Назначение в герои

Валерий Шум 12
В отношении рыбной ловли день выдался так себе.
Судак и щука, скорее всего, взяли отгул. Пожалуй, из-за тяжёлой духоты, что придавила озеро. Брали только окунь и плотва, да и то, как-то лениво. Однако на уху всем хватило.

- А вот меня однажды представляли к званию героя… - как бы между делом, произнёс пенсионер Чаадаев. Затем уточнил:
- Соцтруда… -  и застыл, будто изваяние реставрированного античного атлета в Летнем саду, в многозначительной паузе и с подсачником в руке.
- Стаханов, ети его в бездну, - ухмыльнулся эколог Влас Веригин, разложив на коленях график клёва рыб, и обстоятельно протирая его ваткой с борным спиртом, – То-то я думаю: и чего это не узнаю вас в гриме…

- Случилось это в самом начале правления Горбача, когда всему нашему рабочему классу решили дать преимущества. Да! –  усаживаясь на пенёк и кряхтя, продолжил пенсионер Чаадаев. - А моя бригада постоянно перевыполняла план, и меня внесли в списки!
- Какие ещё списки?! – испугался актёр Ной Ненастьев.  Он в этот момент размышлял о чём-то своём, прислонившись к дереву и крутя в руках блесну, поэтому, как обычно, не слышал начала истории.
- Списки неблагонадёжных, - буркнул Веригин, снимая с клеёнчатого графика прилипшую мошкару.

- Истинный крест! Да ты, хоть у кого спроси, баламут, честное слово! –  обиделся Чаадаев, – Век воли не видать! Ничего не буду рассказывать…
- Ну, тогда я расскажу…- отложив в сторону график, предложил Веригин.

- Нет уж, сегодня моя очередь! А решили, значит, нам партейные власти сделать преимущества…
- От этих преимуществ, помнится, и я тогда пострадал, - поёжился Ненастьев, – Когда меня, тогда вполне еще наивного помощника такелажника, на станции «Обуховская» в алкогольном отделе гастронома однажды чуть не убили из-за этой злодейки с наклейкой.

- Дело не в этом, - возразил Чаадаев, – Дело в диа…лептике!
- Опять философа на материи понесло, - вздохнул Веригин, – Больше Чаадаеву не наливайте…
- В диа-лек-тике, - уточнил репортёр Лёня Скороход, помешивая в котле уху. После случая с большим треугольным плавником - Веригин и Ненастьев, раскачивая лодку, пытались тогда его напугать, но рядом проплыл натуральный треугольный плавник - к Лёне вернулся дар речи, и он уже вполне сносно общался односложными предложениями. Правда, пока ещё не мог рассказать своей истории.

- Ну, меня-то, как в списки тогда внесли, так из этих списков потом и вынесли, - продолжал Чаадаев, – Не прошёл по анкетным данным: декабы, невоздержен в разговорах с начальством, не имею военных наград, срок по малолетству, да ещё излишества всякие нехорошие…
- Склонности к женскому полу и пьянству? - предположил Веригин.
- Ха! А у кого нету этой склонности? Может, и у тебя?!
- Так меня в списки героических кандидатов никогда и не вносили!

- Ещё чего не хватало, разных обалдуев в президиумы?! – снова перекрестился Чаадаев. - А вообще-то, нас тогда пятнадцать человек из всего завода в эти списки внесли…
- Пят-над-цать че-ло-век на сун-дук мер-тве-ца…- пробормотал Скороход, снял с котелка крышку и сыпанул в уху соли.

- Но у партейной власти было своё условие... - посмотрел на облака Чаадаев, - Чтобы, кандидат в герои, понимаешь, обязательно был ещё и участник войны, потому как накануне сорокалетия Победы это им вздумалось…
- Йо-хо-хо, и-бу-ты-лка ро-му…

 - А бригадир ты, не бригадир, выполняешь производственный план, не выполняешь, какая им половая разница, главное, чтобы работяга был награждённый правильными наградами: у их по наградам был отдельный список, не бывал в плену, и не имел родственников за бугром!

- А у тебя ещё и родственники за бугром? – прищурившись, словно заводской отдел кадров, опять спросил Веригин.
- Ага, все сплошь… и, что характерно, бывали в плену.
- Тогда я ничего не понимаю? – поморщился Ной Ненастьев.
- А чего тут понимать?! Назначили героем слесаря-ветерана Петровича из моей бригады, и дело с концом. По всем пунктам подошёл, окромя, конечно, выполнения плана, но на этот показатель в партейном райкоме закрыли глаза. Потому что больше в кавалеры из нашего завода никто не подходил. А куда Петровичу, старому забулдыге, ещё и план-то перевыполнять?! До цеха бы дойти в нужное время, да вовремя выйти.

- Ну, всё правильно, решили наградить товарища за прошлые заслуги, - согласился Ненастьев, – Пусть с опозданием, но награда нашла своего героя. А то у нас вечно так: лучше никогда, чем поздно…
- А причём здесь тогда герой труда?! – приподнялся со своего места Веригин, двинул усами, и по озёру пробежала пологая волна. – Насколько я знаю, это звание должны были давать за какие-то особенные достижения, а не по данным биографии.

- Тол-кну-ли фу-фло! – высказался Скороход, и, дунув на поварёшку, попробовал  уху. – Пе-ре-со-лил…
- Ну, и мудак! – заметил Веригин.
- Сам-ты-му-дак…

- Ничего  святого! - Ной, разливая водку, зашелся фальцетом:
- Человек эти награды на фронте получил?
- Даже не сумлевайтесь. Здесь всё было по-честному, потому, как Петрович начинал ещё в артиллерийских полковых воспитанниках, и в конце войны его прилично контузило.
- Ну, тогда давайте, за героев минувших дней… - Влас миролюбиво поднял пластмассовый стакан.

- Хорошо легла… - вытер губы пенсионер Чаадаев и продолжал:
- Ну, так вот, вручили, значит, под бурные аплодисменты Петровичу геройскую звезду и тысячу рублей премии, и отправили в обкомовскую номеро…колоратурную больницу поправлять пошатнувшееся от пьянства здоровье. А он уже, вообще-то, плохо соображал к тому времени.
- Даже на троих, плохо соображал? – вновь встрял Влас по своей природной въедливости.

- Ну, на троих-то Петрович всегда хорошо соображал, даже будучи в состоянии  пошатнувшегося ума. Иной раз так и говорит накануне обеденного перерыва, мол, послал бы ты кого-нибудь из своих хлопцев, Чаадай, за беленькой. А то, прямо тихий ужас, как позвоночник крутит, наверное, к дождю, или к северо-западному ветру…

- И даже со звездой бухать не перестал?! – изумился Ненастьев.
- Ну, со звездой-то, конечно, употреблять он стал регулярнее, но поменьше, ведь  его в президиумы стали сажать, Петровича-то. Но и там, в этих президиумах, такое, бывало, ляпнет, что мы все со стульев падали во время собраний. К примеру, мол, вот вы всё говорите: БАМ, БАМ… а знаете, что такое БАМ? Брежнев абманывает молодёжь! И это с трибуны. А уж когда из больницы этой номера…культурной выписался, и вовсе стал нести антисоветчину в массы.

- Наш человек! – хмыкнул Веригин. – Кстати, вот оттуда, из этих змеиных гнёзд под названием закрытые больницы и спец распердяй-делители, вся эта зараза, в конечном итоге развалившая СССР, и взялась...

- Однажды партейному секлитарю Петрович так и сказал, мол, а неизвестно ещё, в ту ли сторону выстрелила Аврора в семнадцатом году? Скорее всего, надо было по Смольному палить, а оне саданули по Зимнему?! Мы-то потом поняли, откуда у него такие потайные антипартейные мысли взялись…

- И откуда эти мысли взялись? – спросил Ненастьев, наливая по второй.
- Так ведь из больницы этой и взялись! Потому что соседями по номен…клапт…мать её, палате у него были один известный композитор, правда, глухой на одно ухо…

- Бет-хо-вен? - спросил Скороход.
- Не-е, вроде не Бетховин… - задумался Чаадаев, – Вроде другой. Или он не был композитором, этот глухой Бетховин, а был этим… ну, этим… главным дирижёрным в оркестре? Зато второй сосед Петровича считался директором музея…

- Эрмитажа?! – присвистнул Ной, – Пиотровский, что ли…
- Да какого Эрмитажа? Скажешь, тоже, Эрмитажа… - махнул рукой Чаадаев, а затем поднял указательный палец:
- Директором музея шалаша в Разливе был другой сосед!
- Слыхал, репортёр? – рассмеялся Веригин, обращаясь к Скороходу. – Когда тебя из Ведомостей попрут, будешь у нас директором шалаша и допишешь уже, наконец, свою синюю тетрадь.
- Го-то-во! – попробовав уху, сказал Скороход. – Да-вай-те по-су-ду…

Поэт Ненастьев разлил по третьей, а Чаадаев, зачерпнув ложкой ухи, продолжал историю.
- Ну, так вот. Как улягутся они после обеда в своей палате, так и начинают о политике. А однажды даже разодрались на этой почве.
- С ума сойти, интеллигентные люди?! – Ненастьев схватился за голову.
- Раз подрались, значит, на поправку пошли, - не согласился Влас.
- Пси-хи…

- Директор шалаша орёт: «Да из-за таких, как вы, ревизомистов, и страдает наша ленинская партия!» А Бетховин на него с палкой, он ещё и хромой был, а не только  глухой. Вертухай, говорит, ты бериевский, и всё! Вот, из-за таких, как ты, меня целых десять лет за границу с гастролями не выпускали. Сидят, мало того, что хари свои откормили на народных харчах, так ещё и в искусство со своими жопами норовят…

- Что-то я не понял... - задумался Ненастьев, – Бетховен тоже, что ли, членом партии был, и героем труда, раз в больнице этой лечился?!
- Да нет, - опять махнул рукой Чаадаев, – Лауреатом какой-то премии был Бетховин, вроде бы государственной. За этот, как его… за формализм в музыке.
- А ты-то, откуда всё это знаешь? – удивился уже Влас, - Про формализм в музыке чего-то наплёл…

- И ничего не наплёл, а сам слышал! Бетховин вроде бы сыграл какую-то запрещённую мазурку из оперы Шостаковского…
- Шостаковича, - поправил Чаадаева Ненастьев, – Запрещённую мазурку? Екатерину Измайлову, что ли?!
- Ле-ди Мак-бет М-цен-ско-го уе-зда…

- Сыграл Бетховин Шостаковичева, и все дела! А ему потом, то ли премию дали, то ли всыпали, по самое не горюй. Мы же Петровича в этой больнице, почитай, разве что ни через день навещали. Ему ведь трудновато там приходилось, без выпивки-то.
- Хорошенький был у вас коллектив! – поперхнулся ухой Влас.
- Кре-пко спив-ший-ся…

- Да… а директор шалаша оказался душевным мужиком, из наших, из фрезеровщиков, только с ЭЛМЭЗЭ, и вовсе никогда не был вертухаем. Под конец они с Бетховиным крепко подружились на почве совместной выпивки, и, с примкнувшим к ним Петровичем, все втроём ходили гулять. Ага, мы, бывалоча, к ним закатимся после тихого часа, с закусочкой, ну, и всем, что в таких случаях полагается, а они уже на лавочке сидят, и нас дожидаются. А вокруг весна, распускающиеся листочки на деревьях, птички поют, красотища. Э-эх…
 
Погожий день медленно угасал, плавно переходя в сиреневые августовские сумерки, под аккомпанемент догорающего костра чуть слышно шептались сосны, а в ближних камышах плескалась рыба, совершенно даже и не собирающаяся попадаться завтра на крючок…