Путь дальний - к морю Белому. 2006

Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН

ПУТЬ ДАЛЬНИЙ – К МОРЮ БЕЛОМУ

Путешествие по Русскому Северу в 2005 – 2009 годах.
Продолжение. Год 2006.


 ВЯТСКАЯ ЦИБУЛЯ
 Осень-зима-весна – минул год, пришло лето 2006-го. И по традиции многолетних походов мы вернулись на то место, где закончили маршрут прошлого года. 18 июля команда (а если поимённо – Коля Рычков, Миша Смышляев, Саша Петров и автор сих строк) сошла, а вернее выкарабкалась со своим многочисленным скарбом из поезда «Киров-Котлас» на знакомой станции Луза. Было очень раннее утро. На привокзальной площади – ни души. Из милицейской дежурки на перроне вышел голубой сержантик без фуражки, глянул лениво-сонно на нас и, не увидев перспектив криминала, удалился, должно быть, додремать.

Надо было смекать насчёт транспорта, чтобы ехать на «наш» берег, и только подумали, у кого бы спросить, где тут автобусы и что с расписанием, как из одной из «крутых тачек» слева под тополями вышли двое «крепеньких-чёрненьких» и походочкой вальяжно-пружинящей неторопливо направились к нам. Представились, естественно, коммерсантами, предложили «доставить в лучшем виде», и сделав  с нами и скарбом два рейса, как оказалось, за... три километра, слупили... 450 рублей. Поскольку было очень рано и беспокоить прошлогодних знакомых не хотелось, решили позавтракать поплотнее, потому что весь день вкалывать. Пока ковырялись в банках с сайрой да запивали «Нижнеивкинской», я рассказывал ребятам о посёлке и о том, причём тут цибуля.

В переводе с украинского цибуля - это лук. А вятская цибуля впервые появилась в пору "разгула" коллективизации, когда недовольных ею в массовом масштабе выселяли из южных областей и этапировали к нам на север. Так в 1929 году у нынешнего города Лузы возник трудпоселок Новый Путь и колхоз "15 лет Октября". Спецпереселенцев сначала заставили выращивать овощи, в частности, лук и, в частности, очень много лука, но постепенно их главными занятиями стали сплав и переработка леса. Теперь колхоза нет, а поселок уж полвека называют "третий километр" - вверх по реке Лузе от железнодорожного моста. Именно здесь, на третьем километре, мы закончили прошлым летом первый этап похода и оставили яхту и часть снаряжения у местных жителей. 

Скарб нашли в полной сохранности. Хотелось как можно скорее "сесть на воду" и отчалить, тем более что с утра начался зной. "Элементы плавучести", то есть, надувные гондолы, решили собрать из прошлогодних вкладышей. Фокус, однако, не удался, полиэтилен, видимо, не выдержал морозов прошлой зимы, травил воздух, и, как ни досадно и как ни жалко было потерянного времени, пришлось делать новые гондолы.

Все эти хлопоты, потом сборка яхты, "перекусы" на скорую руку всухомятку и под палящим солнцем привлекали ненужных визитеров. Разновозрастный люд, в основном взрослый и в основном из мужского "сословия", подходил, заводил разговоры. Был вторник, рядовой день недели, но все были в разной степени пьяные или жаждущие ими стать на "залетную халяву", а потому, собрав четыре гондолы вместо шести - возможный минимум, мы погрузились и отчалили с дикого места.

К этому времени горизонт на западе начало обкладывать, и, когда прошли железнодорожный мост, надвигавшаяся туча окончательно накрыла. Пришлось причаливать в неудобном месте, срочно укрывать вещи, - а потом разразилась гроза и хлынул ливень.

Стихия неистовствовала с час, принесла прохладу, полный штиль, и мы, отдыхая от дневных жаров, наслаждались озоном и любовались берегами. А поскольку сутки уж питались как попало, команда заказала на ужин борщ с мясом. Второй десяток лет покорно неся добровольную и ничуть меня не отягчающую эпитимью походного повара, начистил и накрошил картошки, чтобы, как только ткнемся в берег на стоянку, сразу ведро - на огонь. Однако ни борща, ни самого ужина, ни даже, как потом оказалось, завтрака… не получилось, потому что вместе с наступлением ночи пошел прямой и ровный дождь. Выходить на берег не имело смысла, а посему решили плыть.

Под мерные всплески весел вахтенных Николая и Саши мы с Михаилом засыпаем, устроившись кой-как на  вещах. И под ровный шум дождя, бесконечный нудный плеск воды под самым ухом за бортом являются чувства мрачной безысходности и кажется, что так будет вечно. Где-то за полночь судьба-злодейка "подарила" старый понтонный мост без прохода, и пришлось выбираться из нагретого "гнезда", лезть под дождем(!) в воду, разгружаться, обносить вещи, перетаскивать яхту, - полный турминимум…


МИЛЛИОНЫ ЛЕТ НАЗАД
Снова идём. Теперь мы с Михаилом на вахте, ребята спят. Третий час ночи. На реке под тучами – тьма. Под мерый плеск весел и дробь дождя по плащу и мысли-то какие-то «водяные» - о впечатлениях, перед походом родившихся, когда начитаешься всякого такого.

Вот – двадцать первый век на дворе. Идут века и вообще – тысячелетия. И вообще – миллионы. А в природе, на земле мало что меняется. Вернее, не мало что, а – много. Только тихо. В сысле – медленно. И потому нам – не заметно. А вообще-то да, конечно, если на протяжение сотен миллионов. Тогда, - конечно. Как историки и географы пишут, на том месте, где наша область и Архангельская, и вообще – Русский Север, с его речными долинами, лугами, лесами, селениями и городами, и... нами, сейчас в ночи плывущими... оказывается, бушевали морские волны. Територия была безжизненной пустыней и покрывалась роскошной растительностью, не похожей на современную. По ее лесам и долинам – вот здесь, буквально, где сейчас плывем, - бродили животные чудовищных размеров, в воздухе носились существа, вид которых трудно представить даже пылкому воображению. Теплые климатические эпохи сменялись холодными.

По словам очевидцев, безбрежная морская гладь, волнуемая теплыми ветрами, - вот основной пейзаж каменноугольного периода на нашем участке. Море широко простиралось на территории всей европейской части, захватывая центр и восток, и ту территорию, где теперь уральские горы. Пологие и низкие берега моря изобиловали болотистыми низинами, лагунами и были одеты могучими лесами, непохожими на современные.

На востоке еще в девонский период, говорят, начали действовать вулканы, частью подводные или расположенные на островах и мелях. В каменноугольный перод их деятельность усилилась. Глубокая впадина на границе между Европой и Азией стала подниматься, выгибаясь могучим хребтом: начал вставать Урал.

Этот период продолжался 55 миллионов лет, и земная кора не оставалась в покое. Она то поднималась, то опускалась, море делалось то глубже, то мельче. А временами совсем уходило с территории области

Море оставалось и в начале  пермского периода. Оно начиналось у западных склонов цепи молодых Уральских гор, и простиралось далеко на запад. Постепенно оно мелело, а текучие воды разрушали крутые склоны Урала,

Шли тысячелетия. Наступил век, названный геологами татарским. Соленые водоемы исчезли. Ровный, теплый морской климат сменился сухим, жарким, континентальным. Бывшее морское дно стало пустыней. Большие участки ее временами заливались бурными потоками пресных вод стекавших преимущественно с Урала. Бывшее морское дно постепенно одевалось зеленью папоротников, лесами каламитов, лепидодендронов, сигиллярий.

Хлынувшие затем на поверхность нашей нынешней области воды казанского моря уничтожили и эту растительность. Прошло много тысячелетий, пока морское дно опять стало сушей и на ней вновь появилась наземная растительность. Судя по ископаемым остаткам, которые мы даже в походе по Вятке в 1998-2001 годах находили в южном течении Вятки, в пермское время флора была богата папоротниками и папоротниковидными растениями: кладофлебис, темноптерис,  сфеноптерис, пекоптерис и другие. А здесь, близ северной границы области обнаружены остатки хвощей из рода эквизетитес, представлявшие собой деревья  значительных размеров.

В пластах  известняка часто попадаются остатки мшанок – колониальных животных с прочным известковым скелетом, похожих на кустики растений (стенопора, фенестелла, полипора), которых мы тоже находили в походе по Вятке.

Из рыб обычными обитателями пермских морей были акулы, которые имели довольно развитый мозг и быстро передвигались. По словам моего знакомого геолога – заядлого рыбака, ему в ту пору однажды посчастливилось даже выловить на спиннинг одну из крупных рыб акролепис-макродерму, длиной около метра. Это была, говорит, прекрасная пловчиха и опасная хищница. Остатки этих рыб обнаружены, кстати, в известняках около деревни Шиховы в нашем Слободском районе. Много данных о рыбах, а позднее появившихся пресмыкающихся дали исследования профессора В.П. Амалицкого при раскопках на реке Малая Северная Двина в окрестностях Котласа, который  впереди.

Вот у нас какое интересное прошлое, - по словам очевидцев...


МИТРОХА ГАВКИЧ
По многолетним походным приметам, дождь на старте - добрый знак. Он всегда был к хорошей погоде и попутному ветру. Однако теперь в это больше не верится, поскольку, забегая вперёд сказать, за две недели путешествия не было нынче суток без дождя – полная подлянка и невезуха.

На другой день, 19 июля, сыпать с неба перестало только часам к десяти утра. Пристали, где нашли поудобнее, развели костер побольше и пожарче - обогреться и обсушиться. Сварили на вчерашней готовой картошке ведро украинского борща с мясом, свежим зеленым лучком и майонезом, потом чай с пряниками вволю. Жить стало лучше, жить стало веселее, и опять - курс Nord-West.

Сегодня теплый серенький денек. Полный штиль и тишина. Разве что изредка покличет тоскливо над рекой одинокая чайка да прохрустит под веслами галька каменистого переката - и ни всплеск рыбы, ни звон комара не потревожит этого безмолвия. Луза здесь вроде нашей Моломы в среднем и нижнем её течении. Не глубока, один за другим – перекаты, под дюралевыми вёслами хрустит галька, и приходился выбирать протоки поглубже, хоть посадка  и невелика. После обеда при подкачке гондол, - хоть и не трявят, а больше для запаса воздуха, - поставили на закачные трубки для пущей их герметизации новые обжимные хомуты. И сами трубки, кстати, нынче новые – из металлопластика, взамен старых, железно-резиновых – своеобразное ноу-хау.

Потом погрузились, сели, пошли, и на ходу можно заняться разной мелкой корабельной бытовухой. Почистить и устроить на просушку кеды, промокшие вчера, прополоскать за бортом и повесить на растяжку меж вантами носочки, обустроить на сумках местечко поровне и устроить карту этой части маршрута, в которую мы с Михаилом, сидящим справа, время от времени поглядываем и «точкуем» маршрут. Потом привычно устраиваю на колене корабельный журнал, записи в который стараюсь делать каждый час, и в эту минуту, когда пишу вот эти строки внизу странички, верхними уголками листков играет ветер.

 В такие минуты относительного безделья, когда голова свободна, невольно мысленно вновь обращаешься к идее, позвавшей в столь дальний путь. После двух лет сбора материалов для будущей книги об экспедиции кажется уже, что каждый метр-километр здесь - сама история коренного Государства Российского.

В прошлом году заместитель начальника Лузского управления культуры Светлана Шихирина подарила мне топонимический словарь-справочник о районе. Проштудировав его от начала до конца, я был удивлен тем, насколько богато историческим прошлым наше Полузье - прародина многих нынешних вятских. Согласно данным словаря, 42 деревни и села, в большинстве своем “живые” и сегодня, зародились в… ХVI веке: Ивашово - в 1505-м, Василево и Рагуйлово - 1528-м, Ельцева гора - 1531-м, Лальский погост, нынешний Лальск, как я уже говорил, - в 1570 году. Еще 39 сел и деревень возникли в ХVII веке. Разумеется, это связано с активным развитием торговли, а вместе с ней и всего хозяйства Русского Севера в ту далекую пору. Именно отсюда, с опережающе развивающегося крайнего севера области, по нынешнему вятскому краю шла демографическая, хозяйственная и культурная "волна" жизни.

Не считая себя краеведом и не ставя целью глубоко вдаваться в прошлое, из тысяч страниц уже собранного материала выбираю интересное, любопытное, занимательное. Тем более что жизнь всегда этим изобилует.

Вот факт любопытный. У деревни Поднекрасово есть Митрошинский ручей. По преданию, название его произошло от имени крестьянина Митрохи, жившего в этой деревне. Так вот, Боженька "наградил" его таким сварливым и стервозным характером, что он без памяти любил указывать на чужие, по его мнению, недостатки и был так неутомим в "обличении" их, что как собака набрасывался с гавканьем на жертву, - отсюда и прозвище. Какую же надо иметь "силу дара", чтобы не плодами труда, а этим вот гавканьем оставить о себе след на земле!

Или, например, есть у Лузы приток - речка Недума. Вытекает из озера Черного. Длина ее - всего 4 километра. Однако километры эти… рукотворные. По легенде, создатель здешней Усть-Недумской церкви отец Леонид прокопал эти 4 километра лопатой(!) и соединил руслом озеро и старицу Лузы. И говорят, что однажды, когда копал русло, прилег отдохнуть, задумался и уснул. И приснился ему ангел и сказал: "Копай, не думай". Отсюда и название притока.

Канонизированный православной церковью в святые Леонид Усть-Недумский, монах, подвижник и просветитель той самой «лузской пермцы», жил на перевале ХVI – ХVII веков. Он один из тех, кто нес Христову веру в наш древний языческий Камско-Вятский край. Посетив Соловки и Моржегорскую обитель, объявился на Лузе, где поставил часовню, потом постро­ил здесь же деревянный храм, который освятил в 1608 году. Так возникла Усть-Недумская Богородицкая пустынь. Жизнь провел в трудах, осушая болота, прокладывая каналы, возводя храмы и кельи. Умер близ нынешнего города Лузы. Имя его занесено в святцы (30 июля).

Кстати, немало подобных рукотворных рек-каналов выкопано священнослужителями на Соловецких островах, о чем речь впереди.               



«ЧЕМ ВЫ, ГОСТИ, ТОРГ ВЕДЁТЕ?..»
 А потом был вечер, оказавшийся впоследствии одним из самых лучших в нынешнем походе. Солнце уже клонилось к закату, когда вышли на широкий прекат. Хорошая скорость, летим над галечным дном, и вдруг... налим килограмма на два из-под коряги «вывалил» вяло, и... получил от Саши Петрова веслом по спине, после чего заспешил, однако, подальше от нас, дергая толстой головой и взмучивая придонный ил. Вскоре подвернулся заливчик. Причалили, перегородили его сеткой, проботали, «загоняя уху» на ужин. Но единственная серебристая рыбка перепрыгнула через сетку, и больше ничего в ней не обнаружили, - и ужинать пришлось остатками украинского борща.

Вопреки расхожему мнению непосвящённых, жизнь походная оставляет мало, если не сказать, что не оставляет вообще времени на разного рода созерцания и любования окрестностями. Разбивка вечером и свертывание утром лагеря, заготовка сушняка для костра, приготовление пищи, обслуживание судна, на котором живёшь и плывёшь, занимают всё твое время. И только в редкие минуты перед сном, когда уже всё прибрано в палату, устроишься у костра под деревом и полюбуешься рекой и вечером.  День позади, всё на судне хорошо, комары допекают не очень, и можно этак «растечься мыслию» по великому, некоему-такому «государственному». Потому что мы ведь не туристы, а скорее исследователи, и экспедиция у нас  краеведческая. А поскольку идём мы по древнему пути наших вятских купцов, так и мысли иной раз приходят «торговые».

 И то сказать. Для южного «подбрюшья», каким всегда был и остается край наш Вятский для Русского Севера, торговля, которая шла вместе с заселением с севера наших земель, имела самое главное значение для становления уклада жизни. Ещё в 1554 году Иван Грозный предоставил хлыновцам исключительное право торговать с Пермью наравне с купцами из Великого Устюга и Соли Вычегодской. Полтора века спустя, Петр I поручил вятскому купцу Спиридону Лянгузову провести большой торговый караван из Москвы в Китай, и он с блеском выполнил задание. Неоднократно водил государевы караваны в Китай «торговый гость Лальский купчина» Иван Саватеев.

 И вятским было с чего торговать. Больше половины губернии, почти вся её северная часть, покрыты были сплошным дремучим лесом, зато на юге  распластались огромные равнины прекрасной земли, на которой добывались миллионы четвертей лишнего хлеба, который продавали. Были огромные засевы льна и конопли. Отсюда - холст,  льняное семя, масло, пенька в больших массах. Вятка в те годы входила в число крупнейших  хлебных рынков России.

Особенно большое количество хлеба шло в Архан­гельск. И поток его был столь велик, что купцы ежегодно нанимали для перевозки товаров на Ношульскую пристань от 7,5 до 11 тысяч (!) подвод с извозчиками. Только в один 1741 год из Хлынова в Ношуль двадцать вятских купцов доставили ржи, льняного семени, пшеницы, ячменя, ржаной муки, ячменной и овсяной  крупы, толокна, солоду, сала, меда и других сельскохозяйственных продуктов на 60 тысяч рублей. Чтобы представить огромность даже этой суммы, достаточно вспомнить, что в ту пору лошадь стоила 15 рублей, дом пятистенок – 25. То есть, на эти деньги можно было купить табун лошадей в 4000 голов или построить огромный город в 2400 домов-пятистенков. А ведь в числе отпускных товаров были ещё кожи, юфть, овчины, меха красной лисицы, куницы, горностая, бобра, белки, зайца, ласки, выдры, рыси, норки, медведя, а также воск, лубье, деготь, смола, рогожи, лес, ведра, кадки, бочки, шубы овчинные, сукно сермяжное, холст простой и тонкий, мешки, валяная обувь, шляпы, лапти – пропасть другого товара. Из железоделательных, чугунолитейных и медеплавильных заводов вывозилось железо, чугун, металлические изделия, крупные поковки и отливки по специальным заказам. В губернию же ввозились преимущественно промышленные товары, в том числе ткани, галантерея, вина, фрукты, москательные и колониальные товары, металлические изделия, предметы роскоши.

В одном только 1801 году, например, из Вятки городские купцы отправили в Архангельск 21.878 пудов (350 тонн)! говяжьего сала, 1.326 четвертей пшеницы, 35.790 - ржи, 124.130 - ржаной муки, 11.150 - льняного семени, множество других товаров. Чтобы представить, много это или мало, напомню, что 1 четверть, как русская мера объёма, существовавшая с ХVI века до 1835 года, для сыпучих продуктов – это 200-литровая бочка. Несмотря на отсутствие железнодорожного транспорта, из нашей Вятки вывозились в другие города и губернии России рожь, овес, ржаная мука, крупа, лен, холст. Опять же только за один 1872 год из Вятки и только в Архангельск было вывезено 12.800 тонн (!) хлеба.
Обо всём этом с гордостью вспоминаешь в досужие минуты путешествия. Тем более, что не было в «той» России другого такого региона, где бы жизнь торговая кипела так круто.



"ПРИХОДИЛИ ВЯТЧАНЕЕ РАТЬЮ..."
 Три следующих дня, пока шли до устья Лузы и по низовьям Юга, запомнились холодом, встречными северными ветрами и дождями. Одежда не успевает высыхать, и только перед сном, в палатке, переодевшись в запасной комплект и забравшись в шерстяных носочках в особо оберегаемый от влаги спальник, обретаешь сухой уют и тепло. С утра, в относительное затишье, еще можно идти на веслах, но ближе к полудню ветер крепчает, поднимается встречная волна, начинается качка-болтанка на измот - и легче идти по берегу бурлачить, то есть вести яхту на фале.

Пески здесь бесконечные, необъятные, похожие больше на песчаные пустыни с настоящими дюнами, словно в Аравии. Идешь по урезу вод, и под ногами метет с шипением песчаная поземка, а в шквальные порывы поднимается будто песчаная буря, как в Сахаре, - береги глаза и рот не разевай. И очень холодно. От студеного ветра не спасают ни штормовка, ни рубашки-свитера. Греешься своим теплом на ходу, а потому нельзя останавливаться.

К вечеру 22 июля подошли к устью Юга, к месту, где он, сливаясь с Сухоной, образует Северную Двину. Слева за невысоким мысом берега город легенд - Великий Устюг, и удовольствие встречи с ним оставляем на завтра, встаем лагерем. Справа луга, за которыми на взгорье красавец Троице-Гледенский монастырь - одна из жемчужин Русского Севера, место паломничества туристов. У него богатая летопись, полная важных и не очень фактов.

История города Гледен берет начало еще в ХII веке, когда на земли финно-угров в бассейне Юга и Сухоны пришли колонисты из Ростово-Суздальского княжества. Одну за другой они заложили две крепости: Гледен - на мысе у слияния Юга с Сухоной и Устюг - в излучине левого берега Сухоны близ устья. Гледен, бывший главной военной цитаделью, постоянно подвергался осадам и нападениям и был окончательно уничтожен нашими потомками-вятчанами в 1438 году.  В знаменитом летописце Петра Юринского на этот счет есть такое сообщение:"В лето 6946 (то есть в 1438 году) на Троицын день приходили вятчане ратью на Устюг Великий, град Гледен сожгли и пуст учинили, людии вси в лес убегли".

На месте порушеного вятчанами Гледена теперь монастырь с двумя сторожевыми башнями.. Всякого, кто побывал здесь, поражает великолепие золоченого иконостаса "с писаными ангелами и херувимами" в Троицком соборе, построенном стараниями игумена Геннадия в 1776 - 1783 годах. Приезжающим сюда на экскурсию туристам рассказывают еще, что игумен Геннадий, прославивший себя созданием такого чудо-иконостаса, помимо забот о "художествах", постоянно боролся с "непорядочными пьянственными и буянственными" поступками послушников. В соседней, существующей поныне, деревне Морозовице в ту пору был кабак, куда наведывались не только некоторые из братии, но и служители. Кое-кого из пьяных "самовольщиков" отправляли даже на "перевоспитание тяжкой эпитимьей" в дальние монастыри. Русский, он и в монашестве русский.

... Однако, стоит отвлечься несколько на происхождение названия городка. Не слышатся ли вам в слове Гледен, в фонетике его, немецкие мотивы? Ведь явные, казалось бы. И мне так подумалось, поскольку за века немцев в Архангельске и в Подвинье перебывало множество. Вернувшись из похода и желая «добиться правды», перерыл словари и энциклопедии, привлёк знакомую школьную «немку», но вскоре обнаружилось, что за Гледеном никакого «немецкого следа» нет, а есть самый настоящий русский, а точнее – местный,  поморский.

Оказывается, древние поморы, то есть жители нынешнего, так называемого Летнего берега Белого моря, что левее Архангельска, а также Пинежского и Терского до широты чуть севернее нынешней Кеми, делили окружающий их мир на две части – море и гору. При этом горой назывался любой, не обязательно высокий, берег, поскольку он возвышался над морем. И бывали на «горе» - на берегу – у «моря» господствующие на нём возвышенности, а где и горки и горы настоящие, на которые окрестные жители приходили «глядеть», не возвращаются ли рыбацкие шняки и карбасы с их кормильцами мужьями-сыновьями и уловом.

Так вот горки и горы эти и места на них, с которых глядели, назывались «глядень». Отсюда по простой фонематической транскрипции и Гледен. То есть, «глядень» - возвышенное место, с которого город со сторожевыми и оборонительными для него функциями должен был «глядеть», не появится ли враг или какая иная опасность для Великого Устюга.  И между прочим, если прикинуть по местности, Гледен был построен в самой важной для Устюга сторожевой и оборонительной «точке» - на западе.  И если от него «глядеть» на запад, правее будет Сухона с её Вологодчиной, а далее, в верховьях – Вологдой и Московией, с которой у поморов исторически связаны воспоминания как о колонизаторах и поработителях. Левее – река Юг, с выходами по ней на Лузу и Молому, а дальше – в край наш Вятский, который в те века был грозой Подвинья и из которого не единожды ходили «вятчане ратью» пожечь да пограбить богатый Устюг.

Вот отсюда и Гледен, а от Гледена – Троице-Гледенский монастырь.

... Лагерем в тот вечер встали буквально в ста метрах от впадения Юга в Сухону. Коля Рычков с Сашей Петровым остались “на хозяйстве”, а мы с Михаилом Смышляевым направились за продуктами в… Дымково - слободу, как у нас за Вяткой против Кирова. Вернее, у нас она, как в Устюге, поскольку название отсюда принесли. И пока шли три километра туда и три обратно по берегу Сухоны, любовались привольем необъятных лугов, деревеньками, раскиданными тут и там. И совсем уж было глаз не оторвать от панорамы Устюга по левому берегу Сухоны в блеске золоченых куполов многочисленных его храмов по набережной. И как же я жалел, что не прихватил “Nikon” и не сделал лучшие бы кадры похода!

Ночь провели “весело”. До трех утра из-за реки, из города слышалось мерное знакомое буханье ударника дважды в секунду, обрывки музыки, треск петард - то ли дискотека, то ли праздник какой.

А потом настал день, которого все ждали и который решено было весь посвятить экскурсии по городу.


“БЫСТЬ НА УСТЮЗЕ…”
О Великом Устюге, городе-музее на Севере земли русской, о роли его в развитии национальной культуры и духовности, талантах, принесших ему мировую славу, написаны десятки книг. Основанный в ХII веке выходцами из Ростова-Ярославского и Суздаля, он не раз собирал рати для далеких походов и сам не раз становился жертвой набегов татар, камских булгар, новгородцев и даже соседей-вятичей. Отсюда родом многие великие путешественники и исследователи Русского Севера, такие как Семён Дежнёв, Ерофей Хабаров, первооткрыватель Камчатки Владимир Атласов. В те времена говорили:»Без устюжан в Сибири никакому делу не бывать». Время от времени город опустошали наводнения, пожары, частые неурожаи.

Возникший в уникально удобном по географическому расположению месте у слияния двух рек, образующих третью, он всегда был не только военным форпостом, но и одним из центров православия и торговли нашего Отечества. История его настолько богата именами и датами, что нет даже смысла “надергивать” для кратких путевых очерков более значимое, ибо в истории незначимого нет. А лучше, наверно, будет рассказать, что увиделось самим и осталось в памяти.

Утром по-быстрому завтрак, погрузка, сто метров на веслах - и вот мы уже в самом центре необъятного трехречья. Слева - устье Юга, прямо - устье Сухоны, сзади - уже Северная Двина. А мы на своей махонькой алой чаечке словно в центре необъятно-огромного шара в синеве полусфер неба и воды. Берега по горизонтам темными полосками, а здесь только солнце, и только волны, и только ветер - ровный и студеный. Яхта с трудом идет под веслами навстречу течению и пенным волнам. И все это рождает впечатление чего-то сурово-мощного, торжественно-мажорного, былинно-русского, мифологически-сказочного. И думается – да, именно вот здесь, на далеком и суровом Русском Севере, и мог родиться и укрепиться в веках  русский характер и русский дух! Здесь его корни!   
 
   Поднявшись по Сухоне на километр и оставив яхту и вещи под присмотр, пошли в город. После Котельнича глаз по привычке уже ищет горы мусора с пивными бутылками, грязным хламом, рваными обутками и драными диванами. Как уж удается это устюжанам, но мусорных гор нет даже на окраинах, а на чистеньких улочках ухоженные домики с резьбой по фронтончикам в северном стиле. Тротуарчики из досок, цветы в палисадниках, баньки и поленницы дров на усадьбах.

Вы идете дальше - и районный городок становится похож уже на город, а центр с его главными офисами фирм, большими и не очень супермаркетами, ресторанчиками и кафешками, улочками и двориками, выложенными сплошь цветным камнем, чистенький и вылизанный так, что уж кажется, будто вы в Европе, где-нибудь в тихом уголочке Будапешта. Здесь никуда не хочется спешить, а все гулять бы да лизать мороженое, да вывески всякие разные читать, куда и что тебя приглашают покупать.

Здесь круглый год много туристов, и в пестрой текучей толпе можно услышать то немецкую чеканную фразу, то с “полупроглоченным” языком английскую. Да и мы, сказать по правде, “вписались в колорит”. Перед походом все четверо купили у нас на рынке широкополые шляпы “а ля дикий Запад” - от солнца, и в Устюге на нас показывали пальцами и восклицали: “Вон, гляди, - ковбои!”

Как оказалось, вчера и сегодня, оба дня, устюжане празднуют День города. Как оказалось - а мы уже забыли, - вчера была суббота,  сегодня - воскресенье, а потому на центральных улицах никакого движения машин, а все они забиты бесконечными рядами столов-лотков, которые пестрят и гнутся-ломятся от сувениров-игрушек-бижутерии. Чего тут только нет - батюшки святы! А вот чего нет, так знакомых нам пивнушек, куда забегают на “сто грамм и пончик”. Ни в центре города, ни на окраинах.  Вот чего нет, того нет. Здесь другой какой-то уровень культуры. Вроде, те же русские, но уже не свиньи…

Потом прошлись по набережной, полюбовались храмами, построенными в разные века “старанием и казною” устюжских и московских купцов себе во славу и во спасение души. Собор Михаила Архангела (1212), древнейший в Устюге. Величественный Успенский собор (1290), на строительство и украшение которого “жаловали” деньги даже цари. Собор Прокопия праведного (1495), первого Христа ради юродивого на Руси, чудотворца и покровителя Великого Устюга, прославившегося спасением города от уничтожения каменной тучей. Церковь Вознесения (1648), храм Симеона Столпника (1725). Все это - жемчужины Русского Севера, полюбоваться которыми едут со всего света.

А еще сегодня был Праздник Лошади, и на ипподроме на набережной Сухоны, устроили скачки. А еще сегодня же был фестиваль мороженого, и местные и гости, вроде нас, проезжих, лакомились им.

Из “домашних заданий” на Великий Устюг выполнить все не хватило времени. Хотели побывать в одном из храмов, побывали в главном - Прокопия Праведного и даже, примкнув к группе туристов, послушали лекцию гида-монашки о его главных иконах-святынях. Здесь уникальный по красоте и высоте многоярусный резной и золоченый иконостас. Его не дают фотографировать, но он во всем своем блеске и цвете открыт и во всех альбомах и брошюрах. Хотели побывать на единственном в стране заводе “Северная чернь”, выпускающем уникальные ювелирные изделия с гравировкой по обычному и золоченому серебру, а может, и купить что-нибудь своим в подарок. Не побывали, а посетили заводской ювелирный отдел в каком-то большом супермаркете. Витрина метр на метр. Под лазерной охраной - червленое серебро и золото: кулоны, серьги, запонки, броши. И что ни вещь - произведение искусства. Искусство поражает. А цены – добивают... Но поскольку из всякого похода обычно привожу домой на память самое характерное для этих мест, а впереди был юбилей у жены, купил за «бешеные» деньги кулон – та самая северная чернь по серебру – самый красивый на всей витрине, а Михаил Смышляев, тоже жене на юбилей, серебрянные с чернью же  серьги и кольцо.

А ещё были в гостях у...  Деда Мороза. Здесь он родился - всем россиянам пригодился. И впрямь, - как же в Устюге Великом побывать и в гости к нему не заскочить. Тем более, что всяк желающий может зайти к нему запросто. Ибо резиденция его официальная и даже единственная в России почта именно его, Деда Мороза, персональная и не по сказкам, а вполне натуральная, в центре города. Резиденция в доме на углу. В тронном зале посидели на большом, резного дерева, троне его, в котором принимает он гостей со всех волостей и весей. В гардеробной подивились обилию шуб его, реальных, не бутафорских, в которых он выезжает в Новогодние праздники в разные города.

Побывали и на почте, в рубленном из дерева-кругляка красивом домике,  стилизованном под русский сказочный манер. Внутри вдоль стен под окнами справа и слева четырнадцать (специально посчитал) огромных, диаметром больше метра... мешков, наполовину заполненных почтовыми конвертами с письмами из всех уголков России. Наполовину потому, что на дворе было лето и от года минула лишь половина. В правом от входа углу стол-тумба – метровый в высоту спил толстенного ствола, кажется, липы, на котором куча писем. Присел на липовую чурочку рядом, сделал умный вид, стал просматривать письма – для кадра на память. Когда ещё окажешься?..

А вернуться хочется, и чтобы всё снова, и неторопливо, не на бегу...


ТАЙНА ВЕЧНОЙ ЧЕРНИ
От Устюга Великого отошли поздно и встали лагерем у деревни Аристово. На ночь принял две капсулы дорогущего, купленного в Устюге,  антигриппина: несколько уж дней  температура и мутит, а болеть нельзя и некогда. Сказалась та первая ночь под дождем.

На другой день утром проснулся рано – от холода, даже лицо застыло. Это двадцать-то четвёртого июля! Закинулся-закутался, что под руку попало, выставил на волю только нос - дышать, поджался-поуютился в комочек поменьше, хороня последнее в спальнике тепло. А за палаткой, на воле, на реке – подумалось – совсем, как говорит внучка Аринка, дду-ба-чина. А ведь скоро надо вылазить, завтрак команде готовить – страх! Полежал так с минуту, вспомнил, что вчера жене кулон купил, слазил осторожно рукой в холодный кофр, достал полиэтиленовый пакетик с драгоценностью, стал разглядывать и опять любоваться. Вон она, оказывается, какая, эта чернь.

Как потом узнал, золото и серебро с чернью на Руси делали давно. Об умении русских мастеров приготовлять чернь с завистью писали немецкие историки ещё в Х веке. Ею отделывали перстни, ножи, оковы для турьих рогов, посуду,  церковные предметы. А поскольку через Великий Устюг, лежащий на большом торговом пути, провозилось и временно хранилось здесь много серебра из Сибири,  этот художественный промысел зародился и здесь и, представьте, дожил до наших дней. И теперь всякий любопытствующий знает, как эта чернь делается.

Берут серебряное изделие - пластинку, брошь или чарку и гравируют рисунок. Узор покрывают черной кашицей на воде - смесью смолотых в порошок серебра, свинца, меди, серы, поташа, буры и соли. Серебряный предмет с узором накаляют, черневая смесь, наложенная на него плавится, заполняет бороздки гравировки и припаивается к серебру. Лишее счищают, потом предмет шлифуют и остается рисунок, который уже нельзя уничтожить. Главный же секрет, который мастера хранили пуще глаза, заключался в том, как эти ингредиенты смешивать, в какой пропорции, последовательности, при какой температуре и сколько плавить.

Из немногих мастеров, владевших тайной «черни вечной прочности», известен Михаил Кошков, человек «непомерного таланта и гордости», живший в середине ХIХ века. Уже в юности он имел свою мастерскую и более полувека выполнял заказы не только местных, но и московских и петербургских богачей и даже для трёх русских императоров. Из «творческой биографии» его известен случай, когда однажды пришел к нему какой-то великий князь и спросил, не отлетит ли чернь от брошки. Кошков положил брошку на наковальню и ударил молотом. Он бил изо всех сил, а брошка только увеличивалась, и рисунок за ней увеличивался. Отдал брошку князю. Неоднократно мастера пытались споить и узнать секрет «вечной черни», но тшетно.  Вспоминают другого, более позднего, мастера Евстафия Шильниковского, который даже учился в Академии художеств у знаменитого гравера Василия Матэ, а позднее руководил артелью «Северная чернь». Он создал рисунки к пушкинским сказкам, басням Крылова, «Коньку-горбунку», получал медали и допломы на всемирных выставках в Париже и Нью-Йорке.

Процветали в Устюге и другие пусть и прикладные, но высокохудожественные промыслы. В частности, знаменитый «мороз по жести», финифть, золотая и серебряная скань, перегородчатая эмаль, производство изразцов. Устюжана же (по-местному именно с «а» на конце) создали промысел, известный под именем «шемогодской резьбы» по бересте. Славились местные и многие окрестные и севернее, по Подвинью, мастера-посудники, изготавливавшие деревянные расписные чарки, ендовы, братины, ковши, чашки, солоницы, блюда. А поскольку служила деревянная посуда недолго, требовалось её много, и на ярмарки её доставляли возами.

Уникальные по своему художественному уровню плоды народных ремёсел увидели мы в музеях по Северной Двине и потом. И о них – особый сказ, немного погодя.


“МОЖЕТ, ВЫУЧУСЬ ФЛОТОМ УПРАВЛЯТЬ…”
Однако надо было вставать готовить завтрак. Несмотря на лютый холод и ветер вдоль реки, развели костёр пожарче, приготовил плов по редкому рецепту, который команда, попробовав как-то, давно просит, - с сыром и рыбой. Не получилось - что-то забыл. Ничего, горячо – не сыро, съели, однако.

Сегодня с утра солнце и ветер. Не фордевинд, чтобы прямо в корму, косой, но крепкий, а потому большой парус не ставим, идем на одном стакселе галсом. Демьяново, Красавино, Горка, Заухтомье - красивые деревни по берегам. Выйти бы, размяться, да минуты жалко: когда еще такой халявой Бог помилует. И так вот весь день шли почти без весел - на парусе, с которым Николай с Сашей, уж как заправские мореходы, управляются.  Мы с Михаилом сегодня отдыхаем. А при безделье в голову лезут всякие мысли. В том числе и хорошие. А самая хорошая  - о том, что сегодня первый день во всей экспедиции и во всей походной жизни вообще, когда мы идем путем Петра Великого - российского государя-реформатора. Причем, мы тут первый раз идем, и скорее всего последний, а он прошел здесь... трижды - пример и фора всякому туристу.

Первый раз он шел здесь на карбасах в 1693 году совсем молодым, когда ему исполнился лишь 21 год, чтобы основать на острове Соломбала у Архангельска верфь для строительства морских судов, и сам заложил на ней первый русский корабль. Вернувшись в Петербург, сразу стал готовиться в дорогу на другой год. В поход, назначенный на весну, отобрал лучших солдат для морской гвардии. Адмиралом будущего флота назначил бывшего своего спальника, а позднее князя Федора Ромодановского, вице-адмиралом - приближенного Бутурлина, контр-адмиралом - шотландца Патрика Гордона, большую часть жизни посвятившего “русской службе”. А себе взял - это царь-то “всея великия Руси”! - звание шкипера и не велел себя иначе величать.

-По умению и знаниям своим я шкипер, не более, - говаривал на это царь Петр. - Ну да, может, выучусь флотом управлять.

Второй раз это было в мае 1694 года, когда шкипер Петр, отсалютовав Вологде из пушек, вышел на 22 карбасах под парусами на Сухону и направился в Архангельск. С радостью узнавал он берега, мимо которых проходил прошлым летом и которыми любовались мы нынешним. Под Великим Устюгом дал залп из всех орудий - леса окрестные содрогнулись. Дали и мы залп - из “Макарова”. По берегам эхо прокатилось. Все - по древнему морскому уставу.

 Третий раз проходил здесь Петр уже в 1702 году, и обо всём подробнее – впереди. Потому как слишком значимы для хозяйственно-экономического, торгового и военного могущества России стали эти его приезды на Русский Север, слишком важны и памятны для истории становления нашего государства.

Не для историков, но для любителей ее, которые интересуются прошлым государства на популярно-бытовом уровне, эти три северные «сафари» Петра связывают прежде с зарождением флота, как военного, так и торгового. Однако флот в России существовал и задолго до рождения Петра. Потому что история отечественного судостроения началась еще в первых веках нашей эры.

В ту пору славянские племена обитали на территории Восточной Европы. На своих судах они плавали по Каспийскому, Азовскому, Черному морям и выходили даже в Средиземное. Дальнейшее развитие мореплавания связано с историей Киевского государства (IХ - начало ХII веков) и Великого Новгорода (ХII – ХV века). Новгородцы плавали по Балтийскому и северным морям.

Во времена средневековья при феодальной раздробленности мореплавание пришло в упадок. Пагубное влияние оказали также и монголо-татарское нашествие и интервенция европейских соседей. В тяжелой борьбе с иностранными захватчиками, длившейся несколько столетий, Русь потеряла морские побережья на юге и западе, судостроение и мореплавание сохранились только на севере.

Однако известно, что ни одна великая нация никогда не существовала и не могла существовать в таком отдаленном от моря положении, в каком первоначально находилась Русь. И поэтому создание постоянного военного флота для империи - особая  заслуга Петра 1. В последствии он написал уже в предисловии к Морскому уставу:»Была убо Россия в... оные времена довольно мужественна и храбра, но не довольно вооружена... И как политическая пословица сказует о государех, морского флота не имущих, что токмо одну руку имеют, а имеющие и флот, обе».

Несмотря на то, что допетровская Русь не имела регулярного военного флота, богатый опыт строения военных, а также крупных и малых судов и иных плавсредств, пригодных для перевозки грузов по рекам и озерам внутри страны  к концу ХVII века уже был. К этому времени на севере поморы и двинские умельцы строили уже небольшие морские промысловые суда. И эта жизненно важная необходимость для России иметь свой регулярный морской флот для обороны и торговли счастливо совпала с главным увлечением юного государя.

Еще 14-летним мальчиком царь играл старыми отцовскими моделями судов, хранившихся в Оружейной палате. Но поводом уже к постройке их послужила находка им в старом амбаре небольшого разъездного ботика, впоследствии получившего всемирную известность под названием «дедушка русского флота». Первым наставником Петра 1 по части кораблестроения был голландец Франц Федорович Тимерман, а также столяр голландец Карштен Брант, который отремонтировал ботик, поставил на него мачту с парусом и ходил с юным Петром по узкой Яузе, а потом на Переяславском озере.

Увлечение водной стихией с годами переросло в страсть к морскому делу. «Несколько лет исполнял я свою охоту  на озере Переяславском, - писал впоследствии  Петр. – Наконец оно стало для меня тесно… Тогда я решился видеть прямо море и просить позволения у матери съездить к Архангельску».
О том, как всё происходило позднее, - впереди, немного погодя.
 

РУСЬ УХОДЯЩАЯ
В походе, когда вы предоставлены воле капризной бабы-судьбы, всегда пусть за маленькие даже удовольствия приходится платить дорогой монетой. День красивого полета от деревни Красавино по волнам под солнцем и парусом да при попутке вдохновил на “подвиг”: решили идти ночью, благо на макушке лета они коротки. И надо же случиться такой подлянке, что в самую темь ветер резко сменился на встречный, хлынул, откуда ни взявшись, ливень, и ничего не оставалось, как чалиться. 

На высоком берегу  необъятные и голые, продуваемые ветром луга.  Палатку ставить, - вымокнет все. Михаил ушел на яхту, устроился на палубе на вещах под полиэтиленом. А мы с Колей Рычковым и Сашей Петровым попытались все же развести костер, но заливает - и бросили затею. Наломав в кустах ивовых веток, они вдвоем устроились  прямо на земле, не успевшей намокнуть, под полиэтиленом, а я лег на коврик в уютную низиночку под открытое небо, с которого лило, прямо под дождь: испытать новый, к походу сшитый, костюм из ткани-гидроизолятора. Когда ночь кончилась, а вместе с ней и дождь, Николай, Михаил и Саша поднялись сухими. А я в своей уютной низинке на коврике проснулся…  в большой луже, натуральной луже дождевой воды, мокрый от подмышек до пяток в сапогах. Но это ничего. Для водника - турминимум. А за рекламу обидно: ткань испытаний не прошла.

Добравшись до песков, причалили на завтрак, с трудом развели на сырых дровах костер, доели вчерашний неудавшийся плов, зато напились горячего чая. Денек между тем распогоживался. Ветер был встречный, но не сильный. В рваных тучах, гонимых на юг, все чаще проглядывало радостное солнце, и жизнь уж не казалась такой мрачной. Освежившись чайком горячим, люд корабельный повеселел, и пошли воспоминания о вчерашнем – городе который уже позади. Устюг Великий - город-музей, один из центров культуры и духовности, остался в памяти хранителем истории освоения Русского Севера. А еще – следами времен относительно совсем не давних.

На брусчатой набережной, в самом центре, против храмов, полюбоваться которыми и помолиться едут сюда из дальних краев, красуется над Сухоной большой щит, сварной и капитальный, на котором броско:»Вода в реке отравлена. Купание запрещено!» После этих слов страшно плыть по такой воде и готовитm на ней пищу.

Чуть поодаль, у речного вокзала, в хилом ивняке стоит … земляк наш! - Сергей Миронович Киров. Статуй раза в четыре пониже, чем у ЦУМа у нас в областном центре. И в той же позе, но скособенился, как Пизанская башня, и вот-вот упадет – матушка! - и ткнется рукой партийного вождя, простертой, как было у всех, в никуда, - в кучу строительного хлама. Видно, политическим ветром занесло, - когда Лальскую землю в советское время присоединяли к Вологодчине.

Еще чуть поодаль, уже в центре Устюга, в сквере среди голубых елей, памятник великому Семену Дежневу и всем первопроходцам и открывателям Севера – героям, известным всему миру! Имена и фамилии их, ставших символами былинно-героического прошлого Земли Русской, когда-то отлитые в бронзе, и сиявшие этой бронзой с широкой каменной стены поодаль, содраны, сданы в «цветмет» и пропиты. И, похоже, в знак благодарности за принесенный тем самым доход местный ликеро-водочный завод взялся восстанавливать историческую память серийными наклейками на бутылки с водкой «Великоустюгские первопроходцы». Другого способа напомнить современникам об их великих предках не нашли.

Все это - следы вырождения или духовной гангрены нации.  И чем дальше на север по реке, тем острее боль при их созерцании.

Вот Котлас. На подходе к нему мы увидели первые за два года катера, небольшие, портовые, - видать, на самые необходимые хозяйственные нужды: гравия намыть да бакена переставить. К берегу под городом причалить невозможно. Все дно Двины завалено топляками, тросами, битыми бутылками, прочим хламом. Рыжая пена волдырями-пузырями покрыла полтора десятка метров мелководья, и в этой химической помойке, сотворенной Сыктывкарским целлюлозно-бумажным комбинатом, два спиннингиста блеснят щук-мутантов, которые ночью светятся от фосфора.

Причалили кой-как, вышли, приготовили на этом промышленном сбросе комбината ведро борща с мясом и майонезом – первый хороший обед за двое суток, поели и… - остались живы. Пока Николай с Сашей Петровым сидели «на хозяйстве», сходили с Михаилом на вокзал, посмотреть поезда в обратную дорогу. К удивлению, поездов здесь – во все концы России. Сел в Котласе и вышел по желанию: Москва, Санкт-Петербург, Новороссийск, Симферополь… Не хочешь к морю Черному, пожалуйста – к Белому, к океану Ледовитому. Поездов туда еще больше.


«ТАКО Ж ПОМЁТУ В РЕКИ НЕ БРОСАТЬ...»
День следующий выдался будто в утешение за сырость и холод в предыдущем. Не сказать, чтобы так уж было жарко, но тепло и солнечно. А потом пришёл вечер, такой тихий-поэтический, что команда разленилась-разнежилась. Солнце, всё ниже склоняясь к воде, слепит, и как ни надвигай на брови шляпу, никула глазам не деться от широкой, в полреки, блистающей дорожки. Народ придумал загорать. Саша Петров, самый из нас чёрный, разделся до плавок, устроился-улёгся на носовой палубе, а Михаил, упорно работая веслом, принялся поругивать его, но тоже вято так, за «халтуру» и вдохновлять:”Чо разлёгся? Греби давай, конь германский». А Саша, тоже вяло так «отбояривается»: мол, если не загорать так зачем сюда и ехать было. И опять на судне тишина, и из соснового бора слева и широких лугов впереди разливается по реке густой сухой запах смолы и разнотравья.

Кстати, за этим бором и причалили, место удобное, встали лагерем. Приготовил команде рожки с мясом и чай. Спать легли в сухое тепло, а на ночь надел ещё новые вязаные носочки, подаренные на день рождения. Хорошо, когда сух и сыт.

Котлас остался позади. Теперь он у нас – перевалочная база и последний на маршруте крупный город до Архангельска. Между ними – почти 600 километров, на которых всякий мало-мальский хуторок, заимка ли охотничья, всякий даже метр безлюдно-неприютных пространств по берегам – сама история, и память о ней еще жива у многих.

Вот старичок Михин, наш новый знакомый из окрестной деревни Печорино. В болотных, выпачканых глиной сапогах, рваной куртке, с синим от студеного ветра лицом, ловит удочкой ершей «для кошки» и рассказывает о здешнем житье. До перестойки в местной округе было четыре сельсовета, - остался один. Ни людей, ни властей. Народу жило много и кормились заготовкой дров для пароходов, ходивших по Двине. А названия какие! – «Гоголь», «Пушкин», «Ломоносов», «Желябов», «Добролюбов», «Фрунзе», «Карл Маркс». И пристани были километров через 20.

Теперь – никого и ничего, а вся река  во власти «отдыхающих», которых где-то там, в далеких городах, кто-то еще называет браконьерами. А у них будто дачные дома по берегам, японские «Меркурии» да «Ямахи» в сенцах, а то и целые катера с неводами устало покачиваются с утра до вечера под берегом. Но придет ночь, и лучше с дождем, и чтобы ни зги, и чтобы шипело и булькало кругом! Тогда ты, турист-идеалист, прибывший «за туманом и за запахом тайги», глаз ты в своей дырявой палатке до утра не сомкнешь. Тогда по всей реке вверх и вниз, сколько сквозь шум дождя из тьмы слух твой ни выловит, - мощно-крутой и спокойно-уверенный рокот моторов-двигателей. Это для тебя, ур-род, непогода, а для нас, парней реальных, путина. А если путина выпала клёвая и баксы косяком в невод идут, клювом-то не щёлкай, а черпай их, черпай! Делай навар, как учил дедушка Карл, - на своё «светлое завтра»…

Такие вот нынче времена на Двине.

И вспомнились в связи с этим, между прочим, те «зелёные» указы Петра I, с помощью которых великий государь уже тогда пытался бороться с экологическими проблемами в необъятной своей матушке-России. В июле 1722 года он шлёт Московскому Обер-Полицмейстеру Грекову Высочайшую Инструкцию, которому «по силе изображённых в ней пунктов поступать надлежит». Так вот, в параграфе 20 сего документа говорится дословно следующее:

«Тако ж помёту на реки из дворов своих не возить и в реки бросать не велеть, понеже оттого такими помётами реки засариваются, от чего по рекам не токмо судам проход несвободно, но и людям вред чинится; для чего хозяевам, не токмо служителям своим, чтоб выше показанных помётов и сору в реки не возили, запрещать им приказывали б. А ежели кто впредь будут на реки всякий сор и помёт, какого б звания ни был, возить и метать, и с сим помётом поиманы будут... чинить наказание, бить батоги».

То-то насмотрелся, видно, царь на сор да помёт по берегам Сухоны и Северной Двины, когда трижды прощёл по ним в юности от Вологды до моря Белого. Поглядел бы, что сейчас творится. Потому, наверно, что власти нынешние указание его «бить батоги» за срач по берегам не выполняют...

 И то ли от того, что мысли клубком, то ли от чая на ночь крепкого, а что-то сон всё не шёл и думы всякие по истории мечутся. Вот идём ведь, однако, путём Петра Великого – трижды плавал тут российский флот закладывать. Своя политика была. А потом цари-государи всякие, а потом – советская власть и колхозы. Сколько тут бурь отшумело всяких – ни умом, ни пером не объять. И как совершенно точно сказал земляк наш, знакомый мой коллега-писатель Владимир Крупин:»О чём не написано, того нет». И впрямь! Что мы можем знать о прошлом, если о нём не написано. И о чём узнают будущие поколения о своём прошлом – нашем настоящем – из наших нынешних газет, где об этом «написано». Немного чего и не лучшее, если по газетам судить, опять накупленным в Устюге и Котласе. Но когда листал их сегодня на ходу, посреди реки, пухлые и не очень, чтобы «от жизни не  отстать», впечатления, что «догоняешь» не складывается. Потому как истинной жизни в них нет, а есть только «мелкие брызги» ее на потребу примитивному спросу.

 Вот «Уездные новости» из Великого Устюга. Кроме телепрограммы - разное чтиво. Турист из Набережных Челнов умер, поднимаясь на колокольню Успенского собора – сердце не выдержало нагрузки. Психобольной поджёг детский сад и ещё четыре дома – под сорок семей осталось без крова. Милиция ищет 16 устюжан, пропавших без вести. За полгода в области (Вологодской) обнаружено 300 фальшивых тысячных и пятитысячных купюр и утонуло 70 человек. Из «деловой» хроники – на какой-то улице красят забор, на другой ведут ямочный ремонт проезжей части да какое-то предприятие объезжает магазины, собирает ненужные коробки, бутылки, прочую тару, другой хлам,  прессует в тюки и увозит на переработку. Другой жизни в Устюге будто бы нет.

 «Двинская правда» в Котласе. На первой полосе – здоровенный снимок бардака в квартире и много-много «жиденьких сопелек» о том, что долго после пожара не ремонтирую крышу. Несколько полос телепрограммы. Одна, целая(!), - как выбрать помаду. Потом мелкие разные заметки. Лесовоз сбил насмерть велосипедиста. Где-то отметили день деревни с пляской, пьянкой и выездом милиции. Вот призыв помочь всем миром собрать в школу детей из нищих семей (это в двадцать-то первом веке!), а рядом – пространный иллюстрированный репортаж о... городских бегах женщин в туфлях на высоких каблуках. На одном из снимков -  сама мэр Котласа, как лань – в красивом полёте над асфальтом и в туфлях ну на о-очень высоких шпильках. А ниже кто-то ругает дворников, что не косят траву и город зарос лебедой и репьём. И на всём этом фоне совсем тонет едва ли не единственное деловое сообщение о создании городского молодёжного парламента - «игрушки» на час местным вундеркиндам – в демократию поиграть.

И так вот - из номера в номер. И можно представить себе, какими увидимся мы нашим потомкам через пару веков. Поймут, почему мы вырождались и вымирали, как этнос...



В ВЕКАХ СТОЯЛА КОМАРИЦА
Всякий знающий эти места советовал нам перед походом обязательно посетить Николаевскую церковь в Комарице, «которую вы ни за что не проедёте». И когда за много ещё километров показалась она на высоком левом берегу у самого обрыва, я вспомнил рассказ об истории ее того старичка Михина из деревни Печорино.

Оказывается, давно это было, в самом начале ХVI  века, когда торговый путь по Северной Двине только зарождался. И однажды очень богатый то ли вологодский, то ли вятский наш купец по фамилии Комаров шел здесь с товаром к морю Белому. А выдалась в тот год дружная весна после снежной зимы, половодье по правым берегам разлилось до горизонта, будто море, и случилась ночью буря, страшная и с ливнем. И стало комаровские карбасы с товаром и самого Комарова так трепать, что уж ни товаров этих, ни богатства дома, ни имени и славы, которыми в миру «пупился», не стало ему жаль, - а только бы остаться живу. И принялся он Бога молить во спасение и на купецкий манер со Христом торговаться. Мол, если ты, «святый Боже», помилуешь к утру благодатью на берег твердый в целости выбраться, так, мол, где нога моя купеческая ступит, тут и храм возведу во славу тебе и капиталов «на красу» не пожалею, - слово твердое! 

В те поры Владыко наш небесный таким словам еще верил, да и цена ему подошла, ну и сторговались. Помиловал он купца Комарова.  А купцы тогда, предприниматели, по-нашему, слово свое тоже держали. И не пожалел купец Комаров капиталов и возвел на берегу такой храм, что сколь веков минуло, а мы в двадцать первом, 27 июля как вошли, да как по двум его этажам полазили, так с разинутыми от восхищенья ртами на волю и выбрались. Потому как ничего до этого подобного ни в одном еще походе в храмах не видали.

Церковь двухэтажная. На первом – большие залы под сводами. Иконостас, полы, - все содрано-раскопано. На втором по стенам, в самое небо уходящим, роспись по штукатурке – фрески на библейские сюжеты, копии, как потом выяснилось, работ земляка нашего, вятского художника В. Васнецова.. Письмо тончайщее, искуснейшее, краски сочные, будто вчера нанесены, хотя, конечно немного потускнели, так ведь оно сколько веков минуло! И давно бы фрескам этим разграбленным быть, да как разграбить… штукатурку?!

Ну и богат же, видно, был купец Комаров, если храм двухэтажный возвел с фресками красоты такой, что всякие там итальянцы и голландцы отдыхают! И перепугался же, видно, в ту ночь! А за то, что слово свое сдержал, Господь его славой на века помиловал, а край здешний - богатством. До сих пор купца Комарова помнят, а вокруг храма вскоре начали строиться. Образовалось большое село – центр пяти волостей, все жители которых называли себя комаричанами. И славились эти комаричане по всей Северной Двине от Архангельска до Устюга Великого земледелием, скотоводством, а еще судостроением. Продавали во все концы здешнего северного края много хлеба, мяса и промысловых судов: лодок-шитиков, обласов, дощаников и насад для перевозки товаров по Двине.

Жизнь кипела – трудовая, людная, торговая. А теперь места эти пустынны. И живет возле храма на речном берегу, и  то выезжая сюда лишь на лето, единственный хранитель его не по должности, а по зову души Евгений Александрович Щукин, собиратель документов об истории родного ему края, двинском купечестве и Комарицкой жемчужине. Честь ему за это и хвала!

Побывав у него и дальше в путь пустившись, я совершенно не мог предполагать, что связь наша с Евгением Александровичем неожиданным образом продолжится. По прошествии трёх с лишним лет (!) со дня нашей с ним встречи вдруг получаю от него из Котласа пухленький конверт, а в нём письмо и две страницы газеты «Вечерний Котлас» за 6 марта 2009 года. На них статья «Уникальная находка. История одного произведения древнерусской живописи ХV века» с четырьмя фотографиями. Автор ее заместитель председателя КИПОДК «Северное трёхречье» А. Хрусталев открывает многие интересные факты из истории этого удивительного по красоте белокаменного храма, построенного в стиле «тотемского барокко».

Оказывается, ещё в 1966 году экспедиция Государственного русского музея при обследовании церквей Котласского района обнаружила здесь, в Николаевской церкви, икону «Чудо Архангела Михаила в Хонех». Нашли её под толстым слоем грязи и птичьего помёта. Тонкий грунт был сильно разрушен, имелись многочисленные вздутия левкаса. Написана она на трёх липовых досках, что для икон Севера нехарактерно – писали в основном на сосновых и еловых. Реставраторы восстанавливали её четыре года, устранили несколько слоёв позднего письма, и труд их дал поразительные результаты. По оценкам специалистов, икона оказалась  едва ли не самой древней из известных русских икон.

Написана она по сюжету одного из чудес Архангела Михаила. По ранневизантийскому «Сказанию о чуде», в малоазийской области Фригия находился храм Архангела Михаила, при котором с детства жил отшельник Архипп. Язычники решили уничтожить храм, соединив две реки в одно русло и направив воду на церковь. Однако все девять дней, пока велись работы, Архипп страстно молился, и когда «сокрушающий скалы» поток уже пошёл на храм, с небес появился Архистратиг Михаил и ударом жезла открыл в горе расселину, поглотившую воду. Именно этот момент рассечения и изображён на иконе, а в нижней её части надпись, в которой подробно излагается содержание «чуда».

Иконографию сюжета историки относят к ХIII веку, хотя культ Архангела Михаила, как известно, был распространён на Руси уже в ХI  столетии. Предполагают, что написана икона была где-то на Северной Двине, и это в очередной раз подтверждает, что уже в ХV веке здесь, на Севере создавались шедевры древнерусской живописи. Сейчас икона находится в запаснике Русского музея.

Такие вот интереснейшие факты открываются по Двине-матушке.



ГОСТЕЙ – СО ВСЕХ ВОЛОСТЕЙ
Нынешний этап общего маршрута выгодно отличался тем, что не надо было печалиться о запасах продутов питания. По всему берегу Двины от самого Котласа до Архангельска идёт республиканская автотрасса, «населёнки» хватает, и наверно впервые за годы походов нынче была даже роскошь выбора, где причалить и какой магазин осчастливить своим визитом. На сленге туристов подобные выходы называются «радиальными», и прелесть их далеко не только в том, чтобы «размяться-затариться», но заодним, чаще единственно  из любопытства – мир посмотреть. Потому как хоть и не за тридевять земель и не в тридесятое царство забрался, а любой городок небольшой или посёлок, сельцо, деревушка иная в три дома всегда несут прелесть новизны. А поскольку изначально была цель написать об экспедиции книгу, эти самые «радиальные выходы» носили характер исключительно творческий. Один такой, особым ничем не примечательный, имел место 28 июля.

С раннего утра что-то непогодилось. То встречный прямой, то чуть боковой хоть и не холодный ветер, волна и пустынность берегов к курортному лиризму не располагали. Идём в основном «на руках», лопатим, как галерники, в фарватере. Справа и слева до берегов воды почти по километру. Синие волны с редкими барашками, и «отдохнуть» не на чем глазу. Впрочем, маленькое вон развлечение – под низким правым берегом, далеко, байдарка-тройка, мерно взмахиваются с просверками-звёздочками отражённого солнца вёсла. Настырные ребята – вверх идут, однако, встречь течению под бережком крадутся. Слева, под крутым красноглинистым берегом, катерок устало на волне качается – на широкой палубе гора сетей. Значит, где-то рядом деревня. Да, кстати, вон она, на взгорье, и тропка от воды белой ниточкой по зелени. Ниже и левее, близко к воде – две одинаковые, должно быть, баньки. Очень живописный, между прочим, вид. Поглядели в карту – всего вероятнее (а наверняка не знаешь никогда), это Новая Канза. Дайте-ка выйдем. 

Пока до берега добрались да по длинному склону поднялись, перекатило уж за полдень. Деревенька оказалась, однако, немала. Пусть и одна улица, а дома-то в два ряда какие крепкие да справные. Многие с резными наличниками и балкончиками по фронтонам.  И вся она вместе с палисадниками, поленницами дров, заборами, оградами и даже «журавлями» у колодцев буквально утонула в... малине. И мы в этой малине, стоило лишь несколько шагов по едва угадываемой улице сделать, тоже утонули и даже друг друга потеряли в этих джунглях, потому как кругом был один сплошной, высокий, густой малинник со спелым урожаем, и ягоды чуть не по теннисному шарику в рот тебе просятся, налившись и висеть истомившись. Мы, конечно, обо всём забыли, накинулись на это богатство природы и давай эту малину горстями пить. Видал я в своей жизни малинники, бирал корзины «с места не сходя», но чтобы такая и столько!..

«Спасли» нас... ребята. Шумная разновозрастная стайка их, перепинывая баскетбольный мяч, двигалась навстречу нам, направляясь к реке. Встретились, разговорились. Весёлые мальчишки лет десяти-пятнадцати. Красиво, не «по-деревенски», одетые, в разноцветных летних кепочках и пёстрых кроссовках. Оказывается, отдыхают здесь – приехали на лето кто к дедушкам-бабушкам, а кто и с родителями в свои, теперь дачные, дома из Северодвинска, Котласа и даже Вологды. Летом здесь, конечно, раздолье: река - с рыбой, тайга – с грибами-ягодами, небо – с журавлями, вечера – со сверчками.

И ещё одна встреча была интересная – с Риммой Ильиничной Цыгановой из самого крайнего от реки и наверно самого красивого в деревне дома, доставшегося ей ещё от деда. Мы застали её у себя в огородце, когда уже возвращались на яхту, и, конечно, остановились полюбоваться её домом и обилием цветов вокруг, за которые от нас хозяйке были особые комплименты и восхищения.

Римма Ильинична живёт в Северодвинске, но считается здесь, в деревне, единственной «местной». Потому что приезжает сюда в конце апреля и живёт до конца сентября. Картошку и все овощи растит «себе и детям на три семьи», а что цветов «море», так это для души. Бойко рассказывая о деревенской своей жизни, Римма Ильинична невольно привлекает своей жизнерадостностью и вполне ироничными взглядами на происходящее. И дважды удивила нас. Сначала тем, что всю жизнь проработала в Архангельске... электриком в военной радиочасти. А потом тем, что завтра «сюда понаедет народу, и вся Канза будет петь и плясать ходуном», поскольку ей завтра... 70 лет. Сначала подумалось, что она шутит и что на этом месте уже пора смеяться, а она расхохоталась сама и стала уверять, что врать ей уж не в возраст и что это правда. А мы ее стали опять разглядывать, восхищаться ею и «серьёзно уверять», что так вот – вот так – в природе не бывает...

Такими вот встречами с прекрасными, по-своему замечательными людьми и полны эти наши «радиальные выходы». И потом они долго украшают твои путевые воспоминания.    



“КРЕЩАЕТСЯ РАБ БОЖИЙ…”
От Комарицы до Красноборска, второго на нашем маршруте райцентра, два дня пути. И в эти два дня терпению нашему пришел конец. Ледяной, пронизывающий до костей Nord  с издевательски-нежным названием левентик, в переводе с морского - северный в нос, высокая встречная волна и болтанка, километры пешего хода по берегу бурлаками с яхтой на фале, страшный герпес у половины экипажа и насморк у всех от простуды - все это за две недели достало. И когда подошли к Красноборску, в котором удобно закончить этап, решили сниматься с маршрута - почти на неделю раньше намеченного. А в утешение судьба преподнесла удовольствие редкое.

Причалив к берегу у Красноборска, пошли в поселок. Слева - дома окраинной улицы, справа - кладбище. А при нем церковь. Открыта. Вошли - и (вот же счастье!) настоятель-батюшка отец Валентин начинает обряд крещения. Да какой! Сразу шесть или семь мам стоят в рядочек с младенцами на руках, и только у одной рядом девочка лет пяти, - такой ангелочек! - щечки аленькие, светло-соломенные букольки в завитушечках.

Млея от подвалившего счастья и опасаясь быть изгнанным, достаю “Nikon” и, улучив минуту, спрашиваю у батюшки, можно ли снимать, а он отвечает: ”Попробуйте”.

Обряд начался. Младенцы - кому годик, кому два - над купелью ведут себя по-разному. Отец Валентин омывает каждому головку святой водой, и безгрешные пока маленькие рабёнки Божии кто помалкивает испуганно, кто на всю церковь верещит. А батюшка приговаривает нежно всякому нужные по канонам обряда слова и надевает на шейки алюминиевые крестики на льняных шнурочках - от церкви. И теперь у меня целая пленка поистине библейских сюжетов.

Пока идет треба, мы с Михаилом Смышляевым беседуем в сторонке с матушкой Татьяной, удивляемся молодости ее и ее супруга. Оказывается, отцу Валентину всего 38 лет, а он уже 13 лет здесь настоятелем. У них уже восемь детей - рекорд по всей Архангельской епархии. А еще рассказывает она удивительную историю об этой Троицкой церкви. В 1937 году, в пору “воинствующего атеизма”, когда христианские святыни громили, пришли коммунисты церковь взрывать. А алтарница бабка Варвара с настоятелем отцом Николаем заперлись и не выходит, говорят: ”Взрывайте вместе с нами, антихристы”. И приходская  “двадцатка” встала вокруг храма и сказала тоже: ”Взрывайте”. Не поднялась, однако, рука у “антихристов”, не стали в тот день церковь взрывать, перенесли взрыв на завтра. Настоятеля вынудили выйти, а бабка Варвара как заперлась, так семь лет из храма и не выходила. А кормили ее всем селом по ночам, подавая пищу в окошко. Так и уцелела Троицкая церковь в пору мракобесия, одна из немногих. А человек, который перед взрывом сбрасывал с храма колокола, как отец Валентин рассказывал, шёл потом мимо, упал в колодец и убился.

В память об алтарнице Варваре в парке Победы, на высоком берегу Северной Двины, рядом с памятником красноборцам, погибшим в Великой Отечественной войне, установлен большой крест с чеканенным по бронзе барельефом спасительницы Варвары.

Вот ведь есть какие герои на Руси!

Ещё примечательно! Эта Троицкая церковь одна из старейших в Архангельской епархии. Построена, освящена и открыта в 1812 году – в год нашествия на Россию Наполеона. Даже иконостас, поражающий всякого резьбой, росписью и отделкой, с той поры сохранился. Здесь много редких икон, но особо ценные две – с Афонской горы: Пантелеимона целителя и святого мученика Иоанна воина, привезённые сюда в 1884 году. Поставили перед ними свечки и просили святых Бога молить за здравие родных и близких.

 Богатство храма привлекает воров. В 2002 году церковь обокрали, унесли 13 редких икон.

За разговорами с матушкой Татьяной и осмотром храма крещение закончилось, и когда отец Валентин выполнил формальности с документами и мамы с детьми удалились, подошли к нему побеседовать, попросились подняться на колокольню. Отец Валентин попросил матушку сходить за ключом и позвать «Ванечку». Матушка ушла, через минуту вернулась с сыном Ванечкой лет семи, и отец Валентин рассказал, что из всех детей Ванечка самый главный у него помощник в церковных требах и на Пасху, и в другие святые дни больше всех и старательнее звонит в колокола.

А потом Отец Валентин отпер замок на двери в чуланчик слева от главного входа с улицы и повёл нас по крутой и узкой лестнице под купол, на колокольню. На колокольне, небольшой площадке с высокими арочными проёмами вместо окон, он с гордостью показал нам четыре колокола с языками и свисающими с них верёвками и рассказал, что по церковным праздникам, когда это можно, он разрешает бывать здесь и даже звонить в колокола всем желающим прихожанам. И никогда такого не было, чтобы эту возможность кто-то из молодёжи «пускал на баловство». А чаще звонит «вот мой дружочек Ванечка», - погладил он сына по русой головке, и я попросил его взять в ручки верёвки от колоколов и попозировать для снимка. А ещё мы любовались видом райцентра, который отсюда с высоты колокольни открывается совершенно изумительный.

А потом мы спустились и при прощании с отцом Валентином обещали через год вернуться в Красноборск и вновь наведаться в гости, уже с подарками.



ПРОКОПИЙ ПРАВЕДНЫЙ

 Ночевали рядом с храмом, в доме через овражек, у наших новых знакомых, супругов Владимира Павловича и Валентины Петровны Чирковых. Хозяин работает в Красноборской школе учителем технологии, хозяйка на пенсии. Они любезно согласились принять на хранение наше судно и часть снаряжения до будущего лета, приютили на ночлег, истопили для нас баню. И то ли близость храма было тому причиной, то ли посещение его произвело на  нас такое глубокое впечатление, только вечером за ужином разговоры были всё больше о вере. В православие. В исцеление методами, далёкими от традиционной медицины. И повод к тому пришёлся очень кстати.

Оказывается, по рассказам хозяев, именно здесь, по ту сторону Двины,  прямо напротив Красноборска, стоит только перебраться на пароме на другой берег и проехать или пройти пешком километров двенадцать, попадёшь в деревню Середовину, что за Белой Слудой, где живёт известная теперь на всём Русском Севере бабка-целительница Вера Алексеевна Зашихина. И паломничество к ней круглый год, а в погожие дни лета – очереди. Диагностирует «руками по карме», лечит, как все подобные «бабки», травами да советами. Принимает во все дни недели, кроме среды и пятницы. За лечение денег не берёт, поскольку считает, что этот дар её - от Бога и его крест ей и благословение на земную стезю, а потому на этом «наживаться грех». За приём и лечение берёт длинными свечками, хлебом, чаем, сахаром и пряниками. Что же касается мастерства её как лекарихи, так тут уж хозяйка наша Валентина Петровна демонстрирует «вещественное доказательство». Показывает глаз свой правый с несколько искажённым рисунком век, и рассказывает, как бабка Зашихина зрение вернула ей за несколько сеансов. И столько других подобных чудес (без кавычек) наповедывали про эту целительницу, что у каждого из нас поневоле нашлась «хворь», с которой бы к этой бабке пожаловать. Да тем уж неладно, что времени не было, и завтра уже собирались домой. Только телефон её записали – мало ли, жизнь-то, она вон иной раз как обернётся...

А мы в свою очередь рассказали Чирковым о самом ярком нынче из маршрута – о посещении Великого Устюга и храма особо почитаемого здесь Прокопия Праведного и почему он назван его именем.

 Оказывается, по словам той экскурсовода-монашки, родился будущий святой Прокопий, Христа ради юродивый, аж в конце ХIII века. Воспитан был в великом богатстве и в вере, между прочим, католической. По достижении совершенных лет приплыл со своей дружиной в Новгород для торговли, так как был купцом. Пленившись благолепием храмов и набожностью русского народа, принял православие и... удалился в обитель.  Став иноком, раздал всё свое имение нищим, неимущим и в монастырь «на устроение». Избегая похвал, удалился в Великий Устюг и взял на себя подвиг юродства – один из труднейших и великих в христианском благочестии.

Отдав всего себя Богу и приняв вид безумца, он летом и зимой ходил по городу в ветхом рубище и дырявых сапогах, все ночи молился на церковной паперти Успенского собора за жителей Устюга и получил от Господа дар прозорливости. Увидев однажды шедшую в храм со своими родителями трёхлетнюю девочку Марию, он поклонился ей в ноги и прорёк:»Вот идёт мать великого Стефана, епископа и учителя Пермского». В истинности прозорливости Прокопия Праведного можно увериться, сравнив годы рождения и подвижнических трудов Стефана Пермского с годами юности матери его, той самой тогда трёхлетней девочки Марии.

Главным же подвигом Прокопия Праведного считают молитвенное спасение им Великого Устюга в 1290 году от каменной тучи, которая миновала город и разразилась раскалёнными камнями в 20 верстах от него в местечке Котовалово, где потом поставили в честь этого часовню.

Погребли Прокопия на берегу Сухоны возле Успенского собора, где он при жизни обычно сиживал на камне, а к лику святых причислили в 1547 году на проходившем в Москве святейшем соборе.

И когда открываешь всё это, невольная догадка рождается вдруг. О Христе юродивый Прокопий Праведный, спасший Устюг и жителей его,  великомученица алтарница Варвара, спасшая  Божий храм от поругания, бессеребренница бабушка Вера Зашихина, несущая крест Божий исцеления людей за кусок хлеба насущного, – не знамения ли это через века и годы святости служения вере Господней, не примеры ли преемственности истин духа Православия?


РОДИНА ПРЕДКОВ
Удивительно, что эта  связь времён была и остаётся по сию пору не только  «в плане» образном, на уровне духовном, а «в плоскости»... почти утилитарной - административно-демографической. Оказывается, даже собственной фамилией, той, которую всю жизнь ношу, живя в веке двадцатом, а теперь уж в двадцать первом, я обязан... Ивану Грозному. Как обязаны ему такой фамилией два мои брата, два мои сына. А также наши жёны, дочери, племянницы и внучка, на сегодня пока единственная, у которых наша фамилия пока своя, а в своё время, дай то Бог, станет «девичьей».

И это утверждение совсем не образный плод больного воображения, а самый натуральный плод огромного демографического древа, уходящего корнями в историю на глубину почти пяти веков! И обнаружил я этот плод уже на первом году экспедиции, то есть в прошлом, 2005-м, в процессе сбора материала по маршруту. И чтобы представить его во всей «исторической красе», позволю себе несколько слов о поре, предшествовавшей нашему «фамильному прародителю».

Известно, что активное заселение пока ещё не наших, а пустынных берегов Белого моря и впадавших в него рек: Онеги, Северной Двины, Мезени началось от «господина Великого Новгорода» ещё в ХI – ХII веках, когда отважные промышленники и воины-мореходы начали простирать сюда власть своей республики и весь край этот и даже острова Соловецкие считались одной из его «пятин». В эти труднодоступные области Крайнего Севера, под защиту непроходимых дебрей, бесчисленных озер и трясин народ уходил от боярской и княжеской кабалы. Позднее здесь же укрывались от Батыева нашествия с его конницей, не способной пробиться сквозь северные леса, где её к тому же было нечем кормить. Третий огромные нахлын сюда русского народа был в последней четверти ХVII – начале ХVIII веков, уже при царях Алексее Михайловиче и его сыне Петре.

Эта новгородская колонизация с запада, достигнув широкой и могучей Северной Двины, простиралась и дальше, на восток, в страну Коми и на Урал. Но немалой частью продолжалась и в южном направлении, то есть в край Вятский, как более, во-первых, удалённый, глухой и менее тронутый в хозяйственном освоении, а, во-вторых, для жизни менее суровый.

Именно во время этих волн колонизации, к тому же подстёгнутой устроенной Иваном Грозным переписи тяглового населения для обложения его данью, в наших нынешних местах и появилось много выходцев с Северной Двины и рек её бассейна: Ваги, Вохмы, Вычегды, Сысолы,  из городов Вологды и Устюга, спасавшихся от участи попасть в списки ревизских душ.

Что же касается древних прародителей нашего рода Вылегжаниных, то, по материалам истории судя, они  были выжаты и изгнаны обстоятельствами с берегов речки Виледи – притока Вычегды, которая в свою очередь является  притоком Северной Двины с устьем под Котласом. Они спустились по Виледи и по Вычегде до Двины, поднялись по ней до устья Юга и по нему - до Осиновского Волока, преодолели его, спустились по Моломе до её тогдашнего устья у села Юрьева, о котором я рассказывал ранее, повернули налево, прошли чуть вверх по Вятке и сначала осели на месте нынешнего села Истобенска. Но не долго задержались здесь, ушли южнее, в глубь лесов и основали на речке Сингиревке «на колодцах» селение Шалегово – с 1602 года село в нынешнем Оричевском районе. Позднее, уже в 1689 году недалеко от Шелегова возникло село Пустоши, основанное переселенцами же с Белого моря, которое называлось тогда Архангельское, в XVIII веке оно было уже центром Истобенской волости.

Так вот, вернёмся, однако, к фамилиям. В нашем случае они рождались по принципу географическому. Заселявшие Вятский край северяне имели, конечно, фамилии свои, но аборигены, то есть жители местные, исконно или «уже ставшие» местными, «приклеивали» им... прозвища, поисшедшие от названий мест первоначального их проживания. Эти прозвища и стали фамилиями. Так что Двинянины – с Северной Двины, Вычугжанины и Вычегжанины – с Вычегды, Лузянины – с Лузы, Сысолятины – с Сысолы, Вологдины – из Вологды, Устюжанины – из Великого Устюга.

А моих предков с Виледи называли вилежане, а если одного, то вилежанин. А потом минуло несколько поколений прапрапрадедов, пока последний не дал свою поморскую, всего в двух звуках изменившуюся,  фамилию моему деду, а дед – отцу, Вылегжанину Дмитрию Семеновичу, жившему тогда в деревне Бессолица недалеко от того самого Шалегова. Отец передал ей мне и ещё двум моим братьям, а я – двум моим сыновьям, живушим уже своими семьями в Котельниче и в Москве.

Так ветвится и здравствует наш род северян, как ветвятся и здравствуют другие  рода выходцев из Русского Севера. Движимый любопытством «фамильной этимологии», я попросил главного специалиста избирательной комиссии Кировской области в Котельничской городской администрации Сергея Солодовникова «прогнать» список избирателей нашего города через спецальную программу и получил весьма любопытные данные. Оказывается, сегодня в Котельниче мужчин и женщин Вылегжаниных – 91, Вычегжаниных и Вычугжаниных – 32, Сысолятиных – 32, Устюжаниных – 17, Лузяниных – 15. И это только те, кто имеет избирательный возраст, то есть, старше 18 лет. А ведь у них ещё есть дети. Кстати, носителей этих фамилий в соседнем Оричевском районе значительно больше.

В связи с этим – любопытный факт. В пору, когда я только сделал это важное для меня открытие о происхождении фамилии нашего рода, довелось мне встретиться с давним знакомым Михаилом Павловичем Егошиным. По профессии баянист и аккомпаниатор в сельском Доме культуры, а по увлечениям краевед и фотограф. Он во время своих отпусков садится на... велосипед и отправляется по городам и весям Русского Севера поснимать православные храмы и природу. Как-то за прочими разными разговорами поделился с ним этим моим открытием, под впечатлением от которого тогда пребывал. А через неделю он появился у меня и подарил сделанный в прошлом году  крупный цветной снимок... той самой речки Виледи в среднем её течении.

Снимок, как снимок, ничего особенного. Ранее утро, излучина реки. На переднем плане – сосенка на этом берегу, на том – плавная песчаная коса. Дали в голубой  и розовой дымке.  Сейчас этот снимок висит у меня дома в кабинете на карте Архангельской области, закрывая самый южный, Вилегодский район.     За делами и хлопотами я часто замираю перед картой и снимком и любуюсь этой речкой с песчаной косой в утреннем тумане. И воображение всякий раз рисует разные возможные картинки из древности, как наверно жили вот на этих берегах мои предки, ловили рыбу вот в этом месте, а может охотились в тайге, что слева или вон там на холмах у горизонта. Удивительно, сколько веков минуло, - наверно четыре или пять, - и не генетическая ли это память влечёт вновь и вновь замереть и постоять-поглядеть-полюбоваться на эти места – родину предков.   

Между прочим, «поморский след» есть и в названиях нынешних вятских селений. Даже первоначальное название Котельнича (Кокшаров) можно производить от географического наименования, существовавшего в Поморье. Там в XIII;XIV веках проживали кокшары. Этим именем назывались жители берегов реки Кокшеньги, притока Ваги, впадающей в Северную Двину. Не мала историческая вероятность того, что именно они, покинув свою родину на Кокшеньге и перебравшись в наши места, получив прозвище «кокшары», как раз и основали наш Котельнич, по старому названию - Кокшаров, то есть основанный кокшарами.

Но это – лишь одна из версий. Кто её теперь подтвердит или отвергнет?

  Или вот город Зуевка — центр Зуевского района. Уж тут никаких сомнений нет. Многие века в Поморье зуйками называли мальчиков-подростков, которых летами брали в «покруты» на рыбные промыслы. Пока старшие ловили в море рыбу, зуйки на берегу вели артельное хозяйство: обирали рыбу, готовили еду, собирали на соседних болотах и в тайге ягоду, грибы. В таких зуйках пять лет «ходил», кстати, в детстве и юности Михаил Ломоносов. Думается, что тема поморского происхождения фамилий нынешних жителей Вятского края, а также  многих географических мест достаточно широка и благодатна для глубокого научного исследования.


КРАЙ НАШ ЗАДВЁННЫЙ
Здесь, в Красноборске, на 560-м километре Северной Двины (длина реки считается от устья), закончили мы в 2006 году второй этап маршрута. Причем, опять же раньше, - почти на неделю. И веских причин тому было целых три. У одного из членов команды возникли дома крупные проблемы, и стало уже не до удовольствий. Две недели лютого холода с дождями «подломили» обычно боевой дух экипажа. А еще - уж очень удобным оказался здешний берег, чтобы причалить и сойти, и уж очень гостеприимными - новые знакомые. С учетом прошлогоднего «недобора» нескольких дней общий график экспедиции, если с Соловками, теперь окончательно вырисовывался вторым, пятилетним,  вариантом. И мы были здесь на половине маршрута по километражу. Если Соловецкий участок не брать, а иметь в виду лишь «голую» идею только и собственно торгового пути, то мы были на середине и по календарю. Потому что 560 за год «не взять» даже психологически, а за два, - если без «подлянок» погоды, - легко и даже чуть с запасом по времени.

Проснувшись на другой день рано утром и поблагодарив хозяев за гостеприимство, мы пообещали через год вернуться и направились на автостанцию. Дорога здесь «транзитная», автобусов на Котлас – девять рейсов, и отбыли первым, потому как не известно, как там будет с билетами.

До Котласа здесь час езды по вполне приличному асфальту. Можно откинуться в уюте мягких кресел и полюбоваться свежестью утра за высоким оконным стеклом. Бегут назад сосновые боры, луга, в нечастую минуту и матушка Двина покажется излучиной вдали. Глядишь то на песчаные косы её или сосняки на той стороне, и вспоминается уже, как вон там, вон в том заливчике ботали рыбу, а вон тут стояли лагерем и ели уху. Знакомые и, кажется, уже родные места, и через год опять сюда вернёмся. Вчера, когда ходили в село на автостанцию, опять набрал газет и от нечего делать достал сейчас из сумки тощенькую стопочку – просмотреть, чем тут люди живут. Потому что мы ведь нее какие-то туристы - «песни-под-гитару-у-костра» - мы – экспедиция краеведческая, и факты и новости сегодняшнего дня уже завтра – наша история.

Вот Красноборская газета «Знамя» - типичная районка, на одно лицо. Вот праздник села – пили много пива. Вот выпускной бал в школе – 200 аттестатов. Одна-ако! Это что – четыре полных класса?! Вот – разная мелкая хроника. Проблемы связи с Праводвиньем - район пополам делит репка. Пляж под селом усыпан стеклом. Состоялся съезд художников Котласа, Красноборска и Коряжмы в честь юбилея «художника-земляка с мировым именем А.А. Борисова». Прошла неделя добрых дел – собирали одежду и обувь на раздачу бедным. Полвека отметила районная детская библиотека. Безработица 5 процентов от экономически активного населения, но молодёжь работать не торопится – не идёт на низкие зарплаты. Милиция изымает незаконное оружие и боеприпасы – будто гражданская война только закончилась.

А вот уже что-то поближе. 19 июня, месяцем раньше, чем мы появились, в Красноборске последний раз причалил пароход «Гоголь». Почему пароход, -  теплоход. Оказывается, - ветеран речного флота, 95 лет ходил по рекам. Одна-а-а-ко!  Наверно, тот самый, о котором старичок Михин на днях рассказывал. И, смотри-ка, несколько лет всего назад красноборские молодожёны могли себе позволить свадебное путешествие по Двине и цены были приемлемые. А на этом, последнем, рейсе было 56 туристов, в основном москвичи (?!), которые в райцентре «оптом скупили лавку сувениров».

Вот статья о преступности. Рост по общей за полугодие  - почти в полтора раза. Тяжкие и особо тяжкие – почти на 40 процнентов. В Верхней Тойме – соседний район – почти в 2 раза! В Каргополе, городке восточнее – более чем в два! Гляди-ка, оказывается, тут опасно вообще. А вот итоги весеннего призыва в армию. Годных к службе - лишь 25 процентов,  годных с незначительными ограничениями – 35, ограниченно годных – 23, временно негодных – 15. каждый второй – с ослабленным здоровьем. Причины - олигофрения, эпилепсия, психический инфантилизм, болезни органов пищеварения и кожи.  Иначе говоря – болезни бедных. А мы вон ещё себе позволить можем завернуть такую дорогую «кругосветку».

А вот и «светлое пятно» - о черевковской сказочнице и сочинительнице народных песен Олимпиаде Васильевне Антроповой. Родилась более 100 лет назад в глухой деревеньке в крестьянской семье. Выступала в Кремле «перед большими людьми», в Большом театре. Читала свои произведения «даже перед  руководителями советского правительства», издавала песни в Москве и Архангельске.

...Мир велик и разнообразен, и не объять ни умом, ни духом многогранность жизни нашей бренной. Уж двадцать первый век на дворе, а мы всё, как петухи в мочале. За век с лишним в люди не выбились, так уж и начинать нечего...