты имеешь в виду троих в одной постели?
Он пожал плечами:
-Не делай такое удивлённое лицо. Такая женщина, как Клодия… Ты, кажется, говорил, что в её шатре из мебели не было ничего, кроме ложа?
-И что из того?
-Папа! Ты решил, что должен был стоять. Но эта дама, как я слышал, куда более гостеприимна. Раз там не было ни единого стула, а только ложе – видимо, тебе следовало лечь на него.
-Экон!
-Ну, если исходить из того, как ты описал её платье…
-Да, я, пожалуй, должен быть более сдержанным в своих описаниях.
-Нужно было взять меня с собой. Тогда бы я на месте во всём убедился.
-Сынок, тебе уже за тридцать. Пора бы научиться думать о чём-нибудь, помимо секса.
-Менения пока не жаловалась, - ухмыльнулся Экон.
Я постарался придать своему лицу осуждающее выражение, но получилось, скорее, любопытное. Экон выбрал себе в жёны черноволосую красавицу, очень похожую на Бетесду. Интересно, в чём ещё они походили друг на друга? Порой я невольно задавался этим вопросом – совершенно естественным образом, как человек моего возраста задумывается о современной молодёжи и её образе жизни. Экон с Мененией… нагой Клодий и его сестра в ничего не скрывающем платье…
В этот момент где-то в доме раздался крик одного из близнецов. Он вырвал меня из мечтательности, а заодно и напомнил, каковы бывают последствия у приятных ночей.
-Мы отклонились от темы, - напомнил я. – Я сказал, что был в сомнении, берясь за это дело, а ты ответил: «Я думаю».
-Да просто это дело выглядит чрезвычайно мутным. Разве ты так не считаешь? Или даже подозрительным. Я хочу сказать, всё это как-то нехорошо пахнет. Смотри: единственное, что ты узнал о Целии из разговора с Клодией – это то, что он занимал деньги у богатой женщины старше него. При этом он, говоря откровенно, действовал обманом, и вернуть ей эту сумму был не в состоянии. Ну да, ещё он носил с собой кинжал – в пределах города это, конечно, незаконно, но большинство здравомыслящих людей в наши дни так и поступает. Совсем недавно эти двое были любовниками, а теперь женщина ищет улик, чтобы осудить мужчину за убийство. И что нам со всем этим делать? Целий был наперсником её брата, а сейчас Клодии стремятся представить его наёмным убийцей на службе у царя Птолемея – или, что то же самое, у Помпея. Не забывай, что Клодий – хозяин дома, где живёт Целий, за один квартал от тебя.
Я покачал головой.
-Уже нет. Клодий выселил его.
-Когда это было?
-Несколько дней назад. Я и сам не знал об этом, пока мне не рассказал там, в шатре, Клодий – голый, стряхивая капли воды и без тени смущения обсуждая со мной свою недвижимость. Любопытно, мы с Тригонионом шли туда как раз мимо этого самого дома, а там, несмотря на тёплый день, все ставни на втором этаже были закрыты. Я ещё подумал, что Целий, видимо, отсыпается после попойки. А жилище было, оказывается, пусто. Целий вернулся в отцовский дом на Квиринале, и там же, скорее всего, останется до самого окончания судебного процесса.
-Так они окончательно решили выдвинуть против него обвинение?
-Обвинение уже выдвинуто. Но не Клодием.
-Тогда кем же?
-Угадай.
Экон покачал головой.
-У Марка Целия слишком много врагов, чтобы я рискнул сделать какое-то предположение.
-Его обвиняет семнадцатилетний сын Луция Кальпурния Бестии.
Экон со смехом протянул руку:
-О судьи, я не указываю пальцем на преступника – я указываю на преступный палец!
-Так ты знаешь эту историю?
-Конечно, папа. Все знают, как Целий обвинял Бестию в отравлении жён. Жаль только, что мы с тобой уехали к Метону, когда это было. Мне эту сплетню пересказала Менения.
-А мне – Бетесда. Но похоже, что Бестия скоро сможет отыграться на Целии.
-День суда уже назначен?
-Да. Обвинение было выдвинуто пять дней назад. Поскольку по закону сторонам полагается десять дней на то, чтобы подготовить свои аргументы, у меня остаётся пять дней.
-Так скоро! Времени, можно сказать, в обрез.
-Разве когда-то было по-другому? К нам всегда обращаются, думая, что мы можем добыть улики из ничего.
Экон вскинул голову:
-Погоди, ты говорил, что суд начнется через два дня после апрельских нон. Но тогда получается, что, если он продлится больше одного дня, то совпадёт с открытием праздника Великой Матери.
Я кивнул:
-Слушание продолжится и в праздничные дни. Другие суды на время праздника будут закрыты, но не тот, который рассматривает дела о политических убийствах.
-Политических? Так это не просто дело об убийстве?
-Не просто. Против Целия выдвинуто четыре обвинения. Первые три – в организации нападений на александрийское посольство: ночные погромы в Неаполе, бросание камней в Путеолах и поджог имения Паллы. Ими я заниматься не буду. Моя единственная задача – четвёртый пункт, который непосредственно касается Диона. Целий обвиняется в попытке отравить его в доме Лукцея.
-А что касается самого убийства в доме Копония?
-Вообще-то это тоже по моей части. Но ведь Публия Асиция уже судили за это дело, и оправдали. Обвинители остерегаются вменить то же самое в вину Целию. Вместо этого они хотят сосредоточиться на более ранней попытке отравления. Конечно, я постараюсь разузнать об убийстве в доме Копония всё, что только можно – эти факты будут весьма ценными.
-А заодно и удовлетворят твоё собственное любопытство.
-Само собой.
Экон составил вместе кончики пальцев.
-Итак, мы имеем суд по делу с политической подоплёкой, во время праздника, когда в Риме соберётся уйма народу; обвиняемый – бывший протеже Цицерона, а за всем этим, в качестве фона – скандально известная женщина… Да, папа, это будет всем зрелищам зрелище.
Я застонал:
-Как я и ожидал! Единственное, чего мне не хватает для полного счастья – чтобы в мою дверь постучались крепкие ребята от Помпея или царя Птолемея, и вежливо попросили меня прекратить расследование.
-Думаешь, так и будет? – вскинул бровь Экон.
-Надеюсь, что нет. Но у меня плохое предчувствие относительно этого дела. Как ты и сказал, оно скверно пахнет. И мне оно не нравится.
-Тогда зачем же ты взялся за него? Ты ведь ничего не должен Клодии – или всё-таки должен? Ты точно рассказал мне обо всём, что сегодня произошло в её шатре? – он улыбнулся.
-Не мели ерунды. Я ей должен только задаток. Но кое-какие обязательства у меня и в самом деле есть.
Он кивнул:
-Ты имеешь в виду, перед Дионом?
-Да. Он просил меня о помощи, а я ему отказал. Так я говорил себе, когда шёл суд над Асицием.
-Ты ведь тогда болел, папа.
-И что из этого? А затем, когда Асиция оправдали, я решил, что теперь это дело прошлое. Но как оно может окончиться, если никто из убийц не осуждён? Как душа Диона может успокоиться? До сих пор я старался избегать таких мыслей, чтобы чувствовать себя свободным от обязательств. До тех пор, пока ко мне домой не пришёл галлус – и не поставил меня лицом к лицу с моим долгом. Да, меня позвала в дорогу Клодия, но не только она.
-И её брат, Клодий?
-Нет. Я хочу сказать, что они оба – представители чего-то такого, что много выше их самих. Начало этой истории положил Дион, но лишь время может показать, чем она закончится. Некая высшая сила, похоже, твёрдо решила сделать меня её участником.
-Немезида?
-Я, скорее, думаю о другой богине: о Кибеле. Это ведь её жрец привёл в мой дом Диона, и он же недавно пришёл за мной. А можно ли считать простым совпадением то, что суд будет проводиться во время празднества Великой Матери – то есть Кибелы? Между прочим, давным-давно, когда этот культ только пришёл к нам с Востока, одна из прародительниц Клодии спасла статую Кибелы от гибели в водах Тибра. А ты видишь здесь связь?
-Папа, ты с годами становишься всё религиознее, - спокойно констатировал Экон.
-Возможно. Если я теперь и не сильнее почитаю богов, чем прежде, то, по крайней мере, сильнее их боюсь. Впрочем, если хочешь, можешь вообще не думать о богах. Считай, что это просто расчёт между мной и тенью Диона. По крайней мере, чувства долга у меня больше, чем благочестия.
Экон с серьёзным видом кивнул. Как всегда, он меня понял.
-Чего же ты хочешь от меня?
-Ещё не знаю. Может быть, и ничего. Разве только чтобы ты выслушивал мои рассуждения и кивал, если что-то в них покажется тебе осмысленным.
Он взял меня за руку:
-Если тебе понадобится что-то сверх этого – обязательно скажи мне. Обещай, папа.
-Я обещаю, Экон.
Он отпустил мою руку. В доме снова послышался вопль кого-то из близнецов. Вообще-то им давно уже пора быть в постели, подумал я. Через неплотно прикрытые ставни я видел, что снаружи уже совсем темно.
-А что об этом думает Бетесда? – спросил Экон.
Я улыбнулся:
-Почему ты решил, что я ей что-то рассказал?
-Что-то сказал непременно, пока ужинал с ней сегодня вечером.
-Да. Историю моего посещения садов Клодии, разве что немного подправленную.
-Ха! Думаю, Бетесда бы оценила по достоинству описание голых купальщиков! – засмеялся Экон.
-Возможно, но я как-то забыл упомянуть о них. Кроме того, я упустил и подробности одеяния Клодии, которые тебя так заинтересовали.
-Полагаю, в первую очередь они заинтересовали тебя, папа. А появление из реки Клодия – голого, как рыба в море?
-Тоже опустил. Хотя брат с сестрой в тот момент, когда я их покидал, в самом деле обнимались.
-И целовались?
-И целовались. Должен же я был дать Бетесде хоть какой-то материал для сплетен.
-И что она думает об обвинениях против Марка Целия?
-Непоколебимо стоит на том, что это бред.
-В самом деле?
-«Быть такого не может!» - говорит она. «Марк Целий не мог совершить такого злодеяния, женщина порочит его!». Я спросил, на чём основана её уверенность, но в ответ получил только взгляд Медузы. У Бетесды всегда была слабость к нашему лихому молодому соседу. Точнее, бывшему соседу.
-Да, теперь она уже не сможет видеть его через улицу.
-И мы все лишились возможности наблюдать, как он в середине дня пытается войти в собственную дверь, с растрёпанными волосами и налитыми кровью глазами. И не увидим, как он пьянствует на улице в компании проституток с Субуры. И не услышим среди ночи, как его пьяные друзья громогласно декламируют похабные стихи…
-Папа, хватит! – Экон уже трясся от смеха.
-Я почти и не шучу, - сказал я, вдруг помрачнев. – Судьба молодого человека под угрозой. Если его признают виновным, то лучшее, на что может рассчитывать Марк Целий – это отправиться в изгнание. Его семья будет опозорена, его карьера на этом и закончится, о любых перспективах можно будет забыть.
-Не думаю, что это достаточное наказание. Если, конечно, он виновен.
-Вот именно: если виновен, - ответил я. – А моё дело – выяснить это.
-А если вдруг окажется, что он ни в чём не виноват?
-Тогда я так и скажу Клодии.
-Думаешь, это будет иметь для неё какое-то значение? – проницательно заметил Экон.
-Ты ведь, как и я, знаешь: действительная виновность или невиновность человека если и могут сыграть в римском суде какую-то роль, то разве что по случайности.
-Ты хочешь сказать, что главная цель Клодии – уничтожить Целия, а не найти убийцу Диона?
-Я допускаю такую возможность. Брошенная женщина…
-Если только это не она его бросила, папа.
-Подозреваю, что это – одна из тех вещей, которые мне предстоит выяснить.
-Если верить слухам, Целий не будет первым мужчиной, которого Клодия уничтожила, - сказал Экон. – Согласись, изгнание и лишение чести – вещи более милосердные, чем яд.
-Ты имеешь в виду ту сплетню – будто она три года назад отравила своего мужа?
Он кивнул.
-Говорят, Квинт Метелл Целер накануне был здоров, как бык – а на следующий день уже умер. Я слышал, что они с Клодией всегда жили неладно, и вдобавок Целер стал смертельным врагом её брата Клодия. Для этого вроде бы имелись какие-то политические причины – но какой мужчина потерпит, чтобы шурин был его соперником на супружеском ложе?
-Кто же из них посягнул на чужое: Клодий или Целер?
Он пожал плечами:
-За ответом на этот вопрос следовало бы обратиться к Клодии. Как бы то ни было, Целер проиграл окончательно – потерял свою жизнь. А теперь вот – Целий? Возможно, любой человек, осмелившийся встать между братом и сестрой, рискует больше, чем может себе представить.
Я покачал головой:
-Ты так пересказываешь эти сплетни, как будто уверен в их правдивости, Экон.
-Я всего лишь хочу, чтобы ты хорошенько задумался, с какими людьми имеешь дело. Ты ведь намерен идти до конца, верно?
-В расследовании убийства Диона – да.
-Под покровительством Клодии?
-Наняла-то меня она. По воле судьбы она сейчас служит Кибеле.
-Но ведь есть ещё опасность связаться с Клодием и вляпаться в политику…
-Я решился.
Он задумчиво провёл рукой по подбородку.
-Тогда, полагаю, для начала мы должны тщательно рассмотреть всё, что нам известно об этих Клодиях, прежде чем ты отправишься отстаивать их интересы и зарабатывать их серебро.
-Отлично, так что мы знаем о них? Только давай факты – отдельно, сплетни – отдельно.
Экон кивнул. Теперь он говорил вдумчиво, взвешивая каждое слово.
-Это патриции. Они принадлежат к древней и прославленной семье. У них много знаменитых предков, среди которых достаточно консулов. По всей Италии можно встретить построенные ими акведуки, храмы, базилики, портики, арки. Члены этой семьи благодаря бракам породнились со всей знатью, и создали такую путаницу, что распутать все эти нити совершенно невозможно. Клодии принадлежат к самой основе правящего класса Рима.
-И сейчас они столь же надломлены и противоречивы, как и весь этот класс. Да, родословная у них блестящая, а связи – обширные, - признал я. – Но всегда стоит задуматься, каким образом богатые и влиятельные люди стали таковыми.
Экон поднял палец.
-Папа, ты нарушаешь собственное правило. Отдельно – факты, отдельно – то, что о них можно сказать.
-А нам сейчас нужны только факты, - согласился я. – Если не факты, то хотя бы слухи, источник которых установлен, - тут же поправился я, понимая, что иначе разговор о Клодии с Клодией стал бы вообще невозможен.
-Хорошо, - отозвался Экон. – Начнём с того, как пишется их имя. Его патрицианская форма – Клавдий, а отца наших знакомых звали Аппий Клавдий. Но Клодий и все три его сестры несколько лет назад изменили написание своего имени – так, как это принято в народе, заменив аристократическое «au» на простонародное «o». Вероятно, это произошло как раз тогда, когда Клодий решил попытать счастья на политическом поприще как агитатор и популист. Полагаю, так ему проще устанавливать контакт с публикой, когда он общается со своими бойцами и погромщиками, или домогается голосов тех граждан, для которых он выбил хлебную раздачу.
-Какие же преимущества это даёт Клодии? – меня и в самом деле заботил этот вопрос.
-Как я понял из твоего рассказа о случившемся сегодня в садах, ей самой нравится общаться с простонародьем. Да-да, я понимаю – сплетни, не более! – поспешно добавил Экон, когда я поднял палец.
-Следующий факт, - сказал я. – Они – сводные брат и сестра.
-А я думал…
-Нет, Клодия – старшая из всех, и у неё не та мать, что у остальных. Насколько я знаю, она умерла, рожая Клодию. Вскоре после этого Аппий Клавдий женился вторично и произвёл на свет ещё троих мальчиков и двух девочек. Младший из мальчиков – Публий Клавдий, который ныне зовётся Клодием. Полагаю, он твой ровесник – то есть сейчас ему около тридцати пяти, а Клодия старше его лет на пять.
-Значит, они сводные… - протянул Экон. – Стало быть, связь между ними – действительная или мнимая, речь не о том – была бы кровосмешением только наполовину.
-Вряд ли подобные тонкости заботят кого-то по эту сторону от Египта, - заметил я. – Прислушайся к сплетням – и узнаешь, что Клодий, оказывается, был любовником всех трёх своих сестёр, то есть и двух младших, единоутробных. А ещё всякий тебе скажет, что в детстве братья продавали его богатым педерастам…
-Мне казалось, что семья Клодия и сама была богата.
-Чрезвычайно богата – но по нашим с тобой меркам, а не по меркам знати. Во время гражданской войны – тогда Клодия и Клодий были ещё детьми – их отец Аппий Клавдий поддерживал Суллу. Когда позиции Суллы ослабли, Клавдию пришлось бежать из Рима и несколько лет не возвращаться. Его дети были вынуждены сами бороться за жизнь в городе, полном врагов. А старшая из них, Клодия, тогда только вошла в подростковый возраст. Им не могло быть легко – те годы были трудными для всех. – Об этом вряд ли стоило напоминать Экону. Именно в то время кровавой гражданской смуты умер его собственный отец, а мать впала в такую нищету, что в итоге была вынуждена оставить мальчика на улице, пока я не взял его в свой дом и не усыновил.
-Когда Сулла одержал победу и стал диктатором, Аппий Клавдий вернулся в Рим, где он процветал – но недолго. Он стал консулом в том году, когда Сулла удалился от дел. После этого Клавдий получил свою награду – наместничество в Македонии, где он мог собирать дань с местных жителей, облагать поборами их вождей. Это дало бы ему возможность отсылать домой столько серебра, что за политический успех его сыновей и приданое для дочерей можно было бы не волноваться. Для римлянина это естественный итог успешной политической карьеры. Но, увы, не для Аппия Клавдия, который там же, в Македонии, и умер. Все налоги были собраны уже его преемником, а единственное, что дети Аппия получили из Македонии – этот пепел отца. Видимо, после этого в их жизни настала чёрная полоса. Они никогда не были настолько бедны, чтобы опуститься – но могу представить, на какие ухищрения им приходилось идти, чтобы соблюсти приличия и выглядеть, как пристало патрициям.
Полагаю, дети, живя без отца, установили в доме собственные правила. Уподобился ли юный Клодий и его сёстры овцам без пастуха? Я не знаю – но ведь они росли в неспокойном и зачастую враждебном городе, их отец в течение многих лет появлялся на горизонте лишь изредка и ненадолго, так что связь между братьями и сёстрами была очень тесной, и могла даже перерасти в нечто противоестественное. Я сомневаюсь, что Клодий когда-либо торговал собой в буквальном смысле – это уж слишком отдаёт сплетнями. Но он, несомненно, в полной мере использовал своё очарование с теми, кто мог помочь ему и его братьям достичь успеха. И при этом нетрудно догадаться, что он многим внушал страсть. Даже и сейчас в нём многое осталось от стройного и красивого мальчика. Кожа у Клодия гладкая, а лицо… лицо, как у его сестры.
-Да, я и забыл, что тебе довелось видеть его голым, - Экон повёл бровью.
Я предпочёл оставить этот намёк без внимания.
-Когномен этой ветви рода Клавдиев – Pulcher, то есть «красивый». Полное имя Клодия – Публий Клодий Пульхр, а его сестра – Клодия Пульхра. Уж не знаю, насколько далеко этот когномен уходит в прошлое, и кому из их предков хватило тщеславия так назваться, но нынешнему поколению Клодиев это имя подходит как нельзя лучше. Вот уж действительно – Пульхр! Можешь мне поверить, ведь я только что видел их обоих голыми или почти голыми. Это именно факт, а не сплетня. И знаешь, я могу понять тех, кто, видя их обоих, стремится представить их любовниками – безотносительно к тому, правда ли это.
-Папа, мне кажется, твои глаза всё же ослабели.
-Вряд ли. Впрочем, не бери в голову. Все знают, что Клодии красивы, и их красота вполне доступна. А что ещё о них известно? Пожалуй, впервые я услышал о Клодии во время того скандала с весталкой.
-Ах, да. Он ведь обвинял Катилину в соблазнении весталки Фабии.
-Но весталку и Катилину оправдали. Тогда в Риме стало слишком жарко для Клодия, и он сбежал в Байи, пока страсти не улягутся. На этом деле он крепко обжёгся. Если не ошибаюсь, тогда Клодию не было и двадцати. Я так и не смог понять, в чём состояла его цель, кроме как вызвать скандал. Возможно, он этого не знал и сам – просто испытывал свои способности.
-А следующая связанная с ним история произошла, насколько я помню, несколько лет спустя, - заметил Экон. – Что-то, связанное с мятежом в войсках.
-Да, именно. Он тогда отправился на Восток служить военным трибуном у своего зятя Лукулла. Там Клодий предстал как защитник интересов солдат. Они уже тогда были недовольны, что Лукулл заставляет их без конца сражаться, даже не обещая какой-либо награды. А тем временем легионеры Помпея получили землю и вознаграждение, отслужив при этом меньший срок. Клодий выступил перед солдатами и заявил, что они достойны большего, чем закрывать своими телами Лукуллов караван верблюдов, гружённых золотом. «Если мы должны сражаться, не видя конца бою – разве не стоит нам избрать такого полководца, который видит свою славу в богатстве воинов?».
-Папа, я всегда поражался твоей способности запоминать речи, даже если ты услышал их только в пересказе.
-Такая память, Экон – и благословение, и проклятие. Но обрати внимание: уже в то время Клодий выступал как защитник масс против власть имущих, и всегда старался сломать существующий порядок. Неудивительно, что со временем он переделал своё имя на плебейский лад.
-А затем произошёл новый скандал, куда больший, - напомнил Экон. – Дело о празднике Доброй Богини.
-Действительно. Это ведь было всего шесть лет назад. Поистине, парадоксально, что человек, преследовавший в суде жрицу Весты и её предполагаемого любовника, сам оказался обвинённым в святотатстве. Тогда ходили слухи – слухи, не более – о связи Клодия с Помпеей, женой Цезаря. Но Цезарь встревожился и заставил свою мать неотступно следить за Помпеей, так что встреча для любовников стала практически невозможной. И Клодий, снедаемый страстью, придумал хитрую уловку для свидания с женой Цезаря. Он решил тайком пробраться на чисто женское празднество Доброй Богини Фауны, которое в тот год проводилось в доме Цезаря. Мужчинам, конечно, запрещалось там присутствовать. Так как же Клодий мог проникнуть в дом? Разумеется, нарядившись женщиной! Могу себе представить его в виде девушки в шафрановом платье и пурпурных сандалиях! Интересно, помогали ли ему сёстры переодеться?
-Возможно, тогда он далеко не в первый раз надевал женскую одежду, - заметил Экон.
-Вряд ли Клодий мог устоять перед соблазном овладеть Помпеей в собственной постели Цезаря – и чтобы в соседней комнате мать Цезаря вместе с другими женщинами жгла благовония и распевала гимны. Интересно, собирался ли он при этом остаться в женском платье?
-Папа, стой! Ты дал слишком много воли своему разнузданном воображению – и вот уже позволяешь себе принимать на веру сплетни.
-Виноват, Экон. Вернёмся к фактам. Известно, что Клодий почти осуществил своё намерение. В дыме курений, в суматохе танцев – кто, впрочем, знает, какие обряды творят в эту ночь женщины за закрытыми дверями? – он пробрался в дом и встретил рабыню Помпеи, которая ожидала его. Она пошла за госпожой, но Клодий, не дождавшись их, в нетерпении сам стал разыскивать свою возлюбленную, по возможности, прячась в тени.
-Тебе наверняка интересно, что же он увидел?
-Всякому мужчине было бы интересно. Но Клодию не повезло: он наткнулся на другую прислужницу, которая, видя его неуверенность, спросила без всякой задней мысли, кого он ищет. Он ответил, что разыскивает служанку Помпеи – но, увы, не смог подделаться под женский голос. Девчонка, разумеется, подняла визг. Клодий успел скрыться в чулане, но женщины, похватав факелы, обшарили весь дом – и наконец отыскали его и вывели на улицу.
-В конце концов, - медленно проговорил Экон, - Клодий, по крайней мере, опроверг старое суеверие. Ведь все мы ещё в детстве слышали: каждый мужчина, который попытается подглядеть за таинствами Доброй Богини, немедленно ослепнет.
-Да, Клодий сохранил зрение. Но, возможно, он бы предпочёл потерять слух, чтобы не слышать поднявшегося шума. Вернувшись по домам, женщины, конечно, рассказали всё мужьям – и слух пошёл гулять по Риму. Наутро и в тавернах, и на улицах было только и разговору, что об этом скандале. Набожные люди были потрясены, нечестивцы – удивлены, и я не сомневаюсь, что среди тех и других многие втайне завидовали Клодию. Об этом говорили долгое время, а потом дело на несколько месяцев затихло – пока враги Клодия не решили привлечь его к суду за святотатство.
На суде Клодий всё отрицал и настаивал, что женщины обознались – он-де в ночь праздника был за пятьдесят миль от Рима. Тогда он ещё сохранял добрые отношения с Цицероном, и когда последнего вызвали для дачи показаний, все ожидали, что тот подтвердит алиби Клодия. Цицерон же, напротив, заявил, что видел его в Риме накануне. Клодий, конечно, пришёл в ярость – с этого-то и началась вражда между ними.
-И, тем не менее, Клодия оправдали, - напомнил Экон.
-Да, малым перевесом голосов среди пятидесяти одного присяжного. Одни говорят, что на этом суде обе стороны замарали себя подкупом, другие считают, что присяжные голосовали в соответствии со своими политическими взглядами. Так или иначе, Клодий вышел из воды сухим, и стал сильнее, чем когда-либо. Теперь он уже активнее использовал уличные шайки для увеличения своей свиты и запугивания врагов. Что до Цезаря, оказавшегося в роли обманутого мужа, то он не замедлил развестись с женой, хотя и продолжал настаивать, что между нею и Клодием ничего не было. Когда же его спросили, почему он развёлся с Помпеей, если она была ему верна, Цезарь ответил: «Я не сомневаюсь в её верности, но на жену Цезаря не должна упасть даже тень подозрения!». При этом обиды на Клодия он вовсе не держал – напротив, вскоре они оказались союзниками в политике.
-Это видно хотя бы по тому, что именно Цезарь помог Клодию стать народным трибуном.
-Да-да. Клодий давно мечтал об этой должности, но занять её не мог – она предназначена исключительно для плебеев, а он был патрицием. Но выход нашёлся: Цезарь предоставил необходимые документы, Клодий подобрал плебея, который по возрасту почти что годился ему в отцы – и после усыновления официально стал плебеем. Как и следовало ожидать, патриции восприняли этот шаг как плевок в лицо, зато плебеи были в восторге – и избрали Клодия трибуном. Теперь Клодий стал простым римским гражданином, и по сути, и по имени.
-Кажется, в его действиях прослеживается система, - заметил Экон. – Мужчина не может попасть на праздник Доброй Богини – и Клодий превращается в женщину. Патриций не может быть народным трибуном – и Клодий, который родовитее большинства римских патрициев, становится плебеем.
-Да, это не тот человек, которого легко загнать в угол. За год своего трибуната он успел сделать немало: увеличил раздачи зерна, вызвав ликование толпы; организовал переход египетского Кипра под власть Рима – это и позволило ему оплатить хлебные раздачи; а также добился принятия закона об изгнании Цицерона.
Экон кивнул.
-Но теперь Цицерон снова в Риме. А Цезарь, союзник Клодия, занят покорением Галлии. На повестке дня – пресловутый «египетский вопрос», который и привёл к посольству несчастного Диона. Если Клодия говорит правду, то Дион незадолго до гибели свёл дружбу с её братом. И они хотят, чтобы ты отыскал улики, доказывающие причастность любовника Клодии Марка Целия к этому убийству.
-Замечательно точный разбор, - сказал я.  – Полагаю, мы с тобой сумели хотя бы в некоторых случаях отделить правду от сплетен, и сделать кое-какие выводы о характере Клодия. Я, впрочем, ещё не знаю, что это нам даёт. Нет, я не отказываюсь от дела – в прошлом мне случалось работать на людей с не менее сомнительной репутацией. Не вижу смысла отклонять заказ Клодия, если он приведёт меня к убийце Диона.
-А что насчёт Клодии?
-Что насчёт неё? Действительно, давай приглядимся к ней повнимательнее. И, как прежде, будем отделять факты от сплетен – хотя я подозреваю, что с Клодией соблюдать это правило будет даже труднее, чем с Клодием. Мы с тобой, подобно большинству римлян, слышали о ней больше, а знаем – меньше, чем о её брате. Но всё же приступим. Она – первый ребёнок Аппия Клавдия. Воспитывалась мачехой вместе с младшими сводными братьями и сёстрами. Возможно, благодаря этому Клодия стала более сильной и независимой? Это, как ты понимаешь, просто предположение. Замуж она вышла в юном возрасте, ещё до того, как её отец умер и оставил семью без денег. Так что своему кузену, Квинту Метеллу Целеру, она принесла хорошее приданое, и это, возможно, объясняет прочные позиции Клодии, когда у неё с мужем начался конфликт – тут были и семейные причины, и политические. В любом споре она примыкала к своим братьям, даже если это означало пойти против Целера.
-Семейство Клодиев против всего мира? – спросил Экон.
-Всё это выглядит вполне по-римски. Возьмём те же разговоры о кровосмешении. Могли они быть просто порождением завистников – менее красивых и менее популярных? Давай уж распространим презумпцию невиновности и на Клодию, и не будем принимать во внимание слухи об инцесте и супружеских изменах.
-А ведь ты, папа, сегодня весь день провёл в её садах, наблюдая, как она любовалась голыми мужчинами.
-Да, верно. Я признаю, что Клодия не прилагает особых усилий для борьбы со сплетнями – если это и в самом деле сплетни. А её брак с Целером вряд ли можно назвать благополучным. Тому есть множество свидетелей, включая и Цицерона, который часто гостил у них несколько лет назад, когда ещё дружил с Клодиями. Но обрати внимание: несмотря на все дрязги, Целер и Клодия оставались женаты двадцать лет, а это что-то значит.
-Да, до самой загадочной смерти Целера три года назад.
-Мы уже упоминали слух о том, что Клодия отравила его. Но вот что интересно: никто не предъявлял ей обвинения. А ведь любой родич Целера так бы и поступил, будь у него хоть какие-то доказательства. Всякий раз, когда мало-мальски известный в Риме человек умирает от чего-нибудь, кроме несчастного случая – кто-то непременно скажет, что он был отравлен. И точно также любой хоть немного привлекательной женщине (как, впрочем, и мужчине) кто-нибудь обязательно припишет блуд. Мы оба слышали немало разговоров о Клодии на эти темы – но знаем о ней, согласись, очень немного.
Экон откинулся назад и составил вместе, кончики пальцев.
-Полагаю, папа, прозрачное платье подействовало на тебя сильнее, чем ты думаешь.
-Чушь!
-Да-да, оно как завесой прикрывает твой взгляд…
-Экон!
-Папа, я серьёзен как никогда. Ты велел мне быть с тобой откровенным – хорошо, буду. Я считаю Клодию женщиной крайне опасной, и мне совершенно не нравится, что ты работаешь на неё. Даже если это необходимо сделать в память о Дионе – я надеюсь, что ты будешь видеться с ней как можно меньше.
-Я и так видел её один-единственный раз.
-Ты понимаешь, о чём я, папа, - в его голосе не было ни малейшей шутливости. – Мне это не нравится.
-Конечно, понимаю. Но в некоторых случаях человек должен использовать любые возможности, которые боги предоставили ему.
-Хорошо, - с заметной ехидцей согласился Экон. – Раз уж речь зашла о религии, то продолжать спор было бы неуместно.
Спору так или иначе пришёл бы конец. Именно в этот момент в комнату ворвались два существа, мчавшиеся, как камни, пущенные из катапульты. Они гнались друг за другом с такой скоростью, что я так и не смог понять, кто из них кого преследует. Впрочем, мне бывало трудно различить этих близнецов даже в редкие для них минуты покоя – в свои четыре года они очень походили друг на друга. Гордиана (её Метон с первых дней называл Титанией – она была довольно крупной девочкой) чуть превосходила ростом своего брата Тита, оба они уже были переодеты в ночные туники с длинными рукавами.
Не сбавляя скорости, близнецы промчались через комнату и исчезли за дверью. Почти сразу же появилась их мать. Она выглядела вполне спокойной и даже улыбалась.
-Мужчины уже закончили свои важные разговоры? – спросила она. Менения происходила из семьи хотя и плебейской, но очень древней и почтенной. Некоторые её предки были консулами – правда, сотни лет назад. Разумеется, помнить об этом факте будут всегда, но он отнюдь не прибавит еды на столе. Впрочем, Экон всё равно женился весьма удачно, особенно если учитывать далеко не блестящую родословную его приёмного отца. Что же до самой Менении, то она являла собой истинный образец римской матроны. Она даже знала, как найти подход к своей свекрови – к сожалению, я так и не смог перенять у неё искусство обращения с Бетесдой.
-Да-да, - ответил Экон. – Мы как раз закончили обсуждать жизнь и смерть, богов, судьбу и тому подобную чепуху.
-Отлично. Тогда, может быть, у вас найдётся немного времени для вашего потомства? Наши дети буянят единственно потому, что отказываются ложиться, не пожелав дедушке спокойной ночи.
-Ну, тогда не будем заставлять их ждать, - рассмеялся я. И, прежде чем мне удалось перевести дух, внуки вихрем налетели на меня.
Час был поздний, и Бетесда наверняка уже заждалась меня. Я наскоро попрощался с Эконом и Мененией, и наконец-то вырвался от Тита и Титании – что был не так уж легко, учитывая, с какой силой каждый из них вцепился в мои руки. Когда я возопил, призывая на помощь Бельбона, это лишь отчасти было шуткой.
Мы с Бельбоном в лунном свету шли вниз по склону Эсквилина, через Субуру, где даже в этот час было весьма людно, по Форуму, мимо безмолвных храмов, озарённых луной. В холодном небе над нашими головами мерцали звёзды. Проходя мимо Дома Весталок, я поплотнее закутался в плащ, чувствуя, как ночной холод пробирает меня до костей.
За Домом Весталок, у самых ступеней храма Кастора, мы свернули на север – на пологую дорожку, уходящую вверх по склону холма. Это кратчайший путь от Форума к жилым кварталам Палатина. Дорожка весьма удобна, но её даже днём не так-то просто заметить: снизу она прикрыта высокой задней стеной Дома Весталок, а по бокам от неё тесно растут кипарисы. По ночам здесь всегда глухая тьма, даже в полнолуние. «Это просто мечта убийцы!» - воскликнула как-то Бетесда, после чего вернулась с полдороги и никогда больше не ходила этим путём.
Внезапно я ощутил холод, который не имел никакого отношения к ночному воздуху. Мы продолжали путь, но с опаской. Я дал Бельбону знак остановиться – и точно, позади нас были слышны шаги, которые мгновение спустя стихли. Обернувшись, я принялся всматриваться в пройденный нами путь. Однако темнота была слишком густой, чтобы я мог что-то разглядеть.
-Один или двое? – шепнул я Бельбону.
Он наморщил лоб.
-Думаю, один, хозяин.
-Пожалуй. Шаги смолкли сразу, без заминки. Думаешь, Бельбон, нам двоим есть смысл бояться одного?
Телохранитель задумчиво поглядел на меня. Лунные лучи скупо освещали его лицо с насупленными бровями.
-Нет, хозяин – если только его приятель не поджидает нас наверху. Тогда у него неплохие шансы против нас.
-А ведь наверху у него может быть и больше одного приятеля.
-Хочешь вернуться, хозяин?
Я вгляделся в темноту позади, затем в такую же темноту впереди.
-Не стоит. Мы уже почти дома.
Бельбон пожал широченными плечами:
-Некоторым людям требуется отправиться в Галлию, чтобы погибнуть. А другие умирают и у себя на пороге.
-Только будь готов, чуть что, сразу выхватить кинжал – и я тоже. И не отставай.
У самой вершины я понял, что это идеальное место для засады. Когда-то я мог подняться на холм, не сбившись с дыхания – но те дни давно миновали. А запыхавшийся человек – лёгкая добыча. Дыхание Бельбона было ещё тяжелее моего. Я прислушивался, стараясь уловить шаги или любой другой подозрительный звук. Но слышал только стук собственного сердца да собственное же сопение.
Здесь, у вершины, кипарисы росли не так густо, и было светлее. Я даже разглядел часть крыши своего дома – и сразу ощутил облегчение и тревогу. Безопасное место было здесь, в двух шагах, но боги порой крайне жестоко шутят над смертными. Почти весь путь был пройден, но впереди оставалось ещё достаточно теней, в которых могло скрываться сколько угодно убийц. Я и сам поспешил укрыться в тени, и стал внимательно оглядываться.
Наконец мы вышли на улицу, лишь в нескольких домах от заветной двери. Путь был чист, луна ярко освещала безлюдную улицу. Откуда-то доносился негромкий женский голос, напевавший колыбельную. Всё было спокойно.
-Давай-ка спрячемся, - шепнул я Бельбону, отдышавшись и вновь услышав шаги за спиной. – Мне хочется поглядеть, кто это шёл за нами.
Мы отошли в тень и затаились.
Шаги становились громче. Человек вот-вот должен был выйти на свет.
По лицу Бельбона казалось, что он задыхается. Но прежде, чем я успел спросить, в чём дело, он чихнул.
Да, он приложил все усилия, чтобы заглушить своё чихание – но в ночной тиши оно всё равно прозвучало раскатом грома. Шаги смолкли. Я изо всех сил всмотрелся в темноту – но смог разглядеть только неопределённый человеческий силуэт среди густых теней. Судя по его позе, он пытался разглядеть, кто здесь мог чихать. Мгновение спустя силуэт исчез, и я услышал, как кто-то бежит вниз по дорожке.
-Догоним его, хозяин? – Бельбон рванулся, но я остановил его.
-Нет. Он моложе нас, и, судя по всему, намного быстрее.
-Откуда ты знаешь?
-А ты слышал его тяжёлое дыхание?
-Нет.
-Вот и я не слышал, хотя стоял достаточно близко. Он взобрался на Палатин, не запыхавшись, а это значит, что у него сильные лёгкие.
Бельбон сокрушённо поник головой:
-Хозяин, прости, что я чихнул. Мне очень жаль.
-Что делать – есть вещи, над которыми даже боги не властны. Возможно, это было и к лучшему.
-Ты уверен, что он шёл именно за нами?
-Не знаю. Во всяком случае, страху он на нас нагнал.
-Но ведь и мы нагнали на него страху!
-Скорее всего. Во всяком случае, теперь всё позади, - сказал я, чувствуя неловкость.
Мы подошли к моему дому, и Бельбон постучался в дверь. Пока мы ждали, когда раб отопрёт её, я сказал Бельбону:
-Следил за нами кто-то или нет – не вздумай рассказывать об этом госпоже. Мне не нужны неприятности. Ты меня понял?
-Конечно, хозяин, - серьёзно ответил он. Я на секунду задумался.
-И Диане тоже не говори.
-Это само собой хозяин, - и тут его челюсть задрожала, лицо исказилось. Встревоженный, я схватил его за руку. Бельбон запрокинул голову и снова чихнул.

Глава двенадцатая

Утром я поднялся рано. После скромного завтрака, состоявшего из хлеба и мёда, Бельбон подровнял мою бороду (никому, кроме него, я не доверяю держать острые предметы поблизости от моей шеи) и помог облачиться в тогу – сегодня мне предстояли кое-какие официальные визиты. Я вышел из дома. Свежий воздух приятно бодрил, утреннее солнце заливало землю лучами, прогоняя ночной холод.
Я глубоко вздохнул и вдвоём с Бельбоном двинулся вдоль по улице.
В то утро Палатин казался особенно прекрасным. В последнее время я, отойдя от дома достаточно далеко, начинаю поражаться тому, какой грязной и суетливой выглядит большая часть Рима. В первую очередь это относится к Субуре с её лупанариями, тавернами и весьма пахучими узкими проулками. Форум, набитый политиками в тогах и вечно нервозными финансистами, немногим лучше. Тем приятнее был Палатин: ровные мощёные улицы, небольшие чистые лавки, красивые здания, аккуратные квартиры. Даже в разгар дня по улице можно идти, никого не расталкивая локтями.
Да – я привык жить богачом среди богачей, привык без малейших усилий. Интересно, что сказал бы об этом мой отец, вся жизнь которого прошла на Субуре? Возможно, он бы гордился тем, какого благосостояния достиг его сын – пусть и не вполне обычным способом. Наверное, при этом он напомнил бы, что я должен хранить проницательность и не давать видимости обмануть себя. Богатство и власть позволяют приобретать редкие и красивые вещи – но часто подобные вещи бывают нужны лишь затем, чтобы скрыть неблаговидные пути, которыми получены и власть, и богатство. Здесь, на светлом, просторном Палатине, человек может дышать свободно – и здесь же он легко может перестать дышать. С Дионом, например, на Палатине произошло кое-что похуже удара локтем в уличной толкотне. Какая разница, насколько хороша постель, если сон – вечный?
Путь к жилищу Луция Лукцея вёл мимо дома, где не так давно квартировал Марк Целий. Напротив него я остановился и пригляделся. Ставни верхнего этажа были по-прежнему закрыты, а крупные чёрные буквы на стене гласили:
ДОМ ПРОДАЁТСЯ. ВЛАДЕЛЕЦ – ПУБЛИЙ КЛОДИЙ ПУЛЬХР.
Ниже надписи был намалёван какой-то рисунок. Я перешёл улицу, чтобы разглядеть его получше – и увидел, что здесь изображены совокупляющиеся мужчина и женщина. Меня удивила их нелепая поза, какая-то акробатическая – да, пожалуй, и физически невозможная. Изо рта женщины исходили слова, написанные со всеми ошибками, какие только здесь было возможно сделать:
НЕ ЧТО НЕ СРОВНИТЬСЯ С ЛЮБОВЬЮ БРАТА!
Художнику явно не хватало таланта, чтобы передать какие-то индивидуальные особенности персонажей, но я ни мгновения не сомневался, кого он имел в виду. Картинку, вероятно, нарисовал кто-то из приспешников Милона – впрочем, у Клодия хватало врагов и помимо них. Грубый рисунок и неграмотная надпись вряд ли могли принадлежать Марку Целию. Или могли? Целий имел достаточно изощрённый ум, чтобы замаскировать свою работу под произведение уличного похабника.
Мы с Бельбоном отправились дальше – и, попетляв по узким переулкам, вышли наконец к дому Лукцея. Как и подобало дому сенатора и богача, он имел безукоризненный фасад. Массивная деревянная дверь выглядела очень старой, её украшала затейливая резьба. Тяжёлые железные петли были, судя по виду, карфагенской работы. Вполне вероятно, дверь целиком привезли из Карфагена – я повидал немало подобных трофеев в домах потомков его завоевателей. На Бельбона, впрочем, дверь никакого впечатления не произвела: он просто подошёл к ней и постучал.
Отворили нам довольно быстро, и Бельбон объяснил привратнику, по какому делу я здесь. Тут же меня провели через атриум в хозяйский кабинет. Стены были украшены военными трофеями: карфагенскими копьями, мечами, доспехами. Я увидел даже пару слоновьих бивней.
Хозяин дома, мужчина с седыми волосами, сидел за столом, заваленным свитками, кусками пергамента и табличками для письма.
-Я могу уделить тебе только совсем немного времени, - сказал он, не поднимая глаз. – Конечно, я знаю, кто ты, и догадываюсь, зачем ты пришёл. Вон там кресло, садись. – Лукцей наконец отложил свиток, который читал, и искоса взглянул на меня. – Да, твоё лицо мне знакомо. Впервые мне показал тебя Цицерон на Форуме – это было лет пятнадцать назад, во время скандала с весталкой. Проклятый Катилина! Подумать только: совратить весталку – и выйти сухим из воды! Я привлёк его к суду за убийство, за год до того, как он поднял мятеж. Но, как ты знаешь, дело было проиграно. А ведь для всех было бы лучше, если бы тогда Катилину осудили. Он бы отправился в изгнание, и сейчас мог бы предаваться разврату со всеми симпатичными мальчиками в какой-нибудь Массилии, или где там ещё. Кстати, ты выглядишь неплохо, клянусь Геркулесом! Я-то думал, сейчас ты уже стал таким же старым, как я! – С этими словами Луций Лукцей широко улыбнулся и встал из-за стола. Это был на удивление безобразный человек с густыми широкими бровями и растрёпанной гривой седых волос. Он потёр свои глаза.
-Так или иначе, мне всё равно нужно сделать перерыв. Вот, работаю над историей Пунических войн. Мой пра-пра-пра-прадед, который помог Сципиону Африканскому покончить с Ганнибалом, оставил в наследство гору свитков, которые за эти годы никто так и не потрудился разобрать. А материал – захватывающий! Когда я закончу писать эту историю – заставлю всех родных и друзей покупать копии. Читать это, конечно, они не станут, но хоть какая-то награда за мой труд. Гордиан, Гордиан… - он задумчиво смотрел на меня. – Я был уверен, что ты где-то далеко, что ты уехал из Рима. Помнится, мне рассказывали, что ты оставил город ради виллы на Сицилии.
-На самом деле в Этрурии. Но это продолжалось недолго. Я уже несколько лет как вернулся в Рим.
-Однако отошёл от дел?
-И да, и нет. Время от времени я берусь за несложные расследования, только чтобы не сидеть без дела. Думаю, и ты пишешь свою историю с такой же целью.
Его глаза блеснули так, что я понял: он относился к своей работе более серьёзно, чем я полагал.
-Значит, Цицерон прислал тебя за моими показаниями. Но я, боюсь, пока ещё не готов их предоставить, - сказал Лукцей.
Я молча смотрел на него.
-Мне ещё нужно порботать над ними, - продолжал он. – Ты ведь пришёл за этим, не так ли? Дело молодого Марка Целия, которого эти мошенники хотят привлечь к суду за историю с Дионом.
-Да, - медленно проговорил я. – Я здесь именно поэтому.
-Я, признаться удивлён. Да и все, наверное, удивлены. С чего бы Цицерону браться за защиту мальчишки? Я-то думал, отношения между ними далеки от добрых. Должно быть, события приняли крутой оборот, и напуганный школьник побежал за помощью к своему строгому наставнику. Есть в этом что-то трогательное.
-Пожалуй, что так, - спокойно ответил я. Неужели Цицерон и в самом деле взялся защищать Целия? Это была потрясающая новость, но, если подумать, вполне закономерная. Разве Цицерон не защищал Асиция? Очевидно, он это сделал в угоду Помпею. Помпей будет рад увидеть оправданным также и Целия, а Цицерону вполне по силам обеспечить это. Что же до его личной вражды с Целием, то политический прагматизм способен в мгновение ока сделать врагов друзьями и наоборот. – Так ты говоришь, твоё заявление для Цицерона ещё не готово?
-Нет. Приходи завтра. Странно, что он прислал за ним тебя, а не того секретаря, который занимается у него подобными мелочами.
-Ты говоришь о Тироне?
-Ну да. Умный раб.
-Хорошо. Думаю, за твоим заявлением как раз Тирон и придёт. Но раз уж я здесь, позволь задать тебе несколько вопросов.
-Давай.
-Это касается Диона.
Лукцей отмахнулся:
-Всё это будет в заявлении.
-Но, возможно, это могло бы помочь нам всем – мне, тебе, Цицерону, Тирону – если бы ты уже сейчас сказал, что именно там будет.
-Только то, что я уже говорил Цицерону. Дион некоторое время погостил у меня, а потом ушёл. Всё очень просто. А вся эта болтовня об отравлении… «Сплетни пачкают, как масло, и пятнают, как красное вино».
-Но ведь один человек в этом доме всё же умер, верно? Раб Диона, дегустатор.
-Ничего не стоящий раб умер от естественных причин, вот и всё.
-Тогда почему Дион ушёл отсюда в дом Тита Копония?
-Да ведь он боялся собственной тени. Видел на земле палку – и был готов поклясться, что это змея, - Лукцей фыркнул. – Диону здесь грозило не больше, чем девственнице в комнате галлуса. Что можно прибавить к этому?
-Тем не менее, Дион был уверен, что в этом доме кто-то пытался отравить его.
-Ему напрочь отказал здравый смысл. Вспомни, что с ним произошло в доме Копония – а потом скажи, где он был в большей безопасности!
-Я понимаю. Ведь вы с Дионом были хорошими друзьями?
-Естественно! Думаешь, я позволил бы недругу спать под моей крышей? Он целыми днями сидел на том месте, где сейчас сидишь ты, и мы с ним разговаривали – об Аристотеле, об Александрии, о Карфагене времён Ганнибала. Кстати, он подкинул мне неплохие идеи для моей книги. – Лукцей отвернулся, закусив губу. – Дион был неплохим товарищем. Горько видеть, что с ним произошло. Хотя, конечно, у него были кое-какие не вполне приятные привычки, - он недобро усмехнулся. – «Срывай плоды, пока они не созрели».
-Что ты имеешь в виду?
-Неважно. Какой смысл судачить о мёртвых?
-«Срывай плоды…».
-Он любил молоденьких. Да, Дион был из этих самых… В этом, конечно, ничего дурного нет – разве только человек не должен тянуть руки к хозяйскому добру. И больше ты от меня ничего не услышишь, - по его лицу было понятно, что и в самом деле не услышу.
-Ты сказал, что раб Диона умер от естественных причин. От каких же?
-Откуда мне знать?
-Но смерть в твоём доме…
-Смерть раба, вдобавок чужого раба.
-Но тело осмотрели?
-Ты думаешь, я вызываю греческого врача всякий раз, когда у какого-нибудь раба заболит живот? С рабами постоянно что-нибудь случается, иногда они и умирают.
-Тогда как ты можешь быть уверен, что это не яд? Дион считал, что раб отравился.
-Дион много чего считал. Такое богатое воображение и впрямь лучше подходит философу, чем историку.
-Но если бы кто-то из твоих домашних рассказал мне, как именно умер этот раб, на что он жаловался перед смертью…
Я осёкся, взглянув на лицо Лукцея. Он долгое время молча всматривался в меня. Его густые брови сдвинулись.
-Кто прислал тебя сюда?
-Я бы не хотел этого говорить.
-Но не Цицерон, верно?
-Я был другом Диона.
-А я, думаешь, не был? Убирайся отсюда.
-Моя единственная цель – выяснить правду о его смерти. Если ты и в самом деле был другом Диона…
-Убирайся! Ну же!- он схватил стилос и взмахнул им, как кинжалом, гневно глядя на меня. Таким я и оставил его – сердито бормочущим над своими свитками.
Раб-привратник ждал меня за дверью, чтобы проводить к выходу. Но не успели мы с ним достичь атриума, как дорогу заступила необычайно крупная женщина.
-Ступай, Клеон, - велела она рабу. – Я сама покажу нашему гостю выход.
По тону этой женщины в ней легко было угадать хозяйку дома. А по подобострастному виду, с которым привратник поспешил исчезнуть, я заключил, что она не относится к числу римских матрон, которые дают рабам чересчур много воли.
Жена Лукцея была столь же безобразна, как её супруг, но в остальном ничем не походила на него. Вместо густых бровей над её глазами пролегали две тонкие линии. Её волосы, вероятно, были столь же седыми, как и у мужа, если бы не были красными от хны. Помимо просторной столы, на ней было ожерелье зелёного стекла и такие же серьги.
-Значит, ты – Гордиан Сыщик, - резко бросила она, не спуская с меня оценивающего взгляда. – Я слышала, как раб докладывал о тебе моему мужу.
-А что ещё ты слышала? – поинтересовался я.
Моя прямота была оценена по достоинству.
-Всё. Нам с тобой нужно поговорить, Гордиан.
Я оглянулся.
-Не волнуйся, меня в этом доме никто не подслушает, - поняла меня хозяйка. – Все знают, что лучше даже не пытаться. Идём.
Я последовал за нею в другое крыло дома. Это были не просто другие комнаты, но другой мир. После музея военных трофеев и древних документов Лукцея я попал в помещение, украшенное богато вышитыми занавесями, дорогими предметами из стекла и металла. Одна из стен была покрыта росписью, представлявшей пышно цветущий сад.
-Ты обманул моего мужа, - сухо сказала она.
-Он сам решил, что меня прислал Цицерон. Я просто не стал разубеждать его.
-То есть ты позволил ему верить в то, во что он хотел верить. Да, это наилучший путь, когда имеешь дело с Луцием. Думаю, ты понимаешь: он не лгал тебе, во всяком случае, преднамеренно. Просто он сам убедил себя, что в этом доме ничего страшного не произошло. Луцию было бы нелегко всё время держать в голове правду, - она расхаживала по комнате, перекладывая вещи с места на место.
-Продолжай, пожалуйста, - попросил я.
-Видимость значит для Луция куда больше, чем действительность. В его представлении, отравить в нашем доме гостя, или даже раба гостя – это просто немыслимо. А значит, ничего подобного никогда и не было. И он ни за что не признает обратного.
-А на самом деле?
Она села за маленький столик, уставленный ярко раскрашенными терракотовыми фигурками величиной с детский кулак. Хозяйка взяла одну из фигурок и повертела в руке.
-От чьего имени ты спрашиваешь?
-Я уже говорил твоему мужу: я здесь как друг Диона.
Она пренебрежительно фыркнула.
-Неважно. Я догадываюсь, кто тебя прислал.
-И кто же?
-Клодия. Я угадала? Впрочем, не трудись отвечать. По твоему лицу я могу читать так же легко, как и по лицу Луция.
-Как же ты можешь узнать, кто меня нанял?
Она продолжала вертеть между пальцев статуэтку. Это было каноническое изображение Аттиса, мужа-кастрата Великой Матери Кибелы. Как и полагалось, его руки были сложены на пухлом животе, голову венчал красный фригийский колпак со свисающим вперёд концом..
-У нас есть способы обмениваться знаниями между собой.
-У нас?
-У женщин.
По спине у меня пробежал холодок. Я вспомнил свой недавний разговор с Бетесдой. Да, именно так: она сказала, что Целий и Клодия больше не любовники, я спросил, откуда ей об этом известно… «У нас есть свои способы обмениваться знаниями». На мгновение мне почудилось, будто приоткрылась потайная дверь, и я мельком увидел то, что она скрывала. Но тут хозяйка заговорила снова - и дверь захлопнулась.
-Нет никакого сомнения, что раб Диона умер от яда. Надо было видеть смерть этого бедняги. Если бы Луций тогда не отвернулся, сейчас ему бы не удалось говорить с такой лёгкостью о «естественных причинах». Но он всегда отличался излишней чувствительностью. Ему под силу описать, как женщин сажали на колья, а детей рубили на куски при разрушении Карфагена, но наблюдать смерть раба – это не для него.
-Как это произошло?
-Раб побелел, как мрамор, и бился в конвульсиях.
-Но если он умер, попробовав еду, предназначенную Диону – как же яд мог попасть в неё?
-Это сделал кто-то из кухонных рабов. Я даже догадываюсь, кто именно.
-Вот как?
-Да, это Юба и Лакон. Эти двое приятелей всегда были себе на уме. У меня была мысль как-нибудь освободить их. Юба в тот день, похоже, тайком выбрался из дома. Я потом застала его у черного хода. А когда стала его расспрашивать – он прикинулся дурачком, как обычно делают рабы. Юба наплёл, будто ходил на рынок что-то покупать – уже не помню что, и даже показал мне какую-то сумку. Вот это выдержка! Там наверняка был яд. А после я видела, как он на кухне перешёптывается с Лаконом, и подумала, что же они затевают. Это они приготовили то блюдо, от которого умер раб Диона.
-Дион мне рассказывал, что у твоего мужа в тот день был посетитель.
-Да, Публий Асиций. Позднее его обвиняли в убийстве Диона, хотя доказать это на суде не смогли. Да, он был у Луция примерно в то время, когда Юба уходил из дома. Но вряд ли Асиций принёс с собой яд, если ты это имеешь в виду. С кухонными рабами он не встречался.
-А если он приходил именно для того, чтобы отвлечь внимание твоего мужа? Юба же тем временем выскользнул из дома, чтобы получить яд от кого-то ещё.
-У тебя очень богатое воображение, - сухо заметила она.
-Где сейчас Юба? Ты позволишь мне поговорить с ним?
-Позволила бы, но его здесь нет. Их с Лаконом отослали отсюда.
-Куда отослали?
-После смерти дегустатора Дион был в сильном волнении. Он кричал, скандалил, требовал, чтобы Луций нашёл среди рабов отравителя. Я упомянула о подозрительном поведении Юбы и Лакона, но Луций не желал и слышать о яде. Но даже он несколько дней спустя решил, что от кухонных рабов Юбы и Лакона будет больше пользы на шахте. У Луция есть серебряный рудник в Пицене. Туда их и отправили с глаз долой.
Указательный палец хозяйки поглаживал глиняную голову Аттиса.
-Но это ещё не самое интересное. Когда Луций решил послать Юбу и Лакона в Пицен, они вдруг предложили денег за свою свободу. Вообще-то мы давали им несколько монет каждый год, на праздник Сатурналий. Якобы они таким способом накопили столько серебра, сколько стоят сами.
-Такое и в самом деле могло произойти?
-Нет, конечно. Луций обвинил их в краже наших собственных денег.
-Так, может быть, это правда?
-Я что, похожа на хозяйку, которую могут обкрадывать рабы? – она казалась возмущённой. – Но для Луция это было хоть какое-то объяснение, способное уберечь его от волнений. Он отобрал у них серебро и отправил на шахты, где рабы долго не живут. Тем всё и кончилось.
-А ты как думаешь, откуда у рабов могло быть серебро?
-Не притворяйся глупее, чем ты есть, - отрезала она. – Ты и сам понимаешь: кто-то подкупил их, чтобы отравить Диона. Скорее всего, это был только задаток: ведь дело они до конца не довели. Принадлежи этот дом мне, я бы пытала их, пока не доискалась правды. Но это рабы Луция.
-Рабы знают правду.
-Рабы знают что-то. Но теперь они далеко от Рима.
-И в любом случае они не могут свидетельствовать без разрешения владельца.
-А Луций такого разрешения никогда не даст.
-Кто же подкупил их? – пробормотал я. – Как бы это узнать?
-Это, я полагаю, твоя работа, - без обиняков заметила хозяйка. Она вернулась к столику, поставила фигурку Аттиса на место и взяла другую. Я встал рядом с ней, приглядываясь к статуэткам.
-Почему их так много? – спросил я. – И все одинаковые.
-Из-за большого празднества Матери, конечно. Это Аттис, её супруг. Статуэтки будут подарками.
-Никогда не слышал о таком обычае.
-Подарки распространяются только среди нас.
-Нас?
-Тебя это не касается.
Я протянул руку к одной из фигурок, но она с поразительной силой ухватила моё запястье.
-Тебя это не касается, - повторила хозяйка. Миг спустя она отпустила мою руку и хлопнула в ладоши. Подбежала девочка.
-Теперь ступай. Рабыня покажет выход.

Глава тринадцатая

Удобнее всего попасть в дом Тита Копония, где погиб Дион, было, вернувшись тем же путём, каким я сюда пришёл. Я вновь миновал бывшее жилище Марка Целия. Надпись, гласящая о продаже, никуда не делась, но похабный рисунок кто-то уже замазал краской. Да, прихвостней Клодия можно много в чём упрекнуть, но бездельниками их не назовёшь.
Тит Копоний сам встретил меня, и вскоре я уже сидел в его кабинете с чашей вина в руке. Если в кабинете Лукцея буквально всё напоминало о покорении Карфагена, то здесь повсеместно торжествовала Греция. На полках красовались чернофигурные сосуды, слишком древние и слишком драгоценные, чтобы ими можно было пользоваться. Вдоль стен на пьедесталах стояли статуи героев древности и бюсты прославленных мыслителей. Стеллаж был завален футлярами для свитков, на которых висели разноцветные ярлычки – я разобрал имена греческих драматургов и историков. Сама комната тоже не выбивалась из общего стиля: греческие кресла с высокими подлокотниками, греческий ковёр с геометрическим орнаментом. Все вещи были соразмерны и превосходно гармонировали друг с другом.
Копоний оказался рослым человеком, чьё продолговатое лицо с резкими чертами украшал крупный нос. Даже сидя, хозяин дома распространял вокруг себя атмосферу значительности. Его вьющиеся волосы, тёмные посередине, но седые на висках, были коротко острижены. Одежда и манеры Копония не уступали изяществом кабинету, где мы сидели.
-Полагаю, тебя интересует Дион, - начал разговор Копоний.
-Почему ты так думаешь?
-Ну, Гордиан, я же знаю твою репутацию. А ещё я знаю, что сын Бестии обвинил Марка Целия в попытке отравить Диона. Поэтому, если ты приходишь в дом, где философ погиб, то догадаться о причине твоего визита нетрудно. Чего я не знаю – так это прислал ли тебя молодой Бестия для обвинения, или же Целий для своей защиты.
-На самом деле - ни один из них.
-Тогда это загадка.
-Но не для всех, - ответил я, подумав о жене Лукцея. – Если я ищу истину – так ли важно, кто мне это поручил?
-Большинство людей даже в поисках истины имеют какой-то личный мотив. Месть, безопасность, власть…
-Правосудие. Для Диона.
Копоний поставил свою чашу на стол и сложил руки на коленях.
-Как-нибудь, когда у меня будет побольше времени, нам с тобой стоит побеседовать о слове «правосудие» - увидим, найдём ли мы ему определение, которое устроит нас обоих. Пока же я удовлетворюсь таким: ты имеешь в виду, что ищешь истину ради изобличения убийцы Диона. Цель вполне понятная, но не думаю, что смогу помочь тебе в этом.
-Почему?
-Я не могу сказать тебе то, чего не знаю.
-Возможно, ты знаешь больше, чем думаешь сам.
-Ещё одна загадка, Гордиан?
-Жизнь полна загадок.
Копоний вперил в меня пристальный взгляд.
-Как я понимаю, обвинения против Целия включают в себя нападения на египетское посольство и попытку отравления Диона в доме Лукцея. О том, что произошло под моей крышей, там не говорится.
-Формально так оно и есть. Но обвинение намерено сосредоточиться на попытке отравления, и трагедия в твоём доме будет использована как дополнительная деталь.
-Значит, ты и в самом деле работаешь на обвинение, - по лицу Копония скользнула лёгкая улыбка. – Не пойми меня неправильно. Если ты пришёл сюда задавать вопросы, я ничего не имею против. Я уже прошёл через всё это во время суда над Асицием. Я сообщил обеим сторонам всё, что знал – но ни одной из них это не пригодилось. Очевидно по крайней мере одно: убийцы не оставили никаких улик. Против Асиция не было доказательств, одни только слухи. Да, все знают, что он имел касательство к этому делу – так же, как все знают, что за этим стоит царь Птолемей. Но доказательств предъявлено не было, и в моём доме ты их не найдёшь.
-И всё же я хотел бы знать о том, что здесь произошло.
Копоний отхлебнул вина и снова уставил на меня взгляд своих кошачьих глаз.
-Я был знаком с Дионом в Александрии, - сказал он наконец. – Несколько лет назад мы с братом провели там какое-то время. Гай, человек практического склада, изучал рынок зерна. Ну а меня влекли к себе ступени храма Сераписа, где философы дискутируют об истине, справедливости, тайнах мироздания. Там я и встретил Диона.
-Я встретил его там же, - отозвался я.
Копоний вскинул брови:
-Ты знал Диона в Александрии?
-Недолго – и очень давно. Я был весьма юн. Моё обучение у Диона было чисто неофициальным.
Копоний сразу понял меня.
-Значит, ты был одним из тех юношей, слишком бедных, чтобы оплатить обучение, которые толпятся на ступенях, надеясь попасться на глаза какому-нибудь философу. «Бедняки от философии» - так их называл Дион.
-Что-то вроде этого.
-Ничего постыдного в таком поведении, разумеется, нет. Напротив, чем труднее путь к мудрости, тем больше чести приносит её достижение. А мои отношения с Дионом, полагаю, были более формальными, чем твои. К тому времени он уже блистал на высотах Академии, и редко появлялся у библиотеки – я его там встретил, как выяснилось, чисто случайно. Несколько раз я приглашал его на обед со мной и Гаем, в том доме, который мы снимали в римском квартале. Дион знал наизусть всех греческих мыслителей. Он был готов много часов подряд рассуждать о законах восприятия и рациональном мышлении. Гай бы зевнул и отправился спать пораньше – но я бы слушал его до рассвета.
-Твой брат не интересуется философией?
Он улыбнулся:
-Не особенно. Но им с Дионом удалось найти общие интересы. И я остался в стороне, когда они вдвоём отправились в Ракотис на поиски приключений, - Копоний многозначительно поднял бровь.
-Мне Дион никогда не казался искателем приключений.
-Тогда ты не знал Диона так, как знал его я, а тем более Гай.
-Что ты имеешь в виду?
-Дион был намного старше моего брата, но его аппетиты всё ещё оставались достаточно сильны. Он любил показывать Гаю то, что называл «тайнами Александрии».
- Срывай плоды, пока они не созрели, - пробормотал я.
-Что-что?
-Кто-то сказал мне эти слова – и тоже применительно к Диону.
-Спелость плода – вопрос вкуса. А что касается Диона, он предпочитал не срывать плоды, а сбивать их.
-Я не понимаю.
Кошачий взгляд Копония снова упёрся в меня.
-Кое-кто счёл бы особые пристрастия Диона пороком, признаком неустойчивости жизненных соков в его теле. Сам я никогда не потакал своей плоти. Я живу разумом, и такая жизнь представляется мне идеальной. С моим характером я часто испытываю соблазн осудить какие-то человеческие слабости, но не поддаюсь ему, особенно если речь идёт о моих друзьях. Не забывай: хотя по крови Дион был греком, его насквозь пропитал египетский дух. Подобные люди в большей степени принадлежат земле, чем мы, в них больше плотского, они грубее и примитивнее нас. Они проявляют снисходительность к вещам, совершенно нетерпимым для нас. С одной стороны, Дион имел ясный и логический ум, но при этом он мог в состоянии экстаза вообще забыть о разуме. И если он порой получал удовольствие от вещей, которые мы с тобой могли бы счесть жестокими или непристойными…
-Всё равно не понимаю.
Копоний пожал плечами.
-Да какая разница? Человек мёртв. От него осталось его философское учение и служение своей стране. Многим ли довелось получить такой прекрасный памятник на свою могилу?
Он встал и прошёлся по комнате, касаясь ладонью бюстов, стоящих у стены.
-Но ты пришёл сюда говорить не о жизни Диона, а о его смерти. Ты хочешь знать, как это произошло?
-Я знаю основные факты – да их, как ты верно заметил, все знают. Но самая чистая вода в ручье – у истока. Я хотел бы услышать от тебя или кого-нибудь из твоих домашних рассказ о событиях той ночи.
-Тогда сейчас припомню… - он остановился перед бюстом Александра. – В тот вечер я был здесь, в этом кабинете, когда Дион вернулся в дом. Я только что поужинал в одиночестве, и пришёл сюда, чтобы почитать. В коридоре хихикали несколько молоденьких рабынь. Я позвал их к себе и спросил о причине веселья. Они ответили, что мой гость пришёл в женском наряде.
-А прежде он так не одевался?
-Вероятно, одевался – когда приходил и уходил из дома без моего ведома, вместе с тем маленьким галлусом, который постоянно навещал его. В этом доме Дион жил очень замкнуто. Он постоянно сидел в своей комнате, заперев дверь. Даже не ел вместе со мной. Когда он попросил у меня приюта, я надеялся на просвещённые беседы, какие мы вели в Александрии, надеялся, что за обедом мы будем обсуждать философские или политические вопросы. Его отчуждённость меня разочаровала, и, пожалуй, вызвала раздражение.
-Он был очень сильно испуган.
-Да, я это заметил. Поэтому я оставался чужим для него. Что ж, если ему хотелось целыми днями просиживать в своей комнате или выходить из дома тайком от меня – я слова не говорил. Знай я заранее, чем это кончится, наверное, предпринял бы какие-то шаги. Хотя не уверен.
-За Дионом шла охота. Ты, наверное, знал о грозящей ему опасности.
-Конечно. Поэтому я каждую ночь ставил сторожа у дверей. Но всё равно я и представить не мог, что кто-то ворвётся в мой дом и совершит подобное злодеяние. Это казалось невероятным.
-Ты мне покажешь, где эта невероятная вещь произошла?
Копоний повёл меня по длинному коридору в дальний конец дома.
-Сторож стоял в атриуме, в передней части дома. Когда убийцы проникли в комнату Диона, он не слышал этого. Сам я спал в соседней комнате и тоже ничего не слышал.
-А крик Диона?
-Если он и был, никто его не заметил.
-А ты бы услышал?
-Я ведь спал, но крик наверняка разбудил бы меня. Тут не очень толстые стены. В другие ночи мне случалось слышать… впрочем, неважно.
-Ты хотел что-то сказать?
-Вот эта комната, - Копоний открыл дверь и жестом пригласил меня войти.
Это была небольшая, скудно обставленная комната: ложе, кресло и несколько маленьких столиков. На полу лежал ковёр, из стен торчали крюки для одежды и светильников.
-Как сюда проникли убийцы? – спросил я.
-Через вон то окно позади ложа. Ставни наверняка были закрыты и заперты. Запор починили, но ты можешь посмотреть, где дерево треснуло, когда его выламывали.
-А старая задвижка была бронзовой, как этот?
-Это и есть та самая задвижка. Кузнец исправил её и снова приладил в другом месте.
-Задвижка по виду довольно крепкая. Вряд ли её можно было взломать бесшумно.
-Я думаю.
-И шум должен быть весьма громкий.
-Может быть, не такой уж громкий…
-Для чего? Возможно, для того, чтобы разбудить тебя в соседней комнате, или чтобы встревожить сторожа в атриуме. Но уж Дион-то, лежавший на этом ложе, должен был его услышать.
-Похоже на правду. Но ведь, как я сказал, никто не слышал его крика. Возможно, Дион спал очень крепко. Или же взлом вызвал меньше шума, чем ты думаешь.
-Мы могли бы окончательно разрешить этот вопрос, - сказал я. Разумеется, если ты позволишь мне.
-Ты имеешь в виду…
-Да.
Копоний пожал плечами:
-Действуй.
Я распахнул ставни и выбрался через окно во внутренний дворик, окружённый высокой стеной. Изнутри Копоний снова запер окно. Подёргав ставни, я понял, что для их взлома потребуется немалая сила. Я подобрал камень и с силой ударил по ставням. Они с треском распахнулись, задвижка пролетела через всю комнату и упала на ковёр.
Я снова влез в окно.
-Скажи, сломанная задвижка была найдена в том же месте, где он лежит сейчас?
-Да, точно! Готов поклясться в этом. Я помню, что, входя в комнату, наступил на неё и оцарапал босую ногу.
-Остаётся заключить, что в ту ночь ставни были открыты таким же способом, что и сейчас – и шума это вызвало не меньше. По-моему, кто бы ни спал в этой комнате – от такого грохота он бы неминуемо проснулся.
-Да, - согласился Копоний.
-И тем не менее, Дион не кричал.
-Возможно, он спросонья ничего не понял. Или напротив, понял слишком хорошо – и онемел от ужаса.
-Это возможно. У него было перерезано горло?
-Нет. Все раны были в груди.
-А сколько ран.
-Не помню. Много.
-Наверное, и крови было много?
-Ну… кровь была.
-Дион ведь наверняка сопротивлялся, ему нанесли много ударов в грудь. Комната должна была быть вся забрызгана кровью.
Копоний наморщил бровь.
-Когда мы вошли сюда, было темно. Рабы держали лампы, повсюду качались тени… Я помню, что была кровь, но много ли – не обратил внимания. А это имеет значение?
-Скорее всего, нет. У тебя осталась ночная туника Диона или его подушка?
-Нет, конечно. Всё сожгли.
Я оглядел комнату, пытаясь вообразить на ложе перепуганного Диона, которому наносят в грудь удар за ударом. Картина не складывалась.
-Твой сторож, наконец, что-то услышал и пришёл сюда выяснить, что случилось?
-Да.
-Ты позволишь мне с ним поговорить?
-Конечно.
Копоний вызвал раба – молодого грека по имени Филон, на вид довольно крепкого. Я спросил, что именно он слышал в ночь смерти Диона.
-Шум из этой комнаты.
-Что за шум?
-Что-то стукнуло.
-Но это не был крик или стон?
-Нет.
-Звук ломающегося дерева?
-Нет. Это скорее походило на то, будто что-то тяжёлое упало на пол.
-Когда мы вошли сюда, - перебил его Копоний, - всё было в беспорядке. Столы были опрокинуты, кресло лежало на боку. Свитки Диона, которые он держал рядом с ложем, кто-то раскидал по всей комнате.
-Как скоро ты пришёл, услышав стук? – спросил я Филона.
-Сразу же. И я продолжал слышать такие же звуки, пока бежал по коридору.
-Как ты мог узнать, откуда именно доносится шум?
-Когда я подбежал ближе, стало ясно, что это именно здесь.
-И ты попытался открыть дверь?
Раб замялся:
-Не сразу…
-Потому что испугался?
-Нет…
-Вот как? Я бы испугался. Нужно собраться с духом, чтобы отпереть дверь, из-за которой доносятся странные звуки. Особенно среди ночи.
-Я не боялся. Волновался, да, сердце стучало, но не боялся.
-Тогда почему же ты не пытался открыть дверь?
-Я вместо этого позвал Диона по имени.
-Он тебе ответил?
-Нет. Но снова послышался сильный грохот?
-И тогда ты попробовал открыть дверь?
-Не сразу…
-Чего ты ждал?
-Чтобы всё закончилось! – с раздражением ответил Филон.
-Чтобы Диона закончили убивать?
-Нет, конечно! Я ждал, чтобы Дион закончил то, чем занимался… - раб скривился и отвёл взгляд. – Хозяин знает, о чём я.
Я посмотрел на Копония – тот только покривил губы.
-Филон имеет в виду, что такие звуки могли означать что-то и помимо… угрозы.
-Для Диона угроза была в любом случае, - прошептал сторож.
-Довольно, Филон, - резко бросил Копоний. – Возвращайся к своим обязанностям.
Раб покинул нас. Я повернулся к Копонию:
-Эти звуки…
Он вздохнул.
-Вскоре после своего появления здесь Дион, как бы это сказать, приспособил кое-кого из моих рабов для собственных нужд.
-Последний раб Диона умер, дегустируя его пищу, - кивнул я.
-Я не это имел в виду, - покачал головой Копоний. – У него была очень напряжённая жизнь, он находился в большой опасности. Вряд ли когда-либо человек нуждался в том, чтобы отвлечься от забот, в большей степени, чем Дион. Ему на глаза попалась молоденькая служанка. Он решил использовать её для своего удовольствия. И использовал. Почти каждую ночь.
-С твоего разрешения?
-Меня, по сути, никто не спрашивал. Вообще-то со стороны Диона было довольно бесцеремонно просто взять без спросу то, что он хотел. Но в тех обстоятельствах я решил, что был бы дурным хозяином, если бы не позволил гостю использовать рабыню. Да ещё такую, на которую у меня самого видов не было – во всяком случае, подобных.
-Я понимаю. Значит, Филон мог подумать, что это просто Дион развлекается с девушкой.
-Вот именно.
-А этот шум и стук – ты ведь его тоже слышал?
-Это-то меня и разбудило. Сперва я предположил то же самое, что и Филон. «Ну вот, опять», - подумал я. Я закрыл глаза и попытался снова заснуть.
-А Дион всегда так шумел?
-Нет, не всегда.
-Что же он там вытворял с этой девушкой?
-Не представляю – как и не представляю, какое тебе, Гордиан, может быть дело до этого. Я и так выболтал тебе чересчур много подробностей интимного свойства. Да простит меня тень Диона. Честно говоря, этот разговор начинает меня утомлять…
-Но в конце концов Филон понял, что случилась беда, - сказал я с нажимом.
-Да. Грохот смолк – и стало слишком тихо. Филон звал Диона по имени, всё громче и громче. Я слышал его, а значит, и Дион должен был услышать. А ещё я слышал, как он дёргает дверь в комнату Диона – она была, конечно, заперта. Я встал и велел Филону позвать других рабов. Они пришли с факелами, и общими усилиями выломали дверь. Внутри мы увидели разгром в комнате, распахнутые ставни… и труп Диона на ложе.
-А юная рабыня?
-Её, как оказалось, там и не было. Она ночевала в рабских спальнях.
Я подошёл к окну и внимательно вгляделся.
-Интересно, как убийцы забрались на террасу? Ведь она окружена высокой стеной.
-Наверняка они учли это. Пройти обычным путём они не могли из-за Филона, а по бокам стена примыкает к дому. Та же часть стены, что окружает внутренний двор, имеет выход в небольшой переулок. Там есть ворота, они всегда надёжно заперты. Но убийцы наверняка пробрались именно из переулка.
Я кинул.
-А эта стена, похоже, слишком высока, чтобы человек мог забраться на неё без посторонней помощи.
-Ты и это хочешь проверить? – вскинул брови Копоний.
-Не стоит. Я полагаю, что убийц было по меньшей мере двое, и они помогли друг другу перелезть через стену. А твои соседи что-нибудь видели?
-Мой внутренний двор ни одному из соседей не виден, а переулком никто не пользуется. Вряд ли кто-нибудь мог что-то видеть, если только не стоял на крыше – что, согласись, маловероятно в холодную январскую ночь. А если бы что-то и увидел, то наверняка сказал бы мне. Я в добрых отношениях с соседями, и все они потрясены этим убийством.
Я прошёлся по комнате, провёл пальцем по крюкам в стенах.
-Значит, девушки-рабыни в ночь убийства не было с Дионом.
-Я же говорю: она спала вместе с прочими рабами.
-Я могу поговорить с ней?
-Увы, нет, - покачал головой Копоний.
-Почему же?
-Я продал её работорговцу здесь, в городе.
-С ней было что-то не так?
Копоний заколебался.
-После того, что сделал с ней Дион, она больше не годилась, чтобы прислуживать в доме.
-Ты имеешь в виду, что ей был причинён какой-то вред?
-Нет, конечно. Разве что несколько синяков да следов от ремня, которые бы скоро исчезли. Возможно, шрам-другой – но их было видно, только если её раздеть. Но всё же это имущество было повреждено. Не стоило держать её в домашнем хозяйстве, намного лучше было продать. Наверняка новый владелец найдёт ей применение, и, возможно, её ценность даже возрастёт после уроков Диона. – Он пожал плечами. – Я никогда не собирался превращать девушку в рабыню для удовольствий, но таково, видимо, было желание Судьбы.
-Или Диона, - у меня пересохло во рту.
-Эта тема мне не слишком приятна, - отозвался Копоний. – Однако беседа и в самом деле утомила меня. Думаю, ты и так уже узнал больше, чем следовало.
-Точнее говоря – больше, чем я хотел бы знать.
-Тогда, видимо, тебе уже пора. Я позову раба, он тебя проводит, - Копоний хлопнул в ладоши.
Подбежавший раб оказался Филоном, но Копоний этого не заметил. К концу нашего разговора он сильно помрачнел. Даже не попрощавшись со мной, он подошёл к окну и стал смотреть на залитый солнцем двор, машинально поигрывая сломанным замком.
В атриуме я положил руку на плечо Филона и отвёл его в сторону.
-Как зовут ту девушку-рабыню, о которой мы говорили?
-Зотика. Но здесь её больше нет.
-Я знаю. Ваш хозяин продал её работорговцу. Ты случайно не знаешь, какому именно?
Раб колебался. Он посмотрел на меня, затем оглянулся на тёмный коридор, закусил губу.
-Хозяин продал её торговцу, который ведёт дела на улице Серповщиков, - сказал он наконец. – Его имени я не знаю.
Я кивнул.
-Давай-ка я ещё раз всё проверю, чтобы не было ошибки. Значит, когда ты вошёл в спальню и увидел Диона мёртвым, он был один. Зотики с ним не было.
-Именно так.
-А что произошло перед этим?
Он уставился на меня, потом снова оглянулся на коридор.
-Ну хорошо, почему бы и не сказать? Бедняжку всё равно уже не вернуть. Да, в ту ночь, ещё до убийства, Зотика была с Дионом. Он вернулся в дом в довольно смешном виде, наряженный – хочешь верь, хочешь нет – в женскую столу, а настроение у него тогда было ещё хуже, чем обычно. Дион высокомерно поглядел на Зотику и велел ей прийти в его спальню. «Чтобы помочь ему снять женскую косметику», - съязвила тогда одна из служанок. «Нет – просто чтобы помочь ему снять», - заметила другая. Служанки вообще-то не питали симпатии к Зотике, потому что она была самой юной и привлекательной из них. С другой стороны, они были рады, что Дион выбрал для себя именно её – и, значит, им это уже не грозило.
-Значит, Дион пошёл в свою комнату, прихватив с собой девушку.
-Да, но позднее он её, видимо, отослал.
-Почему ты так решил?
-Вся прочая домашняя прислуга легла спать. Я караулил у главного входа. Вдруг я услышал в коридоре какой-то звук и пошёл взглянуть, в чём дело. Зотика шла по атриуму, далеко от спальни Диона. Она была совершенно голая, а платье держала в руках – и рыдала, закрывая лицо.
-Держала платье? Почему же она его не надела?
-А ты как думаешь? Я склонен считать, что старик сорвал с неё это платье, и так разодрал, что надеть его было уже невозможно. Я спросил Зотику, что случилось, но она только покачала головой и побежала к спальням рабов. Тогда я решил, что Дион закончил все дела с ней раньше обычного, и при этом был ещё более жесток, чем всегда.
-Это было задолго до того шума, который произвели убийцы?
-Да, прошло довольно много времени.
-Но ведь когда ты услышал тот грохот и пошёл в комнату Диона, то решил, что он, возможно, ещё развлекается с Зотикой…
Филон пожал плечами.
-Я предположил, что она вернулась к нему. Но это было не так. В то время, когда мы ломали дверь, Зотика вместе с прочими девушками спала в рабских спальнях. Это совершенно бесспорно. Войдя туда, она разбудила нескольких рабынь своим плачем, и потом ещё долго рыдала, не давая им спать, даже когда они пригрозили побить её. Я полностью уверен: когда Дион был убит, она находилась в рабской спальне.
-Я всё больше убеждаюсь, что мне необходимо поговорить с ней. Скажи, а когда ты вломился в спальню Диона – что именно увидел?
Филон задумался.
-Кресло и столы были опрокинуты, оконные ставни распахнуты. Дион лежал на ложе, мёртвый.
-А как ты узнал, что он мёртв?
-Мне было достаточно поглядеть на его лицо! – воспоминание заставило Филона побледнеть. – Такое зрелище: его глаза, и открытый рот, и на лице – ужас, как будто он увидел морду Цербера…
-Ужас, говоришь? И всё же никто не слышал его крика?
-Никто.
-Но раз у Диона было такое выражение лица – значит, он видел нападение и чувствовал удары… Почему же он не кричал?
-Не знаю. Знаю только, что я никакого крика не слышал.
-А его раны ты разглядел?
-Да, и очень хорошо. Я позднее помогал его раздевать, когда могильщики пришли за телом.
-Сколько было ран?
-Пожалуй, шесть или семь, может, больше. И все в груди, неподалёку друг от друга.
-Насколько неподалёку?
Он свёл вместе кисти своих рук:
-Все – в пределах двух ладоней.
-А ведь Дион не лежал спокойно, пока его убивали. Человек испуган, в панике, да ещё спросонья. Вот первый удар – он кричит. И сопротивляется, уворачивается от нового удара…
-Возможно, его схватили за руки и заткнули рот.
-И сколько человек потребовалось бы для этого?
-В комнате был совершенный разгром. Там могла поработать целая толпа.
-Могло быть и так. А кровь, я полагаю, была повсюду – и на стенах, и на полу?
Филон нахмурил брови:
-Нет, не так.
-А его ночная туника, должно быть, вся была пропитана кровью.
-Около ран – да.
-Но не…
-Филон! Я-то думал, ты провожаешь Гордиана к выходу, - в дальнем конце атриума появился Копоний и встал, скрестив руки на груди.
-Да-да, господин!
-Мне нужно было кое о чём спросить Филона, - объяснил я. – Одна маленькая деталь…
-Всего хорошего, Гордиан!
Я вздохнул.
-Всего хорошего, Тит Копоний.
Бельбон ждал меня за дверью, сидя на солнце. Вместе с ним мы отправились в неторопливую прогулку по улицам Палатина, вдыхая запахи готовящейся пищи и слушая шум, который доносился с Форума. Я шёл, не разбирая дороги. Мне нужно было подумать.
В личности Диона обнаружилась новая сторона, о которой я прежде не догадывался. Это всерьёз выбило меня из колеи. Теперь в моём уме практически полностью восстановилась хронология последних дней и часов его жизни. Кровавое пиршество в его спальне представлялось мне вполне ясно – оставалось только понять, кто же в ту роковую ночь проник в его комнату. И всё же я не мог отделаться от мысли, что в этой истории присутствует нечто совершенно неправильное.

Глава четырнадцатая

-Эта девушка играет очень важную роль. То есть я в этом полностью не уверен, но у меня есть основания полагать так.
-Что за девушка? – спросил Экон.
-Та рабыня, Зотика. Они с Дионом…
-Важную роль? – удивился Экон. – Но какую же? Будь она в спальне в момент убийства, то, конечно, была бы ценным свидетелем – хотя я сомневаюсь, что убийцы сохранили бы ей жизнь. Разве только она была их сообщницей – но тогда бы им и ставни ломать не пришлось. И всё равно они, скорее всего, убили бы Зотику, чтобы она их уж точно не выдала. Впрочем, всё это не имеет смысла – ведь мы знаем, что, когда Дион погиб, девушки в комнате не было.
-И всё же…
Устав от ходьбы и размышлений, я зашёл домой перекусить – в то самое время, когда Экон с семьёй навестили нас. Женщины и дети отправились в сад, а мы с Эконом сидели в атриуме, греясь в солнечных лучах. Я рассказал ему всё, что узнал в ходе визитов к Лукцею и Копонию.
-Мне очень не нравится, что в это дело вмешался Цицерон, - заметил Экон. Он сокрушённо покачал головой. – Только представь себе: Цицерон берётся защищать Целия после всех дрязг между ними!
-Слишком велики ставки, - пояснил я. – Обвинения серьёзны настолько, что даже такой нахал, как Целий, побежит за защитой к своему старому наставнику. Я уверен, что в обмен на это Цицерон взял с него обещание быть хорошим мальчиком и вести себя тише воды, ниже травы. Да, для Цицерона это и в самом деле крупная удача.
-И если Цицерону удастся снять его с крючка – у Целия вновь появится возможность предать своего учителя, - сделал вывод Экон.
Я рассмеялся.
-Именно так! Эти двое, на мой взгляд, стоят друг друга.
-И всё же Цицерон в качестве защитника – это плохо, очень плохо. Даже если ты, папа, найдёшь веские улики против Целия…
-Цицерон, вероятно, сумеет напустить тумана и найдёт способ подтолкнуть судей к оправдательному приговору. Да, мне в голову тоже приходила эта мысль. Мы оба работали на Цицерона, и знаем, каким он может быть беспринципным – и при этом убедительным. Не очень-то приятно находиться на той стороне, против которой Цицерон.
Экон закрыл глаза и прислонился к колонне, подставляя лицо солнечным лучам.
-Но по-настоящему дурная весть – это кухонные рабы Лукцея, отправленные на пиценскую шахту. Если жена Лукцея права, то эти двое знают самое важное. Раз уж они были подкуплены, чтобы отравить пищу Диона, то должны знать, на кого работали – или, по крайней мере, знать достаточно, чтобы дать нужную подсказку. Они – именно то звено в цепи, которое так тебе необходимо. Но они далеко, в Пицене.  И что бы они ни знали – сомневаюсь, чтобы Лукцей позволил им давать показания.
-Да, это существенная проблема. Но я полагаю, что при должном старании кто-нибудь мог бы отыскать этих рабов в Пицене и переговорить с ними. Пусть они по закону и не могут свидетельствовать – но они бы привели нас к тому, кто может.
Экон приоткрыл глаз и искоса поглядел на меня:
-На ближайшие дни у меня никаких дел нет, папа. И я никогда не прочь прогуляться за пределы Рима. Только скажи.
Я улыбнулся и кивнул.
-Да, пожалуй. Это должно быть нашим следующим шагом. Но я всё не перестаю думать о девушке…
-О девушке?
-Та рабыня, Зотика. Мне необходимо поговорить с ней. Она может кое-что знать.
-Что ты имеешь в виду? – Экон пристально глядел на меня, щурясь на солнце. – Скажи мне, папа. Ты хочешь поговорить с Зотикой об убийстве – о котором она, скорее всего, ничего не знает? Или тебе интересно знать, что же такое вытворял с ней Дион?
-Экон!
-Если бы она тебя заверила, что Дион обращался с ней не так жестоко, как ты думаешь – ты бы успокоился?
Я вздохнул:
-Да.
-А если бы она сообщила тебе обратное? Если бы те вещи, которые Дион с ней проделывал, были так дурны, как ты опасаешься – или даже ещё хуже? Папа, я знаю, какие чувства вызывает у тебя Дион. Это касается и подробностей его гибели, и того, что перед смертью он просил тебя о помощи. Но я знаю и твоё отношение к людям, которые подобным образом обходятся с рабами.
-Возможно, Копоний наклепал на Диона, - заметил я.
-Это вряд ли. Судя по твоему рассказу, Копоний рассказывал о сексуальных привычках Диона крайне неохотно. И был при этом смущён – как будто он поведал тебе, что Дион, например, храпел. А тот раб, Филон? Он ведь сообщил то же самое.
-Рабы обожают сплетни, как и их хозяева, - я покачал головой. – Если я и изменю своё мнение о Дионе, то, во всяком случае, не буду при этом основываться на слухах.
-Но рассказ самой девушки не был бы простой сплетней.
-По-твоему, я хочу отыскать эту девушку единственно затем, чтобы сохранить неосквернённой свою память о Дионе?
-А это не так, папа? – во взгляде Экона светилось такое сочувствие, что я разом утратил уверенность в себе.
-Отчасти да. Но это не единственная причина. Есть ещё кое-что – но время сказать об этом ещё не пришло.
-Ещё один знак от направляющей тебя Кибелы?
-Не шути с такими вещами. Я чувствую, что эта Зотика что-то знает – или что-то сделала…
-Или что-то сделали с ней, - прошептал Экон.
-Экон, ты сказал, что я всегда могу обратиться к тебе за помощью. Вот какая помощь мне нужна: найди этого работорговца на улице Серповщиков. Узнай, что случилось с Зотикой.
-Папа, ты уверен, что хочешь именно этого? По-моему, я бы с большим успехом потратил время на поиски кухонных рабов Лукцея. И лучше приступить к этому без промедления. Путь до Пицена займёт минимум день, ещё день на обратную дорогу, да вдобавок время, которое я проведу там. А до суда осталось только четыре дня.
-Нет, сперва разузнай о девушке. Приступить можешь уже сегодня. А ехать в Пицен сегодня в любом случае уже поздно.
Экон пожал плечами.
-Как скажешь, папа. Я найду для тебя Зотику. По крайней мере, если её рассказ окажется по-настоящему шокирующим, я избавлю себя от поездки в Пицен.
-Что ты имеешь в виду?
-А вот что… - начал Экон, но его тут же прервали.
-Если Дион был таким плохим человеком, почему ты так хочешь найти его убийцу?
-Диана! – я обернулся и увидел свою дочь, стоящую в дверях.
-Разве я не могу побыть с тобой, папа? – она подошла и взяла меня за руку. Её длинные чёрные волосы поблёскивали на солнце. – Мама с Мененией там говорят о близнецах, а сами близнецы тянут меня за волосы и кричат мне в уши. Это просто маленькие чудовища! Можно, я побуду с тобой и Эконом?
-Диана, почему ты так сказала?
-Потому что они и в самом деле монстры. Титания – гарпия, а Тит – циклоп!
-Нет, почему ты так сказала о Дионе? Разве кто-то говорил, что он был дурным человеком?
Диана уставилась на меня честными глазами.
-Думаю, кое-кто подслушивал наш разговор, причём долгое время, - выдвинул догадку Экон.
-Я не подслушивала!
-Подслушивать нехорошо, Диана, особенно когда мы с твоим братом обсуждаем дела.
-Но я же говорю – я не подслушивала! – Диана отстранилась и одарила меня взглядом Медузы.
-К тому, же папа, разве вы с Эконом зарабатываете на жизнь не подслушиванием? Разве можно наказывать меня за то же самое, даже если бы я это делала? А я не делала.
-Но отец есть отец, и его нужно уважать, - наставительно заметил Экон.
-А меня в этом доме никто не уважает, - отозвалась Диана. – Каждый раз, когда сюда приводят этих чудовищ, на меня обращают не больше внимания, чем на булыжник, - и она, развернувшись, вышла из комнаты.
-Вот, значит, каково это – иметь в доме тринадцатилетнюю дочь, - сказал Экон.
-Погоди, и тебя это ожидает, - вздохнул я.
-Может быть, ты и в самом деле не уделяешь Диане достаточно внимания.
-Может быть. Но с ней всё труднее и труднее.
-Помнишь, и с Метоном было то же самое.
-Но не в таком раннем возрасте, да и было это по-другому. И его я сумел понять – другой вопрос, понравилось ли мне то, что я понял. А вот Диану я совершенно не понимаю. Она единственная из вас происходит от меня по крови – но иногда мне кажется, что она дочь Бетесды, и больше ничья.
-На самом деле, папа, она походит на тебя куда сильнее, чем ты думаешь.
-Наверняка ты прав. – Я попытался вернуть свои мысли к предмету нашего разговора, но внимание отвлекал аромат жасмина, витавший в тёплом воздухе. Диана недавно начала пользоваться теми же благовониями, которыми Бетесда умащала свои волосы – так же, как иногда она надевала украшения матери. Закрыв глаза, я вдыхал аромат, который мог исходить от любой из них. Диана начала так походить на свою мать…
Звук покашливания вернул меня к действительности. Я открыл глаза, и тут же сощурился от яркого солнца.
-Что случилось, Бельбон?
-Гость, хозяин. Тот маленький галлус снова пришёл. Говорит, ты должен немедленно отправиться с ним.
-Отправиться с ним? – я снова закрыл глаза и подставил лицо солнечным лучам. Мои ноги ныли – слишком много пришлось сегодня ходить. От тепла меня клонило в сон.
-Да, и немедленно! – послышался знакомый голос. Открыв глаза, я увидел, что Тригонион проталкивается в атриум из-за спины Бельбона. Его серебряные браслеты бренчали и сверкали на солнце, красно-жёлтое одеяние выглядело великолепно. Экон в удивлении приподнял брови. Бельбон раздражённо топнул ногой.
-Ты нужен Клодии, - сказал Тригонион. – И прямо сейчас. Это вопрос жизни и смерти.
-Так-таки жизни и смерти? – не поверил я.
-А ещё – яда! – бросил жрец. – Это чудовище собирается отравить её!
-Кто кого собирается отравить?
-Целий – Клодию!
-Тригонион, о чём ты?
-Ты должен отправляться без промедления. У входа ждут носилки.
Я поднялся на свои усталые ноги.
-Папа, мне пойти с тобой? – спросил Экон. Я покачал головой:
-Нет, я бы предпочёл, чтобы ты занялся поисками Зотики.
-Тогда возьми с собой Бельбона.
-Нет нужды брать это неповоротливое животное, - резко бросил Тригонион. – Ты будешь в носилках, их хорошо охраняют.
-Сказать Бетесде, что ты вернёшься к ужину? – ехидно предложил Экон.
-Похоже, твоё любимое развлечение – издеваться над отцом. Вот увидишь, больше я тебя сюда не приглашу.
Выходя из атриума, я слышал за спиной смех Экона.
Носилки перед моим домом были весьма роскошны – я не ожидал, что Клодия пошлёт такие за простым наёмным сыщиком. Занавески были из полосатого красно-белого шёлка, как шатёр Клодии над Тибром. Перекладины из полированного дуба лежали на мощных плечах полуголых рабов в белых набедренных повязках и сандалиях на толстой подошве. Судя по белокурым волосам, рабы были скифами – или, возможно, галлами из числа тех, которых захватил в плен Цезарь. Я вспомнил, что видел их прежде, среди тех юношей, которые резвились в садах Клодии. Небольшой отряд телохранителей составляли, вероятно, парни из банды Клодия. Их вид мне определённо не понравился.
Тригонион щёлкнул пальцами. Вышколенные рабы тут же опустили носилки. Одни из них положил наземь деревяшку, чтобы удобнее было забраться внутрь. Я жестом пригласил Тригониона войти первым, но он покачал головой:
-У меня дела в другом месте. Прошу!
Я встал на деревяшку и раздвинул занавески. Изнутри пахнуло экзотическими благовониями. Был и запах жасмина, но он смешивался с прочими ароматами – сандалом и другими тонкими парфюмами, которые использовала Клодия. Внутренние занавески были частично сделаны из плотной ткани, не пропускавшей свет – и я попал в темноту после залитой солнцем улицы. Я забрался внутрь, поудобнее устроился среди подушек, рабы вознесли меня над землёй – и только тогда до меня дошло, что я здесь не один.
-Спасибо, что пришёл, - я почувствовал прикосновение к своей руке. Она была рядом, я вдыхал её запах, чувствовал тепло её тела.
-Клодия!
Она пошевелилась, её нога коснулась моей. Клодия мягко рассмеялась, я ощутил её дыхание на своём лице. Пахло гвоздиками.
-Кажется, Гордиан, ты не ожидал встретить меня здесь.
-Я думал, что носилки пусты. – Теперь мои глаза привыкли к полумраку, и я видел, что кроме нас, здесь есть ещё кое-кто. Напротив нас, в передней части носилок, сидела служанка с тёмно-рыжими волосами – Хриза. Она улыбнулась и кивнула мне.
-А вот женщины рано приучаются не входить в носилки, не зная, есть ли там кто-то, - сказала Клодия. – Думаю, это правило могло бы пригодиться и мужчинам – хотя им грозят другие опасности.
Носилки шли ровно. Я выглянул за занавеску и увидел, что нас несут очень быстро. Позади слышался топот телохранителей, которые бежали, чтобы не отстать от нас.
-Кажется, Клодия, нас несут не к твоему дому.
-Нет. То, что я намерена сказать тебе, лучше обсуждать вдали от любопытных ушей. – Она заметила взгляд, невольно брошенный мной на служанку. – Насчёт Хризы не волнуйся. Никто не может быть надёжнее, чем она, - Клодия вытянула ногу и коснулась ей босой ступни Хризы. Женщины наклонились навстречу друг другу, Клодия поцеловала Хризу в лоб и погладила её по щеке. Затем снова откинулась на спину, я опять почувствовал тепло её тела совсем рядом.
-Здесь слишком темно, пробормотала она. – Хриза, дорогая, отодвинь занавеску.
Молодая служанка проворно отодвинула тяжёлые занавески с обеих сторон и зацепила их за крючки. Сама внутренность носилок, впрочем, оставалась скрыта лёгкими красно-белыми полосатыми занавесками, дрожавшими на ветру. Уличный шум стал громче, но тут же снова стал стихать по мере нашего удаления от его источников. Время от времени предводитель носильщиков издавал свист, объявляя о повороте, остановке или снижении скорости – но тряски я так и не почувствовал. Роскошь затягивала меня, как трясина. Казалось, достаточно лишь пожелать, чтобы перенестись из одного места в другое, а грязные римские улицы со своей нищетой вообще перестали существовать.
Близость тела Клодии действовала на меня опьяняюще. Расстояние между нами было так мало, что я мог видеть её лишь боковым зрением. Она волновала меня даже тогда, когда я её не видел и не слышал. В солнечном свете, пробивавшемся сквозь шёлковые занавеси, плоть её лица и рук казалась гладкой, словно восковой – но при этом изнутри излучала теплоту. Сегодняшняя стола Клодии была столь же прозрачной, как та, в которой я видел её в первый раз, но при этом сливочно-белой, в тон её коже. Носилки переходили из тени на свет, и, пока Клодия не двигалась, порой возникала иллюзия, будто она обнажена – после чего мерцающая ткань платья, потревоженная движением хозяйки, стремилась ласкающее облечь её тело.
Носилки притормозили, а затем начали спускаться. Я понял, что нас несут по склону Палатина вниз, к Форуму Боариуму. Шум снаружи стал громче – ведь мы проходили через крупный скотный рынок. Из-за переполненных улиц приходилось нередко делать остановки, и аромат духов Клодии смешивался с запахами жареного мяса и живых животных. Чары, захватившие меня в этих носилках, начали слабеть. Я чувствовал, что пробуждаюсь ото сна.
-Куда мы направляемся? – спросил я.
-Туда, где сможем поговорить с глазу на глаз.
-В твои сады на Тибре?
-Увидишь. А пока расскажи, что ты сумел сегодня выяснить.
Пока носильщики шли через Форум Бовариум, а затем сквозь ворота в старой городской стене и через Форум Голиториум – большой овощной рынок, я успел пересказать то, что узнал в домах Лукцея и Копония. Мой отчёт был и более сухим, и более скупым, чем тот рассказ, который услышал от меня Экон. В конце концов, Клодия не платила мне за то, чтобы я изучал сексуальные наклонности Диона.
-Теперь ты видишь, как трудно будет обвинить Целия в убийстве Диона, - заметила она. – Обвинение против Асиция развалилось, и, скорее всего, та же участь постигнет обвинение против Целия – хотя все знают, что эти двое были сообщниками. Ключ ко всему – попытка отравления. Но ты прав, Лукцей, конечно, никогда не позволит своим рабам свидетельствовать. Он предпочтёт умертвить их, чем довести дело до публичного скандала. Вот ханжа! Хороший хозяин на его месте приложил бы все усилия, чтобы преступление против его гостя не осталось безнаказанным. А он делает вид, будто ничего не было, - Клодия пошевелилось, и мне почудилось, что теперь от неё исходит больше тепла.
-Интересно, можем ли мы какой-нибудь хитростью вынудить Лукцея продать этих двух рабов мне?
-Не думаю, - ответил я.
-Но ведь можно же заставить их дать показания. Суд мог бы постановить, чтобы их допросили под пыткой. Это, конечно, уже не по моей части…
-Ты хочешь сейчас обсудить со мной стратегию обвинения? Вообще-то Тригонион вёл себя так, будто тебе грозит страшная опасность. Он что-то говорил об отраве…
Клодия приложила палец к губам:
-Погоди, мы уже почти на месте.
Через несколько мгновений паланкин остановился. Я решил, что мы снова застряли в толпе, но тут носилки поставили наземь, и Хриза отдёрнула занавески. В руках у неё был плащ с капюшоном, который она ловко накинула на свою госпожу, когда та вышла наружу. Я сидел, думая, должен ли последовать за Клодией. По моим прикидкам, мы должны были находиться на юго-западном склоне Капитолия, в районе овощных рынков – то есть в самом сердце Рима. Какая же приватная встреча возможна в таком людном месте?
Хриза, откинувшись на подушки, улыбнулась:
-Ну же, Гордиан! Ступай, не робей. Ты будешь не первым мужчиной, который прошёл с ней через эту дверь.
Я вылез из носилок. Клодия, в своём плаще с капюшоном, при виде меня зашагала к высокой кирпичной стене, которая, казалось, вырастала прямо из земли, продолжая каменистое основание Капитолийского холма. В стене была деревянная дверь, которую Клодия отпёрла ключом. Петли скрипели, когда она отпирала дверь. Я шагнул внутрь – и Клодия захлопнула дверь за моей спиной.
Со всех сторон нас окружали старинные мраморные саркофаги, украшенные мемориальными досками и надписями, резные столы и кресла. Мрамор перемежался вкраплениями кипарисовой и тисовой древесины. Кирпичная стена за спиной отрезала нас от шумного города. Перед нами было каменное основание Капитолия, над нами – голубое небо.
-Вряд ли в Риме можно найти более уединённое место, - сказала Клодия.
-А что это за место?
-Древний родовой некрополь Клавдиев. Мои предки-сабиняне основали его ещё во времена Ромула, когда только переселились в Рим. Их причислили к патрициям и предоставили для погребения это место, вне старой городской черты. За прошедшие века оно заполнилось захоронениями и священными для нас предметами. Мы с Клодием в детстве часто играли здесь, это был наш собственный город. Мы прятались друг от друга в склепах и ходили по этим тропинкам в торжественных процессиях. Склепы были для нас дворцами, храмами и крепостями, а тропы между ними – улицами и потайными ходами. Я ещё пугала его, притворяясь, будто лемуры наших предков пробуждаются, - Клодия рассмеялась. – В детстве пять лет – большая разница в возрасте, - добавила она, скинув свой плащ и положив его на каменную скамью.
Лучи заката озаряли всё слабым оранжевым светом, в том числе Клодию и её поблёскивающую столу. Стараясь не смотреть на неё, я перевёл взгляд на старую гробницу, покрытый пятнами барельеф на которой изображал мужа и жену, умерших давным-давно.
-Став постарше, я приходила сюда одна, - продолжала Клодия. Она шагала среди памятников, проводя руками по изъеденному временем мрамору. – Это были плохие для нас годы: мой отец постоянно отсутствовал в Риме – либо был в ссылке, либо воевал за Суллу. Мы с мачехой не очень-то ладили. Теперь-то я понимаю, что она просто всё время беспокоилась, но тогда я не могла быть в одном доме с ней – и убегала сюда. У тебя ведь, Гордиан, есть дети?
-Да, двое сыновей и дочь.
-А у меня только дочь. Квинт всегда хотел сына, - в её голосе послышалась горечь. – Сколько лет твоей дочери?
-Тринадцать, в секстилии будет четырнадцать.
-Ровесница моей Метеллы. Самое начало трудного возраста, когда большинство родителей радо избавиться от девочки, спихнув её поскорее замуж.
-Мы пока не строили таких планов насчет нашей Дианы.
-Ей повезло иметь такой дом и такого отца. Ты ведь понимаешь, как важно для девочки и то, и другое. Все постоянно говорят о мальчиках и их отцах. Но и девочке не меньше нужен отец, который бы любил её, учил и защищал.
Казалось, она потеряла нить разговора. Но вот Клодия улыбнулась.
-Конечно, когда я стала старше, то начала встречаться здесь с мальчиками. Моя мачеха позволяла сыновьям делать всё, что они желали – а вот со своими дочерьми и со мной старалась быть как можно строже, хотя толку от этого было немного. О, под этими деревьями, вот на этой скамье, прошло немало тайных свиданий. Ну а закончилось всё, разумеется, тем, что отец выдал меня замуж за моего кузена Квинта, - хмуро закончила она.
-А теперь овдовев, ты снова устраиваешь здесь свидания?
Она расхохоталась:
-Что за чушь! Как такое могло прийти тебе в голову?
-Когда я выходил из носилок, Хриза сказала что-то в этом смысле.
-Ох уж эта Хриза! Наверняка она решила подшутить над тобой. Не сомневаюсь, что сплетники рассказывают обо мне нечто подобное. «Клодия встречается со своими любовниками в полночь в родовой усыпальнице! Она увлекает юношей в могилы и лишает их невинности – а её предки переворачиваются в своих саркофагах от такого позора!». На самом деле я всё же предпочитаю удобное ложе и мягкие подушки. Это лучше, верно ведь? – она стояла боком ко мне, а тут резко повернулась, чтобы посмотреть прямо на меня. Закатные лучи превратили её столу в бледный туман, который обволакивал нагую плоть и, казалось, редел с каждым вздохом.
Я отвёл взгляд – и перед моими глазами оказался величественный барельеф, изображавший лошадиную голову, древний символ смерти. Смерть – это как поездка, подумал я.
-Ты, кажется, хотела поговорить об отравлении.
Клодия уже сидела на скамье, превратив свой плащ в подобие подушки.
-Да. Целий собирается убить меня прежде, чем начнётся судебное разбирательство.
Клодия помолчала, чтобы это заявление произвело на меня должный эффект, затем продолжила:
-Он знает, что у меня есть улики против него. Он знает, что я намерена дать показания, которые его уничтожат. Ему нужна моя смерть, и, будь у него больше возможностей – я бы уже завтра до заката присоединилась к теням своих предков. По счастью, Целий просчитался: рабы, которых он надеялся привлечь на свою сторону, оказались верны и сообщили мне о его замыслах.
-Каковы же эти замыслы?
-Сегодня утром Целий добыл тот яд, который собирается применить. Он купил раба, чтобы испытать отраву на нём. Бедняга умер в страшных муках – а Целий стоял и смотрел. На всё потребовалось только несколько мгновений. Как видишь, ему нужен был быстродействующий яд, и он хотел удостовериться, что всё пройдёт, как надо.
-Откуда ты знаешь такие подробности?
-У меня есть свои люди в доме Целия. Точно так же, как он уверен, что у него есть свои люди в моём. – Она встала и начала вышагивать взад-вперёд. – План Целия таков: завтра днём его друг должен встретиться кое с кем из моих рабов в Сениевых банях и передать яд. Затем его принесли бы ко мне домой, и Хриза отравила бы мою еду. Вчера его человек разговаривал с моими рабами, включая Хризу. Они сделали вид, будто согласились, но на самом деле рассказали всё мне.
-Почему Целий решил, что может перекупить твоих рабов?
-Марк Целий всегда был желанным гостем в моём доме. Он довольно близко познакомился с домашней прислугой, в том числе с Хризой. Думаю, он надеялся соблазнить их обещанием свободы и серебра, если они помогут ему избавиться от бывшей любовницы. Он недооценил их верность мне.
Я внимательно посмотрел на Клодию, пытаясь решить, можно ли ей верить – но вместо этого поймал себя на том, что разглядываю её формы. Я покачал головой:
-Значит, заговор был раскрыт. Ты пресекла преступный умысел в корне. А тогда – к чему вся эта таинственность? И зачем ты вообще рассказываешь об этом мне?
-Видишь ли, Марк Целий ещё не знает, что разоблачён. Он думает, мои рабы будут следовать его указаниям. Он надеется довести дело до конца. Его человек завтра придёт в Сениевы бани, при себе у него будет ящичек с ядом. Нужно, чтобы он передал его моим рабам при свидетелях. Мы захватим яд, изобличим посредника, получим улики для суда и сможем добавить к списку обвинений против Марка Целия ещё один пункт.
-И ты хочешь, чтобы я там был?
Клодия вплотную подошла ко мне.
-Да. Ты поможешь завладеть ядом и засвидетельствуешь всё, что там произойдёт.
-Клодия, ты уверена, что можешь полностью доверять своим рабам?
-Безусловно.
-Возможно, они рассказывают тебе не всё.
-Мы должны полностью верить нашим рабам. Как же иначе?
-Тогда почему мы встречаемся здесь – вдали от твоих слуг, твоих носильщиков, твоих телохранителей? Даже Хриза нас не слышит.
Она потупила взгляд.
-Ты видишь меня насквозь, Гордиан. Да, я никому не могу доверять до конца. В этом мире ни в ком нельзя быть полностью уверенным. Признаюсь, что немного побаиваюсь даже своих рабов. Но у меня есть причины доверять тебе, Гордиан. Впрочем, я это тебе, кажется, уже говорила.
Клодия склонила голову, опустила глаза. Я заметил, как великолепна линия её бровей, напоминающая летящую птицу. Затем она подняла лицо – и я уже не видел ничего, кроме её огромных, ярких зелёных глаз.
-Клодия, ты просила меня найти доказательства причастности Марка Целия к убийству Диона. Мне безразлично, нужно ли тебе это ради справедливости, для каких-то политических целей, или просто чтобы насолить Целию. Я взялся за это дело по одной-единственной причине: дать покой тени Диона. Твоя вражда с Целием – лежит ли в её основе злоба, ненависть или любовная интрига – меня не касается.
Она подошла ещё ближе в пристально вгляделась в мои глаза. Я чувствовал исходящий от неё жар – совсем как в носилках. Глаза Клодии казались неправдоподобно огромными.
-Ни любовь, ни ненависть не имеют отношения к этому делу. Не притворяйся, Гордиан, будто ты не видишь: всё это напрямую связано с убийством Диона. Именно поэтому Целий хочет покончить со мной – вовсе не потому, что мы были любовниками, а потом расстались. Важно то, что я стремлюсь уличить его в убийстве философа. И именно поэтому мне нужно, чтобы завтра ты пошёл в Сениевы бани, помог разрушить планы Целия и разоблачил его перед всем Римом. Это единственный способ заставить убийцу Диона ответить за своё преступление.
Я сделал шаг назад.
-Сениевы бани, - задумчиво проговорил я. – Полагаю, завтра мне неплохо было бы принять горячую ванну. В котором часу?
Улыбка только на миг промелькнула по губам Клодии.
-Завтра днём я пришлю за тобой носилки. Там будет Хриза, она передаст тебе подробности, - Клодия подала мне свой плащ и повернулась так, чтобы я мог накинуть его ей на плечи. Он откинулась назад, едва не касаясь меня. – А сегодня вечером я пришлю серебро, которое тебе понадобится.
-Серебро? Зачем?
-На покупку двоих кухонных рабов Лукцея, которые должны были отравить Диона. Зачем же ещё? Это, естественно, если ты сможешь их отыскать. При необходимости у тебя будет достаточно серебра, чтобы перехватить их под носом у надсмотрщика Лукцея в той шахте на севере – или подкупить самого надсмотрщика. Как ты думаешь, во что это может обойтись? Скажи это прежде, чем мы расстанемся – и сегодня вечером я пришлю нужную сумму.
-Расписку я пришлю с тем же посыльным, - ответил я.
Она затянула завязки плаща и улыбнулась.
-В этом нет нужды. Я уверена, что ты вернёшь до последнего асса все деньги, которые останутся не потраченными до суда. Видишь, Гордиан, насколько я тебе доверяю?

-Ты не против, если мы совершим небольшую прогулку? – спросила Клодия, когда мы вновь оказались в носилках.
-Пока что я как раз успеваю вернуться к ужину, - ответил я, подумав о Бетесде.
-Это не займёт много времени. Мне хочется подняться на Капитолий, просто чтобы полюбоваться видом. Небо сегодня замечательно чистое, а солнце клонится к закату. – Она кивнула Хризе, которая выглянула наружу и дала команду предводителю носильщиков.
Мы двинулись назад, через овощной и скотный рынки, миновали ложбину между Палатином и Капитолием – и оказались на Форуме. День угасал, но мне было видно, что люди в тогах на площади всё ещё заняты коммерцией. Я в полной мере оценил преимущество крытых носилок: каким ещё образом человек может пересечь самое людное место в Риме в компании скандально известной женщины так, чтобы его никто не увидел?
Но окружение Клодии не могло остаться незамеченным. По дороге нам встретилась часть банды Милона, и кто-то, очевидно, признал полосатые красно-белые занавески.
-Выходи, шлюха! – закричал один из них. – Клодий, ты тоже там, вместе с ней?
-Ты снова испачкал простыни и побежал к старшей сестре?
-Теперь она поцелует его – и сделает всё гораздо лучше!
-А если не лучше, то хотя бы больше!
Резкий толчок показал мне, что носилки остановились. Снаружи раздавались ещё более хлёсткие непристойности, а затем и звуки драки. Ситуация была просто кошмарная: в носилках нас никто не видел, но и мы ничего не видели. Ругательства, казалось, доносились из ниоткуда, а звуки ударов внушали тем большую тревогу, что я не видел, кто кого бьёт. Я услышал лёгкий скрежет, с каким клинок выползает из ножен, а вслед за ним – новые крики. Клодия рядом со мной исходила жаром. Я поглядел на её лицо – оно было совершенно безучастным. Мне показалось, что её уши покраснели, но это могла быть просто игра света.
Носилки снова начали двигаться, потом резко затормозили.
-Опрокиньте их! – кричал кто-то. – Сожжём эту суку!
Глядя прямо перед собой, Клодия схватила мою руку и крепко сжала её. Я стиснул зубы и затаил дыхание. Снаружи уже слышался звон стали, смешивающийся с воплями и угрозами.
Наконец носилки снова двинулись с места, быстро набирая скорость. Вопли и ругательства остались позади. Клодия смотрела прямо вперёд, постепенно её хватка на моей руке ослабла. Она еле слышно выдохнула и пошевелилась, когда грубый голос снаружи позвал её по имени.
-Командир телохранителей, - пояснила она, приходя в себя. Клодия откинула занавеску. Гладиатор с соломенного цвета волосами и кривым носом бежал рядом с носилками.
-Я сожалею, - сказал он. – Однако причин волноваться нет. Эти люди получили то, что заслужили. Вряд ли парни Милона в ближайшем будущем решатся на что-то подобное.
Клодия кивнула. Гладиатор ухмыльнулся, продемонстрировав гнилые зубы, и занавеска вновь опустилась.
Носилки резко поворачивались направо и налево, двигаясь по крутому подъёму, который вёл на самую вершину Капитолийского холма.
Мы оставили позади два главных символа Капитолия – Авгуракул и храм Юпитера, и двинулись мимо Тарпейской скалы в южную часть холма. Носилки, наконец, прибыли на место. Клодия вновь накинула свой плащ, и мы выбрались наружу. Кругом было безлюдно и тихо – только ветер свистел в моих ушах.
Над нами в закатном небе кучились облака, лиловые и оранжевые. Тибр в солнечных лучах походил на золотой лист, вся западная часть города казалась охваченной огнём.
-Видишь, Гордиан? – сказала Клодия, запахивая плащ. – Я знала, что это будет изумительное зрелище.
Я стоял рядом, глядя на закат. Они указала мне вниз – на что-то, что находилось ниже нас по склону.
-Если ты посмотришь прямо вниз, то увидишь часть кирпичной стены, скрывающей некрополь Клавдиев, где были мы с тобой. Вон, видишь? А рядом – храм Беллоны, основанный на том же участке моим предком Аппием Клавдием, который двести лет назад победил этрусков. Вместо того, чтобы организовать свой триумф, он на эти деньги построил храм, посвятил его богине войны – и оставил римлянам достойный себя памятник. Ты знаешь, Сулла особенно чтил Беллону, и верил, что именно она даровала ему многочисленные победы. Я помню, он как-то сказал моему отцу: «Когда будешь говорить с тенью своего предка – передай ему мою благодарность за то, что он выстроил в Риме такое прекрасное жилище для Беллоны».
Она улыбнулась, повернулась к закату спиной и медленно пошла к противоположной части холма. Напротив нас в беспорядке громоздились крыши Палатина. Южнее, в ложбине между Палатином и Авентином, огромной глыбой возвышался Большой Цирк. Клодия указала мне на место рядом с ним.
-Вон там начинается Аппиева дорога, которая идёт на юг, в Кампанию и дальше. Эту дорогу пересекает акведук Аппиевы воды – он почти триста лет даёт римлянам воду. И дорогу, и водопровод построил мой предок. А грязные мужланы с Форума смеют называть меня подобными именами!
Она смотрела на город, часто смаргивая, словно ей в глаза попала пыль. Затем обернулась. В одном броске камня от нас был самый южный из храмов, во множестве наполнивших Капитолий.
-Мне нужно зайти туда. Это только на миг, - сказала Клодия и вошла в двери. Я остался гадать, было ли то набожное стремление патрицианки сжечь немного благовоний в память своих предков – или просто желание женщины скрыть накатившие рыдания.
Носильщики отдыхали, телохранители затеяли игру в кости. Хриза так и не вышла из носилок. Я шагал взад-вперёд по площади перед храмом, глядя на каменные плиты. И вдруг я понял, что это за храм – храм Фидес, богини верности. Я помнил, какую надпись недавно сделали на мраморном парапете этого здания.
Найти надпись было нетрудно. В свете гаснущего солнца я прочитал:
«ПТОЛЕМАЙОС ТЕОС ФИЛОПАТОР ФИЛАДЕЛЬФОС НЕОС ДИОНИС
ДРУГ И СОЮЗНИК РИМСКОГО НАРОДА».
Теперь я видел, что именно царь Птолемей был первопричиной всего. Из-за него Дион приехал в Рим, где принял такую ужасную смерть; из-за него Помпей, Клодий, да и прочие сенаторы плели свои хитроумные интриги вокруг Египта; из-за него Марку Целию предстояло судебное разбирательство. Однако, как говорят философы, ствол дерева ясно виден возле корня – но чем выше ты смотришь, тем труднее разобраться в переплетении ветвей.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, что Клодия закончила дела в храме и возвращается ко мне. Я чувствовал запах её духов.

Глава пятнадцатая

Я покинул носилки Клодии перед своим домом в тот самый миг, когда последний солнечный луч покинул римские крыши. Красно-белый паланкин удалился. Из-под ног телохранителей Клодии вздымались клубы пыли, и казалось, что на тёмной улице стало ещё темнее. Я постучал в дверь, но Бельбон не спешил её отпирать.
Какое-то предчувствие (в таких случая говорят: «Фортуна хлопнула по плечу) заставило меня обернуться. На противоположной стороне улицы я заметил мужскую фигуру. Человек был одет в тогу, и, судя по позе, наблюдал за мной. Я снова забарабанил в дверь, подёргал её – может быть, она не заперта? Нет, заперта.
Я снова обернулся – теперь фигура была уже ближе ко мне, на середине улицы. Из-за сумерек и клубящейся пыли я мог разобрать только силуэт.
Где же Бельбон – теперь, когда он мне необходим? «Нет нужды брать это неповоротливое животное», - сказал Тригонион, когда мы выходили из дома. – «Ты будешь в носилках, их хорошо охраняют». А теперь я остался один на собственном пороге, без охраны и без оружия. Я снова постучал в дверь – и повернулся лицом к незнакомцу. Если мне суждено получить удар, то уж лучше в грудь, чем в спину. Конечно, это может быть просто случайный прохожий, сказал я себе – и тут же принялся вспоминать, кто заинтересован в том, чтобы помешать мне закончить расследование. Перечень выходил внушительный: царь Птолемей, Помпей, Марк Целий, враг Клодия Милон, чьи парни только что атаковали нас на Форуме… А ведь это люди, которые для расправы с недругом не побрезгуют никакими средствами.
Фигура, прихрамывая, приближалась ко мне. Его походка казалась мне жутковатой. Если это кто-то из моих знакомых, то почему он просто не подошёл или не окликнул меня? А если он просто идёт куда-то по своим делам, то почему движется так странно?
Вдруг я вспомнил преследователя, который прошлой ночью взобрался за нами с Бельбоном на Палатин, а потом сбежал.
-Гражданин, - сказал я, снова обретя дар речи. – Я тебя знаю?
Порыв ветра рассеял стоявшую в воздухе пыль. Где-то в вышине облако, отразив последний солнечный луч, бросило чуть-чуть света на тёмную улицу, и я на мгновение увидел лицо незнакомца. Вряд ли убийца, подумал я. У убийц не бывает таких лиц…
Однако моё сердце бешено заколотилось.
Загремела дверь, я услышал звук снимаемого засова. Дверь распахнулась, и я, обернувшись, увидел смущённую улыбку Бельбона.
-Извини, что так долго, хозяин. Госпожа позвала меня помочь ей…
-Пустяки, Бельбон. Скажи, тебе знаком этот человек?
-Какой человек, хозяин?
Незнакомец исчез так же быстро, как и пыль, унесённая ветром. Я посмотрел в оба конца улицы, но никого не заметил.
-Кто это был, хозяин?
-Не знаю, Бельбон. Может быть, и никто.
-Никто?
-Я имею в виду – никто из знакомых. Просто кто-то случайно проходил мимо. Кто-то – или никто.
И всё же позднее, уже ночью, мне всё время вспоминалось лицо молодого человека – худое, смуглое, с неряшливой бородой и пронзительными глазами. Это было лицо, отмеченное печатью ужасного страдания. Так смотрят друг на друга жители разрушенного города – с выражением отчаяния и безнадёжной тоски. Не раз и не два воспоминание об этом заставляло меня вздрогнуть. Это лицо явно не относилось к числу тех, которые я хотел бы увидеть ещё раз.
Я поспел как раз к ужину. Бетесда слегка поклонилась, когда я похвалил её ягнёнка с чечевицей, и пояснила, что готовкой в основном занималась Диана.
Чуть позднее посыльный от Клодии принёс обещанное серебро. Должно быть, она сама пересчитывала монеты: от них исходил слабый запах её духов.
Когда мы уже собирались ложиться, Бетесда поинтересовалась, как сегодня продвинулась моя работа. Я был уверен, что Диана рассказала ей обо всём, что подслушала днём – и постарался дать ответ как можно более уклончивый, но при этом не лгать.
-Что же хотела от тебя эта женщина? – спросила она, распоясывая свою столу.
-Хотела услышать то, что я должен был сообщить ей. – Я ни словом не обмолвился о предполагаемой попытке отравить Клодию, как и о предстоящем назавтра визите в Сениевы бани.
-Ты ведь понимаешь, что та женщина направила тебя по ложному пути.
-По ложному пути?
-Я говорю об обвинении Марка Целия.
-Бетесда, все знают, что Целий замешан в этом деле.
Она позволила столе упасть с неё и на мгновение осталась обнажённой.
-А ты ещё поддразнивал меня за то, что я верю слухам. И всё – почему? Потому что я женщина. А теперь ты и сам безоговорочно веришь слухам, - она взяла ночную рубашку и натянула её на себя. Я попытался вообразить Бетесду одетой в прозрачный косский шёлк. При взгляде на моё лицо она смягчилась.
-Разве у тебя есть другие причины подозревать Целия, кроме слов той женщины? А ведь для него было бы ужасно, если бы его осудили за преступление, которого он не совершал.
-А если всё же совершал?
Она покачала головой и принялась вынимать заколки из своей причёски. Затем Бетесда уселась за небольшой туалетный столик перед зеркалом и принялась расчёсывать волосы. Когда я взял расчёску и занялся её волосами, она казалась немного удивлённой, но возражать не стала. Не выказала она протеста и тогда, когда я, бросив расчёску, стал гладить её плечи и целовать шею.
В ту ночь мы занимались любовью с таким жаром, что я забыл о царившей в комнате прохладе. Я изо всех сил старался не думать о Клодии – и даже преуспел в бы этом, если бы не аромат её духов. Он впитался в мою одежду, в саму кожу, с серебряных монет он перешёл на мои руки – и на кожу Бетесды. Запах был неуловим, но неотступен. Стоило мне на мгновение забыть о Клодии, как аромат снова напоминал о ней. Порой мне удавалось забыться, погрузившись лицом в густые волосы Бетесды – но тут же аромат вновь дразнил меня и будил в моём уме такие образы, которые были неподвластны моей воле.
Наутро пришёл Экон – и принёс новости о Зотике. Накануне, пока я катался в носилках Клодии, он отправился на улицу Серповщиков и разыскал работорговца.
-Зотики уже нет в Риме, - рассказывал мой сын. – Работорговец говорил мне, что пытался пристроить её в дом какого-нибудь богача, надеясь выручить за неё высокую цену. Но, вероятно, отметки на нё теле были заметнее, чем можно заключить из слов Копония. В качестве домашней прислуги она никого не интересовала. Кончилось тем, что она досталась другому работорговцу, который специализируется на рабах для удовольствий.
-Значит, Зотика попала в лупанарий?
-Если и да, то не в римский. Тот, второй работорговец, долго мялся и прозрачно намекал на вознаграждение за свою откровенность. Наконец он вспомнил, что отправил её с партией рабов в Путеолы.
-Я возмещу твои расходы, Экон. Как ты думаешь, во что могла бы обойтись покупка такой рабыни? – я развязал небольшой кошель серебра, полученный от Клодии.
-В гораздо меньшую сумму, чем я вижу, - отозвался он. – А откуда это?
Я объяснил.
-Клодия – умная женщина, - заметил Экон. – Мне всё больше хочется познакомиться с ней. Я бы и познакомился, если бы не мой отец.
-Клодия при желании съест нас обоих на завтрак, высосет мозг из костей, а сами кости превратит в игральные.
-Это было бы любопытно.
-Я тебе настоятельно советую держаться Менении – и, кстати, держаться темы разговора.
-Тогда я повторю то, что уже сказал: Клодия – женщина очень умная. Здорово придумано: выкупить рабов Лукцея! Конечно, такая попытка может стоит головы…
-Даже и думать об этом не смей.
-Папа, я же пошутил. Конечно, я поеду в Пицен и выясню, можно ли найти этих рабов. А возможно, мне удастся и выяснить, что же такое им известно. И если только вообще возможно доставить их на суд – я это сделаю.
-Нет. Ничего из этого ты не сделаешь.
-Ты что же, папа, даже и не думаешь выполнять это поручение?
-Нет.
-Тогда я сам всем займусь. Конечно, седло здорово трёт – но у Менении есть средство от таких ран.
-Нет, Экон. В Пицене тебе делать нечего. Но если твоя жена умеет лечить потёртости, то ты вполне можешь их заработать в поездке в Путеолы и обратно.
-Путеолы? Папа, неужели ты хочешь, чтобы я потратил время на розыски Зотики? А в Пицене – двое кухонных рабов, которым, возможно, известно всё. Пицен – на севере, Путеолы – на юге, а до начала суда осталось три дня. Я могу съездить только в одно из этих мест и вернуться. Туда и сюда мне никак не поспеть.
-Я знаю. Поэтому сосредоточься на Зотике.
-Папа!
-Экон, ты должен сделать всё так, как я прошу.
-Похоже, папа, ты позволяешь чувствам руководить тобой.
-Чувства не имеют к этому никакого отношения.
Экон покачал головой.
-Папа, я представляю, как работает твой ум. Ты считаешь себя обязанным выкупить эту девушку. Хорошо, но ведь для этого у тебя будет уйма времени после того, как суд закончится. А что нам необходимо прямо сейчас, так это двое рабов из Пицена. Конечно, перспективы и здесь довольно туманные, с учётом всех возможных сложностей, но у нас есть хоть какой-то шанс. Так я потрачу время не впустую.
-Но ты думаешь, что потратишь его впустую, если поедешь в Путеолы, найдёшь Зотику и выяснишь, что ей известно.
-Да, это непозволительная трата времени, которого у нас очень мало. Ну что эта Зотика может знать о смерти Диона?
-Найди её для меня, Экон, - я сунул кошель ему в руки. – И вот тебе доказательство, что я руководствуюсь не чувствами. Если окажется, что девушка ничего не знает о смерти философа, если ей будет нечего тебе сообщить – не трудись покупать её. Пусть всё идёт, как идёт. Но если ей есть что сказать – купи её и привези сюда.
Он нервно перебрасывал кошель из руки в руку.
-Не играй со мной, папа. Ты ведь знаешь: я куплю её в любом случае, чтобы угодить тебе.
-Поступай, как считаешь нужным. Но лучше поторопись. Дни всё ещё коротки, и ты упускаешь самое удобное время для поездки.
Днём, как и обещала Клодия, за мной прибыли носилки – куда менее бросающиеся в глаза, чем вчерашний красно-белый паланкин. Эти носилки были прикрыты простыми шерстяными занавесками, их размер позволял двоим пассажирам сидеть лицом друг к другу. Бельбон присоединился к группе телохранителей, а я забрался внутрь и уселся напротив Хризы. Она глядела на меня с туманной улыбкой, наматывая прядь своих тёмно-рыжих волос на палец. Я подумал, что вряд ли эта девушка так юна и наивна, как кажется на первый взгляд. Носилки оторвались от земли и начали двигаться.
-Итак, - начал я, - каких конкретно действий сегодня в банях ждёт от меня Клодия?
Хриза оставила в покое свои волосы и провела пальцем по губам, будто стирая с них улыбку. Этот жест напомнил мне о её хозяйке.
-Всё очень просто. Делать тебе почти ничего и не придётся. Ты должен ждать в раздевалке, пока к тебе не подойдёт один из людей Клодии.
-Как я его узнаю?
-Он сам узнает тебя. Теперь – что касается посредника, который принесёт яд от Целия. Его зовут Публий Лициний. Ты знаком с ним?
-Не думаю.
-Неважно. Посланник Клодии укажет тебе Лициния, когда он придёт.
-А дальше?
-По плану Целия, Лициний должен передать яд одному из рабов Клодии. Но как только он это сделают, друзья Клодии схватят его и поднимут шум. Они откроют ларец с ядом и всем покажут его содержимое. А затем станут выкручивать Лицинию руки до тех пор, пока он не признается, кто прислал его.
-Почему ты так уверена, что он признается?
-Видишь ли, некоторые друзья Клодии очень хорошо умеют выкручивать руки. Причём в буквальном смысле, - она засмеялась собственной шутке.
-А от меня что требуется? Я сыщик, а не костолом.
-Ты засвидетельствуешь всё, что там произойдёт.
-Зачем?
-Клодия говорила, что ты пользуешься репутацией человека наблюдательного.
Носилки двигались вдоль восточного склона Палатина, и скоро оказались на заполненной другими носилками площади перед Сениевыми банями.
-Я подожду тебя здесь, - сказала Хриза. – Принеси мне новости сразу, как только они появятся. И постарайся вести себя там хорошо с другими мальчиками.
-Это ты о чём?
-Как будто я не знаю, что мужчины любят проделывать друг с другом в банях! – она подняла брови – и вновь напомнила мне о Клодии.
-В доме твоей хозяйки все рабы так же избалованы, как ты?
-Только её любимцы! – смеясь, Хриза ещё больше походила на ребёнка.
Я зашагал по ступеням, дав Бельбону знак следовать за мной. Прислужник на входе, получив от меня плату, вручил Бельбону полотенце. Мы вошли в длинную узкую раздевалку, вдоль стен которой тянулись ряды ниш и деревянных скамей. Посетители входили, выходили, раздевались. Полностью одетые рабы стояли без дела, поодиночке и группами, пока их хозяева занимались гимнастическими упражнениями. Всякий раз, когда открывалась тяжёлая деревянная дверь, ведущая в купальни, из-за неё доносились звуки разговора, смех и плеск воды. Я ощутил знакомый аромат бани: смесь запахов пота, пара, дыма от печей и застарелой плесени.
Некоторое время я побродил по раздевалке, ожидая, что ко мне подойдут. Наконец, я почувствовал, что в своей одежде чересчур бросаюсь в глаза. Пришлось снять тунику и отдать её Бельбону, который пристроил её в нишу у стены. Я поднял руки, и он обернул полотенце вокруг моей поясницы. Я разулся и тут же резко выдохнул: пол был горячим, он нагревался снизу.
-Знакомый вздох! – услышал я чей-то голос неподалёку. – Он напоминает стихи:этот звук тоже издаёт человек, чувствующий жар под ногами.
Я повернулся к незнакомцу и сперва просто кивнул ему, думая, что это один из посетителей. А затем увидел его лицо.
Теперь оно уже не выражало запредельного отчаяния – вместо этого на нём красовалась сардоническая улыбка. Несмотря на измождённый вид и растрёпанную бороду, это лицо было определённо красивым. Однако взгляд карих глаз казался чересчур пронзительным, чтобы его можно было выдерживать достаточно долго.
-Вчера вечером ты был у моего дома, - сказал я.
-Кажется, и в самом деле был.
Теперь всё становилось на места: это и был тот посланный от Клодии человек, с которым я должен был встретиться. Но тогда почему он крался за мной по склону Палатина, а потом сбежал? И зачем он вчера подошёл к моему дому – но, не входя в него, исчез?
-Сениевы бани всё ещё остаются лучшими в Риме, - продолжал мой собеседник, вытирая полотенцем свои мокрые волосы. Он был наг и влажен после горячей ванны, от его тела поднимались клубы пара. Его конечности были тонкими, грудь – узкой, под кожей не было ни капли жира. Я мог бы сосчитать его рёбра и сыграть барабанную дробь на тазовых костях. – Только здесь холодная вода по-настоящему холодна, а горячая – по-настоящему горяча. К тому же поблизости Форум, а значит, всегда можно встретить интересного собеседника. Но и Субура тоже поблизости, поэтому здесь хватает и черни, без которой скучно. Как, например, это распутное животное Вибенний.
-Вибенний?
Он кивком указал на противоположную стену.
-Видишь вон тех троих? Вибенний – вон тот тип потасканного вида, у которого член свисает до колен. Смотри, скрестил руки на груди, и даже не пытается прикрыться. Его прозвали Натруженными Пальцами, и на то есть причины. Погляди на слащавое выражение на его лице – и ты поймёшь, насколько он прогнил. А этот парень с на удивление волосатыми ягодицами, что снимает с него обувь – его сын. Ты когда-нибудь видел что-то подобное? Мерзкое зрелище – борода, растущая не с того конца. Можно предположить, что соответствующее отверстие он использует в качестве рта. А при взгляде на то, как он двигает ягодицами, возникает мысль, что он пережёвывает что-то твёрдое. Догадываюсь, что именно. Глянь, с каким выражение тот третий, лысый тип, смотрит на волосатую задницу Вибенния-младшего. Хоть бедра его обёрнуты полотенцем, оно не скрывает, что у него на уме. Прямо как легионер в палатке! Скорее всего, скоро ему предстоит целоваться с бородатыми губами младшего Вибенния.
Я пытался разобрать выражение лица моего нежданного собеседника. Что там написано: презрение, веселье, зависть? В людом случае, тема разговора была слишком далека от того дела, которое привело меня сюда. Я уже собирался сказать ему об этом, как он вдруг схватил меня за руку и кивнул.
-Смотри, младший заканчивает раздевание. Он наклоняется за сандалиями – из него получилась бы хорошая подставка для обуви. Вот он выпрямляется, берёт свою одежду и отходит к стене. Как ты думаешь, ему в самом деле нужно ступать на цыпочках – или он просто выставляет напоказ свои бёдра? Тот лысый, конечно, по достоинству ценит это зрелище – о Эрот, да он, кажется, начал ласкать себя! Погляди, как ухмыляется Вибенний-отец. А вот младший царственно шагает к дверям в купальни – откинул плечи, отклячил зад… Разве египетский мальчик на содержании у педераста мог бы двигаться лучше? Конечно, плешивец клюнул на приманку. Вот он уже на ногах и преследует волосатые ягодицы, как пёс кролика. Вот он у дверей, вот он уже проходит в них… А теперь обрати внимание на Натруженные Пальцы!
Тем временем Вибенний медленно распрямил руки, огляделся – и запустил руку в одну из ниш.
-А вот это уже слишком! – злоязыкий незнакомец бросил своё полотенце и зашагал через комнату. Я последовал за ним, Бельбон – за мной.
Незнакомец подошёл к Вибеннию сзади и хлопнул его по плечу. Тот обернулся с растерянным видом.
-Что, Натруженные Пальцы, всё промышляешь по-старому? Пока твой мальчик отвлекает внимание посетителей, ты шаришься в их вещах?
-Что? – Вибенний на мгновение потерялся, затем выдал неуверенную улыбку. – Катулл! Какими судьбами? Я-то думал, ты в какой-нибудь провинции, служишь у наместника.
-Так оно и было. Но мне вполне хватило года в Вифинии, у Гая Меммия. Я-то надеялся разбогатеть, но оказалось, что Меммий взял меня единственно для чтения моих стихов. Впрочем, не могу винить его за стремление к культуре: эта Вифиния – совершеннейшая дыра. Я не смог дождаться окончания срока службы, и вернулся, как только погода позволила. Как же замечательно снова оказаться в таком цивилизованном месте, как Рим, где человека увлекают мохнатыми ягодицами – и обворовывают!
-Да о чём ты? – Вибенний нервно хихикал, его глаза бегали.
-Вибенний, ты отвратителен. Во имя Кибелы, оставь эти вещи в покое. Или ты надеешься найти там нечто такое, что стоит украсть? Например, вонючую набедренную повязку?
-Всё шутишь, Катулл. Я просто хотел проверить, убрал ли мой сын свою обувь. О боги, к старости я, должно быть, стал рассеянным – это ведь не та ниша! То-то я смотрю, все вещи незнакомые!
Катулл презрительно рассмеялся:
-Вибенний, мне следовало бы сообщить о тебе властям. Но они, скорее всего, отрежут твои натруженные пальцы и бросят их в печь, так что всем нам придётся обонять их зловоние. Почему бы тебе приглядеться повнимательнее к тому, чем тут занимается твой мальчик? Вдвоём вы могли бы освоить другую банную уловку.
-Что ты имеешь в виду?
-Представь: твой сын охмуряет какого-нибудь посетителя, увлекает его в тёмный угол… И как только у них дойдёт до дела – тут-то и будет работа твоим натруженным пальцам!
-Катулл, ты клевещешь на меня!
-Ничего подобного. Твои подвиги давно уже всем известны.
Вибенний скрестил руки на груди и постарался принять гордый вид.
-При твоём-то дурном настроении, Катулл, могу сказать, что и тебе самому не помешал бы подобный массаж.
-А ты подойди ко мне поближе со своим достоинством – и я завяжу его в узел.
-Ты уверен, что оно окажется для этого достаточно мягким?
Катулл шагнул к нему. Я встал рядом с Бельбоном, ожидая, что сейчас последует удар. Вместо этого Катулл расплылся в улыбке:
-О Вибенний, как хорошо вернуться домой!
Вибенний распахнул объятия.
-Ну ты и змея! Как же нам тут не хватало твоего ядовитого языка! – сказал он, обнимая Катулла и хлопая его по спине.
Я растерянно смотрел, не понимая, что означает эта сцена. И тут кто-то коснулся моего локтя.
-Гордиан? – услышал я голос за спиной.
Обернувшись, я увидел определённо знакомое мне молодое лицо с аккуратно подстриженной бородкой и выразительными карими глазами. Глядя на сросшиеся брови молодого человека, я наконец-то вспомнил, кто это – раб, который отворил мне дверь в доме Клодии. Он стоял передо мной, полностью одетый и немного запыхавшийся.
-Варнава, - припомнил я. – «Утешение» по-еврейски.
-Верно, - раб кивнул, и затем понизил голос: - Хриза сказала мне, что ты уже здесь. А Публий Лициний с ядом вот-вот должен прийти.
Я нахмурился:
-Это с тобой я должен был здесь встретиться?
-Да.
-Тогда кто это? – я обернулся к Катуллу, но успел увидеть только проблеск его загадочной улыбки. Варнава схватил меня за локоть и зашептал:
-Лициний только что вошёл! Идём!
Он повёл меня по комнате. Позади громыхали шаги Бельбона.
-В зелёной тунике, - шепнул Варнава.
Молодой человек и в самом деле выглядел знакомым. Разговаривать с ним мне не доводилось, но я несколько раз видел его и на Форуме, и на Палатине, в компании Марка Целия. Он нервно озирался, держа что-то в руках.
-Сейчас мы разделимся, - прошептал Варнава. – Просто стой в стороне и внимательно смотри. Не спускай глаз со шкатулки! – Речь шла о ларчике, который Лициний нёс в руке. Такие шкатулки обычно богато украшают, снабжают замочком и крышкой на шарнирах. Дамы любят держать в них притирания, а отравители – яды. Шкатулка Лициния была сделана из бронзы, украшена рельефом и инкрустацией из слоновой кости. Он вертел её в руках.
Лициний увидел Варнаву и вздохнул с облегчением. Он двинулся навстречу рабу, но тот сделал ему знак отойти в угол. Оборачиваясь, Варнава коротко глянул на меня, убедившись, что я слежу за ними. Я тоже оглянулся, надеясь увидеть Катулла и Вибенния, но не смог различить их в огромной массе нагой и одетой плоти. Казалось, теперь в раздевалке стало гораздо больше народу.
Варнава встал в углу. Лициний протянул к нему руку, собираясь, очевидно, отдать шкатулку. Вот тут-то всё и началось.
С самого своего появления в раздевалке я разглядывал толпу, пытаясь найти костоломов Клодии. Я отметил нескольких подходящих кандидатов, достаточно мускулистых – и они действительно были в числе людей, бросившихся на Лициния. Но их было больше, чем я ожидал – по крайней мере, человек десять. К моему удивлению, среди них оказался и Вибенний с его натруженными пальцами.
Они собирались схватить Лициния как раз в тот момент, когда он будет передавать яд, однако поторопились. Кто-то крикнул раньше времени, или кто-то рванулся с места, не получив сигнала, а может, просто Лициний был чересчур возбуждён, но он встревожился и запаниковал прежде, чем Варнава получил шкатулку. Так или иначе, передана она не была. Шкатулка оставалась в руках Лициния, когда он бросился бежать, уворачиваясь от стремившихся схватить его рук. Я мельком увидел его лицо и подумал, что никогда не видел человека, который бы так походил на загнанного кролика. Но шкатулка была у него – он стиснул её так, что рука побелела.
Костоломы были обучены ловить людей, но излишек мускулов возмещался у них нехваткой проворства. Их руки хватали пустой воздух, а кролик ускользал. Они сталкивались головами, а Лициний нёсся по раздевалке. Это походило на комическую сцену из пантомимы, но выглядело намного ярче.
Кролик подбежал к выходу – но он был перекрыт.
-Хватайте шкатулку! – кричал кто-то.
-Да, шкатулку!
-Хватайте!
-Яд! Это яд!
Посетители наблюдали эту сцену по-разному: на их лицах были написаны раздражение, волнение, веселье. Некоторым, похоже, казалось, что это просто игра, а другие решили искать безопасности под деревянными скамейками. В толпе я разглядел злоязыкого Катулла – тот наблюдал за происходившим с наивным удивлением.
Лициний, не сумев выбраться наружу, побежал к дверям в купальни. В этот самый миг дверь отворил какой-то старик, закутанный в полотенце. Лициний сшиб его с ног. Костоломы с криком побежали следом, топча старика.
-Проклятье! – пробормотал Варнава, хватая меня за руку.
Мы бежали за нашим кроликом мимо огромного бассейна, полного галдящих и смеющихся купальщиков. Один из костоломов упал, поскользнувшись на мокром мраморе – и снова поскользнулся, пытаясь встать. Мы промчались мимо него и распахнули дверь в самый дальний зал, где воздух был наполнен паром из горячего бассейна. В слабо освещённом зале слышался плеск воды и крики купальщиков.
-Караульте дверь! Он попытается выскочить!
-Яд!
-Не давайте ему бросить шкатулку в бассейн!
-Кто сказал «яд в бассейне»?!
-Яд?! Выпустите меня!
Все мельтешили, скользили и толкались, а костоломы всё никак не могли схватить Лициния. Некоторые из них прыгнули в горячий бассейн, зашипев при этом, и принялись шарить в воде.
-Он должен быть где-то здесь! – воскликнул Варнава. – Дверь перекрыта, а другого выхода отсюда нет.
-А это разве не выход? – спросил я, указывая в тёмный угол. – Эта дверь ведёт к печам.
Варнава со стоном бросился к двери и распахнул её. Из-за двери хлынул жаркий воздух. Он сделал несколько шагов и, похоже что-то опрокинул.
-О Гадес! Здесь труп!
У его ног и в самом деле лежало что-то тёмное, но точно не труп. Во всяком случае, я никогда не видел трупа, который бы имел две головы, да вдобавок ещё и шевелился.
-Убирайтесь! – стонала одна из голов.
-Идите, поищите себе другое место! – вторила ей другая.
-Что такое? – не понял Варнава.
-Это, судя по всему, юный Вибенний и его соблазнитель, - пояснил я.
Для Варнавы это ничего не значило, но суть он схватил довольно быстро.
-Кто-то ещё проходил этим путём?
-Да! – простонали на полу. – Этот болван наступил мне на руку! Он прошёл через комнату с печами и сейчас, наверное, выскочил в переулок.
Варнава снова застонал.
На полу тоже продолжали стонать и корчиться в экстазе.
Я вывел Варнаву в купальню и закрыл дверь позади нас. Теперь у фарса было всё: завязка, кульминация и развязка.