ЖИВОЙ ФАКЕЛ
Гл.2. Кирим.
Трагедия у скалы Пехливан взбудоражил весь аул. Такого никогда не бывало не только в ауле, но и в ближайших селениях. И пожилые аксакалы не могли вспомнить ничего подобного.
Как такое могло случиться? Почему молодая девушка покончила с собой? Кто или что заставило ее идти на этот шаг? Эти вопросы долго стали темой обсуждения в ауле. В комнате Фатимы, на комоде нашли только клочок бумаги из тетради в полоску, и на нем карандашом было написано несколько слов: «Никто не виноват, но жить больше не смогу».
Следователь, приехавший из района только на следующий день, прочитав записку, перебрал книжки и тетради на полочке, сравнил на глазок почерки, и видимо убедившись, таким образом, в идентичности почерка, побеседовав, с горем убитыми родителями и сельчанами свидетелями трагедии, уехал, забрав и записку, и составленные им протоколы.
Разговоры в ауле еще долго не умолкали. Ясного, однозначного ответа никто не мог привести, высказывались лишь: предположения, догадки, домыслы и сплетни…
…
Разгрузив запчасти и другие материалы в склад, оставив в гараже автомобиль под охраной сторожа, Кирим с водителем, поднялись по крутой тропинке в аул и разошлись по своим саклям. Уже было темно. Окна в саклях светились тусклыми огнями от керосиновых ламп. Мать ждала Кирима у калитки. Войдя в не большой двор, он отдал матери матерчатую сумку с покупками, помыл руки и лицо в полутьме здесь же под рукомойником, который висел на гвоздике прибитым к стойке сарая для скотины. Вытерся полотенцем, сняв его c растянутой веревки, протянутым между сараем и домом.
- Как съездил, сынок? Что нового в городе? – спросила мать, пока Кирим умывался.
- Нормально! Все хорошо мама! Новостей… особых нет…, если не считать того, что
может быть…, я уеду в город работать…, - как бы, между прочим, ответил Кирим.
- Как уедешь? Куда…, зачем? – встревожилась мать, – тебя в колхозе уважают,
председатель хвалит. Зачем уезжать…? И…. как же я?
- Не тревожься, мама! Я только поговорил и спросил и узнал на заводе: возьмут они
меня на работу или нет? Если, конечно меня отпустят из колхоза. И все! – пояснил, Кирим, успокаивая мать.
- И что тебе сказали?
- Возьмут. Даже комнату в общежитии обещали. Я и об этом спрашивал.
- Сынок! Зачем тебе общежитие? – с изумлением спросила мать. - У нас слава Аллаху,
дом есть!
- Да, но обстоятельства могут сложиться так, что… может быть, мне придется уехать…. Но, конечно, и с тобой, мама! Ты не беспокойся! Это еще только
предположения! Давай, пока не будем об этом думать. Сейчас, очень кушать хочется! Я голодный как волк!
- Пошли, пошли, сынок! И свежие лепешки испекла, и дульма на плите, еще - горячая! Давно уже тебя жду, и сама еще не ела, всё ждала…
2
- Горе-то, какое в ауле, сынок! – сказала мать, когда они вошли в комнату, и она стала собирать на ужин, постелив скатерть на полу на самотканый палас и положив подушку у стены, увешанной ковром ручной работы.
Он сел на подушку, скрестив ноги по обычаю. Зажженная керосиновая лампа стояла на комоде, и тускло освещала комнату.
- Какое еще горе, мама? – спросил Кирим, обламывая руками «лепешку» из
кукурузной муки пополам с пшеничной. Душистый запах свежеиспеченного хлеба щекотал ему ноздри. Мать сегодня только вечером испекла «лепешки» к приезду сына и завернула в большое полотенце, чтобы хлеб подольше оставался теплым и свежим.
Кирим проголодался. Суп харчо из бараньих рёбер съеденный в столовой райцентра, куда заехали по пути из города – пообедать, давно переварил желудок молодого человека и требовал уже пищи. Давно пора была поужинать, но провозились на дороге.
Видавшая виды колхозная полуторка, сломалась по дороге, не доехав до перевала, и не хотела дальше ехать. Заглох мотор, чихнув на повороте. Пришлось вместе с водителем копаться под капотом и искать: чего мотору не хватает?
Разобравшись с забитым грязью бензонасосом и подъехав к горному перевалу, шофер решил проверить еще и тормоза. Он резко нажал на педаль тормоза на ровном участке грунтовой дороги, перед спуском, как он делал и раньше, но нога провалилась, почти до отказа, но автомобиль продолжал движение на ровной дороге по инерции, и не думая резко останавливаться.
- Тормоза не к черту! – сказал он Кириму. - Как бы не слететь в пропасть с такими тормозами, как Ахмед с своим трактором!
Предстояло спускаться по крутому спуску узкой дороги пробитой местами в
скалистой породе. Дорога как змея обвивала горный массив, серпантином поднимаясь до плоскогорья, затем вновь спускалась к узкому, каменному мосту, перекинутому через шумную, горную речку.
Зимнее время и в дождливую погоду по этой дороге вообще никто не отваживался ехать, кроме, разве что на тракторе. И то, два года назад, они знали об этом, был несчастный случай. Тракторист с своим помощником с соседнего колхоза, которые своим ходом возвращались с районного МТС после капитального ремонта, свалились в пропасть, вместе с трактором и прицепом, свалив по пути мелкий лес на расстоянии более пяти сот метров.
Тогда чудом остался жив только помощник, который сумел спрыгнуть с сваливающегося в пропасть трактора, хотя он сидел со стороны пропасти, как он рассказывал впоследствии. Прыгать с этой стороны означало все равно, что самому броситься под падающий уже трактор и быть раздавленным, но оставаться в нем, стремительно несущийся по крутому склону, видно было еще страшнее. И все же, это спасло ему жизнь. Вся эта махина с грохотом пронеслась вниз в нескольких сантиметрах от его головы, однако, не задев его самого: ближайший валун по пути падения несколько изменил угол падения трактора в тот момент, когда Меджидин, так звали тракториста, выпал из кабины, видимо, родился в рубашке!
Он отделался ушибами, полученными при падении, и когда кувыркался по склону горы вниз верх тормашками, пока не застрял в кустах дико растущего кизила.
- Вижу, что у тебя плохие тормоза! – сказал Кирим, который сидел рядом в кабине. – О чем ты раньше думал, перед поездкой? Мы что, ночевать здесь будем, на вершине? Я уже есть хочу. Аж - живот сводит!
- Лучше, все же ночевать здесь, чем оказаться на дне обрыва, – после паузы сказал
Гасан. - Надо поглядеть…, может это и не долго! Проверим, не подтекает ли где? Ручник подтянем! Успеем на ужин! И мне кушать сильно хочется! Горячий бузбаш и холодное вино с вчерашнего дня уже перед глазами стоят! Да и к Гуьлшан уже больше
недели…, как не прижимался…. Все в разъездах, да в разъездах, – разговорился он, всю дорогу молчавший, пока ездили из Белиджи до перевала.
- Скоро стемнеет, ночью ехать по этой дороге также опасно! Давай пошустрее, доставай инструмент! - и оба вышли из кабины, когда автомобиль остановился у обочины дороги, возле одиноко растущего в стороне от леса дуба.
- Проскочим до заката солнца, только не капризничал бы больше мотор! – вытаскивая инструмент из-под сиденья, пробурчал Гасан.
Однако провозиться пришлось изрядно. Солнце уже зашло за горный массив, когда Гасан, протирая руки о ветошь, залез в кабину и завел мотор.
- Ну, помоги нам и спаси нас Аллах, - сказал Гасан, включая первую передачу и
медленно отпуская педаль сцепления. Автомобиль тронулся и вскоре начался спуск по крутому склону.
- Бузбаш, наверное, остыл уже Гасан, но Гуьлшан тебе согреет, - сказал Кирим, когда
приехали к гаражу и вышли из машины.
- И тебе, парень, уже пора жениться. Будет и тебя кому греть! Все девки в ауле сохнут
по тебе! Любая будет рада выйти за тебя замуж. Их вон, сколько в ауле! Выбирай любую!
- Я подумаю! - засмеялся Кирим, представив, как он будет обнимать завтра свою
Фатимат. Все эти дни он о ней только и думал. Всё складывалось хорошо. «Если не сумею убедить её родителей, то сами решим свою судьбу…», подумал он, когда расставался с Гасаном у его сакли.
- Два дня тому назад похоронили Фатиму... Глупая…! Подумать только! Облилась
керосином и сожгла себя, - продолжала мать, не догадываясь, какое страшное известие она сообщает ему.
Она догадывалась, что сыну нравилась эта девушка, но не знала об их отношениях, не могла даже предположить, что между ними могло быть что-то такое, что могло как-то быть связанным с несчастьем.
Сказала, но только теперь поняла, глядя, как сын изменился в лице, что поторопилась с ужасным известием.
Когда она раньше заводила разговор с сыном о женитьбе и о невестах, называла имена девушек аула, кого она хотела бы, чтобы он привел в саклю в качестве жены, он уклонялся от ответа, ссылаясь на то, что, мол, ему рано еще жениться, надо подождать.
Она не называла только имя Фатимы, полагая, что ее родители за него ее не выдадут, поскольку они находились с ними в давней ссоре и поэтому, и не упоминала о ней. Да и без нее, красивых невест в ауле было много.
Кирим побледнел, услышав о случившемся. «Не может быть!». «О, Аллах! Что я слышу! Но, почему, как?!» - неслось у него в голове.
- Что ты говоришь, мама?! – только и смог он выговорить, - Похоронили…. Фатиму?!
Сожгла себя?! - после длительного молчания, не веря своим ушам, повторил он и положил ломоть хлеба обратно на скатерть. Он, еще и не успел откусить - рука остановилась на полпути ко рту. Он растерялся. Это было что-то невероятное! Невозможное! Его мозг отказывался понимать. Его как будто ударили по голове, но еще не было физической боли и страха. Просто мозги еще не успели эту информацию осмыслить и выработать адекватную реакцию организма. Он сидел молча, глядя, на слегка коптящую лампу и пытался понять смысл произнесенных матерью слов. И, наконец, очнувшись, не понимая все еще, что произошло, но сердцем почувствовал, что произошла что-то страшное, и что ему что-то надо делать, но, не зная, что именно делать, в отчаянии встал и выбежал из дома.
- Сынок! Ты куда? Уже темно, покушал бы! – сказала растерявшаяся мать уходящему сыну, начиная догадываться, как это сообщение сильно огорчило его.
3
Но он уже не слышал ее и скрылся за калиткой. Мать тоже вышла за ним и с тревогой смотрела вслед, как он уходил от дома и как шел по улице быстро, почти бежал, пока не скрылся в темноте. Теряясь в догадках, она вернулась в саклю, прикрыв калитку на засов, укоряя себя: подумала – «зря сообщила ему печальную весть перед ужином».
Кирим шел по улице аула и сам еще не знал, куда и зачем. «Надо пойти к ней!», - подсказывал внутренний голос. «Но куда, к ней? Домой…? Родители же не пустят! Они ненавидят нас! К тому же, мать сказала: «…похоронили Фатиму…». И что я им скажу? Что я люблю ее … или теперь уже ..., я …любил ее», - возражал разум.
Не приходя, к какому либо решению, он шел, лишь бы уйти, куда глаза глядят. Чтобы никто не видел его состояние, уйти, чтобы остаться одному и переосмыслить то, что случилось.
Вскоре он вышел на окраину аула и инстинктивно направился к могилкам. Он все еще не верил и не хотел верить, что Фатимы больше нет. «Похоронили… Фатиму…», голос матери звучал в ушах…, значит она в могиле, значит, она похоронена на кладбище», - подумал он и ускорил шаг.
Люди обычно чувствуют непонятный страх, когда ходят по могилкам, как будто умершие могут встать и что-то сделать с ними и стараются обходить их, особенно по ночам. Не убеждает и известное высказывание: бояться надо живых, а не мертвых.
Кирим шел по тропинкам между могилками, высматривал и искал свежую. Холодное сияние луны освещало старое кладбище. Оно располагалось на южном склоне холма, на котором почти не росли деревья. Лишь кое-где росли скудные колючие кустарники, и торчали могильные камни – разные по высоте и ширине, с надписями на арабском языке: серые, выцветшие от времени.
Он шел по старой части кладбища, мимо единственного склепа богатому горцу среди надгробных камней, построенного много веков назад. Никто в ауле уже не помнил ни его имени, ни звания, но склеп выстоял до сих пор. Он был построен из добротных и подогнанных друг к другу прямоугольных камней, без каких либо деревянных конструкций, без окон и дверей, с шарообразным куполом трехметровой высоты и такого же диаметра в основании. Склеп считался святым местом так, как там похоронен святой человек, который побывал в Мекке. Впрочем время не пощадило и его. На самом верху склепа купол уже начинал разрушаться….
Кирим шел прямо к новым могилкам, пересекая древнюю часть кладбища не выбирая дороги, хотя к нему вела протоптанная тропинка в обход крутого склона.
Чувство страха куда-то ушло, ему казался ничего страшнее того, что уже случилось, больше случиться с ним не может. Обходя старые могильные камни, простоявшие много лет и покосившиеся, он искал, свежую могилку.
Что может страшнее смерти любимого человека? Он шел, думал и не мог представить, что ее больше нет. Она как живая стояла в его воображении!
Только три дня тому назад он проводил ее до калитки. Лунный свет и тогда освещал тропинку, по которому они шли к ее сакле, стоявшей на окраине аула. Они всегда шли со стороны холма, куда окна сакли не выходили. Два небольших окна выходили во двор.
Их встречи все еще были тайными от всех. Кирим все еще не решался встретиться с отцом Фатимы. Он не был уверен, что ему удастся убедить его, что их семьи вовсе не враги. Но каждый раз откладывал встречу и разговор с ним. И Фатима сама тоже велела
подождать, она боялась, как бы хуже не вышло. Кирим, однако, решил, что, как приедет из города, он пойдет к ее отцу и попытается объяснить и убедить его. Но, если разговор и не получиться…, то они уедут из аула и поженятся и без их согласия. Одним словом – украдет невесту, как в старые добрые времена! А там видно будет!
4
Фатима уже была согласна с ним, и они уже приняли решение. Еще неделя, но может быть две и всё решится! Или будет помолвка, и всё остальное как положено, или он увезет ее и без родительского благословения! Как раз его посылают в город. За одно он
попробует устроиться в городе на работу и найти жилье. Все эти мысли роем кружилось
в его голове, вперемежку с последними известиями. «Сожгла себя…». Это не укладывалось в его голове, « …похоронили Фатиму», - сказала мать. « Мы же только на той недели виделись - три дня тому назад!», - вспомнил он. «Что могло случиться за эти дни моего отсутствия»? - в голове копошились вопросы, на которых не было ответов. Но постоянно в мозгу сверлили слова « сожгла себя…», «…похоронили Фатиму »… и нестерпимо болело сердце.
…Долго искать не пришлось. С краю, что ближе к проселочной дороге, ведущей к лесу, на косогоре рядом с могилками, заросшими уже скудной и уже высохшей травой, Кирим увидел холмик из свежей глины с косым надгробным не обтесанным и не высоким плоским камнем. Ошибки не могло быть. Он знал, что уже больше года в ауле никого не хоронили. Этот аккуратно сложенный холмик и ночью был заметен в свете звезд и от тусклого освещения луны на небосводе, когда она выглядывала из-за туч.
Но, небо заволакивало облаками. Еще недавно оно до самого горизонта было утыкано звездами. Млечный путь широкой полосой светила землю, но теперь, тучи то и дело заслоняли луну и звезды: надвигалась гроза.
Где-то еще далеко со стороны гор доносились раскаты грома. Молнии сверкали и освещали небосклон на короткий миг, озаряя печальную панораму кладбища.
Последняя капля надежды в душе исчезла - свежая могила свидетельствовала о непоправимой утрате. Жгучая, нестерпимая боль разрывала ему сердце. Кирим упал на колени, обнял глинистый холмик и зарыдал…
- Но почему ты это сделала? – вырвались его рыдания наружу, сливаясь с далекими
еще раскатами грома. – Что случилось? Как же мне теперь жить? - слезы неудержимо текли по щекам. Он машинально, вытирал их руками, чтобы никто их не видел, хотя не от кого было скрывать, никто не слышал его тихие рыдания, аул мирно спал вдали от могилок.
«Джигит не должен плакать» помнил он назидания отца, будучи еще ребенком, но здесь у могилы удержать слезы, не было сил. Он учился терпению, переносить боли,- но телесные. Не плакал, когда бывало, ему тоже попадали тумаки от сверстников в драках или, падая, разбивал коленки до крови, когда они играли в прятки и бегали сломя головы. Но оказалось, что он не может унять душевную боль и удержать слезы, глядя на могилу, когда представил себе, как она бездыханно лежит в могиле и он не в силах что-либо сделать.
Он ощущал свою беспомощность, жалось к ней и к себе. Слезы неудержимо текли сами. Обидно было ему за то, что он не сумел уберечь ее от беды и, что, видимо в трудную для нее минуту, не оказался рядом, чтобы не дать ей совершить глупость.
Хотя он не верил в бога, но в душе подумал на него, «может, это Аллах наказал нас за грехи?». Однако еще не понимал, в чем они заключаются. «Разве только за то, что мы любили друг друга?». «А что, любить - грешно?». «Аллах справедлив! Он видит всё! И накажет всех неправедных!» - слышал он как-то разговор муллы с матерью, еще ребенком. «Ну, какая же это справедливость забирать у меня мою ни в чем не повинную Фатимат? Не могла же она совершить что-то такое, что было бы не угодно Аллаху за эти
три дня, когда меня не было в ауле! А до этого ничего же не было! Не мог же я не знать, если бы она совершила какой-то тяжкий грех…. Или, - это наказание мне?» - он всё еще не понимал причины.
Где-то далеко подсознанием он чувствовал, что, может быть, причиной трагедии могли быть их отношения, их запретная, с точки зрения общественного мнения, любовь. Конечно, они понимали, что традиции, обычаи ими были нарушены: должно быть сначала
согласие родителей, сватовство, свадьба и только потом допустимо всё остальное! Но они также знали, что эти традиции не так уж строго соблюдались нынче. Свобода, равные права мужчин и женщин, браки по любви и т.д., уже более тридцати лет декларировались Советской властью. Согласие родителей или родственников особо и не требовалось, чтобы регистрировать браки. И поэтому их любовь не могла быть причиной трагедии, отгонял он эти мысли от себя.
Но, он не знал, как ей было трудно и стыдно скрывать от родителей их любовь. И он еще не знал, что у нее под сердцем рождается крохотная, но новая жизнь. Она еще и сама не была в этом уверена, и поэтому видимо, ему еще не говорила. Он, конечно, понимал, что от любви могут рождаться дети. Но пока никаких признаков беременности не было.
5
Эти мысли роем теснились в его голове, но, не задерживаясь, умчались прочь: «…сожгла себя …», «…похоронили…»? - вытесняли их. Они постоянно сверлили ему голову. Он пытался найти объяснение. «Ну, почему?! Ну, скрывали мы свою любовь! Так никто ее на показ не выставляют! Родители были против? Но и что? И это бывает…. Не беда!»…
… Он не заметил, как долго был у могилы. Приближался рассвет. Всё ближе и ближе раздавались раскаты грома над головой. Всё чаше и ярче сверкали молнии, озаряя могилки ослепительным светом. Со стороны моря все сильнее и сильнее дул свежий ветер….
Вдруг наступило затишье, небо заволокло черными тучами и все пространство вокруг, оказалось за несколько минут во тьме. Был только слышен далекий монотонный и глухой, но нарастающий шум, как приближающийся шум от копыт табуна лошадей. Но Кирим, охваченный своим горем, не чувствовал эти изменения в природе и не замечал надвигающейся грозы….
Тишина была не долгой. Крупные, но редкие капли дождя вернула его к действительности. В кромешной тьме надвигался ливень…. В считанные минуты поднялся ураганной силы ветер и с неба на землю, обрушились обильные потоки воды, уже сопровождаемые оглушительными раскатами грома и ослепительно яркими вспышками молний, пронизывающими черноту ночи. Казалось, что небо раскалывается на куски, рушатся и падают с грохотом горы, а вода с моря гигантскими насосами качают и через огромный дуршлаг льют на кладбище. По тропинкам и между могилками потекли мутные потоки вод, которые, сливаясь, образуя ручейки и речушки, с шумом, устремились по ущельям вниз в долину.
Гроза длилась не долго. Она долго собиралась, но быстро, не задерживаясь на одном месте, промчалась дальше, слабея, обрушив всю силу на предгорье у аула, и оставив не мало хлопот жителям.
Кирим, весь мокрый до нитки, спотыкаясь и пытаясь удержаться на ногах, поплелся к аулу, не разбирая, тропинок. По пути ему встречались еще ручейки, которые продолжали течь по расщелинам, слабея, на которых он уже не обращал внимания, когда пересекал их. Тучи над головой рассеялись. На горизонте, над морем забрезжил рассвет…. Мать вся слезах, ожидавшая его всю ночь, ждала его у калитки…
Гроза разбудила и мирно спящих обитателей аула. Замычали коровы и залаяли собаки. У многих потекли плоские, плохо покрытие глиной крыши строений, сорвали и разбросали отдельные, кое-как сколоченные кровли сараев для скотины и птиц. А утром, когда рассвело, горцы стали свидетелями, как вышли из берегов обе речки в долине и селевые потоки залили мутными потоками сады и виноградники.
Потоки воды все еще с шумом переворачиваемых камней по дну, неслись к морю, но уже в руслах рек, не выходя из берегов. Еще вчера русла рек у аула были сухими.
Всю воду у обеих рек, еще у устья при выходе из ущелий разбиралась по оросительным каналам и направлялась по полям, садам и виноградникам. Селевые потоки оставили в долине заметные следы. То там, то тут встречались, застрявшие в кустах и между деревьев столбы, деревья, выкорчеванные с корнями, кое-где полосатые арбузы и даже одну дохлую овцу, у берега реки, застрявшую в кустах дикой сливы.
В эту ночь молнией свалило огромное ореховое дерево с не созревшими еще плодами, стоявшая отдельно среди поля в стороне от других таких же. Его ствол в обхват, обожженный наискосок у самой земли, черным остовом торчал, как пенек, обугленный у основания. Редкие, но сильные грозы и селевые потоки были явлением не редким в горах и в предгорьях. Однако, чрезвычайное событие у скалы, сильный ливень, селевые потоки, покрывшие сады и виноградники слоем грязи и удар молнии такой силы, что свалил большое дерево, и все это подряд, вызвали еще больше разговоров и суждений в ауле.
6
А не наказание ли Аллах посылает им за их грехи? Что еще следует ожидать? «Может надо нести жертву барана или бычка у святой могилы?» - высказывали седобородые аксакалы.
Продолжение следует