Глава IХ-Х

               
                Глава IХ

  Васины два часа на посту прошли. Его сменили, и он ушел к себе, в приемную Макашова. Некоторое время сидел с “мужиками”, обсуждая последние новости, которые, к сожалению, не предвещали изменений к лучшему, за исключением той, что “Альфа” отказалась выполнить приказ о штурме Дома Советов прошлой ночью.

  Потом пришла женщина - депутат, представитель комиссии по женским вопросам, и устроила всем им скандал за то, что они перешли сюда без согласования с нею. Скандал она закатила “добрый” и продолжительный, и Василий не стал дослушивать её, ушел от греха подальше в столовую, надеясь там пообщаться с более интересными личностями.

  Но на этот раз никого из знаменитостей не встретил. А первыми, кого он повстречал там, были земляки с Украины (он с ними познакомился вчера), жители Харькова: мальчишка, по годам чуть старше его сына, и с ним такая же девчонка. Парень, по-детски радостно улыбаясь, доложил, что их приняли в число личной охраны исполняющего обязанности президента - Руцкого.  - Да, могучая охрана, - подумал Василий не без иронии. Стоя в очереди, он опять размышлял о Руцком.
  Как президент, он многих устраивал в переходный период.
  Но политика - дело, конечно, политиков, они приходят и уходят, а вот, отстоять право закона - это святая обязанность каждого гражданина, и поэтому эти совсем еще дети, но граждане своего Отечества сейчас там, где нужнее всего.
  И они это понимают. Как это и хорошо понимают те замаскированные иуды, которые сумели расколоть славянский мир и уже на “полную врубили” машину своей пропаганды в “освободившихся от Российского ига” республиках.  Чтобы уже следующее поколение никогда не могло разделять идеи славянского единства, а люто ненавидело Российскую империю и обязанность гражданина понимало в борьбе за “идеалы западной демократии” против стран изгоев, террористов и прочих “негодяев” которые осуждают агрессивную политику Израиля.

  Пришли и Женя с Андреем, убежав также от гнева женщины. Всю длинную очередь они с Андреем проговорили на этот раз с незнакомыми для них депутатами. Василий отчаянно доказывал свое понимание “нулевого варианта” как очередного маневра команды Ельцина и призывал их ни в коем случае, не соглашаться.

   Когда они шли назад, повстречались с большой группой военных, которых возглавлял сам Министр обороны. - Пошли с нами! - на ходу сказал Ачалов, обращаясь к Жене. Женя велел Василию с Андреем идти к себе и присоединился к военным.
  У Василия было свободное время. Он спустился вниз: там, на трибуне второго этажа увидел Ачалова, тех военных среди них Женю. Генерал выступал перед народом, вся площадь радостно гудела, приветствуя министра обороны; шли съемки первого канала телевидения. Потом этим же вечером Женю смотрела вся аудитория первого канала Останкино.

  После обеда Василий опять дежурил на том же посту. Дневальный у него был другой - рядовой Моисеев, парень по-деревенски простой, видно он близко воспринимал к сердцу все происходящее и, сидя на стуле напротив, сокрушался о происшедшем в ту ночь:
- Как все неорганизованно! Вас арестовали, а нам говорят: “Если вдруг начнется, бросайте все и бегите во внутренний коридор”. А другие говорят: “Вы не вздумайте во время тревоги приближаться к нам, всех положим на
месте...”                Затем он ушел обедать, его сменил другой - высокий и худой парень. Должно быть, он покидал свою часть спешно и теперь нес наряд в “повседневке”, с затертой пилоткой без звездочки. Приветствуя проходящих офицеров, он постоянно вставал.
  Но офицеров было много, и Василь дал ему указание приветствовать вставанием только генералов: они проходили нечасто, и он, в знак уважения к высоким званиям, вменил также и себе этот ритуал. Правда, они просили, чтобы те сидели, но сознание гражданского уважения все же не позволяло ему беспечно сидеть, когда мимо проходил военный министр или его замы.

  С лестничной площадки появился очередной представитель западной прессы, молодой коренастый парень небольшого роста с магнитофоном. Он попросил пропустить его к Ачалову, но министр недавно ушел куда-то вниз. Да и дел сейчас у него хватало по горло и без корреспондентов, поэтому Василь сказал, что приведёт его зама.
  Недалеко по коридору была комната Союза офицеров. Оставив вместо себя дневального, он зашел к офицерам. Те сидели, курили, обсуждая последние события. Он объяснил им, что, по его мнению, не мешало бы воспринять на себя часть атаки прессы на Министерство обороны. Офицеры согласились с его предложением и для этой миссии выбрали самого представительного на внешний вид офицера.
  Это был небольшого роста, но внушительной полноты морской офицер с представительным лицом. И, если бы не его погоны капитана второго ранга, он внешне легко мог бы сойти за адмирала. Офицер оказался вдобавок еще и на редкость очень корректным и политически эрудированным человеком - парень остался очень довольным, прощаясь с ним.

  Офицер ушел, парень собрался тоже, но тут вошел с площадки Макашов - парень буквально “поймал” его у входа. - Один только вопрос, только один! -  твердил он, приставив микрофон к лицу генерала. Зная, что Макашову сейчас совсем не до этого и что он вообще не любитель интервью, Василий старался как-то втиснуться между ними, и, когда корреспондент начал задавать вопросы, он громко отчитывал в микрофон: “Это уже второй вопрос! Это третий вопрос!” и т.д. Закончив запись интервью, парень, недовольный им, ушел не попрощавшись.

  Что же касается того морского офицера*, то он уже потом основательно вошел в свою роль и постоянно выступал перед кинокамерой, а его лицо как личного представителя Министра обороны обошло телеэкраны всего мира.

   Василий продолжал нести дежурство. Еще несколько раз приходили корреспонденты различных пресс, он опять ходил за тем же офицером. Но появление очередных представителей, среди которых он сразу узнал Сашу, его обрадовало.
  Да, это был Саша Невзоров. Василий демонстративно отошел от входа. Сашино лицо осветилось его неповторимой улыбкой, и он, переложив кинокамеру, протянул свою руку. Василь сжал ее изо всех сил, удерживая, как можно дольше и улыбаясь во все лицо в ответ...

  Дежурство его приближалось к концу, и он уже с большим сожалением думал о той обаятельной представительнице прессы, которую необоснованно обделил, по сравнению с тем парнем. И ждал, что она вот-вот появится опять, и уже решил, что проведёт ее сам к Макашову. Но ее не было.
  Вместо нее появилась другая представительница прекрасного пола, молодая женщина, лет двадцати пяти, может, чуть старше. Небольшого роста, худенькая, с немаленьким острым носом и темными конопушками по лицу, она не была столь обаятельна, как та, но, как и любая женщина, имела что-то свое, по-своему привлекательное.
  Правда, ее грубый голос и не по возрасту подпорченные зубы - признак большой детской любви к шоколаду - несколько старили ее, но эти недостатки она компенсировала изысканностью манер и броскостью туалета. На ней были высокие сапоги и длинный свитер почти до них. На всю длину свитера висели бусы в стиле ручной работы под дерево или камень. Все это дополняли модная куртка и саквояж корреспондента. Весь вид ее выражал уверенность в себе и смелость.
  Василий подумал, что она тоже “импортная”, но она сказала, что ее зовут Лена и представляет газету “Московский коммунист”, что она уже побывала везде, где ей надо было, и теперь пришла отметить в приемной пропуск, но там кого-то не было, и поэтому осталась подождать. Пока она ожидала, Василий попросил сделать для него несколько одолжений - она с удовольствием согласилась.
  Во-первых, он попросил её позвонить в редакцию газеты “Русский Вестник”, куда написал уже месяца два назад гневное письмо, в котором осуждал статью какого-то писаки, призывавшего патриотическое движение отказаться от разоблачения международной мафии  и направить все силы на борьбу с “коммуняками”. Это был явно засланный провокатор, работающий на основную цель врагов русского народа - стравить правых и левых и тем самым отвлечь от борьбы с основным злом. Васино письмо  в газете не напечатали, хотя газета и считается патриотической. Поэтому он просил Лену выяснить судьбу его письма.
  Во-вторых, он хотел, чтобы кто-нибудь из мужчин ее редакции позвонил ему домой и сказал жене, что он в Москве устроился на временную работу в кооперативе и что будет нескоро. При желании он мог бы вырваться сам на переговорный пункт. Но мысли о том, что сегодня он будет звонить семье и говорить, что у него все нормально, а завтра может быть убитым, сдерживали его.
  Он понимал, что жена догадывалась, зачем он так неожиданно уехал в Москву, и решил не давать обнадеживающих звонков. Пусть медленно свыкаются с мыслью, что не исключен самый худший случай. Так, он думал, будет лучше и для них и для него: при каждом воспоминании о доме у него щемило сердце. Там, где-то за много верст от него, остались дорогие ему люди и просто знакомые, которые сейчас в полиэтиленовых мешках тащат с полей виноград, во множестве оставшийся не убранным в этом году из-за недостатка горючего.
  Этих людей вовсе не интересует, что где-то кого-то сгоняют с родных мест, убивают. Они сейчас делают вино и не только вино, но и “делают” деньги, и не просто деньги, но и большие деньги.
  Устроили это смутное время так, чтобы отвлечь людей, не дать задуматься, дать возможность хватать. Хватать надурника в одном месте, чтобы не отвлекались на крик тех, которых убивают в другом конце. Чтобы люди не знали, а точнее не хотели знать причины геноцида против наших народов, чтобы не смогли объединиться против общей беды. Пока горе далеко обошло наш край, все остальное ерунда, пусть оно есть, лишь бы у нас не было. Но чужое горе не обойдет, так не бывает, оно все равно придет и отомстит за наше равнодушие, если не нам, то нашим детям, внукам. И потому его место здесь. Пусть погибнет он, уже проживший лучшие свои годы, чем после будут гибнуть юные, может, совсем безгрешные сердца. И самому звонить домой не нужно: там совсем другой мир. Нужно оставаться в этом измерении места и времени, которое он сам сознательно избрал для себя.
   Лена уже все сделала и вышла назад. Он дал ей свой адрес и номер домашнего телефона. У нее взял телефон редакции, чтобы когда-нибудь  позвонить ей и узнать о доме. Она сказала, чтобы звонил не стесняясь, загадочно поулыбалась, показав ему свои зубы, и скрылась за дверями, помахав напоследок своей ручкой.

  В то время, он, конечно, не знал, что никакой такой редакции нет и что это просто шпионка, хорошо делающая свое дело. Но тогда он был доволен, т.к.  думал, что через посторонних лиц его родные узнают, что он жив и здоров, и радостные воспоминания о доме перекликались с его мыслями. 

морской офицер*- после “взятия” Белого дома, был заколот холодным оружием.

                Глава Х

  Он сменился и спустился вниз подышать воздухом, посмотреть на площадь, заполненную защитниками.
  Среди вновь прибывших увидел людей в странной черной форме, наподобие формы морских офицеров царской армии. Молодой добродушный человек объяснил ему, приветливо улыбаясь, что они прибыли с Дальнего Востока, где возродили традиции добровольческого Корниловского полка.
 
  Поднялся, не спеша, на свой 13-ый. В приемной Борода, он успел побывать дома и делился впечатлениями от ванны, домашнего обеда и прочей домашней прелести. Потом рассказал, что по телевизору видел в числе окружения Ачалова нашего Женю.
- Теперь он, конечно, засвечен, - с сожалением в голосе говорил Борода. Это было смешно слышать. Ведь наверняка даже из этого высотного “Интуриста”, что.  напротив, в их окно наведен луч прослушивания, и все их речи аккуратно переписываются на пленку. И вообще - давно они все уже засвечены и пересвечены.
- Закрой штору, - сказал ему Василь с усмешкой. - Все меньше людей будет разделять твои сожаления. Никто, конечно, ее закрывать не стал, потому, что свечку зажигать было еще рано.

  Пришел Макашов.
- Ребята, мне бы пару часов вздремнуть, так что ко мне, пожалуйста, никого. И еще я, кажется, простыл основательно, а лекарство кончается, поэтому попрошу что-нибудь принести из санчасти,- сказал он и пошел к себе.  Потом появился Женя, на минуту он зашел к нему, затем вышел и попросил Василия сходить в санчасть, принеси лекарство Макашову и получить на всех в медсанчасти индивидуальные медицинские пакеты.
  Василий спустился вниз, получил всего пять индивидуальных медкомплектов, больше не было. Из лекарств дали не все, что нужно было для генерала. Оказывается, это лекарство было в единственном экземпляре и его берегли, так как оно применимо как средство защиты при газовой атаке.  По дороге назад  зашел в столовую, поужинал. Когда он пришёл, Женя сказал, чтобы сменил на посту Андрея.

  Все разошлись, Василий остался дежурить непосредственно у дверей, в приемной. Собственно, его служба свелась к тому, чтобы просто говорить посетителям, что генерала нет. И хотя высокий офицер в очках из окружения Ачалова предупредил его очень серьезно, что Альберт Михайлович уже много ночей на ногах и силы его не безграничны, поэтому ему нужно как можно больше дать поспать. Но не прошло и полутора часов, как генерал вышел из кабинета.
  Василий отдал ему лист бумаги с номерами телефонов, который принес дежурный из Союза офицеров. Это были номера телефона в Минске, там собралась не одна сотня добровольцев, готовых приехать и которые почему-то ждали “Добро” на приезд от Макашова. Но Альберт Михайлович равнодушно прочитал записку и сказал, что никуда звонить не нужно.
  Василия это взбесило, он не выдержал и, потеряв всякую субординацию, возмущенно стал выговаривать ему, что хуже не будет, если защитников Белого дома станет больше на сотни три добровольцев. Генерал, как-то сникший, выслушал Василия и, печально улыбнувшись, сказал с сожалением:
- Людей и так хватает, этих не знаем, как обеспечить питанием, но главное в том, что оружия нет, ведь “обложили” кругом. Он вздохнул и пошел в кабинет.

  Васино возмущение кипело. Он ходил из угла в угол, мысли его также кипели:
- Как нет оружия? Да, ему говорили, что оружие, защитников Ельцина в августе 91-го из Белого дома заранее вывезли с учетом прогноза событий.  - Но ты же генерал-полковник! - возмущался он - Боевой генерал, ответственный за защиту Белого дома, а надеется только на то, что люди Ельцина проявят порядочность и не станут стрелять по скоплению гражданского люда.  Мышление наивного ребенка, да и только.
  К Макашову зашли его генералы...
- О чем там еще можно совещаться, когда людей нечем вооружить? - с досадой думал он. Его мысли прервал дневальный, стоящий на дверях, доложив об очередных посетителях. Василий сказал:
- Пусть в приемную войдет один.
  Вошел мужчина, и сообщил, что их пятнадцать человек приехало с Алтая:
- Столько суток  тряслись в вагоне, что и сейчас рябит в глазах, но, слава Богу, добрались, все нормально, - отдышавшись, сказал он. После добавил к сказанному, что все хотят на самый передовой участок. Василий зашел к Макашову, доложил.
  Генерал вышел к посетителю сам и опять, к Васиному возмущению, начал говорить этому человеку, что здесь уже не принимают прибывшие группы, а им необходимо брать постановление Верховного Совета и ехать назад разъяснять нашу политику на местах.
  Василий вспомнил, как сам двое суток на перекладных добирался сюда.  Конечно, может, эти люди теперь останутся живыми и здоровыми, в отличие от тех, кто здесь. Но сейчас их было по - человечески жалко: приехать издалека сюда, чтобы развернуться и уехать назад..

  Стемнело. По коридорам расставили зажженные свечи. Теперь, когда кто-то приближался, дневальный солдат - из Васиных прежних бойцов - окликал и выходил ему навстречу, Василий же держал наготове автомат, стоя в дверном проеме. Переговорив с пришедшим, дневальный подходил и сообщал о нем Василию, он, в свою очередь, докладывал о посетителях Макашову.

  Сейчас, ожидая приема, напротив него у двери сидел бородатый казак.  Разговорились. Оказывается, он казачий священник. Был с казаками в Абхазии, сам в боях не участвовал, но абхазские муллы приговорили его к расстрелу за то, что он около десятка абхазцев - мусульман принял в христианскую веру.  - Как это так? - спрашивал Василий.
- А так, очень просто, - отвечал он. - Перед атакой обращался ко всем, что, может, кто-то внутренне чувствует, что его вера - не его вера и что-то в жизни у него не так, как должно быть. Говорил, чтобы хорошенько обдумали и, кто хочет принять христианство, - приходил. И приходили, и принимали. За это их муллы и приговорили меня к расстрелу.
- Как же так? Ведь Вы сами спасали абхазцев от геноцида, а Вас к расстрелу? - не понимая, переспрашивал Василий.
- О дорогой, всем мы нужны, - отвечал священник, - пока их нужно спасать, а так они, как и большинство, не любят нас, русских, и в другой раз готовы перестрелять всех.

  Потом Васины мысли ушли куда-то глубоко в прошлое. Перед ним возникли образы тех благородных гусар, эскадрон которых честно сложил свои головы в неравной схватке с турками, спасая от геноцида грузин. Ведь пройдет время, и все забудется, как и те гусары.
  А кто даст гарантию, что в будущем не выползут на поверхность политики новые различного вида Старовойтовы и не представят русский народ как оккупантов и убийц, как это было в Грузии? Кто даст гарантию, что не получат нож в спину наши потомки в Абхазии, как получали мы в Грузии?  Да, конечно, в то время турки без труда могли бы вырезать всех грузин, и тогда сама эта нация канула бы в вечность, как гунны и сотни других народов, а Турция граничила бы с Россией, но не в ущерб России. Почему? Во-первых, Россия была бы в могучем союзе с Турцией, а потомство благородных гусар дало бы России не одного Ломоносова, и Россия, может, не растратив силы на войну с Турцией, была бы могучим государством, и Аляску не было бы необходимости продавать.
  Ну, а если и была бы рядом враждебная Турция, то не враждебнее сегодняшней Грузии. История не раз доказывала, что великодушие русского народа оплачивалось ему великим предательством.

  Священник пошел к Макашову, Василий вышел в коридор, разговорился с казаком, который был с ним. Он рассказывал, что полсотни казаков с пистолетами и обрезами просились позавчера к Альберту Михайловичу, но он отказался почему-то от них. Непонятно...
  С внутреннего коридора показался свет фонарика, и дневальный пошел навстречу. Возвратился с Васиным старым знакомым подполковником. Он был с таким же, как и у него, десантным автоматом. Рассмотрев в свете мерцающих свечей Василия с автоматом, явно с недовольством сказал, что идет к Макашову. Тот ответил, что генерал-полковник занят. Подполковник измерил его недовольным взглядом и ушел.

  Потом пришел Женя. Он сказал Василию, что можно идти отдыхать. Вышел Макашов. Он был в своем черном берете, со звездой Союза офицеров. Женя передал ему Васин автомат, и генерал в сопровождении Андрюши удалился.  Салават договорился с каким-то депутатом о ночлеге для них в кабинете, который находился рядом. Депутат оставил им ключ, Василий и двое его земляков - киевлян улеглись с “большим комфортом” на полу у шкафа, подложив себе под головы сумки с противогазами. Пол в этом кабинете был теплый, и Василий позволил себе снять с себя свитер, чтобы положить его тоже под голову. Устроившись, таким образом, выкинув из головы все дурное, и эту ночь он уже проспал, как “белый человек”, почти, как в кровати.
 
   Проснулся он утром от шума, вернее, оттого, что может создать женщина, когда она очень возмущена. Оказывается, Салават не настолько или, может, не с тем, с кем надо, договорился о кабинете для генерала.   Один меньший, по- видимому, личный кабинет той женщины, они с подачи Салавата передали под кабинет Макашову, а зал заседания, что напротив, был свободен, и вчера она там несколько раз собирала какие-то заседания, не забывая каждый раз, проходя мимо них, высказывать свои бурные возмущения.
  Войдя в приемную, Василь увидел ту же женщину-депутата, что возглавляла комиссию по работе с женщинами. Перед ней стоял Макашов, и она, как мальчишку, отчитывала его за самовольно занятый кабинет.  Кричала, что заняли кабинет беззащитной женщины, хотя в Доме Советов масса кабинетов других различных депутатских групп и комиссий.
  Альберт Михайлович, ошарашенный еще и этой свалившейся на его голову, проблемой пытался что-то ей говорить, потом, неожиданно сорвавшись, начал также громко кричать ей в ответ. Затем вбежал в кабинет и захлопнул за  собой дверь. Женя стал ей доказывать, что генерал уже много ночей не спит, и что мы обещаем найти  другой кабинет, пусть она только успокоится.  Но та продолжала возмущаться, что заняли не чей-то кабинет, а беззащитной женщины.

  В приемной с Васиным автоматом дежурил его земляк. Потом Женя привел еще одного мужчину. Мужчина был его лет, статен собой. С красивым, широким, но с правильными чертами и небольшими усами лицом. Приехал он откуда-то с Волги. Кадровый офицер, но в запасе.
- ”Славик”, - представился он, протягивая поочерёдно руку всем стоящим.  В ответ ему сообщили, что у них, именно здесь Славиков, как собак нерезаных, и он будет уже третьим. После он рассказал, что их приехало пятеро боевых друзей по службе, что он “прорвался” сюда, через кордоны милиции, пока один, а ребята остановились в Москве у родственников и что сегодня он пойдет за ними. Василий сказал, что ему повезло - назад не отправили, как многих других.
  Но тут в разговор вмешался Женя. Он, как бы шутя, начал издали, что вот, мол, собрались у нас уже три Славика, причем два автоматы имеют, а стрелять не умеют, а тот, кто хорошо стреляет, автомата не имеет.
- И вообще, - сказал он, - я считаю, что мы все останемся здесь, в этом штате, но нам и без оружия работы хватит. Гражданские должны отдать оружие военным. Это логично: ведь я вижу кто, как держит автомат. Да и для дела будет лучше, если автомат будет у профессионала. Поэтому предлагаю гражданским передать оружие по описи. Женя замолчал, создалась как бы минутная пауза, все молчали. Василий понимал, что инициатива Жени, хотя она и правильна, исходит не от него.

- Значит так, - начал Василий, прервав паузу, - товарищ майор... Это “майор” он говорил сознательно, как сухопутный офицер, переводя морские звания к местным условиям.
- Во-первых, хотя я и был на сборах уже давненько, но стрелял там на “отлично”. Что касается передачи моего автомата в другие руки?.. На время дежурств - это Ваше дело. Но если стоит вопрос о передачи  оружия по описи, будьте добры,- официальный приказ, и я буду знать, что я здесь не нужен!  Добровольной передачи оружия, не знаю, как другие, я не сделаю! Женя смутился, на некоторое время задумался, затем сказал:
- Ладно, потом будет видно. Сейчас несем службу по очереди, как и несли.

  Этот день прошел, как и вчерашний. Дежурств, правда, у Василия, в этот раз было меньше. Но последнее закончилось поздно вечером. Когда уже совсем стемнело, все свободные от дежурства сидели у окна в своей приемной, любуясь панорамой ночной красавицы Москвы. Полчаса назад они вдвоём с Андрюшей, будучи после дежурства, на ужине никого не встретили из знаменитостей, как интересных собеседников.   Но зато они сумели уговорить двух обаятельных особ из штата работниц столовой после окончания их работы, продолжить беседу и ужин при свечах, пока их строгий командир не обнаружил и не конфисковал вторую бутылку вина из, оставленных Саней домашних запасов.

  Вася, не без удовольствия ожидая конец рабочей смены в столовой, продолжал очарованно смотреть на украшенную ночными огнями столицу.  Он любил этот город. Да и как можно не любить такую красавицу.   
  Но он любил её по-своему, так как любил своё родное село Новая Чигла, которое было основано, согласно исторических первоисточников, в 1740 году (первоначальное название: “Чиголка”) выходцами из Московии.  Васины предки основались на песчаном берегу лесной красавицы речки с татарским названием Чигла, чтобы встать форпостом на пути набегов крымских и ногайских татар через южную пограничную черту государства Российского, которая с конца XVII века проходила по реке Битюг.
  Для Василия Москва была прародиной его предков и, может, поэтому он, как никто другой, особенно трепетно относился к историческим местам столицы.

  Василий уже хотел сверить с Андрюшей свои часы, как из темноты коридора появился Женя и сказал, что для него с Бородой будет сегодня ночью спецзадание в городе. Василь сначала воспринял это с огорчением. Он почему-то и ожидал, что с “праздничным ужином при свечах” ему, как всегда, не повезёт, но потом подумал:
- Хоть по Москве пройдусь, а здесь сидеть, уже, порядком надоело.