2 апреля в Ораниенбурге под Берлином умерла Элла Густавовна Шауфлер, замужем за Воллертом. За неделю до этого, 27 марта, родственники отметили 97 лет со дня ее рождения. Сама она в этом событии уже не участвовала, поскольку последнее время находилась в частном альтенхайме (клинике для престарелых) под присмотром квалифицированных медиков.
Старость у неё была спокойной и обеспеченной, хотя как сказать: похоронила мужа, похоронила детей, жила с внуками и правнуками... А вот первая половина жизни сложилась на редкость напряженной, тяжелой и тревожной. Впрочем, это всё приметы того сурового времени, в котором она жила.
Элла Густавовна Шауфлер родилась в селе Кинд (позднее Баскаковка) Саратовской губернии за несколько месяцев до начала Первой мировой войны, переросшей в революции и гражданские войны. В такие времена тыл не менее опасен, чем фронт, а тут вместе со страной и народом пришлось пережить и страшный голод, и неотвратимость продразверстки, и жестокость коллективизации, которая вела к массовому уничтожению семьи, поскольку для строительства социндустрии требовались в большом количестве свободные рабочие руки. Гражданскому населению бывает очень трудно, когда меняется всё сразу: уклад жизни, нравы, привычки, отношения, даже словарный состав родного языка.
Элла Густавовна часто вспоминала, как в годы гражданской войны, когда она была совсем маленькой, мать прятала дочерей, да и некоторых сыновей тоже, в амбаре, прятала и от белых, и от красных. И те, и другие искали не столько противников, сколько использовали в своих целях возможность поживиться за счет други, особенно продовольствием.
Когда советская власть победила, немецкие поселения на Волге получили автономию – образовалась Автономная Республика немцев Поволжья. Элла училась в немецкой школе, в Энгельском кооперативном техникуме, а потом в пединституте, куда направили ее за хорошие успехи в учебе. Тогда говорили, что воспитание детей должно быть вручено самым достойным.
В 1938 году она стала работать учителем математики в немецкой школе в поселке Краснояр, потом вышла замуж за Константина Воллерта, переехала в город и преподавала математику и физику в Энгельской школе № 24 .
А потом была война. С первых дней жизнь пошла кувырком: вместо летнего учительского отпуска – направление на хлебозаготовки в село, а после знаменитого указа о переселении немцев последовала принудительная отправка одних в Сибирь, других на Север. Отец, Густав Корнельевич, подорвавший здоровье во время раскулачивания и отработавший два года в лагере НКВД, вернулся в 1940 году, освобожден за отсутствие состава преступления, с началом войны оказался снова в лагере на лесозаготовках на севере Урала. На сборы тогда давали пару дней. Указ вышел в конце августа, а 4 сентября военные из НКВД уже вывозили их в холодные края. Неразбериха была страшная, потому родные и растерялись по разным уголкам страны. А может, это так было задумано? Богато не жили, но все имущество – фисгармонию, комоды, столы, стулья, кровати, шкафы, серванты с посудой – пришлось оставить. Взять можно было на семью не более 200 килограммов. Кстати, любопытный факт. Когда в 1968 году ее племянник Арно, сын старшей сестры Ирмы, побывал в дедушкином доме на Волге, то увидел в чулане фисгармонию, она пылилась по ненадобности, он привез ее в Алма-Ату, починил и играл на ней. Фисгармония сохранилась и находится сейчас в доме у сестры, живущей под Ганновером.
Когда в горбачевские времена разрешили рассказывать о репрессированных народах, я обратился с просьбой к Элле Густавовне, и она исписала своими воспоминаниями почти всю ученическую тетрадь в линейку. Эта тетрадь и сейчас хранится у меня.
В 1990 году в Челябинске вышла книга очерков «Тыл – фронту». Я подготовил для этой книги очерк «Трудармейцы», где рассказал о лагерях трудармейцев на строительстве металлургических предприятий Челябинска и области, а со слов Эллы Густавовны и о работе трудармейцев в Красноярском крае и в Башкирии. Несколько страниц оказались вычеркнутыми принципиальными редакторами: непатриотично в книге, изданной на Урале, рассказывать о работе в Сибири или в Башкирии. Как говорится, взял верх местечковый патриотизм, он оказался сильнее правды бытия. Ну, да бог с ними.
Получилось так, что большая семья сына немецкого столяра, школьного учителя Густава Корнельевича Шауфлера оказалась раскиданной по восточной части Союза, сам один на Северном Урале, а семьи детей в Кузбасе, в Центральной Сибири, на Алтае, в Казахстане: многие сыновья и зятья были мобилизованы в трудармию и работали за колючей проволокой на лесозаговках, на прокладке дорог, стоительстве мостов, в шахтах и рудниках, а дочери и снохи – на заготовках продовольствия или на неквалифицированной работе на заводах, угольных складах, лесопилках и нефтепромыслах.
Эллу Густавовну привезли в холодном вагоне в Красноярский край и определили в бригаду рыбаков, хотя это вовсе не женская работа; заготавливали бабы рыбу для фронта и отправляли в город Красноярск. Когда узнали, что она грамотная, поставили ее приемщицей: принимать, взвешивать рыбу и сдавать заготовителям. Место, как говорили, хлебное и прибыльное, но для людей с другим характером, а воровать она не умела, обманывать членов артели и занижать объемы сданного не могла, потому всякий раз покрывала недостачу из своего кармана. Так было насколько месяцев. Она хотела в школу и настаивала, чтобы ей разрешили работать по специальности. Сперва ей отказывали по национальному признаку, потом приняли математиком и физиком в семилетку села Колмаково Минусинского района: в школе-то некому было работать. 25 сентября 1942 года приняли, а 23 ноября того же года мобилизовали в трудармию и повезли на нефтепромысел в Башкирию через всю страну. Молодые женщины ехали в холодном вагоне и обсуждали, что же заставят делать на нефтепромысле? Оказывается, нашлась самая неквалифицированная работа. На строительство нефтепромысла в Стерлитамаке поступало много оборудования, и женщины сгружали его с вагонов и грузили на автомашины. Грузили и разгружали дрова, лес, доски, уголь. Вылавливали бревна из реки Белой, расчищали дороги от снега, вытаскивали машины с грузом из весенней распутицы. Очень тяжело это давалось. Первая зима в Башкирии запомнилась сильными морозами и тем, что из общежития уходили чуть свет, а возвращались в общежитие-барак поздно вечером, шли долго, порой по непролазному снегу, и вместо того, чтобы сразу лечь спать, разжигали плиту и варили что-нибудь, что могли добыть, а когда ничего не было, на ночь пили горячий чай из каких-то пожухлых листьев. 800 граммов хлеба явно не хватало. Но выживали. Элла Густавовна рассказывала, что об еде все они думали все годы войны и даже после.
Шла война, но братья и сестры мечтали воссоединиться семьями и съехаться, ведь вместе легче преодолевать трудности. Отыскали друг друга по переписке, как могли, поддерживали издалека, но встретиться не удалось. Даже когда умер отец, списанный в серовском лагере по состоянию здоровья и живший с семьей старшего брата в Минусинске, Эллу Густавовну не отпустили проводить его в последний путь. Вообще все они были невыездными и должны были отмечаться в комендатуре до конца 1955 года.
- Что значит отмечаться? – спрашивали у Эллы Густавовны.
И она говорила:
- Приходить в органы НКВД и подтверждать, что мы не удрали, что мы на месте. Каждый побег или поездка куда-нибудь без разрешения грозили двадцатью годами тюремного заключения. Даже внутри города мы не имели возможности сходить в кино, с кем-нибудь прогуляться. Так и остались некоторые девушки незамужними, а другие несчастными, одинокими матерями, имеющими незаконнорожденных детей.
После окончания войны положение трудармейцев мало чем изменилось – тот же тяжелый труд, те же ограничения передвижения, та же скученность в бараке, то же недоедание. На Волгу, где она и многие из ее отряда выросли, трудармеек не пускали, из-под конвоя ходу не было никуда. Писала наркому просвещения в Уфу, чтобы разрешили работать по специальности. Разрешили, но частично: после смены грузчиком могла вечером по совместительству работать учителем математики в интернате Башнефтеразведки. Но она радовалась и этому.
В 1947 году мужу разрешили воссоединиться с женой и поселиться в Стерлитамаке. Где жить? Начальник коммунальной конторы в Башнефти выделил двухкомнатную квартиру на три семьи, Элле с Костей досталась кухня. В 1948 году родился сын, но вскоре умер. В этой квартире они прожили более тридцати лет, вырастили двух детей, дали им хорошее образование.
В 1950 году Элла Густавовна получила разрешение снова работать в школе математиком. Назначили ее в старшие классы школы № 14 города Стерлитамака. Там она проработала 20 лет до пенсии. Но каково было начинать?
Элла Густавовна вспоминала:
- Я была рада переходить в школу, но очень боялась и русской школы, и старших классов. Десятилетний перерыв. В старших классах не работала, а еще плохо владела русским языком. Мои ценные конспекты, учебники, методические пособия остались в Сибири... Я даже облик учителя потеряла. Но я крепилась. К каждому уроку готовилась тщательно, все прорешивала сама и проговаривала. Спасибо коллегам и ученикам. За все время меня никто не упрекнул, что я спецмобилизованная немка, никто не намекнул на мою национальность.
Еще удивительный факт. У Эллы была сестра-двойняшка Альма. В 1935 году она вышла замуж за русского человека, Ивана Романова, и жила с ним в Саранске. Они не были выселены и их дом, их адрес знали все. Туда писали и во время войны и после. Это позволило не растеряться.
У школьного учителя Густава Корнельевича было девять детей, в сентябре 1941 года в связи с войной и указом о переселении судьба разметала всех. После войны связи были восстановлены, но собраться вместе братья и сестры смогли только один раз летом 1967 года. Случилось это в Стерлитамаке, на даче у Эллы Шауфлер и Константина Воллерта.
Непростая судьба сложилась у каждого из девяти членов семьи Шауфлер. Из девяти осталась пока только Ирма Густавовна, в минувшем ноябре ей отпраздновали 103 года. В разных землях и странах покоятся кости ее сестер и братьев. Остались и живут в России, в Казахстане, в Германии их многочисленные дети, внуки, правнуки, праправнуки. Провожая в последний путь Эллу Густавовну, мы можем сказать, что добрые семена дали хорошие всходы. Будем помнить.