Веня
После того, как я неожиданно для всех занял второе место на соревнованиях Одесского военного округа по боксу, довольный ротный отпустил меня на двое суток в увольнение.
– Иди, иди с глаз моих долой на два дня, – пошутил он на прощанье.
Два дня провел я на берегу с Иркой. Ночевали в домике, который специально сняли. Ялта, много моря, много неба и солнца и много плотской любви. Вода, правда, холодная, зима ведь, так что мы не купались. Выходные пролетели совсем незаметно.
Вернувшись в училище, я почувствовал прилив сил, энергии и трудолюбия. В кубрике нашего взвода был один Веня, по внешнему виду которого сразу стало понятно, что он давно томится в одиночестве. Так что он с радостью набросился на меня со своими разговорами, новостями и сплетнями. В приливе великодушия я решил сделать ему приятное и не перебивать его, пусть выговорится.
– А мы тут попали на чистку картошки, здорово было! Магнитофон, танцы, вся столовая ходуном ходила! Жалко только, что нас мало было, пришлось долго чистить и поздно лечь спать. А наш Кассиус Клей в 32-й роте зверствовал. Двух курсантов завел в туалет, и давай их там метелить. Один из них упал и головой расколол писсуар!
– Да ну? – усомнился я, не привирает ли Веня по своему обыкновению?
– Вот тебе и ну. Кассиус Клей по-нашему, это тебе не Мохаммед Али!
– На удивление глубокая мысль, – смеюсь я, а сам думаю, усвоили ли курсанты из 32-й роты полученный от комбата урок?
– Слушай, ты как на счет того, чтобы нашему гербу яйца на выпуске надраить? – перескочил Веня на другую тему.
– Какому еще гербу? – заинтересовался я.
– Ну, памятник медный есть недалеко от парка Тренева, возле детского сада «Алые паруса». Называется он «Мальчик на шаре», неужели не знаешь? Все предыдущие выпуски ему в последний день яички пастой гоя, или там асидолом, зубной пастой начищали до блеска! Ты разве не знаешь?
– Знаю, конечно, – меня забавляет то, что Веня может думать, что кому-то из курсантов могут быть неизвестны училищные традиции, тем более, неофициальные.
– Будешь участвовать? – деловито интересуется Веня.
– Нет, не буду. Уверен, что и без меня желающих поучаствовать будет более чем достаточно, можно будет отборочный конкурс устраивать. Вот гаубицу на плац я оттащить не против.
– Толик, а ты чего в десантное училище не поступал? Ведь учишься отлично и со спортом полный порядок?
– Поступал. Помнишь, как это у Высоцкого: «Я помню райвоенкомат. В десант не годен, так-то брат!» – пропел я. – На медкомиссии меня задробили. Сказали, что с обратным прикусом зубов в воздушно-десантные войска нельзя. А вот в стройбат…
– … пожалуйста! Обратный прикус зубов это как? Первый раз о таком слышу.
– Это когда нижние зубы выступают вперед.
– Покажи. Ух, ты! Бойся попасть в такую пасть! Ха-ха!
Веня включил магнитофон, и по спальному помещению разнеслось: «Я московский озорной гуляка…»
– Симона, ты музыку видишь? – спрашивает Веня.
– Слышу, – по всей видимости, он оговорился, но я все равно решил его поправить. – Слышу.
– Громче сделать? Ну, как хочешь, – замолкает, наконец, Веня, и теперь можно расслышать слова песни.
Веня присел на подоконник. Еще до моего прихода в роте командир роты проверял светомаскировку на окнах. В нашем взводе на всех трех окнах она так и осталась распущенной. Веня сел прямо на край светомаскировки, та натянулась, карниз упал и ударил Веню по голове. Все это произошло слишком внезапно. То ли от боли, то ли от неожиданности, Веня грохнулся на пол. На этот раз он ударился подбородком, правда, не очень сильно.
– Ты как? – протянул я ему руку, помогая подняться.
– Бывало и лучше, – потирая ушибленные места, ответил он, и жалобно добавил: – Починить нужно, а я не умею. Ну, ничего в этом не смыслю.
Понятно, вопрос с ремонтом кажется Вене почти неразрешимым, что, впрочем, и не удивительно. Меня уже давно не поражает неумение Вени сделать что-нибудь своими руками. Вот если бы это можно было сделать языком, это другое дело, тут Вене равных не было и нет!
– Ладно, так и быть, помогу, – улыбаюсь я, так как Венины проблемы у меня вызывают смех. – Только ты возьми у каптера молоток, пассатижи, отвертку, стамеску.
– Я мигом, – просиял Веня и тут же ушел к каптерщику.
И действительно, долго ждать не пришлось. Я засучил рукава и стал чинить карниз, дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Тут из увала вернулись Лео и КорС.
– Толик, ты это чего? – удивился Валерка. – Руки зачесались?
– А что? Мне это не трудно. Я с деревом дружу.
– Симона, ну зачем ты так? – обижено говорит Веня.
Я глянул на него, на Лео, на Королева, и мы все дружно рассмеялись. Даже сам Веня, хоть и с минутной задержкой, но понял и тоже рассмеялся.
– Иванов, – говорит КорС, – у нас, как человек, наделенный многими талантами, не смог равнодушно наблюдать со стороны и решил оказать помощь товарищу, обделенному этими самыми талантами. Симона, ты только не переусердствуй. Кстати, тебе известно, что переводчики неточно перевели труды Дарвина с английского языка на русский?
– Что именно ты имеешь в виду? – заинтересовался Веня. Я молчу, так как понимаю, что КорС готовит какой-то подвох.
– Там буквально написано: «Труд превратил нормальную обезьяну в современного человека, но он, же превратит его в лошадь!»
Мы дружно посмеялись над остроумной шуткой Королева, отдавая должное богатой игре его воображения.
– Эх, видели бы вы, – мечтательно сказал Лео, – какую подругу сегодня снял КорС! И как это тебе только удается? С первого раза!
Видно, что Лео никак не может успокоиться, такое сильное впечатление произвела на него внешность новой подружки Королева. Впрочем, красивые девушки это вечная тема страданий курсантов. Сам Королев самодовольно улыбнулся, так как новая девушка является предметом его особенной гордости, и стал отвечать.
– Если я чего-то хочу, то не мечтаю, не страдаю, а действую. И всегда добиваюсь того, чего хочу, иначе успеха не добиться. Можешь спросить у Иванова, он подтвердит, потому что сам поступает точно так же! Кстати, Иванов, это ты светомаскировку оборвал?
– Нет, это сделал я, – нерешительно и смущенно, но честно сказал Веня.
– Иванов, что взамен берешь добра? Как это ничего? Ты не используешь ситуации? Надо помогать на определенных условиях. Веня, с тебя чипок! На всех, – с нетерпением говорит КорС. – Кончай мелочиться!
– Ну, если на всех, – улыбнулся я, и протянул Королеву карниз, – то давайте с Лео вешайте карниз и светомаскировку, я их уже починил.
– Полезли, Лео, а то я терпеть не могу халявы, – вздыхает КорС.
Мне показалось, что Веня отнесется к этой идее с прохладцей, но он вопреки моим предположениям, с готовностью вызвался повести нас всех в чайную. Видать, очень уж он истосковался по нормальному, с его точки зрения, общению.
– Современники, – весело говорил он, – за мной! Посплетничаем маленько!
Сплетничать, разумеется, будет он один, а мы будем выступать в роли благодарных слушателей и внимать ему практически с сыновней любовью. Это Веня так думает. Что ж, посмотрим, что из всего этого выйдет на самом деле! И мы направились в чипок.
Дневное ориентирование
Сегодня у нас долгожданное практическое занятие по дневному ориентированию. Привезли нас на грузовике на край Байдарской долины. С места нашей высадки видна река Черная.
– Там начинается Чернореческий каньон, – показывает рукой Миша. – в той стороне балка Менестер, менестерские источники, манштельмова дорога. А вон там пещера Фатима-Каба. Жаль, что нам не туда.
На этих занятиях маршрут следования значительно длиннее и сложнее, чем было на ночном ориентировании. На это занятие отведен целый день, и нам выдали сухой паек. Кроме этого групп всего три, каждая группа это штатное отделение. Выслушав последние наставления и получив задания, мы разошлись в разные стороны. С компасом идет Миша, а пары шагов отсчитывает КорС. Все остальные в принципе ничем не заняты, поэтому болтают.
– Как это сказал преподаватель? – со смехом вспоминает Лис. – А, вспомнил! Нам нужно быть бдительными в окружающей среде!
– Компас – это прибор, с которым можно смело пойти на все четыре стороны, – шутит Литин, глядя на Мишу. – О, Солнце вылезло!
Нам пророчили, что будет ливень и даже буря, но к счастью, все мрачные прогнозы не подтвердились. Дима снял с ремня флягу и стал пить воду.
– Ты что? – смеется Миша. – Пьешь воду натощак?
Настроение у нас отменное, ведь занятия на природе, да еще без офицеров – это вам не дурацкое стояние в строю, не бесконечное сидение в аудиториях: то на занятиях, то на сампо.
– Толик, а тебя родители наказывали в детстве? – спрашивает Дима и с нетерпением смотрит на меня, в ожидании ответа.
– Да. И до пятого класса даже не пытались разобраться – виноват я или нет. Кто бы, что обо мне не сказал, родители верили. Они считали, что взрослые люди напраслины возводить не станут, и что дыма без огня не бывает.
– Значит, ты так себя зарекомендовал, – заметил КорС.
Вы уже вероятно заметили, что он у нас, хоть и намного голов выше остальных по учебе и способностям, но все равно большой чудак, на всех обижается и ко всем придирается, особенно ко мне. Так что его очередной выпад в мой адрес меня ничуть не удивил.
– Может быть и так, не помню. А ты не отвлекайся, трудись!
– Так ты разгильдяем был? – с пониманием спрашивает Лис.
– Нет, – удивил я Лиса так, что тот споткнулся на ровном месте. Но я тут, же поспешил внести ясность. – Главарем местных разгильдяев!
– А в пятом классе что произошло? – напомнил Дима, вернув разговор в прежнее русло.
– Было это в воскресенье, – рассказываю я в ритм шагам, – мы с пацанами ходили в кино. Как сейчас помню, смотрели «Конец императора тайги». Пришел я из кино, переоделся, умылся, пообедал, а потом стал вместе с родителями смотреть телевизор. Вдруг прибегает соседка с первого этажа, вся какая-то взъерошенная, и давай орать, что я бросил металлический прут на провода. Что, естественно, привело к замыканию, и три жилых дома остались без света. Мама спросила, когда это было. Соседка отвечает, минуты три назад. Мама замечает, что этого быть не может, потому что я дома уже больше часа. Соседка стоит на своем и клянется, что все своими собственными глазами видела, а мои родители просто меня выгораживают. Мама терпеливо пыталась ей все объяснить, но вышел папа, которому надоел их разговор и объяснил соседке все в более простой и доступной форме.
– Типа, вам же русским языком сказали – наш сын дома уже больше часа, и, следовательно, не мог этого сделать. Если вы нам не верите, то идите к такой-то матери? – опередил меня Лис.
Сам я замешкался, так как с удовольствием вдыхал чистый горный воздух и заглядывал вперед в неизведанную даль.
– Точно, а соседка вышла из квартиры, и стоя на лестничной площадке, продолжает возмущаться. К ней присоединились еще несколько соседей. Тут папа стал терять терпение и пообещал всех, кто там на меня наговаривает, спустить по лестнице. Папу уважают, и все дружно удалились. А мама вдруг спросила, бывало ли раньше, что они с папой наказывали меня за чужие грехи? Я и ответил, что очень даже часто. Говорю, что я ведь вам много раз пытался объяснить, но вы мне не верили, даже слушать не хотели.
– С тех пор родители стали разбираться, и ты стал получать значительно реже? – догадался Королев.
– Точно, хотя справедливости ради, надо сказать, что били меня всего два раза. Все остальные наказания были моральными.
– Нравоучения читали?
– Во-во. Последний раз, когда меня били, вернее, когда мама пыталась меня бить, вообще смешно было. Я тогда уже в восьмом классе учился. Собрались мы с тремя приятелями в кино. Ждем четвертого, когда соседский мальчишка со второго подъезда, бросил в стену дома над нашими головами бумажный пакет с песком. Пакет разорвался, нас обсыпало песком, а я перед этим как раз голову вымыл.
– Обидно, да? – с кавказским акцентом спрашивает Лис.
Пока смеялись, я обратил внимание на то, как трудно идет Вася. Оказывается, он себе вместо нормальных карманов в брюки х/б пришил кубинские. Это, знаете, как кубинские мешки, которые в несколько раз больше наших. Так вот, Вася в эти карманы набрал сухарей, и теперь ему трудно ходить с полными карманами по горам по долам. Умора с нашим Васей, да и только.
– Решил я его проучить, но не догнал. Стоим, ждем дальше, но тот сосед снова бросил пакет с песком, и снова весь песок прямо на нас посыпался. Я снова побежал за ним и опять не догнал. Снова ждем, и снова пакет с песком. И опять без промаха.
– И ты снова его не догнал? – предположил Володя.
– Не догнал, а мой сосед, нет бы, задуматься над тем, чем все это может окончиться, решил еще раз испытать судьбу. На третий раз сосед сделал ошибку, он побежал домой. Я был зол, с ходу вышиб дверь, а потом стал его бить. Откуда-то такие силы взялись, что я его за куртку на груди поднял, и бил головой о стену!
– Сколько ему лет, было? – заинтересовался Дима.
– Семиклассник, на год младше меня. Уж не знаю, чем бы все окончилось, но прибежали мои приятели и сказали, что мать этого соседа домой возвращается. Я его бросил и вышел во двор. В кино я, конечно, не пошел, а стал ждать, чем все закончится. Как, никак, а я дверь в чужую квартиру выломал. Через минуту мать вытащила плачущего соседа и поволокла его к моим родителям. Я пошел следом за ними.
– А пацаны? – вспомнил Артем. – Они что? Подтвердили, что тот сосед первым начал?
– Пацаны в кино пошли, – пожал я плечами. – Захожу я в квартиру, а мама сразу за офицерский ремень, и давай меня хлестать, куда попало. Соседка испугалась, и давай маму успокаивать, мол, не нужно, не нужно! А потом и вовсе ушла.
– А папа? – оглянулся Миша и тут же споткнулся на камнях, хорошо хоть не потянул ногу.
– Папа счел, что я поступил совершенно правильно, и, по его мнению, по-другому и поступать нельзя было. Более того, он заявил, что я проявил ненужную мягкотелость, а надо было все это сделать с первого раза и морду набить обидчику сильнее.
– Ну и батя у тебя, – искренне восхитился Королев. – Молоток! Мне бы такого! А дальше-то что было?
– Ты считай, не отвлекайся и не мешай нам слушать, – перебил его Лис.
– Теперь твоя очередь считать, – огрызнулся Королев, – все, командир, я иду и считаю только до развязки!
– А дальше тебя, что, нести прикажешь? – хохотнул Лис.
– Дальше считать будешь ты, – ткнул пальцем КорС Лису в грудь.
– Лады, – не стал спорить Лис, – с радостью! Но до развязки, будь так добр, не откажи в любезности, помолчи.
– Вы уж извините, что перебиваю ваш содержательный разговор, – говорит Миша, – Толик, так что там дальше было?
– Да что дальше? Мама лупит меня, а мне не только не больно, а еще и смешно. Я какое-то время молчал, а потом не выдержал и рассмеялся. Мама еще больше разошлась, а я еще больше смеюсь. Она бросила ремень, и сама рассмеялась. Ну, я повинился и пообещал, что больше двери в чужие квартиры выбивать не буду.
– Слово-то держишь? – смеется Миша через плечо, так как он больше на ходу не оглядывается.
– А-то! Уже пятый год держу, – смеюсь я, а сам думаю, что еще много чего интересного было в моей жизни, только обо всем ведь не расскажешь.
– Стой, – скомандовал вдруг Миша, и сам тоже остановился, осматриваясь по сторонам. – Вы не находите, что странный у нас какой-то маршрут? Лично меня это смущает.
И в самом деле это кажется совершенно непостижимым, но перед нами – бурная горная речушка. КорС и Миша стали спорить друг с другом, сваливая вину один на другого. Я тоже стою и не верю своим глазам.
– Это уже интересно, – вертит головой по сторонам Вася. – Интересно, и как прикажете это понимать?
– Что тут интересного? Это очень подозрительно, – усомнился Баранов. – Неужели остальные группы тоже будут форсировать водные преграды? Да еще в такую погоду, то есть время года? Что-то верится с трудом.
– Нет, – нахмурился КорС, – что-то здесь точно не так. Может, вернемся? На первый взгляд так быть не должно. На второй тоже.
– Угу. Остается предположить, что в карточке с заданием ошибка, так что ли? Что скажешь, командир? Эх, жаль, удочек нет, – шутит Миша, а потом добавляет, обращаясь к Королеву: – Это ты виноват, это ты нас сюда завел по причине большого ума, а точнее, по причине отсутствия оного! Кстати, ты же обещал, что будешь молчать?
– Я хозяин своему слову, сказал и забыл!
Все смеются, а Королев покраснел, шумно сопит, и с достоинством молчит.
– А вот на счет удочек, Миша, ты ошибаешься, – довольно говорит Лис. – У меня с собой есть и леска, и все остальное.
Столкнувшись с необходимостью форсировать реку, многие курсанты растерялись.
– Ничего, я уверен, когда дойдем, то все выяснится, – жизнерадостно говорит Литин. – Может, нас специально не предупредили, а задание дали взрослое? С философской точки зрения …
– Пошел ты, знаешь куда? Философ, блин, – нервно перебил его КорС.
Решение принять оказалось не просто. Лично в моей голове возникли сомнения и противоречия, но надо как-то расхлебывать эту кашу, хоть и заварили ее не мы.
– А если это и вправду такой маршрут? Засмеют еще, – собрался я с мыслями и принял решение. – Нет, только вперед! Куда я, туда и вы! Или вот что! Рацию включить, сейчас мы узнаем, предусмотрено ли в задании форсирование реки.
Однако связи не было, нас никто не слышал, и мы тоже никого не слышали. Что ж, во всем должны быть железная воинская дисциплина и порядок. Королев смеется, что решение принять решение – это уже решение!
Литин пошутил неудачно, сказав, что прежде чем принять решение, надо убедиться, что именно я должен его принимать. Кто же если не я? Здесь я командир, и решение принимать, и ответственность за него нести лично мне. Коллективного решения здесь не принимают, это армия.
– Командир, как форсировать будем? Без алкоголя? – шутит Миша.
– Хороший вопрос. Сапоги старые, если у кого протекают, то в мокрых сапогах и портянках в горах быстро ноги в кровь сотрем. Что ж, – принял я решение, – речка не широкая, и не глубокая. Разденемся догола и перейдем вброд.
Так и сделали. Вода ледяная, но куда деваться? Хуже всех пришлось Литину и Лису, так как они ниже всех ростом, глубже всех шли в воде, и что особенно плохо, немного намочили свою форму. Теперь у нас проблема и большая, как выразился по этому поводу Вася.
– Эх, ты! – досадовал Дима, обращаясь к Литину. – Дал бы мне свою форму, а теперь как ты в мокрой-то будешь?
У Лиса, хоть он уже и надел свою форму, зуб на зуб не попадает, хоть бы он, еще больше не заболел, – промелькнула у меня мысль. Дело в том, что вчера у Лиса была температура, но он скрыл это от начальства, чтобы пойти с нами на занятия по ориентированию, а не сидеть в училище.
– Может, костер разведем? – несмело предложил Баранов. – Пусть Лис и Литин согреются, да и форма их подсушится.
– Нет, – в один голос отмахнулись Лис и Литин, – одеваемся и пошли.
Мы оделись и пошли дальше. Старались идти быстро, насколько нам это позволял рельеф местности.
– Пацаны, у кого в детстве были велосипеды? – полюбопытствовал Дима. Ему скучно идти молча. Он сегодня пытается заменить нам Веню, что ли? Оказалось, что велосипеды были не у всех.
– Толик, – не унимается Дима, – ты как велосипед купил?
– Да как, просто. Я с детства собирал в бутылку от шампанского монеты по десять копеек. Когда решил купить себе велосипед, высыпал из бутылки все монеты, отсчитал шестьдесят кучек по десять монет, а остальные ссыпал обратно в бутылку. Помню, продавщица трижды пересчитывала мою мелочь.
– Какой хоть велосипед купил? «Орленок»? – шутит Дима.
– «Украину», – с легкой ностальгией вспомнил я.
– Хорошая лайба, – подмигивает Дима мне.
Королев как всегда не доволен и ворчит, что я и здесь, как всегда, глубоко в центре внимания.
– Командир, – нарушил свое собственное слово молчать до следующей развязки КорС, – ты всегда был командиром, да?
– Да: и дома, и в школе, и на «Зарнице» и в пионерлагерях.
– И какой ты был командир? – насмешливо спрашивает КорС.
– Во всяком случае, справедливый. Я так думаю, это моя определяющая черта. Помню, однажды вечером играли мы в снежки на улице, и кто-то высадил стекло в ресторане. Поймали одного нашего пацана, припугнули детской комнатой милиции, и он сказал, что видел, как я разбил окно. Но я-то точно знаю, что я этого не делал! Работники ресторана сказали, что нужно вставить окно, и конфликт исчерпан. Но мой папа отказался. Он заявил, что верит своему сыну, и если сын говорит, что не разбивал окно, то так оно и есть. Но мама рассудила по-своему. Попросила одного нашего знакомого, и тот принес стекло и застеклил то злополучное окно. Ему в ресторане даже стол накрыли в знак благодарности. А я на следующий день пошел и среди бела дня высадил то окно кирпичом.
– Зачем? – споткнулся на ровном месте Вася.
– Но я, же наслушался всякой ерунды в свой адрес, причем, ни за что! А так стало легче на душе, – попытался я объяснить сложные мотивы, двигавшие мной в тот день.
– Ну, ты даешь! Если не врешь, конечно! – смеется КорС.
– Стой! – поднял руку Миша, и снова остановился.
– Что, опять что-то не так? – удивился я.
Мы подошли к Мише и увидели, что стрелка компаса вертится, как пропеллер.
– Странно. Залежи железной руды здесь, что ли? – неуверенно спросил Баранов. – Не совсем понятно.
– Или заблудились, – предположил Володька, – вряд ли такой поворот предусмотрен в нашем задании.
– Не могли мы сбиться, – заверил Миша, и КорС это тоже подтвердил.
– Возвращаемся? – неуверенно спросил Дима.
– Давайте-ка сначала отобедаем, – сказал я, оглядываясь по сторонам. За разговором мы и не заметили, что оказались в ущелье.
– Может, пойдем дальше? – подал голос Володя. – Общее направление, в общем, понятно. Будем его неуклонно придерживаться, в ущелье это несложно. Посчитаем пары шагов, может, выйдем куда надо? – и он вопросительно уставился на меня.
Я решил, что сначала пообедаем. Вася на скорую руку нарезал свежего хлеба, полил его растительным маслом, которое прихватил по своей инициативе, посолил и раздал всем, чтобы заморить «червячка».
– Толик, а тебе нравится хлеб с растительным маслом и солью? – спрашивает Володя.
– Да, только я больше тюрю люблю.
– Что за тюря такая? – заинтересовался КорС. – Я несколько раз слышал это слово, а что оно означает не знаю.
– Толик, – улыбается Миша, – просвети темного профессорского сынка!
– Свежий хлеб, лучше, чтобы было больше корочки, мелко накрошить, мелко порезать лук и все это посолить и полить растительным маслом. Есть можно вилкой, а можно ложкой. Вот тебе и вся тюря!
– Я бы еще поперчил, – мечтательно говорит Миша.
Мы с удовольствием перекусили, и развели костер. Поскольку дым идет прямо на Литина, тот выставил на костер фигу и громко сказал три раза:
– Куда фига, туда дым!
Мы посмеялись, разогрели тушенку в солидоле, предварительно протерев банки от оного, пообедали, затушили огонь и пошли дальше. Не прошли и ста метров, как Вася оступился на валуне, упал и ушиб ногу. А может и растянул. Во всяком случае, идти он уже не может. А тут еще у Лиса поднялась температура.
– Однако весело, ничего не скажешь, – подытожил Королев. – И что интересно, чем дальше, тем веселее.
– Делаем носилки, – распорядился я, – похоже, нам и ночевать придется в этих горах. Еременко, Снигур, займитесь носилками.
Настроение ни у кого особо не ухудшилось, только Лиса и Васю жалко. Интересно, что там подумает о нас наше командование, когда мы вовремя не появимся в назначенном месте?
– Что у нас со спичками? – поинтересовался я.
– Есть. И зажигалки тоже есть, – бодро доложил Миша. – Не зря же мы курим!
Лис как-то странно посмотрел на друга, но промолчал.
– В лекарственных травах кто-нибудь разбирается?
– Я! А зачем? – скривился от боли Вася.
– Нужно Лису какой-нибудь гербарий заварить от простуды.
Васька с помощью Димы и Литина стал неуклюже бродить среди скал, выбирая необходимые травы. Вскоре на небольшом костерке забулькало и ароматно запахло травяным чаем из котелка, в котором напаривалось лекарство. Хорошо, что Вася смог отыскать подходящие травы.
– КорС, – позвал я, – ну-ка, перетяни Васе лодыжку.
После перевязки, пока Лис пил отвар, сделали импровизированные носилки из двух вырубленных жердей и плащ-палатки. Не теряя больше ни минуты, мы двинулись вперед.
– Командир, – сказал вскоре Миша, беспокойно оглядываясь, – такими темпами мы скоро и Лиса тоже понесем.
– Рация! – вспомнил я, и плюнул от досады. – Артем, включай рацию и выходи на связь!
Но ожидаемой связи по-прежнему не было, а из наушников доносится только треск и противный скрип. Разные мысли лихорадочно бились в моей голове. Да и у ребят, видно, тоже.
– Командир, – серьезно спрашивает Миша, осматриваясь, – мы сегодня ночевать, где будем? Ночь ведь не за горами. Уж извини за тавтологию, но в горах темнеет рано и быстро.
– Думаю, вон в той рощице, – показал я рукой, – нарубим длинных жердей, сделаем из них и плащ-палаток большую палатку. Нарубим веток елей или сосен, сделаем постель. Да и дрова далеко носить не придется. Идемте, немного осталось.
Но идти пришлось даже меньше, чем мы предполагали. За поворотом скалы открылась небольшая пещера с нависающим над тропой «козырьком».
– Стой! Все! Ночуем здесь. Вот под этим «козырьком», – решил я, и показал рукой на выступ скалы.
– Хорошее место, – одобрил Миша, – и от ветра защищает, и от дождя или снега, если вдруг случится. А то вдруг дождь, и будет как в песне: а у костра ни сесть, ни лечь.
– Надеюсь, вальс танцевать не будем? – смеется КорС.
Миша примкнул к автомату штык-нож и первым вошел в пещеру. Вася с недоумением смотрит на действия Миши.
– Миша, ты что, – не выдерживает Вася, – думаешь, что там есть пещерный медведь или пещерный лев?
– Не приходилось ли вам, Василий, слышать, что вы дурак и притом редкий? – грудью стал напирать на Россошенко Королев. – Диких животных, в том числе хищных и голодных, в лесу никто еще не отменял.
Рвущаяся наружу злость готова выплеснуться на голову Васи. Я не без усилий оттащил его в сторону от Васи.
– Поразительное открытие, – подтверждает Лис, – редкий ты, Вася дурак.
– Собираем дрова, да побольше, чтоб на всю ночь хватило, – стал я распоряжаться, как, и положено командиру отделения, прерывая ссору, – и рубите еловые ветки для постелей. И тоже, как можно больше!
Впрочем, то, что Васю называют дураком, его почему-то не очень обижает. Во всяком случае, его это точно не удивляет. А может он просто устал, ведь ему пришлось нелегко.
– Толик, а чем рубить? – удивился Баранов. – Топоров ведь нет.
Он даже растерянно осмотрелся по сторонам, словно ожидая увидеть топоры.
– Лопатками, – объяснил я недогадливому Баранову. – А еще ты лично можешь штык-ножом попробовать резать!
Все здоровые принялись работать, в том числе и я. Срубая пушистую елку, я согрелся и только теперь почувствовал, что меня уже довольно давно донимает пронизывающая до костей сырость.
– Дай, – попросил Лис у Миши понравившийся ровный прут.
Похоже ему полегчало. После этого он обстрогал его, привязал леску, грузило, поплавок, крючок, взял хлеба и направился к небольшой горной речушке. Лису повезло и он довольно быстро словил четыре ручьевые форели довольно приличного размера. Он вернулся, и выпотрошив улов, стал печь рыбу на углях. Периодически он раздувает угли пилоткой.
У Литина в вещмешке оказались специально припасенные два десятка картошин среднего размера, и он стал их печь в золе.
– Литин, ты это здорово придумал! Я печеную картошку очень люблю. Зимой, бывало, ходил в кочегарку под нашим подъездом и пек ее там, прямо в топке.
– Командир, не нагоняй раньше времени аппетит!
Когда наносили дров и веток для постели, стали ужинать. У Володи нашлись три крупные луковицы.
– О! – обрадовался Литин, – к картошке самое то!
– А кстати, – заинтересовался Миша, – где это вы овощами запаслись?
Оказалось, оба сходили в столовую и попросили у наряда один картошку, а второй – лук. Теперь вот, как нашли! Сухой паек это, конечно, здорово, но печеная картошечка, да еще с луком на природе это же совсем другое дело!
Артем Баранов угостил всех большими бубликами с маком, помните такие – по 5 копеек за штуку? До чего же вкусной показалась нам наша еда после такого долгого и трудного дня! Только Лис безразлично смотрит на еду. Перемеряли температуру + 38,5 С.
– Еще полтора градуса и я – водка, – нашел силы пошутить Лис.
– Все-таки жаль, что нет спиртного, – вздохнул Миша, а вслед за ним его горячо поддержал Лис.
– Точно! Организовали бы сейчас «культурное мероприятие!» Вот жизнь, и деньги есть, и водки не купишь! Командир, ты не улыбайся, это, между прочим, твоя недоработка! Где твоя забота о подчиненных, где наши «фронтовые» 100 грамм? В следующий раз мы тебе такую оплошность не подарим! То есть не простим, так и знай!
Миша не посмотрел на то, что солдатский котелок крашеный и не предусмотрен для приготовления пищи, и заварил в нем чай. Чего он туда положил, не знаю, но чай вышей душистый и вкусный. Из своего вещ-мешка Миша достал горсть карамели «Взлетная» и угостил нас. Каждому досталось по две штуки. Чай с конфетами доставил всем удовольствие.
Только мне немного не по себе. И как это так вышло, что Вася взял с собой свежий хлеб и растительное масло, Литин картошку, Миша конфеты, Володя лук, Артем бублики, Лис наловил рыбы, а я словно гость или нахлебник какой-то? Стыдно. А еще опытный турист, называется. И командир. Нет, больше такого не повторится!
Из срубленных жердей и двух плащ-палаток мы соорудили полог, закрывающий вход в пещеру. Из остальных плащ-палаток каждый сделал себе спальный мешок. Поскольку плащ-палаток теперь на две меньше, мы коллективно решили, что дежурить у костра будем по двое. Володя откинул полог, чтобы полюбоваться закатом.
– Закрой дверь, – ворчит Королев, – нечего улицу греть. Хочешь посмотреть, так выйди наружу.
Но Володя предпочел остаться в теплой пещере.
– КорС, – спрашивает он, – скажи, какой художник самый лучший?
– Природа, – быстро находит правильный ответ Королев.
– Миша, о чем думаешь? – спрашиваю я, видя, как приятель скептически рассматривает свою плащ-палатку.
– У меня дома есть спальный мешок. Вот, жалею, что он не здесь!
– А какой у тебя спальник?
– Не поверишь, отечественный. Из стеганного ватина. Тяжелый, объемный, но теплый!
– Лучше бы каждому еще по Матильде, – задумчиво говорит КорС.
– По какой еще Матильде? – первым заинтересовался Литин. – Это ведь женское имя?
И глазки Литина похотливо забегали по сторонам.
– КорС, не томи, мы требуем объяснений! То есть разъяснений!
– Есть такая мелодия – «Waltzing Matilda». Переводится, как: «Танец с Матильдой». Неужели не слышали? А ведь это, чтобы вы все знали, еще и неофициальный гимн Австралии! Говорят, что песня эта написана еще в XVII-м веке. Так вот, Матильдой в старину называли скатку из солдатского одеяла. Та самая, которая солдату постель, крыша, и любимая жена. Выражение «Станцевать с Матильдой» означало: «Податься в бега».
– Это для каторжником тамошних? В смысле, одеяло необходимо было, чтобы после побега не замерзнуть в холодной Австралии?
– Типа того. Обычное шерстяное одеяло служило верой и правдой военным, беглым каторжникам, путешественникам и просто бродягам, задолго до того как были придуманы спальные мешки.
– Так бы сразу и сказал, что говоришь о шерстяных одеялах, – разочаровано говорит Литин. И, поежившись, с казал: – Так хочется сейчас оказаться на печи!
– Что за имя такое – Печь? – пришла очередь шутить КорСу.
Ночевали мы в горах, спать легли раньше обычного. Еды было мало. Наши пакеты для оказания первой медицинской помощи нам совсем не пригодились: у Васьки нога все больше опухала, а Лис горел и бредил. В общем, стало еще хуже.
Все устали за этот день и крепко спали. Только дежурные по очереди поддерживали огонь и бдительно стерегли сон остальных. Утром ущелье наполнилось гулом и рокотом, многократно повторяемым эхом.
– Вертолет? – с надеждой спросил Вася, задрав голову вверх.
– Вертолет, – с облегчением подтвердил я, и всех нас охватила затаенная радость. Эта робкая радость готова прорваться наружу.
– Побежали? – шутит Миша.
– Не с моей ногой, – грустно говорит Вася, словно не понимает, что Миша шутит.
И действительно, над горой появился военный вертолет. Мы привлекли его внимание сигнальными ракетами. Вася испытывает чистейшую радость от того, что наше приключение окончилось. Вертолет сел на просеке, чуть выше нашей стоянки. Выяснилось, что он искал именно нас!
Вертолет быстро доставил нас на другую сторону горы, где нас ожидали наш ротный, вчерашний преподаватель и первый заместитель начальника училища полковник Крошкин.
– Что ж ты, Иванов, твою дивизию? – не сдержался и ругнулся в присутствии высокого начальства ротный.
– Отставить, майор, – рявкнул своим зычным голосом заместитель начальника училища. – Сержант, дайте сюда вашу карточку с заданием.
Я подошел и отдал. Полковник сверил ее с той, которая была у преподавателя, и зло сказал:
– С какой балды вы все это взяли? На первом же участке ошибка в сто градусов!
– Ничего себе отклонение! – присвистнул Литин. – Мы повернули даже не под прямым углом, а еще больше!
– Можно подумать, если бы мы повернули под прямым углом, нам бы это как-то помогло, – проворчал КорС.
Полковник Крошкин тем временем продолжает распекать нашего незадачливого преподавателя.
– Соответственно, и дальше у них все пошло неправильно. Скажите, майор, вы хоть раз задумывались о том, за что вам платят заработную плату? Молчите? Итак, ошибка в сто градусов. Как это понимать?
– Ума не приложу, – забегали глаза у преподавателя.
– А я приложу! Я вам сейчас так приложу! Карточки вам изготовили курсанты, потому что вам самому было лень! А вы даже не удосужились их проверить! Разговор с вами мы продолжим в училище, хотя я вам сразу скажу, что прощения вам нет. Как же меня достали тупые подчиненные!
– Следовательно, я не ошибся, предположив, что в карточке с заданием ошибка, – довольно говорит КорС.
Нас построили, и первый зам начальника училища объявил нам благодарность. Но главное, мы стали еще дружнее. Замнач продолжал в стороне распекать незадачливого преподавателя, сильно робеющего в присутствии полковника Крошкина.
– Это все произошло, мягко говоря, по вашей неосмотрительности. Этого никогда бы не случилось, если бы вы добросовестно относились к своим обязанностям. Вечно у вас все сикось-накось! Вы это сами хоть понимаете?
– Так точно, товарищ полковник, – преданно ест начальника глазами наш преподаватель, стоя по стойке «Смирно!»
– Выговор майор получит, никак не меньше, – предположил Королев, наслаждаясь зрелищем.
– Жаль только, что без занесения в грудную клетку, – проворчал Миша, не отводя взгляда от Лиса.
В роте курсанты моего отделения стали ярко живописать ребятам из других взводов о наших приключениях. Позже Дима слышал, как Веня по телефону рассказывал своим друзьям и подругам из далекой Москвы о том, как их отделение по вине преподавателя трое суток блуждало по Крымским горам, и какие геройские подвиги успел совершить за это время кто? Правильно, сам Веня.
Обычный вечер
С ПХД мы управились довольно быстро, и до увольнения успели еще не только помыться, но и попить чайку. Правда, Васька уронил и разбил свой стакан. Он так из-за этого расстроился, только что не плакал. Даже смотреть на него было жалко.
Вечером, вернувшись из увольнения, Вася принес два новых стакана. Один из них он поставил на прикроватную тумбочку, а второй спрятал в вещмешок. Проходивший по взлетке взводный заметил стакан на верхней тумбочке и спросил:
– Товарищи курсанты, кто из вас знает, это чей символ?
– Какой символ, товарищ капитан? – повернулся к нему Лис.
– А вы разве не знаете? Граненый стакан это символ тройственного союза подворотни, – сказал и сам засмеялся мама Жора.
Мы тоже рассмеялись, так как шутка нам понравилась.
– Так чей же это стакан? Ты смотри, совсем новый!
– Мой, – отозвался Вася севшим голосом. Он почему-то очень волнуется.
– И где мы его взяли? – выжидающе смотрит мама Жора.
– Нашел, – уклончиво ответил Вася. Он не смог придумать ничего умнее. Что касается правильного ответа, то он легко читается на его перепуганном и виноватом лице.
– Чрезвычайно интересно даже, где это можно найти новый стакан? Вон квас, например, в баночки из-под майонеза разливают, а он нашел! Поведай нам, где можно найти новые стаканы, я там непременно побываю, – пообещал взводный. – И не один раз.
Вася стушевался, мучительно думая. Мы понимаем, что в жизни, конечно, иногда и такое случается, но точно не в этот раз! Впрочем, мама Жора не очень-то и допытывался.
– Пардон, – улыбнувшись, сказал он, – должен вас слегка покинуть.
Как только он вышел из кубрика, Миша стал наезжать на Саркиса:
– Иди, помойся! Или ноги свои в вещмешок на ночь спрячь, чтобы не пахли!
Саркис у нас, по определению мамы Жоры, безнадежно ленивый. К тому же он еще не слишком считается с мнением окружающих, провоцируя их на грубость в свой адрес. Тот же мама Жора по этому поводу говорит, что товарищ Мирзоян презирает принципы социалистического общежития.
– Миш, ты ему еще челюсть веревкой привяжи, чтобы не храпел ночью, – напомнил Батя, который спит на втором ярусе плечом к плечу с Саркисом, и которому храп досаждает больше, чем всем другим.
КорС, который был, как всегда не в духе, читает какую-то газету. На наши разговоры он не обращает никакого внимания.
– Серега, что читаешь? – заинтересовался я.
– «Вчерашние новости», – буркнул Королев, хотя на самом деле он читает училищную газету «Боец партии».
– Да ну его, – махнул рукой Вася, – давайте лучше чайку еще попьем. Обновим, так сказать, новый стакан.
Лео с восторгом уже в третий раз рассказывал новый видеофильм, который он посмотрел в увольнении. Тут появился шаман (комсорг взвода, другими словами) Рома Журавлев, и объявил:
– Третий взвод! Кто еще не сдал комсомольские взносы, сдаем мне!
– Пойдем, Дима, – говорит Володя, – так и быть, сдадимся!
Литин стал рассказывать и напевать песню «Яблоки на снегу» Михаила Муромова, которую еще не все слышали.
– Фу, фигня какая, – скривился Артем. – Разве это музыка? Вот это музыка! (Он включил магнитофон и по казарме зазвучал тяжелый рок). Металл навсегда!
После отбоя, обратив внимание на то, что в ленкомнате горит свет, я заглянул туда. Там Вася и Дима склонились над учебниками по партийно-политической работе. Уже в час ночи, перед тем, как лечь спать (забыл сказать, что я в наряде), снова заглянул в ленкомнату. Оба мои курсанта по-прежнему пытаются грызть гранит науки.
– И как успехи? – добродушно интересуюсь я, сладко потягиваясь, предвкушая скорый сон. – Смотрите, не переусердствуйте!
– Если честно, – протер глаза Дима, подавляя при этом зевоту, – я страницы переворачиваю, а содержания уже не понимаю.
– Значит, не мучься и ложись спать. Василий, а у тебя как учеба продвигается? – рассматриваю я гору учебников и конспектов, которыми обложился Вася. Перед Димой почти такие же «деловые завалы».
– Хорошо, – не очень уверенно отвечает Вася. Впрочем, он пока еще не научился врать так, чтобы это было незаметно.
– А ведь врешь, – усмехнулся я. – Ты и два часа назад сидел над этой же самой страницей! Или ты решил испытать себя на прочность? Не стоит, чуда не будет!
– Ты наблюдателен, – немного смущаясь, нехотя признал он. – От тебя никуда не денешься.
Я от души посоветовал Ваське, чтобы он тоже лег спать.
– Ты пойми, такие занятия гораздо чаще приводят к плачевным результатам, чем к хорошим.
– Нет, я еще немного позанимаюсь, – уселся удобнее Вася. Он, похоже, не понимает, что занятие это уже абсолютно бессмысленное.
– Как хочешь, – не стал я настаивать, – оно, конечно, колхоз дело добровольное. А вот лично мне пора спать.
– Завтра семинар, – словно оправдываясь, сказал Вася.
– Я в гораздо более выгодном положении, я в наряде! Мне повезло!
– Ну, не прибедняйся! Ты бы и так этого семинара не боялся, – несколько язвительно произнес Россошенко. – Впрочем, как и любого другого. Ты ведь у нас кладовая знаний.
– Что верно, то верно, – не скрывая насмешки, говорит Дима. – Только не кладовая, а кладезь.
– А ты все-таки тоже ложись спать, – советую я Васе. – Тебе здесь делать нечего.
– Я еще немного посижу, – упрямо отказывается Вася.
– Ну, разве что только посидеть. Могу с уверенностью сказать, что ничего хорошего из этой затеи у тебя не получится: не выспишься, и всего делов.
Дима со мной согласился, и тут же, не дожидаясь повторных предложений, отправился спать и быстро провалился в сон.
– Вась, вот что, убирай этот творческий беспредел со стола и ложись-ка ты спать, – уже приказным тоном говорю я.
– Я завтра пять получу, всенепременно, вот увидишь, – с юношеской запальчивостью воскликнул Вася, и я заметил вызов в его глазах. Не иначе что-то он кому-то решил доказать, причем прямо завтра. – Все будет в порядке, вот увидишь.
– Что, разве где-то рак на горе свистнул? – притворно удивился я. – Ладно, грызи дальше свой гранит, грызун, коли охота. И хорошо бы, чтобы это было в последний раз. Я не о граните, а о ночных занятиях. Всему свое время, а ночью надо спать.
Однако Вася выглядит серьезно и недоступно, показывая мне, что наш разговор на этом окончен. Он даже не пошевелился и не сдвинулся с места. Как командиру отделения, мне очень хотелось приятно удивиться, но сенсации, разумеется, не было – Вася получил даже не обычную для него троечку, а двойку. Правда, с плюсом.
– Просто произошло досадное недоразумение, – трет красные от недосыпания глаза, Вася. – Это случайность.
– Точно, точно, – веселится Лис, – это досадное недоразумение прямо так и называется: «Курсант Россошенко!» Лично я всякий раз неизменно недоумеваю, как вижу тебя! А если еще и слышу!
Канун Нового года
Володя Еременко стал качком, хотя, глядя на него, никто бы так о нем не подумал. Дело в том, что Володя худ, узкоплеч и узкогруд. Но, несмотря на это, силы он недюжинной. Швайценейгером Вову назвали по аналогии со Шварценеггером, на которого Еременко совсем не похож. Однако кличка к нему приклеилась намертво.
Действительно, если бы Вовчик был такого же роста и сложения, как Шварценеггер, то какой смысл его так же называть? Второй Шварценеггер не нужен, вся его прелесть и заключается в том, что он первый. Ну, а Вова вообще не похож на «железного» Арни, поэтому его так охотно и называют Швайценейгером.
Кроме железа Вова увлекается нунчаками, даже сам приемы с ними выдумывает. Прихожу я из увольнения, а Володя даже подпрыгивает от нетерпения, так ему хочется похвастать передо мной тем, какой замечательный прием он сам придумал.
– Вот, смотри, – взахлеб тараторит он мне, – если два противника стоят близко друг к другу, то можно вот так крутануть (показывает, как именно крутануть), а потом бросить нунчаки, и они своими концами ударят обоих! Ой!!!
Элемент оказался явно сырым и неотработанным, потому что вместо задуманного Вовой эффектного броска в шкаф с шинелями, нунчака свистнула его по глазу. Глаз сразу закрыла темно-вишневая гематома и опухоль. Незадачливого Швайценейгера сразу направили в училищный медпункт, а оттуда в гарнизонный госпиталь, где ему предстоит встретить Новый год.
– Слышишь, Симона, – смеется Веня, – не надо выть! Наш Вовчик жив и будет жить!
Вот и пришел вечер тридцать первого декабря 1986 года. Конечно, настроение у всех праздничное, и в тоже время немного грустное. Я пытаюсь разобраться, в чем причина и понимаю, что мне не хватает комедии «Ирония судьбы или с легким паром!», которая стала необходимым атрибутом Нового года.
– Можно подумать, – шутит Веня, – что кто-то забыл смешные реплики из этого фильма.
– А это неважно. Главное, что мы к этому фильму с детства привыкли, а теперь его нет. Борьба с пьянством приняла странные формы. Не побоюсь этого слова, извращенные, – ворчит КорС. На этот раз с ним согласны абсолютно все.
– И не говорите, – соглашается Столб, – этот фильм раз¬влекает, и дарит пусть прописные, но истины о дружбе, любви, жизни. Кроме этого прелесть «Иронии...» и в интригующей недосказанности. Вот мне, например, всегда было интересно, как там, у Лукашина с Надей все сложится?
– Точ¬ного ответа никто не знает, но, думаю, что у каждого есть своя версия, – сказал Веня, и все с ним охотно согласились.
– А давайте, и мы пофантазируем, как у них все могло быть? – загорелись глазки у Лео.
– Что ж, поскольку самого фильма не предвидится, нам не остается ничего другого, как самим придумать его концовку, – быстро соглашается Столб.
И мы стали почти всем взводом фантазировать, и было в этом фантазиро¬вании что-то неуловимо при¬тягательное. Приход командира взвода напомнил нам, что Новый год совсем близко, и маленькие чудеса все же случаются.
– Товарищи курсанты, – громко говорит взводный, – поздравляю всех с наступающим Новым годом!
– А где шампанское? – ворчливо говорит Миша. Перехватив осуждающий взгляд взводного, он негромко добавляет. – Плохой у нас командир. Хороший командир должен подчиненных не только драть, но и кормить, а наш только и знает, что дерет.
Но вопреки стенаниям Мишки и полному отсутствию алкоголя, посидели мы хорошо и нескучно. Мне из дома прислали посылку, в которой кроме привычного домашнего печенья и конфет был покупной шоколадно-вафельный торт в картонной коробке. И еще подарок.
– Классный, в смысле, вкусный торт, – облизывая губы, говорит Зона.
– Мне он тоже нравится, поэтому мне его всегда дарят на Новый год.
– Это и есть твой подарок на Новый год?
– Отчасти. В том смысле, что такой вот торт и мандарины были всегда, а подарок это само собой. Помню, когда я маленький был, родители меня выманят в другую комнату или на кухню, и в это время положат подарок под елку. И скажут: «А кто-то это там в той комнате, если все здесь?» А я кричу: «Это Дед Мороз!» Бегу к елке, присаживаюсь…
– Зачем? – не понял Бао.
– Неужели непонятно? – кривится КорС. – Иванову родители просто так подарок не дарили. Ему нужно было поприсидать. Сколько, Иванов? Сто пятьдесят раз или меньше?
– Елка у нас всегда была огромная – от пола и до потолка. И пушистая такая, что когда мы жили у консервного завода, а там комнаты маленькие, елка занимала одну четвертую часть комнаты. Чтобы взять подарки, нужно было присесть, они ведь лежали под елкой, – ничуть не обиделся я на КорСа.
– Толик, – говорит Миша, – а что тебе прислали в подарок?
– А вот, смотри, – и я протянул Мише болгарское портмоне коричневого цвета фабрики «Чайка».
Миша глянул и рассмеялся. Вместо того чтобы взять в руки мой кошелек он вынул из внутреннего кармана курточки п/ш точно такое же портмоне!
– Это мне родители на Новый год подарили!
Уже перед отходом ко сну я стоял в умывальной комнате и чистил над раковиной щеточкой свою электробритву, когда вошел Дима. Он остановился в дверях, сначала засмотрелся на мускулистое тело Стаса Рокотова, потом глянул на меня и проникновенно спросил:
– Толик, ты чем так недоволен? Даже как-то непривычно видеть тебя таким.
– Какой-то козел опять брал мою электробритву и не почистил ее после себя, – не смог обуздать я свои эмоции. – Я уж не говорю о том, чтобы после себя одеколоном ее протереть.
– Почему опять? – Дима явно скучает, раз ему интересны такие мелочи.
– Потому, что это уже не в первый раз, не во второй, и даже не в пятый, и конца этому нет. Только попадись мне тот, кто берет мою бритву без спроса! Хотя, похоже, я так скоро перейду на бритье станком.
– Я тебя хорошо понимаю, – тут же заверил меня Дима. – Мне бы это тоже не понравилось.
Со стороны входной двери донесся недовольный голос мамы Жоры:
– Курсант Мирзоян, куда это вы в майке собрались?
Наш взводный с самого утра отчего-то злой и невыдержанный. Миша даже предположил, что это от того, что жена вчера отказала маме Жоре, вот он и не в своей тарелке. Ну, и мы все с ним заодно.
– В умывальник, – в нерешительности остановился и, поколебавшись, по простоте душевной честно ответил ара.
– Я вижу, что в умывальник. Форма одежды № 2: голый торс и никак иначе. Никак иначе, вам понятно? Чтобы и духу вашего в майке здесь не было!
– Холодно ведь, товарищ капитан, да, – отвечает Саркис. Его загнанный взгляд красноречиво говорит о том, что он боится взводного, но и холодной водой ему мыться тоже совершенно не хочется.
– Вы что, Мирзоян, совсем дурак? Это уже неслыханная наглость! Закаляйтесь, форма одежды для всех одна! Я уже миллион раз вам это говорил! – мама Жора сплюнул в ладонь и сжал кулак. – Или надо вам на память крестик записать? Идите в кубрик и снимите майку. А командир вас здесь подождет, ему, то есть мне, по вашему мнению, все равно ведь делать нечего.
Мама Жора сорвал на подчиненном свое плохое настроение, и ему, видимо, полегчало, так как его возмущения сошли на нет. Мирзоян замолчал, и покорно пошел снимать майку. Я вернулся в кубрик. Вижу, Зона пытается совершить подвиг. Никак иначе не назовешь его стремление в личное время, да еще перед Новым годом штудировать учебник.
– Зачем знать все эти факты, даты, – словно оправдываясь, ворчит он, впрочем, без особой убежденности, – когда есть книги, библиотеки разные.
– Затем, что ни одна библиотека, даже самая крохотная не поместится в твоем кармане, – объясняет ему Бао.
– Все равно, – упрямится Зона, – я понимаю, что в этих книгах содержится очень много всякой важной информации, понимаю. Но ведь намного проще спросить того, кто знает, чем искать ответы и думать над ними. Сиди теперь, работай до ночи.
– Зона, – смеется Батя, – работать нужно с умом, а не до ночи! Вон даже Бао, и того уже хвалят!
Бао вчера преподаватель по истории похвалил. Дословно он сказал так:
– Заметно прибавил курсант Марковский. Если раньше я всегда сомневался, единицу ему ставить или двойку с минусом, то сейчас могу сказать, что у него твердая, уверенная двойка!
– Книга книгой, а мозгами шевелить тоже надо уметь. К тому же лучше знать лишнее, чем ничего не знать.
Зона с досадой смотрит на книгу, а я на бритву. У меня впервые возникло желание перейти на бритье станком, может хоть станок брать не будут? Через минуту это желание переросло в решение купить станок для бритья и отказаться от электробритвы. Убрав бритву, я взял книгу, присел и стал ее читать. Тут мое внимание привлек Костя Морозов.
– На, Толик, – протянул он мне «Литературную газету», – прочти.
– Что там? – заинтересовался я. – Есть что-то интересное?
– Ты же знаешь, что сейчас проходят Дни советской литературы в Удмуртии? Так вот, поэты и писатели А. Вознесенский, А. Дементьев, А. Иванов, С. Залыгин в своих выступлениях прямо призвали горожан бороться, а не ждать пока кто-то возвратит городу его прежнее название. К обсуждению темы уже подключилась и республиканская газета «Комсомолец Удмуртии» – в публикациях Е. Шумилова, в выпусках дискуссионного клуба. Сейчас уже пишут об этом даже в центральной прессе – вот, в «Литературной газете», «Советской России», «Известиях», в еженедельнике «Глобус!»
– Помню, помню, ты говорил, что в скором времени горожане добьются переименования Устинова.
– Точнее, возвращения городу исконного названия, – поправил меня Костя. – Слушай, Симона, хватит читать. Пойдем, лучше кино по телевизору посмотрим!
– Нет, спасибо. Лучший кинозал – это мозг, и ты понимаешь это, когда читаешь хорошую книгу.
КорС хмыкнул, но на этот раз ничего комментировать не стал, а Колотун-бабай пошел на взлетку – смотреть телевизор. Я же смог дальше спокойно читать книгу.
Мне двадцать
«Надо учиться любить себя – любовью здоровой и святой,
чтобы оставаться верным себе и не терять себя».
Фридрих Ницше
Выписали Вовку Еременко из госпиталя только через две недели после Нового года. В роту он вернулся притихший, и нунчаки больше в руки не берет. По выражению его лица видно, что экспериментов больше не будет.
Угораздило же меня: рота заступает в караул и наряд прямо на мой день рождения, причем в караул заступает именно наш взвод. Обратился я к старшине роты, что бы он меня не ставил в караул, но, естественно, получил отказ.
– Сержантов в роте по пальцам пересчитать, и заменить тебя мне некем, понятно? Ну, и свободен, – не снизошел до моих просьб старшина.
Подошел я с такой же просьбой к маме Жоре, но ни я, ни моя просьба его тоже не заинтересовали, и он только привычно разорался:
– Ты что, чем-то лучше других, Иванов? Будет мне каждый условия диктовать! Заступишь вместе со всеми, как миленький, никуда не денешься! Это я тебе сказал! Можешь идти!
Маме Жоре я не удивляюсь, он всегда не справедлив ко мне. Пришлось идти. Но пошел я к командиру роты. К удивлению, он выслушал меня совершенно спокойно. Почесывая лоб, он сказал:
– Что же мне с тобой делать? Сержанта ведь можно заменить только сержантом, а их, то есть вас, и так не хватает.
– Товарищ майор, а если я заступлю в наряд по роте перед своим днем рождения и на следующий день после него?
– Два наряда за один? Это выход. Если тебя это устраивает, то и я не против. Зови старшину. Иди, иди уже. Без тебя забот полон рот, – улыбнулся краешками губ ротный.
И я заступил в наряд по роте. Сменюсь я шестнадцатого января, а семнадцатого рота заступает в караул. Восемнадцатого мне снова предстоит заступить по роте. Семнадцатого, когда вся рота готовилась к заступлению в караул и наряды: кто гладился, кто брился, кто штудировал Уставы, кто подшивался, меня вызвал в канцелярию ротный.
– Как? Ты еще не готов? – удивился он, не веря своим глазам.
– К чему? – насторожился я. Может, ротный передумал или забыл?
– К увольнению, конечно! Раз уж у тебя день рождения, а рота все равно заступает в наряд, то не вижу смысла тебе сидеть в роте. Вот тебе две увольнительные записки: одна на сегодня до отбоя, а вторая на завтра до обеда. Ночуешь в роте, понял?
– Так точно, товарищ майор! Спасибо вам, – немного растерялся я, поскольку никак не ожидал такого поворота.
– Пожалуйста. С днем рождения тебя, Толя, – сказал ротный, и его лицо озарила добродушно-лукавая улыбочка.
Он крепко-крепко пожал мне руку, и я довольный ушел в увольнение. Сначала позвонил маме, потом побродил по городу, сходил в кино, а уже потом к Лене, моей новой знакомой. На следующий день все повторилось.
Вечером я выставил взводу, как положено, три торта, конфеты «Стрела» и «Птичье молоко», печенье (в том числе домашнее), чай и лимонад. Мне пожелали всего наилучшего, и все пошли отбиваться, наряд выдался тяжелый: с дежурным по училищу не повезло и с его помдежами тоже. Замучили они наших ребят основательно. После застолья я продолжил несение службы дежурным по роте. Я обратил внимание на то, что Бао куда-то идет с заговорщеским видом.
– Эй, Леха, далеко собрался? – спрашиваю я его, так как после отбоя из казармы выходить уже нельзя, а без разрешения тем более.
– Симона, я на минутку к забору военкомата, меня там девушка срочно ждет, – просительно говорит Бао и смотрит на меня, как голодная собака в ожидании куска хлеба.
– Леша, тебе на голову что-нибудь надо? – спрашивает Саркис, подразумевая, что Бао идет без шапки.
– Курсант Марковский, – зову я, – наденьте шапку, там холодно.
– Нет, не надо. Можете не беспокоиться, товарищ дежурный, там мозгов все равно нет, – жизнерадостно (или самокритично?) отвечает Бао.
– И правда, Толик, не держи ты его, – смеется Миша, – пусть идет без шапки, может, хоть немного тараканов повымораживает! Или тебя волнует то, что он нарушает форму одежды? Бао, сейчас же надень шапку, не то получишь, – очень недвусмысленно предупредил Миша.
Бао вздрогнул и замер с покорным видом, понимая, что если он не послушается Миши, то это будет с его стороны большой ошибкой.
– Нет уж, Миша, – смеюсь я, – я передумал, пусть идет так, замерзнет, быстрее вернется! Товарищ Бао, отставить! Иди как есть!
КорС с Батей обсуждают январский Пленум ЦК КПСС. На этом Пленуме впервые прозвучало слово «гласность», а еще Горбачев назвал время правления Брежнева «застоем».
– Лично мне тот «застой» нравится гораздо больше нынешней демократии, – ворчит хмурый Королев, – в гастрономах одна морская капуста, блин, а я не японец какой-нибудь, чтоб только ее есть.
Батя не разделяет взглядов Сергея, но портить ему настроение еще больше не хочет, поэтому пытается шутить. Хотя как оказалось, он этим только еще больше подлил масла в огонь.
– Это же объективный ход истории. Перестройка это продолжение дела Октября, – торжественно объявил он.
– Не зли мои сердечные нервы, мое терпение и так достигло крайних пределов, – злится Королев.
Я бы с удовольствием еще послушал их задушевные беседы, но служба не дает посидеть на месте. Можно только догадываться, как зло и насколько далеко послал КорС Батю.
– Иванов, – подошел ко мне и спросил Веня, – не жалко два наряда вместо одного тащить, чтобы в день рождения не стоять?
– Нисколько. Я бы и три отстоял. И четыре, если бы мне такое условие поставили, но в свой день рождения в наряде стоять не хочу и не буду! Это такой подарок, который я делаю самому себе!
– Учитесь, как надо относиться к себе, – бросил «замок».
– В каком смысле? – не понял Веня.
– Перевожу – учитесь, как надо себя любить, в хорошем смысле этого слова.
Дневальные уже навели порядок, а Литин без устали все рассказывает о своих любовных похождениях. В ночной тиши его слова слышны всем.
– Я коснулся ее руки, и она не попыталась убрать свою ладонь.
Как всегда, в слушателях у него недостатка нет. И хочется же им вместо сна слушать байки Литина?
– Безошибочным движением я, – рассказывает Литин. Дослушать, что именно он там сделал своим безошибочным движением, мне не удалось, так как ответственный по батальону собрал дежурных по ротам на инструктаж. Не спрашивать же, в самом деле, что там Литин рассказывал?
А на следующий день Бао всех развеселил. Он двенадцать раз переписывал реферат, а майор Козлов сказал, что его первый вариант был лучшим! Это не тот первый, который Марковский срисовал у меня, а тот, написанный им практически самостоятельно. То есть хоть и из учебников, но самим Бао. На этот раз написанное, то есть вымученное Лехой сочинение было оценено преподавателем на «хорошо».
– Вот, – радуется «замок», – можешь же! Слушай, Бао, а слабо тебе еще раз свою работу переписать?
– Это еще зачем? – насторожился Бао.
– Чтоб оценку повысить! Не хочешь отличную оценку получить?
– Нет, не хочу. Я нормальный курсант, а это значит – нам не нужен лишний балл, лишь бы отпуск не пропал!
Последний коммунист
В нашем сапоговском училище есть несколько преподавателей из бывших моряков. Они так и ходят в военно-морской форме, так как воинские звания у них военно-морские.
Об одном из них хочется поведать миру особо. Зовут его капитан 2 ранга Жихарь. Хотя училище у нас политическое и выпускает только членов партии, да и командный и преподавательский состав состоит исключительно из членов КПСС, Жихарь считал, что коммунистов в училище только двое: он сам и бывший начальник училища генерал Крымов.
Но после того как генерал дважды снял его с наряда (он ходит в наряд помощником дежурного по училищу), Жихарь обиделся и сказал: «Было в училище два настоящих коммуниста: генерал-майор Крымов и капитан 2 ранга Жихарь, а остался только один».
– Кто же, товарищ капитан 2 ранга? – полюбопытствовал я, поскольку присутствовал при том, как начальник училища снял с наряда Жихаря. Я с Васей, Димой и Володькой несли в тот исторический момент службу в наряде по КПП-1.
– Капитан 2 ранга Жихарь, – ответил нам моряк. Теперь же, когда генерала Крымова скоро уж год, как нет в училище, Жихарь и безо всяких обид считает себя единственным настоящим коммунистом в училище. Веня про него так и говорит: «Последний коммунист».
Есть у Жихаря очень гадкая черта: он не признает отсутствующих на семинарах, которые он проводит. Вернее он признает только одну причину – если курсант находится в госпитале. Если же курсант находится в наряде или лежит в лазарете училища, это для Жихаря не причина, чтобы пропустить семинар. Такой курсант обязан прибыть на семинар, ответить вне очереди и получить свою отметку. Кто не пришел – два балла. И все, безо всяких вариантов и разговоров.
Как и в каждом взводе, троечники есть и у нас. Один из них – Петька Захаров, он же Зона, он же Желудок (очень уж он любит поесть), боится нашего моряка просто панически. А тут последний экзамен перед отпуском нужно сдавать как раз ему! Мало того, что ему, так еще и экзамен последний! Это значит, что тот, кто получит «неуд», будет готовиться и пересдавать предмет нашему моряку.
Раньше бывали случаи, когда некоторым курсантским индивидам удавалось сдать экзамен со второй попытки, но чтобы с первого раза – такого еще не бывало. А между каждой пересдачей – пять дней! Так что для многих курсантов этот экзамен как последний день Помпеи.
И понял Петька, он же Зона, что если он пойдет на экзамен, то будет двойка, и что с первого раза он предмет не пересдаст, да и со второго раза тоже вряд ли. А это значит, что отпуск он проведет в училище, а кому это охота? Думал Петька, долго думал, и родился в его мозгу коварный и изощренный план, как на экзамен не попасть, а потом, может, сдать его другому преподавателю.
Ночью перед экзаменом Зона стал имитировать сильные боли в животе, ворочаться, стонать, потом вовсе вышел на взлетку, сел на стул, завывая и раскачиваясь из стороны в сторону. Ну, прямо, как маятник. Наряд по роте, разумеется, тут же отреагировал, и нашего Петьку под белы рученьки ответили в лазарет. А в лазарете дежурит одна медсестра, и что она может сделать, если Петька настроился конкретно на госпиталь? К тому же непременно, чтобы в госпиталь попасть к утру и никак не позже!
Короче говоря, так и вышло, как Петька рассчитывал, отвезли его на дежурной машине в госпиталь. А врачи там по какому-то поводу были уже навеселе. Петька так старательно и жалобно стонал, что медики ему поверили и прониклись к нему сильным чувством. Глубокого сострадания, конечно.
– Тут болит? – спрашивает Петьку дежурный военный Эскулап, стараясь дышать в сторону.
– Болит, – хнычет Петька, и смотрит жалобными глазами.
– А тут? – продолжает пытку врач.
– Ой! Ой, ой, – орет Петька, словно его уже режут, причем без наркоза.
Как позже рассказывал сам Петька, он уж было подумывал, не начать ли орать на врачей настоящим матом для пущей убедительности. Но не понадобилось, очень уж натурально Петька играл, и ему поверили. Возможно, если бы хирурги были трезвые, то и не поверили бы, а тут взяли и поверили.
В общем, вырезали Петьке ибн Зоне аппендицит! Хотя он у него до этого был в полном порядке, но очень уж правдоподобно сымитировал Зона приступ аппендицита. Точнее, он перестарался, переиграл.
Жихарь ему посочувствовал и заочно даже поставил Петьке заветную, вожделенную тройку, но в отпуск Петька не поехал! Шов заживает плохо, и Зону выписали с предписанием «Отпуск при части». Так что Петька сам себя перехитрил, но виноватым считает не себя, а преподавателя.
И затаил курсант Захаров злобу и черную обиду на последнего коммуниста нашего училища капитана 2 ранга Жихаря!
Впрочем, об этом я расскажу позже, а сейчас, пока есть время до отпуска, я еще раз сбегаю к своей подружке. В студенческой общаге живут и парни. Одному из них – Мишке Фурцеву, видно, очень нравится моя новая знакомая – Лена. Во всяком случае, если дверь в комнату не закрыта, то он за вечер может раз пятнадцать войти и спросить: «Привет! Как дела?» И смотрит томными, влажными и жалобными, как у коровы глазами.
Это повторяется каждый раз, когда я у гощу у Лены. Обычно мы закрываем дверь, и он вынужден нас оставить в покое. Сегодня мы так соскучились друг по другу, что о двери подумать не успели. И вот, когда на Лене оставались только одни трусики, а на мне и того меньше, к нам пожаловал Миша.
– Привет, – жадно уставился он на предмет своих вожделений и сладких грез, в смысле на Ленино тело, и спросил охрипшим голосом: – Как дела?
– До твоего прихода все было неплохо, – честно отвечаю я ему. – Пошел отсюда!
Миша послушно вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Только вот я не нашел в себе сил встать и закрыть дверь на замок. Безусловно, не следовало этого делать, то есть, конечно же, наоборот, следовало сделать! Мы поплатились за это уже через пару минут. В самый неподходящий момент снова вошел Миша.
– Привет, – охрипшим голосом снова сказал он. – Как дела?
Где-то я читал, что воплощенных идеалов не бывает, но для Мишки, похоже, тело Лены как раз является примером этого самого воплощенного идеала.
– Да пошел ты! Козел, – уклонился я от прямого ответа.
Как не хотелось, а пришлось мне все-таки встать, силой вышвырнуть навязчивого юношу в коридор и закрыть, наконец, дверь. Перед этим я ему сказал:
– Да, вот еще что! Еще раз появишься, я тебе морду набью. Захочешь проверить, милости прошу!
Дальше все пошло без сучка, без задоринки, а на будущее мы извлекли урок, что больше никогда не будем оставлять дверь открытой. Даже если соскучимся друг по другу больше, чем сегодня. Вечером в казарме я лениво пил чай и вполуха слушал басни Литина о его очередной амурной победе.
– А маечка у нее без бретелек, представляете? Я ее опустил, и грудь сразу открыта!
– И прямо в руки запретный плод, – с чувством пропел Батя.
Почти вся рота сейчас занята тем, что смотрит по телевизору хоккей, но Батя и Ежевский его никогда не смотрят, потому что оба не видят шайбы и им не интересно смотреть.
– Она без лифчика была! А грудь больше средней, – говорит Литин с той страстью, которая свойственна юности.
– Которая? Левая или правая? – насмехается над ним Лис.
– У нее их целых три! Левая и правая одинаковые груди, но обе больше средней, – давясь от смеха, объясняет Веня.
Однако Литин сегодня не обращает внимания на насмешки товарищей.
– Ну, я насмелился … рукой ..., а у нее там уже мокро!
– Странные тебе девушки попадаются, – вздыхает Миша.
Все мы, разумеется, любим, любить девушек, и все об этом говорим, но такой озабоченный у нас один Литин. Он давно уже стал всеобщим посмешищем, но он этого не понимает. Батя о нем насмешливо сказал, что Литин думает, что он трех женщин сможет и всем поможет.
– Это еще почему? – все-таки отреагировал Литин.
– Все, сколько их там по твоим рассказам у тебя было, сразу мокрые! У них что, недержание мочи? Или они все от страха это делают? – казалось, Миша не успел еще хорошенько поразмыслить о причинах такого поведения Литина, и неуместные восторги последнего только еще больше позабавили и раззадорили Мишу.
– Точно! Он на них командирский голос отрабатывает!
– Ничего-то ты не понимаешь, – вздохнул Литин.
– Где уж мне уж! А! Это ты им так нравишься, что ли? Ну, точно, они какие-то странные, – подмигивает Мише мне. – Знаешь, ты у них справки из психушки спрашивай на всякий случай!
Только сейчас Литин понял, что ему не верят, над ним насмехаются, и его рассказы всем давно надоели и мало, кому интересны. И он обиделся не на шутку, зато больше его откровений не слышно. Отныне Литин делится ими только со своими самыми близкими друзьями: Ромой и Артемом.
Отпуск
Билет на поезд я приобрел заблаговременно, мой земляк едет домой на сутки раньше, так как ему с билетом повезло больше. Когда подошел мой поезд, я с удивлением обнаружил, что в нем 15 вагонов, а у меня билет в 16-й вагон! Вначале я подумал, что этот вагон просто находится не в конце поезда, а в начале, но проводник 15-го вагона меня разочаровал.
– Нет в нашем поезде никакого 16-го вагона, – задумчиво почесывая затылок, сказал он. – Да ты не расстраивайся, курсант, заходи в мой вагон, а там разберемся. Если что, обратимся к начальнику поезда, придумаем что-нибудь. Довезем, не волнуйся!
Он подмигнул мне, я его поблагодарил, и поднялся в 15-й вагон. После отправления поезда выяснилось, что свободные места есть и в этом вагоне, так что обращаться к начальнику поезда или переходить в другой вагон мне не пришлось. Так что я еду в 15-м вагоне.
Мне досталась даже нижняя полка, чему я рад. Вместе со мной едут трое бывших воинов-афганцев. Если им верить, то все они служили в спецназе. Они сразу накрыли «поляну» и стали пить. Звали меня, но я отказался. То есть, есть-то я, с ними вместе ел, но не пил. Ближе к вечеру они угомонились и завалились спать. Я попросил проводника, чтобы он разбудил меня за полчаса до моей станции, и он пообещал. На всякий случай мой билет он мне отдал сразу.
Ночью один из афганцев свалился с верхней полки. Падая, он упал подбородком на стакан, стоявший на столике. Стакан разбился и сильно разрезал лицо афганцу. Крови было столько, будто ему вены вскрыли. Друзья-афганцы хотели что-то от проводника, но его купе было закрыто, а через закрытую дверь слышались характерные женские ахи и стоны. Я подумал, что ему нужно сходить с поезда, но его приятели зашили ему рану наживо! Раненый при этом молчал, а «хирург» все время что-то говорил, не стесняясь в выражениях. Зрелище это было жуткое и впечатляющее!
После этого я поверил, что эти парни действительно служили в спецназе. Вытерев кровь, и выпив еще чистого спирта, они снова улеглись спать.
Я еще долго ворочался под впечатлением от увиденного, но потом все-таки сон сморил и меня. Мне приснилась свадьба Новеллы, моей школьной одноклассницы. Нет, конечно же, не просто одноклассницы. Она такая… Неземная, что ли. Она пришла к нам в 9-м классе и понравилась мне с первого взгляда, но я так и не решился сказать ей об этом. Да что сказать! Я вообще так и не решился сблизиться с ней. Мне всегда казалось, что ей нужен совсем не такой юноша, как я. Я ведь, кто? Разгильдяй, ну, не глуп, может, недурен собой, но точно не сказочный принц. А ей именно принц и нужен, а еще лучше – сразу готовый король.
И вот мне приснилось, что она выходит замуж. Она вся в белом, такая счастливая, только жених не я.
Я проснулся и посмотрел в окно. Уже сереет, поезд остановился на какой-то станции. Просыпаюсь я не очень быстро, но когда поезд тронулся, я вдруг с удивлением понял, что за окном Зятковцы, моя станция! Я соскочил с полки, сгреб в охапку свою форму, обувь, вещи и бросился в тамбур. На этот раз купе проводников открыто, а мой проводник спит, безмятежно разметавшись во сне. Оно и понятно, натрудился, бедняга! Я открыл дверь и соскочил на ходу. Благо поезд еще не набрал ход, и скорость его не большая.
– Эй, курсант, – донесся голос моего проводника, – ты извини, я проспал!
Мама ахнула, когда увидела меня. Вокруг снег, холод, зима одним словом, а я в трусах и майке! После Крыма даже не привычно, что на улице снег и мороз, хотя и не такие сильные, как в детстве. К удивлению редких зрителей, которые находились на перроне, я стал переодеваться в военную форму. А потом мы поехали домой. Я еду домой с радостным сердцем, предвкушая отдых и общение со своим лучшим другом. Вот я снова дома! Вечер, мама рассказывает новости.
– Баба Вася умерла.
Баба Василиса или, как говорили соседи, баба Вася, была соседкой моей бабушки. Ее мужа деда Антона я с детства и до сих пор называю дедом Антошкой. Фамилия его Михась, он белорус. Когда в 44-м наши войска освобождали гайсинщину, дед, а тогда еще молодой человек Антон Михась полюбил Василису и после Победы приехал к ней. Женились, вырастили двух дочек и прожили с бабой Васей душа в душу, всем бы в браке так жить. С этими замечательными людьми у меня связано ужасно много самых добрых воспоминаний. Никак не могу себе представить, что бабы Васи больше нет.
– Никогда не жаловалась на здоровье, не болела, ничего такого, и вдруг умерла. А у деда Антошки, как назло, еще и самогонка закончилась. Он на похороны и на девять дней по всему селу ходил, в долг самогонку брал. А потом нужно долг отдавать и на сорок дней готовиться, а самогонного аппарата никто не дает, боятся, что у него их аппарат отберут.
– У него же всегда свой был? – припомнил я.
– Отобрал участковый. Ходил дед Антошка, ходил, а аппарата так ему никто и не дал. Как он ни просил, все отказали.
– Обиделся дед Антошка? – полувопросительно спросил я.
– Не то слово. Страшно обиделся, просто потерял контроль над собой. Пообещал, что всем отомстит, всем, кто ему отказал. Пошел он в сельсовет и стал просить, чтобы ему любой самогонный аппарат дали в долг, чтобы он смог выгнать самогонки, отдать людям долг и отметить по человеческому обычаю сорок дней по бабе Васе. В сельсовете у всех сначала глаза на лоб полезли от такой просьбы и ему отказали. И тогда он им пообещал, что все село само сдаст свои аппараты.
– Не поверили в сельсовете? – усмехнулся я.
– Это деду Антошке? Поверили, конечно, и выдали ему его собственный самогонный аппарат. Взвалил его дед на плечи и пошел по селу. Люди, кто ни увидит, бросают все дела и к нему. «Прячь! – говорят. – Пока участковый или кто из депутатов сельсовета не увидели!» А он им: «Кого мне бояться? Я же его зарегистрировал! Заплатил два рубля семьдесят копеек, и теперь никто ко мне никаких претензий иметь не будет».
– Так все село снесло свои самогонные аппараты в сельсовет на регистрацию? – представил я эту волнующую сцену. – Ну, дед, ну, молодец! Это действительно очень интересно!
Я словил себя на мысли, что я уже давно так искренне не смеялся. Хотя мой смех, наверное, глупо выглядит на фоне известия о смерти бабы Васи.
– Ага, нужно было видеть, что тут началось! Только ругали его люди сильно, даже побить обещали, но как-то все обошлось.
В комнату вошел папа и сказал маме: «Мать, ты бы накрыла уже стол, а? Что-то есть хочется, а сыну я сам пока новости буду рассказывать».
Мама с явным неудовольствием отправилась на кухню, а папа продолжил рассказ: «У нас с этой борьбой с пьянством на каждом шагу какие-то анекдоты случаются. Мальчишка Люды Худченко скакал по улице на палочке, как на коне, и у окна сельсовета случайно услышал, что председатель сельсовета с одним депутатом и участковым собираются нагрянуть к бабе Сане. Мальчишка сразу к бабе Сане и предупредил ее».
Папе доставляет большое удовольствие рассказывать мне об этих событиях.
– Партизаны прямо, – смеюсь я, настроение мое еще больше улучшилось. Я всегда удивлялся и восхищался нашим народом и его смекалкой. – Всенародный отпор борцам с пьянством и самогоноварением!
– Что-то в этом роде. Баба Саня аппарат в конец огорода унести успела, а самогон нет. Так она его в ведра для воды вылила, крышками накрыла, и давай полы мыть. Тут и комиссия в двери. «Что это у вас тут так самогоном несет?» А она им и отвечает, что собиралась настойкой сирени ноги натереть, потому что болят ноги, но уронила бутылку и разбила. Отсюда и запах. Вот теперь полы моет, чтобы меньше пахло. Комиссия не поверила и весь дом вверх дном перевернула, но так ничего и не нашла. Когда председатель сельсовета и участковый уже вышли из дома, депутат попросил разрешения воды попить.
– А там самогонка, – представил я с поразительной ясностью состояние бабы Сани в тот момент.
– Да. Он выпил, сколько хотел, и вышел на улицу. Пока дошли до сельсовета, депутат опьянел так, что его потянуло на подвиги и на песни. Остальные двое все поняли и бросились к бабе Сане, но она к тому времени уже все так надежно спрятала, хоть с собаками ищи. Так вот и живем! И подобные истории случаются везде.
Пока смеялись, мама позвала завтракать, а я все думал о смекалке нашего народа и о том, что больше никогда не увижу доброй, гостеприимной и веселой бабы Васи.
– Мама, забыл спросить, что это за бачки в подъезде стоят?
– Это для пищевых отходов: для картофельных очисток, хлеба и так далее. Выполняем «Продовольственную программу», помогаем сельскому хозяйству.
– Очень оригинально, правда? В каком же это состоянии находится наше сельское хозяйство и животноводство в частности, что есть необходимость помогать ему таким образом?
– Ладно, сынок, давайте уже ужинать, а то все остынет. Приятного аппетита!
Мама на эту тему говорить не захотела, а я вот с грустью думаю, неужели это вот и есть решительные меры по выполнению продовольственной программы? Чем больше я думаю об этом, тем больше и больше запутываюсь. Нет, не экономист я совсем, однако.
Опять в школе
Отпуск зимний – это все-таки не летний. Мама с папой днем на работе, Виталька тоже. Все мои друзья и приятели кто в институтах, кто в армии. Танцы и те не каждый вечер. Два телевизионных канала меня тоже не всегда устраивают. Приходится днем ходить в кино. В Симферополе на новые фильмы билеты нужно покупать за неделю, а в Гайсине покупать билеты наперед нет никакой нужды, иди себе спокойно прямо к началу сеанса, все равно две трети зала будут пустые.
Я уже возвращался домой из кино, когда услышал дикий рев из магазина субпродуктов, который находится в ста метрах от нашей пятиэтажки. Из любопытства я зашел поглядеть на причину такого звериного крика. Причиной оказался мясник, то есть продавец этого магазина, беззлобный и тихий пьянчужка дядя Степа. Он всегда пьяный, просто степень опьянения разная. К нему в подсобку, чтобы спокойно выпить вдали от бдительных милицейских глаз, собираются алкаши со всего нашего квартала.
Вот и сейчас, дядя Степа выпил, а закусить не вышло, очень уж большая очередь собралась в торговом зале. Дядя Степа вышел из подсобки и приступил к исполнению своих непосредственных служебных обязанностей. Однако сегодня выпитого им оказалось более чем достаточно. Рука дрогнула, и острая сталь топора беспощадно отделила большой палец левой руки дяди Степы от всего остального тела. Навсегда.
Друзья алкаши, выбежавшие из подсобки на его крик, почему-то развеселились и хохочут. Люди в очереди проклинают всех алкоголиков вообще и этих конкретных в частности. Я вышел из магазина и поспешил к нашему дому, благо на нем есть два рабочих телефона-автомата. Скорая помощь приехала на удивление быстро и забрала непутевого мясника. А дядю Степу теперь стали называть не иначе, как Степа Мосол.
Вчера на улице я столкнулся со своим школьным учителем физкультуры Анатолием Степановичем Уткиным.
– Иванов, – обрадовался учитель. – Да тебя и не узнать! Ты в отпуске? Слушай, просьба есть. Знаешь, надо показать, что дают человеку занятия физической культурой и спортом.
– Не имею ничего против, а кому нужно показать?
– Ученикам твоей родной школы. Не поверишь, но никому ничего не нужно, – пожаловался мне мой собеседник.
– Даже мальчишкам? – не поверил я. – Сейчас же вроде модно иметь хорошую спортивную фигуру?
– Вот ты выкрой, пожалуйста, время и покажи им это, – настойчиво говорит мой учитель. По всему видно, что он поставил перед собой цель и не намерен от нее отступать.
– Как показать? – никак не возьму я в толк.
– Делом и телом! Ты сможешь, я знаю. Давай, дорогой, попробуем изменить ситуацию? Поможешь? Ты не подумай, мы не сидим, сложа руки, но сейчас стало работать труднее. Да! Ты обязательно приди в военной форме, обязательно!
В общем, мы договорились, что я приду и покажу. Что ж, придется поднапрячься. И вот я иду в родную школу. Анатолий Степанович уже ждет меня и не может скрыть своей радости от моего прихода.
– Где я могу переодеться в спортивную форму?
– Погоди, переодеваться будешь прямо в зале, чтобы все видели твою мускулатуру. Это для психологического эффекта, понимаешь? Я считаю, что твое переодевание придаст особую пикантность ситуации. Не стесняйся, а просто представь, что сейчас лето, и ты на пляже. Ты же не стесняешься раздеваться на пляже?
Ну что ж, все логично. Всего и делов! Ну, как на пляже, так на пляже. Я, не спеша переодеваюсь, эффектно напрягая то одну, то другую группу мышц. Нет, до культуристов мне далеко, но, тем не менее, фигура у меня атлетическая. Мое переодевание произвело должное впечатление: улыбающиеся девочки перешептываются между собой и строят мне глазки, а юноши глядят на меня исподлобья. Похоже, Анатолий Степанович все рассчитал правильно.
– Познакомьтесь, – представил он меня классу, – это выпускник нашей школы восемьдесят четвертого года Толя Иванов. Сейчас он учится в высшем военном училище. По его фигуре вы уже заметили, что в военных училищах к спорту относятся серьезно. Как вы там говорили, – обратился он группке рослых юношей, – вы и без физкультуры обойдетесь? Предлагаю вам помериться силами с военным! Найдутся ли среди вас смельчаки?
Смелые нашлись, и мы стали соревноваться. После того, как я подтянулся больше всех, больше всех выполнил подъем переворотом, быстрее влез по канату, оказалось, что времени еще осталось много.
Стали соревноваться на бревне – кто кого сбросит. Под смех восхищенных девочек я сбросил всех, даже крупного парня, весившего никак не меньше ста тридцати килограмм.
– Курсант, а слабо побороться? – предложил вконец расстроенный лидер класса, белобрысый красавчик моего роста.
Понятное дело, отказаться я не мог. И хотя я не борец, а боксер, и лидер этот оказался отчаянным парнем, но я завязал его в узел за считанные секунды. Только сейчас я понял, что и сам не знаю того, насколько я силен, и не представляю пределов своей силы. Особенно, если я разойдусь, как сейчас.
Тем временем толстяк вызвал меня побоксировать, тут же нашлись и боксерские перчатки. Я провел этот бой в своей характерной агрессивной манере. Надо ли говорить, что и этого парня я посрамил, показав ему на глазах всего класса почем фунт лиха? Юноши ушли с урока с красными от стыда лицами, ушами и шеями. Девушки часто оглядывались на меня. Учитель двумя руками пожал мою руку.
– Ну, спасибо тебе, дорогой! Это было именно то, что надо, – возбужденно говорит он. – Любо-дорого было посмотреть! Думаю, об этом уроке слава долго не утихнет! Я уверен, что мальчики станут теперь серьезнее относиться к физкультуре!
– Всегда, пожалуйста! Рад был помочь.
В школьном коридоре я столкнулся с учителем истории Генрихом Иосифовичем Вассерштромом.
– Здравствуй, здравствуй, – обрадовался он мне. Старый учитель всегда относился ко мне с открытой симпатией. – Не разочаровался еще в выборе профессии?
– Нет. Знаете, мне даже нравится в военном училище.
– Ну-ну. А я все-таки считаю, что тебе следует идти на истфак. Если передумаешь – обращайся ко мне, я тебе помогу поступить в Киевский университет или в наш Винницкий пединститут, договорились? Да, через две недели на моем уроке будут ветераны революции и Великой Отечественной войны, будет интересно. Приходи, я приглашаю.
– Огромное спасибо, Генрих Иосифович, но через две недели я уже буду в училище, – благодарю я его, а сам думаю о том, что я редко подпадаю под влияние других людей, а вот Генрих Иосифович является одним из этих немногих.
– Жаль. Извини, мне пора на урок. Рад был тебя увидеть. Так ты не забывай о моем предложении. Я уверен, что твое призвание – быть учителем истории, – добавил он уже на ходу. Прозвенел звонок, и учитель ускорил шаг.
Вечером Виталька, к которому я зашел в гости, спросил как бы, между прочим:
– Ну что, дружище, удалось показать удаль молодецкую?
– Откуда знаешь? – удивился я и замер в дверях.
– Так ведь слухом земля полнится. К тому же любознательность это моя отличительная черта. Ты бы мог уже это запомнить. Ну, а если серьезно, то все только и говорят, как старшеклассники все проиграли одному тебе. Так что ты сегодня завоевал широкую популярность среди девочек-подростков! Знаешь, а ты ведь не первый, кто посрамил пацанов этого класса.
– То есть, как это? – встрепенулся я.
– А так. Анатолий Степанович уже приглашал одного курсанта, и он проделал с учениками то же, что и ты. А ты сегодня просто закрепил новую традицию! Так что думаю, что его затея сработает, и мальчишки теперь возьмутся за ум. В смысле, подружатся с физкультурой. Наш учитель, как это будет по-военному? А! Стратег в душе, вот. Разделишь со мной «маленькую радость»?
– Какую именно? – рассеянно переспросил я своего лучшего друга.
А он вынул из шкафа бутылку самогонки и поставил на стол.
– Нет, – отказался я, – я не пью, ты же знаешь.
– А я выпью для настроения, – отчего-то невесело сказал мой друг. На какое-то время в комнате повисло тяжелое молчание. Отчего у него такое настроение я спрашивать не стал, полагая, что если захочет, сам расскажет. Друг рассказать о причинах плохого настроения не пожелал. Зато попросил, чтобы я рассказал, что интересного видел в Симферополе.
– В большом городе можно больше увидеть, – сказал он мне. Потом добавил: – А в маленьком можно больше услышать!
– Это ты про сплетни? – догадался я.
Семинаристы
Вот отпуск прошел, словно и не бывало. Хотя зимний отпуск не такой веселый, как летний, но все равно хороший. Две недели пролетели как один день, и вот я снова на железнодорожной станции Зятковцы. Провожают меня мама, папа и Виталька.
– Ну, что, – говорит ставшие уже традицией слова приятель, – расставаться нужно так, будто завтра встретимся, ну, а встречаться так, словно сто лет не виделись!
Последние объятия, пожелания, и я в вагоне стремительно убегающего поезда. Открыв дверь купе, я слегка растерялся: трое пассажиров были бурсаки, то есть семинаристы, обучающиеся в духовной семинарии. Отчего-то я почувствовал себя неуверенно, что называется, не в своей тарелке. Бурсаки сначала восприняли меня доброжелательно, но когда узнали, что я курсант военно-политического училища, отношение их ко мне заметно ухудшилось. Было понятно, что серьезного разговора не избежать.
После того, как я поспал, пообедал, убрал со стола, я стал ожидать дальнейшего развития событий. Ждать долго не пришлось, семинаристы начали разговор первыми. Самый юный на вид семинарист, невинно улыбаясь, спросил меня:
– Извините, можно задать вам вопрос? Что вы будете делать через сто пятьдесят лет?
Остальные бурсаки с любопытством уставились на меня, ожидая моего ответа.
– Да то же, что и вы, – улыбнулся я, – буду гнить в земле.
– Ошибаетесь, – мягко улыбнулся семинарист, – пройдут эти сто пятьдесят лет, пройдут века за веками, тысячелетия пройдут за тысячелетиями, а вы все еще будете жить! Бесчисленные столетия будут сменяться новыми столетиями, пройдут миллионы лет, а вы все еще будете жить! Померкнет это Солнце, потускнеет Луна, угаснут звезды, а вы все еще будете жить. Десятки тысяч лет будут для вас лишь началом; миллионы лет будут для вас лишь немногим более начала, так как время, бесконечное время, вечность будет по-прежнему нескончаемо простираться перед вами!
Признаться, у меня голова кругом идет от этих слов, и я в который раз жалею о том, что так мало знаю о религии и так плохо разбираюсь в ее дебрях. В самом деле, не вести же с этими приятными ребятами разговор в стиле спора Остапа Бендера с ксендзами? Впрочем, я отвлекся и прослушал часть слов юного бурсака.
– Знаете ли вы о том, что Бог любит вас? Он так вас любит, что отдал своего единородного сына за вас! Христос умер на кресте вместо вас! Он принял на себя ваше наказание! Придите к нему, примите его, как своего Спасителя, уверуйте в него! Не откладывайте своего спасения, не теряйте времени, не будьте равнодушным!
– Так это меня должны были распять? – перебил я. – Что же я такого плохого сделал в своей жизни, что заслужил такой страшной кончины?
– Уже одно то, что вы учитесь в военно-политическом училище, уже страшный грех, ведь вы станете воинствующим атеистом, отрицающим Бога! – выкрикнул моложавый семинарист.
В купе заглянул проводник, предложил нам чай, и уже через минуту на нашем столике появились четыре стакана пахучего, горячего чая.
– Давайте перейдем к более приземленным вещам? – предложил старший на вид бурсак. – Можно вас спросить, как вы лично понимаете термин «национальная идея»?
– Национальная идея, – задумался я прямо как на экзамене, только этот экзамен в купе сложнее будет, – это то, что объединяет народ в переломные моменты истории, пробуждая в людях героизм и готовность к подвигу, самопожертвованию во имя великой цели.
– Приятно, что вы это понимаете, – по виду бурсака можно прочесть, что он был уверен, что я не смогу ответить на этот вопрос. – Вы, как марксист, можете сказать, что в системе каждой личности составляет абсолют?
– Класс, – не задумываясь, ответил я, гордый сам собой.
– А должна быть нация. Ваша классовая идея это сатанинская идея, которая является антиподом национальной идеи. Эта идея обрекает массы народа на жертвенность во имя утопической идеи – «рая на земле»! Что вы об этом думаете?
– Это вы про коммунизм?
– Да. Разве вам, как будущему политработнику не предстоит ослеплять массы солдат ложью, умело организованной пропагандой? Или, может быть, вы верите в справедливость своего дела?
– Разве служить Родине в армии это не справедливое дело? – удивился я, чувствуя, что спор обострился. Было совершенно ясно – семинаристы решили преподнести мне хороший урок.
– Не нужно перекручивать, вы ведь прекрасно понимаете, что мы говорим не об армии, а про специфику служебной деятельности офицеров-политработников.
– Братья мои, – сказал третий бурсак, – давайте, не будем ссориться? Скажите, Анатолий, как бы вы сформулировали украинскую национальную идею? Нет вариантов? А ведь вы будущий учитель истории и обществоведения, не правда ли? Ну ладно, а как бы вы сформулировали русскую национальную идею?
А вот это я знаю, спасибо моему школьному учителю истории Генриху Иосифовичу, пусть ему икнется!
– Русская или российская национальная идея была четко сформулирована еще во времена Ивана ІІІ. «Два Рима пали, третий – Московское царство – стоит, а четвертому не бывать». Такой эта идея сохранялась до Великого Октября. Тремя «китами» этой идеи были самодержавие, православие и народность. После гибели Византии, когда под ударами турок-сельджуков в 1453 году пал Константинополь и вместе с ним тысячелетняя Восточная Римская империя, Московия осталась единственным православным государством, а вскоре и самой большой силой славянского мира!
– Браво, товарищ курсант. А вас, оказывается, учат лучше, чем мы это себе представляли. Бывает приятно ошибиться! Скажите, а как вы относитесь к идее конструктивного национализма?
– Любой национализм это всегда плохо, это фашизм, – не задумываясь, отвечаю я.
– Мы с вами согласны, если речь идет о крайнем национализме. Но конструктивный национализм предполагает не только самоуважение, но и уважение к национальным чувствам других народов. Вот вы, Анатолий, кто по национальности?
– Я русский, – с гордостью ответил я.
– А зачем вам это? У пролетариев ведь нет родины? По-вашему, по-большевистски, мир ведь делится не на народы, а на классы? Идею национализма ваши «классики» заменили пролетарским интернационализмом. Зачем же вам осознавать себя русским или кем-либо другим, да еще и гордиться этим?
Я не нашелся, что ответить. В голове варилась какая-то непонятная каша из того, чему нас учили в школе, военном училище и того, о чем рассказывали мои бабушки и школьный учитель истории на факультативных занятиях по истории. Все эти высказывания, утверждения, факты вступали теперь в острое противоречие друг с другом.
– Анатолий, вам трудно нас понять, потому что вы мыслите как материалист. К тому же вы не знаете Святого Писания, считаете его выдумкой. Оставаясь на этих позициях, вы никогда ничего в этой жизни не поймете. Подумайте на досуге, а для чего вы живете на этой земле? И для чего существует русский народ, принадлежностью к которому вы так гордитесь? Каково предназначение нас, русских?
Почти всю дорогу семинаристы просвещали меня в слове Божьем, а я только слушал и не спорил. Да и можно ли спорить о том, чего не знаешь и не понимаешь? Только в который уже раз за время учебы в военном училище я убедился, что мои малограмотные бабушки знают о жизни и истории больше меня. Когда «спектакль» окончился, я почувствовал себя совершенно опустошенным. На прощание старший по виду, его звали Кирилл, сказал мне:
– В вас чувствуется ум и Божья искра, Анатолий. Рано или поздно вы сами придете к Богу, не смотря на то, кем вы собираетесь стать.
Из вагона на перрон Симферополя я вышел в полном смятении чувств. Из задумчивости меня вывел Лео, который сгреб меня в свои объятья. Оказывается он тоже ехал этим же поездом.
– Здорово, дружище! Как же я по тебе соскучился!
– Я тоже, – искренне ответил я, и тут же пошутил, – но целоваться не будем!
Великий день
Полковник Воробьев по кличке «Воробышек» несмотря на свой миниатюрный рост (а меньше его никого в училище нет) – замечательный человек. И хотя, вдобавок ко всему, он еще и лысый, но совсем без комплексов. И мне очень стыдно за то, что я нашего «Воробышка» обидел. Хотя сделал я это не специально, а со сна.
Заступили мы в наряд: Воробышек – дежурным по училищу, а я – дежурным по управлению. Время уже примерно час ночи, я сижу в помещении наряда по управлению и дремлю. Дверь в дежурку закрыта, но в двери есть окошко, в которое показывают пропуска. Окошко открыто. Я сижу за столом напротив этого самого окошка, в которое видно входную дверь и, подперев голову рукой, засыпаю.
Хлопнула входная дверь. Я-то слышу, что хлопнула, но что это значит, до сознания доходит туго. Раскрываю один глаз. Напротив этого прорезанного в двери окошка для пропусков какая-то фуражка. Надо же, фуражка какая-то! И на фига она здесь?
Совершенно не проснувшись, я протягиваю руку и беру эту самую фуражку за тулью. Приподнимаю фуражку вверх – и, о, ужас! Вижу под ней лысину! Все! Я проснулся и все понял. С силой я возвращаю фуражку на прежнее место и выскакиваю из дежурки. В голове роятся разные мысли. Странно, дико, невероятно, но факт! За дверью стоит дежурный по училищу полковник Воробьев!
– Товарищ полковник! Во время моего дежурства по управлению училища происшествий не случилось! – громыхаю я на все управление. А сам думаю: – Ну, все, сушите весла, сэр.
Воробышек двумя руками с усилием стащил фуражку, потому что я ему ее нахлобучил на глаза и уши. Надев фуражку, как положено, он спокойно спросил: «У вас все в порядке»?
– Так точно! – гаркнул я.
– Хорошо. Прошу вас, товарищ сержант, идите и служите.
И он, молча, пошел дальше проверять караул по охране боевого знамени училища. А вот я так и не понял, куда мне из дежурки нужно идти? К сожалению, я так и не догадался перед ним извиниться и боялся, что он меня сдаст. Но страхи мои оказались напрасными. Утром пришел ротный в прекрасном настроении и спросил:
– Ну, Иванов, какие у нас тут неприятности-приятности?
– Все в полном порядке! – браво доложил я.
Ротный больше ничего не сказал, и я уж, было, решил, что все обошлось, и полковник Воробьев о моем поступке ротному ничего не сказал. Но дальнейшие события показали, что я, скорее всего, ошибся.
В нашем училище регулярно проходят всякие разные спортивные соревнования. Как говорят у нас: «Что ни отдых, то активный, что ни праздник, то спортивный». Наш ротный сам спортсмен, к тому же очень титулованный, поэтому спорт и спортсменов любит и уважает. Даже чересчур.
В других ротах если нет спортсменов по какому-то виду спорта, то команду не выставляют на состязания. В нашей роте такой подход не проходит. В нашей роте команды всегда есть по всем видам спорта. Выглядит это следующим образом. Несу я, например, службу дежурным по роте, тут входит ротный. Осматривает меня и спрашивает:
– Иванов, какой у тебя вес?
Я ему отвечаю, мол, девяносто килограмм. На что ротный говорит:
– Вот и отлично. Завтра выступаешь на училищных соревнованиях по классической борьбе. Начало соревнований в 15.00. Понял?
– Да вы что, товарищ майор? – пробую я защищаться. – Я же не борец, я боксер!
– Не волнует, – бросает ротный. – Девяносто килограммов это достойный противник!
– А что, мужчин нынче на килограммы меряют?
Ротный, молча, удаляется по своим делам, не удостоив меня ответа. Приходится идти. Несколько ребят из нашей роты пришли за меня поболеть.
Первая схватка. Представили меня, представляют моего соперника. Гляжу я в его глаза и вижу, что моего противника выбрали точно так же, как и меня, по весу. Оказывается наш ротный не один такой оригинальный. Ну, ничего, с этим противником я еще потягаюсь! И знаете, я его заломал! А потом еще двоих! Правда, во время третьей схватки я сильно ушиб колено.
– И ты еще говоришь, что ты бороться не умеешь? – смеется довольный ротный. – Ну, а то, что нога болит, так она до свадьбы заживет! Ты победи, а раны победителей заживают быстрее!
– Ну, немного я, конечно, могу. У меня папа мастер спорта по самбо. Бывало, придет домой пьяный и сразу ко мне: «Сынок, мужчина должен быть сильным!» А я ему, мол, не надо, папа!
– А он чего?
– А он говорит: «Бери нож и бей папу». Приходится брать и бить. Нож в коридор, я в другую сторону. И так до прихода мамы! Вот немного и поднаторел!
– Не умничай! Поднато… что? – смеется ротный. – А я заметил – группируешься ты при падениях просто здорово.
– Это мы с мальчишками насмотрелись фильмов с Бельмондо и пытались стать каскадерами. Специально по вечерам в райком партии ходили – там самая широкая лестница в городе. И мы учились с этой лестницы скатываться. Нас сторож один пускал, дед одного из наших ребят. А еще за город ходили и запрыгивали, а потом спрыгивали с поезда. Железная дорога там делает довольно резкий поворот, и поезда всегда ход сбавляют. Вот так и научился группироваться.
Я уж было, совсем расхрабрился, даже стал мечтать какое-нибудь призовое место выбороть. Ребята своими криками меня здорово подбадривают, особенно Веня. Но тут борцовская Фортуна от меня отвернулась. Совсем. Против меня вышел мастер спорта, и я очень быстро стал стучать по ковру, когда он меня взял на болевой прием. Так сразу, толком и не начавшись, бесславно окончилась моя борцовская карьера, если можно так сказать.
Да, чуть не забыл! Вместе со мной в соревнованиях принял участие наш Нуралиев, которого ротный назначил точно так же – по весу. Чингиз весит всего сорок семь кило, хотя когда он поступал в училище, он весил пятьдесят килограммов. Кроме него в этой категории оказался еще всего один борец. Наш Чингиз проиграл, но поскольку их было всего двое, то он занял призовое второе место!
Нуралиеву ротный за занятое второе место объявил внеочередное увольнение, а меня вне очереди поставил в наряд, хотя и сержант.
И вот я несу службу в суточном наряде по роте и не подозреваю, что у моего приятеля Генки Чернова сегодня великий и счастливый день в жизни. Я стоял у тумбочки дневального по роте, когда он, прибыв из увольнения, доложил мне о своем прибытии. Я сразу обратил внимание на то, что он чем-то сильно возбужден и не может скрыть своей радости. Я решил, что позже обязательно расспрошу его о причинах такого счастья. С первого взгляда было ясно, что у Гены какая-то большая радость.
Закрутившись в делах, я на какое-то время позабыл и про Чернова, и про его радость. Вспомнил я о нем только после отбоя. Все уже улеглись в койки, а Гена все бродил по расположению роты с блаженным видом.
– Ген, что с тобой? – спросил я своего приятеля.
– Я сегодня впервые был с девушкой, – слегка смущаясь, шепотом признался он. Я сказал слегка? Он крайне смутился!
– До этого у тебя были только женщины? – пошутил я, а сам удивился его словам. Сам-то я с подросткового возраста смелым в этом плане был.
– Нет, я сегодня вообще был… ну, первый раз!
Ни с чем несравнимое чувство радости и гордости озарило лицо моего приятеля. Что же, как говорит мама Жора: «Это очень большой позитив». Теперь все стало ясно: волшебство первой близости с девушкой отогнало от Гены сон. И хотя прошло уже довольно много времени после этого знаменательного события в жизни Гены, он все еще возбужден своим «подвигом». По его виду понятно, что спать ему сегодня не придется, так как кровь у него продолжала играть, а сердце стучит так, что в спящей казарме его можно услышать.
– Слушай, – решил я подойти к этому делу творчески и предложил,– тебе ведь все равно не спится, правда?
– Какой уж тут сон! – махнул он рукой. – А что?
– Подежурь за меня, а я посплю, – предложил я и замолчал, испытывающе глядя на приятеля.
– А что? Неплохая идея, – сразу согласился Гена, а я вздохнул с облегчением.
И Гена, который все никак не может успокоиться после пережитого, заступил (неофициально) в наряд, и сделал это с удовольствием. Ключи от оружейки и печать я, разумеется, оставил при себе.
– Если захочешь спать, – «великодушно» предложил я, – разбудишь меня.
Мой приятель всю ночь исполнял роль дежурного по роте, а я благополучно проспал до утра. Гена разбудил меня за десять минут до подъема замкомвзводов. И откуда у него, спрашивается, только силы берутся?
Я успел одеться и умыться до того, как раздался протяжный скрип кроватей. Это поднимались «замки». Я от всей души поблагодарил приятеля за предоставленную им мне возможность выспаться. Утром ротный подозрительно осмотрел меня и сказал, констатируя факт:
– Иванов, ты словно и не в наряде вовсе, такой же свежий и отдохнувший, как и до наряда. Вот что значит богатырское здоровье!
Я, молча, кивнул, соглашаясь с ним, а подумал о том, что раз ротному не доложили оперативную обстановку, а проще говоря, не настучали на меня, то это означает, что среди моих дневальных «стукачей» нет! Надо запомнить этих ребят – мало ли, может пригодиться.
Забыл сказать, что в наряд я заступил с воскресенья на понедельник. И этот понедельник начался чудесно! А еще говорят, что понедельник – день тяжелый. Бывают и приятные исключения. Хорошо, что никто не «вломил» меня ротному, а то мой вдохновляющий пример творческого подхода к нарушению Устава Внутренней службы не остался бы безнаказанным, чтобы другим неповадно было. А Генка, несмотря на бессонную ночь, ушел на занятия в отличнейшем расположении духа.