Вечность

Алексей Задорожный
1
Автобус вздрогнул и, приседая, скатился на грунтовку. Дорожная пыль медленно поползла по салону, захрустела на зубах, защекотала ноздри. Я сидел на заднем сиденье и первым почувствовал её присутствие. Почувствовал её и автобус. Недовольно фыркая, он сбросил скорость и, притормаживая на колдобинах, выражал явное желание повернуть обратно на гладкую, асфальтированную дорогу. Пассажиры набросились на форточки. Одни хотели открыть их,  другие наоборот - закрыть. Они галдели, размахивали руками, открывали и закрывали, но пыли меньше от этого не становилось. Я сразу вспомнил пыль на чернозёмных просёлках южной России, и эта легкая пыльца казалась сейчас просто недоразумением. Оставив пыль и нежных старушек самим себе, я смотрел через окно автобуса на бегущий навстречу дремучий лес. Всё-таки хорошо собраться вот так и поехать куда-то, где ещё никогда не был, где всё ново, свежо, интересно.
Пошелестев щебёнкой, автобус сделал большой круг, и уткнулся в столб с болтающимся старым щитом, с единственной буквой А. Приехали значит, дальше пешком.
 Забросив рюкзак за спину, и насвистывая лёгкий мотивчик, я двинулся к цели. Если верить карте, то до неё ещё топать и топать. Но рыбацкая душа не знает преград, только вперёд, туда, где должно быть море рыбы, где хвосты в две ладони ширины, где крючок не успевает коснуться воды,  и как говорят рыбаки, рыба берёт в лёт. Размышляя о рыбацкой удаче, я на всех парах влетел в лес. Полчища комаров враз подрезали крылья разлетавшимся мечтам и опустили поближе к земле. Резво сбросив рюкзак, я принялся намазывать себя “мазюкой”. Кровопийцы почтительно отодвинулись, но улетать не собирались, а висели вокруг густой, алчущей массой.
- У, паразиты,- замахнулся я на звенящий туман и, сбивая ботинками росу, двинулся по едва заметной тропинке. На удивление она не петляла как обычно между деревьями и камнями, а стройно бежала на некотором расстоянии вдоль берега озера, лишь иногда прыгая через тонкие, прозрачные ручейки. Ловлю себя на мысли, что уже некоторое время слышу какой-то неясный шум. Не рваный шум прибоя, а ровный всепоглощающий собою гул. Вот те на, это ещё что такое? На ходу достаю карту.  Ничего грандиозного на ней не обозначено, кроме небольшого ручейка, вытекающего из маленькой ламбушки и впадающего в Онежское озеро. Я приуныл. В ботинках преодолеть поток, который может так шуметь, будет не просто. Потеряю кучу времени.  Я поднажал, и через несколько минут стоял у подножья сверкающего на солнце водопада.
Мрачная, поросшая зеленым мхом скала сбрасывала с себя веселый, говорливый поток. Красиво то как! Я ошалело смотрел на  голубую воду, не замечая вездесущих брызг. Шум как-то незаметно сменился на стройную, убаюкивающую мелодию. Захотелось дотронуться до кипучей струи, попробовать на вкус воду, утолить жажду.  Жажду общения с природой, зеленой травой, вековыми, мшистыми деревьями, с мелкими букашками, что нашли себе приют рядом с эти неугомонным источником. Со всем тем, от чего мы надежно отгородились каменной стеной городов. Я подставил ладони под тоненький лучик, что падал чуть в стороне. Вода легкая и вкусная. Опустился на  огромный и теплый камень. Шумит вода, пахнет дождем и радугой. Влажный мох, старые, кривые сосны и совсем уж старые скалы.  Это не Памир и даже не Альпы. Стертые ледником валуны - не более. Но им три миллиарда лет. Они видели рождение планеты. И я! Сижу, трогаю, смотрю. Все это существует как декорация ко мне. Я есть, значит, вокруг тоже что-то должно быть. Декорация к моей жизни. Но как-то странно, я есть сегодня, меня не будет потом, меня не было когда-то.
А скалы были, и все вокруг менялось, заканчивался один спектакль, начинался другой. Без антрактов. Уходили актеры, их было много, а зритель оставался. Три миллиарда лет они смотрели на все. Молча, не вмешиваясь.
Внизу плещется озеро и плывет в тумане остров. Почти гладкий, поросший лесом и мхами вулкан. Это пра-пра - дедушка Везувия. Он уже был стерт с лица земли ледниками, когда тот голопузым мальцом, выдувал свои огненные пузыри. Вот она - вечность!  Зачем вам пирамиды Хеопса? Что такое две тысячи лет? Вслушайтесь - три миллиарда. Хочешь, потрогай, попрыгай, отломи кусочек или даже кусок. Да сколько унесешь. Даром ведь. Вечность в твоих ладонях.
 Солнце купает лучи в хрустальном потоке. Ветер колыхнет макушку сосны, выпрыгнут из-под нее солнечные зайчата  и прямо в воду. Ух - холодно, и ну врассыпную. Не догнать. Птицы поют, радуются новому, солнечному дню.
2
Возвращался я через сутки. Рыбалка была удачной, плечи оттягивал здорово потяжелевший рюкзак. Присел на том же камне, у моего нового знакомого водопада. Птицы сегодня молчали, моросил серый дождь. Вода падала холодная и колючая.
- Уходишь?
-Надо, ждут дела.
- А как же вечность?
- Да вот возьму, пожалуй, граммов двести.
- Ну, вспоминай, надумаешь, рад буду видеть.
- Да я не против, только времени в обрез. Сам понимаешь, дом, семья, работа. А вечность? Серым куском гранита будет лежать на полке и студеными, зимними вечерами я буду держать ее в ладонях, ощущая тепло зарождающейся прекрасной планеты.
1999.  Петрозаводск.