Бабочка на ладони

 
    Говорят, что от судьбы не уйдешь. Придумали это утверждение, на мой, взгляд те, кто боятся борьбы и предпочитают плыть по течению. Они, конечно же, правы; но лишь отчасти. Я же считаю, что человек сам выбирает свою судьбу. Вот только от выбора этого зависит порой очень много. И как не ошибиться, стоя на распутье – я не знаю. Не знал и тогда, в июле сорок шестого. И, признаться, совсем не задумывался над этим, стоя на берегу реки Течи. Здесь, среди уральских лесов, в краю озер велось строительство первого советского завода по производству оружейного плутония. «Через четыре года здесь будет город-сад», - вспоминались мне строки из Маяковского. Через четыре года… Вот только у нас не было в запасе этих самых четырех лет. Не было! Стране, разрушенной войной, требовалась защита от враждебно настроенных капиталистических стран. Поэтому город атомщиков был нужен здесь и сейчас. Лаврентий Павлович лично курировал нашу стройку, вследствие чего, несмотря на все тяготы послевоенного времени, мы не знали проблем ни с материалами, ни с рабочей силой.
    Берия несколько раз бывал на объекте, подолгу беседовал и с Курчатовым, и со мною, и с начальником Свердлинского главстройуправления. Впрочем, речь пойдет не о правой руке отца народов. Тогда, в тот серый, ветреный день шла закладка фундамента атомного реактора. После работы, по своему обыкновению я прогуливался вдоль реки, мысленно прокручивая в голове события минувшего дня и составляя список задач на завтра. Ветер, с ураганной силой дувший днем, к вечеру стих. Стройплощадка замолкла до завтрашнего утра. Даже птицы, казалось, боялись нарушить тишину своим пением. Только мерный звук моих шагов нарушал окружающее безмолвие. Меня, бывшего фронтовика, подобная тишина настораживала.
    Позади неожиданно хрустнула ветка. Обернувшись на звук, я увидел высокую русоволосую девушку. Она стояла, приобняв руками ствол молодой березки, и растерянно улыбалась. Такой она и осталась в моей памяти: девчонка совсем, лет восемнадцати, не больше. Худенькая, стройная, в простом ситцевом платьице, отороченном незамысловатой вышивкой; брови вразлет, черные; румянец во всю щеку. В ее кофейного цвета глазах читалось любопытство, смешанное с тревогой.
    - Что ты делаешь здесь, девочка? – спросил я ее.
    А она посмотрела на меня жалобно, словно беззащитный зверек, у меня аж сердце екнуло. И тихо так, одними губами, пролепетала в ответ:
    - Не надо здесь ничего строить, пожалуйста.
    - Отчего же не надо?
    - Плохо будет, коли построите.
    И вновь мой взгляд встретился с ее взглядом, мне вдруг захотелось успокоить ее, утешить, защитить. Смутившись, она отвернулась к реке, увидела мотылька, порхавшего над одиноким одуванчиком.
    - Видишь, бабочку? – спросила она.
    - Да.
    - Сможешь ли ты пронести ее в раскрытых ладонях?
    - В раскрытых, пожалуй, нет.
    - Вот видишь. А если ладони сомкнуть, повредишь ей крылья, и бабочка умрет. Так же и река, и озера, и люди… - она замолчала.
    От этих слов, произнесенных тихим, вкрадчивым голосом, стало как-то не по себе, словно ледяной вихрь, промчавшись мимо, отгородил меня своим морозным дыханием от внешнего мира. Между нами повисло неловкое молчание, я попытался возобновить разговор:
    - Кто ты? Откуда?
    - Живу я неподалеку, там, - она махнула рукой в направлении небольшой деревушки, фактически примыкавшей к зоне строительства. – Звать меня Таей.
    - А я – Михаил. Будем знакомы?
    Она в ответ улыбнулась, и мне открылась вдруг вся ее неброская красота, которую с первого раза и разглядеть-то невозможно, но, прочувствовав однажды, ни на что уже не променяешь. Я невольно залюбовался новой своей знакомой. Простота и гармоничность ее облика невольно заставила мое сердце забиться чаще и радостней.
    - Мне пора, - прервала Тая мои мечтания.
    - До свидания, Тая.
    - До свидания, Миша, - опустив глаза, ответила девушка и, не успел я опомниться, как она пропала среди деревьев.
    
    ***
    В ту ночь мне не спалось: стоило закрыть глаза, как передо мной вставала Тая, улыбалась, звала за собой. Я протягивал к ней руки – она исчезала, оставляя меня наедине с моими мыслями и мечтами.
    И новый день не принес облегчения. Даже работа, которой еще вчера я отдавался целиком, не могла отвлечь меня от переживаний.
    Дни сменялись неделями, недели месяцами. Место, где мы встретились с Таей, дважды заметало снегами и дважды вешние воды обнажали промерзшею за зиму землю. С Таей мне с тех пор увидеться не довелось, но воспоминания о ней согревали мои одинокие вечера. Я уже потерял всякую надежду встретить ее снова и корил себя за то, что позволил этой девчонке стать частью моей жизни. Ведь в сущности я даже ничего и не знал о ней.
    
    ***
    Строительство завода шло полным ходом. В начале июня мы запустили атомный реактор, тот самый, фундамент которого был заложен в день моего знакомства с Таей. До выхода его на проектную мощность оставалось две недели. Рабочие ликовали. Берия в очередной раз посетил нашу стройку и остался очень доволен ходом работ. Меня же в те дни не покидало смутное предчувствие беды, но я связывал это с тем, что образ Таи тогда период как-то потускнел в моей памяти.
    
    19 июня, во второй половине дня в мой кабинет влетел взволнованный начальник смены объекта «А».
    - Михал Андреич! ЧП! – крикнул он с порога запыхавшимся голосом. Этот спокойный, рассудительный человек, был не на шутку встревожен. Лицо его, покрытое крупными каплями пота, пылало, левый глаз дергался от нервного тика. Никогда прежде не видел я Сергея Петровича таким.
    - Выкладывай!
    - Неконтролируемая цепная реакция... – задыхаясь от волнения, ответил он.
    Я не помню, что и как ответил ему тогда. Но вряд ли что-то из сказанного мной тогда стоит употреблять культурному человеку для выражения своих чувств. Помню лишь, что Сергей Петрович мгновенно побледнел и вытянулся в струнку от моих слов.
    - Обстоятельств… пока… не выяснили, - отрапортовал он, когда я замолчал.
    - Меры приняли? Людей предупредили? Курчатов в курсе? – выплеснув излишек эмоций, я перестал кричать. Прикидывая в уме масштаб проблем, которые неминуемо должны будут возникнуть в результате случившегося, я не спеша прогуливался по кабинету.
    - Я решил сначала вам сообщить…
    Услышав подобный ответ, я с трудом сдержал новый приступ ярости. Времени на разговоры не было, а выслушивание дальнейших объяснений начальника смены можно было отложить до планерки. Пулей выскочив из кабинета, я дал указание секретарю собрать руководящий состав в актовом зале и оповестить работников завода о чрезвычайной ситуации. Сам же отправился в лабораторию Курчатова. Нам предстоял тяжелый разговор с Москвой…
    
    ***
    Домой в тот день я возвращался уже затемно. На скамейке, возле моей парадной сидела девушка, зябко кутаясь в цветастый платок. «Кто она? Что делает здесь в такое время?» - думал я, пока в тусклом свете фонарей не разглядел ее лицо. Сердце на мгновение замерло и, словно компенсируя временный сбой, забилось сильней и чаще. Это была Тая. Сколько раз я прокручивал в голове различные варианты нашей встречи, подбирал нужные слова, а увидел ее – и мысли разлетелись как семена перезревшего одуванчика от порыва ветра. Минувший день выжал меня до корки, до основания, не оставив ни чувств, ни эмоций.
    - Здравствуй, Тая, - сухо сказал я.
    - Вот мы и встретились с тобой, Миша, - тихо ответила девушка.
    Куда делся ее румянец? Лицо ее казалось мертвенно-бледным.
    - Что ты здесь делаешь в такое время? – спросил я.
    - Тебя жду.
    Словно острой иголочкой кольнули эти слова мое загрубевшее сердце. Я посмотрел Тае в глаза и понял, что всю свою жизнь искал только ее. И все мои обиды и вопросы, связанные с длительным ее отсутствием, уступили место бессознательной, всепоглощающей радости, внезапно переполнившей мое сердце. Где она пропадала все это время – стало совершенно неважным. Ведь теперь она была здесь, со мной. Я взял ее за руку и повел в дом, в темноте прихожей обнял и прижал к себе, так, как всегда представлял в мечтах. Она не сопротивлялась. Прижавшись губами к ее виску, я ощутил легкий аромат хвои, исходивший от ее волос.
    - Тая… Тая…, - шептал я, увлекая ее в комнату. – Что же ты сделала со мною, Тая? Не пропадай больше так… Не уходи!
    - Я не уйду, Мишенька, - отвечала она, и ее горячее дыхание обжигало мне шею…
    
    ***
    Заснули мы лишь под утро. Едва забрезжил рассвет, я отправился на работу. Таю будить не рискнул – она так трогательно спала. Длинные волосы ее разметались по подушке, неестественная бледность щек пропала, на полураскрытых губах блуждала чуть заметная улыбка. «Будь, что будет - по мне, так я хоть сейчас в ЗАГС с ней отправлюсь», - подумал я и, решив не затягивать с оформлением наших отношений, вышел из дома. Город весело поднимался навстречу новому дню. Как всегда спешили по делам прохожие, в свежей еще зелени берез радостно щебетали воробьи, радуясь утренней прохладе и солнцу. Словно и не было вчера никакой аварии, словно и не было вообще вчерашнего дня. Я был бодр и свеж, несмотря на бессонную ночь, и спешил навстречу невидимой и неощутимой опасности…
    
    ***
    Днем небо было затянуто тучами, ночью же прояснилось, и в хаотичном великолепии высыпали звезды. Манящие, яркие и большие-большие, какими они обычно бывают в августе. Я летел домой на крыльях любви. Тая встречала меня на пороге.
    - Сможешь ли ты пронести мотылька, Мишенька, в раскрытых ладонях?
    - Я очень постараюсь, милая, - ответил я и, зарываясь лицом в скользящий шелк ее волос, добавил. – Давай распишемся, Тая. Завтра же.
    - К чему нам спешка такая? – растеряно спросила она. – У меня и документов-то нет никаких.
    - Значит, завтра, пока я буду на работе – твоя задача за паспортом сходить. Я зайду за тобой около четырех – и в ЗАГС!
    Она улыбнулась.
    - Мишенька, ты меня-то хоть любишь?
    - Ты же знаешь ответ.
    - Я просто хочу услышать от тебя эти слова.
    - Ты смысл моей жизни, Тая… - шепнул я, привлекая ее к себе.
    На следующий день мы расписались.
    
    ***
    До сих пор ясными, безлунными ночами всплывают из памяти отдельные строки из докладных записок и отчетов. Выдранные из контекста, почти потерявшие смысл, они как и тогда тревожат сердце, лишая сна.
    …Авария на реакторе произошла в результате ошибки оператора смены Терещенко Д.М…
    …Аномальное повышение температуры в охладителях…
    …Локальное сплавление урановых блоков с графитом...
    …Радиационный фон на объекте А и примыкающей к нему зоне вырос до…
    
    Москва дала добро на остановку реактора. Замена поврежденных блоков проводилась силами работников комбината и солдат-призывников из строительных войск. Работы велись вручную, фактически без использования средств индивидуальной защиты. Трудились самоотверженно, пренебрегая установленными суточными дозами облучения. Курчатова чуть ли не силой заставляли покидать опасную зону.
    Строящийся завод не располагал местами для отдыха, во время обеденного перерыва солдаты-ликвидаторы частенько устраивались прямо на полу, в коридоре главного корпуса. Усталые, они оживленно переговаривались друг с другом, шутили. Я же невольно сравнивал их со стайкой замерзших, нахохлившихся воробьев. Молодые, беспечные, эти парни даже не знали, с чем имеют дело на этом объекте – повышенный режим секретности, что ту скажешь. В те дни я особо остро чувствовал, как бьется в стальных ладонях страны крохотный мотылек человеческих жизней. Я выбрал свой путь, став рабочим звеном атомной промышленности, и все мы: и солдаты, и работники комбината, и я - всего лишь марионетки, куда ниточку дернут – туда и спешим. И порой не задумываемся, что еще один шаг – и сгорит мотылек в пламени свечи…
    
    ***
    1957 год. Сентябрь.
    - Меня вызывают в Москву. Поедешь со мной?
    - Нет, Мишенька, - покачала головой Тая. – Я никуда не поеду, останусь здесь.
    - Поехали, развеешься хоть. В театр сходим, на выставку, - то ли я был неубедителен, то ли она оказала слишком сильное сопротивление, но все мои попытки уговорить жену поехать в столицу были отвергнуты ею.
    В Москву я отправился один. В районе шести часов вечера 29 сентября к гостинице подъехала машина с правительственными номерами. В мой номер вошли двое в штатском и сообщили, что в 16-40 на комбинате произошел ядерный взрыв. За сотые доли секунды перед моими глазами промелькнуло последнее десятилетие моей жизни: строительство комбината, запуск реактора, Тая… Яркие такие, почти материальные яркие картинки всплыли на миг из памяти и рассыпались в прах. В глазах потемнело, сердце ухнуло и забилось тяжело и надрывно.
    О происшествии в 17-00 по Москве доложил мой заместитель по режиму. Все верно, он как раз должен был дежурить. «Как взрыв? Какой взрыв?» - крутилось в голове, пока мы ехали в Министерство, - «Что ж там все-таки могло произойти?»
    На месте нас уже ждали. В кабинете было душно и дымно. Человек пятнадцать, в основном представители КГБ вместе с недавно назначенным министром Славским сидели за столом переговоров в абсолютной тишине и курили без перерыва.
    - Товарищ Николаев, - обратился ко мне министр, - вас-то мы и ждем.
    - Здравствуйте, Ефим Павлович, здравствуйте, товарищи.
    - Ну здорово, здорово, - крякнул Славский. – Это какого лешего, мамкин ты сын, происходит, а? У вас там, стало быть, ядерный взрыв, а вы, значит, по столицам  тут разъезжаете? Ну силен, силен, мамкин сын!
    - Ефим Павлович, Николаева вызвали в Москву по вашему распоряжению, - вступился за меня кто-то из чекистов.
    - А ты, Коля, не лезь вперед батьки в пекло, - упрекнул его Славский. – Сам знаю, каким ветром его сюда занесло, - и вновь обращаясь ко мне, добавил. – Ты Миша, зла на меня, старика, не держи. Это я только снаружи злой, как собака, должность обязывает.
    Дальнейшая беседа моя с вышестоящими товарищами по нелепой абсурдности своей напоминала скорей фарс, комедийный розыгрыш, нежели экстренное заседание, связанное с аварией на стратегическом предприятии оборонного значения. Эти люди, сидящие в креслах за столом, весело переговаривались, подшучивали друг над другом, поглядывали на часы, сетуя на позднее время и выходной день. Да как можно думать о таких вещах, в то время, как в Озеринске черт знает что сейчас происходит! Единственно, чего удалось достичь за три часа совещания – определить состав комиссии по расследованию случившегося. Еще столько же понадобилось для формирования задания, в соответствии с которым комиссии надлежало во что бы то ни стало выявить виновников трагедии и в кратчайшие сроки вернуться с ними в Москву. Мои слова, касающиеся эвакуации населения из зоны радиоактивного загрязнения и организации устранения последствий аварии, приняты во внимание не были.
    - Да какого ляпа вы тут штаны протираете! – сорвался я, когда Славский объявил об окончании собрания. – Вы что, не понимаете, что поиск виновных – это не главное. Важно людей спасти, природу. Выяснение причины аварии – вещь второстепенной важности! А если вам виноватый нужен – берите меня. Вот он я, перед вами! Только спасите людей!
    - Миш, не кипятись так, не надо, - Славский подошел ко мне и по-отечески похлопал меня по плечу. Комиссия будет выполнять свою работу, ты свою. К ликвидации последствий на объекте приступят завтра с утра.
    
    ***
    С тяжелым сердцем возвращался я в Озеринск. По дороге на комбинат заскочил домой, чтобы оставить вещи. Жены дома не оказалось. Соседка сказала, что последний раз видела Таю утром, накануне аварии.
    «Зачем я уехал в Москву один, без жены? Она была неестественно бледна в последнее время, вернее она всякий раз становилась бледной, когда на комбинате происходил аварийный сбой, а с момента запуска реактора их было немало. Почему я не прислушивался к ее словам? Ведь она всегда предчувствовала беду, уже тогда, когда мы впервые встретились. Тогда, когда я мог еще все изменить. Мог… но не сделал ничего, даже не попытался… И вот он, итог моей деятельности – мотылек в ладонях… Теперь он не улетит, даже если разжать их. И винить в случившемся некого, кроме себя, своей чрезмерной уверенности в собственной правоте и несгибаемой воли к победе любой ценой», - думал я по дороге в больницу, вдруг она там. Но в регистратуре сказали, что Тая в больницу не поступала. Ошарашенный, я поспешил на комбинат, где специальная комиссия уже приступила к поиску виновников катастрофы.
    На завод я приехал одновременно с членами комиссии. Разумеется, никакого ядерного взрыва на производстве не было, да и быть не могло. В хранилище радиоактивных отходов взорвался один из контейнеров. Столб дыма и пыли поднялся в воздух на высоту около километра, ветер понес его в направлении Свердлинской, Челгородской и Теминской областей. За десять часов после аварии радиоактивное облако рассеялось по площади порядка двадцати трех тысяч квадратных километров. Большая часть выбросов осела непосредственно на территории завода.
    Масштабы аварии оказались таковы, что для ликвидации последствий взрыва были привлечены не только солдаты-срочники. На экстренном заседании следственной комиссии было принято решение привлечь к работам по дезактивации загрязненных объектов население близлежащих сел, включая женщин и детей. Мои попытки пересмотреть этот вопрос услышаны не были. Через неделю после трагедии школьники в возрасте от восьми до шестнадцати лет приступили к уничтожению загрязненного урожая. Они работали на полях без спецодежды и перчаток. Об утечке радиации местное население проинформировано не было.
    На этом же заседании я принял на себя ответственность за события 29 сентября, и меня тотчас отстранили от обязанностей директора комбината. Формально, я все еще оставался в прежней должности до окончания работы комиссии, реально же мое присутствие на рабочем месте больше не требовалось. Парадоксально, но оказавшись не у дел, я сделал гораздо больше для ликвидации, нежели смог бы, оставаясь на посту. Кроме того, появилось свободное время, столь необходимое для поисков жены. Они, однако, успехом не увенчались. Тая исчезла из моей жизни, словно и не было ее вовсе. Никто не видел женщины, похожей на нее.
    Мы прожили с Таей душа в душу почти десять лет. Но у меня не осталось ничего, чтобы могло подтвердить ее присутствие в моей жизни. Ничего: ни одежды, ни фотографий, ни духов. Даже свидетельство о браке и штамп в паспорте пропали бесследно. Когда я обратился в ЗАГС за дубликатом, мне сообщили, что записи о регистрации брака гражданина Николаева М.А. с гражданкой Березиной Т.И. у них нет.
    Шатаясь, словно пьяный, возвращался я из ЗАГСа домой. Снег, выпавший в тот год раньше обычного, падал мне на одежду и волосы, заметал следы, хранившие память об ушедшем лете, слепил глаза. В какой-то момент мне почудилось, что стоит у парадной, кутаясь в цветастый платок, Тая. Я бросился к ней, но видение исчезло, только снежные хлопья, медленно кружась, падали на землю. Я остановился перевести дыхание. Одна из снежинок упала мне на ладонь. «Совсем как та бабочка. Смогу ли удержать ее в руках?» - вспомнилось мне, но снежинка растаяла, оставив на руке чуть заметную капельку воды.
    «Не удержал. Не сберег», - подумал я.
    - Не поверил ты мне, Мишенька, вот и не сберег, - услышал я в шуме ветра знакомый до боли голос.
    - Где ты? Вернись! – крикнул я в пустоту.
    - Меня больше нет, Миша, - пропел в ответ ветер. – Земля, подарившая мне жизнь, теперь мертва, вместе с нею погибла и я…
    
    На следующий день из Москвы пришло распоряжение о моем переводе на другой объект, и вскоре я уехал из Озеринска.
    С той поры прошло много лет, быть может, целая жизнь – жизнь, полная одиночества и печали. Ибо никто не может стать для человека палачом более жестоким, чем он сам.