Вечер был в полном разгаре. В комнатах было много народа. Все веселились, как могли. Только два человека, стоящие у картины Васадзе "В пустыне", пытались говорить. Спокойно разговаривать было почти невозможно, а кричать стоящему рядом банальные фразы Науму надоело, и он решил уйти. Пробираться сквозь шумную, веселящуюся компанию было трудно, так как каждый старался спросить его о чем-то, что приходило в весёлую голову. Вначале он отвечал, затем, поняв, что его и не собираются слушать, просто улыбался приятным ему людям и говорил всю правду тем, кому не мог сказать её в обычной обстановке.
– Привет, Наум. Как жизнь? – спросил, танцуя с молоденькой брюнеткой, мужчина с лоснящимся лицом.
– Спасибо, пока хорошо, – ответил, улыбаясь, Наум и чуть тише добавил: – Ещё не научился развращать детей.
– О, Наум. Как идут дела? – обратился к Науму в элегантном костюме, преуспевающий молодой делец.
– Спасибо, пока хорошо, – и ему ответил Наум, улыбаясь, и, понизив голос, промолвил. – Ещё не научился, как вы, воро-вать...
Так, отвечая ещё нескольким знакомым в том же духе, он добрался до прихожей, заваленной шубами и дубленками, где никого не было. Наум с ужасом посмотрел на вешалку и начал искать своё пальто. Вдруг дверь с шумом распахнулась и, на пороге появился хозяин квартиры, старый друг Наума.
– Ты что здесь делаешь? – спросил его хозяин.
– Да так ..., собираюсь...
– Он действительно собирается в экспедицию, – обратился к своим гостям хозяин, – но ведь не сейчас же? Не так ли?
– Ты понимаешь... – начал, было, Наум.
– Я начну понимать что-либо только после того, как мы выпьем за твою экспедицию...
И не слушая Наума, обняв его, потащил в комнату, увлекая за собой подошедших друзей. По дороге он наполнил два бокала вина, один всучил Науму и, высоко подняв над головой другой, начал кричать:
– Друзья мои... минутку тишины..., ну, пожалуйста..., одну секунду внимания...
Но, несмотря на мощный голос, он не смог угомонить веселящихся. Почувствовав своё бессилие, он махнул рукой и обратился только к рядом стоявшим:
– Давайте выпьем за здоровье моего друга. Пожелаем ему успеха, счастливой экспедиции и новых открытий...
Рядом стоящие с удовольствием присоединились к тосту. И когда, наконец, Наум поднёс бокал к губам и начал пить вино, его взгляд остановился на картине Васадзе. Эта картина ему очень нравилась, и, сколько он ни смотрел на неё, она всякий раз открывала ему что-то новое, о чём возможно и не думал художник. Глядя сейчас на картину и допивая бокал с вином, он подумал: – Какой счастливый человек на картине, ему никто не мешает...
Наконец, после долгих приготовлений, ожиданий под крылом старенького, видавшего виды самолёта, медленно поплыли пески пустыни. Сердце Наума билось так сильно от волнения, что он даже не обратил внимания на перебои мотора. Длилось это ощущение недолго. Наступила тишина. Вдруг все засуетились и вместо гула моторов зажужжали человечьи голоса. Самолёт резко начал терять высоту. Дым и пламя загоревшего мотора самолёта заволокли иллюминатор. Стало темно в самолёте.
Когда Наум пришёл в себя и осознал, что остался в пустыне один, в нем зашевелился страх…. И не столько оттого, что не выдержит и погибнет, сколько от сознания, что мечта ему досталась ценой стольких жертв, а он пуст… Пуст как пустыня.
Через несколько дней в пустыне он пришёл к мысли, что одиночество доставляет радость только тогда, когда можешь в любую минуту избавиться от него, а бескрайние просторы пустыни не оставляли надежды на такую возможность. И потянулись бесконечные дни одиночества и поиска человеческого общества, от которого он так бежал.
Наум уже давно перестал считать дни. Жара и пески полностью измотали его. Он потерял всякую надежду выбраться из этой пустыни. Наступала апатия, а он не сопротивлялся. Иногда он ловил себя на мысли, что раз он остался в живых, то это что-то значит, и для чего-то это нужно, но, не видя смысла и не веря в сверхъестественные силы, отмахивался от них.
К вечеру на горизонте он увидел огромное дерево. От радости и удивления он даже выпрямился, но тут же, мелькнула мысль: начались галлюцинации. Он весь обмяк, сел, закрыв глаза. Потом снова открыл. Дерево стояло на месте. Он снова закрыл глаза. Картина была до боли знакомая. Как будто он её уже где-то видел. Но где? Он мучительно силился вспомнить, как будто от этого зависело, реальность или галлюцинация увиденное. Анчар – вспомнил он стихотворение Пушкина:
В пустыне знойной и сухой,
На почве, зноем раскалённой,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит – один во всей вселенной.
Это настолько утвердило его веру в реальность увиденного, что он с уверенностью открыл глаза, встал и, насколько хватало сил, поспешил к своему Анчару. Войдя под тень этого исполинского дерева, он впервые за долгое время почувствовал прохладу и от нахлынувших чувств как подкошенный упал на колени. "Наверно вот так же хорошо в тени великого человека, – мелькнуло в его голове. – Что за чушь лезет в голову, подумал Наум, и вдруг удивился себе, ведь он впервые за долгое время начал думать, а вслух громко спросил не то себя, не то дерево:
– К чему бы это? – и по старой студенческой привычке ответил, не товарищам, как прежде, а дереву: – К дождю. К... дождю..., – медленно проговорил он и начал озираться по сторонам.
Вскоре он нашёл, что искал – колодец. В мгновение ока он оказался возле колодца и заглянул в него. На дне колодца блестела вода. На мгновение Наум застыл от радости, глядя на воду. Упавшая слеза взволновала спокойную гладь воды. Наум как зачарованный смотрел на разбегающиеся по поверхности круги. В движении этом чудилось ему что-то живое... и только когда вновь поверхность стала гладкой, он пришёл в себя. Инстинктивно противясь, покою, бросил ведро в колодец. Раздался сначала шум давно заржавевшей лебёдки, затем удар ведра о воду. От этого шума Наум ожил. Быст-ро подняв ведро, он прильнул сухими губами к воде и начал жадно пить. Утолив жажду, он вздохнул, затем начал пить медленно, смакуя каждый глоток воды, как самый драгоценный напиток. Напившись, как хмельной, всё недопитое вылил себе на голову и застыл от удовольствия. Струйки воды, стекая с головы, оставляли полосы на пыльном лице, а Наум переполненный радостью, кричал:
– Вода... Вода – блаженство, Вода – чудо, Вода во мне, Вода в тебе, моё прекрасное, могучее дерево. Ты, наверное, не знаешь, что наполовину ты, также как и я, из Воды. Вода – это жизнь. Ты, мой дорогой Анчар, может, как и я, знаешь об этом, но привык к этому и перестаёшь обращать внимание. Ты знаешь, мой дорогой Анчар...
Легкое дуновение коснулось огромного дерева, крона зашумела как будто в благодарность. Науму стало неловко. Он вспомнил, как в молодости долго вынашивал одно из своих „открытий” и когда, наконец, осмелился рассказать о нём, выяснилось, что это знал даже самый посредственный студент. Тогда он испытал стыд, но сейчас... Эх! Он решил умыться. Если бы не здравый смысл, который всегда руководил Наумом, он бы плескался ещё долго, но... вскоре он сидел под огромным деревом, прислонившись к нему спиной. И тут ему пришло в голову, что первая строчка звучит не так, как он её произнёс, а вот как: "В пустыне чахлой и скупой". Но сколько он ни старался, дальше четвёртой строки вспомнить не мог и вскоре уснул. Проснулся он утром от птичьего щебета. Зачарованный, он слушал птичью трель, как гимн жизни. Затаив дыхание, он боялся пошевелиться, но вскоре пришлось поменять позу, так как он отлежал ногу, и как он, ни старался не вспугнуть птицу, она улетела. Наум долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась из поля зрения, и вдруг вспомнил:
К нему и птица не летит
И тигр нейдёт – лишь вихрь чёрный
На древо смерти набежит –
И мчится прочь уже тлетворный.
– Прости меня, прекрасное дерево, что я назвал тебя Анчаром, ты ничего общего с ним не имеешь. Спасибо тебе за всё, но мне пора идти, я должен найти людей, и птичка указала мне дорогу. Он быстро собрался. Набрал полную фляжку, выпил на дорогу воды и, низко поклонившись дереву, вышел из-под его громадного навеса и медленно пошел по направлению полёта птицы.
В полдень он увидел оазис, сердце его забилось: – Значит..., не напрасно...
Подходя к группе людей, он услышал разговор двух рабочих, которые стояли ближе к нему. Говорил тощий, невысокого роста рабочий своему напарнику, мощному мужлану:
– Почему ты берёшь маленькие камни, сейчас надо самые большие...
– И маленькие пригодятся...
– Да как ты не понимаешь?
– Ты понимаешь, ну и тащи большие себе на здоровье...
Тощий направился к большому камню, мужлан к малюсенькому. К этому моменту Наум подошёл близко к ним и спросил:
– Простите, что вы делаете?
– Не видишь? – ответил мужлан, – камни таскаем.
– Это-то я вижу...
– А чего тогда спрашиваешь?
И хотя Науму очень хотелось, наконец, поговорить с человеком, но он понял, что с этим дальше говорить не стоит, тем более было много других, с кем возможно и получился бы разговор. Он огляделся и увидел, что неподалеку сидело несколько рабочих, которые очевидно отдыхали. Наум направился к ним. Увидев Наума, отдыхающая группа заёрзала, некоторые встали и направились к груде камней. Подойдя ближе, Наум поздоровался со всеми, некоторые ответили ему, он почувствовал их недоброжелательность, но всё же, спросил их, желая завязать разго-вор:
– Простите, что вы делаете?
– Не видишь? – ответил, сидящий к нему спиной мужчина. Таскали камни, теперь отдыхаем...
– Но зачем таскаете камни?
– Знаешь пословицу?
– Какую? – удивлённо спросил Наум.
– Много будешь знать, быстро состаришься.
– Но разве...
– Я хочу долго жить молодым, – повернувшись к Науму, сказал мужчина пожилых лет.
И с ними не получился разговор, а Наум так ждал встречи с людьми, ему так много нужно было им сказать, но видно он потерял за долгое время одиночества тот ключ, который мог вызвать людей на откровенный разговор. Понурив голову, он поплёлся дальше в надежде найти собеседника.
Вдруг Наум услышал стон. Он сразу направился к тому месту, откуда раздавался стон. Вскоре он подошёл к человеку, сидящему на земле спиной к нему, облокотившись о камень. Стон этого несчастного тронул Наума до глубины души.
– Что с вами? – спросил Наум участливо. Человек вздрогнул от неожиданности, повернулся лицом к Науму, с любопытством по-смотрел на него и в свою очередь спросил:
– А вы кто?
– Странник.
– И что вам от меня надо?
– Ничего, я просто хотел вам помочь.
– Можешь освободить меня от работы?
– Нет.
– Тогда гуляй.
Наум стоял в растерянности, видно, это стало раздражать человека, он встал, окинул Наума взглядом, пересел от него подальше, и начал опять стонать. Наум что-то хотел сказать, но, передумав, махнул рукой и пошёл дальше. Чем дальше шёл Наум, тем всё больше видел рабочих, в основном таскающих камни. Его уже не очень тянуло к беседе с ними, он начал присматриваться. Наум ещё не понимал, почему они таскают камни, но уже заметил, что там, где люди работают до изнеможения, там слышен свист кнута и крик надзирателей, а там, где сидят дармоеды, обычно тихо. Наума заинтересовал этот парадокс, он решил понять его. Он выбрал наиболее активного надзирателя и, подойдя к нему, спросил:
– Простите, пожалуйста, что вы делаете?
– Не видите? Строим, – ответил удивлённый надзиратель.
– Это я вижу, но что вы строите?
– Спросите у начальства.
– Что? Это секрет?
– Нет, но меня это не интересует.
– Но тогда почему вы так обращаетесь с рабочими?
– Чтобы о нас вспоминали с восторгом.
– Кто?
– Потомки.
– Какие ещё потомки, эти несчастные умрут раньше времени, и о них никто не вспомнит.
– Вспомнят, когда увидят бессмертное творение. Чем больше мук при строительстве, тем больше восхищения у потомков, – и, увидев удивлённое лицо Наума, прибавил – Я вижу у тебя много свободного времени, потому и мыслишь медленно, а у меня его нет, поэтому иди своей дорогой и, не отвлекай от работы. – Сказав это, надзиратель отвернулся от Наума и как прежде начал размахивать кнутом и кричать на рабочих. Наум помялся немного на месте в надежде, что на него обратят внимание, но вскоре понял, разговор исчерпан. Для надзирателя всё ясно и нет сомнений в выбранном пути. „Счастливый он, и какие несчастные его подопечные", – с грустью подумал Наум, удаляясь от надзирателя.
Вскоре внимание Наума привлёк один из надзирателей, который как-то странно двигался: смотрел в одну сторону, а двигался в другую. Наум даже остановился от удивления и не мог оторвать от него взгляда. В какой-то момент надзиратель вдруг резко повернулся, и, сделав несколько прыжков, очутился у группы отдыхающих. Его плеть со свистом проехалась по нескольким спинам, раздались вопли. Лицо надзирателя, доселе напряженное, исказила злорадная ухмылка. Этот всплеск садизма ещё больше опечалил Наума, он весь как-то съёжился, как черепаха вобрал голову в плечи и, повернув в другую сторону, пошёл подальше от этого места.
– С меня на сегодня достаточно, – решил Наум. – Насмотрелся и наговорился, а думал... одно думал, другое... И всё же... Как тоскливо без людей, и как невыносимо трудно с ними.
Наум решил подыскать место для отдыха, неподалеку от него стояло громадное дерево, но в тени его сидело множество людей, и потому как они сидели, не чувствовалось, что они скоро покинут насиженное место. И хотя тень была одна, людских групп, сидящих под ней, было множество. Наума это поразило, но он очень устал и хотел покоя, чтобы ещё раз обмозговать увиденное и услышанное, но другого прохладного места он не видел и поэтому нехотя, но всё-таки направился под дерево, в тень. Он старался не обращать ни на кого внимания, но, войдя в тень, почувствовал, что попал в самое людское пекло. Все говорили, доказывали что-то, не слушая доводов другого, кричали... Нельзя было разобрать ничего. Наум сел на землю, закрыл глаза, а руками обхватил голову так, чтобы ничего не слышать. "Улей, – мелькнуло у него в голове, – точно, улей даже по звучанию". Но недолго он так просидел. К нему подошли двое. Оба средних лет мужчины, один с хорошо ухоженной бородкой, с приятными манерами, другой с гладко выбритым лицом, ясными, лучистыми голубыми глазами, мягкой улыбкой. После приветствия бородач спросил:
– Кто вы? Каким ветром вас занесло к нам?
– О, это длинная история... А вы, что вы здесь делаете?
– Разве не видите? Мы строим храм, – в два голоса восторженно проговорили незнакомцы и оба, как по команде, ука-зали рукой на место, где закладывали фундамент будущего храма.
– Это будет грандиозное здание, мы собираемся построить такое, какое ещё не стоило человечество, поэтому нам необходи-мы...
– Деньги, – вставил бородач.
– Единомышленники, – мягко улыбаясь, продолжил голубогла-зый.
– Рабочая сила.
– Творцы...
– Меньше надо говорить, а больше делать, – перебивая их, вмешался подошедший молодой человек с засученными рукавами. Надо, наконец, решить, будем ли мы осуществлять первый или второй вариант. Наступила минутная пауза. Наум не выдержал и просил:
– Простите, пожалуйста, а чем отличается первый от второго?
– Первый наша мечта, но требует много денег, усилий, труда..., – с увлечением начал бородач.
– И не только рабочих, – вставил молодой человек.
– Да, конечно, ну, а второй проще, – уже без всякого энтузиазма проговорил бородач.
– Простите, пожалуйста, но нам надо идти, – сказал молодой человек, увлекая за собой двух собеседников Наума.
– И мне пора, – сказал, вставая, Наум, и протянув руку, попрощался с ними. Пройдя несколько шагов, Наум вдруг осознал, что ему некуда идти. Он разозлился на себя, так как поблизости он не мог найти места, равного оставленному. Проходя мимо сидящих группами людей, он старался не прислушиваться к их разговору, уж слишком однообразен был тон их бесед, и категоричен. И вдруг, к своему удивлению, он увидел группу сидящих молча. Наум подошёл к ним и спросил первого сидящего:
– Простите, что вы делаете?
– Работаю.
– Как? – удивился Наум. – Как можно так работать?
– Как платят.
Наум обратился к рядом сидящему:
– И вы работаете?
– Да, конечно. У нас все обязаны работать.
– И не боитесь так работать? Ведь если поймут...
– Кто? Они? Ведь они неучи...
– Говорят, вы строите храм...
– Говорят.
– Но так не построить храм...
– Я хочу жить, а не храм строить ...
– А что это за жизнь, если в ней нет места для храма? – сказал, вставая и направляясь таскать камни для строительства храма, один из рабочих.
Этот рассказ, в переводе, опубликован в венгерском литературно-критическом журнале ELETUNK №1, 2002 г