страшно...

Любовь Винс
Негромко тренькнул дверной колокольчик, круглосуточного небольшого магазинчика, извещая о приходе нового покупателя. Молоденькая продавщица отложила журнал, мельком глянула на большие настенные часы, показывающие стрелками три часа ночи, поправила фирменную шапочку и пошла к прилавку. К стеклянным витринам, громко шаркая ногами по полу, подходила старушка. Согбенная, усохшая телом, маленькая, невзрачная. Лицо, с запавшими слезящимися глазами, пробороздили глубокие морщины, тонкие серые губы скорбно сжаты. В  трясущихся руках деревянный батожок  с вытертой рукоятью от долгого использования. Старенькое, давно вышедшее из моды пальтишко с облезлым цигейковым воротником на бабке сидело мешком,  хлопая длинными полами по тоненьким  ножкам. Бабка,  не глядя на витрины, где лежал разнообразный товар, подошла к прилавку и молча, протянула продавщице смятую зажульканную денежку.
–  Вам чего, бабушка?
–  Как всегда, – прошамкала беззубым ртом  покупательница.
–  Бабушка, извините, я новенькая. Сегодня первую смену работаю и не знаю, что вы всегда покупаете.
   Бабка жевала губы, рассерженно сопела носом, но молчала. Девчонка не выдержала.
–   Ну, говорите, чего надо?
–   Не груби.
–   Я грублю? Вы толком объясните, что вам нужно? А то заявляетесь в три ночи и еще права кач….
    Девчонка осеклась, проглотила окончание фразы, еще раз глянула на бабку и вспомнила! …
                …Принимая смену в восемь вечера, Ирина немного волновалась. Сегодня она впервые остается одна, на полную смену. До этого Иринку натаскивали днем более опытные продавщицы, мимоходом объясняя как, что, где и сколько…Принимая товар, Ирина мельтешилась, нервно  тиская уголок синего передничка, и вскоре до того себя накрутила, что начала заикаться. Галина Сергеевна, старшая по смене, усадила девчонку в подсобку, налила горячего чаю, заставила выпить и с материнской теплотой и заботой в голосе успокоила новенькую.
–  Да не дергайся ты…Все нормально будет. Просто будь внимательней, сейчас хорошо, калькулятор под боком, товар расфасован, весы электронные, тебе особо и напрягаться не надо, все за тебя техника сделает. Это не то, что раньше…Счеты деревянные, весы с гирьками, да и покупатели сейчас не такие злобные. Раньше, при дефиците, люди  озверелые были…Чуть что, крики, жалобы, а сейчас всего полно, выбирай товары на любой вкус. Если кто из мужиков пьяных буянить начнет, так у тебя в подсобке Петька сидеть будет, позовешь и все дела. Ну, успокоилась?
    Иринка мотнула головой, да.
–  Ну, тогда пошли. Да! Чуть не забыла! Сегодня ночью ровно в три, бабка придет, ты ей сразу бутылку водки, пачку «примы», и буханку хлеба дай.  Она всегда так покупает. Только ни о чем не спрашивай ее. Бабке, наверное, лет девяносто, но та еще штучка! Будешь спорить или грубить, она тебе покажет небо в алмазах! Люська с ней поспорила, так она  такую жалобу Ивану накатала, еле отмылась потом! Так что, как «Аптекарша» придет, сразу товар на прилавок, и до свиданья!
–  А почему «Аптекарша»?
– Да это ее Петька так прозвал. Она приходит через два дня, на третий, ровно в три ночи, уже второй год, с точностью как в аптеке!  Покупает водку, сигареты, хлеб и уходит. Раз в месяц, видать, как пенсию получит, делает большую покупку. Всегда одно и тоже.  По килограмму сахара, гречки, овсянки, пшена, пачку вермишели, бутылку масла, банку кильки в томате, кубики бульонные, штук десять «Доширака» и две пачки чаю.
– Ладно, запомню…- пообещала Ирина.
              А вот, поди, ж ты, отвлеклась, успокоилась и напрочь забыла о необычной покупательнице. Ирина развернулась к длинным полкам, сняла с нее бутылку дешевой водки, сигареты,  буханку хлеба, пододвинула  к старушке.
–  Извините, бабушка…Вот…берите, пожалуйста.
                Старуха достала из кармана полиэтиленовый пакет, не торопясь, сложила купленное, развернулась к выходу и пошла мелкими шажками к двери. Потом вдруг развернулась, повернувшись лицом к Ирине и единым словом, как клеймо поставила,  припечатала грязное ругательство, и ушла. Ирина онемела. Так и стояла столбом, пока  не подошел Петр, молодой парень, исполняющий по ночам обязанности сторожа и вышибалы.
–  Ты чего застыла?
–  Ап…Аптекарша ваша приходила…
–  Ну и чего?
–  Да ничего!  Купила свою бутылку, да и обматюкала меня, ни за что, ни про что!
–   Не бери в голову! Она со всеми так! Хорошо хоть, что не каждый день приходит! Все, проехали! Пробей мне молоко с пачкой печенья. Жрать охота.
                Наутро Ирина успокоилась окончательно. Мало ли, что злая бабка скажет, если на грубости глупые внимания обращать, нервы мотать, так, глядишь, всю зарплату на лекарства тратить будешь…
                Жизнь шла своим чередом. Магазинчик работал, приносил хозяину неплохой доход, и вскоре, Иван Семенович, подумав, решил расширяться. Вовремя просчитав ситуацию, что в новом растущем микрорайоне, чем больше будет его продуктовых магазинов, тем лучше. Конкурентов пока не предвиделось, и Иван Семенович, со спокойной душой подготавливал документы для приобретения новых производственных площадей. В старом  магазине  расширялся ассортимент, прибавлялось количество покупателей, работающие продавцы были довольны зарплатой, и радовались, что за три года существования магазинчика, сложился хороший коллектив. Девчонки трудились весело, запоминали постоянных покупателей, даже узнавали  иногда, некоторые подробности их жизни. Знали, что рослая тетка, набирающая всегда  огромное количество продуктов – мать четырех детей.  Знали, что пожилая семейная пара, чинно держащаяся за руки, будет покупать много молочных продуктов, и обязательно маленький тортик, чтобы порадовать внуков, не забывающих наведываться в гости.  Знали, что симпатичная дамочка, покупающая изысканные деликатесы, разведенная бизнес-леди, живущая одна в трехкомнатной квартире и обожавшая свою собаку, пуделя-проказника, что, посещая магазин вместе с хозяйкой, все норовил прыгнуть на прилавок, или открыть лапами дверку холодильника. Наизусть выучили пьяниц, регулярно приносящих в счет долга скудные  украшения своих жен. Бедные жены, с воплями или тихими вздохами потом выкупали обратно свои кольца, цепочки, браслетики. И только жизнь постоянной клиентки Аптекарши оставалась загадкой. Девчонки подозревали, что бабка была одинокой, но отчего и почему никто не знал…
                «Аптекарша», то бишь, Людмила Петровна Ушкова, действительно была одинокой. Жила в однокомнатной квартире. Соседей чуралась, ни с кем не дружила, соли хлеба не одалживала, на скамейке не сидела, лясы с товарками не точила.  Жила замкнуто. И никто не догадывался, что всего  десять  лет назад, Людмила Петровна жила по другому.
…На первом этаже, в серой блочной девятиэтажке, в трехкомнатной квартире, стоял дым коромыслом. Громко вопил магнитофон, извергая из себя попсовые страдания. На большом столе, раскоряченном посреди зала, стояли вперемешку грязные тарелки, заляпанные жиром стаканы, опустошенные бутылки,  валялись скомканные салфетки, надкусанные куски хлеба. Остатки салата  в стеклянной вазочке, ощетинились потушенными окурками. В блюдо с вареной картошкой выблевывала толчками из себя вино упавшая бутылка. На затертом паласе валялись опрокинутые стулья. Народу в зале не было. Гости на  кухне пытались утихомирить виновницу торжества, перепившую на свой 45 летний юбилей, и теперь учиняющую безобразную драку с собственным мужем. У Людмилы уже отобрали кухонный нож, коим она пыталась пырнуть супруга, кто-то шустро заметал осколки от разбитой посуды, кто-то наливал водки в стакан и совал под нос бузотерше. Муж, со сжатыми кулаками, стоял в углу, трясся от злобы и бессилия, мимоходом утирал кровь с разбитой губы,  смотрел на жену ненавидящим взглядом, и вдруг обмяк. Сел на расшатанную табуретку, зажал ладонями голову, помолчал и оттолкнув подошедшего успокоить его приятеля, глухо сказал:
–  Все, Людка!  Конец! Не могу больше!
              Ничего не объясняя, оделся и ушел. Полупьяные гости, на его уход особо не среагировали. Ну, поругались, чего не бывает, походит мужик по ночному городу, проветрится, успокоится и вернется. И лишь дети: двадцатилетний Женя,  три месяца, как вернувшийся из армии, семнадцатилетняя Настя и девятилетний Юрка, пошушукались и незаметно одевшись, отправились вслед за отцом.
               Скандал между родителями, был для ребят не в новинку. Мать, любительница повеселиться, редкий день не звала гостей, те приходили с бутылками, и шумное веселье тянулось до полуночи. Сколько себя помнили, мать всегда отдавала предпочтение выпивке. Ведением хозяйства и заботой о детях, себя особо не утруждала. Придет с работы, сварит макарон, швырнет на стол – жрите! В школу к старшим,  и детсад, пока Юрка малой был, не ходила.  За маму отдувался и краснел на собраниях отец. Много претензий предъявляли педагоги. Дети неухожены, грязные, в обносках ходят, задания не учат, учителям грубят, со сверстниками не дружат. В общем, трудные дети. Займитесь, любезные родители, воспитанием! Отец занимался. Как умел, стирал бельишко. Покупал продукты, гоношил на кухне незатейливые блюда, пытался  помочь с уроками, да плохо выходило.
                Сам отец до седьмого класса в школу ходил, потом бросил, балбесничал, пока в армию не попал, там профессию получил, как вернулся работать пошел. Семью завел. Поначалу Людмила хорошей была. Может из благодарности, что Виктор ее с ребенком взял, нагулянным по молодости. И работала, и дом содержала в чистоте и порядке, и родившихся  после, Настю и Юру, обихаживала. А потом попала Людмиле шлея под хвост, на работу стала ходить по желанию, день работает, три гуляет. Прикрывалась поначалу купленными фальшивыми больничными, а после очередного недельного загула, больше на предприятии терпеть не стали, уволили с волчьим билетом. Тогда она домашним хозяйством и вовсе заниматься перестала. На подраставших детей тоже внимания не обращала. Росли ребята сами по себе, как крапива под забором. Отец, сколь мог, скрашивал невеселое существование, но все чаще в доме возникали скандалы. С криками, драками и вызовами милиции. Просил  Виктор образумиться жену, перестать гулянки устраивать. Просил, умолял, чтобы не приводила она в дом разношерстных приятелей,  нечистых на руку, грубых, не соблюдающих приличий. Да только Людмила не слушала увещеваний.  Жила, как хотела. И пьянки чуть не каждый день, и не ночевки дома, все было.   И  ребята побоку, и муж не нужен, была бы лишь бутылка на столе…
            Перед тем, как в армию идти, старший Женя, пришел к матери с разговором. Выждал, пока мать похмелье полечит,  да пока отец на работе, а ребята младшие в школе.
–  Мам…я в армию ухожу…мне повестка пришла…
   Людмила, сначала глядящая на сына неприветливо, заулыбалась.
–  Ой, хорошо как! Не переживай, мы тебе отличные проводины сделаем! Отец как раз получку должен получить!
–   Да не надо мне проводин! Я, наоборот, попросить пришел.
–   Чего?
–    Мам…не пей больше. Я смотрю, отец на тебя рукой махнул, ты его ни во что не ставишь. Даже не думаешь, или не знаешь, что он болеет сильно.
–  Если болеет, пусть лечится! Я то при чем?
–  Мам!  Ты глаза разуй! Отцу наплевать на все, устал он с тобой возиться! А Настьке пятнадцать всего, а она по пять дней дома не ночует! Уроки прогуливает. Я в школе был, у нее почти три недели пропусков! Да и с парнями я ее не раз в городе видел!  Займись Настей, а то принесет в подоле, оглянуться не успеешь, как бабкой станешь!  И за Юркой пригляд нужен!  Он в первый класс идет, его к школе готовить надо! Ничего ж не знает!
– Ты чего мне тут раскомандовался, гаденыш!! Ты чего, себя умней матери считаешь? Знаю я все и без тебя!  Настя, чего…ну поговорю я с ней…И Юрке отец уже все купил. И форму и учебники…
–  Да не в форме дело!  Мы ж тебя редкий день трезвую видим! Надоело до чертиков! И скандалы ваши слушать надоело!  И тебя с отцом разнимать в драках тоже надоело! Заколебала ты нас пьянкой своей! Я никого домой привести не могу! Стыдно! Сейчас ты меня хоть немного стесняешься, а меня не будет, и вовсе в загул пойдешь!
–  Ты, что, сынок, ты что? Уж прямо монстра какого-то из меня сделал! Ну, выпиваю иногда…да ведь не от хорошей жизни!
–   А что плохого-то в твоей жизни?  Ты, что, инвалид? Одинокая? Бездетная? Все у тебя есть! Сама все портишь! Смотри, терпит отец, терпит твои гулянки, а потом плюнет и уйдет!
–  О! Напугал! Да пусть катится! Надоел он мне, хуже горькой редьки! Все учит, да пилит, занудничает!  А сам-то! Слесарем работает, а гонору, как у министра!
–  Да он хоть и слесарь, но работает! А ты дома сидишь! Ни хрена не делаешь, только водку жрешь! Мам! Очень тебя прошу, завязывай! Не хочешь с отцом жить, разведись, если ты считаешь, что тебе с ним плохо. Живи одна. Только за ум возьмись! И Настю и Юрку еще вырастить надо. Соседи говорят, Юрку с сигаретами видели, курит. А дальше что будет? И у Насти самая пора. За ней тоже глаз да глаз нужен…Не пей, мам!
–   Ну, все, все…не буду…а проводины все же сделаем. Чтоб как у людей…
  … Женя ушел в армию. Людмила, с молчаливого попустительства мужа, гулять не перестала. Скатывалась все ниже. Потеряла зубы, в драке, когда застал ее муж в теплой постели с любовником. Ребро сломал. Покорячилась недели две Людмила с перекошенным боком, присмирела, а как зажило, опять ударилась в загул. Настя дома ночевала редко. Приходили учителя, вместе с родителями, из школьного комитета. Стыдили.  Люда давала обещания, но ничего не меняла в своей разгульной жизни. Юра тоже учился из рук вон плохо. Отец, все больше замыкавшийся в себе, страдающий от сильных болей в желудке, приходя с работы, больше лежал на стареньком диванчике. Ни во что не вмешивался, и даже на  шумные гулянки жены внимания не обращал.
               Два года пролетели быстро. Вернулся Женя к тому же, от чего уходил. Мать пьет. Отец молчит, ребята сами по себе. Женя устроился на работу, потом избил мать, потому что она пропила всю его первую получку, оставив голодной семью. После полученной взбучки, Людмила притихла. При помощи мужа сделала косметический ремонт в квартире. Сходив вместе с Настей в магазин, купила красивые шелковые шторы на окна, что уже больше пяти лет были занавешены старыми газетами. Проморила расплодившихся в грязи тараканов. Сложив вместе получку мужа и сына, оплатила долг за электричество и квартиру. Повыгоняла своих дружков, ночь-полночь, заявлявшихся в гости. И перестала прикладываться к бутылке. Повеселел Виктор, Настя возобновила учебу, Юрку пристроили в группу социальной поддержки, что при интернате, занималась с запущенными, трудными детьми. Женя из кожи лез, лишь бы мать не возвращалась к прошлому. Да и сама она, поздоровевшая, отдохнувшая от пьяных дней, выглядела по другому. Даже начала собирать справки, чтобы устроиться на работу. Брали в ресторан посудомойкой, но Женя и этому был рад. Жизнь налаживалась.  Людмила слезно выпросила у родных разрешение, чтобы отметить свой День рождения, клянясь всеми богами, что пить она не будет.
                Люда продержалась ровно пятнадцать минут, от начала праздника. Одна рюмка, другая, и…скандал с мужем, драка, его уход, уход детей… все вернулось на круги своя…в один миг.
                Виктор подал на развод. Настю и Юру забрал к себе. Они стали жить в хлипком домишке, оставшемся Виктору от родителей. Женя от матери не ушел. Жил с ней, пытался контролировать, ругался, выгонял вновь появившихся дружков, отбирал бутылки, прятал деньги, ничего не помогало. Людмила продолжала злоупотреблять спиртным. Через год, от рака желудка умер Виктор,  Женя похоронил отчима, забрал обратно ребят и стал сам тащить воз житейских проблем, в который так не хотела впрягаться пьяная мама. Прошло полгода, и Женя, сам не заметил, как вместе с матерью, стал прикладываться к  бутылке. Сначала оттого, чтобы матери меньшая доза досталась, потом от злости, потом от бессилия, а потом втянулся, даже понравилось. Выпьешь, и ни до чего дела нет. Мало ли, что брат с сестренкой голодные. Сходят к соседям, или на помойку, или что останется от пьяного пиршества, доедят. Мало ли, что десятилетний Юрка стал нюхать клей. Уже приводили его, в бессознательном состоянии, дружки и бросали под дверью. Ничего, хуже бывает. Мало ли, что отключили за долги электричество, проведем напрямую, через соседей, без счетчика. Мало ли, что инспекторы из ЖЭКа каждый день приходят, чтобы всучить повестку в суд, на выселение за неуплату квартиры, закроемся, и не будем открывать…
            Так прошло еще три года. Женя, молодой парень, так же, как мать тонул все глубже в  болоте пьянства. Работал от случая к случаю. А мать кормили и поили любовники. Что они находили в опустившейся, грязной, вечно пьяной, неряшливой женщине, он не понимал. С немытыми космами, с беззубым ртом, дурно пахнущей, усохшей до тростиночки?  Когда видел ее утром, на трезвую голову, хотелось сблевать, уйти, лишь бы не видеть ползающее по полу существо, бывшее когда-то человеком. Но, приходил с работы, видел мать, уже причесанную, с шальным пьяным блеском в глазах, натянувшую на себя старый, но относительно  чистый, постиранный Настей, халат, и пошленько хихикающую в объятиях очередного кавалера, выпивал протянутую стопку и …наползало безразличие и опустошенность. А гори оно все!
          На очередной гулянке, Женя сильно перепил. Рвало его, руки тряслись, сильно болела голова, и настроение было хуже некуда. Вчера, его девушка, с которой он очень хотел подружиться, дала ему от ворот – поворот. Мотивация была простая: ты мне не подходишь. Ты никто и звать тебя никак. Ты мне не нужен. А Женя думал, что она, если бы подружилась с ним, может, стала бы той спасительной веревочкой, что смогла бы вытащить его из омута. Не получилось.
   Женя сбегал  еще раз в туалет,  протошнился, умылся, и решил выйти в кухню, где у матери были очередные гости, с привычной уже, бутылкой на столе.
– Мам…дай минералки…плохо мне.
– Иди отсюда. Нету. – сказала мать, отодвигая подальше от края, полную бутылку минеральной воды. Женя обозлился.
–  Тогда водки налей…не могу, плохо, рвет…
–   Пошел отсюда, дармоед! Не мешай! Самим мало!
–  Сука ты… – сорвался Женька, и влепил матери затрещину.
–  А-а-а-а! Гад! Сволочь! Выб…! Из- за тебя я всю жизнь страдаю! Ты во всем виноват! Чтоб ты сдох, скотина! Глаза бы тебя не видели! Убирайся!
            Людмила привычно ринулась в драку, запустив в сына граненым стаканом. Женя увернулся, посмотрел на мать, что держали дружки и круто развернувшись, ушел и закрылся в своей маленькой комнате…
             Как установила медико-криминальная экспертиза, Женя повесился на поясном ремне, на ручке двери, минут через пять-семь после инцендента с матерью. Битые жизнью мужики,  знающие не понаслышке, муки похмелья,  успокоили бушевавшую Людмилу, и понесли ему стопку. Стучали в дверь, из-за которой слышались сдавленные хрипы, но никто не открывал. Подумали, уснул парень, оклемается,  и беспокоить его не  стали.
             Хоронили парня всем миром. Собирали по рублику на гроб, костюм, похоронные принадлежности, обходя по квартирам. Мать участия  в скорбных делах не принимала. Только в день похорон вышла полупьяная к гробу, показушно поплакала, после кладбища и вовсе исчезла на неделю. Поминки  делали соседи и родня бывшего мужа.
   Настя, уже взрослая девка, уговорила мать продать квартиру, на вырученные деньги погасить долги, и купить однокомнатную. О Юрке уже как полгода не было известий. Ушел парень из дома, и пропал. Кто-то говорил, что живет он на трассе, на стоянке, обслуживает дальнобойщиков, но так ли это, точно не знали. А Людмиле было все равно. Погиб один сын, другой исчез, не важно. Лишь бы звонко щелкали пробки и плескалась в стакане хмельная жидкость.
         Людмила свою трехкомнатную квартиру продала. Удалось купить малюсенькую квартирку, полублагоустроенную. Часть денег ушла за долги, а часть Людмила собиралась потратить на свои нужды. Не успела. Дочь забрала оставшуюся сумму и скрылась в неизвестном направлении. Больше ее в городе тоже никто не видел.
           Людмила стала жить одна. Годы шли, сначала исчезли друзья, кто умер, кто уехал, кто остепенился. Вместе с дружками исчезли деньги. Потом пришли болезни. Скрутило Людмилу, изменило до неузнаваемости. Усохла, сгорбилась, начали слезиться глаза, руки тряслись, мучили головные и желудочные боли. Жила впроголодь, и в конце концов попала в больницу. Дали ей вторую группу. Начислили небольшую пенсию.  Вот на нее она и жила. Растягивая по копеечке  жалкие гроши на весь месяц. Иногда собирала пустые бутылки по городу, сдавала в стеклопункт. Могла ограничить себя в пище, но раз в три дня покупала бутылку водки, и пила ее в пустой квартире. Денег на спиртное она не жалела никогда.
   …Иринина смена в магазине принимала товар. У служебного входа бурчала мотором машина, с коробками бегали грузчики, Ирина сверяла накладные. Из-за шума и мельтешащих грузчиков, не сразу заметила Аптекаршу, подошедшую к крыльцу. Бабка, придерживая клюку, громко окликнула Ирину:
–  Эй, скоро откроетесь?
–  Да открыто же! Идите к центральному входу! – ответила та.
              Бабка кивнула головой и ушла. Через полчасика Ирина вернулась в помещение. У прилавков стояло несколько человек, но Аптекарши уже не было. Когда покупатели разошлись, Ирина, улучив минутку, спросила у напарницы.
– А чего наша бабка так быстро ушла? Свой набор что ли не покупала?
– Нет. Взяла только килограмм селедки, картошки, хлеба и три бутылки.
– О! Какая роскошь!  Никак праздник, какой у бабульки! Столетний юбилей?  Интересно!
   Девчонки еще позубоскалили, и занялись делами. Они даже не подозревали, как были правы.
   В пустой квартире, одинокая, забытая, жалкая, никому не нужная, по собственной воле пустившая свою жизнь под откос, Людмила Петровна Ушкова, «Аптекарша», отмечала пятидесятипятилетие…
–