Много есть чудес на свете...

Борис Кудрявцев
       Это известная московская история, думаю, многие о ней слыхали.… А если так, тоже не беда, не большой труд - послушать еще разок, чтоб чужих ошибок не повторять…

    Так вот, жила в Москве совсем еще молодая пара. Парень работал сантехником, а молодая жена – бухгалтером в той же конторе. В жилконторе. Там и познакомились, потом поженились честь честью, а через месяца три и сына себе родили… Хорошенький!… Эдуардом назвали. Эдиком, короче.

      Принесли из роддома, сели обмывать. В смысле, отмечать праздник. Все как следовает набрались, особенно молодая мамаша, она – бедная – полгода в завязке была, ей кто-то сказал, что ребеночку алкоголь вреден.…  Вот. А когда все уже были в хлам, гадать начали, друг на друга да на себя, ну, как водится на Купалу или Рождество… Не важно.… Была там еще одна старуха. Молодые наутро долго спорили, чья она родня: жена думала, что мужнина, а он на нее грешил.… В общем, была там совсем посторонняя старуха, которая очень точно гадала – что было, что будет, чем сердце успокоится.… Всем про них всех все  рассказала, некоторые даже трезветь стали.… Ну, а новорожденному – так совсем, полный бред предсказала! Дескать, вырастет парнишечка (у, тю-тю, сладенький!) и грохнет своего родного папку-сантехника!!! А потом сам женится на несчастной вдове, на мамке своей родной, то есть! Гости от этих слов стали тихо расползаться по домам, да и родители тоже – в смысле, спать завалились.…

        А по проснутию, да с похмела, сами понимаете, такое началось!!!! Так орали друг на друга, что только волосья летели клоками во все стороны! Мать за своего сыночка всей грудью стояла! Всеми полными молоком грудями! И так, на него - нежно поглядывала. А вот отец молодой ни за что не соглашался быть убитым! У него на жизнь были свои планы. Долгоидущие! Ну, далеко идущие планы. Так ни до чего и не договорились, только глотки надсадили. Ладно. Выпили. Успокоились. Решили, там видно будет.

    Вечером мамашка покормила сыночка хмельным своим молоком, тот и уснул сном праведника, как святой. Будто святой.… И мать уснула. А отец – никак! Так ему неохота умирать. Сидит, тоскует, пьет и думает. И ведь додумался-таки! Решил он с отчаяния нанести превентивный, то есть, упреждающий удар, по противнику своему…
       Решено – сделано! Укутал детеныша потеплее, на грудь ему сунул бумажку с надписью «ЭДИК», и вынес из квартиры. Понёс подкидывать. Занес в соседний район, но не подкинул, испугался, что найдут и обратно принесут. Менты – ушлые! Еще район протопал, но тоже не решился.… А тут и площадь трех вокзалов подвернулась кстати! Взбодрился папаша, аж повеселел! Решил сыночка в другой город сослать! Пробрался на перрон, нашел поезд, незапертую дверь в каком-то вагоне…. Запихал своего первенца в угольный ящик в тамбуре (этим углем проводницы кипяток кипятят). Да и пошел домой. Пьяным везет – никто его и не заметил. А по дороге домой, на радостях даже придумал, как подозрения от себя или жены отвести. Дома похватал без разбора какие-то вещи, отнес на пустырь, где чей-то костер догорал, вещи спалил, домой вернулся, дверь открыл настежь, выпил, и спать упал.
 А утром -
   Украли сыночка!!!! Беда какая! Ведь украли же!! И вещи кой-какие тоже украли уроды бессовестные! Беда, беда!!! Прямо живых детей из кроваток воруют!!! Это все старуха подлая, специально приходила все вынюхивала!  И гости потом все подтвердили – старуха – она! Приходила, вынюхивала! Милиция поискала, поискала, да и закрыла дело «за бесперспективностью розыска». Родители долго не горевали, и постепенно стали жить-поживать, добра наживать…

      Теперь, как понимаете, дело становится Ленинградским, потому что поезд с ребеночком так и назывался – «Москва-Ленинград»….

       Эдик всю дорогу до Питера благополучно проспал, подшофе потому что,  а проснулся уже, когда поезд пассажиров высадил, да и то – не столько от холода, сколько есть захотел.  Проводницы слетелись, как куры :
Ах – дитё, ох – ребеночек, ой – Эдик!!! Его Эдиком зовут, тут записка! Эдичка!!! Слааадкий! Хорошенькай!!!

     И определили его в дом малютки. Куда ж еще?… Ему там хорошо было – тепло, сытно. Чего ж еще? А в скорости еще лучше дела пошли! Тут как раз, в этом доме малютки, тетка одна работала на кухне. Хорошая, здоровая, чистая, молодая еще. И муж у нее – сварщик, то есть всегда с халтурой. Плюс кухня, где жена.… Так что – дом полная чаша, а детей – нет…  Как только они не пробовали, и где только не пробовали, ну, не дает Бог ребеночка, хоть ты тресни! А тут дите, будто само с неба свалилось! Махонький, здоровенький, хааарошенький, Эдиком звать!
        В общем, этой тетке быстренько, по блату оформили усыновление Эдика, недолго он побыл сиротинушкой, и все они трое стали счастливыми!
Приемные родители ничего для него не жалели, обували, одевали и гулять исправно водили. По мере роста сыночка его новая мама меняла место работы – в ясли пошла, потом в детский сад, потом – в школу пристроилась. И везде – на кухне! Да и не в жратве счастье! Лет в шесть Эдика отдали в музыкальную школу, на флейте играть. Правда, в футбол у него лучше получалось, поэтому постепенно он ушел в спорт, в футбол, в настольный теннис, в гимнастику, в каратэ.  Родители ни на что средств не жалели, и правильно!… Здоровый стал мальчик, красивый.… Правда, в школе Эдик учился неважно, за спортом не до того было. Но все же добрался до восьмого класса, окончил, и сразу пошел в строительное ПТУ, по классу сантехники. Тут он очень успешно освоил профессию и даже сдал экзамены за десятый класс, что не всякому в ПТУ удается…

        Потом Эдик устроился сантехником в какой-то крутой фирме, они уже стали появляться в городе, освоил финскую сантехнику, был нарасхват, потому как мастер хороший. Уважали его. Девочки очень серьезно на него глаз кидали.… Ну, а сам он безответно любил сокурсницу по ПТУ, из параллельного, малярного класса. Девочку звали Зухрой, она была из первой волны гастарбайтеров откуда-то из очень ближнего Востока. Семья ее перебивалась с хлеба на квас, и все свои надежды связывала с Зухрой, с ее карьерой. А тут - Эдик! Из приличной обеспеченной семьи, хорош собой, много зарабатывает, не пьет, да и курит совсем редко - легкие сигаретки. Ну, чем не пара? Ан, вот не  пара! И семья ее уговаривала, и Эдик два года уламывал. Ни в какую! Даже чужому глазу видно, что нравится он ей, а вот к себе не допускает….

    Перед совершеннолетием Эдик поставил вопрос ребром: или женимся или аргументируй! Зухра часа полтора ничего внятного сказать не могла, обычные невразумительные отговорки – то - се, пятое – восьмое. Ну, довела парня совсем. Решил он тогда прямо у нее на глазах зарезаться, по-настоящему, до смерти! Уже и нож вытащил, что всегда с собой носил.… Она жутко испугалась. Не смей, говорит, это грех! На тебе, говорит, и так греха выше крыши, говорит.… Вот сразу после этих слов Эдик прижал ее по настоящему! Какой-такой грех!? Он же мухи ни разу в жизни не обидел!!

     Короче, рассказала она – пришлось - что, мол, Эдик ей понравился сразу, еще на первом курсе, и она даже стала гадать на него, как на суженного, ее бабушка научила. И гаданье было такое страшное, что не дай Господи! И что она потом еще трижды гадала, и каждый раз один и тот же грех выходил! Что убьет Эдик своего бедного родителя, и станет жить в грехе со своей матерью!! Так что, мол, прости, Эдик, любимый, но не будет у нас с тобой счастья….
 Эдик так растерялся, что выпустил из рук Зухру, и она убежала…
Конечно, он всей этой чепухе не поверил, но понял, что действительно ничего никогда у них с Зухрой не получится. Любые серьезные аргументы он был готов раскидать одной левой! Но этот суеверный бред….

      Расстроился он сильно, купил бутылку пива, а поскольку не пил никогда, головка закружилась, поплыла, с непривычки.… Очнулся Эдик на вокзальной лавочке. И так ему было все тошно, от пива ли, от горя ли, а только сел он в первый попавшийся поезд и поехал, куда глаза глядят. Оказалось – в Москву….

  Вот. А в этом же вагоне навстречу ему, в Ленинград, ехал мужик какой-то…. Стоп! Что-то я совсем заврался: еще пока нету  таких поездов.… По другому дело было! Иначе!!

...И вот, значит, едет Эдик куда глаза глядят, то есть, в Москву, настроение паршивое: любимую девушку потерял, хоть и не имел, дорогих сердцу родителей – бросил, квартиру на ул. Бармалеева оставил… И гложет его тоска. Не спит. Курит.

   И случилась там по дороге остановка – то ли Тверь, то ли Калинин, не суть…  И пошел Эдик на перрон – проветриться. Проветривается, думу свою грустную думает. А на соседних путях встречный поезд стоял. И вылез из него один мужик в красной пижаме, хорошо так поддатый. Уперся пузом в Эдика и басит: «Уйди, мелочь с дороги, не видишь – Я иду!» . Эдик так его резонно спрашивает, тебе чего, мол, дядя, перрона мало? Тот говорит, мало-немало, а не привык я всякой шелупонистой шантрапе дорогу уступать! Сгинь, говорит.…   И вялой пьяной рукой Эдика по лицу мазнул, сигарету выбил, паскуда! Это было совсем не больно, но обидно – совсем! Как вдруг из Эдика поперла его тоска!!! Дом, родители, Зухра, а тут еще последняя сигарета пропала!…. Эдик со всей обиды, от всей своей измученной, но все-таки – души, врезал мужику по корпусу! Быстро и резко! Каратист, теннисист ведь… Мужик хрюкнул тихо, рухнул на колени, согнулся и упал головой в ладони, будто молиться начал – лоб в землю, жопа в небо… Эдик  где-то видел такую позу – или в сумо, или в кино.…  Не вспомнил, но почему-то успокоился, сложил ладони у подбородка, как  в секции учили, коротко поклонился противнику, залез в свой вагон и поехал себе дальше – в Москву…

       Кое-как, пока малые деньги не кончились, Эдик перебивался в столице нашей Родины, а потом позвонил домой, родителям.  Так и так, мама-пап, не волнуйтесь, мол, я в порядке, просто мне надо одному побыть временно. Пришлите, мол, немного денег, и все мои документы, я вас тоже, мол, очень люблю, главпочтамт, до востребования, мне.
     А как получил документы, на работу стал устраиваться. Не сразу, но пристроился в жилконтору сантехником, мастера везде нужны. Ему даже комнатку в подвале дали из нежилого фонда для жилья. Хоть и без прописки, но крыша над головой, дворничиха – за стенкой… Жизнь стала налаживаться.

    А совсем скоро и вовсе расцвела. В жилконторе ремонт затеяли – мастеров-то навалом.…  Дошла очередь до импортной сантехники. А кто ж лучше сумеет? Эдик и устанавливал. И пока возился, к нему пригляделась самая главная бухгалтерша всей районной конторы. Очень хороша собой, очень ухожена, подтянута, и возраст такой – не то, чтоб девочка, но и не старая еще, слегка за тридцать. Да и не в этом дело – лишь бы человек был хороший! Плюс -  одинокая. Вдовая, вернее. Муж  у нее попивал, хотя и солидным был специалистом. И вот недавно поехал проводить зональный семинар для водоинженеров Северо-Запада, и где-то в Твери или в Калинине – не суть - умер прямо на перроне от обширного инфаркта. Горе вот такое…. Наверное, поэтому вдова была так внимательна к трудностям других.…  Очень она Эдику сопереживала – такой молодой, красивый, упорный, сам себе биографию делает, а мыкается по подвалам, там, небось, холодно и сыро, и еда всухомятку…

     Стала она Эдика к себе постепенно приглашать, котлетками подкармливать, галстуки повязывать… Прописку ему по блату выправила. Эдику все очень понравилось - и она, и у нее все.… Не говоря уже про котлетки.… В общем, стали они вместе жить, а когда дети у них пошли, то и вовсе законно расписались. Ну, не то, чтоб - сплошные дети, но две девочки-погодки народились. Очень симпатичные.

    А Эдик от такой заботы и благополучия быстро пошел в гору. А что? Парень он был не дурак, работы не боялся, да и жена, конечно, как могла, продвигала… Институт тоже помогла окончить – инженерно-технологический. Заочный. Словом, за пятнадцать лет Эдик из простого, можно сказать, сантехника вырос до главы, можно сказать, администрации района столицы нашей Родины.… Ага! И район у него по всем показателям был лучшим в Москве. И квартира новая - не хухры-мухры. Ну, две квартиры. И Дача. И машина. Две. Третья - служебная. И дочки – красавицы, отличницы, пианистки-гитаристки только в элитных заведениях учились. А увлеклись театром, так прямо в олимпийском резерве центра Мейерхольда стали заниматься! Для чего и создали.
  Словом, не жизнь, а счастье!

   Родителей своих Эдик не вспоминал - на всякий случай, и не звонил, и не писал… Кто же от такого счастья, а не жизни, рискнет отвлекаться неизвестно, на что и с каким результатом?.. Наверное, родители с этим смирились, и хотя видели сыночка по телевизору не раз, своей любовью старались его не доставать…. Благоденствует? – ну и, слава Богу!…
Для полного счастья Эдику, правда, не хватало масштаба деятельности, но он потихоньку принимал меры, продумывал шаги, как в шахматах, а пока только хитро поглядывал на мэра Москвы, когда они встречались по работе…

            И вдруг.....

     Действительно вдруг, без всякого объявления войны, по всему району, которым Эдик руководил, начались массовые коммунальные катаклизмы. Пожары вдруг превысили норму в 23 раза! Трубы стали протекать и затапливать квартиры, причем не те, что горели… Газ стал стремительно вырываться и взрываться то здесь, то там… Штукатурка огромными пластами рушилась с потолков, но не успевала упасть на пол – полы проваливались быстрее… Светофоры как взбесились, аж позеленели все. Через каждые полторы минуты машины сталкивались на пустом месте, а троллейбусы – наоборот, взяли за привычку въезжать в магазины через витрины… Потом и электричества не стало. Свечи только множили количество возгораний… Горячая вода пропала сразу, но и холодная быстро кончилась.  Зато фекальные массы задумчиво поднялись из своих подвальных пределов, подползли до уровня вторых этажей и там заледенели…

     На борьбу с многочисленными стихийными бедствиями были брошены лучшие коммунальные силы. Все бесполезно! Беда словно смеялась над теми, кто пытался ее отвести. Стоит, скажем, бригаде сантехников залатать одну дыру, как на выходе из подворотни на них на всех  с крыши обрушиваются здоровенные сосули – все вмертвую! За короткий срок в районе вымерла от стихии десятая часть Москвы, и это – не считая гостей города… Народ пустился в бега в другие районы  -  кто по родным и знакомым, кто по гостиницам, кто на вокзалы. Жилье в районе стало дешевле пареной репы, но репа была нужнее! Кое-кто из предприимчивых пробовал скупать покинутые квадратные метры, но, приехав хоть раз в прокаженный район, бежал от такого бизнеса, как черт от ладана. По ночам по улицам стали бродить косяки то ли волков, то ли пригородных собак, что-то в темноте поедали, дружно отбиваясь от грабителей и мародеров…

    Каждый день, ближе к вечеру на площадях в дыму, во всполохах пожаров, под вспышками коротких замыканий  стали замечать какую-то зловещую старуху. Обычно ее сопровождало трио здоровенных, с овчарку, крыс. Крысы семенили на задних лапах, задрав морды в небо, отчего казались еще огромней. Старуха вздымала вверх свой корявый палец и каркала: «Люди!  Вы все – под грехом! Над вами грех, люди! Очиститесь!!!!» При этих словах крысы прятали свои носы под лохматые подмышки, и оттуда исподлобья хлопали глазищами на редких прохожих… Жуть какая!!! Ну, кто видел, тот помнит.. Кто помнит, тот знает...

        Правительство Москвы заседало круглосуточно, разрываясь между двумя решениями – или вводить в район регулярные войска, или огородить зону бедствия четырехметровой железобетонной стеной. Приняли к исполнению оба решения…

     Эдик в эти тяжкие для народа времена совсем запропал на работе, с которой его не выгнали, потому что очень он был хорошим управленцем. Уж если он не справлялся, никто другой не осилил бы беду. Не доедая, не досыпая, он круглосуточно мотался по объектам, часто, вспомнив молодость, лично своим телом, можно сказать, затыкал лопнувшие трубы, но и него уже руки опускались – ведь почитай, все коммунальные работники поувольнялись сразу, как только масштабы районного бедствия стали очерчиваться в намеке…

      Как-то в субботу по мобильнику нашла его любимая жена, с которой он почти месяц толком и не виделся: Эдик, дорогой, говорит она – Я знаю, как ты занят, но так я тоже больше не могу! Отдохни, мол, хоть несколько часов! Мы с девочками совсем заброшенные. А у них сегодня премьера спектакля в этом, ну, центре Мейерхольда, ты помнишь... Если ты не приедешь на их премьеру, я просто не знаю.… Ну, и так далее…

     Эдик вздохнул тяжко и решил поехать, он же всегда был хорошим отцом и примерным мужем, и надо было как-то соответствовать.… Встретились они с женой прямо в театральном зале, в третьем ряду, девочки, уже готовые к спектаклю, были за кулисами, волновались там, как умели. Роли у них обеих были не самые главные, но все - таки царских дочек играли, не  деревенских простушек… Спектакль назывался «Царь Эдип» по имени какого-то греческого писателя…

     Чем дольше Эдик смотрел на сцену, тем «страньше и страньше» он себя ощущал, он что-то соображал и волновался, что-то волновался и вспоминал… От этого его кидало то в жар, то в пламень, дышать было нечем, но досмотреть до конца почему-то было надо.… С женой тоже происходило странное, она не отрывала глаз от спектакля, но однажды как-то очень непривычно посмотрела на мужа, а когда  взяла его за руку, ему показалось, что эта рука холодней, чем лед в морозилке. К финалу Эдик ощущал себя котлом с перегретым паром, но его при этом трясло, как бомжа на ветру.…

     Сразу после спектакля Эдик быстро и молча пошел к выходу, сел в машину и поехал домой. Не на работу – домой. Очень надо было домой! По дороге в первом же киоске он купил бутылку «чего, чтоб покрепче», хотя никогда в жизни не пил. А сейчас он точно знал – надо купить!
     Дома Эдик, не раздеваясь, стал названивать в Петербург. Родителям. Не сразу дозвонился, пришлось набирать по справке. Но – дозвонился. И в лоб, без предисловий – мама-пап, скажите, кто мои родители! Я точно знаю, что не ваш сын, и хотя я вас очень люблю, но знать должен!!! Ну, понятно, что он им говорил. Примерно так...

     Родители - в слезы, но, в конце концов признались: ты, мол,  Эдичка,  чужой, не нашей крови, а чьей - какой, мол, нам не ведомо. Но это ничего, Эдик, дорогой, главное ведь, чтоб Любовь…. Ну, понятно, что они ему говорили. Примерно так…

   Эдик попрощался с родителями, сел за компьютер и перевел на их адрес большие деньги. Очень большие. У него были. А тут как раз жена с девочками подъехали. Девочки понять ничего не могут, что с родителями такое. Праздник, ну, никак не получился. Они тихо разбрелись по своим комнатам, а жена села против Эдика и пригорюнилась. А  сама белее скатерти, за которой сидела.

      Помолчали. Потом Эдик говорит: «А, что, мать….»… Жена вскочила, и сразу опять упала на стул…. А, что, мать – говорит Эдик, у тебя, думаю, где-нибудь есть фотографии твоего первого мужа? Ты, говорит, никогда мне эти фотографии не показывала, а сейчас надо. Покажи…. Жена встала, покопалась на антресолях в прихожке и принесла не толстый пакет с фотографиями, положила перед Эдиком и опять застыла. Эдик быстро фотки перебрал и остановился на двух, наверное, самых поздних, протянул жене и говорит: Вот его лет шестнадцать назад я и кокнул на перроне, уже не помню, где… Жена кричит, ты - ЧТО? – кричит, он умер от инфаркта!…. Эдик тогда говорит:  От такого, как у меня удара, как раз инфаркты и бывают.… Но вот, что я еще узнал сегодня, минут десять только …. Что мое имя, у меня на груди, на записочке было.... Значит, сначала назвали, а  бросили - потом?…  И налил себе стакан водки. Жена говорит, ты бы не пил, Эдик, дорогой, не пей... сынок.… Замолчала и в спальню ушла.… После этих слов Эдик решительно так выпил водки, потом еще выпил, посидел, посидел и ничего не чувствовал. НИЧЕГО!!!

      Через полчаса только захотелось ему с женой поговорить, ну не с женой, а… неважно…  Что-то хотелось ей сказать утешительное – доброе.…  Заходит Эдик в спальню, а там она – на люстре, на пояске своем красивом висит и не дышит совсем. Подержал ее Эдик за пульс минут пять, повернулся и пошел в гостиную. Но не дошел. Дорогу потерял. Ослеп потому что…

   Потом консьерж вызвал милицию, скорую помощь… Эдик ничего этого не видел. Да и не слышал, неинтересно ему было. Врачи в кремлевке две недели боролись за его жизнь, здоровье поправили, на ноги поставили, но зрение так и не вернули – Наверное, очень уж паленую водку Эдик по неопытности купил…

     Но вот что характерно: буквально с того самого, премьерного вечера в городе наступил покой. То есть, разруха в районе, конечно, оставалась, но всякие коммунальные безобразия  как рукой сняло… Жертвы, разумеется, тоже не воскресли, чего там сказки рассказывать, но вот просто пострадавшие – выздоравливали, как на дрожжах, честное слово! Народ, кто уцелел, потянулся в свои старые квартиры, и стали всем миром порядок наводить, и довольно быстро район стал еще краше прежнего, за что мэру Москвы очередную медаль дали. А что касается людей, жителей, то есть, то и они быстро приросли числом, понятно, за счет понаехавших, сами москвичи эту проблему не решили бы.… Вот.

       Ну, а если кому из вас, дорогие мои, приходится ездить на электричке с Ленинградского вокзала, обратите внимание на пожилого, но крепкого еще бомжа, слепого, он ходит по вагонам, играет на флейте и поет всякие жалобные песни. Хорошо поет. Аккомпанирует ему на гитаре молодая девушка. Очень талантливо играет и подпевает в самых волнительных местах. Они похожи, наверное, родственники. Так что, подайте им, сколько от сердца не жалко, и вам вернется. Ей-Бо!

    И еще: не гадайте, не гадайте, не гадайте!!!
 Ах, чтоб не забыть:
Ну, не пейте, ладно?....