Глава из рассказа "Баня", часть 6.
Начало см. http://www.proza.ru/2011/03/24/361
Кабан знал, что в предбаннике не меньших ласк хочет получить и Груня, потому он не стал кочегарить на всю катушку, оставив необходимый заряд внутри себя, да и молодуха вскоре перестала вздыхать и захлёбываться. Она дёрнулась судорожно, обняла «Кабана» и успокоилась.
Через минуту «Кабан» оставил «русалку» на кушетке, а сам присел к каменке, разгрёб кочергой угольки, обнажая докрасна их поверхность, и багровое пламя озаряло печную нишу, словно отблесками от кузнечного горна.
Груня вошла в парилку, в ещё больший трепет приводило её острое ощущение самого «Кабана», его физическое мужское начало. Это одновременно пугало, очаровывало и завораживало Груню так, как она не могла и представить. Она вся пылала от только что увиденного и услышанного диалога между бригадиром и подругой.
«А вы, оказывается, очень даже волнующий мужчина, Борис Ханович, – проговорила она, переводя взгляд на его низ живота, – никогда бы не подумала!»
«Какой уж есть, хотя это моё единственное богатство!» – сказал он не без гордости, осторожно трогая при этом своей левой рукой шелковистые волосы Груни. Причём его ласки находили в измученной женской душе такой искренний и горячий отклик, что Груня уже начала наслаждаться мягкими и нежными прикосновениями руки Кудашева. Она была готова ответить лаской на ласку, так как в это время вдруг ощутила неведомые прежде волнение и неуёмное возбуждение.
«Пожалуй, таких красивых и соблазнительных женщин я в жизни не видел!» – сделал комплимент «Кабан», проведя пальцем по ложбинке упругих ягодиц Груни.
«Первый раз в моей жизни мною так восхищаются, – думала она, – как приятно, когда об этом говорит желанный мужчина».
Восхитительная нагота женщин и их замысловатые движения являло собой чрезвычайно возбудительную сцену, и «Кабан» снова восстал из праха.
«Налейте мне стаканчик медовухи для смелости!» – скомандовал он, и Груня тут же побежала выполнять его приказ.
«И мне стаканчик!» – пропела «русалка», радуясь безотказному в подобных ситуациях своему испытанному приёму, в надежности которого она только что убедилась воочию, – и вышла вслед за Груней в предбанник.
Выпили ещё по стаканчику все трое. А дальше никакой преамбулы не потребовалось. Дичь, однако, сама вышла на охотника. Очередная доза выпитого, жар разогретого пара, интимная обстановка и затянувшееся воздержание уже итак воспламенили Груню.
Если уж страсть овладела женщиной, не может быть и речи о честности, веры или о какой-то ещё морали; о рассудке – тем более! Теперь уже огнеопасный принцип наслаждения, так легко воспламеняемый в таком возрасте, творил в них свою странно-чудную работу: строгая нравственность, в какой они были взращены, испарялась на глазах, как роса под солнечными лучами.
Всё случилось почти мгновенно, стремительно. Груня сбросила халат, небрежно кинула его на кушетку, близко подошла к Кудашеву и выжидающе уставилась на него. Потом медленно стянула с себя всё, и осталась совершенно голой, как раз такой, какой она вышла из рук чистой природы: русые волосы её рассыпались по ослепительно белой шее и плечам, щёки заалели как маков цвет, румянец постепенно сходил на нет и сливался с цветом сверкающих угольков в топке – таково было смешение красок на блестящей её коже.
Её обворожительные груди, полушария которой так прелестно наполненные плотью, вдобавок были так округлы и так туги, что держались сами по себе безо всякой поддержки, а сосцы смотрели в разные стороны, обозначая приятное раздвоение грудей.
Думая, что бригадир поступает согласно какому-то странному обычаю высшего общества, она внезапно застеснялась собственной наготы, но горящий в ней огонь сжёг остатки разума. Если прелести «русалки» были уже знакомы «Кабану», то на теле Груни надолго остановился его взгляд.
Он набросился на Груню как дикий зверь. С такой нескрываемой и голодной страстью, что в первый миг она даже растерялась; «Кабан» жадно впился в её губы, и начал шарить рукой по трепещущему женскому телу… Груня успела только ойкнуть. Когда их чресла слились, «Кабан» терзал её, как бешеный, словно боясь, что вот-вот кто-то помешает ему. Он дышал, как паровоз, она тихо постанывала. Под яростными его выпадами чувствовалось безраздельное ощущение услады.
Благодаря его неиссякаемой мужской силе страсть посетила Груню по-настоящему только теперь, из неё вылилось столько горючего для нового костра, как могло быть только в юности. Она отдавалась ему с несказанным самозабвением, и он наслаждался этим совершеннейшим даром, и ему представлялось, что он пьёт любовь из уст самой природы.
Груня радовалась, что её затылок и шею в этот вечер целует бородатый мужчина, да ещё с огненно-рыжей бородой, не сравнить с дедом Савелием, у которого всего-то три волосинки на бороде, к тому же он уже как потухающий костёр не обладает достаточным жаром...
Продлжение см. http://www.proza.ru/2011/04/15/344