Я, он, она и другие. Текст полностью

 
Роман можно почитать и по главам, размещенным выше.
С благодарностью -- автор.





                Я, он, она и другие,
               
                или

                Почти детективная история, полная загадок,
                всеобщей любви и моей глупости



                Иронический детектив




Глава 1


…Я уже тысячу лет не ездила в поезде. По крайней мере, года четыре. Я ничего никогда не преувеличиваю, просто так ощущаю. Иногда и четыре года могут тянуться как тысячелетие. У меня, например.

Привычка все преувеличивать не имеет ничего общего со стремлением обмануть кого-либо или немного приукрасить ситуацию. Я не патологическая врушка, у меня просто бесконечно развито воображение. Я страшная фантазерка, но, как ни странно, абсолютно адекватно воспринимающая действительность. Возможно, именно поэтому  до сих пор ни разу не была замужем. Поскольку моя профессиональная деятельность связана с мужчинами, замуж я могла выскочить раз двести или триста. Но богатая фантазия, рисующая в моей прекрасной головке Роберта де Ниро, читающего умную книгу, лежа на диване, разбивалась о вторую часть характера.

Я с первого взгляда видела все недостатки, пороки и притворство потенциального претендента на мою независимость и мой диван, даже несмотря на его (претендента) потрясающую внешность и затуманенный страстью взгляд кинозвезды мирового масштаба. Увы… Истинный Роберт де Ниро являлся мне только на киноэкране, а незаурядная прозорливость подсказывала, что чудес не бывает, и вероятность столкнуться в толпе на Тверской с героем тайных грез равна нулю.

Короче, однообразие окружающей действительности уже давно переросло в естественный и привычный стиль моего бытия. В нем вдруг перестали происходить важные события или встречи. Одинаковые дни бежали друг за другом, ничего не изменяя в жизни, не вызывая новых эмоций или потрясений, не предвещая перемен в будущем. Пресловутое: дом – работа, работа – дом и опять дом – работа… Но, наконец- то, и у меня произошло хоть какое-то событие. Все началось с телефонного звонка.


Мне неожиданно позвонила моя давняя подруга Маня. Мы не виделись примерно две тысячи лет. Когда-то, давным-давно мы были удивительно близки, знали друг о дружке буквально все, часто перезванивались и даже переписывались. Познакомились мы на курсах повышения квалификации. Маня жила в другом городе, но это не помешало нам сблизиться и подружиться на долгие годы. Полное имя Мани было удивительным: Марьяна Серафимовна. Просто девятнадцатый век! Она и сама полностью соответствовала своему старинному имени. Тихая, необычайно серьезная, сентиментальная и мечтательная. Сейчас таких не производят. Я же говорю – девятнадцатый век, утопия…

Подруга приглашала на свою четвертую свадьбу. Поскольку никаких неотложных дел в ближайшее время у меня не было, я с легкостью и даже с удовольствием купила билет до указанной Маней станции и уже сутки тряслась на комфортабельной верхней полке пассажирского поезда. Вопреки предположениям подруги, вагон был переполнен, и мне просто чудом удалось купить билет. Общаться с соседями по купе не хотелось, поэтому, лежа на своем уютном ложе, я вспоминала года ушедшей юности, давнюю подругу и наши встречи двадцать лет назад...

***

…Мане повезло в жизни. Когда-то ее родители развелись, и в результате сложных обменов, дележей имущества и переездов она стала обладательницей собственной двухкомнатной квартиры в областном центре. Тогда мы еще не были знакомы, ведь ей было всего семнадцать. Потом Манечке повезло еще раз.

Ее благословенные предки создали новые семьи и разъехались в разные стороны огромной страны, оставив дочь без круглосуточного утомительного надзора. На ее месте любая из моих столичных подруг давно бы покатилась по наклонной плоскости, устраивая бесконечные вечеринки, заводя многочисленных поклонников и организуя с ними недвусмысленные отношения. Любая, но не Маня.

С рождения обладая весьма строгими взглядами на жизнь и взаимоотношения полов, плюс необыкновенной для такой молодой девушки хозяйственностью, подруга построила свой быт безупречно и рационально.

В одну из комнат она пустила квартирантку, тоже отличавшуюся повышенной нравственностью, серьезным отношением к жизни и обладавшую весьма интеллигентной профессией. Квартирантка преподавала сольфеджио в детской музыкальной школе и являлась непревзойденным образцом классической старой девы. Музыкантша была непременным и обязательным членом дружеских вечеринок, которые иногда устраивала Маня. И что придавало этим самым вечеринкам ощущение присутствия кого-то из родителей.

Сама Манечка работала телеграфисткой в местном аэропорту. Вот почему среди ее знакомых было немало симпатичных свободных парней, одетых в потрясающе красивую форму летчиков гражданской авиации, живущих в общежитии и жаждущих приятных отношений со слабым полом. Весть о том, что серьезная связистка является хозяйкой собственной жилой площади, разнеслась в аэропорту довольно быстро. Именно поэтому Манечка постоянно находилась в окружении молодых мужчин, частенько предлагающих провести вместе вечерок, послушать музыку или почитать стихи. Простодушная Маня, абсолютно уверенная в том, что предложения бесквартирных летчиков не что иное, как проявление самой настоящей бескомпромиссной дружбы, охотно предоставляла для встреч свою двушку.

Ценя уникальную возможность собираться не в многолюдном общежитии под контролем строгих воспитателей, а в благоустроенной квартире с горячей водой и отдельным туалетом, летчики не злоупотребляли доверчивостью и чистотой помыслов юной Мани, а оттягивались, как могли, приглашая с собой специально обученных длинноногих подружек. Даже в присутствии суровой нравственной музыкантши, постоянно разбиравшей ноты, гости всегда могли найти момент и уединится парочкой на кухне, в ванной или в темной прихожей.

 Если вечеринка неожиданно затягивалась, выходила из-под контроля или принимала опасный оттенок, Маня строгим и не терпящим возражений голосом требовала несколько поостыть и продолжить слушать замечательную музыку или поговорить о книжных новинках. Гости ненадолго замолкали, внимая хозяйке дома, щедро осыпали ее комплиментами и уверениями в искренней дружбе, а затем, выдержав положенную паузу, продолжали опустошать бутылки дешевого вина, рассказывать скабрезные анекдоты и зажиматься с подружками. Именно в этот период жизни я и познакомилась с Маней.


***

На курсах я обратила внимание на ровесницу, которая выглядела, однако, лет на пятнадцать старше. Постоянный внимательный взгляд и полное, просто катастрофическое отсутствие чувства юмора выделяли ее из всей группы: веселой и непринужденной. Как каждая красавица, я любила окружать себя подругами, подчеркивающими мою незаурядную внешность, то есть блеклыми, невыразительными и невостребованными мужским полом. Маня полностью соответствовала моим взглядам на потенциальную подругу, и мы подружились.

 Однако, узнав ее поближе, я поняла, что Маня все же обладала некоторыми достоинствами. Я никогда не была маменькиной дочкой, несмотря на то, что жила с родителями и была окружена круглосуточной опекой и любовью. Я умела делать кое-что и по хозяйству, и по жизни. И все-таки, впервые побывав в гостях у Манечки, испытала определенный стресс. Маня умела не кое-что, а ВСЁ!

Шкафчики в ее квартире были заполнены банками с вареньями и соленьями, собственноручно приготовленной тушенкой, маринованными грибами и консервированными компотами. Необыкновенная чистота в ее отлично отремонтированной скромной квартире поражала прежде всего тем, что была хронической, то есть постоянной, а не устроенной впопыхах в связи с приходом гостей или участковой врачихи.

 Наряды Манечки, хоть и не были фирменными, вполне соответствовали современной моде, были сшиты аккуратно и по хорошим лекалам из Бурды. Как оказалось в дальнейшем, Маня сама занималась шитьем и достигла в этом почти совершенства. Она шила себе все – от купальников до легких шубеек, не уступающих по изяществу фабричным. Наконец, Маня отлично вязала. Должна признать, что и здесь она достигла потрясающих успехов. Она вязала не просто так, а с большим знанием дела, выбирая самые сложные модели из журналов по рукоделию.

 Несколько раз я обращалась к ней с просьбой связать какую-нибудь модную штучку: длинный ажурный жилет, легкий свитерок или маленькую шапочку с шарфом на зиму. Но через какое-то время я получала совсем не то, что хотела. Вместо жилета – старушечью кофту с поясом и карманами, вместо свитера – смехотворное полосатое пончо с бахромой, а нитки для шапочки шли на нелепый шарф-капюшон. Возмущаясь и жалуясь подругам, тем не менее, я с удовольствием влезала в уютную кофту, оказавшуюся незаменимой в межсезонье, щеголяла в пончо при выездах на природу и укутывала шею длинными концами стильного капюшона. Все это, безусловно, было случайностями, доказывающими, что Маня обладала твердым неисправимым характером.

Кроме того, новоявленная подружка самостоятельно изучила немецкий язык и даже делала переводы соседским старшеклассникам и студентам-заочникам.


Обладая такими разносторонними, неоспоримыми даже мною достоинствами, Маня совершенно не умела хвастаться, кичиться своими знаниями и умениями. Насколько я помню, такая скромность была в ходу в том же девятнадцатом веке, что и ее имя. Я не умела ни готовить сложные блюда, вроде цепеллинов или чахохбили, ни консервировать фаршированный перец, ни клеить обои на предварительно огрунтованные стены.

 Вязание вызывало у меня аллергию, а сшитая на уроках труда еще в школе ночнушка могла стать прекрасным экспонатом на выставке самых неаккуратных изделий. Но никакого комплекса несовершенства рядом с подружкой не ощущала. Ведь я была очень красивой, причем всегда, с самого рождения. Стройная, длинноногая и большеглазая, с пухлым губами и нежной фарфоровой кожей.


Моя бедная подружка, увы, не могла похвалиться ничем подобным. Ее широкое славянское лицо постоянно было покрыто мелкими розовыми прыщиками, рыхлая фигура отличалась полным отсутствием талии, а тяжелая походка не имела ничего общего с женским изяществом. Помимо всего прочего у Манечки была ну просто огромная грудь, до неприличия огромная. Еще в первый же вечер моего пребывания в гостях у Мани, когда она, сидя в пижаме на низкой раскладушке (диван был предоставлен для гостьи, то есть для меня), рассказывала о приятелях, я поразилась её необъятным размерам. Высвобожденная из тисков бюстгальтера примерно двадцать пятого размера, грудь лежала на Маниных коленях и превращала подружку с бесформенное тестообразное существо.


Именно поэтому, слушая ее серьезные рассказы о поклонниках и друзьях, среди которых были одни мужчины, я не верила ни одному ее слову. Бедняжка, думала я, она наверняка принимает желаемое за действительное. Бедная, бедная, бедная… Ни один мужчина, на мой взгляд, не променяет неустроенный быт с рваными носками и полуголодным существованием на эту замечательно чистую квартирку с полными шкафами и холодильником.
 
Ведь, в конце концов, мужчины хотят только одного: чтобы рядом с ними было очаровательное, нежное, пусть глуповатое, но страшно сексапильное существо. Сексуальностью же, как и чувством юмора, моя подруга не обладала совершенно. Даже удивительно! Казалось, каждая женщина должна обладать этими качествами с рождения. Но в данном случае этого не произошло. Не случилось. Но все это не имеет к нашей истории никакого отношения. Хотя…

***


В том, что я была абсолютно права в своих сомнениях, я смогла убедиться на следующий же день, когда поздно вечером в нашу дверь позвонили. На пороге стояло человек шесть красивых высоких летчиков. Тут было где развернуться… Я ощутила необыкновенный прилив творческого вдохновения. Но несколько подготовленная подругой, знала, что молодой человек по имени Сергей уже занят. Ею.

 Как ни странно, Сергеем оказался самый симпатичный и общительный парень. Немало смущаясь, Маня успела поведать мне, что именно на него запало ее честное и чистое сердце. Причем это «западание» было, по ее мнению, взаимным. Что не мое, то не мое. Этим нехитрым принципом сохранения дружбы я следовала всегда. Вот почему за Сергеем я наблюдала только с чисто спортивным интересом. Наблюдения показывали, что между этой парочкой и в самом деле установились отношения за пределами обычной дружбы.


Прибывшая компания была действительно веселой. Мы славно провели время в разговорах, дегустации молдавского вина и в прослушивании последних модных записей. Квартирантка безвыходно сидела в своей комнате, видимо, полагая, что за нравственностью Манечки есть кому последить. Постепенно пятеро из прибывших ретировались, и в небольшой гостиной нас осталось трое: я, моя подруга и Сергей.

 Маня усадила нас на диван, села посередине и с удовольствием стала показывать нам фотоальбом. Она так подробно комментировала каждый снимок: когда, где и кем он был сделан, что мы с Сергеем откровенно скучали, хотя старались не показывать этого и даже задавали кое-какие вопросы. Альбом был толстым, причем на каждом развороте его помимо приклеенных и подписанных находилась целая стопка безымянных карточек. Конца демонстрации не было видно. Сергей сидел, удобно забросив ногу на ногу и положив руки на спинку дивана. Меня уже начало клонить ко сну, когда я ощутила на своей шее нежное прикосновение мужских пальцев.


Делая вид, что внимательно рассматривает очередную серию снимков с последнего выезда на природу и, время от времени легонько целуя Манечку в широкою щечку, свободной рукой за ее спиной он беззастенчиво заигрывал со мной. Это было так бессовестно и подло по отношению к подружке, что я напряглась. Не зная, как реагировать, я попыталась незаметно освободиться от его руки, но ловелас проявлял все более и более настойчивые поползновения на мою территорию.

 Вскочить и дать этому мартовскому котяре по морде было проще всего, но как же мне было жаль добросердечную Манечку, уверенную, что сидит рядом со своим суженым. Итак, демонстративно обратить внимание на его поведение я не могла. Это привело бы только к ее душевным страданиям и дополнительным комплексам. Этого нельзя было допустить. Поэтому я решила, что сообщу о не совсем красивом поступке ее бой-френда в мягкой форме, наедине, хорошо подготовив предварительно.


Я просто перестала обращать внимание на шаловливые пальчики самоуверенного красавчика и полностью углубилась в процесс созерцания фотографий. Сергей же беззастенчиво продолжал подлые действия,  пощипывая мне ушко, теребя волосы, поглаживая  шею. Может, все-таки надо было отвесить ему пощечину? Но мне было всего девятнадцать, и что я знала о жизни? Ничего. А если он просто перепутал и, лаская меня, был вполне уверен, что ублажает Маню? Насколько же велико было мое удивление когда, уже прощаясь в коридоре, этот козел улучил момент и запустил руки мне под блузку.

 Думаю, он по-своему расценил мое молчание и отсутствие сопротивления. Маня, к счастью, ничего не заметила. Я обо всем расскажу ей потом. Обязательно. Нельзя же находиться в таком полном неведении относительно своего окружения. Ведь невооруженным взглядом было заметно, что милого летчика по имени Сергей прельщает не сама Маня, а ее жилплощадь, бесплатный ужин и приятный вечер в домашних условиях.

Но рассказать обо всем подруге я так и не смогла. Сначала не возникало необходимой ситуации, а потом он и сам исчез из ее жизни. Уж не знаю по чьей инициативе. Или ему надоело паясничать, или Манечка прознала-таки о его похотливых наклонностях, но больше от нее я никогда о нем не слышала. И слава Богу! Еще не известно, кому повезло…

Возможно, Манечка была не так наивна и несведуща в делах сердечных, как казалось. И вероятно, видела и понимала гораздо больше, чем думала я. Иногда Маня любила выкурить легкую сигаретку. Небольшая слабость, которую она себе позволяла. Я была, может быть, единственным человеком, кто знал об этом маленьком секрете. Собираясь покурить, Маня выключала во всех комнатах свет, чтобы кто-нибудь случайно не увидел ее с улицы, покрывала волосы плотной косынкой, чтобы те не впитывали сигаретный дым, и присаживалась к открытому окну. Курила она только тогда, когда сильно волновалась или находилась в больших сомнениях. Иногда, сидя вот так в темной кухне и покрытая как доярка платком, она высказывала довольно зрелые суждения о семейной жизни, браке вообще и потенциальном избраннике.


Ростом я была немного ниже Мани. Может быть, именно поэтому она смотрела на меня не то что бы свысока, а как-то по-матерински. И в те моменты, когда она курила у окна, по-партизански пряча зажженную сигарету в кулаке и рассуждая о будущей жизни, я действительно ощущала себя маленькой, неумной и слабой девочкой. Так далеко о потенциальной семье я никогда не задумывалась. Мне всегда казалось, что пресловутый принц на белом коне ждет за ближайшим поворотом, и чтобы найти его, достаточно только желания. Такие мысли, вероятно, всегда бывают лишь у красивых женщин, не знающих недостатка в поклонниках и уверенных в своей сногсшибательной внешности. В общем, Манечка жалела и опекала меня, а я, полностью отвечая ей взаимностью, жалела и опекала ее. На этом прочном фундаменте взаимной заботы и зиждилась наша многолетняя дружба.

…Перезванивались мы часто, не реже раза в неделю. Обменивались поздравительными открытками в связи с большими праздниками и  фотографиями, сделанными, как правило, в дни рождения. Бывали друг у друга в гостях. Я знала о ней все. Кое-что обо мне знала и Маня. Но однажды она пропала. Мои письма к ней возвращались нераспечатанными с пометкой "адресат выбыл". И только спустя года три я неожиданно получила от нее открытку. В графе для обратного адреса стояло два слова: Мыс Шмидта. Для меня это означало, что открытка пришла из космоса. Ибо Мыс Шмидта в моем понимании находился где-то между Большой и Малой медведицами. Я удивилась, но потрясена не была. Честно говоря, Манечка все-таки оставалась для меня большой загадкой. Когда вскоре вслед за открыткой я получила от нее письмо (школьная тетрадка, исписанная мелким почерком), все встало на свои места.

Не уточняя подробностей, Маня писала, что разочаровалась в работе и в людях, окружавших ее в последнее время (ни слова о Сергее). Она продала квартиру и завербовалась на работу в одну из самых крайних точек страны. Там ей повезло. Буквально через полгода она вышла замуж. Манечка подробно и многословно описывала суровую северную жизнь, сильные ветры и страшные морозы, людей, променявших привычный комфорт на романтику и трудности. И только в самом конце несколько слов о своем избраннике.

 Муж – старший лейтенант (ух!), высокий, красивый, непьющий и очень надежный. Она безумно счастлива и ждет первенца. Надеется, будет мальчик. Вот тогда-то я и стала обладательницей первой Маниной свадебной фотографии. Не скажу, чтобы ее муж мне очень понравился, но учитывая непритязательную внешность и особенности характера подруги, ей, безусловно, невероятно повезло.


Через положенный срок я получила вторую, исписанную мелким почерком школьную тетрадку. Манечка действительно стала счастливой мамой четырехкилограммового малыша и теперь находилась в ожидании следующего. А чем еще им там, в космосе, заниматься? Только детей делать… Манечка снова многословно описывала свое житие-бытие, сложности родов и послеродового периода, проблемы токсикоза и растяжек на животе. Она давала многочисленные и безумно дельные советы (которые, увы, так и не пригодились мне) по кормлению младенцев, перешиванию мужских рубашек, выращиванию цветов и заготовке морошки. В самом конце письма она сообщала, что через годик после рождения второго ребенка (это будет, конечно же, девочка) она обязательно вырвется и приедет погостить на большую землю.


Все произошло так, как она и предполагала. Маня родила девочку, дождалась ее первого дня рождения и приехала в Европу. Навестила родителей, живущих в разных городах, родственников, друзей и, наконец, спустя два месяца своего вояжа, заглянула ко мне. Мы отлично провели время, вовсю наговорились и насмеялись, вспомнили  старых знакомых. Она ничуть не изменилась со дня нашего последнего свидания. Та же бесформенная фигура, та же огромная грудь, то же широкое лицо в мелких розовых прыщиках.

Маня тактично обходила вопросы, связанные с моей личной жизнью, вернее с ее отсутствием. Я же демонстрировала полнейшее довольство судьбой (что было абсолютной правдой), неиссякаемое чувство юмора, энтузиазм и страшную красоту, которая с годами становилась все более утонченной и изысканной.
Ничего не предвещало трагедии в жизни  подруги. С полными чемоданами подарков для  супруга и с двумя детьми подмышками она возвратилась в пункт приписки.

***

…Третью школьную тетрадку я получила уже из Хабаровского края. Думая, что туда перевели служить ее мужа, я не удивилась этому обстоятельству. Однако все было не так просто. Оказалось, что, вернувшись домой, Маня обнаружила совершенно пустую квартиру: без мебели, вещей и даже детских кроваток. Ее красивый, высокий и надежный, как скала, муж не смог выдержать двухмесячной разлуки с безмерно любимой и любящей женой и нашел успокоение в работнице офицерской столовой. Она хоть и не была такой способной, как Манечка, но готовить все же умела, а к тому же обладала некоторыми неоспоримыми достоинствами: стройной фигурой, отсутствием детей, легкостью в отношениях и чувством юмора. Все это моя бедная подружка описала в своем очередном послании, в конце которого сообщила, что живет и работает сейчас в Хабаровском крае, но мечтает вернуться в Европу.

Не успела я пожалеть несчастную многодетную подругу, как получила следующее письмо. На этот раз почему-то из Новосибирска. Оно было коротким, и кроме собственно письма в конверте оказалась фотография со второго Манечкиного бракосочетания. Не останавливаясь на нужных подробностях, Маня вновь взахлеб описывала потрясающую природу, не менее потрясающих людей и только одно предложение о новом супруге. Начинающий, но подающий большие надежды ученый, безмерный интеллект, ходячая энциклопедия, нежный сын и преданный муж. Все!


Прошло еще года три, в течение которых от Мани пришло несколько коротких сообщений с фотографиями растущих детишек и пара посылок со сшитыми специально для меня обновками. Я занималась своими делами, наслаждалась свободой и отсутствием супружеской кабалы, когда получила от Мани фотографию с ее третьим мужем. Это был уже гром среди ясного неба. Мне было  за тридцать, а принц на белом коне что-то не выскакивал из-за поворота. А на бедную Маню мужья сыпались, как иголки с новогодней елки. Писать ей, видимо, стало лень, поэтому только короткая фраза на обороте фотографии -- «подробности при личной встрече» -- говорила о том, что мне все-таки предстоит кое-что узнать, но в свое время. Три брака за неполные десять лет, это не шутки. Просто не Маня, а Синяя Борода в женском обличье... Прошло еще несколько лет вялотекущей переписки, обмена незначительными новостями и поздравлениями с Новым годом. И вдруг этот звонок.


***


Манечка спокойным, не терпящим возражений голосом сообщила, что ее очередная, четвертая по счету свадьба не может состояться без меня. Она оплатит любые мои расходы в случае, если мне тяжело материально потянуть незапланированную поездку. «Лучше всего, -- давала  ценные указания подруга, -- возьми билет на Новороссийский поезд, он очень удобно приходит на нашу станцию. Сейчас август, все едут с моря, поэтому билеты на южное направление будут, я не сомневаюсь. Завтра перезвоню, узнаю номер вагона». Она еще сообщила  массу информации, разговаривая, как взрослая тетушка с несмышленой племянницей. Конечно же, я не брала ее в толк.

 Предвкушение встречи со старой подругой и проникновение в тайну ее многочисленных браков уже кружило голову, а предстоящая долгая поездка на поезде приводила в полный восторг. Многочасовые авиаперелеты уже изрядно поднадоели. Сама того не подозревая, Маня сделала мне чудесный подарок, пригласив на свою четвертую свадьбу.


Как и обещала, Маня перезвонила  на следующий день, уточнила номер поезда и день приезда. Мы снова проболтали довольно долго. Но говорила в основном Манечка и как всегда обо всем, кроме самого главного. Какая тут природа, какие грибы, какие люди… Короче, сплошные банальности. И опять все сначала: какая природа, какие люди, какие грибы… Ты отдохнешь, ты выспишься, ты познакомишься… Бла-бла шоу. Своего благоверного она называла не иначе как «мой». «Мой» приедет, «мой» встретит, «мой» сделает… Уж не знаю, как удалось уговорить ее не тратить деньги и прекратить этот бесконечный телефонный разговор, ведь всего через сутки мы сможем прекрасно поговорить, глядя друг дружке в глаза.

Билет до Осиновки у меня уже был, подарки куплены, а дела отложены на месяц. Я не просто ехала на свадьбу к подруге, я ехала в отпуск, который устроила сама себе. Раз такая природа, такие грибы… Насчет «выспаться» я особенно не надеялась, представляя себе Манину двухкомнатную (в лучшем случае) квартиру с двумя детьми-подростками, огромной Манечкой и ее мужем. Но месяц-то я должна выдержать и на раскладушке. В конце концов, для того и нужны подруги, чтобы помогать друг другу. А у Мани, судя по всему, был сейчас не самый лучший момент в жизни. И что ее постоянно так тянет в загс? Мне это было непонятно...

***

Глава 2



…Я уже выпила стакан горячего чая, расплатилась с проводницей и перетащила багаж в рабочий тамбур. И теперь, глядя на окрестности приближающейся с каждой минутой Осиновки, готовилась к предстоящей встрече. Честно говоря, я почему-то волновалось. И это с моей-то работой… Даже странно...


Отсутствие обручального кольца на безымянном пальце правой руки должен был компенсировать элегантный пиджачок от Шанель, сумочка из последней коллекции Гуччи и туфли из крокодиловой кожи. Ну, типа из крокодиловой. Но все же не с Черкизовского…
Поезд в Осиновке стоял только две минуты. Это время не позволяло покинуть вагон легкими изящными движениями и царственной статью.

Ситуация усугублялась тем, что  вагон немного не дотянул до высокой бетонной платформы, и мне пришлось прыгать в своих «крокодилах» прямо на мелкий острый гравий. Раздумывать о красоте приземления было некогда, потому что проводница уже протягивала сверху мою сумку с вещами, коробку с вафельным тортом и огромный прозрачный пакет с одеялом и двумя подушками – подарок молодоженам.


Не успела я принять в руки пакет с одеялом, поезд сильно дернулся, загудел и потихоньку тронулся, покидая Осиновку. Я перетащила багаж на платформу и залезла туда, для чего мне пришлось подтянуть узкую юбку почти до трусиков (что, впрочем, вызвало аплодисменты группы курильщиков в тамбуре последнего вагона). Успех у подвыпивших пассажиров не удивил. Я уже давно привыкла к повышенному вниманию мужчин. И не только пьяненьких.

Поэтому я просто демонстративно одернула юбку, поправила пиджачок от Шанель (спасибо ей, он бесподобен) и с ослепительной улыбкой выпрямилась навстречу предполагаемому встречающему. Но, к сожалению, мне пришлось тут же погасить свою улыбку, так как улыбаться на перроне Осиновки было некому. Два человека, которые тоже вышли из поезда, уже покинули бетонную платформу и сейчас резво направлялись к зданию вокзала, перепрыгивая через рельсы первого пути.

 Меня никто не встречал. Нет, чтобы было понятнее, скажу так: Меня! Никто! Не встречал! Спасибо, Маня, за заботу! Что ты, зачем нужно было так беспокоиться! Я прекрасно доберусь сама. Только вот как и куда?

***

Даже если бы в этой чертовой Осиновке было такси (в чем я очень сильно сомневалась), вряд ли это могло помочь. Все, что я знала о подруге, было то, что ее по-прежнему звали Марьяной Серафимовной. Ни ее новой фамилии (как и двух предыдущих), ни улицы, ни населенного пункта, где и находилась та самая улица, Маня сообщить  не удосужилась. И это почти за полтора часа беспрерывной болтовни по телефону! В этом вся Манечка. Масса информации и ничего нужного.

 Просто: доезжай до Осиновки, там тебя встретит «мой», не волнуйся. В ушах отчетливо стоял голос подруги. «Я сейчас вся в страшных заботах. Если мой не успеет к поезду, выйди из здания вокзала и пройди к киоску союзпечати с левой стороны у автобусной остановки. Там и стой. Осиновка – не город, просто небольшой полустанок, так что многолюдно там не бывает. Мой будет ехать с работы по этой дороге и подхватит тебя. Но должен успеть к самому приходу скорого, будет стараться. Я ему хорошо тебя описала, поэтому должен узнать. Ты все такая же худая?». О какое великолепное сочувствие в голосе!


«Маня, не худая, а стройная, -- снисходительно поправила я. – А ты такая же… такая же?». «Ты все увидишь при встрече. Надеюсь, узнаем друг дружку. Целую, подруга, до встречи. Бегу разливать варенье. И очень, очень жду!». Связь прервалась. Все казалось бы вполне нормальным, если бы на платформе стоял, встречая меня, Манин пресловутый друг. Но его не наблюдалось.


Мобильный телефон, естественно, всегда со мной, но подруга звонила мне на домашний, поэтому номера ее мобильника я не знала тоже. Да и был ли он у нее, дочери девятнадцатого века? Вряд ли…

Если бы не коробка с вафельным тортом, все было бы еще не так плохо. Мне катастрофически не хватало рук. Не переносить же багаж по частям. Не доверяю я этим маленьким полустанкам, на которых даже пассажирские поезда останавливались всего на две минуты.


Фигня какая-то! Дежурный по станции зачехлил флажок и быстренько убежал в здание вокзала. Вероятно, доедать собойку -- вареное яйцо с домашней котлеткой. На платформе осталась я. Только я одна. Даже в случае присутствия какого-нибудь осиновского аборигена, что я могла у него спросить? Где тут живет Маня? Бред…

А, черт! Все равно никто не видит. Я снова подтянула юбку повыше, чтобы удобней было скакать по шпалам, зажала подмышками коробку с тортом и лакированную сумочку-конверт (не удобно, но страшно стильно, особенно для Осиновки), подхватила свою поклажу и направилась к месту встречи, которое, как известно, изменить нельзя. Польское одеяло в прозрачном пакете, хоть и было объемным, но не тяжелым. Чего нельзя было сказать о дорожной сумке. Одна косметичка весила килограмма два, не меньше. А еще с десяток сумочек под разные туфельки, вечерний туалет, обшитый стразами Сваровски, коробки с обувью и всякие юбочки, кофточки, шарфики и бусики.

***


Вот Маня учудила так учудила! Ни адреса, ни телефона, ни фамилии… Да и я хороша, что говорить. И это с моей-то работой, с моим опытом… Уж мне-то надо было быть предусмотрительней. Поехала в гости! В эту тьму таракань. Просто свадьба в Осиновке! Осины… Так… Что я знаю об этих деревьях?..
Осина, осина не горит без керосина… В голове отчетливо возник образ осинового гроба, наполненного гладкими осиновыми поленьями… Вполне позитивная и успокаивающая ассоциация.

На небольшой площади перед приземистым одноэтажным зданием вокзала было пусто. От нечего делать я осмотрела содержимое киоска. Сквозь давно немытое стекло виднелись разложенные веером новогодние поздравительные открытки, пачка газет «Железнодорожник» и уцененный журнал «Космополитен» за прошлый год, с выцветшей обложкой и обтрепанными краями. Киоск был, естественно, закрыт, а на автобусной остановке не наблюдалось ни расписания, ни указателя с названиями ближайших населенных пунктов.

Я поставила вещи на самую кромку тротуара, пригладила волосы, одернула юбку и подкрасила губы, не глядя в зеркало. Этот жест я знала наизусть. Еще ни разу не промахивалась. Помада постоянно лежала в маленьком кармане пиджачка. У меня появилась возможность поразить очередного Маниного супруга настоящей красотой и истинной элегантностью.

…Ни одного из ее трех предыдущих мужей живьем мне видеть не удалось. На фотографиях, которые подружка аккуратно присылала со своих бракосочетаний, рядом с ней в обязательных белых платьях (наверняка, сама шила) стояли сначала высокий офицер с припухшими глазами, потом худощавый малорослый юнец, почти отрок, и, наконец, круглолицый лысеющий отец семейства с тупо-добродушным взглядом.

 Мужья менялись, но Манечка оставалась неизменной. На всех фото она была снята, стоя в полуоборота к супругу и внимательно глядя в глаза  очередному избраннику. Такой взгляд может быть не у невесты, а, пожалуй, у представителя правоохранительных органов, пристально всматривающегося в монитор детектора лжи, чтобы не упустить предательски дернувшегося зигзага.

Бедная, бедная Маня! Она так и не смогла измениться с годами. Представляю, что ощущали ее меняющиеся мужья под этим пронизывающим и серьезным взглядом. Брр… А теперь горбатый! Я сказал, а теперь – горбатый!..

Интересно, кого нашла моя подруга сейчас? Хотя с другой стороны, она находила уже в четвертый раз. Непритязательная, не хватающая звезд с неба, такая домашняя Маня все-таки находила… Неужели я завидую? Да, Боже, упаси! Просто у каждой женщины свой потолок, свои амбиции и свои интересы. Да при желании…

***


Я прервала размышления, потому что в конце вечерней сумеречной дороги показались огни приближающейся машины. Я выпрямилась, взяла изящным жестом сумочку-конверт и приподняла над головой. Лакированная поверхность радостно блеснула в свете уличного фонаря. Но меня, кажется, заметили и так. Машина убавила скорость и, моргнув фарами, остановилась, немного не доехав до моего багажа.

 Я опустила руку и продемонстрировала полное отсутствие кариеса. Дверь машины распахнулась, Манин друг по-спортивному ловко выскочил из нее и, облокотившись о кузов, посмотрел на меня любопытным взглядом.
Да… На этот раз Маня не промахнулась. Вот тебе и отсутствие амбиций… Роберт де Ниро. Абсолютно! Крутая тачка, и сам упакован вполне фирменно. Я была в нокауте. В полном…


-- Что-то подсказывает, что вы ждете именно меня, -- сказал де Ниро.

-- А вам это «что-то» не подсказывает, что наша встреча должна была произойти несколько раньше? -- ответила я. – Ну что, будем знакомиться? Александра. Можно просто Саша.

-- Роман, -- представился де Ниро. Понятно. У Мани роман с Романом. Логично. – Поехали?

-- А вы предпочитаете, чтобы я осталась ночевать под открытым небом? Кстати, к чему излишние церемонии? Давай на «ты», -- я протянула Роману пакет с одеялом, подхватила коробку с тортом и милым повелительным жестом указала на неподъемную сумку.

-- Как скажешь, -- де Ниро легко подхватил мою поклажу и поместил ее в багажник. – Куда сядешь – спереди или сзади? Не боишься скорости?

-- Разве я похожа на человека, который хоть чего-нибудь боится? -- парировала я, усаживаясь на переднем сиденье. – Если бы я захватила с собой права, то могла бы показать тебе, что такое настоящая скорость.

-- О, ты мне определенно начинаешь нравиться, -- Роберт де Ниро сел за руль и включил зажигание.


Чары моей потрясающей внешности начали действовать, но это абсолютно не входило в мои планы. Подруги – это святое. Особенно Маня. Пусть бедняжке удастся на этот раз. Ей повезло, что у нее такая замечательно порядочная подруга, как я. Да, подруги – это святое. Не будем завоевывать их территорию. Тем более, что она уже меченая.


Мы быстро неслись по прямой, как стрела, дороге. Ни одного поворота, ни одного указателя.

-- Почему так поздно? -- спросила я. – Ответственная работа?

-- Да, можно сказать и так. Сейчас говорят -- бизнес, -- ответил де Ниро, вытащил пачку сигарет и взглядом спросил разрешения закурить. Да ради Бога, пусть курит, если хочет. Я тоже не без недостатков.

-- И в чем же заключается этот бизнес? Строительство, финансы, сельское хозяйство?

-- Мы все учились понемногу, -- уклончиво ответил Манин друг. – Чему-нибудь и как-нибудь…

-- Так ты любишь банальности? Это грустно.

-- Не знаю, люблю ли я их, так как просто не знаю, какой смысл ты вкладываешь в это понятие. По-моему жизнь вообще состоит из банальностей.

-- Банальность – это то, что очевидно. А человек, объясняющий то, что и так всем понятно, у меня вызывает большие подозрения и грустные чувства. Значит, ему просто нечего сказать…

-- Так я не совсем понял, что же такое банальность?

-- Ну, например, идет дождь. И каждый, кто входит в помещение, говорит: идет дождь, хотя вся прихожая уже установлена раскрытыми мокрыми зонтами. Или одна мамочка говорит другой: дети есть дети. Конечно же, они дети. Не старички, не инопланетяне и не члены правительства… Или вот в магазине встречаются знакомые и начинают: как все подорожало, представляешь, молоко в два раза подскочило? А при этом у каждой в корзинке по две пачки молока. Чего сотрясать воздух, когда все видно невооруженным взглядом и так? Просто люди, не зная, что сказать, говорят банальности. А это скучно.

-- Немного понятнее.

-- Значит, ты не безнадежен. Хотя по большому счету все мужчины… -- я на мгновение умолкла, пытаясь сформулировать дальнейшую мысль как можно корректнее.

-- Козлы? -- усмехнулся Де Ниро, стряхнув пепел от сигареты в открытое окно. – А это не банальность?

-- Не совсем. И я совсем не это имела в виду. Я хотела сказать, что мужчины сами по себе банальны, а значит, абсолютно предсказуемы. Это очевидно. А про козлов – это просто бестактность и даже грубость. К такому аргументу прибегают женщины, которым не повезло. Надо же им объяснить  окружающим, почему их бросают мужики. А второе – среди мужчин, естественно, попадаются козлы, но в каждой бочке меда бывает деготь…

-- С тобой нужно быть настороже. Ты опасный экземпляр. Все знаешь.

-- Это моя работа – все знать. Но, к сожалению, я знаю отнюдь не все. Просто понимаю людей и вижу их как на рентгене.

-- Что за работа, если не секрет? -- де Ниро снова затянулся и снова стряхнул пепел в окно.

-- Так, небольшой бизнес, -- повторила я его слова, мы переглянулись и понимающе улыбнулись.


Я никогда не была сторонницей взглядов, что с мужьями подруг нужно быть максимально откровенной. И вообще между людьми всегда должна быть некая невидимая черта, не нужно пытаться переступать ее. Моя работа – это моя работа. И чем меньше людей знают о ней, тем лучше. Даже Манечка знала о ней далеко не все. Устраивать душевный стриптиз перед человеком, которого впервые видела, и который через несколько дней предстанет перед служителем загса, чтобы сказать «о, да», я не собиралась.


-- Значит, ты не любишь банальностей… А вообще людей ты любишь? -- прервал затянувшееся было молчание де Ниро.

-- Не всех, ведь с большинством из них я незнакома. А некоторых люблю.

-- Мне кажется, нужно любить всех. Даже тех, кого не знаешь.

-- Ерунда какая. Я люблю тех, кто этого достоин, кто обладает необходимыми и важными для меня качествами.

-- И что включают в себя эти качества? -- взглянул на меня де Ниро.

-- Не так уж и мало. Многое. Но существует гораздо больше качеств, которые мне не то чтобы ненавистны, а просто я их и не принимаю, и не понимаю.

-- Например?

-- Это не всегда легко объяснить.

-- Ты попробуй, а я попытаюсь уяснить. Мне иногда казалось, что я тоже кое-что понимаю в людях. Это небольшая часть моей службы.

-- Ладно, оставим в покое твою таинственную службу. Ну, например, я не люблю жадных и богатых и в то же время не терплю бедных и щедрых. Легко быть щедрым, когда у тебя ничего нет. Это не подвиг. А вот иметь кое-что под плинтусом и не скрывать этого, это уже нечто героическое... Не люблю постоянных нытиков, у которых всегда и во всем виноват кто-то другой, и не люблю хронических везунчиков, которые заранее знают, что у них все получится наилучшим образом. Не терплю самоуверенных и ни в чем не сомневающихся, но и тех, кто постоянно только и делает, что сомневается, тоже не терплю. Немного понятно?

-- Более-менее.

-- Ничего тебе не понятно. Я это вижу внутренним третьим глазом. Еще я люблю простоту в общении, но не терплю панибратства.

-- Именно поэтому ты сразу предлагаешь перейти на «ты» первому встречному постороннему человеку? -- улыбаясь, спросил де Ниро по имени Роман.

 -- Почему первому встречному? И какой же ты посторонний? -- удивилась я. – Мне кажется, наличие Манечки в нашей жизни делает нас практически родственниками. Ведь я ее тысячу лет считаю почти сестрой.

-- Если не секрет, можно узнать, а кто такая Манечка? -- де Ниро на мгновенье оторвался от дороги и бросил на меня внимательный взгляд.



Щелк! Моментально включился в моей симпатичной головке мыслительный рубильник. Щелк-щелк!.. Я совершенно не испугалась. Моя работа не позволяет мне ни пугаться, ни терять присутствия духа даже в такой сложной экстремальной ситуации. Я просто сказала очень тихо, очень отчетливо и очень уверенно:

-- Так, друг Роман, если ты действительно Роман… Остановил быстренько машину. Я сказала, остановил машину, козел! Вот так. Молодец. И без вопросов. А теперь спокойненько вышел, открыл багажник и достал мои вещи. Ты все понял, осиновский любитель банальностей?

Я тоже покинула машину и стояла уже около багажника, из которого Манин лже-жених доставал мои сумки. Нужно сказать, держался он неплохо. Кроме некоторой растерянности на его де нировском лице не читалось ни одного чувства. Ни разочарования от несостоявшегося похищения "привокзальной шлюшки", ни особенного страха в ответ на мой бескомпромиссный и даже угрожающий тон, ни удивления, что я так быстро раскрыла его низкие планы. Вытащив вещи, «де Ниро» (кстати, ничего общего с оригиналом!) облокотился о кузов тачки, как и в момент нашей встречи и улыбнулся. Вот наглец!


-- И что дальше? Поднять руки вверх?

-- Езжай-ка отсюда подобру-поздорову, -- ответила я тем же ледяным и не требующим возражений тоном. – Ищи дурочек на других вокзалах! И запомни, больше всего в людях я ненавижу двуличность. Если у тебя проблемы, нечего рядиться под порядочного человека. Им нужно быть, чего тебе, как я вижу, ни в коем разе не грозит. Пока-пока, Роман или как там тебя?

-- А как быть с тем, что сейчас вот-вот стемнеет? Ты не боишься остаться одной на пустом шоссе поздним вечером? Здесь не такое активное движение, а в августе ночи наступают быстро…

-- Ты не понял, что я сказала? Езжай отсюда, горе-похититель. И благодари Бога, что я не воспользовалась газовым баллончиком.

-- Бога я благодарю всегда, -- проговорил наглый де Ниро и сел за руль. – Но ты тоже запомни, возвращаться я не буду. У меня сегодня много дел. Не хочу показаться еще более банальным, но скажу, что вокруг лес.

-- Давай отсюда! -- я ударила ногой в изящной крокодиловой туфельке по колесу машины. – Как-нибудь переживу, если тебя пережила!

Де Ниро пожал плечами, захлопнул дверцу, газанул и, сразу набрав приличную скорость, помчался дальше по шоссе.


Глава 3



Вот так ситуация! Я облегченно вздохнула. Теряю форму... Еще немного и я могла оказаться в каком-нибудь грязном логове маньяка со связанными руками и кляпом во рту. Я, конечно, прекрасно разбираюсь в людях, но в данном проколе виновата, безусловно, Манечка. «Мой будет ехать по дороге, успеет к самому поезду, жди у киоска…».

 С другой стороны, что стоило мне спросить у этого лже-де-Ниро, не он ли Манин жених? Не очень приятно признаваться в собственных ошибках, но доля вины за случившееся лежала и на мне. Сама подняла руку с сумочкой, сама притормозила машину, сама предложила положить вещи в багажник и даже перейти на «ты». И еще разговоры разные поддерживала.

Да, форму я точно теряю. Потому что давненько не было интересных заказов. Дела все какие-то примитивные, однотипные. А с моей работой нужен постоянный тренинг. Драйв. Но, слава Богу, что все закончилось хорошо. А хорошо ли?

 Я оглянулась вокруг.
Хрен редьки не слаще! Пустое двухполосное шоссе, уходящее вдаль, вокруг лес, ни одного признака жилья. И еще пакет с польским одеялом, неподъемная сумка и вафельный торт в коробке. Самое логичное в этой ситуации было бы вернуться к вокзалу. Но от него мы отъехали на приличное расстояние, учитывая скорость, с которой несся осиновский Шумахер. Пешком до него не дойти (торт же не в зубах нести), а тормозить случайную машину на почти ночном шоссе в короткой юбке и пиджачке от Шанель – верх неблагоразумия.


Даже предположив, что Манин настоящий жених, проезжая с работы мимо вокзала, не обнаружил меня у газетного киоска, вряд ли он стал ждать следующего поезда. Который, кстати, должен быть только утром. Наверняка, жених подумал, что у меня что-то сорвалось, не получилось, или я просто решила не приезжать. А, может, он сходил к дежурному по станции и спросил, не приезжала ли на московском пассажирском некая симпатичная особа постбальзаковского возраста с одеялом в руках?

 Скорее всего, он созвонился со своей благоверной (ну, Маня, погоди!), обсудил положение и поехал к ней под теплое крыло. Интересно, в каком направлении от вокзала греет его сейчас это самое крыло? В том, по которому мы мчались от вокзала с де Ниро, или в противоположном? В любом случае сейчас мне об этом не узнать. Нужно искать выход из этого дурацкого и почти безвыходного положения.


Темнота еще не успела окончательно поглотить окружающий меня бесподобный осиновский пейзаж. Я прекрасно видела и дорогу, и лиственный лес (может, это и есть пресловутые осины?), и свой багаж. Стоять одинокой осинкой на обочине не очень хотелось. Поэтому я перетащила вещи в придорожные кусты и, попытавшись спрятаться от возможных любопытных взглядов из окон проезжающих автомобилей, вывернула дорожную сумку. Решив переодеться, я выбрала одежду, более соответствующую ночному шоссе и наступающей прохладе.

 Да, пиджачку от Шанель не удалось сегодня сыграть решающую роль, дабы покорить неземной красотой давнюю подругу и ее домочадцев. Теперь я выглядела вполне по-осиновски. Мягкий велюровый костюм цикломенового цвета, легкие сиреневые кроссовочки и такого же цвета бейсболка. Запихнув в сумку разбросанные и снятые с себя вещи, я подумала о том, что неплохо бы и подкрепится. Устроить лежанку на хвойных ветках я успею всегда. Небо было чистым, безоблачным, поэтому выбрать укромное местечко я смогла бы и позже. Ночь обещала быть лунной. У меня с собой было прекрасное двуспальное  одеяло и две замечательные подушки. Я нашла небольшой уютный бугорок, уселась на пышный пакет со свадебным подарком Манечке и раскрыла коробку с тортом.

Торт был бесподобен. Настоящий вафельный. Не из той вафли, которая тянется во рту, не откусывается с первого раза и после парочки жевательных движений превращается в приторно-сладкую, противную массу. У моего торта со вкусом все было в порядке. Вафля была потрясающе хрустящей, а начинка в меру сладкой, даже с небольшой кислинкой. И множество жареных орешков. Чудо как хорош был торт!

Я с удовольствием вкушала импортный презент для Маниной семьи и радовалась, что утром на одно место мой багаж уменьшится. Сумочку-конверт я всегда могу спрятать на груди или под тугим эластичным поясом цикломеновых штанов. К сожалению, я не курю и не пью. В противном случае могла бы прекрасно скоротать ночку, попивая из горлышка французский коньяк (он был у меня в сумке) и покуривая длинные тонкие сигареты (подарок для Мани). Сигареты были совсем слабыми, больше для понта, чем собственно для курения. Но зная, что Маня балуется легкими сигаретками, я решила доставить ей удовольствие по полной программе.


Я была занята отламыванием очередного куска торта, который сильно крошился под  пальцами, когда передо мной неожиданно возник мальчик лет восьми, вихрастый, сероглазый и чумазый. Учитывая обстоятельства (сумеречное шоссе, лес и отсутствие населенного пункта поблизости), мальчик был диким.


-- Привет, малыш, -- сказала я ласковым голосом профессионального инспектора детской комнаты милиции. -- Ты откуда?

-- От верблюда, -- ответил малыш.

Ого, знает отечественную классику! Значит, не совсем дикий.

-- Интересно… А ты не подскажешь, где живет этот верблюд? Понимаешь, мне очень хочется переночевать в комфортных условиях…

-- От верблюда, -- повторил мальчик, глядя на меня наглыми серыми глазками.

-- Понятно… Айкью выше среднего. От верблюда… Ну что ж, это уже кое-что. Может, ты торта хочешь вафельного? Подойди, не бойся. Торт очень вкусный, с орехами.

-- Бе-бе-бе, -- проблеял вредный мальчишка и скрылся в лесу.


Нормальный содержательный разговор. Нормальный современный ребенок. И нормальная, вполне банальная ситуация: ночь, улица, фонарь и… мальчик. Бе-бе-бе… Что бы это значило? Мне так хотелось угостить полудикого сына ночной Осиновки настоящим вафельным тортом, а он – «бе-бе-бе»… Я задумалась. Все-таки мальчик не Маугли и должен был где-то жить. Он хоть был чумазым и взъерошенным, но не производил впечатление голодного, больного и бездомного.

Вполне вероятно, где-то поблизости все-таки было какое-то жилье: деревня, поселок или хутор. Но мне, не зная дороги, туда просто не дойти. Да я сейчас и не хотела этого. Я живо представила себе, как засуетилась бедная Манечка, узнав, что я выехала из Москвы, но до Осиновки так и не доехала. И как впадет она в транс, когда будущий муженек передаст ей слова дежурного по станции, что дамочка из столицы действительно приезжала, ждала у киоска, потом села в какую-то крутую тачку и уехала в неизвестном направлении… Я представила себе голосящую Маню, стаканы валерьянки, рюмки сердечных капель и виноватого друга, стоящего в углу на коленях…

Я даже улыбнулась. Нет, суетиться, чтобы сейчас же вернуться к вокзалу, я не собиралась. Даже без короткой юбки, крокодиловых туфелек и пиджачка я выглядела достаточно сексуально и даже вызывающе для осиновского темнеющего шоссе. Провоцировать озабоченных водителей не хотелось. Я не боялась, просто не хотела им неприятностей, пусть живут себе на свободе. Пока.


Подкрепившись, я безжалостно втиснула коробку с остатками торта в пакет с одеялом, спрятала под курточку сумку-конверт и вышла на дорогу. Несмотря на приличную скорость и постоянные разговоры с де Ниро, я успевала смотреть по сторонам. Профессиональная привычка: я всегда должна держать ситуацию под контролем. Ничего интересного или достойного внимания по дороге я не заметила. Значит, нужно пойти вперед. Идти по обочине я тоже не хотела, поэтому вернулась к багажу, захватила его и поплелась вдоль дороги, спрятанная кустами и высокой травой. Как ни странно, зла на Манечку я не держала.

Честно говоря, в сложившейся ситуации вина была больше моей, чем ее. Нельзя, нет нельзя было терять бдительность ни на минуту. Вот чертова Осиновка с маньяками, косившими под известных артистов, и мальчиками, изображающими детей, воспитанных то ли верблюдами, то ли овцами. «Да и был ли мальчик? -- подумалось мне. – Не привиделся ли он?».
«Бе-бе-бе, -- повторила я вслух. -- Бе-бе-бе, сидит дятел на вербе. Червяков гоняет, отдыха не знает». Это один из моих многочисленных талантов. Я могу сочинять простые стишки и рифмовать любые слова, причем очень быстро, практически на ходу. К моей профессиональной деятельности эта способность не имеет никакого отношения.

 Просто так сегодня все необычайно сложилось, что очередной шедевр просто полез из меня. «Бе-бе-бе, бе-бе-бе… Что у Мани в голове? В голове у Мани -- пусто, как в кармане. Проворонил муж лучшую подружку. Остается выпить. Где же, где же кружка?». Сочиняя немудреные стишки, идти стало гораздо легче. Радовало, что до сих пор из леса ни разу не выскочил дикий кабан, над головой не кружился рой комаров, укусы которых вызывали у меня страшную аллергию, а ручки тяжелой сумки были крепкими и не отрывались.

***


Почти стемнело, когда я подошла к небольшому перекрестку, на одном из углов которого высилась странная будка, Скорее всего, закрытый пост Госавтоинспекции. Она выглядела почти как сказочная избушка на курьих ножках: маленький домик под треугольной крышей и с окнами во все стены стоял на высоких деревянных столбиках-ногах. К небольшой двери вела примитивная металлическая лестница, сваренная из арматуры, без перил. Я остановилась у подножья домика бабы Яги и очень вежливо попросила его встать ко мне передом, к лесу задом. Увы, увы, увы… Никакого уважения к молодым и красивым.

 Если в этом архитектурном чуде милицейского дорожного контроля местные Маугли не устроили общественный туалет, лучшего места для ночлега просто не найти. Оставив вещи у подножья будки, я решительно поднялась наверх, держась руками за ржавые перекладины и аккуратно переставляя ноги, стараясь не испачкать кроссовки. Достигнув небольшой площадки перед дверью, я вытащила щеколду, заменяющую кодовый замок с сиреной, и распахнула дверь.

 О счастье! Похоже, желающих гадить в местах гнездовья гаишников в этих местах не наблюдалось. В избушке на курьих ножках было пыльно и только. Кособокий стол и два доломанных стула составляли интерьер моего вынужденного Хилтона. Но мне не нужно было и этого. Главное тепло, не дует, а в случае дождя (всякое может быть на исходе лета) я надежно защищена. Спустившись вниз, я наломала веток и соорудила небольшой веник. Все-таки цивилизованная женщина должна оставаться женщиной даже в таких жутких условиях. Хотите быть цветами, всегда говорю я своим клиенткам, так живите в цветнике, а не в помойке. Я и сама всегда хотела быть цветком.


В ожидании пока осядет пыль после тщательной уборки, я посетила лесок в поисках места общественного пользования. Однако чего не было, того не было. Лес есть лес. Ненавижу эти банальности. Но все вокруг народное, все вокруг мое, как говорится. Потом я достала незаменимую в любых ситуациях косметичку, тщательно протерла лицо очищающими сливками, нанесла на него умопомрачительный крем, творивший чудеса с кожей, похлопала себя с полчаса по щекам и подбородку. И только после всех этих манипуляций затащила наверх сумку и пакет. Одеяло было огромным, двуспальным. Я сложила его вдвое, легла на одну сторону, а второй укрылась.

 Подушки были нежнейшими, только коснувшись их головой, меня тут же повело в сон. Однако я еще некоторое время полежала на спине, глядя в звездное небо, видневшееся в окна моего «отеля», и подумала о Манечке. Мне стало жаль ее. Я так здорово устроилась на ночлег, а она, бедная, не зная об этом, уже, наверно, подняла на ноги всю общественность, обзвонила  районные морги и устроила мужу очередную головомойку. Я усмехнулась, повернулась на правый бок и уже было закрыла глаза, как неожиданно раздавшийся шум моторов снаружи заставил меня вздрогнуть.

Если бы машины промчались мимо, я не обратила бы на них никакого внимания. Все-таки избушка на курьих ножках находилась на перекрестке. Но машины (как минимум их было две) проехали мимо будки и остановились неподалеку. Машины стояли, но моторы продолжали работать.


Я никогда и ничего не боюсь. Но сейчас мне стало немного не по себе. Развитое воображение подсказало, что под моим вынужденным пристанищем стояло две, три или пять машин, и их владельцы чего-то ждали. Версий в голове моментально родилось множество: гаишники уезжали на ужин, а теперь вернулись и сейчас обнаружат, что их место уже занято. И на самом деле это не заброшенный пункт, а вполне действующий.

Бандитская разборка на этом глухом участке дороги тоже вполне могла быть. Перекресток оставлял возможность каждой из группировок в случае перестрелки исчезнуть с места преступления. Но с бандитами мне приходилось общаться, а вот если это просто подростки? Может быть, тот самый полудикий мальчик, любитель верблюдов был наводчиком, и привел сейчас сюда старших покровителей для жестокой расправы над одинокой беззащитной женщиной. Подростки это самое страшное.
 Понимая, что снаружи окна моего домика кажутся абсолютно черными, и меня вряд ли смогут увидеть бандиты, подростки или гаишники, я тихонечко приподнялась, подползла к окну и осторожно посмотрела на дорогу.


Буквально у самого подножья домика «лицом» друг к другу стояли две машины. Водитель одной из них сидел за рулем, а второй покинул свой автомобиль и стоял около первого, облокотившись о кузов. Они о чем-то негромко разговаривали. Мне абсолютно ничего не было слышно, окна заброшенного милицейского пункта были наглухо заклеены. Но видно было прекрасно, тем более, что обе машины были освещены встречными фарами.

Что-то до боли знакомое было в стоящем водителе, в его непринужденной позе, в его куртке... Де Ниро! Конечно же, это был он! Мой недавний похититель. Гаденыш! Рассказал обо мне сообщнику, и теперь они вдвоем обследуют шоссе, чтобы найти, изнасиловать и прикончить меня. Ну, прикончить или изнасиловать, это еще ничего. А вот если изуродуют? Это уже не шутки. Мне стало страшно. Только бы они не решили обследовать будку! Только бы не посмотрели вверх! Де Ниро отошел немного от первой машины и стал что-то рассказывать, показывая рукой в сторону, откуда я пришла. Ага, понятно. Он показывает место, где меня высадил. А теперь они совещаются, где лучше искать.

 Я нервно сглотнула слюну. Нет, нет, мне нечего бояться. У меня в сумке два полных газовых баллончика. Они даже не смогут добраться до моего убежища, ослепленные едким газом, просто свалятся с высокой лестницы. Жаль только, я не поставила баллончики в изголовье своего импровизированного ложа. Пока я найду их в своей стопудовой сумке! Так, они продолжают что-то обсуждать. Де Ниро показывает куда-то руками, прощается, идет к своей машине, садится в нее. Неужели они уедут? Ха-ха! Действительно, обе машины развернулись и на малой скорости поехали в разные стороны. Поехали искать меня. Ну что ж, флаг им в руки! Пусть ищут. Через пять-шесть часов начнет светать, и тогда я смогу безбоязненно покинуть эту избушку и отыскать дорогую бестолковую подругу.


Когда вокруг все стихло, и звук моторов уже перестал доноситься до меня, я снова улеглась на польское одеяло, положив под голову сразу две подушки, уютно подтолкнула второй, свободный конец и уснула. Меня не мучили кошмары. Ведь я не из пугливых. Просто работа у меня такая, я привыкла…

***

…На рассвете я проснулась бодрой и отдохнувшей. Первым делом я распахнула скрипучую дверь  Хилтона на курьих ножках и выглянула наружу. Небо по-прежнему было чистым и ярко голубым. Ни тучки, ни облачка. Отлично! Воздух по-утреннему прохладный, но свежий, пахнущий прелой листвой, ароматными травами и влажной землей. Я посмотела в окно и убедилась, что на охраняемом мною перекрестке все спокойно. В обе стороны от высокого пристанища проносились автомобили, в основном грузовые машины, самосвалы и рефрижераторы. Жизнь кипела и в осиновском предместье.


По утрам у меня всегда зверский аппетит, но прежде чем приступить к поеданию остатков вафельного торта, я привычно занялась своей неувядающей с годами красотой. С собой у меня было все: увлажненные салфетки, дезодорант, пенки и кремы, жевательные пластинки и флакончик духов с ароматом свежести. У свежести тоже бывает аромат. Это нежный бодрящий запах киви или арбуза. Я тщательно воспользовалась всеми дарами современной косметологии, причесалась и почувствовала прилив новых сил для борьбы с невежеством и затхлостью взглядов незнакомой Осиновки.

Велюровый костюм я сменила на вчерашнюю узкую юбку и пиджачок, оставив на ногах кроссовки. Все-таки неизвестно, сколько придется топать по обочине шоссейной дороги, пока я доберусь до здания вокзала. Упаковав одеяло с подушками в пакет, я уселась на него и приступила к завтраку. Восхитительный торт премило хрустел во рту и оставлял чудесное послевкусие. Конечно, мне не помешал бы стаканчик чая с какой-нибудь экзотической добавкой, но чего не было, того не было. Я не очень прихотлива в еде. Последние крошки торта вместе с кусочками осыпавшихся орехов я доедала по-детски, собирая их пальцем и направляя в рот.


Покончив с едой и убедившись, что справа и слева от перекрестка не видно машин, я сбросила сверху пакет с одеялом и осторожно стащила вниз тяжелую сумку, стараясь не ударять ею о металлические перекладины. Спустившись на землю, первым делом я достала мобильный телефон и набрала номер своей матушки, которая всегда просыпалась вместе с петухами. Я сообщила, что у меня все в полном порядке. Я отлично добралась, Манечка меня встретила, и я уже пью кофе на ее заполненной вареньями и соленьями маленькой кухне.

Матушка и не сомневалась, что у меня все нормально, хотя ее несколько удивил ночной звонок от моей подруги, которая спрашивала, во сколько отправился из Москвы поезд. Поезд немного задержался, объяснила я и распрощалась, пообещав звонить каждые три дня. Ох уж эти вечно волнующиеся мамочки! Хотя моя вовсе не из таких. Матушка вполне доверяет мне и почти не беспокоится. Она гордится мной, моей самостоятельностью, умением всегда находить правильные решения и быстро решать самые сложные вопросы.

 После смерти папы мы уже десять лет жили вдвоем, и в нашем тандеме главной и старшей давно и безоговорочно была признана я. Правда, не волновалась матушка потому, что не знала и десятой доли о моей личной жизни. Она знала только то, что и положено знать пожилой женщине: у ее дочери все отлично, она занимает уважаемую высокооплачиваемую должность, а замуж не выходит только потому, что не хочет.

Матушка даже не подозревала, что в соседнем доме я уже долгие годы снимаю однокомнатную квартиру, которую превратила в свой офис. Там я держала полный комплект необходимой одежды, занималась делами, принимала клиентов и иногда даже оставалась ночевать. В моей жизни время от времени встречались небольшие приключения личного характера. Но в основном я была примерной дочерью и не давала любимой матушке поводов для беспокойства и треволнений.

***


Я перетащила вещи на противоположную сторону шоссе и пошла по направлению к вокзалу. Пакет, как я уже сообщала, был совсем не тяжелым, а дорожную сумку я просто тащила волоком по чистой и  влажной от росы траве. Манечка, Манечка… Как-то ты, бедная, спала? И спала ли вообще? Уварилось ли твое варенье, и хорошо ли замариновалось мясо для отбивных? Наверно, чтобы успокоиться, сейчас ты что-то вывязываешь крючком. Рукодельница ты моя...

 У меня до сих пор хранилась куртка, сшитая ею заочно по моему заказу. Нужно признать, что заказ был достаточно сложным. Мне для работы необходима была вещь, которая в случае необходимости могла трансформироваться, делая меня абсолютно неузнаваемой. Маня с блеском вышла из ситуации. Она сшила клетчатую куртку, немного закрывающую бедра, с капюшоном, кулиской вместо пояса и подолом, подогнутым кверху и застегивающимся на пуговицы.

Фокус заключался в том, что, куртка была двусторонней. И если ее вывернуть на изнанку, то она превращалась в прямое полупальто невзрачного серого цвета с большими карманами и высоким воротником-стойкой. Но и это было не все. При необходимости пуговицы на подоле с клетчатой стороны можно было расстегнуть, кулиску ослабить, и я становилась обладательницей длинного широкого плаща, полностью скрывающего ноги. Не спрашивая, зачем мне это нужно, Маня изготовила уникальную и очень правильную вещь. Как говорится – три в одном. Куртка не раз выручала меня в моей сложной работе. Да, в изобретательности Манечке не откажешь...


Если бы не ее невзрачная внешность и не хроническая способность постоянно связывать жизнь с какими-то отморозками, Маня вполне могла стать объектом для подражания миллионов заурядных женщин. С ее непонятным стремлением всегда быть с кем-то рядом, причем только официально, я бороться не могла. Это ее жизнь, ее комплексы и ее эго. А вот с улучшением внешности, а точнее в избавлении от мелких розовых прыщиков на широком лбу, я помочь могла.

 В сумке я везла подруге еще один подарок. Редкий и, без сомнения, нужный каждой невесте. Крем для лица, изготовленный из спермы степных японских ежей. Эта баночка обошлась мне недешево, но я об этом не жалела. Пусть на этот раз Маня пойдет в загс красивой, с лицом, лишенным ненужных образований.


Остановившись передохнуть и поклевать последние усохшие ягоды малины на придорожном кусте, я вновь задумалась о своем недавнем похитителе. Интересно, чего он добивался? Повез куда-то, даже не спросив, куда и к кому, собственно говоря, я приехала. Наглец! А еще с такой благородной внешностью! Роман де Ниро! Честно говоря, пока я еще не поняла, что он всего-навсего самозванец, где-то в глубине души у меня шевельнулась зависть. Ненавижу это чувство, и все-таки оно шевельнулось.

 Этот тип мужчин всегда был мне по нраву. Среднего роста, крепкий, спортивный, без ненужного жира и раннего животика, с короткой стрижкой. Причем с чувством юмора, умением легко входить в контакт и производить хорошее впечатление. Да, производить впечатление он, безусловно, умеет. Правда, не лишен банальностей, но это можно было бы простить.

Ну, почему так всегда получается? Если на моем пути встречается кто-то достойный внимания и, возможно, более глубоко чувства, он обязательно или занят, или бандит. «Бе-бе-бе…, -- сказала я сама себе, непроизвольно повторяя блеянье вчерашнего Маугли. – Бе-бе-бе, вот тебе и Ниро де. Но осиновский бандит умных нас не победит». Я отправилась дальше. Кисловатые ягоды малины немного утолили жажду и помогли справиться со сладким привкусом во рту, оставшимся после поедания торта.

***

Идти долго мне не пришлось. Буквально шагов через сорок после привала около меня остановился огромный камаз. Водитель перегнулся к противоположной от себя двери кабины, открыл ее и весело крикнул:


-- Подвести, туристка?

-- Почему бы и нет? -- ответила я и с воодушевлением полезла в кабину по высоченным ступеням, подтянув юбку и оставив поклажу на обочине.


Водитель понимающе соскочил с подножки, как пушинку подхватил мою сумку с пакетом и поставил их рядом со мной на третье свободное сиденье.
Мне не впервые было ехать в такой большой машине. Проезжающие рядом или обгоняющие нас легковушки казались с высоты камазовской кабины детскими игрушками в парке культуры и отдыха.


-- На станцию, что ли? -- спросил шофер. – Отдыхать приезжали?

-- Можно сказать и так, -- ответила я.

-- К нам в Карамазов многие отдыхать приезжают, места тут красивые, богатые. Воздух чистый.

-- Где, где вы сказали? В какой Карамазов?

-- Как в какой? Районный центр. Так вы не оттуда? Неужели с  коттеджного поселка идете? У них что, свободной машины не нашлось для такой красивой девушки? Я бы вас пешком на станцию не отпустил.


Я скромно потупила взгляд. Слова «красивая» и особенно «девушка» тронули меня почти до слез и вызвали симпатию к случайному попутчику. Нет, я не шла с коттеджного поселка. И даже не знаю, где он находится. А приехала сюда, скорее всего, в город под названием Карамазов. Только в таком месте могла проживать моя невезучая подружка.

-- И чем же знаменит ваш Карамазов? -- спросила я просто так, чтобы поддержать беседу.

-- Да особо гордится нечем, но есть у нас санаторий большой для желудочных больных, там почти все жители работают. Источники целебные. Вода вкусная, класс! Я как-то в Питер ездил к брату, так тамошнюю воду даже в рот не мог взять, зубы чистил с трудом. А у нас чай можно пить без сахара, такая вода вкусная.

-- Ну, чай с сахаром пить старая традиция, она уже себя изживает.

-- Нет еще, не совсем изживает. Хотя такое чувство иногда бывает. Пьешь в гостях чай иногда и противно как-то: и чай сладкий, и торт сладкий… Так… Что у нас еще есть? Комбинат есть кондитерский, булочки пекут разные, пряники, пирожные. Очень вкусные, долго не сохнут. Отдыхающие с собой коробками увозят. Мебельный цех есть, да много чего… Вот еще у нас Собор православный высокий, старинный. Недавно реставрировали. Кино приезжали снимать, красиво. Колокола по утрам звенят на всю округу. Это к добру. Земля здесь у нас намоленная, ничего плохого никогда не случается.

-- Так уж и не случается? А как с криминалом? Похищение людей, грабежи, изнасилования?

-- Тут будьте спокойны. Все друг друга знают. Вот я как вас увидел, сразу понял, что вы не наша, не карамазовская. И так все. Никогда не проедут мимо приезжего, всегда помогут, подвезут, и денег не возьмут. Так что вы сумочку-то свою не теребите, платить не надо. А вы к кому приезжали-то?

-- К подруге приезжала, Маня ее зовут.

-- Маня? Маня… Нет, не знаю никого с таким именем. А где работает?

-- Она в декрете, -- соврала я. – Пока не работает, с ребенком сидит маленьким.

-- Может, из новеньких кто… Медсестра или докторша? Их много каждый год приезжает.


Я уклончиво пожала плечами. Понимай, как хочешь: может, медсестра, а может, нет. А что я могла сказать? На деревню к дедушке приехала?!
Мы поравнялись со зданием осиновского вокзала. Шофер остановил камаз у автобусной остановке и помог стащить вещи.


-- Ну что, -- сказал он, потирая руки. – Счастливого пути, туристка. Приезжайте еще. Нам тут такие красивые нужны, замуж быстро выйдете.

-- А с чего вы решили, что я не замужем? – почему-то обиделась я.

-- А то не видно? Вон у вас маникюр какой, и кофточка смешная. Сразу понятно.



Назвать пиджачок от Шанель смешной кофточкой! Это уже слишком. Я сухо поблагодарила шофера за доставку, поджала губы и, подхватив сумку с пакетом, направилась к зданию вокзала. Несмотря на ранний час, здесь уже были люди, видимо, отдыхающие карамазовского санатория. Внимания на меня никто не обратил. Я зашла в небольшой кирпичный туалет рядом с вокзалом, вымыла руки под архаичным рукомойником с качающимся в центре небольшого бачка штырем и вытерла руки чистым, но уже немного смятым и влажным полотенцем. К сожалению,  до меня кто-то им уже воспользовался. Но другого я и не ожидала.


В прохладном зале ожидания было чисто, влажные полы свидетельствовали о недавней уборке. Я прошла в небольшое помещение с табличкой "буфет" на двери. Здесь запах стоял как в детском саду или в школьной столовой: пахло кофе с молоком и манной кашей. На витрине в плетеных соломенных вазочках красовались выложенные горкой разнообразные булочки, коржики и пирожки. Сдобная выпечка всегда была моей слабостью. Но только сдобная.


-- У вас булочки не очень черствые? – спросила я у краснощекой, пышущей здоровьем буфетчицы.

-- Ночной выпечки, -- ответила та, окидывая меня осуждающим взглядом.


Я с сомнением осмотрела витрину и выбрала небольшой пирожок с повидлом. По крайней мере, повидло не творог, и даже просроченное отравления  не вызовет. Буфетчица подала пирожок в бумажной салфетке и зачерпнула граненым стаканом кофе с молоком прямо из дымящегося эмалированного ведра. Удрученно вздохнув, я отошла к одному из столиков и присела.

 Кофе на удивление оказался неплохим, своим вкусом и запахом навеявшим  воспоминания давно ушедших лет. А вот пирожок… Он был восхитительным! Горячим, пышным, ароматным, с хрустящей корочкой. Проглотив его почти моментально, я вновь подошла к буфетной стойке и попросила булочек: с изюмом, творогом и курагой. Буфетчица понимающе закивала головой и на этот раз уложила заказ на тарелку. Эта выпечка тоже была бесподобной. Свежайшей и потрясающе вкусной. Я с удовольствием купила бы еще пакетик сдобы про запас, но почему-то постеснялась. Ладно, думаю, на этом вокзале мне еще придется побывать. Уж в дорогу я точно наберу полный пакет.

Вернувшись в зал ожидания, я нашла глазами кабинет дежурного по станции и направилась к нему. Поздоровавшись с сидящим за столом человеком в железнодорожной форме, я сказала:

-- Можно узнать, не оставляли ли мне какую-нибудь информацию. Меня должны были встретить вчера, но почему-то не встретили. Видимо, мы разминулись. Может, кто-нибудь звонил или спрашивал? Я приехала вчера вечером московским поездом.

-- Ваша фамилия Старикова? -- спросил дежурный, поднимая со стола какую-то бумажку.

-- Да, -- обрадовалась я. Значит, меня все-таки искали. – Александра Старикова.

Дежурный надел очки, внимательно несколько раз перечитал что-то на бумажке и протянул ее мне:

-- Тут вас просили позвонить по этому телефону. Можете звонить отсюда, если хотите.

-- Нет, спасибо. Не надо. У меня роуминг.

Удивленно-непонимающий взгляд дежурного по станции сказал все. Этого слова он явно никогда не слышал. Я вышла из здания вокзала, села на одну из скамеек на перроне, вытащила из сумочки мобильник и набрала длинный номер.

-- Да, -- тут же услышала я голос подруги. – Слушаю.

Никакого волнения или нетерпения в нем я не заметила. Полное спокойствие и невозмутимость. В этом вся Маня.

-- Манечка, это я. Привет из столицы, -- выдохнула я.

-- Алечка, как хорошо, что ты позвонила, -- неплохо для начала. Ни «где ты была», ни «как провела ночь»! Просто «хорошо, что позвонила». Нормально. – Ты откуда звонишь?

Еще одна новость! Так и хотелось ответить как тот мальчишка в лесу: от верблюда!

-- С вокзала, естественно, -- пересилив свое желание, ответила я вежливо и спокойно. – Сижу вот на перронной лавочке, рассматриваю местные достопримечательности.

-- Пожалуйста, сиди и не двигайся с места, -- попросила подруга. -- Я скоро приеду за тобой. Это недалеко. Минут пятнадцать еще можешь подождать? Только никого не охмуряй. Я тебя знаю…

Ого, Манечка шутит! Медведь в лесу сдох. Ну что ж, еще пятнадцать минут я выдержу легко. Я перетащила вещи к другой скамейке, откуда лучше просматривалась автобусная остановка, с удовольствием вытянула ноги и подставила лицо последнему августовскому солнцу. Легкий загар мне не повредит.


Учитывая информацию, полученную от водителя камаза, Маня могла работать только на кондитерском комбинате. Я отлично представляла ее полное, раскрасневшееся от жара печей лицо, голову, до бровей покрытую марлевой косынкой, и окончательно расплывшуюся бесформенную фигуру в белом халате…


К автобусной остановке плавно подкатил переполненный автобус. Я выпрямила спину и принялась внимательно осматривать выходящих из него пассажиров. Узнаю ее или не узнаю, думала я. Несколько раз казалось, что в очередной полной женщине, неуклюже спускающейся со ступенек, я вижу Манины черты. Но, покинув автобус, женщина быстренько бежала к зданию вокзала, торопясь, скорее всего, на электричку. Автобус почти опустел, но подруги все не было видно.

-- Привет, Алечка, -- вдруг раздалось над самым моим ухом. Как я могла ее пропустить, ведь так внимательно смотрела. Вот уж поистине, теряю форму просто на глазах. – Ты совсем не изменилась. Такая же красивая. Очень. Просто очень!



***

Глава 4



Я подняла глаза, и второй раз за текущие сутки оказалась в полном нокауте. Этого я ожидала меньше всего на свете. Передо мной стояла моложавая высокая женщина в модном костюме, безупречным макияжем и абсолютно чистым лицом, без одного прыщика. Без одного! Степные японские ежи зря сдавали свою сперму на косметологические цели, а не использовали ее по прямому назначению.

 Конечно, широкое лицо никуда деться не могло, но стильная стрижка так удачно закрывала выступающие скулы и крепкие щеки, что они совершенно не бросались в глаза. Облом, самый настоящий облом! По сравнению со стоящим передо мной совершенством пиджачок от Шанель действительно был просто смешной кофточкой. И самое главное, ни одного признака бессонной ночи: темных кругов под глазами, мелких морщин над переносицей, потрескавшихся губ…

-- Маня, это ты? -- я даже не могла толком улыбнуться. Шоковое состояние поглотило меня полностью. – Боже, это ты? Как же… Как же… мы давно не виделись, -- выдавила я из себя наконец.

А Манечка уже прижимала меня к полной груди, которая, вероятно, тоже не стала меньше, но потрясающий крой костюма и шарф, обернутый несколько раз вокруг шеи и даже плеч, визуально уменьшали ее размеры и делали фигуру необыкновенно стройной.

-- Да, ты изменилась, подружка, -- я все-таки постаралась прийти в себя. – Но хороша, поверь, хороша беспредельно. Полный восторг! Как тебе это удалось с твоими переездами, мужьями и проблемами? Ты должна мне все-все рассказать. Это ваша Осиновка творит чудеса, или ты сюда уже приехала такой королевной?

-- Все, все потом, позже. Ты мне тоже должна многое рассказать, где болталась всю ночь, что делала и с кем спала, -- Манечка рассмеялась. Боже святой! Она шутит, смеется! Что делается на свете?

Мы еще раз обнялись, расцеловались и уже без смущения рассмотрели друг дружку повнимательнее. Надеюсь, мой внешний вид тоже не разочаровал Маню. Хотя после всего увиденного в этом я не была уже абсолютно уверенной. Подруга подхватила мою сумку, я взяла пакет с одеялом, и мы пошли куда-то в сторону от автобусной остановки. Я не стала спрашивать, куда идем: она же местная, если идет, значит, знает пути покороче. Пересекая привокзальную площадь и обходя спешащих пассажиров, которых становилось все больше, мы продвигались, как я понимала, к автомобильной стоянке.


-- Ты не очень переживала, что я пропала? -- спросила я, едва поспевая за Маней.

-- Ну что ты, Аленька? -- подруга вновь стала серьезной и внимательной, как в юности. – Я же прекрасно знаю, что ты нигде не пропадешь. Мой, правда, дергался, порывался тебя искать, он чуть-чуть не успел к приходу поезда и чувствовал себя виноватым. Но я ему сказала: не дергайся, дорогой! Але не привыкать проводить ночи под открытым небом, она к этому привыкла. Она уже много лет работает практически на улице, вылавливая подгулявших мужчин у ресторанов и баров.

-- Как?! Ты так и сказала ему? -- кровь бросилась в лицо. -- Что же он подумает обо мне?

-- Ничего плохого, не бойся. Он подумает так, как я разрешу. Нет, я не волновалась. Надеюсь, ты сама расскажешь, где была ночью, если захочешь, конечно. Но я очень, очень рада, что ты приехала. И дело даже не в свадьбе. Просто мне необходима твоя помощь. Уж извини, что я сразу об этом сказала. Дело очень серьезное.


Мы подошли к стоянке и остановились у белого «мерседеса». Маня поставила сумку на землю и открыла багажник. Боже святой! Маня и «мерседес»! Белый! Все мое существо просто взрывалось от бесчисленных вопросов: в какую передрягу попала подруга, владелица такой крутой машины, если даже мое ночное отсутствие не показалось ей чем-то из ряда вон выходящим? В чем должна заключаться моя помощь? Где и кем она работает и работает ли вообще? Какая смертельная опасность грозит ей или ее будущему мужу? Что за бандиты разъезжают по дорогам ночной Осиновки, и почему ее никто не знает в этом захолустье? Вопросов было так много, что я решилась и задала самый главный:


-- Манечка, но что, что ты сделала с лицом? Это же что-то невообразимо бесподобное! Новый крем или специальная диета?

-- Ни то, ни другое, -- Маня двумя руками затаскивала сумку в багажник. – Просто у нас в Осиновке есть чудесный родник. Там вода  уникальная. Около него даже Собор православный построили лет двести назад, мы в нем еще побываем. А за водой со всей области приезжают. После нее никакие кремы или мази не нужны. Говоришь, эффект на лицо и на лице? -- она рассмеялась.


Нет, видимо, я поторопилась с вопросом. Мне нужно было спросить, что ты, дорогая, сделала с самой собой? Курс сеанса психотерапевта, кодирование, внедрение электронного чипа по изменению внутреннего состояния, пересадка мозга, наконец? Но невозможно же измениться просто так: от жизни, от трех неудавшихся браков, от нашей небезупречной экологии и модифицированных продуктов?

-- О, у тебя с собой даже постельные принадлежности, -- Маня укладывала в багажник объемный мягкий пакет. -- Я же говорила моему, что зря волнуется.

-- Это для тебя. Свадебный подарок, -- объяснила я. – Был еще импортный торт, но я его съела ночью. Такой вкусный, все пальчики облизала…

Я злорадствовала. Ты не волновалась за жизнь лучшей подруги, так вот: торта ты не получишь!

-- И правильно сделала, что съела, -- не уловив иронии, честно ответила Маня. – Наверняка бы испортился. Мои все равно ничего импортного в рот не берут. Разбаловала я их своей выпечкой. Ты же помнишь, надеюсь, мои пирожки и булочки?

Мне стало стыдно за свое злорадство.

-- Конечно, помню. Разве это можно забыть? Так ты по-прежнему вся в домашних заботах – и готовишь, и шьешь…

-- Это моя беда или счастье, не знаю, -- Маня снова была серьезной. – Я ужасно себя чувствую, если о ком-то не забочусь. А спокойна только тогда, когда вижу, как человек ест. Если его рот занят пирожком, человек просто не может быть несчастным. Ты понимаешь меня?

-- Еще бы… А как с шитьем? Неужели костюм тоже сама сшила? -- я оценивающее осмотрела Маню со всех сторон. – Отличная работа, не подкопаешься.

-- Да что ты! Такая роскошь, как шитье, мне сейчас только снится. Готовый костюм, купила весной во Франции. Мой меня возил в ознакомительную поездку. Ну, в том плане, чтобы лучше познакомиться друг с другом перед свадьбой. А сама я уже год ничего не шью. Честно говоря, не знаю пока, куда машинку поставить. Для нее же место нужно специальное, чтобы света было достаточно, чтоб никому не мешала… В общем, пока не знаю, куда ее приткнуть. То в один угол поставлю, то в другой…

Я в очередной раз с грустью представила себе Манино временное жилище. Уж если машинку негде поставить… Да ладно, я сильно ее не стесню. Хорошо, сразу не сказала, что приехала на целый месяц. Поживу пару дней до свадьбы и отчалю. Да еще помогу, если сумею. Что там у нее стряслось?
Мы разговаривали, стоя у открытого багажника, пока неожиданно Маня не посмотрела вокруг:

-- А что же мы время теряем? Водителя-то у меня уже нет, -- она хлопнула себя по лбу. – Никак не могу привыкнуть, что приходится водить самой. Знаешь, в Томске у меня был простой жигуленок, но я там вообще пешком не ходила, работы было много. А к этой громадине никак не могу привыкнуть. Даже знакомых просила меня возить первое время. Ни развернуться не могла, ни припарковаться. Сейчас немного привыкла. Ну что, поехали. Скорости не боишься?

Где-то я недавно уже слышала эту фразу... Фирменный осиновский стиль? Нет, я ничего не боюсь. Особенно после пережитого прошлой ночью и увиденного нынешним утром. Маня села за руль, прямо в машине переодела туфли, сменив шпильки на легкие мокасины, и мы поехали. За рулем Маня вновь стала сосредоточенно серьезной. Выехав на дорогу, мы развернулись, и машина понеслась в сторону моей ночевки. Вероятно, это была дорога к тому самому Карамазову, о котором уже поведал мне водитель камаза.

 Я по-прежнему разрывалась от множества вопросов, на которые пока не получила даже приблизительных ответов.
Как такое могло случиться? Как Манечка, когда-то с трудом сводящая концы с концами, стала обладательницей не только настоящего французского костюма, но и белоснежного «мерседеса»? Что за чудотворная вода в карамазовском источнике, бесследно уничтожающая прыщики на лице? Кем является, в конце концов, ее новый избранник? Олигархом, наследным принцем, продавцом арбузов или рэкетиром? Откуда взялись у Мани такая уверенность, утонченность манер и легкость походки?..

***


Не переставая следить за дорогой, все более и более удивляясь, краем уха я слушала рассказы Мани о ее жизненных перипетиях. Подруга долго и спокойно рассказывала о первом муже. «Несчастный, он так страдает. С работницей столовой так и не ужился. Женился вторично на одной женщине, она неплохая, но он и ее оставил. Теперь и она страдает. Бедный, сам не знает, чего хочет…». После небольшой паузы Маня взглянула на меня и спросила:


-- А ты по-прежнему одна? Что за проблемы?

-- Манечка, подружка, у меня все отлично, -- проговорила я, словно оправдываясь. – Все хорошо. Просто насмотрелась на мужчин. Все гуляют направо и налево, так не хочется быть обманутой. А так я сама по себе, как кошка. Хочу -- работаю, хочу -- отдыхаю, а хочу – к подруге на свадьбу еду. Неужели ты сама этого не поняла, ведь уже столько раз прокалывалась. Какой по счету у тебя этот брак? Четвертый?

Маня немного помолчала.

-- Да, кажется, четвертый. Но сейчас мне кажется, что первый. И, надеюсь, последний. Да и прокалывалась я, как ты говоришь, не так много. Только один раз с первым мужем. А все остальное у меня было абсолютно сознательно и добровольно.

-- Ты добровольно шла на брак, зная, что ему предшествует развод? Сомневаюсь…, -- непроизвольно я ощутила в своем голосе оттенок иронии и даже ехидства. – А как же Сергей? Помнишь его? С ним у тебя ведь тоже не получилось?

-- Сергей? -- Маня задумалась ненадолго. – Это отдельная история. Но и тут я не прокололась. Я все знала с самого начала, да и ты видела, какой он. Чего уж тут говорить…

У меня предательски дернулась щека. Так она все видела?! Тогда, на диване и после, в прихожей, когда он уходил? Мне стало стыдно.

-- Мань, у тебя есть сигареты? -- мне почему-то очень захотелось покурить.

-- Что за новости, ты же никогда не курила? -- Маня даже убавила скорость от удивления.
– Нет, к сожалению. Мой этого не одобряет, а я стараюсь на конфликт не идти. Хотя сейчас бы и я покурила. Причем с удовольствием.

-- Останови машину, -- попросила я. -- У меня в сумке кое-что есть на черный день.

-- Отлично. Только надо куда-нибудь спрятать машинку, пока будем дымить в кустах. Меня тут все знают. Каждая собака, как говорится. Не хочу, чтобы языками трепали. К тому же мой очень принципиальный. Ругать не будет, но обидится. Ты знаешь, ему многое пришлось пережить в жизни. И хорошего, и плохого. Больше плохого. Но сейчас он очень изменился. Крестился недавно. У него лучший друг – священник. Кстати, он и будет нас венчать.

-- Маня, останови машину, -- от ее новостей мне становилось все более и более не по себе. – Хочу курить!

-- Вон смотри заброшенный пост гаи у перекрестка, -- сказала Маня, а я увидела впереди свой Хилтон на курьих ножках. – Мы сейчас мерсик мой за него припаркуем и нас никто не заметит.

***


…Мы удобно сидели на невысоком пригорке, скрытые от дороги пышными кустами, и курили длинные тонкие сигареты. Они были наилегчайшими, но с непривычки обе поначалу закашлялись. Беседуя, мы наблюдали за оживленным утренним шоссе. Маня, как в юности, повязала на голову шелковую косынку, аккуратно прикрыв волосы. Нет, кое-что от бывшей подруги все-таки я узнавала в этой осиновской незнакомке.


-- Ты говорила, что тебя все знают, а вот я случайно столкнулась с двумя местными жителями этой ночью, -- я умышленно не стала упоминать ни о де Ниро, ни о водителе камаза, -- так они даже не слыхали твоего имени.

-- Не может быть, -- Маня оторопела. -- Может, кто-то из новеньких? Я тут уже три года, почти старожил.

-- То же самое один из них говорил о тебе. Может, она из новеньких? -- мы рассмеялись.

-- А как ты спрашивала? Ты же фамилии моей последней не знаешь и адреса?

-- А за это тебе отдельное большое спасибо. Приезжай, подружка, туда, не знаю куда… Как спрашивала, как спрашивала... Спрашивала, где живет моя любимая подруга Маня.

-- Ну, конечно, -- Манечка облегченно вздохнула. – Кроме тебя меня так никто не называет. Даже мой. Ты что забыла, это было нашей девичьей секретной шуткой? Ты меня называла Маней, а я тебя Алей. Мы еще играли в детективов и посылали друг другу телеграммы, подписанные этими именами, чтобы никто не догадался, от кого.

-- А как тебя здесь, в Осиновке называют?

-- Да как? Как в паспорте написано -- Марьяной Серафимовной. Уж это ты, надеюсь, помнишь?

Мы снова рассмеялись. «Черт, -- подумала я. -- Может, зря я обидела этого де Ниро?». Мысль о том, что Маню могут знать совершенно под другим именем, почему-то не приходила в голову раньше. Я решила не рассказывать Манечке о ночном приключении, тем более, что приключения-то собственно и не получилось. Все обошлось.

-- Так что там у тебя получилось с остальными мужьями? -- спросила я. – Давай, рассказывай, раз сама начала. Как ты с ними не прокалывалась?

…Рассказ Манечки был не менее удивительным, чем и ее неожиданное внешнее преображение. Направившись после развода, как и планировала, поближе к родителям и друзьям, она купила билеты на поезд, чтобы показать детям всю огромную страну, и поехала. В купе она познакомилась с одной пожилой интеллигентной дамой из Новосибирска. За долгое время пути они успели сблизиться и даже подружиться. И эта дама уговорила Манечку изменить маршрут и остановиться у нее дома.

 «Работы полно, одиноких порядочных мужчин -- море, устроишься, новую семью заведешь. Все наладится». Маню особенно ничто не связывало с исторической родиной, и она согласилась. Поселилась она с детьми на даче новой знакомой, а потом познакомилась с ее единственным сыном, молодым математиком, подающим большие надежды и работающим в Академгородке. Через какое-то время, благодаря стараниям пожилой попутчицы, у Мани возникли нежные, почти материнские чувства к ее сыну, витающему в мире формул и логарифмов и совершенно не приспособленному к быту. Он и стал ее вторым мужем.


Манечка приложила немало усилий, чтобы оградить молодого ученого от повседневных забот и трудностей. Она помогла защитить ему кандидатскую диссертацию и подготовить докторскую. Неплохо зная немецкий, она делала мужу сложные переводы из специальных изданий. Правда, уже переведенные тексты, казались ей более непонятными, чем китайские иероглифы, так как изобиловали сложными математическими терминами, понятиями и доказательствами. Однако, умненький муж, таких обычно называют «ботаниками», все в них прекрасно понимал и был безмерно благодарен Мане за труд.

Когда за три года совместной жизни муж защитил докторскую и стал одним из самых молодых профессоров в стране, добросердечная заботливая Манечка поняла, что свою задачу она выполнила полностью. Дальше Виталик (так звали второго мужа) мог двигаться по жизни и самостоятельно. Маня, желая пристроить второго мужа получше и найти ему достойные «вторые руки», сама присмотрела для него молодую аспирантку, также витавшую в темных облаках формул, и соединила их математические души. Никто ни на кого не был в обиде. Оформив развод и распрощавшись с людьми, ставшими ей родными, Маня села на поезд и продолжила прерванное возвращение на родину.


…Уже подъезжая к Томску, проводница подсадила к ней в купе безбилетного пассажира, «зайца». Через пару часов общения Маня поняла, что перед нею классический образец неудачника, отчаявшегося в жизни, потерявшего смысл существования и вяло плывущего по течению. Ее искренне встревожило депрессивное состояние добродушного и даже несколько наивного человека, не имеющего ни семьи, ни детей, ни толковой работы.

 Решение было принято мгновенно. В Томске они сошли вместе: Иван (тот самый «заяц»), Маня и ее двое детей. Вместе они прожили несколько лет. Жили в одной комнате двухкомнатной квартиры. Вторую комнату занимал друг Ивана, такой же наивный, потерявший во время перестройки почву под ногами, неустроенный, пьющий  одинокий бухгалтер. Алик.

 Взяв шефство и над ним, Маня организовала небольшое ателье по изготовлению женской одежды. Сосед Алик занимал в ее небольшом, но процветающем предприятии должность бухгалтера; Иван, ставший к тому времени третьим законным супругом, работал водителем, развозя заказы и сопровождая Маню на встречи, переговоры и склады. Все развивалось благополучно и планомерно. Никаких проколов, измен или разводов.

Третий муж Манечки трагически погиб в нелепой автомобильной аварии. Подруга поплакала на поминках, затем собралась, взяла себя в руки, приватизировала комнату и подарила ее другу-бухгалтеру. Прощаясь на вокзале, Алик плакал навзрыд на широкой Маниной груди. Почва снова уходила у него из-под ног.

***

…У меня страшно кружилась голова. То ли от третьей подряд сигареты, то ли от невероятных рассказов подруги. Я совершенно не понимала, чем конкретно могу помочь Манечке с ее деловой хваткой и умением самой помогать всем вокруг. По сравнению с ней Чип и Дейл, спешащие на помощь, просто беспомощные кутята.

-- Маня, -- сказала я, когда она закончила рассказ о третьем муже. – Маня, ты не Маня. Как были мы наивны и слепы в юности, давая друг другу смешные имена. Ты -- мать Тереза. Да, именно так. Ты настоящая мать Тереза!

-- Да что ты, -- отмахнулась подруга, вмиг став серьезной как двадцать лет назад.
 – Разве можно сравнивать? Она – святая, целым народам помогала, а я только и смогла одного Виталика в люди вывести. А Ваню вот не уберегла. Но меня греет одно: он ушел счастливым. При жене, работе, зарплате… А ведь могло окончиться все гораздо раньше и хуже.


Мы немного помолчали. Уезжать с перекрестка почему-то не хотелось. Меня так и подмывало рассказать подружке про ночлег в домике на курьих ножках. Узнав о ее бурлящей и стремительно меняющейся, как горная река, жизни, в моей душе все-таки возродилась обида. Вот ведь всем помогала, каких-то ботаников и полубомжей спасала, а тут лучшая подруга пропала – ночью, в незнакомой местности, в короткой юбке… И она еще «своему» говорит: «не дергайся, мол, выкарабкается…». Да, Маня все же загадка. Хотя у меня с моей работой таких загадок просто не должно было быть. Форму теряю катастрофически. Но с другой стороны – от таких новостей у любого крышу бы снесло.
Наконец Маня сняла косынку, мы сели в «мерседес» и продолжили путь. Мне по-прежнему не терпелось узнать о четвертом выборе подруги.


-- Он строитель, -- коротко ответила Маня. Ну, просто как в тех школьных тетрадках. Миллион ненужных слов и только два с конкретной информацией. – Строитель. Все увидишь сама и, надеюсь, поймешь. Это чудо, что мы встретили друг друга, у нас безумно много общего.

Серьезный тон, ни малейшего намека на шутку. Надеюсь, что пойму. Но если все так замечательно, какая от меня-то польза? Может, что-нибудь с детьми?

-- Как дети? -- осторожно спросила я.

-- С ними все в порядке, -- оживилась подруга, не сводя внимательного взгляда с дороги.

 – Сын студент второго курса. Он у меня спортсмен, футболист. Сейчас на сборах с командой. Дочка школьница, выпускной класс, месяц уже в Болгарии отдыхает. Должна приехать к началу занятий. С ними все в порядке, спасибо.

Спасибо за что? За вопрос, за приезд или за волнение?

-- С одеялом ты отлично придумала, -- Маня повернула вправо и съехала на грунтовую дорогу. – Всегда пригодится. Особенно сейчас, когда полно гостей.

Так, значит, кроме меня Маня принимает еще кого-то… Интересно, кого?

-- Мы едем в Карамазов? -- спросила я.

-- Ну, что я говорила? Ты никогда не теряешь зря времени. Несколько часов в наших краях, а уже абсолютно в курсе дела. Нет, Аленька. В Карамазове я только работаю, а живу почти в лесу. Далековато, конечно, но я привыкла. Ты скоро все увидишь. Мы уже близко.


Она снова великолепно уклонилась от вопроса. Все я должна увидеть сама: и ее будущего мужа, и таинственных гостей, и землянку в лесу. Вот Манька-подпольщица! Нет, никогда, никогда не прощу ей прошлую ночь! Я, безусловно, не погибла, но как-то неприятно, что о тебе никто и не побеспокоился…


-- Так что там у тебя за гости кроме меня? -- все-таки не удержалась я от вопроса. – Тесно не будет?

-- Да дело не в тесноте. Но нет, конечно, не волнуйся. Тебя ждет самая достойная кровать (я облегченно вздохнула). Дело в них самих. Хорошо, что спросила, а то нам ехать осталось всего ничего. Нужно ввести тебя в курс дела. Понимаешь, со всеми бывшими мужьями и их родственниками или друзьями я пытаюсь сохранить отношения. Все же не совсем чужие мы, какое-то время жили вместе. Иногда переписываемся. Я не могла не сообщить им о предстоящей регистрации. И знаешь, так бывает, -- Маня была серьезна, как никогда.
 
– В конце письма дежурная фраза – буду рада видеть. Только ради Бога не подумай чего – к тебе это не относится. Я мечтала о встрече с тобой. Так вот… Мы собирались устроить очень скромный обед. Я, мой и два свидетеля: его друг и моя подруга, то есть ты, Аля. Но случилось нечто непредвиденное.

Я вся напряглась, чувствуя, что сейчас, наконец, узнаю, в чем дело.

-- Так вот, -- медленно и спокойно продолжала Маня. – Случилось непредвиденное. Но это не беда, не волнуйся. Возможно, это даже удача.

-- Ну что, что же случилось, в конце концов? -- не вытерпела я долгих отступлений.

-- Они приехали все!

-- Кто все? Все мужья, включая покойного Ивана?

-- Нет не мужья, а их так сказать представители. Приехала вторая жена моего первого мужа, мама второго и друг третьего, Алик.

-- О, нет! Ты неудачно пошутила или сошла с ума!

-- Пожалуйста, не волнуйся! Ситуация, конечно, немного напряженная, но не критическая. Я сама поначалу была в небольшом шоке. Но потом присмотрелась, подумала, и у меня созрела одна идея. Вот в ее осуществлении мне и нужна твоя помощь.

Я все еще не могла прийти в себя от потрясения. Собрать под одним потолком «представителей», как говорит Маня, трех бывших семей? Это слишком даже для моих свободных взглядов на отношения.

-- Нет, Маня, извини, но до меня не доходит. Я помогу тебе, конечно, хотя не слишком понимаю, в чем. И все же ты так рискуешь... А что твой? Как он отнесся к этому шабашу?

-- Я же сказала, у нас очень много общего. Он только рад, что у меня много настоящих друзей.


Я недоверчиво хмыкнула. Друзья в лице бывшей свекрови, второй жены первого мужа и друга-неудачника, который сам себе не мог даже квартиру построить... Что-то сомнительно. Первая, наверняка, приехала расстроить предстоящее бракосочетание, старуха -- с намерением спихнуть Манечке на воспитание внуков, а Алик попросить еще одну квартиру, потому что старую успел пропить… Единственным настоящим другом в этой подозрительной компании была я. Но обо мне никто даже не побеспокоился прошлой ночью. Это что-то невероятное! Я поджала губы. Как несправедлива жизнь…



Глава 5


Занятая своими мыслями я не заметила, как мы подъехали к сетчатому ограждению и остановились у широких закрытых ворот. Слева от ворот красовалась добротно сделанная вывеска «Коттеджный поселок «Осиновка». Маня щелкнула кнопкой на небольшом пульте, и дверцы ворот разъехались в противоположные стороны, открыв доступ на территорию. Так… Час от часа не легче. Так вот, оказывается, где расположена Манина землянка. О существовании коттеджного поселка я уже слышала от водителя камаза, но представить себе, что именно здесь и живет подруга, не могла.

 Тем временем Маня еще раз щелкнула пультом, и дверцы ворот плавно закрылись за нами. Мы оказались внутри комфортабельной и даже стильной современной деревни с одной не очень широкой улочкой, по обе стороны которой на небольшом расстоянии располагались двух-трехэтажные дома, как их тут, видимо, называли «коттеджи». Я уже открыла рот, чтобы спросить, в каком из этих коттеджей работает экономкой или домоправительницей Манечка, как мы остановились у крайнего с левой стороны улицы дома.


-- Вот мы и приехали, -- сказала Маня. – Добро пожаловать в Осиновку, Аленька. Надеюсь, она тебя не разочарует.

Выгружая из багажника мои вещи, свои картонные коробки и наполненные чем-то полиэтиленовые мешки, Манечка сказала:

-- О гостях мы поговорим позже. Сейчас немного освежимся с дороги и выпьем кофе. Идем, я покажу тебе дом и твою комнату.

Оставив вещи прямо у входа, мы зашли внутрь. Словно почувствовав мой немой вопрос, Маня объяснила:

-- За вещи не беспокойся, тут у нас спокойно. Не воруют. Да и воровать некому. Половина домов пока пустует, они выставлены на продажу. Хотя желающих поселиться в них достаточно.

В большой светлой гостиной, занимающей почти весь первый этаж, мы остановились. В глаза сразу же бросились огромные, во все стены окна с современными роллетами, камин в углу, закрытый прозрачной дверцей из огнеупорного стекла, несколько диванов, стоящих в разных концах помещения и образующих уютные зоны отдыха.


-- Вот здесь мы чуть позже побалуемся кофейком с чем-нибудь покрепче. А теперь пойдем наверх, к тебе.

-- Маня, -- я опустилась на один из диванов, потому что ноги просто перестали слушаться меня. – Скажи мне, наконец, чей это дом, и какое отношение ты к нему имеешь? С криминалом я связываться не хочу, ты же знаешь, кем я работаю.

-- Аленька, милая, не волнуйся. Я все объясню тебе позже. Времени у нас достаточно. Ты же не на два дня приехала, надеюсь. Все вполне законно. Это мой дом. Правда, еще не совсем выплаченный. У меня кредит на пятнадцать лет. Но, возможно, выплачу раньше, если все будет хорошо. Давай, давай, приходи в себя. Я думала, что уж москвичку-то я ничем не удивлю.

-- Боже, Манечка, я не сдвинусь с места, пока ты не скажешь, где и кем работаешь? Откуда, откуда все это? С тремя разводами за плечами и двумя детьми на груди. Чем ты занимаешься, в конце концов? Что за тайны мадридского двора? Торговля оружием, наркотики, контрабанда? Говори, или я умру, не вставая.

Маня рассмеялась:

-- Ну, какая же ты настырная? Никакой тайны здесь нет. У меня небольшой бизнес в Карамазове. Я организовала там кондитерское производство. Сначала была просто маленькая кондитерская при санатории, потом она переросла в цех, а теперь это небольшой комбинат. Вот так. И никакого оружия или наркотиков. Только сладкие булочки и пирожки. Я делаю то, что умею. И никаких секретов. Ты все поняла? Сможешь теперь подняться?

Сил сопротивляться не было. В голове только пронесся образ, сложившийся у меня в ожидании подруги: толстая краснощекая Маня в покрытой марлей головой перед раскаленной печью. Как же далека была я от истинного положения дел… Мы поднялись на третий этаж.

-- Полную экскурсию я проведу после завтрака, а сейчас только самое необходимое. Надо пользоваться тем, что пока мы одни. Гости отправились с утра за грибами, будут не раньше обеда. Мой на работе, приедет поздно. Да он и не живет здесь еще. Так что пока мы одни, давай воспользуемся этим сполна. На втором этаже спальни -- моя и детей, а на третьем – гостевые комнаты. Так уж я решила. У тебя, как и обещала, самая лучшая. А вот и она!


Маня распахнула одну из дверей из тонированного рифленого стекла, и перед нами возникла «моя» комната. Да, тесно тут действительно не будет. По размерам комната превосходила всю мою съемную однокомнатную квартиру. По сути, третий этаж был не чем иным, как благоустроенным чердачным помещением. Низкий скошенный потолок, вероятно, повторял контуры крыши. Обстановка достаточно скромная, но здесь было все необходимое.

 Кровать, стоящая в самой низкой части комнаты, стул, два кресла перед журнальным столиком, небольшой встроенный шкаф с зеркальной поверхностью. Широкое окно выходило на балкон, туда же вела и высокая, настежь распахнутая дверь. На подушке лежала красиво задрапированная шелковая ночнушка с обрезанным ценником, а перед кроватью на ворсистом коврике примостились новые домашние шлепанцы. Здесь явно ждали моего приезда. У меня перехватило дыхание. Ух… Я снова было в позорном нокауте.


-- Не буду мешать, -- сказала Манечка. -- Пойду подогрею воду для купания, а ты принеси вещи, располагайся и спускайся вниз. Туалетная комната, к сожалению, одна, в коридоре. Но зато на каждом этаже – своя. Как-нибудь разместимся. Как думаешь, не очень плохо? Ты не обиделась?

-- Иди отсюда, -- я, шутя, замахнулась на подругу ночнушкой. – Или совсем добить меня хочешь? Подпольная миллионерша… Обиделась… Конечно, обиделась. Почему только один туалет? Не буду я с твоими представителями в один горшок писать. Быстренько мне личный толчок! Как я понимаю, для тебя нет ничего невозможного.

-- Я тебе в комнату биотуалет поставлю, -- рассмеялась Маня. – Это не проблема. Свекровь тоже так захотела. А мыться будешь в моей личной душевой. Как самая почетная и любимая гостья. Ну ладно, не будем терять время. Я к обогревателю, а ты за вещами. Встречаемся внизу через десять минут.


Мы спустились на улицу. Я пошла затаскивать наверх свою поклажу, а Маня скрылась за одной из дверей первого этажа. Шоковым мое состояние назвать было нельзя. Я находилась в полуобмороке. Механически раскладывая на полках встроенного шкафа вещи, я чувствовала себя бедной Золушкой, случайно заглянувшей в окно королевского дворца, где проходил торжественный прием.

 Ничего себе, как все случается в жизни! Я и представить не могла, что в какой-то замшелой Осиновке  обнаружу не только преобразившуюся подругу, но и некий полупустой коттеджный поселок, где меня ждали новая ночнушка и домашние шлепанцы.

 Да, Маня, тебе удалось удивить меня… Я задвинула деревянные плечики с пиджачком от Шанель подальше в угол. Никого-то им я сразить не смогла. Пусть лучше повисит здесь, подальше от посторонних взглядов. Прав был водитель камаза: это просто смешная кофточка по сравнению со всем остальным. Разобравшись с вещами, я вышла на балкон. Вид с него открывался великолепный: высоченные поскрипывающие сосны, холмы, как ковром покрытые густой травой…

 А воздух потрясающе свежий и живительный. Нет, это не Осиновка, это сказка какая-то. Немного придя в себя и успокоившись, я вспомнила о проблемах, которые мне необходимо было решить. Пока я не совсем разобралась в них, ибо информация, предоставленная Маней, была весьма ограниченной. Ну что ж. Всему свое время, как сказала подруга. Доживем до обеда.


***

 Я переоделась, взяла пакет с туалетными принадлежностями, полотенце и спустилась вниз. Маня, одетая в махровый полосатый халат (интересно: сама шила или из Франции?) уже поджидала меня.

-- Вода немного подогрелась. Думаю, не замерзнем. Такой август теплый стоит, как по заказу. Пошли.

Маня подвела меня к одной из дверей и открыла ее. Мы прошли по узкому коридорчику и оказались перед еще одной, более основательной дверью, видимо, черным ходом. Маня открыла ее, и мы оказались на улице за домом. Прямо перед нами внезапно возник небольшой бассейн, наполненный сверкающей на солнце и отражающей цвет неба водой. Маня наклонилась и потрогала воду рукой.

-- Нормально, можно купаться. Я буду без всего. Ты тоже, если хочешь. Здесь никого нет, не бойся.

Она сбросила халат и нагишом плюхнулась с невысокого бортика прямо в воду, подняв при этом фонтан брызг.

-- Ой, как хорошо. Здорово! Немного прохладно, но я обогреватель пока не выключала, сейчас станет комфортнее. Давай, Аленька, прыгай, поплескаемся перед завтраком. Взбодримся.

Застывшая, как статуя, я стояла у бортика, судорожно сжимая в руках пакет с шампунем.

-- Ну что же ты? -- позвала Маня и окунулась с головой. – Ты такая бледная. Может, у тебя месячные?

-- У меня нет месячных, -- тихо ответила я пересохшими губами. – Я просто боюсь захлебнуться.

-- Да ты с ума сошла! Здесь в самом глубоком месте не больше двух метров. Обычный лягушатник. Не бойся.

-- Маня! Я боюсь не воды... Я боюсь захлебнуться от зависти, -- честно призналась я. И это было действительно так. Я завидовала безмерно, безгранично. Почти смертельно... Чувство, которое я больше всего ненавидела в других, захватило меня полностью, перекрыло все остальные чувства и превратило в никое, примитивное и злобствующее существо. Я завидовала первый раз в жизни. Но зато как!…

Маня выскочила из бассейна, как дельфин, и, обхватив меня большими мокрыми руками, сильно прижала к своему рыхлому телу. Меня немного успокоило обстоятельство, что без корректирующего белья она не казалась такой уж безупречно стройной и юной. И все же слезы непроизвольно потекли из моих глаз, уничтожая меня как личность и как самодостаточную женщину.

-- Аленька, милая, да что ты? -- Маня гладила меня по голове, тоже готовая расплакаться. – Да что ты? Такая стройная, умная, смелая… У меня никогда не было подруги красивее и успешнее. Смотри, как все здорово у тебя сложилось в жизни. Ты самостоятельная, никто тебе не мешает…

-- Лучше бы мешали, -- рыдала я. – Никому я не нужна со своей самостоятельностью. Я даже замужем никогда не была. Ууу… Думаешь, легко всем объяснять, что и так хорошо? Ничего не хорошо, понятно тебе это? Ты не понимаешь и никогда не поймешь. Ты такая счастливая, такая везучая. Ууу…

У меня началась самая настоящая истерика. Понимая, что теряю не только лицо, но и, возможно, доброе отношение лучшей подруги, я, не переставая, рыдала на ее плече и не могла остановиться. Никогда бы не подумала, что могу так расслабиться. И так расклеиться. Как у неизвестного мне пока Алика почва зыбкой трясиной уходила из-под ног, превращая меня в маленькую, несчастную и капризную девочку, которой вовремя не купили новую куклу.

Со стороны мы обе, вероятно, представляли весьма двусмысленную картинку. Две обнявшиеся рыдающие дамы постбальзаковского возраста, одна из которых, причем, совершенно обнаженная.

-- И ты еще не встретила меня вчера, -- продолжала я, жалобно всхлипывая. – Как ты могла? Я же чуть не погибла ночью, представляешь? Я на маньяка нарвалась, чуть ноги унесла. Меня хотели изнасиловать и убить. А ты даже не волновалась! Подруга называется. Ууу… Ууу….  А еще дикарь этот, маленький Маугли с его «бе-бе-бе»… И бандиты на перекрестке. Ууу…

Маня отстранилась и сильно встряхнула меня за плечи.

-- Что ты несешь, Аля? Какие бандиты, маньяки, какие Маугли? Ты что? Успокойся. Ну, извини, что не встретила. Так получилось, но потом, позже я все объясню. Ты меня простишь. Все же закончилось хорошо. Ну-ну, давай, успокаивайся.

Видя, что уговорами не помочь, Маня вырвала из моих рук пакет, отбросила его на плиточное покрытие и резко толкнула меня в бассейн. От неожиданности я резко ушла под воду, потом вынырнула, глотнула воздух широко раскрытым ртом, бросила на Манечку бешеный взгляд и снова погрузилась на двухметровую глубину.

 Как ни странно, такой странный поступок подруги в совокупности с прохладной водой моментально привел меня в чувство. Все еще продолжая барахтаться в бассейне в отяжелевшем цикломеновом костюме (тоже Франция, между прочим), то погружаясь в воду, то выныривая на поверхность, я уже не плакала и даже не всхлипывала. Все оставшиеся чувства были направлены сейчас на Маню, которая вслед за мной бросилась в бассейн и сейчас чуть поодаль с интересом наблюдала за моими маневрами.

-- Ну погоди, подруга! Получишь ты у меня по полной программе, -- в очередной раз высунув голову из воды, прокричала я и погрозила ей кулаком.

-- Ага, ага… получу. Ты только сначала выплыви. Да я тебя одной левой! Ты знаешь, какие тяжести мне приходится поднимать? Рыдает она тут! Успокоилась немного? Ну вот, а теперь можно и поговорить.


Я уже освоилась с положением русалки, подплыла к бортику и ухватилась за него обеими руками. Неподалеку от меня красиво качались на воде два новых домашних шлепанца. Не долго думая, я схватила один из них и бросила в Маню. Подруга ловко увернулась, подхватила другой шлепанец и совершила ответный бросок. Так, смеясь и перебрасываясь тапками, мы перемещались по всему бассейну, поднимая тысячи брызг и заливая плиточные дорожки вокруг. Наконец, Маня сдалась и попросила перемирия. Мы подплыли к металлической лестнице, прислонились спинами к бортику и легли на воду, болтая невесомыми ногами.

Теперь я не могла остановиться уже от смеха. Успокаиваясь немного, я поворачивалась к Мане, встречала ее невинный взгляд, и мы снова покатывались со смеху. Сейчас Манечка стала очень похожей на саму себя в молодости. Без косметики, без тщательно уложенной прически и французского костюма, она лишилась и представительности бизнес-леди, и статуса четырежды замужней женщины.

-- А ты помнишь, как мы по рынку на Динамо гуляли лет двадцать назад? -- сквозь смех проговорила Маня. – Остановились у одного киоска просто так, посмотреть, а продавец-дядька говорит мне: «Женщина, возьмите себе сарафанчик джинсовый».

-- А ты так серьезно ему отвечаешь: он мне немного не по возрасту, -- подхватила я.

-- А он тогда говорит: «Так вы своей дочке возьмите, будет в школу весной ходить» и на тебя показывает. А мы тогда от смеха пополам сложились, ведь мы-то ровесницы, а не мама с дочкой. Но ты просто всегда так хорошо выглядела. Всегда! Такая порода чувствуется в тебе: и фигура, и талия, и лицо. Не то, что я – мешок мешком.

-- Да нет, -- возразила я. – Про таких как я говорят, маленькая собачка до старости щенок. А представляешь, как я буду выглядеть лет через десять? Пионерка с лицом пенсионерки. Ужас! А ты хоть и в теле, но зато женщина без возраста. Тебе всегда будет тридцать. И сейчас и через десять лет, и через сорок.

-- Да на что мне тридцать? Я на пенсию хочу. Хочу, чтобы мне место в автобусе уступали.

-- А на что тебе в автобус садиться, у тебя же «мерседес» есть?

-- А, может, я себе автобус куплю, откуда ты знаешь? Мне же деньги девать некуда.

-- Нет, Мань. Ты лучше построй мне ветку метро до дома, чтоб я без пересадки до центра добиралась.

-- Без вопросов. Я тебе две ветки сделаю: одну до центра, а вторую до Осиновки, чтобы легче было сюда ездить и не теряться.


Мы снова расхохотались. Мне было ужасно стыдно и за срыв, и за обвинения, которые я, не сдержавшись, вывалила на подругу. А ведь ей действительно было чем заняться, принимая многочисленных гостей. В конце концов, я же не центр вселенной. Но в любом случае конфликт был исчерпан. Спустя двадцать минут мы уже сидели за одним из низких столиков в гостиной и пили кофе, закусывая его яблочным пирогом.


-- Мань, а на вокзале в буфете случайно не твоя выпечка продается? -- спросила я.

-- Конечно, моя. Я тут единственный поставщик сдобы. Даже хлебозавод отказался от сладкой мелочевки. Мы друг другу не конкуренты. Он занимается настоящими серьезными продуктами, а я так, десертом.

-- Классные булочки. Честно говоря, они мне напомнили твои, но тогда даже не подозревала, что ты в таких масштабах можешь работать. И пирог просто потрясающий… Ты извини, что я так нагрузила тебя в бассейне. Просто что-то навалилась. Устала сильно. Давно не была в настоящем отпуске.

-- Вот и отдохни. Поживи у меня месяц-другой, воздухом подыши, к источнику съездим, там тоже тапками побросаемся, если захочешь... Грибы пособираем. И я отпуск возьму, чтобы тебе не скучно было. Хотя обещаю, что в Осиновке скучать не придется. Я маме твоей так и сказала, что раньше октября тебя не выпущу. Ты же сама видишь, какая у нас тут природа, солнце, воздух замечательный, вода…

-- Да… Солнце, воздух и вода наши лучшие друзья… Даже не знаю, что и сказать, -- ответила я, а про себя подумала, а почему бы и нет? Если это не землянка и не комната в хрущевке, и если я никого сильно не напрягу, то почему бы и не до октября? – Я подумаю.

Мы немного помолчали, уписывая пирог. Потом Маня вытащила откуда-то шелковый платок, повязала его на голову и предложила:

-- Пойдем к тебе, покурим на балконе, пока никого нет. Спички у меня в кармане. Гулять, так гулять. И выпьем немного в виде аперитива. Ты представляешь, какие я слова знаю? Сколько же лет прошло... Страшно подумать, какими мы стали большими девочками…

Она достала из комода бутылку белого мартини, бокалы, и мы поднялись на третий этаж. Стульев на балконе не было, поэтому мы уселись прямо на теплый кафель, открыли бутылку, чокнулись, выпили по глотку и закурили.

-- Аленька, -- помолчав, начала Маня, став серьезной и даже грустной. – Я тебя очень прошу, не надо мне завидовать. Ты что думаешь, я всегда так жила? -- она сделала знак не перебивать и продолжила. – Это я сейчас немного поднялась, а так… Всего же в письмах не напишешь. Я же от всех мужей уходила ни с чем, только с детской одеждой... Им все оставляла – и квартиры, и мебель, и вещи разные. И даже бизнес. А все, что сама зарабатывала, тратила на переезды. Ты представляешь, сколько стоят билеты на троих из одного конца страны в другой? Да представляешь, конечно… А где мне только не приходилось работать! -- Маня сделала глубокую затяжку.

-- Хорошо еще, что работы я никогда не боялась, если помнишь. В Новосибирске только полегче было, и то с этими переводами с немецкого у меня чуть нервный срыв не случился. Зрение так посадила, что с тридцати лет в очках читаю. А в Хабаровске я и чужих детей ростила (она так и сказала «ростила», по-сибирски делая ударение на первом слоге), и ночной сиделкой подрабатывала. И это кроме основной работы. Днем платья дамочкам  шила, в тех краях дамы богатые, а ночами с их престарелыми родственничками сидела, судна под них подкладывала… И таксисткой одно время работала, но это уже в Томске, пока фирму свою не открыла. Но я не жалуюсь, ты не подумай. Видно, так было нужно. И здесь тоже в Карамазове я два года на съемной квартире жила. Не поверишь, но на станции, где мы с тобой встретились, я пирожки продавала. Напеку дома, а потом на попутке на вокзал или к санаторию. Так что завидовать мне особенно было нечему. Ну а сейчас, конечно, можно, но только чуть-чуть. Ты поняла? Без фанатизма, как говорится.

-- Мань, ну я же попросила прощения. Сама не пойму, что произошло со мной, как этот твой лягушатник увидела и тебя голую в нем. Вот, думаю, повезло бабе... Все, проехали. Если б ты знала, как я за тебя рада. Хорошим людям должно везти. Хоть иногда. Давай выпьем! За тебя, за меня и за нас вместе. Здорово, что ты меня пригласила.

Мы отпили еще немного из бокалов, когда Маня испуганно вскрикнула:

-- Ужас какой! Я совсем забыла: мне на пару часиков нужно в город съездить, там у меня небольшая проблема на работе с поставщиком.

-- Так езжай, не волнуйся. Я прекрасно все посмотрю и без тебя. Это будет даже забавно. А поболтать мы еще успеем.

-- Как ехать?! Я же выпила! Вот кулема!

-- Да сколько ты там выпила? Два грамма.

-- Нет, я так не могу. Ты что? Мой узнает, вообще заберет ключи от машины. Честно говоря, «мерседес»-то не мой, а его. Я пока безлошадная. Так что и тут, как видишь, у меня все, как у людей. Я лучше тормозну попутку. У нас водители всегда останавливаются. А меня так вообще любой с радостью подвезет. Я же тут всей округе торты пеку – на свадьбы там или юбилеи. Человек известный.

-- Ну, как знаешь, если тебе так легче…

-- Так ты не обидишься, если я отлучусь? Постараюсь вернуться как можно быстрее. А ты тут пока осматривайся, по поселку погуляй. Кухня на первом этаже. Если проголодаешься – холодильник полный. Бери все, что хочешь. А гости придут, познакомься, составь мнение о них. Мне это будет очень интересно и важно. Ну все, дорогая, я побежала.

Мы чмокнули друг дружку в щечки, и Манечка унеслась переодеваться. Я осталась одна. Честно говоря, это было на руку. Мне было просто необходимо побыть одной, переварить полученную информацию, все хорошенько обдумать и окончательно прийти в себя. То, что белый «мерс» не являлся собственностью Мани, почему-то успокоило. Неужели я становлюсь такой завистливой злыдней? Это грустно. Нет, нет, я уже не завидовала. Просто то, что я увидела и узнала, никак не совпадало с тем, что я себе навоображала. Ни на йоту.

Да ладно! Я запахнулась в Манин полосатый халат (цикломеновый костюм вместе с новыми шлепанцами сушился на веревке у бассейна) и пошла осматривать дом. В комнаты третьего этажа я решила не заходить, ведь они были уже заняты ранее прибывшими «представителями». Спустившись этажом ниже, я ознакомилась со спальнями Маниной семьи, которые были обставлены скромно и только самым необходимым. Никакого излишнего шика и ненужной помпезности. В детских спальнях вместо кроватей прямо на полу лежали широкие каркасные матрасы, обтянутые простынями с резинками по краям.

 У сына в комнате – простой компьютер, множество мячей, гантелей, кроссовок и спортивных журналов. Комната дочери отличалась только цветом обоев на стенах, наличием огромного зеркала и стеллажа с книгами, учебниками и журналами «Бурда» на немецком языке. Спальня самой Мани, как я поняла, находилась прямо под моей комнатой. Здесь тоже было безупречно чисто (как и везде) и очень просто. Письменный стол с папками для документов, пара стульев, встроенный шкаф для одежды и кровать с одной (!!!) подушкой. Интересно, а на чем спит строитель? Может, он йог, или Маня, соблюдая внешние приличия, решила не дразнить гусей в виде представителей прошлых семей? А если он здесь, и правда, не живет, то почему?.. Пакет с польским одеялом и подушками лежал поверх узорчатого покрывала.


Обойдя дом, ознакомившись с блестящей кухней, плиточный пол которой напоминал станцию метро, и содержимым холодильника, я сделала бутерброд с сыром, взяла большой помидор и вышла на улицу. Босая, в халате. Какой кайф! Давненько я не позволяла себе так восхитительно расслабиться!

В поселке было удивительно тихо, как ранним утром в санатории для ветеранов жизни. Между домами вместо деревьев росли высокие сосны. Скорей всего, они росли в этом месте уже тысячу лет, но при строительстве поселка кто-то разумно решил их не спиливать. На мой взгляд, этот коттеджный поселок следовало бы назвать не Осиновкой, а Сосновкой. Ведь ни одной осины вокруг. Сосны умиротворяюще поскрипывали, где-то стучал дятел, временами раздавались трели каких-то птиц. Действительно красота. И покой. Блаженный и беспредельный. Ни тебе суеты, ни гудящей и снующей из стороны в сторону толпы, ни дымных автобусов.

Я обошла дом, еще раз внимательно осмотрела бассейн и обнаружила рядом с ним навес, примыкающий одной стороной к дому, под которым были сложены мешки с цементом, банки с краской и несколько поддонов с кирпичами. Понятно, строительство продолжается. Здесь же, у самой стены дома были уложены поленья дров для камина.

Немного прогулявшись по заросшей травой единственной улочке, я почувствовала легкое головокружение. От избытка свежего воздуха и бокала мартини мне безумно захотелось спать. Я вернулась в дом, поднялась в свою комнату, сняла халат и нагишом улеглась в широкую кровать. Тело с удовольствием ощутило умеренно мягкий матрас и чистые, пахнущие хвоей простыни. Да, это, безусловно, не пыльный пол в избушке на курьих ножках. За последние сутки мне пришлось испытать так много потрясений, узнать так много нового и необычного, что все это бесконечно утомило меня. Я уснула быстро и крепко.



***
Глава 6


…Проснулась я от какого-то непонятного стука. Открыв глаза, я прислушалась. Через несколько секунд тихий стук повторился. Стучали явно в мою дверь.

-- Да, -- хриплым  спросонья голосом сказала я и подтянула простыню до подбородка. – Да, кто там?

Дверь медленно приоткрылась, и в ее проеме показалась маленькая, худенькая востроносая старушка, с жиденьким пучком седых волос на затылке и в очках, сидящих на кончике носа. Вылитая старуха Шапокляк.

-- Я не разбудила вас? -- спросила старушка, смущено заглядывая в комнату. В руках у нее был какой-то сверток.

"Так… Мамочка второго мужа, ботаника" -- мелькнуло у меня в голове.

-- Нет, нет, что вы, я не спала, заходите, -- я приподнялась в кровати, продолжая прикрывать простыней голые плечи.

-- Вы уж извините за беспокойство, -- старушка топталась на пороге. – Вот пришла познакомиться. Вы, наверно, Александра Игоревна?

-- Так точно, это я. А вы…?

-- Галина Ивановна. Тоже в гости приехала к Марьяне Серафимовне. Так я не помешаю?

-- Да заходите, пожалуйста. К чему такие церемонии, только я немного не одета.

-- Ничего, ничего, не волнуйтесь, -- она наконец-то зашла, оглянулась по сторонам и присела на краюшек стула у кровати.

-- У вас тоже комната хорошая, большая. А моя прямо напротив, через коридор. Как в гостинице. Я все же вас разбудила. Может, я попозже приду?

-- Да сидите, -- рассмеялась я и принялась натягивать на себя Манин халат. – А ночью что я делать буду, если весь день в кровати проваляюсь? Все равно нужно вставать. А вы давно пришли?

-- С полчаса. Светочка грибы на кухню понесла, Алик пошел купаться, а я вот к вам. У вас ничего не случилось? Мы все вчера так волновались, когда вы пропали. Марьяна Серафимовна всю ночь не спала, все звонила и даже плакала. Вы знаете?

-- Да… -- медленно проговорила я.— Да… Конечно, я в курсе.

-- И он очень переживал, -- сказала гостья, имея в виду, видимо, кандидата в мужья. – Так переживал, всю ночь почти ездил, искал вас.

-- Да, -- снова тупо промямлила я. – Но я уже нашлась, все хорошо.

-- Я очень рада с вами познакомиться, -- старушка пересела на кровать поближе ко мне. -- Марьяна Серафимовна так много о вас рассказывала. Как хорошо, когда люди долго дружат, это замечательно. А где вы были? Но можете не рассказывать, если не хотите. У меня тоже бывали тайны, -- она захихикала.

Я уже покинула кровать и завязывала потуже пояс, халат был великоват. Все мысли сейчас снова были обращены к Мане. Вот секретница! Конспиратор! И с чего это ей надо было убеждать меня в том, что совсем не волновалась? Что за характер!

-- А я мама Виталика, -- между тем продолжала старушка. – Вы знаете? Он был мужем Марьяны Серафимовны, -- почему-то шепотом добавила она.

-- Конечно, знаю. Марьяна мне рассказывала очень много. И писала.

-- Ой, она такая внимательная, такая хорошая. Виталик до сих пор ее любит, -- снова перешла она на шепот. -- А можно я вам фотографии покажу?

Неожиданная гостья развернула свой сверток, достала оттуда альбом примерно фотографий на сто и средних размеров книжку в мягком переплете. Книжку она протянула мне.

-- Вот это я хочу подарить вам, это работа моего сына. Вы знаете, он очень талантливый, весь в отца. Мой покойный муж тоже был математиком, но он занимался прикладной математикой. И книг у него не было, только монографии. А Виталик уже третью издал. Там его подпись на первой странице.

Я взяла книгу в руки и прочитала на обложке: «Виталий Седых. Дальнейшее развитие теории абелевых функций». Как мило! Я как раз недавно мечтала почитать именно об этом!

-- Спасибо большое, Галина Ивановна. Я с удовольствием почитаю на досуге, -- пообещала я, а старушка радостно заулыбалась.

-- Я тоже до пенсии математику преподавала в средней школе. У меня беспрерывный стаж сорок восемь лет!

-- О!

-- Да! Представьте только. А вот фотографии, посмотрите, -- я подсела к ней и заглянула в альбом. На первой странице за прозрачной пленкой была уже знакомая мне карточка со второго Маниного бракосочетания.

Словоохотливая дамочка минут десять рассказывала о своем замечательном сыне и бывшей невестке, упорно не давая перевернуть страницу. Наконец мне удалось сломить сопротивление ее сухонькой ручки и заглянуть на следующий разворот.

-- А это моя вторая невестка, Ирина, -- объяснила Галина Ивановна, а я увидела еще одну свадебную фотографию. Рядом с ее талантливым ботаником стояла безумно похожая на него женщина-ботаник: маленькая, худая, в очках с толстыми линзами, в строгом синем костюме.

-- Очень симпатичная, -- одобрила я. – Очень. И они так похожи, как братики. Верней, как брат с сестрой. Красивая пара. И оба так молодо выглядят!

-- Вы находите? -- дама пожала плечами. -- Она неплохая, но уж больно много работает. Дома почти не бывает. Она преподает в нашем университете, доцент. А сын – профессор!

-- Надо же, -- я внимательно всмотрелась в ее лицо. – Молодчина какая! А я в математике совсем не рублю.

-- Да что вы? Это же так просто! Когда вы книжку Виталика почитаете, то все поймете. У Ирины пока нет таких многотиражных изданий, -- Галина Ивановна многозначительно поджала губы. – И знаете, она совсем не умеет готовить.

-- Не может быть, -- я потихоньку начинала терять терпение.

-- Абсолютно! Ребенка кормит концентратами, представляете? Я Марьяне Серафимовне не говорила, а то она расстроится, -- старушка снова перешла на заговорщицкий шепот.

-- Какого ребенка, вашего? Ему уже сорок, наверное. Сам бы себе смог яичницу поджарить.

-- И моего тоже. Но главное – своего. Вот посмотрите, это мой внук Илюшенька. Очень способный мальчик, очень! Если бы нормальное питание…

-- У вас чудный мальчик, -- прервала я ее.

Yes! Я была права. Бывшая свекруха приехала уговаривать Маню ее детку покачать. И откормить. Вот хитрюга! Я перевернула страницу. На новом развороте альбома была представлена уже вся математическая семья, включая и саму бабку. Семья клонов – все одинаково щуплые, востроносенькие и в очках. Даже мальчик трех-четырех лет. И все такие серьезные, а в руках у мальчика толстая книжка. Странно, что остальные члены семьи не держали последнее издание Виталика. Да, ситуация критическая…

-- Галина Ивановна, -- сказала я. – Вы извините, мне очень срочно нужно позвонить маме, а то она будет волноваться. А вы не могли бы оставить альбом на вечер, я перед сном посмотрю внимательнее. Мне очень, очень интересно. Спасибо, что зашли, скрасили мое одиночество.

-- Да что вы, не за что, -- старушка Шапокляк с видимым удовольствием протянула мне альбом. – Мы ведь еще найдем время поговорить. Приходите в гостиную, чайку попьем. Мы всегда перед обедом пьем чай.

Открывая дверь перед изрядно утомившей меня гостьей, я нечаянно ударила ею по морде стоявшей за нею премерзкой собаки, длинноногой и лохматой, скорее всего подслушивающей нашу занимательную беседу. Собака мгновенно отскочила и виновато заскулила.

-- А это еще кто? -- удивилась я. Подарок Виталика? О существовании в доме лохматых четвероногих приведений Маня не сообщила.

-- Это Барсик, собачка Марьяны Серафимовны. Она ее на станции подобрала в прошлом году, -- охотно пояснила Шапокляк.

-- Кто бы сомневался. Ясно, что не в элитном питомнике…

С трудом избавившись от Барсика и внимания скромной мамочки гениального Виталика, я вышла на балкон и выпила пару глотков мартини. Бедная Маня! А я еще так наехала на нее в бассейне. Позавидовала… Да ее жалеть нужно. Мнение мне нужно составить! Да тут двух мнений просто не может быть.

Повернутая на уникальности сына бабка, считающая, что вокруг него должно вертеться все вокруг: и солнце, и звезды, и жены… Цель приезда очевидна. Первое. Уговорить Маню вернуться в качестве семейной стряпухи. Второе. Если это не удастся, уговорить ее взять на откорм и воспитание хотя бы внука Илюшу. Третье. Если не сработает и второй пункт, просто попросить денег на санаторное оздоровительное лечение сыночка и отдых за границей для внука. Бедная, бедная Маня!


Я вернулась в комнату и раскрыла шкаф. Ни одна из привезенных вещей не подходила к создавшемуся положению. Ни длинное платье со стразами, ни Шанель, ни короткие топы на бретельках. Единственный спортивный костюм весел на веревке за домом. Классическая банальная ситуация, знакомая каждой женщине: шкаф полный, а надеть нечего. Ненавижу банальности!

***

 Я выбрала скромную белую блузку (двести сорок баксов, между прочим, бутик на Тверской) и узкие черные брючки. Просто и элегантно. Воплощение скромности и добродетели. Выпив для драйва еще полбокальчика ароматного напитка, я спустилась вниз. В гостиной никого не было. Наверное, постояльцы решили вздремнуть перед second breakfast. Но тут из кухни послышался звук падающего и разбивающегося стекла.

Я бросилась на шум.
Посреди кухни стояла, беспомощно прижав ладони к лицу, молодая женщина, фигурой напоминавшая крымскую грушу. Плечи у нее были покатыми, торс узким, но зато бедра могли посоперничать с тремя такими, как я. Перед женщиной на полу лежал поднос с осколками чашек, блюдец и сахарницы. Услышав мои шаги, женщина-груша вскрикнула и открыла лицо. Глаза у нее были красными и припухшими, словно она недавно плакала.

-- О, это вы? Ведь это вы?

Я оглянулась на всякий случай и, не увидев никого рядом, проговорила:

-- Да вроде я. А что случилось?

-- Этот поднос… Он упал как-то… Мариночка меня убьет. Я перебила за три дня уже столько посуды. От меня одни убытки, -- она подошла ко мне, уткнулась носом в мое плечо и всхлипнула. -- Я такая никчемная. Он был прав, что бросил меня. Вы знаете, от меня недавно ушел муж. Я ничего, ничего не умею. Вот скажите, за что это мне? Зачем мне жить? -- она откровенно жалобно заплакала.

Так… Скорее всего передо мной стояла вторая жена Маниного первого мужа. Вернее, его промежуточная жена: между первой и третьей. Депрессия налицо. В лучшем случае ее ждет свободная койка в отделении неврозов, в худшем – Кащенко.

-- Меня зовут Александрой, -- представилась я. – А вы…

-- Я – Света, -- шмыгнув носом и утерев слезы ладонью, проговорила она. – А можно я буду звать вас Шурочкой?

-- Лучше Сашей, -- я не прочь давать окружающим имена известных людей, литературных или киношных героев. Но самой стать тезкой героини «Гусарской баллады» не хотелось. – Да, лучше Сашей, пожалуйста.

-- Сашенька, милая, скажите, ну что мне делать? Я хотела чаем всех угостить, и все испортила. Может, это еще можно склеить?

-- Это все нужно выбросить, -- решительно заявила я. -- Тут есть какой-нибудь веник?

-- Да, да, выбросить, -- обрадовалась гениальности решения сложнейшего вопроса Груша. – Конечно же, мы сейчас возьмем веник и уберем, -- она продолжала стоять, глядя на останки чайного сервиза. – Мы все сначала подметем, а потом выбросим в ведро… А как вы думаете, сахар нужно собрать или тоже выбросить?

-- Выбросить, конечно, -- я уже с профессиональным интересом наблюдала за ней.

-- Да, да… В нем же могут быть осколки! Мы не будем его собирать, а тоже сметем в совок, -- Груша по имени Света по-прежнему не двигалась с места.

Я теряла терпение. Эти размышления о смысле жизни окончатся когда-нибудь или будут длиться до ужина?

-- А поднос, смотрите, Саша, поднос не разбился! Хорошо, что он железный, правда? Его можно поставить на место, он же целый совершенно…

Интереснейший экземпляр. По-моему она уже минут двадцать рассуждает о необходимости уборки, ничего при этом не предпринимая. Клиника. Безусловно, это клиника. Палата номер шесть. Бедная Маня!

-- Хорошо, что я сливочник на поднос не поставила, -- продолжала Груша, рассматривая осколки. – Места не хватило. А то бы и сливочник разбился. Хоть в чем-то повезло.

Редкое, просто редчайшее везенье. О, Боже! Дай мне силы!

-- Давайте я уберу, -- предложила я и обошла кухню в поисках веника.

-- Ой, ну что вы! Вы же с дороги, устали, наверное. И ночь не спали. Я-то спала, потому что Мариночка дала мне снотворное. А он очень не любил, когда я пила снотворное. Он говорил, что я становлюсь сонной тетерей. Ну скажите, как можно назвать жену «сонной тетерей»? Но я же не виновата, что плохо сплю по ночам. И если днем не полежу с полчасика, то вообще не могу ни на чем сосредоточиться. А ведь он вначале так меня любил, так любил…

Я уже закончила убирать с пола следы раздолбленного Маниного сервиза, высыпала осколки в урну, ополоснула под краном руки и сейчас искала в шкафчиках запасные чашки.

-- Ой, какая вы быстрая, -- восхитилась Свето-Груша. – Такая быстрая! У вас, наверно, все всегда получается!

Я включила электроплиту и поставила на нее наполненный чайник.

-- Знаете, он мне сначала говорил: «ты сама лучшая, самая хорошая», а потом перестал. Как можно передумать? Сначала самая лучшая, а потом – сонная тетеря? Мариночка, говорит, что он ошибается, чтоб я его забыла, и что когда-нибудь он все поймет. Но как я могу его убедить, что я не тетеря, если он уже снова женился, -- Груша снова расплакалась.

Ну, Он – это, безусловно, первый Манин муж. А Марина – это, наверно, сама Маня и есть. Марина, так Марина. Я нашла чашки и поставила их на круглый стол.

-- Светлана, а кто еще будет чай пить?

-- Ой, вы уже все подготовили! Какая вы молодец. Галина Ивановна хотела и Алик тоже. Я пойду их позову, -- Груша не сдвинулась с места. – Сейчас пойду. Алик, наверное, у бассейна, а Галина Ивановна с Барсиком гуляет. Надо их позвать. Я всегда их зову. Они любят чайку попить перед обедом. Мариночка нас так балует, она такая внимательная, а я посуду бью… -- Груша подошла к столу и присела. – Это все из-за него. Он меня просто убил. Два года вместе прожили, а он вдруг нашел другую и переехал к ней. Я дома тоже всю посуду разбила, нечаянно, конечно. Просто я очень страдаю, он мне так много обещал, а сам ушел к другой, -- она снова громко всхлипнула. – Вы не представляете, как мне тяжело. Я все время плачу. Даже ночью. Поэтому Мариночка дает снотворное. Но мне уже ничего, ничего не помогает. Как он мог? Как он мог? Сволочь такая! Я же его так люблю!


Тьфу ты! Да, патология очевидна. Даже среди моих клиенток таких экземпляров мне встречать пока не приходилось. Я вышла на улицу и громко позвала:

-- Галина Ивановна! Идите пить чай. Вы где?

На мой крик откуда-то выбежал Барсик и, радостно виляя хвостом, принялся лизать мне руки.

-- Иди отсюда, животное, -- я не очень жалую собак, подобранных на железнодорожных станциях и носящих кошачьи имена. – Тебя никто не приглашал.

От соседнего дома уже семенила моя недавняя посетительница.

-- Я ходила к соседям, -- проговорила она на ходу. – Такие милые люди. Тоже хотят почитать Виталичкину книжку. Надо им отнести, у меня осталось еще несколько экземпляров.

Дурдом на выезде, а не Осиновка. Как только Маня с ними управляется? Я обогнула дом и подошла к бассейну. На одном из складных стульев сидел, закрыв глаза и подставив солнцу круглый животик, еще один «представитель».

-- Здравствуйте, Алик, -- я забалдела от его полосатых пижамных штанишек и эротичной позы.

Алик вздрогнул от неожиданности, оглянулся, быстренько натянул на живот задранную до подбородка майку и вскочил на ноги.

-- Извините, я немного задремал. Здесь так спокойно, тепло, а у нас на Урале осень в самом разгаре. Просто не хочется отсюда уезжать. А вы – Александра Игоревна? Так вы нашлись? Очень приятно, очень приятно. Алик.

Кроме меня самой здесь все, оказывается, были в курсе дела.

-- Приглашаю вас на чай.

-- С удовольствием, -- Алик стал натягивать на майку пижамную полосатую куртку. – Мы ходили за грибами, и я решил немного отдохнуть. Все-таки лес утомляет.

-- И как успехи? -- я потрогала свой, висевший на веревке костюм, он почти высох.

-- Вы имеете в виду грибы? Их тут полно. Но мы как-то не пришли к одному взгляду на их съедобность или несъедобность. Мы все, понимаете, из разных регионов. И все привыкли к разным грибам. Поэтому набрали совсем немного. Просто погуляли по лесу часа три. В следующий раз возьмем с собой Марианну.

Так, теперь Маня стала еще и Марианной… «Ах, Марианна, моя Марианна, я никогда, никогда не забуду тебя», -- была когда-то популярной такая песенка… Повернувшись, я пошла к дому. Мужчина, блин! Не мог набрать корзину грибов. Устал! Хотя, с другой стороны, ему тоже не позавидуешь. Одна из попутчиц, небось, всю дорогу рассказывала о глубинах неисчерпаемого математического ума Виталика, а другая рыдала у каждой сосны, своею стройностью напоминавшей Его, любимого. Какие уж тут грибы?

Мы зашли в дом, и Алик быстренько занял один из свободных стульев за столом. Груша и Шапокляк уже сидели там, о чем-то тихо беседуя. Все понятно, прислуживать за столом оставалось мне. Больше некому. А что делать? Я – подруга, а они – «представители». В этом наше основное различие. Неужели я была нужна Манечке только для этого?
Я заварила чай, сделала несколько бутербродов, поставила в центр стола деревянный поднос с порезанным на аккуратные ромбики пирогом с капустой.


-- Ой, Сашенька, зачем вы беспокоились? -- Груша наконец обратила внимание на то, что скатерть-самобранка покрылась наполненными тарелками. – Я бы сейчас быстренько все сделала. Вы же с дороги, не знаете, что и где. А мы в Осиновке уже освоились. Я тут уже три дня, а Галина Ивановна даже больше.

-- А я только позавчера приехал, -- вставил Алик.

-- Ну, тогда я посуду помою, -- продолжила Груша и положила себе на блюдце два ромбика пирога. – Совсем ничего не могу есть, совершенно нет аппетита. Я когда переживаю, всегда теряю интерес к еде.

-- А я вообще много не ем, -- Галина Ивановна тоже выбрала себе ромбик пирога и два бутерброда. -– После шестидесяти нужно есть поменьше. Моя невестка, правда, считает, что мне есть вообще не надо. И сама ничего не ест, и других не кормит.

-- А я когда переживаю и ем много, и пью много, -- снова вклинился в разговор Алик.

-- Ой, какие там у мужчин переживания, что вы можете о них знать, -- запричитала Груша.

-- Вы выпиваете? -- спросила я.

-- Мне нельзя, Александра Игоревна. Работа ответственная. И за рулем все же каждый день. Но вечером, конечно, грамм сто могу позволить. Стресс снять.

-- У вас просто нет творческих интересов, -- высказала свое мнение Шапокляк. – Когда человеку нечем заняться, он обязательно станет пить. В моей семье это было бы невозможно. У нас в роду никто и никогда не пил.

-- А мой тоже вечерами выпивал. А вот когда с той женщиной связался, то и днем иногда. Говорит, у меня – стрельбы. А сам приходит домой, а глаза блестят. Разве от стрельб могут блестеть глаза? -- Груша взяла третий ромбик пирога. – А я только один единственный раз на работе выпила шампанского, у коллеги был юбилей, так он сразу – ты пьяница, алкоголичка. – Груша всхлипнула. – Как вам хорошо, Сашенька, что вы не замужем. Вы не знаете, как тяжело, когда тебя бросают.

-- Это правда, -- сказала я. – Если у вас нету тети, ее вам и не потерять…

-- А где живет ваша тетя?

-- В Караганде, -- отрезала я, надеясь, что мой тон поймут правильно. У меня ехала крыша, причем с приличным ускорением. И я еще надеялась произвести впечатление пиджачком от Шанель?!

-- Далеко, -- всхлипнула Груша. – А мой, представляете, перевелся в Алтайский край.

-- Правильно сделал, -- сказал Алик и налил себе еще одну чашку чая. – Для военного человека новое место службы – очередная звездочка на погоны. Ваш кто по званию?

-- Он уже не наш, он чужой. А когда он меня бросил, то был майором.

-- Сейчас уже, наверное, подполковник. Не меньше. А должность может быть и полковничья. Зарплата у него теперь будь здоров. Уж я-то знаю.

Груша тихонько заплакала, а Алик и непьющая мамочка непьющего гения переглянулись. Все! С меня было достаточно.

-- Спасибо за компанию, -- проговорила я и поднялась. – Извините, но я должна вас оставить. Нужно кое-что сделать… По работе… А вы еще посидите, поговорите. У вас много тем для разговоров, чувствую.

Я взяла свою чашку, поднесла к раковине и демонстративно принялась тщательно мыть ее.

-- Идите, идите, -- Шапокляк тоже схватила свою чашку и посеменила к раковине.

-- Галина Ивановна, Сашенька, ну зачем вы? -- Груша утерла мокрое от слез лицо кухонным полотенцем. – Я бы убрала...

-- Ничего она не сделает, -- заговорщицки прошептала мне бабка. – Все только собирается. Уже третий день обещает что-нибудь сделать. Моя невестка хоть суп из концентратов варит…

Вот-вот, родная, почувствуй разницу! На расстоянии вообще все кажется иным, даже проблемы…
Я поднялась к себе и занялась лицом. Итак, что же такое Груша, размышляла я, легкими ударами пальцев вбивая увлажняющий крем в кожу вокруг глаз. Зацикленная на своем офицеришке, озабоченная, никчемная дамочка. Ведь во всем мире только ее одну оставил муж. Ни до этого обстоятельства, ни после – такого ни с кем еще никогда, конечно же, не случалось.

Ах какое страшное горе! Просто катастрофа – мужик нашел другую! Знала бы она, с кем и с чем приходится встречаться мне по работе. С нее бы вся депрессия мигом соскочила. Мужчины в своем большинстве, безусловно, неисправимые эгоисты (заметьте, я не сказала «козлы», как навоображал себе этот вчерашний де Ниро), но и женщины тоже не безупречны. Да от такой идиотки любой сбежит.

 Я представила себе, как она обнюхивает мужа по возвращению со стрельбища. «А почему от тебя пахнет водкой? Ты что, нашел другую?». «А ты хотела, чтоб от меня пахло порохом? Извини, не попали. Сегодня солдаты очень плохо отстрелялись, все время промахивались». «Ах нет, ты меня разлюбил! У тебя женщина! Вот эта пуговица на кителе целый месяц болталась, а сегодня она почему-то крепко пришита. Кто, кто ее пришил, изменник коварный?». «Отстань, дура. Я сам ее пришил утром, от тебя разве дождешься? Ты же даже готовые пельмени из магазина двое суток варишь: сейчас я возьму кастрюлю, налью воду и поставлю на плиту. Так, сначала кастрюлю. Надо открыть кран. Да, открою кран и налью воду. Где же кастрюля? Вот она. Теперь наливаю воду. Дорогой, пельмени почти готовы, я уже включила кран. А ты не знаешь, где спички? Сейчас мы найдем спички, сейчас…  Так, вода налилась. Многовато, пожалуй. Может, немного отлить? Милый, куда же ты? Без завтрака? Ну давай я тебе хоть яичницу поджарю. Вот сейчас я возьму два яйца, найду сковородку. Куда я ее положила? Ой, яйца упали на пол!.. Милый, милый, ты куда?». Дальше можно начинать читать сначала…


Да этой Груше просто повезло, что от нее мужик ушел, а ведь мог бы взять и убить. Элементарно! Военным же табельное оружие выдают не только на время учений. Взял бы и стрельнул ей в попу, тут не промахнешься. Дистанция огромного размера…


Я занялась ногтями. Цель ее приезда более чем очевидна. Считая Маню подругой по несчастью, она надеется найти здесь полное понимание и сочувствие. Очередное замужество Мани никак не входит в ее планы. Ибо говорит о том, что есть женщины перманентно находящие спутников жизни. Этого не должно быть, думает она, если вообще способна думать. Раз плохо мне, как может быть хорошо другому? А кто же тогда будет гладить меня по головке, утирать слезки и сутками выслушивать одни и те же рассказы о его подлом предательстве? Нет, нет… «Свадьба не должна состояться. Я должна сделать все, чтобы ее расстроить», -- думает Груша. А для этого нужно перебить всю посуду в доме, довести до нервного срыва бедную Маню, всех ее гостей и (что самое главное) будущего мужа! А в перспективе – навсегда остаться жить в этом скромном трехэтажном коттедже в качестве компаньонки, профессиональной плакальщицы и заклятой подруги…


С ней все более-менее понятно. Я полюбовалась руками и вышла на балкон, чтобы лак на ногтях высок быстрее. Как же медленно здесь тянется время! В Москве оно несется стремительно, только и успеваешь глазами хлопать. Утро – вечер, утро – вечер. А дни пролетают как-то незаметно, в суете, делах и пустых хлопотах. А здесь время как вата, погружаешься в него, погружаешься, а все на поверхности. Мне казалось, что в Осиновке я нахожусь уже лет десять как минимум. Столько новых знакомых, столько невероятной и бесценной информации. Да, Маня… Ты даешь… Так и не успела сказать, в чем конкретно нужна тебе моя помощь…

***

Так, теперь я подумаю о представителе третьего Маниного мужа... Алик пока оставался для меня темной лошадкой. Я до сих пор не могла придумать для него какого-нибудь тайного прозвища, и это раздражало. Ясно было одно: он не был героем моего романа. И до Романа де Ниро он тоже явно не дотягивал. Правильно сказала подруга – типичный неудачник времен перестройки. Такое впечатление, что во время перестройки жили одни мужчины, а мы, женщины, были или временно заморожены до лучших времен, или отправлены в космос, чтобы пережить там смутные потрясения. Не исчезла же почва из-под моих ног, например, или из-под ног Манечки. Вон она какая стала, супер!

 Стой! Не завидовать, не завидовать, не завидовать – дала я себе психологическую установку. Для этого в этом доме есть Шапокляк и Груша, груша-грушка, плакса-гнилушка… Бе-бе-бе, бе-бе-бе, плачет Груша на трубе. Грушу бросил верный муж. Муж объелся кислых груш…
С улицы раздался голос Манечки и задорный лай Барсика. Слава Богу, она вернулась.


-- Аленька, ты где? Спускайся, я тебе что-то принесла.

Я вышла в коридор. Одновременно из комнаты напротив живенько выскочила Галина Ивановна, а с другой стороны коридора уже спешили к лестнице Груша и Алик. На столе в кухне стояли две неубранные чашки. Эта кулема так и не выполнила своего обещания помыть посуду. Маня вытаскивала из полотняной сумки с изображением Эйфелевой башни пластиковые бутылки. Собака, поставив передние лапы на стол, внимательно наблюдала за действиями хозяйки.


-- Вот смотри. Это наша карамазовская вода и для питья, и для умывания. Я поставлю вот сюда, в угол. Не забудешь? Ну как вы тут? -- Маня осмотрела всех гостей. – Уже познакомились? Не скучали?

-- Что вы, Марьяна Серафимовна! Ваша подруга такая милая, она нас чаем напоила, -- это Шапокляк.

-- Ну и отлично, через часик будем обедать. Чем бы мне вас занять?.. Алик?

-- Марианна, я с твоего разрешения посмотрю спортивный канал.

-- Галина Ивановна, а вы, может, отдохнете немного? По лесу-то находились, наверно, устали?

-- Ни в коей мере. Я же сибирячка. Разве это лес? Просто небольшой парк. Я схожу пока к соседям, отнесу им книжку Виталика. Они, знаете, очень заинтересовались математикой.

-- А я пойду в бассейн, может, купание меня немного взбодрит. Вы же знаете, Марина, как я плохо сплю ночью? Поэтому весь день хожу, как вареная. Просто никакая…

-- Иди, иди, Света, поплавай. А мы с Алечкой займемся обедом. Не возражаешь? -- Маня обратилась ко мне.

-- Мечтаю об этом, -- усмехнулась я.

Когда все на удивление быстро разошлись, Маня опустилась на стул и устало вытянула босые ноги.

-- Какие-нибудь проблемы? -- спросила я.

-- Да проблемы всегда: то санстанция, то пожарные, то поставщики, то ревизии… Очень трудно работать стало. Но я все-таки добилась разрешения открыть новую линию. Мы сейчас будем делать обалденное печенье. В коробочках. Как сувенир из Карамазова. Сейчас посижу немного, отдохну… Ты не волнуйся, обед у меня готов. Нужно только разогреть. Надеюсь, ты не испугалась, что придется заниматься готовкой в отпуске?

-- О чем ты говоришь? Я же не Света! И причем мне очень хотелось тебе хоть чем-нибудь помочь. Не представляю, как ты тут выкручиваешься одна.

-- Да, Светлана немного странная, честно сказать, -- ответила Маня. – Никак не могу ее успокоить. Ты особо не принимай близко ее слова: она и спит отлично, и ест – дай Бог каждому. Я ей перед сном даю две витаминки, но говорю, что это очень сильное снотворное, антидепрессант.  А она такая наивная, верит каждому слову.

-- А она такой всегда была?

-- Откуда мне знать? Я написала своему бывшему, а ответила она. Его на Алтай перевели. Пришлось сказать, что приглашение остается в силе. А лично мы впервые увиделись дня три назад.

Просто чудо земное, а не Маня. Спросить у нее насчет вчерашней ночи или не спросить? Что за тайны в этом осиновском поселке? Почему я не имею права знать, что обо мне волновались, что меня искали?.. Ладно, пока не буду грузить ее еще и своими вопросами. Пусть отдохнет. Но потом она ответит мне на все и за все!
Маня, не вставая, подтянула к себе объемную, по последней моде сумку и вытащила оттуда какой-то пакет.

-- Смотри, какой я свитерок сегодня купила Илюшке, сыну Виталика. Ты только не проболтайся Ивановне. Я скажу, что сама связала, им будет приятно.

Я была в шоке. Нет, так оставлять дело нельзя. Сколько же бывшие мужья и их представители будут так бессовестно использовать мою подругу? Я ей сейчас все выскажу.

-- Маня, -- решительно и чрезвычайно серьезно произнесла я. – Маня!

Она подняла голову и почему-то испуганно посмотрела на меня. И я не смогла.

-- Маня, ты очень добрая. И я подтверждаю свои слова. Ты – мать Тереза!

Манечка облегченно вздохнула.

-- Уф… Я думала, ты меня не поймешь и осудишь. Как же здорово, что ты приехала. Просто счастье, самое настоящее счастье! Поможешь немножко с сервировкой? Хочется, чтобы все было по-столичному. Все-таки полный дом гостей.

Маня, Маня… Я тебя тоже очень люблю. Но ты, по-моему, не права.

…Обед в гостиной прошел нормально, по крайне мере без сюрпризов. Всю инициативу на себя взяла подруга. Иногда она обращалась и к бывшей свекрови, и к Груше, но особенно распространяться им не давала, мягко переводя разговор в иное русло. Очень профессионально, кстати. Груша несколько раз порывалась запричитать над разнесчастной судьбой, но каждый раз, прерванная Маней, с видимым трудом отказывалась от своих намерений.


Глава 7


По непонятным для меня причинам больше всего внимания за обедом подруга уделяла Алику. Если бы я не боялась, что меня сочтут максималисткой, я сказала бы, что она морально возводила его на некий пьедестал. Она откровенно восхищалась тем, чем, собственно говоря, восхищаться просто смешно.

 «Ты кто по гороскопу, я забыла? Телец! Как здорово. Тельцы самые преданные и любящие мужчины… Так ты жаворонок? Прекрасно! Терпеть не могу мужиков, которые не могут проснуться по утрам… О, я обожаю смотреть, с каким аппетитом ты ешь. Значит, хороший работник…». И так далее, и так далее. Алик, Аличек, Алюша, Алюсик… Тьфу ты, мерзость какая. Она называет его почти, как меня. Этого еще не хватало. Когда после трапезы все разошлись по разным углам гостиной, Маня улучила момент и шепнула мне:

-- Ну, ты все поняла?

-- Что? Что я должна была понять? -- зловещим удавом прошипела я.

-- Мою идею!

-- Прокинуть строителя и выйти замуж за Алика?

-- Да ты что?..

Договорить подруга не успела, потому что к нам подгребла Груша:

-- Давайте я вам помогу, девочки. Я могу тарелки вытирать.

Мы с Маней пристроились у раковины с двумя емкостями из нержавейки и принялись за посуду. Она мыла и передавала мне чистые тарелки. Я тщательно их ополаскивала и ставила на край рабочего стола, около которого стояла Груша с кухонным полотенцем в руках. Уже через минуты три рабочий стол был полностью заставлен чистой мокрой посудой. Я уже с трудом выискивала свободное местечко для очередного блюдца, мисочки или стакана. Груша по-прежнему стояла с сухим полотенцем и рассуждала:

-- Так, я сначала вытру большие тарелки, а потом мелкие… Нет. Лучше сначала ложки, тогда они не будут мешать. Ой, надо же! Всего пять человек обедало, а посуды на целую армию. Дома я тоже сразу мою посуду после еды… А то так некрасиво, когда раковина полная… И мухи… А он ни разу тарелочки не помыл. Мариночка, а когда вы жили вместе, он мыл посуду?

Я ополоснула черпак. Свободного места на рабочей поверхности стола уже не было. Не долго думая, я всунула черпак в Грушины руки.

-- Ой, -- удивилась она. – Черпак! А у меня дома деревянный. Мне папа сделал. Вообще деревянную посуду вытирать не надо. Она должна сама высохнуть, тогда долго не потрескается.

Я незаметно толкнула Маню ногой, мы на мгновенье переглянулись и чуть не прыснули со смеху. Да, тут ситуация такая: или сразу же убить эту Грушу ударом мокрого черпака по голове, или воспринимать ее как ведущую одной юмористической телевизионной передачи…
Нам так и не удавалось поговорить. Может быть, вечером? Вряд ли… Маня говорила, что вечером придет жених. Остается ночь. Ну что же – ночь, так ночь. Мне не привыкать работать допоздна. Неожиданно с улицы раздались настойчивые автомобильные гудки. Мы с Маней выскочили из дома, оставив Грушу, все еще собиравшуюся приступить к протирке вымытой посуды.


За воротами коттеджного поселка стоял небольшой грузовичок. Водитель его высунулся из окна и прокричал:

-- Серафимовна, яблоки нужны? Если нужны, то приезжай и соседям скажи. Всем хватит.

-- Спасибо, Степаныч. И скажу, и приеду. Прямо сейчас приедем. У меня как раз есть время.

-- Давай, а то девать некуда. А жара такая стоит, вот-вот портиться начнут, -- водитель скрылся за окном кабины, и грузовичок помчался дальше.

-- Ура! -- воскликнула Маня. – Есть повод на пару часиков слинять из дома. Пошли переоденемся. Если хочешь поехать со мной, конечно.

-- А то, -- ответила я. – Ты же не хочешь, чтобы я убила вторую твоего первого?


Мы рассмеялись. Я сняла с веревки высохший цикломеновый костюм. Переодеваясь в своей комнате, я слышала, как внизу Маня дает наставления гостям сообщить соседям о яблоках у Степаныча. Переодевшись и захватив с собой две большие корзины, мы сели в «мерседес» и выехали за территорию поселка.

***

-- А соседи знают, где найти этого Степановича с яблоками?

-- Да конечно. У нас тут вообще все всех знают.

-- Это я уже слышала. А вот вчера вечером на шоссе мне встретился, -- я выдержала небольшую паузу по Станиславскому, -- один мальчишка. Странный очень. Сероглазый такой, лохматый. Его знаешь?

-- Ты встретила Севку? Надо же… Неожиданно… И когда ты только успела? Это наш местный Том Сойер. Построил в лесу шалаш, сам себя забавляет, пугает грибников. Да, неожиданно… Это сын одного нашего приятеля. Ты с ним обязательно познакомишься. Позже. Славный пацан, только немного шкодливый.

-- А я думала – дикий. Маугли. Из леса вышел, в лесу исчез...

-- Матери нет, отец сам его воспитывает, один. Что-то получается, что-то нет. Но мальчишка неплохой, ты не думай и не волнуйся…

-- А что мне о нем думать и тем более волноваться? Просто так спросила. Мне с ним под одной крышей не жить.

Маня мельком взглянула на меня и сосредоточилась на дороге. Как же мне перейти к самому главному. Вот не знала за собой такой склонности к политкорректности. Мы немного проехали молча. На кончике моего языка так и вертелось несколько важных вопросов, но я почему-то никак не могла приступить к разговору. В чем должна заключаться моя помощь? Что я должна была понять за обедом? Почему она пригласила к себе в дом абсолютно чужих людей? Подумав, я все-таки спросила:

-- А яблоки нам зачем? Повидло будешь варить?

-- Можно и повидло. Но лучше пирожки с яблоками или шарлотку на вечер. Сейчас же пост Успенский идет, ты в курсе? Мой очень верующим стал с определенного времени, все посты соблюдает. Ну, и я за компанию.

-- А что случилось в это «определенное время»?

-- Ой, Аленька, так сразу и не расскажешь.

-- Слушай, у тебя что ни спроси, все сразу не расскажешь. Что за тайны такие государственные? Я уже начинаю нервничать.

-- Да нет. Ничего такого сверхъестественного. У него случилась неприятность на работе, мы тогда еще не были знакомы. Обвалились балки какие-то, нарушение правил техники безопасности. Мой не был виноват, но все равно дали срок, правда, условный. Так что он у меня судимый...

-- Ну, это не самое страшное. От сумы и тюрьмы зарекаться нельзя. И оступиться каждый может, и от ошибок судебных никто не застрахован. А причем здесь посты?

-- Он сильно озлобился и за срок, и за то, что жена ушла. Он тогда был женат. Она сразу же сбежала, как только дело открыли, даже не дождалась суда. Развелась заочно и уехала с одним товарищем. Ты не думай, я это не от него узнала. Это мне уже в Карамазове люди рассказали, когда я искала строителя хорошего для одного дела. Вот так у него все вместе собралось: и тюрьма, и развод. Вот и озлобился. И вешаться собирался, и травиться. Жить не хотел... А потом с этим священником познакомился, тот его на путь истинный и наставил. У того тоже жизнь не совсем простая была. Вдовец, один ребенка воспитывает. Мужик хороший, а один. Вот такие простые истории. Так что никаких тайн, просто жизнь… Ты меня осуждаешь?

-- За что?

-- Ну что мой и разведенный, и судимый, а теперь посты соблюдает?

-- У меня такое впечатление, что ты меня совсем не знаешь. За что осуждать? Сидел в нашей стране каждый второй. Ленин и то из тюрем не выходил… А что касается разводов, так в этом вопросе ты сама, Манечка, впереди России всей. Разве нет? Главное, чтоб ты его любила… Вот скажи мне, ты его любишь или, как предыдущих, только жалеешь?

Маня помолчала, сосредоточенно глядя на дорогу, а потом проговорила медленно, точно раздумывая:

-- А я и тех любила... Да и сейчас, вроде, люблю. Только разной любовью, если так можно сказать.

-- Это как, интересно?

-- Ну, первого, например, с благодарностью. Он же все-таки отец моих детей. Второго – с гордостью, по-матерински. Третьего – с грустью… Они мне уже вроде родственников. Я за них переживаю, думаю о них…

-- А четвертого?

-- А четвертого просто люблю и все. С радостью. Но он, конечно, самый любимый. Не знаю, как дальше жизнь сложится, но как-то хочется остановиться. Ты мне веришь?

-- Хотелось бы.

Манечка резко притормозила и съехала к обочине. К машине бежали три девчонки лет одиннадцати. Они привычно открыли дверцу и уселись втроем на заднем виденье.

-- Здравствуйте, тетя Маша. Как хорошо, что мы вас встретили.

-- А вы куда собрались, далеко? -- спросила Маня, заводя мотор.

-- На станцию в магазин. За учебниками. И просто так, погулять немножко.

-- Ну, гуляйте, пока есть время. Скоро ведь в школу. А ко мне вот подруга из Москвы приехала.

-- Здравствуйте, -- сказали девочки хором.

-- Привет, -- ответила я и повернулась к ним. – А вы не боитесь одни по шоссе ходить? Мало ли что? Люди ведь разные бывают.

Девчонки непонимающе переглянулись и пожали плечами.

-- А Севку папа в Карамазов повез, у него зуб разболелся, -- сказала самая бойкая.

-- А, Том Сойер… Знаю такого. А что, кроме него бояться некого?

-- А мы и его не боимся, -- ответила вторая девчонка. – Просто он бросается шишками и обзывается.

-- И вы не можете его втроем поймать и отлупить хорошенько?

-- А как мы его поймаем? Он же сразу на дерево высокое залезает и все. Не достать, -- вступила в разговор третья.

-- Драться вообще-то не хорошо. У нас в районе никто не дерется, -- укоризненно сказала первая. – У нас же не Москва.

-- Получила? -- рассмеялась Маня. – У нас же не захолустье, не Москва какая-то. У нас Осиновка! Центр!

-- Тетя Маша, а вы куда едете?

-- К Степанычу.

-- А, за яблоками... Мы уже набрали. Мама компотов наставила.


-- А моя сушит.
-- А когда уже вы сделаете печенье в коробочках?

-- Скоро, девочки, скоро. К Новому году точно будет. Дед Мороз вам под елочку положит.

Девчонки заулыбались. Мы проехали перекресток с избушкой на курьих ножках.

-- Подбросим девчонок на станцию, хорошо? Все равно торопиться особо некуда. До ужина еще далеко. А шарлотку я за пять минут сделаю, -- предложила Маня.

Я не возражала, мне тоже абсолютно некуда было торопиться. Правда, я рассчитывала немного поговорить с подругой по дороге. Но разговор от нас не уйдет. Часом раньше, часом позже…
На станции мы высадили девчонок, развернулись и тут же посадили в машину бабку с объемным шевелящимся мешком. В салоне запахло чем-то непонятным.


-- Что везешь, Полина Алексеевна? Поросенка что ли опять купила? К рождеству?

-- Нет, годок покормлю. К рождеству у меня боров есть. А это девочка.

Содержимому мешка, похоже, не понравилось ехать в белом «мерседесе», он  заворочался на заднем сиденье и громко завизжал.

-- Ого, голосистая какая девочка попалась и резвая, -- восхитилась Маня. – Ты с ней сама до хутора не дойдешь. Придется тебя до самого дома подвести.

-- А как же иначе? Ты что, меня хотела на дороге высадить? Гляди, до самого дома. Раньше и сама не выйду.

Вот наглая, подумала я. Ее везут в шикарной машине, бесплатно, а она еще и выдрючивается. Другая бы всю дорогу дифирамбы водителю пела, благодарила, денежки в карман совала, а эта еще угрожает: «вези до дома, а то не выйду!»… Да, это действительно не Москва. А может, так и надо? Я краем глаза посмотрела на Маню. Для нее эта ситуация, скорее всего, была обычной. Она охотно беседовала с Полиной Алексеевной, обсуждала местные новости. Запах в салоне становился все более и более удушающим. Пахло, конечно же, не французским парфюмом. Я открыла окно и с удовольствием вдохнула свежий, почти горячий воздух.


Все-таки хорошо, что я приехала. Развлечение на уровне экстрима, но все же развлечение. Такая огромная разница между тем, что я оставила дома, и тем, что я видела в Осиновке! За сутки пребывания здесь я абсолютно отвлеклась от привычных проблем, московской суеты и выпивших мужиков у ресторанов. Честно говоря, все это изрядно мне надоело. Но у каждого из нас своя работа. У меня такая…


Мы снова подъехали к перекрестку с курьими ножками и повернули направо. Видимо, вся моя жизнь в ближайшее время будет сосредоточена вокруг этого места. Куда бы мы не ехали, все дороги всегда вели к заброшенной будке. Проехав немного, мы оказались около одиноко стоявшего дома, окруженного деревянной изгородью. Оказывается, прошлой ночью я находилась совсем недалеко от нормального человеческого жилья. Бабка с вонючим мешком засуетилась.

-- Может, зайдешь, Серафимовна, чайку попьем?

-- Нет, нет, Полина Алексеевна, спасибо. У меня дома свой чай есть. А вот к рождеству жди, обязательно загляну. И не одна.

-- Ну, как знаешь. Спасибо, что подвезла. Пойду девочку пристраивать, с боровом знакомить.

Бабка вылезла из машины, подхватила мешок и зашаркала к дому. Маня развернулась и поехала обратно, к перекрестку.

-- Тут уже недалеко, -- бросила она. – Переедем через шоссе, и километра три останется, не больше.


Мы подъехали к перекрестку и остановились, пропуская небритого человека средних лет, ведущего через дорогу нагруженный велосипед. Велосипед явно перегружен, потому что мужик с трудом толкал его обеими руками. На багажнике была закреплена большая плетеная корзина, наполненная красно-желтыми яблоками. Через раму велосипеда переброшен огромный мешок, судя по очертаниям, также наполненный яблоками. Кроме того, за плечами человека висел объемный рюкзак, так плотно набитый фруктами, что даже не завязанный сверху, а просто прикрытый холщевым клапаном.

 Примерно на середине дороги, велосипед тряхнуло на небольшой выбоине, вследствие чего два яблока из корзины на багажнике выпали и покатились по шоссе. Мужик остановил велосипед и принялся ногой подталкивать одно из выпавших яблок поближе к себе. Когда это удалось, он осторожно присел, поднял яблоко и положил обратно в корзину. После этого, он подкатил велосипед поближе ко второму яблоку и снова стал ногой подталкивать его к себе.


-- Это же надо, какой жадный, -- не выдержала я. – Сто килограммов яблок везет, а за одним не поленился наклониться. Да я бы только обрадовалась, что велосипед стал полегче.

-- Не жадный, а рачительный. Хозяйственный. Он тоже наша местная достопримечательность. Можно было бы ему помочь, но он не слишком чужую помощь принимает. Не будем помогать. Он эти яблоки у Степаныча даром взял, а завтра в Карамазов повезет на рынок продавать.

-- А что Степаныч яблоки бесплатно раздает?

-- Да, конечно. Тут даже разговоров нет. Просто разные люди бывают.

Второе яблоко никак не хотело подкатываться к велосипеду. Пытаясь достать его, мужик немного присел и наклонился влево. Ему удалось подхватить непослушного беглеца, но теперь уже из рюкзака за его спиной просыпалось несколько яблок. Пять или шесть. Причем все они, как назло, покатились в разные стороны. Мы с Маней прыснули. Интересно, что он будет делать сейчас?

-- Спорим, он сейчас на них плюнет и уедет, -- сказала я.

-- Ни за что! Он на этом перекрестке заночует, автомобильную пробку устроит, но ни одного яблочка не упустит. Уникальный человек. Самое удивительное, что у него самого неплохой сад…

-- Предприниматель...

-- А то!

Мужик продолжал кувырканья. Три яблока ему удалось поднять сравнительно легко, он уложил их в корзину и продолжил тихую охоту. Дальше все происходило как в фильме с участием Чарли Чаплина. Ну, если бы Чаплин оказался в такой ситуации, то все, вероятно, выглядело бы именно так. Мужик подгонял к себе яблоки ногой, приседал, наклонялся, тянулся к ним, извиваясь, а когда, наконец, доставал до круглого плода и выпрямлялся, из его корзины или рюкзака высыпались другие яблоки. Смотреть на это можно было бесконечно. Действительно: ну до чего хозяйственный мужичок! У него в хозяйстве, похоже, никогда ничего не пропадет.
Мы наблюдали за ним уже минут десять. Наконец я не выдержала.


-- Ты как хочешь, но нужно что-то делать. Или езжай, или давай соберем ему эти яблоки. Смотри, их на шоссе уже больше, чем в рюкзаке.

-- Вот ты говоришь, что я мать Тереза, но ему я помогать не хочу. Хотя это, наверно, не очень хорошо. Знаешь, когда я начинаю выпекать что-нибудь новенькое, обязательно устраиваю в первый день небольшую презентацию. Делаю объявление, приглашаю местных или отдыхающих из санатория. Делаю пробники – такие маленькие булочки, на один укус. Все люди скромные, даже дети. Возьмут одну-две и все. Спасибо. А этот, не поверишь, со своим рюкзаком приходит. Все смеются, но я же тоже не миллионерша. Мне хочется, всех угостить, чтобы люди знали, что покупают. А он быстренько все со столов сгребет и домой до следующей презентации. И даже спасибо не скажет.

-- Ах ты, гад такой! Мою любимую подругу разоряешь, -- я сделала зверское лицо и погрозила мужику кулаком. – Все, уезжаем. Согласна с тобой на все сто процентов, хотя на тебя это, действительно, не похоже. Скорее, ты должна была посадить его в свой «мерс» и довезти до дома. Разве нет?

-- Вот чего у меня нет, так это силы воли и последовательности. Не хочу помогать, но видно, придется... Пойдем, Аленька, соберем ему эти несчастные яблоки. Пусть у человека пузо лопнет. А нам приятно будет, что мы выше этого. Ведь правда?


Мы вышли из машины, собрали рассыпанные яблоки с асфальта, засунули их мужику в рюкзак и даже помогли перевести велосипед через дорогу. Спасибо он не сказал, но мы этого и не ждали. Всю дорогу до деревни, где жил Степаныч, мы веселились, вспоминая, как рачительный хозяин не мог расстаться ни с одним из дармовых яблок. Жаль, что у нас собой не было кинокамеры.

Дом Степаныча стоял в самом начале длинной деревенской улицы и весь был окружен старыми корявыми яблонями. Я предполагала, что яблоки будут лежать на траве или уже собраны в какие-нибудь ящики. Но, оказалось, они просто висели на деревьях. На шум машины из дома вышла невысокая худощавая женщина в белоснежной косынке на голове и приветливо заулыбалась.


-- Вот молодец, что приехала. – сказала она Мане, поздоровавшись. – Такой урожай в этом году, не знаем, что делать.

-- Так у вас каждый год урожай, -- ответила Маня, смеясь.

-- Так то другие сорта, а этот редкий. Раз в три года бывает. Идемте, я покажу, где самые вкусные.

Захватив корзины, мы прошли в глубь сада, где уже копошилось несколько человек, собирая ароматные плоды.

-- Вот эти с кислинкой, -- говорила женщина, показывая на деревья, усыпанные ярко зелеными фруктами. – Лежат до весны, а в пирогах лучше не бывает… Вот эти темно красные тоже лежкие, но есть их сразу нельзя, хоть сочные, но твердые пока. Только к зиме дойдут… Эти слишком мягкие, только старушкам кушать, зубов для них не надо… А вот эти сейчас есть можно, самое для них время. Берите, сколько хотите. Только спасибо скажу. Собирайте. Деревья низкие, срывать легко. Можно, конечно, и потрясти, но тогда яблоки некрасивые будут и долго не полежат. Я так на них уже смотреть не могу, оскомину набила.


Проведя ознакомительную экскурсию по саду, женщина скрылась в доме, а мы принялись за уборку. С невысоких деревьев собирать фрукты было действительно удобно. А аромат стоял просто божественный. Иногда тяжелые плоды, не выдерживая своего веса, отрывались от веток и, падая вниз, ударяли по голове. Это вызывало у нас с Маней настоящие приступы смеха и шуток. В такие моменты каждая из нас чувствовала себя Ньютоном, сидящим под деревом в ожидании очередного открытия. Набив немало шишек и исцарапав руки, мы набрали по полной корзине. Продавать яблоки мы не собирались, как тот мужик с велосипедом, поэтому поблагодарили хозяйку, погрузили корзины в багажник и поехали домой.

 По дороге мы с удовольствием хрустели сочными фруктами и восхищались щедростью Степаныча и его супруги. Все-таки таких людей, как они, в Осиновке гораздо больше, сказала Маня. И я ей почему-то безоговорочно поверила. Яблоки были восхитительны! А какой будет Манина шарлотка, я знала не понаслышке. Лучше не бывает!



Мысленно я молилась, чтобы по дороге снова не встретились какие-нибудь школьницы, бабки с поросятами и мужики с велосипедами. Должна я или не должна, в конце концов, узнать свои потенциальные обязанности и определить размеры предстоящей помощи подруге? Сама Манечка, словно не подозревая о моих волнениях, не заводила разговор об этом, с удовольствием описывая окружающую природу, обилие грибов в местных лесах и замечательных людей, с которыми мне предстоит познакомиться немного позже. Прослушав в тысячу первый раз восхищенное повествование, я не выдержала:

-- Подружка, может, ты все-таки посвятишь меня в свои наполеоновские планы? Что-то ты хитришь, дорогая… Что задумала, признавайся?

-- Ну какая же ты нетерпеливая, -- Манечка укоризненно покачала головой. – Вот все тебе сейчас и сразу…

-- Ничего себе сразу!.. Я здесь уже почти сутки, а так и не знаю, в чем должна заключаться моя помощь. Если бы ты сама об этом не сказала, я бы и не заикалась. Но раз ты сказала А, то говори и Б. Ну, могу я хотя бы узнать, что именно должна была понять за обедом? Если ты не влюблена в Алика, то что еще я могла подумать?

Маня съехала на обочину и остановила машину. «Наконец-то, -- подумала я. – Лед, кажется, тронулся. Давно бы так».

-- Знаешь, -- проговорила Манечка, расстегнув ремень безопасности и повернувшись ко мне всем большим телом, -- Ты можешь подумать, что я немного тронулась, но прежде чем сказать «нет», хорошенько подумай. Когда все они приехали, конечно, я была немного смущена. Все такие разные, у каждого проблемы. Как их объединить? Можно, конечно, было не обращать никакого внимания, но они так несчастны…

-- Кто несчастен? Бабка, по-моему, вся светится от счастья и гордости, -- не удержалась я от замечания.

-- Да, с Галиной Ивановной в этом плане все в порядке. А вот Света и Алик…

-- Не знаю, как насчет Алика, но Свете твоей просто необходима хорошая встряска. Ее так и хочется схватить за грудки и немного потрясти над пропастью. Разбудить.

-- Так ты тоже заметила?

-- Что?!

-- Что ей необходимо какое-нибудь сильное изменение в жизни?

-- Я сказала, что ей необходима встряска. Но если хочешь, можешь называть ее изменением в жизни.

-- Так вот, знаешь, что я решила? Я решила их по-же-нить! -- сказала Маня, отчетливо и торжественно произнося последнее слово по слогам.

-- Поженить? Кого поженить? Всю святую троицу?…

-- Да нет, конечно, не всех. А только Свету и Алика. И в этом мне и нужна твоя помощь. В содействии!


***

Глава 8


…В последний раз я так истерически смеялась года три назад, когда покупала в гуме подарок для ребенка приятельницы. Эту смешную игрушку я заметила  на полке за прилавком, в большом торговом зале ее я не видела. Силиконовый красный медведь смотрел страдальческим взглядом, словно уговаривая приобрести именно его. «Покажите того красного медведя», -- попросила я продавщицу, указав рукой на полку за ее спиной. «У нас нет красных медведей», -- ответила та нагло, даже не повернув головы. Медведь стоит на полке прямо за вами», -- спокойно возразила я. «Вы что, женщина, слепая? -- по-прежнему не оборачиваясь, процедила продавщица, задумчиво глядя сквозь меня в бесконечность. – Какой же это медведь? Это собака».

 Мы препирались довольно долго, но когда я достала ручку и стала переписывать в блокнот фамилию с ее нагрудного пэйджика, она сдалась, сняла с полки собако-медведя и бросила его на прилавок. Читайте, мол, сами. Кто виноват, что ей так не хотелось работать? Мне этот конкретный зверь тоже не так уж и нравился, но очень уж хотелось победить в этой интеллектуальной схватке. Однако, прочитав наименование игрушки на ценнике, я поняла, что счет в нашем противостоянии с продавщицей ничейный: ноль-ноль.

 Судя по этикетке, красное силиконовое животное оказалось не медведем, не собакой, а обезьяной! Вот тогда я и рассмеялась так, как не смеялась раньше никогда. По крайней мере, последние лет сто-двести. У меня началась просто истерика. Обезьяна-урод и растерянный взгляд продавщицы-всезнайки повергли меня в прекрасное детское настроение. Вокруг прилавка, помню, собралась целая толпа волнующихся зрителей, готовых приобрести игрушку, вызывающую такой потрясающий смех. Да, посмеялась я тогда на славу…

***

…Примерно так я рассмеялась и сейчас, в ответ на слова Мани! Поженить Свету и Алика в моих глазах было равнозначно соединению в одном стакане прокисшей простокваши и кусочка карбида. Нет, это не очень удачное сравнение. Человек с нормальным желудком сможет переварить даже эту атомную смесь. Но Света и Алик?.. Бред!

 Даже одна мысль об этом вызывала новые приступы смеха. Груша и курортник! О! Наконец-то слово найдено! Как никакое другое подходит оно к Алику в его замечательной полосатой пижаме. Какой кошмар! Два аморфных, абсолютно бесполых существа, не замечающих друг друга, занятых своими проблемами и коварными целями посещения коттеджного поселка… Их поженить! Как это возможно? Ну, Маня-сводница...

Я могла ожидать от нее всего, чего угодно: бросить маленькую бледненькую поганочку в супчик для «представителей» и устроить им непреходящую диарею, организовать  ложный вызов из дома, чтобы ускорить их отъезд, или провести открытый товарищеский суд, дабы вывести на чистую воду и сорвать  неблагонамеренные коварные планы, но такое…
Я громко смеялась, судорожно всхлипывая и икая, корчилась в конвульсиях на сиденье, охала и ахала, вытирала выступившие от смеха слезы и била руками по коленям. И не могла остановиться. Поженить Свету и Алика! Как только пришла эта смешная и нелепая мысль в голову совершенно лишенной чувства юмора Манечки? Поженить двух, еще вчера незнакомых людей? Зачем, как, кому это нужно?


Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла немного успокоиться и приостановить всхлипывания. Но когда мне это удалось, я обратила внимание на то, что в машине было необыкновенно тихо. Я повернулась к Манечке и увидела ее страдальческое лицо. Не улыбка, не понимание, не ирония, а именно страдание было на ее широком добром лице. Казалось, еще немного, и она заплачет. Причем, заплачет совершенно искренне. Мне стало стыдно.

-- Мань, ты что? Это серьезно? Я не ослышалась? Ты действительно хочешь поженить Грушу и Курортника?

Маня не уточнила, кого именно имею я в виду под этими словами. Она уже давно знала о моей привычке давать окружающим невинные прозвища.

-- А что тебя так рассмешило? Да, они еще вчера не знали друг друга, но они же так одиноки и несчастны… Им плохо, понимаешь? Свету бросил мой первый, а Алик совсем один и так далеко... Они несчастны…

-- Маня, -- сказала я, уже совершенно успокоившись. – Маня! Я живу в доме, где больше пятисот квартир. В каждой из них живет как минимум три человека. И больше половины всех жильцов одиноки и несчастны. Может, стоит тебе поехать в Москву и переженить их всех? Устроить такую большую общественную свадьбу. Как лотерею. В одном барабане имена одиноких невест, а в другом – отчаявшихся найти свою половинку женихов. Ты вытаскиваешь карточку из одного барабана, потом из другого, вызываешь счастливчиков к себе, знакомишь их и объявляешь мужем и женой. Ты не обижайся, но это же безумие, Манечка. Так же нельзя жить, мать Тереза!

Маня не отвечала, а я почему-то почувствовала легкую тревогу в душе. Может, я действительно погорячилась, и ничего сверхъестественного в предложении подруги не было? Может, я и правда чего-то не усмотрела, не поняла, не почувствовала? Может, между этой парочкой уже установились невидимые постороннему взгляду отношения? Ничего себе положеньице… Мне совершенно не хотелось причинять Манечке боль и неприятности, осуждать  или смеяться над ее идеями. Она так надеялась на мою помощь, а я так неадекватно отреагировала. Но уж больно неожиданным оказалось ее предложение…

-- Я думала, ты меня поймешь, -- тихо проговорила Маня, и мне снова показалось, что она вот-вот заплачет. – И поможешь…

Господи, ну что делать? Что делать, что делать, и кто виноват? Неужели мое неуместное поведение и несдержанность приведут к тому, что я потеряю давнюю подругу? Вай-вай, как же мне было нехорошо! И чего это меня смех разобрал так не вовремя? Да пусть, если хочет, она поженит даже бывшую свекровь с Барсиком. Это ее дом, ее гости и ее право. И если ей нужна моя помощь, значит, она получит ее.

-- Так, Манечка, -- сказала я, став абсолютно серьезной. – Извини за смех, но ты же знаешь, я всегда была такой смешливой. Ничего не могу с собой поделать. Но ближе к делу. Считай, что я в доле. Чем могу помочь? Сделаю все, что нужно…

-- Ты, правда, поможешь мне?

-- Да без вопросов. Говори, что нужно, и я сегодня же приступлю к созданию бизнес-плана.

Маня улыбнулась. Уф… У меня отлегло от сердца. Да поженим мы эту парочку, если она этого хочет. Только вот как?

-- А как… мы их поженим? -- уточнила все-таки я.

-- Если бы я знала, -- Маня развела руками. – Думала, ты подскажешь. Ты же с разными мужчинами встречаешься, их лучше знаешь. Надо с чего-то начать. Я вот это чувствую, но не знаю, с чего конкретно.

В моей голове завертелись ядерным волчком гениальные мысли. Щелк, щелк, щелк… Одна мысль конструктивнее другой, но все, к сожалению, примитивные до ужаса. Боже, до чего же быстро я потеряла форму в Осиновке!

-- Для начала нужно сделать так, чтобы они обратили друг на друга внимание, -- стала вслух размышлять я. -- Пока, кажется, они в этом отношении слепо-глухо-немы… Теперь я понимаю, почему ты так усердно расхваливала Алика за обедом… А я то еще думаю: что ты, с ума что ли сходишь? Разошлась… Это ты молодец. На правильном пути. Это нужно продолжить. Причем ее похвалить тоже не помешает. Вот только за что? Безрукая же катастрофически… Надо им вдвоем поручить какое-нибудь общее дело… Такое, чтоб они друг без друга какое-то время не могли обходиться. Чем-то заинтересовать…


Манечка обрадовано приложила руки к груди:

-- Так ты меня поддерживаешь, я правильно понимаю?

К своему собственному удивлению я неожиданно почувствовала, что незаметно увлеклась Маниной идеей и уже искренне принялась обдумывать пути ее претворения в жизнь. А почему бы и нет? Чем-то же надо заниматься в этой Осиновке? Каждый день за яблоками мы ездить не будем, а чтобы просто пить, есть и купаться в лягушатнике много ума не нужно. Тут мозги вообще могут жиром зарасти.

-- Да, конечно, поддерживаю. Но только что, что им можно поручить? Если бы ты сказала об этом немного раньше, мы бы отправили их за яблоками к Степановичу. Машину Алик водит, как я поняла. Дорогу бы объяснили, и вперед.

-- Да, это мое упущение. Но сегодня такой день сумбурный, да и вчера был не легче… У меня голова кругом идет, -- призналась подруга.

Я опять не решилась спросить у Мани, почему она скрывает вчерашнее волнение по поводу моего исчезновения с железнодорожной станции. У меня, между прочим, тоже час от часу был не легче. Такого насыщенного и необыкновенного дня в моей жизни уже давненько не было.

-- Ты знаешь, я тоже подумала, что общее дело их может сблизить… Есть у меня кое-какие планы по этому поводу…

-- Грибы?

-- Да и грибы тоже, -- почему-то обрадовалась Маня, и мне показалось, что она не до конца откровенна, что-то скрывает. Давай, давай, подруга-подпольщица, скрывай! Еще не было на земле ни одной тайны, которую бы я не узнала при желании. Всему свое время…

-- Кстати, куда мои гости грибы поставили, не знаешь? -- спросила Маня.

-- Понятия не имею. Бабка сказала, что их Света куда-то понесла. Куда,  не уточняла. Я ведь тогда еще эту Свету-котлету в глаза не видела.

-- Все ясно. Забыла, наверное, где-нибудь на полпути… Они уже зачервивели, возможно. Жара такая стоит. Ну, да ладно. Главное, что мы с тобой сейчас будем работать в команде. Готова?

-- Всегда готова, -- ответила я, как отвечала когда-то на пионерской линейке в пятом классе.

-- Тогда давай поедем сейчас домой, я займусь ужином, а ты отдохни, присмотрись поближе к моим гостям и придумай им какое-нибудь дело.

-- Обязательно. Только, если не возражаешь, ужином  займемся вместе. Я не для того столько километров проехала, чтобы сидеть в одиночестве. А так мы и поработаем, и поболтаем. Все веселее. И подумаем… Ведь одна голова хорошо, а две лучше. Правда?


Маня завела мотор, и мы поехали в коттеджный поселок, домой. Всю дорогу мы молчали, напряженно обдумывая предстоящие планы. Не могу сказать, о чем конкретно думала Маня, но мне почему-то казалось, что я знаю далеко не все о ее намерениях. Мы находилась уже у самых ворот, когда у Мани зазвонил мобильный телефон. Она остановила машину, взяла трубку и долго с кем-то разговаривала. Впрочем, разговором с ее стороны это назвать было сложно. Она больше слушала и только время от времени говорила слово «да». «Да… да… да…». Возможно, принимала устный отчет заместителя. «Да… да…». Сколько же можно «дакать»? Наконец она проговорила: «Ничего страшного, дорогой. Все еще в наших руках. Все будет хорошо».


Ага, значит, это был звонок от ее благоверного. Как-то неудобно, что я до сих пор не знаю его имени. А впрочем, зачем оно мне нужно? И так голова трещала от обилия информации. Я уже запуталась в именах ее мужей и гостей. Даже забавно, что я не знаю, как его зовут. А то на ум непременно пришло бы какое-нибудь нелепое четверостишье, и будущий Манечкин супруг обязательно получил бы смешное прозвище. Всему свое время. Буду преодолевать проблемы по мере их поступления. Так, кажется, говорят мудрые люди…
Маня отключила мобильник и щелкнула пультом для открывания ворот.


-- Это мой звонил, -- сказала она. – У его приятеля проблемы. Ребенок приболел, надо отвезти в районную больницу. Он заночует в Карамазове. Так что, к сожалению, сегодня ваше знакомство не состоится.

Все понятно. Четвертый правопреемник Манечкиной руки и сердца тоже спешит на помощь друзьям. Логично.

-- Не расстраивайся, -- успокоила я. – Может, это и к лучшему. Сегодня я что-то не в форме. Устала. Столько всего нового… Зато вся ночь в нашем распоряжении. Поболтаем, винца попьем, подумаем…

-- Да, конечно, но мне бы очень хотелось, чтобы ты с ними познакомилась уже сегодня. Время-то идет…


Она так и сказала «с ними». Интересно, что она имела в виду? Их что, несколько? А может, просто оговорилась?.. И почему идет время? Мы куда-то спешим? Лично я никуда. Я еще не решила, сколько времени проведу в Осиновке, но недельку-то я точно выдержу. Должна выдержать, по крайней мере. Нужно же сдержать обещание и помочь Мане с ее бредовой идеей насчет Груши и Курортника. Ох, Маня, Маня… Когда же закончатся твои бесконечные тайны?


А вдруг он сам не хочет со мной знакомиться и сознательно тянет резину? После того, что Маня ему обо мне рассказала, такое вполне возможно. Это же надо ляпнуть, что я по ночам пьяных мужиков подкарауливаю… Доля истины в этом, конечно, была, но нельзя же так сразу, без подготовки. Мало ли что человек может подумать? Я, безусловно, человек древней профессии, но не древнейшей же… Хотя с другой стороны «представители» успели ввести мне в уши, что и Маня, и ее благоверный всю ночь безумно волновались. Как-то не стыкуется все это.

И с чего бы ему не хотеть со мной познакомиться? Я же не собираюсь здесь навеки поселиться? Нет, нет! Тут явно что-то происходит. Но что? Почему не щелкают мои мозги в решении этого запутанного вопроса? Да, профессию я явно теряю…

Мы подъехали к дому и остановились, встречаемые вездесущим Барсиком. Никаких гаражей в поселке я не наблюдала. Машины (которые, кстати, уже появились на улочке) стояли прямо на лужайках перед домами. Близился вечер, конец рабочего дня, поэтому жизнь в коттеджном поселке оживала на глазах. Маня несколько раз ритмично нажала на клаксон, словно оповещая о приезде.

На гудок из дома напротив выглянула Галина Ивановна, со стороны бассейна, натягивая полосатую пижамную куртку, уже спешил Курортник, а из дома торопливо, словно боясь опоздать, выскочила Груша. Глаза ее по-прежнему были воспаленно красными, словно она только и делала, что рыдала, пока нас не было. А может,  просто спала, воспользовавшись нашим отсутствием. А потом будет убеждать, что потеряла покой и сон… В любом случае Светлана и Алик провели последние два часа порознь. Увы, увы, увы…


Подруга была явно расстроена. Она с видимым усилием поприветствовала «представителей» и объявила, что минут через сорок будет готов ужин. Поскольку дополнительных гостей, к сожалению или к счастью, не предполагалось, она категорически запретила помогать ей на кухне. Не очень сильно сопротивляясь, я решила искупаться в бассейне. Купальника у меня с собой не было, но имелся очень симпатичный комплект черного белья – лифчик и трусики, которые вполне могли сойти за купальный костюм, особенно издали.

Я сходила в свою комнату, переоделась и спустилась к бассейну. Алик уже был там. Он сидел, развалившись на складном стуле, и читал газету. Курортник вряд ли мог отличить настоящий купальник от нижнего белья, поэтому я смело сняла спортивный костюм и бросилась в воду. Вода в бассейне, нагретая за день горячим августовским солнцем, была гораздо теплее утренней. Я с удовольствием поплескалась, несколько раз пересекла бассейн вдоль и поперек и подплыла к бортику, около которого на выложенной плиткой дорожке сидел Алик. Беседовать с ним – пустая трата времени, но надо же как-то выпутываться из Маниной просьбы.

-- Как отдыхается? -- спросила я, лежа на поверхности воды и легонько шевеля ногами в теплой воде.

-- Отлично, Александра Игоревна, -- с энтузиазмом ответит Алик и отложил газету. – Отлично! Никогда бы не уезжал отсюда. Вот ведь и не курорт, и до моря далеко, а так дышится легко, и так спокойно… Настоящий отдых. И в Турцию ездить не надо.

-- Вы бывали в Турции? -- у меня появилась надежда на тему разговора.

-- Ни разу не был. Но многие знакомые ездили. Рассказывали  про сервис, шведский стол... Конечно, интересно было бы поприсутствовать лично. Я хоть и бухгалтер, но не могу себе даже представить, как это бывает, когда «все включено». Ешь, пьешь до бесконечности и ни за что не платишь…

-- Это почти как в Осиновке, -- иронично заметила я и тут же мысленно укорила саму себя за тон. Так дела не сделаешь. – А что мешает вам самому все узнать? -- решила я продолжить разговор. – Взяли бы подругу, купили бы путевки и вперед.

-- Да как-то не получается, -- неуверенно промямлил Алик.

-- Не получается с подругой или с деньгами? -- возможно, я была излишне прямолинейна, но не разбив яйца, не поджарить яичницу.

Курортник заерзал на  стуле. «Все понятно, -- подумала я. – Там платить нужно и за себя, и за подругу, а здесь можно жрать от пуза и вообще не думать о деньгах. Точно приехал денег просить. Неудачник. Какая там женитьба? Блеф…».

-- Да нет, деньги как бы есть…

Вот уж это московское: «как бы». Оказывается, оно уже достигло Уральских гор! Как бы есть и как бы нет – это практически одно и тоже. В данном случае, конечно, это скорее «как бы нет».

-- А с подругой как? Или вы женаты?

-- Все не собрался. Собирался, собирался, но так и не встретил такую, как Марианна. Если бы ее встретил раньше Ивана, не выпустил бы.

Еще бы, дружок… А кто бы ее выпустил с пирогами, борщами и умением из ничего делать денежки? Я все-таки была сто раз права, думая, что он все еще лелеет надежду соединить жизнь с осиновской бизнес-леди. А эта наивная еще мечтает устроить его судьбу! Несчастен… Да он просто купается в  счастье ничего не делать и плыть по течению. Прихлебатель!

-- Марьяна, конечно, женщина интересная, но не единственная, -- покривила я душой. -- А вам вообще какие дамы больше нравятся: такие, чтоб всю жизнь у них под каблуком или такие, которые сами  под ногами?

-- Ну, я не знаю, -- Курортник задумался. – Я вообще под каблуком не очень люблю. Послушные, конечно, лучше. Но я же говорю, мне нравятся такие, как Марианна.

Опять двадцать пять. Ах, Марианна, моя Марианна, я никогда, никогда не забуду тебя… Песенка-чудесенка про нашего милого Алика.

-- Она, увы, занята, дружок. И, думаю, надолго. Возможно, даже навсегда. А вот вам надо о себе подумать, о будущем, о потомстве. Вы что, детей совсем не любите?

-- Почему не люблю? Люблю.

-- Так найдите себе хорошую честную женщину и женитесь. Мужчина вы еще молодой, интересный. За вас любая пойдет, -- я была прямолинейна как никогда.

-- Не скажите, -- польщенный Алик откинулся на спинку деревянного стула. – Я на любителя.

-- Так какие проблемы? Ищите любителя. Хотите, я помогу?

-- А что это вы, Александра Игоревна,  так беспокоитесь? Вы ведь тоже, насколько я знаю не в браке. А вам это больше нужно, чем мне.

-- Это почему же больше?

-- Потому что вы женщина, а ваш век короткий. Мы-то, мужчины, до самой смерти в женихах можем ходить, а на вас через год-два никто и не посмотрит.

-- Ну, вы и нахал, -- возмутилась я. – Если вы думаете, что раз вас Марьяна за столом расхваливает, то можно хамить?

-- Я не хамлю, -- всполошился Курортник и даже вскочил на ноги. – Извините, если что не так сказал. Просто у нас такой разговор пошел интимный…

-- Еще чего не хватало, -- я вылезла из бассейна и принялась растираться большим полотенцем. – Вы последний человек, с которым я бы решилась завести интимный разговор.

-- Так вы же первая решили мне подругу поискать?

-- Да иди ты…


Я схватила костюм и пошла в дом. Поднимаясь  на третий этаж, немного пришла в себя. Дура! Кажется, я только что пустила под откос поезд с мечтами Манечки. Все испортила! Теперь, как бы я не старалась, он не пойдет на контакт. Единственный плюс от нашего общения это то, что я удостоверилась в его злонамерениях. И все равно мне было ужасно тоскливо и стыдно. Не перед этим пижамным Курортником, а перед подругой. Она так верила в меня, так надеялась на  помощь. А в результате… А в результате – бе-бе-бе! Бе-бе-бе, бе-бе-бе. Кто поможет мне в судьбе…

***


В комнате я сняла мокрое белье, влезла в Манин халат, вышла на балкон и уселась на пол. Вот уж чего от себя не ожидала, но мне снова захотелось покурить. Рядом валялся блок сигарет, а вот зажигалки не было и в помине. И «мерса» рядом не было с прикуривателем. Но, помнится, у Мани в халате утром были спички. Я порылась в глубоких карманах и обнаружила коробок всего с тремя спичками. Я вытащила первую и чиркнула ею по коробку.

Спичка только чуть вспыхнула и сразу же погасла. «Раз», -- сказала я сама себе. Вторая спичка сломалась, даже не загоревшись. Просто сломалась и все. «Два», -- прошептала я. Если не везет, то это надолго. В коробке осталась последняя, третья спичка. Перед тем как зажечь ее, я загадала желание. Если она загорится, то все у нас с Маней будет хорошо. Все получится. Но если нет, то и суда нет. И трепыхаться не стоит. Я сосредоточилась, аккуратно взяла спичку и тихонечко, даже нежно провела ею по коробочке. Я уже была готова сказать «три», когда спичка чуть-чуть затрещала и загорелась ровным красивым и сильным огоньком.

Уф, выдохнула я с облегчением воздух и... задула огонь. Все! Покурила! Интересно, как считать эту попытку? С одной стороны спичка все-таки загорелась. А с другой -- потухла, но не сама. Я ей в этом немного помогла. Гадания не получилось. То ли выйдет, то ли нет, а продолжать начатое дело нужно. Придется извиниться перед этим полосатым Курортником. Пусть что угодно говорит, от меня не убудет. Главное убедить его, что он плейбой и безумно нравится женщинам. Особенно Груше. То есть Светлане. Ой, хоть бы при нем не оговориться! А то скажу «Груша», и это будет уже окончательный диагноз с летальным исходом. Я принялась надеваться к ужину.


Глава 9

Итак, жениха не будет, значит, можно дать возможность лицу чуточку отдохнуть от косметики. Я завязала на затылке хвостик (как у Шапокляк), влезла в черные брючки с белой блузкой и спустилась вниз. Маня накрывала на стол и о чем-то шепталась с Грушей. При виде меня Груша почему-то отскочила в сторону. Да так быстро, даже удивительно! Не такая уж она и сомнамбула. Немного постояв в центре гостиной, она вызвалась поискать Галину Ивановну и вышла из дома.


-- О чем вы тут секретничали?

-- Да все о том же, -- оглянувшись на дверь, прошептала Маня. – Я пыталась убедить ее, что она очень симпатичная и нравится мужчинам. Пыталась подвести к Алику, но не получилось. А ты как? Говорила с ним?

-- Говорила, но, честно говоря, пока пустой номер. Мне показалось, что не я его уговаривала, а он меня.

-- Как это?

-- Ну, он перевел разговор на мою личность. Что, дескать, у меня самой большие проблемы, и неплохо бы мне позаботиться о своей судьбе. Часики, мол, тикают. Как тебе такой поворот событий?

-- Да… Неожиданно. Чего это он так быстро…

-- Что быстро?

-- Да нет, это я так, -- засуетилась Маня вокруг стола. – Но в чем-то он определенно прав: и часики тикают, и о своей судьбе неплохо бы похлопотать… А сама ты что на этот счет думаешь?

-- Не поняла. Причем здесь я? Я же тебе еще при встрече сказала, что у меня все хорошо, все отлично и прилично.

-- А потом, в бассейне, кто горючими слезами умывался? Не ты ли? -- Маня мельком взглянула на меня и резко перевела разговор на другое. – Как думаешь, какие лучше тарелки поставить: круглые или овальные?


Меня не оставляло чувство, что все что-то скрывают. Все поголовно. И особенно Маня. А сейчас я вдруг подумала о том, что, возможно, идея с женитьбой Груши и Алика ни что иное, как прикрытие  чего-то иного, более важного и значительного. Но чего? Почему-то я начала нервничать. Не люблю быть проинформированной, но не осведомленной. Хотя, вполне может быть, это одинаковые понятия. Ничего, Манечка, уж после ужина тебе не отвертеться! Я выскажу все, что накипело в моей растерянной душе.

***


…Ужин начался спокойно. Все были такими же, как и за обедом: Груша заплаканной, Алик равнодушно расслабленным, Маня безупречно внимательной. Лишь Галина Ивановна, последней вышедшая в гостиную, отличилась новой блузкой под торжественно темным жакетом. Маня угощала нас жареной картошкой с грибами и салатом из свежих овощей. Нормальный домашний ужин.

К чаю предполагалась шарлотка, восхитительным запахом уже заполнившая кухню.
Манечка по-прежнему пела дифирамбы Алику, не забывая, впрочем, и о Светлане. Мы с Галиной Ивановной казались лишь статистами на этом празднике восхвалений. Неожиданно Шапокляк попросила слово и объявила, что сегодня у нее прощальный ужин, так как уже завтра она должна покинуть славную Осиновку.

 Обратные билеты у нее были приобретены еще дома, в Новосибирске. У невестки заканчивается отпуск, поэтому она, Галина Ивановна, должна приступить к своим непосредственным обязанностям бабушки. Необыкновенно талантливый внучок Илюша очень скучает и ждет не дождется, когда она приедет. Такое сообщение явилось неожиданностью для всех, в том числе и для Мани. Она чрезвычайно расстроилась по этому поводу и предложила отметить отъезд дорогой гостьи чем-нибудь покрепче, чем чай. Путем голосования было решено подать к столу обыкновенную водку. Даже Шапокляк не возражала против этого напитка.


Манечка достала из холодильника запотевшую бутылку, открыла ее и разлила в маленькие прозрачные стаканчики. Мне не хочется описывать тосты, которые произнесли все собравшиеся. Даже я сказала Галине Ивановне несколько теплых слов. Груша всплакнула (как же -- она без этого просто потеряет индивидуальность), Манечка расцеловала бывшую свекруху, а Алик галантно поцеловал ее сухонькую ручку. Мы легко расправились с бутылочкой водки, причем, совершенно непьющая Галина Ивановна показала настоящий мастер-класс. «Я же сибирячка, -- словно оправдывалась она. – И ничто человеческое мне не чуждо. Хотя я не одобряю выпивку. Только в исключительных случаях…».


Прощальный вечер, как ни странно, сблизил всех гостей Манечки. Не знаю, что было тому настоящей причиной -- предстоящий отъезд Шапоклячки или бутылочка холодной водки, поданная к картошечке с грибами, но настроение у всех было отличное. Мы активно делали друг другу комплименты, признавались в любви и дружбе, договаривались как-нибудь еще встретиться. Маня даже предложила устроить танцы, однако никто из нас так и не смог разобраться с проводами нового музыкального центра, который стоял не распакованным в одном из углов гостиной. Был поздний вечер, когда после чая с шарлоткой (респект повару!) Шапокляк поднялась со стула и попросила разрешения откланяться. Уже поздно, мол, все устали, а завтра трудный день. Мы все еще раз пропели панегирики отъезжающей гостье и проводили ее до лестницы. Неужели я ошибалась, и старуха уедет просто так, не попросив денег, помощи и чего-нибудь еще? Неужели я ошибалась?


Во все глаза я следила за каждым ее движением, не веря самой себе. Да, она действительно распрощалась, в этом не было никакого сомнения. И уже завтра утром мы с Маней отвезем ее на вокзал. Там особо не поговоришь. Что происходит? Где мои потрясающие интуиция и прозорливость? Ведь ее намерения были более чем прозрачны? По крайней мере, для меня. Я уже хотела было выйти на улицу и немного освежиться, чтобы окончательно признаться самой себе в позорном поражении, как вдруг Галина Ивановна, уже преодолевшая первый лестничный пролет, остановилась, обернулась к нашей небольшой компании и проговорила:


-- Марьяна Серафимовна, вас не затруднит подняться на пару минут в мою комнату? Мне бы хотелось с вами немного поговорить. Думаю, гости не обидятся. Вы молодые, еще наговоритесь. А хозяйку я надолго не задержу. Пожалуйста, Марьяна Серафимовна!..

В ее голосе появились жалобные нотки. Вон оно! Дождалась! Это свершилось! А я еще думала, что ошиблась. Нет уж, такие вещи я вижу насквозь, как на рентгене. Бедная Манечка, чем же ей помочь?

Маня извинилась перед нами (за что?), предложила прогуляться по вечернему поселку и поднялась вслед за бывшей свекровью. За столом мы остались втроем. Алик взял всю инициативу на себя. Он по-хозяйски подошел к холодильнику, достал еще одну бутылку водки и предложил нам. Груша, раскрасневшаяся и повеселевшая, немного помявшись, согласилась. А я, сославшись на усталость, извинилась и поднялась на третий этаж. Ничего, пусть побудут одни, им полезно. Оставаться за столом я больше не могла. Всем существом я рвалась к Мане. Как ей помочь? Бедная, бедная подружка!

Пару минут постояв около своей комнаты, я решилась, подошла на цыпочках к дверям Галины Ивановны и приложила к ним ухо. Впрочем, это делать было совсем необязательно. Голос Шапокляк звучал громко и отчетливо.


-- Вы не должны отказывать, Марьяна Серафимовна. Вы не можете этого сделать. Я старая, скоро умру, сколько там мне еще осталось...

Вот же зараза, умрет она, как же! Сто грамм выпила и даже не покраснела. Да она всех нас переживет, сибирячка эта. Я пыталась расслышать, что говорит Маня. Но ее голос был таким тихим, что до меня долетали только обрывки ее ответов.

-- Нет, нет, Галина Ивановна… Это невозможно… Поймите… Я не могу… И мой меня не поймет… Это невозможно…

-- А вы ему не говорите, -- громко перебила ее Шапокляк. – Если вы откажитесь, вы обидите не только меня, но и Виталика, и всю его семью. Пожалуйста, не отказывайте мне. Если вы действительно такая, какой нам всегда казались, вы не должны отказаться. Вы же всегда нам помогали… Пожалуйста, ну пожалуйста, скажите «да»…


Боже! Чего же она просит на этот раз? Почему они не могут оставить Манечку в покое? Я услышала тихие всхлипы. Что это может быть? Кажется, заплакала Маня. Что же делать? Ворваться в комнату и прекратить моральное издевательство над моей подругой? Еще немного и Манечка сдастся, я ее знаю. Она в принципе не умеет говорить «нет». Мать Тереза! Возможно, еще немного и она согласится переехать в Новосибирск или ее коттедж перейдет в собственность этой математической семейки. Неплохо они все рассчитали.


-- Марьяна Серафимовна. Ну что вам стоит согласиться? Поймите, без вашего согласия я просто не могу вернуться домой. Меня не поймут. Вы должны уважать мой возраст и заслуги моего сына...

Интересно, причем тут заслуги ее сына? Раз он такой великий ученый, то только Манечка что ли должна по утрам варить ему овсянку? А его молодая кикимора в очках в это время будет решать очередное дифференциальное уравнение? Ну, что за люди? Как можно? Как только совесть им позволяет так себя вести?

-- Вы еще будете благодарить меня когда-нибудь, Марьяна Серафимовна. Хотя я не хочу никакой благодарности. Главное, чтоб вы уважили мою просьбу. А жениху можно и не говорить. Мужья приходят и уходят, а хорошие отношения со старыми друзьями нужно беречь. Мы же с вами не чужие. Представьте, что я ваша бабушка. Разве вы могли бы отказать родной бабушке?

Маня заплакала громче, а потом что-то тихо проговорила. Что именно я не расслышала. А за дверью бабкиной комнаты послышались шаркающие шаги Галины Ивановны, потом какое-то шевеление, и снова тихий плач Мани. Больше слушать это издевательство я не могла. Я заскочила в свою комнату и вышла на балкон. Лицо мое горело, а сердце билось сильно и часто.

 Вот, Манечка, дождалась ты со своими секретами! «Представителей» она пригласила на свадьбу! Это же надо было такое придумать! Сама на волосок от моральной и экономической гибели, а думает только о других. Грушу с Аликом решила поженить… Кстати, что они там одни делают? Может, сходить посмотреть? Схожу, пожалуй. Заодно возьму на кухне спички. Опять безумно захотелось курить. Вот тебе и спокойная Осиновка с прекрасной природой и грибными лесами…


Я спустилась вниз, на минуту остановившись около двери Шапокляк. Однако услышать на этот раз мне ничего не удалось. Галина Ивановна говорила тихо, так же как и Маня. В гостиной никого не было. Скорей всего, Груша и Курортник, послушавшись совета Мани, пошли прогуляться по ночному поселку. Флаг им в руки. Я взяла коробок спичек и снова поднялась к себе. Мне оставалось только ждать. Наверняка Маня зайдет ко мне после экзекуции. Только бы она не согласилась, только бы она не согласилась!


На улице стало совсем темно, а небо покрылось огромными, с блюдце величиной звездами. Прекрасная августовская ночь, с луной, теплым ветерком и звоном цикад. Сиди и наслаждайся, если бы не эта старая ведьма с пучком на затылке. Ничего, ничего… Еще ночь впереди. Если Маня согласилась, я сделаю все, чтобы она передумала, набралась сил и утром взяла свое обещание обратно. Ей о себе нужно думать: у нее двое детей, новый муж и невыплаченный кредит в придачу... Ей тоже нужны деньги, помощь и внимание. Скорее бы она пришла…
Я выкурила несколько сигарет и выпила бокал мартини, а Мани все не было. Наконец я услышала шаги в коридоре, после чего ко мне тихонько постучали. Как метеор я бросилась к двери и распахнула ее.


-- Не спишь? -- спросила Маня и прошла на балкон. По дороге она автоматически взяла с кровати полотенце и замотала им голову. – Давай покурим.

Ума можно лишиться! Даже в самые сложные минуты жизни, она не перестает думать о запахе, которым могут пропитаться волосы. Вот аккуратистка! На балконе Маня привычно опустилась на пол и протянула руку за сигаретой. Хотя в комнате горел тусклый ночной светильник, на балконе было темно. Однако Манечка продолжала упорно скрывать от меня взгляд, отводя глаза в сторону.

-- Что? -- прошипела я. – Маня, что?

Она молчала, опустив голову и делая частые глубокие затяжки.

-- Мань, ну не молчи, пожалуйста. Возможно, все еще не так плохо. Что она от тебя хотела? Маня, но как тебе объяснить? Нельзя же разрешать, чтобы тебя постоянно все использовали. Ты хоть понимаешь, что тебя используют? Ты просто слепая, ты ничего не видишь вокруг. Тебя обмануть, как в бане помыться. Ну, скажи, не молчи. Что эта ведьма от тебя хотела? Ты согласилась?

-- Да, -- хрипло и тихо проговорила Маня. – Я не смогла ей отказать.

-- Ничего страшного, милая, не расстраивайся, -- я налила в бокал мартини и сунула его ей в руку. – Выпей и успокойся. Все, что бы ты не сделала сегодня, завтра утром мы отменим. Не волнуйся, я помогу. И ты никуда не поедешь, и Илюшу ты воспитывать не будешь, и деньги твои обратно вернем. Она что, денег требовала? И много просила? Ну, Маня, ради Бога, не молчи, а то я сойду с ума. Я уже накурилась и напилась здесь на нервной почве, пока тебя дожидалась. Вот ведь сволочь жадная. Ее в гости пригласили, а она условия приехала ставить. Люди, конечно, еще те… Кошмар!


Маня неожиданно поднялась на ноги и, тяжело ступая, пошла к двери.

-- Иди за мной, -- бросила она на ходу.

Мы спустились этажом ниже и зашли в Манину комнату. От яркого света трехлампового светильника у меня в глазах произошла секундная вспышка.

-- Сядь, пожалуйста, -- попросила подруга и указала на кровать. – А теперь смотри.

Она подошла к шкафу с открытой дверцей, вытащила оттуда черный целлофановый пакет с ручками и бросила его на кровать передо мной.

-- Что это? -- спросила я почему-то шепотом.

-- Деньги, -- ответила Маня. – Ты посмотри, посмотри, не бойся.

Я заглянула в пакет и оторопела. Действительно деньги. Много денег. В аккуратных банковских упаковках. Килограмма два… О Боже, два килограмма денег! Маня гробанула банк! Этого еще не хватало… Я сглотнула слюну и молча посмотрела на подругу. Слов у меня не было, как не было и никаких мыслей.

-- Ну что скажешь, Аленька?

-- Откуда это? Только, пожалуйста, не говори, что от верблюда. Я этого уже не вынесу.

-- Подарок.

-- Чей подарок?

-- От Галины Ивановны, Виталика и его семьи.

-- Не поняла, -- промямлила я. – Как это -- подарок?

-- Когда они получили мое приглашение на свадьбу, то посовещались и решили сделать мне свадебный подарок. Подарить квартиру… Ну, саму квартиру они привезти не могли, а вот решили деньгами… Виталик получил несколько приличных гонораров, грант какой-то, жена его тоже за что-то премию получила… Они все собрали и вот… прислали.

-- Как, по почте? -- я не могла прийти в себя. Очередной нокаут, очередное поражение самой себя.

-- Нет, конечно. Представляешь, она везла деньги в этом пакете через всю страну, с тремя пересадками…

-- Ужас какой… Два килограмма денег в пакете!.. И сколько здесь?

-- Много, Аленька. Очень. Ну, для Москвы, может, и не очень много, а для нашего захолустья в самый раз. Этим мешком я могу сразу закрыть кредит на две трети, а то и больше...

Я молчала. Честно сказать, я не знала, что говорить. И нужно ли? Впервые я потеряла дар речи.

-- А зачем она тебя к себе позвала? Что просила сделать? Ты извини, я немного подслушала…

-- Уговаривала взять  деньги… Сказала, если откажусь, она умрет несчастной… И Виталик обидится, и Илюшка… Мне так стыдно, но я не смогла отказаться. Я и плакала, и просила, но она такая настойчивая. Говорит: что, мне опять через всю страну с ними ехать? Лучше я через пару лет с Илюшей погостить приеду… В общем, я не смогла... Не знаю, что делать, -- Маня опустилась на стул и заплакала.


Вот так ситуация! Голова шла кругом и вовсе не от выпитого накануне. Я отрезвела моментально. Мое предположение потерпело полное фиаско. Бе-бе-бе… Как прав был тот вчерашний мальчишка, своим нелепым беканьем словно предсказавшим мое предстоящее поражение. Все оказалось совсем не так, как я предполагала. Какой мощный удар по самолюбию! Это уже не нокаут, это уже нечто посерьезнее…


Мы проговорили еще около часа, я уговорила Маню лечь в постель и поднялась к себе. Было нестерпимо душно, поэтому я раскрыла пошире балконную дверь и оставила приоткрытой входную, чтобы небольшой сквозняк хоть немного освежил воздух. Включив светильник у изголовья кровати, я открыла альбом с фотографиями, оставленный Галиной Ивановной, и еще раз внимательно вгляделась в лица семьи из Новосибирска. Вот тебе и «ботаники», блин. Ненавижу ругаться, но сейчас меня так и подмывало сказать что-нибудь из ряда вон выходящее.

Никогда бы не подумала, что такое в принципе может быть возможно. Конечно, история знает случаи и более дорогих подарков. Но в основном они делались высокомерными нуворишами своим несовершеннолетним подружкам-моделькам. Причем подарками частенько являлись не только деньги, квартиры, дорогие машины из салонов и даже дома. Дарились острова на средиземноморье, звезды в небе и участки на луне. Но что взять с самонадеянных и богатеньких полуимпотентов, живущих на грани закона? А вот чтоб такое…

 Да… Век живи, век удивляйся, как говорит моя матушка. Кстати, нужно позвонить ей утром.
Я смотрела на юное лицо нестареющего бывшего Манечкиного супруга, на глаза его худосочной жены под толстыми линзами, на толстую книжку в руках малыша и не могла успокоиться. Оказывается, большие деньги можно заработать не только в казино и не только незаконной продажей оружия или наркотиков…

Безусловно, я об этом читала, но сталкивалась с таким явлением впервые. И Шапокляк вполне обоснованно могла гордиться талантом своего математического гения. Неожиданно я словила себя на мысли, что мне уже не так хочется называть странную гостью из Новосибирска именем мультяшной героини. Как странно, ведь она была, на мой взгляд, самым простым вопросом в головоломке, заданной мне Манечкой. Казалось, все ее намерения лежат просто на поверхности, и копать не нужно, чтобы их обнаружить. А вот надо же…


Я вскочила с постели и принялась судорожно разбирать тяжеленную косметичку. Я должна была что-то подарить этой непостижимой сибаритке, хоть какую-нибудь мелочь. Наконец я натолкнулась на золотистую коробочку с иероглифами: волшебный крем для лица со спермой степных ежей. Манечке он, как оказалось, без надобности, ее лицо и так светилось нежным фарфоровым блеском. А вот старушке, наверняка, пригодится. Прыщиков у нее нет, но с морщинками крем тоже сможет неплохо побороться. Довольная, я улеглась в постель, выключила светильник и приготовилась ко сну. Неожиданно за окном раздался глухой ритмичный шум. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Пошел дождь, догадалась я. Как это здорово – засыпать под звуки падающих дождевых капель. Я уснула очень быстро.


Глава 10


Обычно я сплю крепко, но чутко. Такое вот невообразимое сочетание. Я могу проспать землетрясение, но моментально проснуться от чужого дыхания, едва заметного движения или шелеста страницы. На этот раз меня разбудило какое-то неясное тревожное предчувствие. Мне показалось, что в комнате кто-то был. Я открыла глаза и прислушалась. Толку от открытых глаз не было никакого. Это тебе не Москва, где даже ночью можно читать, не включая светильника. Свет от реклам, фонарей и горящих миллионами лампочек, вывесок и растяжек проникал сквозь самые плотные шторы и врывался в помещение. В этой комнате было темно как в одесских катакомбах.


Несколько секунд меня окружала полнейшая тишина, и я уже хотела снова погрузиться в сон (мне снилась наша маленькая необычная компания, купающаяся в огромном бассейне), как дверь тихонько скрипнула. Я сразу же вспомнила, что оставила ее приоткрытой. Как непредусмотрительно! Все-таки Осиновка по-прежнему оставалась для меня тайной. Вследствие темноты я ничего не видела, но явно ощущала чье-то тяжелое дыхание на пороге. Душа моя просто-напросто ушла в пятки.

 Кто это может быть? Вернувшийся раньше положенного жених-невидимка? Груша, решившая прикончить меня ударом тяжелого предмета по голове, или Шапокляк, пришедшая забрать свой альбом?.. Дыхание было прерывистым и тяжелым, скорее мужским, чем женским. Алик -- пронеслось в голове. Конечно же, это Курортник. Двести грамм водки подействовали на него, вероятно, очень сильно, и он стал смелым и решительным. А может, он вспомнил наш разговор у бассейна и решил, что я пытаюсь соблазнить его? Ведь я так настойчиво внушала ему, что он такой симпатичный, что за него пойдет любая женщина… Дверь снова тихонько скрипнула, и тяжелое дыхание стало чуть ближе. Крадется сволочь! Да как профессионально, почти неслышно. Наверно, снял ботинки и теперь стоит перед кроватью в одних носках.

-- И что дальше? -- спросила я, стараясь ничем не выдать волнения. – Долго будем молчать? Вас кто-нибудь приглашал, или вы не можете найти туалет?

Ответом мне было все то же прерывистое дыхание. Причем оно стало намного ближе. Что делать? Закричать и тем самым поднять на ноги весь дом и скомпрометировать себя? Или трусливо промолчать и позволить этому лысеющему мачо в пижамных штанах овладеть моим прекрасным и вечно молодым телом? Сердце готово было выскочить из груди. Чересчур развитое воображение рисовало мне страшилище, стоящее перед дверью темной комнаты: мощный Отелло с перекошенным от страсти черным лицом, с выпирающими изо рта под синей бородой острыми клыками графа Дракулы, с окровавленным топором студента Раскольникова в дрожащих руках…

-- Я спрашиваю, в чем дело? Может быть, перестанем играть в молчанку? Вам что, не хватило водки, и вы пришли за порцией газа из баллончика? Я с удовольствием устрою это небольшое угощение.

Он ничего не отвечал. Я по-прежнему слышала только учащенное возбужденное дыхание. О, как же хорошо оно было мне знакомо! Я осторожно высвободила руку из-под простыни и протянула ее к шнуру светильника, висевшего у изголовья. Попробуем сразить его неожиданными действиями. Я резко нажала на кнопку включателя. О, Господи! Какой облом! Еще одно бе-бе-бе… Теперь понятно почему он не отвечал: перед кроватью стоял, высунув розовый язык и шумно дыша, длинноногий Барсик. Увидев меня при свете электрической лампы, Барсик возбужденно завилял хвостом и уже приготовился запрыгнуть ко мне.

-- Иди, иди отсюда. Фу, собака. Сюда нельзя, фу, -- с трудом сдерживая смех, проговорила я.

Мне стало так смешно, что я перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Зная свою склонность к громкому смеху, я не хотела, чтобы об этом узнали все обитатели коттеджного поселка. Барсик тем временем поставил передние лапы на кровать и принялся лизать мое голое плечо. Нет, самостоятельно он не уйдет. Скорее всего, занятые прощальным ужином, мы забыли его покормить. Ну что ж, собака, пойдем на кухню. Я накинула Манин халат, который уже надежно прописался в моей комнате, и босиком пошла вниз. Барсик резво побежал за мной, бесшумно ступая по деревянному полу. Обе чашки для собачьего питания и воды были пусты.

-- Ух ты бедный, -- неожиданно для самой себя пожалела я длинноногого пса. – Пить захотел. Сейчас я тебя и напою, и накормлю.

Я налила в одну из мисочек воду из-под крана, а во вторую насыпала пару горстей сухого корма. Барсик благодарно лизнул мне руку и принялся за запоздалый ужин. Я сама выпила стакан остывшего горьковатого чая и пошла к лестнице. Проходя по площадке второго этажа, я услышала Манин голос. Неужели она до сих пор не спит? И с кем это она разговаривает? Может, ее ухажер все-таки приехал и сейчас отдыхает на одной из польских подушек, подаренных мною? Не долго думая и сама не знаю зачем, я на цыпочках подошла к двери Маниной комнаты и прислушалась.

 Уже второй раз за последнее время мне пришлось стоять в коридоре осиновского коттеджа с приставленным к двери ухом. Судя по всему, Маня разговаривала по телефону. Говорила негромко, но в тишине, поглотившей дом, каждое ее слово было отчетливо слышно. К сожалению, я не могла знать, кто находился по ту сторону телефона, и что этот таинственный «кто-то» отвечал Мане. Но и того, что я слышала, вполне хватило для размышлений.

-- И что потом? -- говорила Маня. – Что значит «стесняется и боится»? Он что, десятилетний мальчишка? Главное понравится она ему или нет… Да… Да… Нет, этого я не понимаю… Ты же сам предложил содействие... Никаких позже, она может уехать в любой момент… Милый, она так несчастна… Если бы ты видел, как она плакала…

Все понятно: Маня разговаривает с будущим четвертым мужем, которого, по всей вероятности, тоже приобщила к проблеме Груши и Алика. Ну и натиск! Просто Суворов в юбке.

-- Да-да, все мои в курсе. Алик и Света делают, что могут. По крайней мере, будут делать все, что надо… Я их подготовила… Дело только за тобой…

Я отскочила от двери Маниной комнаты и бросилась наверх. Ничего себе новости! Так значит, речь шла не об этой сладкой парочке, которая отсыпалась сейчас в гостевых комнатах на третьем этаже. А о ком же еще может так беспокоиться Манечка? В доме кроме Грушки-гнилушки и Курортника никого не было…

 Стоп! Как не было? А я?... Я?! Получается, Маня говорит со своим благоверным обо мне? Так, сопоставим факты. Мои мозги бешено закрутились, вырабатывая конструктивные идеи. «Так, что там она говорила?» -- вспоминала я, снимая халат и укладываясь на прохладные простыни.


«Она может уехать в любую минуту». Да, это могло быть обо мне. Точной даты отъезда я Мане не сообщала. Что еще? «Если бы ты видел, как она плакала. Она так несчастна». Неужели это точно обо мне? Да, я действительно рыдала, но это было только один раз у бассейна, и притом я ничего не говорила о своей разнесчастной доле. Ничего себе впечатление я произвела на подругу!

Потом Маня говорила что-то о том, что кто-то кого-то стесняется и боится. А еще сомневалась, понравится ли этот «кто-то» кому-то? Да что за тайны в этой Осиновке? Как меня все это достало! Можно было бы, конечно, сразу открыть дверь в Манину комнату и вывести ее на чистую воду. Но подслушивать же не очень хорошо, и я это прекрасно осознавала. Ворваться в ее комнату, означало признаться в том, что ночами я хожу по дому, приютившему меня, и подслушиваю чужие разговоры… Нет, это сделать невозможно. До поры до времени нельзя показывать Мане, что не только Света и Алик, но и я в курсе дела. Только вот какого дела? В чем она подготовила этих двоих «представителей»? Она готовила меня принять участие в соединении двух одиноких сердец и судеб. Но в чем подготовила она Грушу и Алика?


Раздумывая над сложившейся ситуацией, я ворочалась с боку на бок, но никак не могла найти себе удобного положения. «Что происходит, черт возьми!» -- произнесла я вслух. Ненавижу ругаться, но это вырвалось как-то независимо от меня. Внезапно мою голову посетила еще одна абсурдная, на первый взгляд, мысль. А что если речь шла вовсе не обо мне? Ведь я совсем забыла о Галине Ивановне. А она тоже имеет полное право быть героиней таинственного телефонного разговора. Так… Вернемся к своим рассуждениям с самого начала. Я встала, вышла на балкон и закурила…


Плакала… Да, Шапокляк плакала, уговаривая Маню взять мешок с деньгами. Что еще? Несчастна… Да, я своими ушами слышали, как бабка уверяла мою подругу, что будет крайне несчастной, если та ответит отказом. Насчет отъезда – тоже возможно. Только непонятно, что значит «может уехать в любую минуту»? Ведь ко времени телефонного разговора Маня уже точно знала дату и час отъезда бывшей свекрови. И при чем тут Алик со Светланой? И кто может бояться этого престарелого божьего одуванчика? И, тем более, стесняться? Вопросов меньше не становилось.


О ком же говорила Маня с неизвестным мне собеседником? Кого имела в виду: меня или бабушку Шапокляк? Кажется, я весьма серьезно влипла. А что если, бабка вовсе не подарила деньги Марьяне, а только показала их наличие в своем багаже. Увидев их, Маня сошла с ума, и в минуту временного помешательства ударила чем-нибудь старушку по голове. Что могло быть дальше? Я легко представляла. После того, как тщедушная бабушка ушла в мир иной, Манечка поставила в известность об этом факте и Светлану, и Курортника. Они пообещали помочь, под покровом ночи вынесли труп бедной Галины Ивановны из дома и зарыли где-нибудь у поленницы за домом. О, ужас! Они все в преступном сговоре! Даже Барсик, наблюдая странные действия хозяйки и ее гостей, пришел именно ко мне, пытаясь рассказать обо всем. К сожалению, говорить еще он не научился. Дальше было так. Маня звонит будущему супругу и уговаривает помочь ей избавиться от трупа. Света и Алик в курсе, говорит она. А ты сам, милый, обещал содействие…


Мои рассуждения могли быть вполне здравыми, если бы не эти странные фразы: «боится и стесняется» и «понравится или нет». Кому может понравиться окоченевший труп бывшей учительницы математики? Разве что ее незадачливому ученику, который уже, наверняка, вышел на пенсию. А стесняться старушку Шапокляк, то же самое, что стесняться рулона туалетной бумаги в ванной...


Я вышла в коридор и прижала ухо к двери Галины Ивановны. Из комнаты доносилось легкое ритмичное дыхание. Старушка спала; значит, ее никто не убивал, она находится в полном здравии и спокойно досматривает сейчас седьмой сон. Успокоенная, я вернулась к себе и снова легла. «Ну, Маня, погоди!  -- в очередной раз подумала я. – Что же ты скрываешь от лучшей подруги? С кем болтаешь темной ночью, чего опасаешься и о чем просишь таинственного собеседника? Не на ту напала, милая. Я узнаю все секреты, хочешь ты того или нет. Уж я то ни бояться, ни стесняться не буду. И совсем скоро ты в этом убедишься». Я повернулась лицом к стене и уснула.


***

Глава 11


…День снова удался. Небо было чистым и голубым, а воздух хоть влажным, но теплым. Пол на балконе блестел от дождя, который шел, вероятно, всю ночь. Прежде чем выйти в гостиную, я спустилась к бассейну и поплескалась минут пятнадцать в холодной остывшей воде. Тщательно причесавшись, я сделала «сложный грим» и влезла в пиджачок от Шанель. Пусть его здесь и не поймут, но в нем я чувствовала себя гораздо увереннее, чем в цикломеновом костюме или в полосатом халате.

 Маня была уже на ногах и, судя по всему, давно. Она уже успела приготовить Галине Ивановне в дорогу целую гору бутербродов, упаковать сумку подарков для Виталика и его семьи, сервировать стол к завтраку и приготовить пышный омлет. Увидев меня во всеоружии, Манечка удивилась.

-- Ты такая торжественная, -- сказала она, я успела заметить ее припухшие от вечерних слез и, возможно, бессонной ночи глаза.

Мы поцеловались и задали друг дружке пару дежурных вопросов типа: «как спалось?» и «как самочувствие?». Сейчас, пока не уехала бывшая свекровь, я не буду задавать Манечке волнующие меня вопросы. Еще не вечер… Постепенно стали спускаться и остальные гости. Первой спустилась Галина Ивановна. Я вернула ей фотоальбом и подарила баночку крема. Втроем мы весело посмеялись, когда я рассказала, на основе чего приготовлен это чудодейственное средство. В альбом я вложила карточку со своим московским адресом и всеми контактными телефонами. «С надеждой на будущую встречу, -- объяснила я. – Приезжайте всей семьей в любое время. И я, и моя матушка всегда будем очень рады». Старушка была безмерно взволнована, польщена и благодарна, а глаза Манечки даже увлажнились от этой трогательной картинки.


Алик вышел к столу в неизменной полосатой пижаме, а Груша, спустившаяся последней, выглядела несколько помятой, но не заплаканной. Это было так необычно, что я исподтишка стала наблюдать за ней. Может быть, вчерашнее застолье и прогулка по поселку с Аликом что-то изменили в ее мироощущении? Ничего особенного, однако, определить не удалось. С самого начала Груша пожаловалась на головную боль и отсутствие аппетита. Но, увидев противень с пышным дымящимся омлетом, переменила мнение и решила немного откушать.


За завтраком разговор неожиданно пошел о сильной ночной грозе. И Алик, и Галина Ивановна, и Манечка активно делились впечатлениями о бушевавшей природе, страшных раскатах грома и сверкающей молнии. Для меня это было открытием. Я слышала только самое начало дождя, но никакой грозы не помнила. Но больше всего восхищенных аплодисментов честной компании вызвала Груша, признавшаяся, что крепко проспала не только грозу с громом и молниями, но и предвосхитивший их дождь.


-- Обычно я вообще не сплю, -- удивленно разводила руками Светлана. – А тут уснула даже без Мариночкиного снотворного, так странно…

-- Это не странно, -- уверенно заявил Алик. – Просто у вас наступает новый этап в жизни. Теперь вместо снотворного вы должны принимать на ночь стаканчик водочки. – Все рассмеялись.

-- А может, просто помогла вечерняя прогулка на свежем воздухе? -- попыталась уточнить Маня. – В любом случае, Светочка, ты выглядишь прекрасно. Такая свеженькая, аппетитная.


Груша весьма театрально застеснялась и даже покрылась легким румянцем, а Манечка дотронулась под столом  ногой до моей ноги. Мы мельком переглянулись и слегка улыбнулись друг другу. До поры до времени я решила не показывать подруге осведомленность о ночном подслушанном разговоре. Между тем я продолжала наблюдать за Грушей. Без постоянного и поднадоевшего всем нытья, без опухших глаз и красного, беспрерывно шмыгающего носа, она оказалась весьма симпатичной. Если ей привести в порядок волосы, нанести на лицо немного косметики и изменить стиль одежды, она вполне может стать конкурентоспособной.

Если бы я была на сто процентов уверена в том, что Груша больше не будет прилюдно страдать и постоянно лить слезы, я могла бы взять над ней шефство. Косметики у меня с собой было море, некоторые из блузочек, возможно, могли бы подойти ей. Так что рождение нового образа Светланы было делом абсолютно реальным. Быть может, работая над созданием своей Галатеи, я смогу попутно узнать и Манечкину тайну. Женщины более разговорчивы, нежели мужчины (Маня, естественно, является исключением из правила). На Алика надежды мало. Он почему-то заинтересовался не своей будущей судьбой, а устройством моей. А вот долгие часы, в перспективе проведенные наедине с Грушей, казались сейчас страшно притягательными. Мне нужно на время отказаться от приятного общения со старой подругой во имя постижения целей этой самой подруги.


-- Я проспала и грозу, и молнию с громом, но зато, перед тем как заснуть, слышала, как кто-то говорил по телефону, -- сказала я. – В этом доме прекрасная слышимость…

-- Да? -- мне показалось, что Манечка немного растерялась. По крайней мере, на ее щеках выступил слабый румянец. Ничего, пусть поволнуется.

-- Ничего конкретного, к большому сожалению, услышать не удалось, -- рассмеялась я и обвела взглядом всех женщин за столом. -- Ну-ка, дамочки, признавайтесь, кто завел себе в Осиновке тайного воздыхателя?

Показалось мне или нет, что Маня облегченно вздохнула?

-- Только не я, -- захихикала Шапокляк тоненьким голоском. – У меня вообще нет телефона. Это, наверно, Светланочка.

-- Да что вы? С кем мне разговаривать? -- Груша стеснительно потупила глазки. – Да я даже дождь проспала. Не знаю, как это получилось?

-- Аленька, ты не обидишься, если я сама провожу Галину Ивановну, -- спросила Маня, мягко уведя тему разговора в другое русло. – Просто мне нужно съездить на работу, а это и скучно, и неизвестно, сколько займет времени. Ты поскучаешь немного без меня?

-- Мы не дадим скучать твоей подруге, Марианна, -- вставил Алик. – Грибы сейчас пойдут косяками. Самая сейчас для них оптимальная погода. Днем тепло и парит, а ночью -- дождь. Мы сделаем очередную вылазку в лесок.


Со вчерашнего вечера он безумно изменился. В его голосе стали отчетливо прослушиваться командные нотки уверенного в себе человека. Интересно, что подвигло его к такому резкому изменению? Не вчерашняя ли прогулка с Грушей?
Я не огорчилась предложению подруги, понимая, что ей нужно еще раз поговорить наедине с бывшей свекровью. После завтрака, когда гости разошлись по своим комнатам, Манечка подошла ко мне и тихо, почти шепотом спросила:


-- Ты, правда, не обиделась? Мне действительно нужно потом на работу, да и с Галиной Ивановной хотелось бы поговорить еще разок без свидетелей. Иначе разговора не получится, ты понимаешь?

Несмотря на обиду и тайну, стоящую между нами, Маня была моей лучшей подругой, и предавать ее я не собиралась.

-- Маняша, я тебя только очень прошу: не вздумай возвращать  деньги. Думаю, она не последнее от себя оторвала. Пожалуйста, не делай этого. Ты обещаешь?

-- Даже не знаю, что и сказать. Умом я понимаю, что все это от чистого сердца, а душа не принимает этого решения.

-- Нет, пообещай, что возьмешь деньги.. Я готова принимать всю семью Галины Ивановны в Москве каждый год на все лето. Но деньги ты должна оставить себе.

-- Да в любом случае я не смогу подвергнуть ее сейчас опасности. Один раз она уже провезла этот пакет через всю страну. Ты не представляешь, что я только не передумала этой ночью…

-- Почему же, вполне представляю, -- сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучала некоторая загадочность. – Но ты за меня тоже не волнуйся. Я прекрасно проведу время в окружении твоих гостей. У меня будет, чем заняться, и что разузнать. Ведь наши планы остаются в силе?

-- Конечно… -- медленно проговорила Маня, с подозрением глядя на меня. – Да, конечно. В силе…


Мы обменялись номерами мобильных телефонов, чтобы быть на связи в случае необходимости, а примерно через полчаса вся наша компания уже стояла на улице перед Маниным домом и еще раз прощалась с Галиной Ивановной. Наконец та села в «мерседес», Манечка завела мотор, и они покинули коттеджный поселок. Оставшись одни, мы посмотрели друг на друга, не зная, что сказать и что сделать. Первой, как ни странно, сориентировалась Груша:

-- Вы не возражаете, если я пойду приму душ? После вчерашнего я немного не в своей тарелке.

-- А ты не возражаешь, если потом я сделаю тебе модную стрижку? -- спросила я. – Не сомневайся, это я умею делать отлично.

-- Да? -- растерялась Груша. – А мне пойдет стрижка? Я уже так давно не была в парикмахерской. Все время хожу с косичкой…

-- Не бойтесь, Светлана, хуже не будет, -- неудачно сострил Алик, и я его возненавидела.



Груша поднялась наверх, Курортник уселся в гостиной перед телевизором смотреть спортивные баталии, а я от нечего делать взяла со стола местную газету и направилась к бассейну. В этом доме явно не хватало открытой веранды, увитой плющом или виноградом. Ранний завтрак или послеобеденный отдых в шезлонге на открытом воздухе, что может быть приятнее? У бассейна меня ждала еще одна неожиданная встреча. Со стороны поленицы дров и мокрых корзин с краснобокими яблоками на бортике сидел, беззаботно болтая ногами, мой недавний знакомый – полудикий Маугли. Одна щека у него была подозрительно раздута, скорее всего, от флюса, а другая активно шевелилась. На плиточной дорожке уже валялось несколько огрызков, а в каждой руке Маугли держал по надкусанному яблоку. Ничего себе, подарочек судьбы.

-- Привет, -- сказала я строго. – А тебя кто сюда приглашал?

Мальчишка перестал жевать и уставился на меня наглыми серыми глазами.

-- Что молчишь? Узнаешь меня, бе-бе-бе? Ты как сюда попал и откуда? По-прежнему от верблюда? -- незваный гость проглотил пережеванный кусок яблока и ничего не ответил. – А ну, отвечай быстренько или будет хуже, -- я начала терять терпение.

-- Чего? -- наконец выдавил Маугли.

-- Того, -- красноречиво ответила я. – Ты здороваться умеешь?

-- И что?

-- А то что, если уж ты пролез в чужой двор, то нужно хотя бы здороваться.

-- И что?

-- И кто тебе разрешил рыться по чужим корзинам? Разве ты не знаешь, что без проса нельзя ничего брать?

-- И что?

Вот заладил! Никакого воспитания… И самое страшное, на это его «и что?» не знаешь, как и ответить.

-- У тебя дом есть? -- спросила я.

-- И что? -- снова проговорил он. Издевается, поганец.

-- А то что собирайся и пойдем к твоим родителям. У тебя есть родители?

Мальчишка некоторое время, молча, смотрел на меня, а потом резко вскочил на ноги, откинул в стороны яблоки и, обежав бассейн с другой стороны, бросился вверх по улице.

-- Вот дождешься ты у меня, -- крикнула я ему вслед и погрозила пальцем. – Поймаю, уши надеру, мало не покажется.

На всякий случай я обошла бассейн и проверила, все ли в порядке. Мало ли что мог натворить здесь этот малолетний хулиган. Деньги, вдруг вспомнила я! У Мани в комнате лежит целый пакет с деньгами! А вдруг?.. Я бросилась в дом, перескакивая через ступеньки, влетела на второй этаж и дернула дверь Маниной спальни. Дверь была открыта. Верх беспечности! Все еще надеясь, что шкаф окажется запертым, я подошла к нему и обомлела.

Дверца шкафа оставалась в том же положении, что и вчера ночью, то есть распахнутой. А на нижней полке лежал (если не сказать – валялся) черный пакет с ручками. Деньги были на месте. Ну и Маня, самая настоящая Маня… Оставить на видном месте мешок с целым состоянием! Заходи, кто хочет, бери, что хочешь… Вот кулема! Я набрала номер ее мобильного телефона.


-- Маняша, -- сказала я, услышав в трубке голос подруги. – У нас проблемы.

-- Что случилось? -- вскрикнула Маня, и я пожалела, что так необдуманно испугала ее. А вдруг она еще за рулем? Мало ли что могло произойти…

-- Да пока еще ничего страшного, -- поспешила я успокоить. – Просто в поселке неожиданно появился ваш Том Сойер. Он сидел у твоего бассейна и ел наши яблоки. Даже не знаю, как он сюда попал, но мне это не нравится. Ты деньги надежно спрятала?

-- Фу… -- Маня облегченно вздохнула. – Я думала, действительно что-то случилось. Забыла тебя предупредить в запарке: я вчера сама пригласила Севку яблоки взять. А потом он постоянно в нашем бассейне купается, так что не волнуйся. Пусть возьмет яблок, сколько сможет унести.

Ну, Маня… Она забыла!.. О чем еще она забыла мне сказать, можно было только предполагать.

-- Поздно, подруга. Я его так напугала, что он мигом ноги унес, только пятки засверкали. Где я сейчас буду его искать? В лесу?

-- Да нет, Аленька, он живет в нашем же поселке. Их дом в конце улицы, крайний справа. Если будет желание, можешь прогуляться туда. Это будет даже интересно. Наводи мосты с… местными жителями…



Маня отключила телефон. Да, неудобно получилось… Я еще родителями его пугала, а Маня, кажется, говорила, что у него нет матери. Но он сам виноват, мог бы членораздельно объяснить, а не злить меня своими «чего» и «что». Маугли есть Маугли. Это банальность, а я так не люблю банальности. Придется исправлять ситуацию. Я закрыла шкаф, предварительно прикрыв пакет с деньгами Маниной кофтой. На всякий случай. У бассейна набрала яблок в большой пластиковый пакет и пошла в гостиную.

 Курортник смотрел телевизор, или делал вид, что смотрел, не знаю. Как только я вошла, он энергично поднялся. Я предложила ему помочь мне занести яблоки в один из домов. Алик с энтузиазмом согласился. Он взял тяжелый пакет, и мы вышли на улицу. Машин около домов, как и прошлым утром, снова не было видно. Люди работали. Мне стало необыкновенно приятно, что и сегодня, и завтра, а возможно, и послезавтра я могу заниматься тем, тем хочу. Отдыхать же, как известно, не работать… Несмотря на множество головоломок, в Осиновке мне нравилось.

Все дома на поселковой улице были похожи друг на друга, отличаясь только наличием или отсутствием застекленных веранд, цветущих палисадников и скамеек у входных дверей. Воздух был напоен запахами влажной земли и хвои.

-- А кому мы несем яблоки? -- спросил Курортник.

-- Одному несносному мальчишке, -- объяснила я. – Марьяна попросила.

-- Севке, что ли?

Насколько же все здесь были в материале…

-- А вы тоже его видели?

-- И в лесу не раз встречал, и здесь. Да он к нам, Света говорила, каждый вечер приходил с отцом. Вот только вчера не было почему-то. Он с Марианиным мужем дружит.

-- Кто, Севка?

-- Да нет, его отец.

-- А он ничего не возьмет чужого случайно?

-- Да нет, он парень нормальный. В лесу партизанит, а в поселке от него вреда пока не было. Отец его крепко в узде держит.

-- Заметно, -- с сомнением произнесла я.

-- Вы извините, если я вас вчера обидел, -- выждав небольшую паузу, сказал Курортник. Скорее всего, молчание угнетало его.

-- Нет проблем. Да и не обидели вы меня вовсе.

-- Да нет, я видел, что вы обиделись. Иногда могу быть очень неделикатным. Я ведь в основном с бумагами работаю, с цифрами. А с людьми как-то не очень умею. Женщины всегда обижаются, когда им указываешь на возраст или на то, что они не замужем…

Опять двадцать пять! Он что, не может говорить на другие темы? Неужели я его так задела предложением найти себе подругу жизни?

-- Вот и не говорите, кто вас за язык дергает? Попробуйте лучше Светлану развеселить, поухаживайте за ней, успокойте. Делать же вам все равно здесь больше нечего. Вы в нашей компании единственный мужчина. На вас она уж точно не обидится: возраст у нее еще не критический, замужем  уже побывала…

-- Светлана это другое, -- отмахнулся Курортник. – Я же вас обидел, и об этом все время думаю. Марианна  же предупреждала, что б я не очень форсировал события, а меня понесло. И у вас возраст совсем не критический, и вы такая красивая…


Стоп! Кажется, только что Алик нечаянно проговорился о чем-то таком, о чем Маня тоже «забыла» сообщить в запарке… О чем же таком предупреждала его подруга? Какие такие события не нужно форсировать представителю третьего, покойного мужа Манечки? Не заметив явного прокола, Курортник продолжал уверять меня, что я очень интересный и умный человек. Кажется, он собрался прочитать целую лекцию о социальной роли женщины в обществе. Отлично, пусть читает, я сделаю вид, что ничего не заметила, а лучше, что полностью в курсе дела… Я улучила момент, когда Курортник сделал небольшую паузу в своей пламенной речи, и понимающе покачала головой:


-- Да, все это очень правильно, -- честно говоря, я и не слушала его последних тезисов. – Однако Марьяна была права: не стоило так активно форсировать события.

-- Только вы не говорите ей, что все поняли, -- Алик выглядел крайне взволнованным. – Уж очень она просила не показывать вам и вида о ее просьбе, и делать все деликатно и незаметно.

-- Не бойтесь, не проболтаюсь, -- я заговорщицки перешла на шепот. -- Тем более,  она сама мне все рассказала.

-- Правда? Просто гора с плеч. Она мне вчера такую выволочку устроила после нашего с вами разговора у бассейна. Светлана, конечно, заторможенная немного, но у нее, как говорит Марианна, получится все лучше.

-- А что, Светлана тоже в курсе дела? -- насторожилась я.

-- Конечно, мы оба обещали помощь. Тем более,вы оказались такой симпатичной особой. Мы должны помогать друг другу, особенно Марианне. Она просто святая, а такие идеи выдает, как в правительстве. Ей бы в министерстве по чрезвычайным ситуациям работать, а не в кондитерской промышленности. Там бы ей цены не было.



Черт возьми, да что происходит в этой Осиновке? Получается, что с одной стороны, Маня поручила мне построить прочный фундамент для сближения двух одиноких и несчастных сердец, а с другой – за моей спиной дала какое-то секретное задание этой злополучной парочке. И тайный смысл этого задания каким-то немыслимым образом связан со мной. Ничего не понимаю. А я-то чем не угодила Мане? Если она что-то хочет от меня, то почему бы не попросить об этом самой, честно глядя в глаза. Единственным объяснением тому, что Манечка не могла этого сделать, могло явиться что-то абсолютно незаконное, противоестественное и даже ужасное…


Алик продолжал длинные, нудные и непонятные рассуждения, которые я по-прежнему не слушала. Сейчас я витала очень далеко и от него, и от тихой улочки коттеджного поселка. Все мысли уже заработали в направлении разгадки сложного кроссворда, перед которым я оказалась по независящим от меня причинам. Может быть, загадка заключается в моей работе? В таком случае, Мане вообще нечего было стесняться. Да, я такая, что же делать? Это судьба. Ничего другого я делать не умею. Не всем же быть таким деловым и умелым, как она.

А что если проблема заключается в предстоящем бракосочетании? Я задумалась… Действительно, что-то уж больно подозрительное было в том, что уже вторые сутки я не могу познакомиться с четвертым сердечным другом подруги. Более того, до сих пор я так и не узнала, как его зовут. Почему он избегает встречи со мной? Что я ему сделала? А если… Страшная мысль молнией ударила мне в голову. А что если его вообще не существует? И вся история со свадьбой ни что иное, как странная придумка моей подруги… Возможно, у Мани после трех не совсем удачных браков развился комплекс несовершенства, а может, и того хуже: у нее в голове появились маленькие тараканчики. И она просто придумала и четвертую свадьбу, и великолепного строителя, которого не существует вообще, и этот осиновский коттедж, который на самом деле она снимает у одного из новых русских.

 Но как тогда быть с ее телефонными разговорами и в машине, и в ночном доме, задала я вопрос самой себе. Ведь не могло это мне присниться? Она действительно называла кого-то «дорогим» и с кем-то мило беседовала, если только это можно назвать «милой беседой»… Неужели жених у нее все-таки имеется, и я ей нужна как профессионалка, то есть как человек, способный определить искренность и серьезность его намерений? Фу ты, ну ты, лапти гнуты! Ну, ни одной свободной минуты, чтобы полностью расслабиться и получить удовольствие от окружающего меня осиновского пейзажа и замечательной погоды уходящего лета…


О чем это все болбочет Курортник? За своими размышлениями я опять могла пропустить что-нибудь важное. Но, кажется, он остановился. И в прямом, и в переносном смысле. Мы стояли около крайнего дома с правой стороны улочки. Дом был практически таким же, как и тот, в котором я сейчас гостила. То есть двухэтажным, с предполагаемой мансардой под самой крышей. Скорее всего, он находился в стадии строительства. Жилой вид имели только окна второго этажа, задернутые полосатыми шторами, широкие же окна первого были заляпаны краской, штукатуркой и Бог весть, чем еще. А стекла в оконных проемах под самой крышей вообще отсутствовали.

 Перед домом сложены струганные доски, балки, кирпичи и разные грязные емкости для приготовления строительных смесей, смолы и бетона. Ни тебе малюсенького бассейна, ни скамеечки, ни качелей, на даже кустика... Да, совершенно неприемлемое место для обитания ребенка младшего школьного возраста. Из такого дома сбежишь на край света. О чем интересно думает его благословенный папаша? Мне стало жаль Маугли. Все-таки при нашей последней встрече я повела себя не самым лучшим образом. Наскочила на пацана, как будто он находился непосредственно на моей территории; яблок пожалела, а дармовых, между прочим. Мне вспомнился мужик с велосипедом, дрожащий над каждым упавшим плодом…

Но Маня тоже хороша: «я забыла сказать, ля-ля-ля, жу-жу-жу…». Она забыла, а волноваться за сохранность ее мешков с деньгами приходится мне!


-- И как мы отыщем хозяина? -- поинтересовалась я, не замечая никаких признаков жизни вокруг.

-- Да вон он сидит, -- показал пальцем попутчик, указывая наверх.

Я подняла голову: на крыше, на самой покатой ее части сидел мой малолетний знакомый и безо всякого интереса наблюдал за нами.

-- Ребенок, -- мне пришлось изобразить раскаяние в голосе. – Ребенок, давай спускайся. Детям не положено сидеть на крыше. Ты же не Карлсон.

-- И что? --  не сомневалась, что получу именно такой ответ.

-- Ты можешь свалиться и сломать себе ногу или руку. Теперь понятно?

-- И что?

-- А то, что мы принесли тебе яблок от тети Марьяны. Куда их положить? Угощайся. И можешь когда хочешь приходить купаться в нашем бассейне.

-- Чего?

-- Того! -- я озверела. – Ты спустишься или нет?

-- Нет! -- крикнул противный мальчишка, подполз к краю крыши, изловчился и исчез в одном из пустых проемов предполагаемого окна мансарды.

-- Я не могу с ним разговаривать, -- раздраженно проговорила я. – Давайте оставим яблоки у порога, и пусть делает с ними все, что хочет.

-- А зачем у порога, можно и в дом отнести, -- предложил Курортник. – Здесь, как я понял, никто двери не запирает.


Алик подергал входную дверь, определил, в какую сторону она открывается, и мы вошли внутрь. Действительно, первый этаж представлял собой обычную строительную площадку. Хотя пол и потолок уже имели нормальный вид, обоев на стенах еще не было, а горы строительного мусора заполняли все свободное пространство. Лишь имея чрезвычайно творческое воображение, можно было представить себе это помещение потенциальной гостиной.

 Осторожно пробираясь между стремянками, ведрами с краской и грязными табуретками, мы прошли в кухню. Вернее в комнату, которая в далеком будущем должна ею стать. Здесь строительство более-менее было окончено. По крайней мере, наблюдался относительный порядок: электрическая плита, со стоящими на ней кастрюлями, современный холодильник с морозильной камерой, прямоугольный столик у стены, заставленный тарелками, чашками и блюдцами, и два стула около него. Незанавешенное окно, пустые стены и обычная стеклянная лампочка вместо потолочного светильника или абажура не добавляли данному интерьеру уюта и ощущения тепла. Да, в этом доме женской руки явно не хватало. Словно почувствовав мои мысли, Курортник вздохнул:


-- Вот что я говорил: не может мужчина один жить, без жены. Особенно с такой работой. Вы согласны со мной, Александра Игоревна?

Видимо, занятая своими мыслями, я прослушала, какой именно работой занимается холостой хозяин этого дома, являющийся в то же время и никудышным отцом невоспитанного Маугли. Но по большому счету меня это не сильно волновало. Я видела и более неустроенное жилье, и более неустроенные семьи. У этого неизвестного мне папаши, по крайне мере, водились денежки, если он затеял такое грандиозное строительство. Не знаю, чем занимается он в жизни, но сын у него явно запущен…


Как у каждой нормальной женщины, вероятно, при виде беспорядка у меня возникало безумное  желание тотчас же приняться за уборку. Такое же чувство ощутила я и сейчас на кухне этого недостроенного дома. Мне очень хотелось перемыть посуду, убрать с плиты пустые кастрюли и сложить их пирамидкой, выстирать замызганные кухонные полотенца и повесить на окна веселенькие занавески. Если бы этот педагогически запущенный и дикий Маугли соизволил спуститься, или домой неожиданно явился бы его постоянно отсутствующий папочка, я смогла бы прочитать им небольшую лекцию о первичных признаках цивилизованного жилья и даже провела бы мастер-класс по приведению кухонного помещения в надлежащий вид. Но делать этого сейчас я не собиралась. Кто я такая в этой Осиновке? Всего лишь гостья одной из ее обитательниц. Даже странно, что Манечка до сих пор не добралась в этот дом со своей неуемной страстью всем помогать, устраивать чужую жизнь и выготавливать ежевечерние пироги...


Стоило об этом подумать, как на подоконнике я заметила большое овальное блюдо, покрытое чистой салфеткой. С неясным пока предчувствием я приподняла салфетку и обнаружила под ней знакомые, аккуратно нарезанные ромбики пирога с капустой. Все понятно. Шефство местной матери Терезы распространялось и на эту небольшую неблагополучную семью. Курортник, уже второй раз читающий мои тайные мысли, опустился на стул и объяснил:


-- Марианна всегда Севке что-нибудь вкусненькое привозит. Перед тем как на работу ехать, завернет сюда и приберет или сварит что-нибудь. Сейчас ей, конечно, не до того. Столько гостей на голову свалилось. Но все равно не забывает. Вот я и говорю: женщина не может одна жить, но и мужчина один не может. И не может, и не должен. Так вы согласны со мной?

-- С чем? С тем, что человек не может жить один? Это вопрос спорный. Хотя, что касается конкретно мужчин согласна на все сто процентов. Могу только представить, каким одиноким вы чувствуете себя по вечерам…

-- Да я не о том. Я имел в виду вас.

-- А чем я то вам не угодила? У меня все в полном ажуре. Или вы сомневаетесь?

-- Да я же вам всю дорогу свою мысль развивал, -- обиженно произнес Курортник.


Что он там развивал, не знаю. Я и не слушала. У меня были мысли поважнее его нудных разглагольствований. А может, я опять пропустила что-нибудь важное? Вот кулема, отвлеклась в такой ответственный момент. Ведь о том, что болтун находка для шпиона, знает самый последний троечник. Вот уж не думала, что мужчины могут быть такими разговорчивыми, а ведь я на него даже ставок не делала. Надеялась, все выведать у Груши. Что делать? Попросить его повторить свои идеи? Как-то неудобно, да и спугнуть можно. Придется сделать поумнее:

-- Я подумаю об этом на досуге, -- пообещала я доверительным тоном, и Алик облегченно вздохнул.


***
Глава 12


На обратном пути я прилагала все возможности, чтобы не отвлекаться и внимательно ловить каждое слово Курортника. Однако ловить ничего не пришлось. Видимо, удовольствовавшись моим обещанием «подумать на досуге», он успокоился и принялся обсуждать грибную проблему. В общем-то, проблемы как таковой не существовало вовсе, но Алик сумел таки  превратить вопрос тихой охоты в спор с самим собой. Я со скукой слушала его воззрения на то, какие грибы считать «условно съедобными», а какие «съедобными безусловно». И как превратить первое во второе. Я несколько раз делала попытки вернуть его в русло прежнего разговора, но, похоже, Курортник потерял к нему всякий интерес или считал недавнюю проблему полностью исчерпанной.


Мы подошли к дому одновременно с Манечкой, которая тащила от машины к дверям полный и, по всей вероятности, тяжелый полотняный мешок. Проявив необыкновенную галантность, Алик бросился к Мане и подхватил его.

-- Опять яблоки? -- уточнила я.

-- Да нет, помидорами угостили друзья. Сейчас займемся закаткой. Зимой как найдешь. Ты любишь консервированные помидоры?

-- Как-то не думала об этом. Но мне кажется, я больше люблю тебя, хотя не понимаю за что.

-- А вот попробуешь мои соленья, тогда поймешь, бессовестная, -- рассмеялась подруга. – К Севке ходили?

-- Ходили, -- подтвердила я. -- И кое-что узнали. А ты не могла сказать о том, что он наш сосед, немного раньше?

-- А я разве не говорила? -- Манечка искусственно сделала равнодушный вид. – Замоталась, наверное. Но зато теперь ты в курсе.

-- Все в порядке, Марианна, -- обернувшись, прокричал от двери Курортник. – Александра Игоревна все знает.

-- Что… знает? -- обомлела Маня.


Что ж ты так заволновалась, милая? Испугалась, что я вплотную подошла к твоей тайне? До чего же интересно наблюдать за тобой! Когда-то в юности я смотрела фильм под названием «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Что-то вроде того… Почти наша засекреченная ситуация. Штирлиц на допросе у Мюллера. Ха-ха… Брейк, короче говоря. Счет по-прежнему ничейный, но с большим потенциальным перевесом в мою пользу. Ибо вооружен тот, кто предупрежден. А я на чеку уже полдня. Бойся, подруга, бойся!


-- Я рассказал, что ты иногда приносишь Севке что-нибудь вкусненькое и прибираешься у него в доме.

-- А, вот как... Понимаешь, Аленька, у меня же всегда еды в доме полно, а мальчишка весь день один… Пока отец со службы придет… Не умирать же ему с голоду? Мне это ничего не стоит, -- добавила она, словно оправдываясь.

-- Можешь не продолжать, мать Тереза, я тебя прекрасно понимаю. У меня самой руки зачесались, когда я увидела этот разгром.


На кухне мы общими усилиями высыпали помидоры из мешка и заполнили ими большие и маленькие тазы и тазики. Маня деловито распределила обязанности: она будет накрывать на стол и готовить предобеденный чай, Светлана моет помидоры и зелень, Алик достает из кладовки банки, стерилизует их и наполняет приправами и плодами, а я занимаюсь всеми сопутствующими деяниями. То есть готовлю необходимое количество рассола, отмеривая нужное количество уксуса, соли и сахара. Вся технология приготовления помидоров была представлена записанная знакомым мелким почерком в толстой тетради с рецептами. Контроль за процессом и непосредственное укупоривание банок Маня взяла на себя.


Алик с видимым удовольствием взялся за работу. Все-таки не такой уж он и никчемный, как показалось вначале. Ему бы хорошего руководителя в виде законной супруги и цены бы ему не было. Осталось только выяснить, где пребывает сейчас эта потенциальная супруга. Я вызвалась поискать ее, тем более что мне нужно было переодеться. Пиджачок от Шанель снова не пригодился. По-моему на него никто так и не обратил внимания. Это грустно…
Для консервирования помидоров в моем гардеробе ничего подходящего не нашлось. И в этом не было ничего удивительного, все-таки я ехала на свадьбу, а не на сельхозработы.

 Пришлось надеть короткий розовый топ на бретельках и штаны от спортивного костюма. Прежде чем спуститься вниз, я подошла к двери Светланиной спальни и тихонько постучала. Поскольку  никто не ответил, но из комнаты явно доносились какие-то звуки, я решилась и приоткрыла дверь. На кровати, стоящей под скошенным потолком, уютно свернувшись калачиком, сладко спала Груша. Она спала слишком крепко для женщины, страдающей хронической бессонницей. Мне не захотелось прерывать ее предобеденный сон, и я, улыбаясь, спустилась в кухню. Соратников по борьбе с помидорами там почему-то не оказалось. Постояв несколько секунд в полном недоумении, я услышала тихий разговор, доносившийся из кладовки. Бесшумно ступая мягкими меховыми тапками, я подплыла к двери кладовки и прислушалась.


-- А он что? -- тихо спрашивала Маня.

-- Сказал, не слезу, -- отвечал Алик шепотом.

-- А она что?

-- А она говорит, не могу с ним разговаривать.

-- А он что?

-- Влез в чердачное окно и исчез…

…Все понятно, Курортник дает отчет по нашей прогулке к дому Маугли. Но непонятно, зачем эти подробности Манечке. Она же сама предложила отнести яблоки Тому Сойеру и навести с ним мосты. И почему шепотом? К чему такая таинственность?

-- А ты что? -- продолжала допрос подруга.

-- Я все по инструкции, Марианна. Как ты учила. Бедный, мол, мальчик, голодает. Некому покормить. Если бы не ты, погиб бы…

-- Ну, это уже слишком. Это ты перегнул. Просила же: не форсируй события. Нельзя быть таким прямолинейным, ты можешь напугать ее. Она же знаешь, какая умная…

-- Но мне кажется, она все поняла. Сказала, что подумает на досуге.

-- Да? Так и сказала? Но ты, надеюсь, не сказал, что в этом замешана я?

-- Ты что, Марианна. Клянусь, я все как бы от себя говорил. Она мне одно, а я ей свое. Она очень внимательно слушала, головой кивала. Даже иногда говорила: да, да, конечно…

-- Смотри, а то я уже начинаю волноваться.

Я отскочила от кладовки, вернулась в гостиную и громко позвала:

-- Алло, люди, вы где?

Дверь кладовки скрипнула, и в проеме двери, ведущей в кухню, появилась Маня:


-- Это ты? -- нет, не я. Это президент Соединенных Штатов, конечно. -- А где Светлана?

-- Не поверите, -- сказала я, увидев, как за плечами Манечки показалась фигура Курортника. – Она спит. Да так крепко, что я не решилась ее будить. Интересно, признается она в этом небольшом грехе, когда проснется, или нет?

-- Ни за что, -- махнул пустой трехлитровой банкой мой недавний попутчик к дому Маугли. – Скажет, читала или гуляла по лесу.

-- Нужно было нам взять ее с собой, правда, Алик? -- я бросила на Курортника невинный взгляд. – Совсем мы ее забросили, даже не предупредили, что уходим. Я бы на ее месте смертельно обиделась.

-- Ничего страшного, -- засуетилась Маня вокруг стола. – Ей полезно побыть одной. Особенно сегодня. Я впервые увидела ее утром без слез и нытья.

-- Похоже, претворение нашего плана уже дает положительные результаты, -- я с победоносным видом установила в центр стола большую сахарницу.

-- А что вы имеете в виду? Какой план? -- заинтересовался Курортник.

-- Алик! -- резко оборвала его Маня. – Ты задерживаешь процесс. Поскольку Светлана отсутствует, мыть помидоры тоже придется тебе. К мартену, дорогие гости. Нас ждут великие дела!


Ого, Манечка, ты, кажется, становишься авторитарной! Ну что ж, милая, поддержим твою непонятную игру. Мне не раз приходилось скрывать истинные чувства. Причем, поговорить мы сможем и за этой высокоинтеллектуальной работой. Однако поговорить, как мне хотелось, нам никак не удавалось. Курортник постоянно присутствовал на кухне, разбрызгивая кипяток из большой кастрюли, энергично протирая простерилизованные банки и наполняя их ароматной зеленью и упругими помидорами. Лишь однажды он минут на пять покинул рабочий конвейер, чтобы переодеться: рукава его пижамной куртки до самых локтей совсем промокли. Прекрасный момент для обмена секретной информацией.


-- Как Галина Ивановна? -- невинным голосом спросила я. – Все в порядке? Вам удалось поговорить?

-- Конечно, Аленька, -- Маня казалась спокойной. Работа по консервированию помидоров увлекала ее полностью. – Обещала дать телеграмму, когда доберется до места. Она была очень довольна визитом. Но я все-таки чувствую себя ужасной стяжательницей. Так неудобно получилось с этими деньгами…

-- О чем ты говоришь? -- во мне все кипело. – Ты ничего не выпрашивала, ни о чем не просила. Это была ее добрая воля.

-- Но есть еще одно «но».

-- Что еще? -- я насторожилась.

-- Она просила, чтобы я никому из вас не рассказывала об этих деньгах.

-- Это еще почему? Откуда такая неслыханная и невиданная скромность? Я так и знала, что деньги добыты нечестным путем.

-- Ну что ты! Все очень даже честно. Просто Галина Ивановна считает, что у вас может возникнуть комплекс неудобства за ее подарок. Она прекрасно дает себе отчет, что такими суммами может располагать далеко не каждый…


Я задумалась… Что-то логичное в этих словах, безусловно, было. По сравнению с подарком Шапокляк мой презент в виде польского одеяла с подушками выглядел бледно и невыразительно. Черт возьми! А ведь старушка и здесь оказалось выше и мудрее всех нас... Ай-яй-яй! А я еще бочки на нее катила!


-- Есть немного, -- пришлось признаться мне. – Но может, я могу тебе тоже чем-нибудь помочь?

-- Ну вот, начинается! -- Маня с раздражением включила кран, наполняя водой большой блестящий чайник. – Зачем я только тебе обо всем сказала? Не выдержала… Теперь ты начнешь воображать себя бедной Золушкой или, что еще хуже, нахлебницей. Я же тебя знаю. Аленька. Об одном прошу: не вводи в свою умную голову никаких подобных мыслей! Ты безумно помогаешь мне уже тем, что приехала. И давай закроем эту тему: если уж так случилось, что я неожиданно стала обладательницей мешка с деньгами, то никто не должен чувствовать неловкости от этого обстоятельства. Тем более что мой еще ни о чем не знает. И не известно, как он отреагирует. Мне предстоит очень нелегкое объяснение.

Как удачно она упомянула о своем иллюзорном избраннике. Хоть бы этот Курортник не явился в самый неподходящий момент.


-- Маняша, кстати, вот все забываю спросить: а когда у тебя свадьба-то? Что-то ты темнишь, подруга. Пригласила на торжество, я тут уже третий день, а до сих пор не познакомилась с твоим таинственным строителем. В чем дело? -- я отставила в сторону очередную банку, наполненную краснощекими помидорами, и посмотрела на Маню в упор.

-- Да, как-то неудобно получается, я понимаю. Но ты не обижайся. У него очень срочные дела: то одно, то другое… Сегодня вечером он будет обязательно… Я так думаю. Но уж если не сегодня, так завтра… В крайнем случае, послезавтра.

-- Маня, не могу же я жить у тебя вечно! У меня тоже работа есть, между прочим. И своя личная жизнь. Признавайся, в чем дело, -- настойчиво я продвигалась к своей цели.

-- Личная жизнь? -- почему-то растерялась Манечка. Мне даже показалось, что она немного расстроилась. – Да, да, конечно, я сейчас же позвоню ему. Ты знаешь, честно говоря, мы уже расписались… Еще месяц назад…


Ничего себе признание! Так она уже законная жена! А чего же в таком случае ждут ее гости, в числе которых находилась и я? Неужели, я была права, и подруга по-прежнему принимает желаемое за действительное? Существует ли этот таинственный строитель, неотложные дела которого могут длиться еще не один месяц? И все это время оставшиеся гости (я плюс двое представителей) будут беззаботно сидеть у нее на шее, воображая себя в пятизвездочном отеле, работающем по системе «все включено»... У Мани что, своего рода клаустрофобия?

 Нет, этот психиатрический термин никак не подходит к данной ситуации. У нее просто какое-то неизвестное мне заболевание, при котором человек не может жить один. Дети в отъезде, дом большой, вот она и придумала причину организовать в своем коттедже небольшую коммуну из совершенно незнакомых ранее случайных людей. Надеюсь, ни я, ни Барсик не входили в их число. Барсик потому что он не человек, а подобранный на станции пес, а я потому, что являюсь старинной и проверенной временем подругой, почти сестрой.


-- Ты даешь, Маня! Но это же нечестно! Почему бы не сказать об этом раньше? Я мечтала, что буду присутствовать на свадьбе века. И ты сама говорила, что это будет твоим последним браком. Разве нет?

-- Аленька, я говорила тебе о венчании! Просто мой -- человек верующий, я же тебе рассказывала, и мы решили устроить свадебный вечер сразу после окончания Успенского поста. Осталось ждать всего два дня… И будет свадьба, самая настоящая. Нас друг уговорил, это будет очень красиво, в Соборе… У меня даже платье есть, честное слово. Ты веришь?


Ответить я не смогла, потому что на кухне появился Курортник в неизменных полосатых штанах, но уже в новой майке, на груди которой было написано «спорт». Это слово, натянутое на выпирающий плотный животик, делало обладателя майки весьма сексуальным и загадочным. Позади Курортника маячила расплывшаяся фигура Груши.

-- У нас боевое пополнение, -- радостно провозгласил Алик. – Предлагаю сделать небольшой чайный перерыв, а потом с удвоившимися силами приняться за массовое захоронение помидоров.

Манечка с облегчением восприняла это предложение. И мы все вместе принялись накрывать на стол. Алик вызвался нарезать шарлотку. По-моему вчера мы ее доели, когда же успела появиться еще одна? Маня выставляла чашки, а я опустошала холодильник, доставая из него и передавая Груше сыр, творог, разные лоточки с вареньями и фарфоровый кувшинчик, наполненный сливками. Груша была воплощением самой невинности.

-- Я так неожиданно заснула, – объясняла она, -- Всю ночь спала и опять уснула. Это от грозы, вероятно. Я такая заторможенная, это заметно, правда? – она присела за стол, держа в руках кувшинчик со сливками. – На меня всегда влияет погода… Я даже на работу часто опаздываю, когда дождь идет или снег… Такая слабость, такая слабость…

-- Ты должна показаться врачу, -- предложила Маня, разливая чай в чашки. – У тебя, видимо, гиподинамия.

-- Или вступить в клуб анонимных алкоголиков, -- захихикал Алик.

-- Вы смеетесь. Мне никто не верит… И муж… бывший… часто говорил, что я не от мира сего. И сонная тетеря… Выходит это правда: и грозы ночью не слышала, и все утро проспала. Никто, никто меня не понимает… Я никому не нужна.

Нет, она неисправима! Груша снова готова была расплакаться. А я испугалась за сливки в ее руках: еще пару минут и они могут скиснуть. Неожиданно для себя, я решила прийти к ней на помощь:

-- Зато как ты посвежела, Света, после сна. Тебе не дашь и тридцати.

-- А мне только двадцать восемь, -- всхлипнула Груша.

-- Я хотела сказать, больше двадцати, -- поспешила я исправить свою чудовищную оплошность. – А давай, мы будем пить чай, а тебе я заварю кофе.

-- С коньячком, -- вставил Курортник.

-- Алик, пожалуйста, не увлекайся. Еще не вечер, -- остановила Маня своего гостя. – И сам губу не раскатывай. У нас только легкий перекус перед обедом. Нас еще ждут помидоры.

-- О, у вас помидоры? – с удивлением обнаружила Груша. – А зачем так много?

-- Зима большая, -- пояснила Манечка. – Людей много, покушать все любят. Да и вы с Аликом с собой возьмете домой. Будете есть и Осиновку вспоминать.

О, как тонко напомнила подруга «представителям», что им все-таки придется когда-нибудь покинуть это милое местечко! Очень профессионально. Я мысленно похвалила Манечку. Так и надо с ними: без излишних церемоний.


-- Я могу помочь, -- предложила Груша. – Сейчас перекусим, и я вам помогу. Может, мне и правда кофе выпить? Не знаю… Нет, давайте лучше чай, как и всем. Некрасиво отрываться от коллектива. Спасибо, Александра Игоревна. Или все-таки кофе? Не знаю… Как вы думаете, Мариночка? Что мне лучше, чай или кофе?


Сливки определенно начали сворачиваться в кувшине. Бедная Маня! Как она все это выдерживает? У меня снова пропало желание выводить ее на чистую воду. Если уж она терпит эту парочку, то ситуация, скорее всего, весьма серьезная. Да и какое мне дело до того, была у нее уже официальная регистрация брака или нет? Главное, что ей плохо. Ну, не может она существовать одна, без штампа в паспорте. Это ее личная позиция. Я могу быть одна, а она нет. Бе-бе-бе…


Я аккуратно взяла из рук Груши кувшин и поставила на стол. Чаепитие прошло без эксцессов. За отсутствием более крепких напитков, Алик довольствовался тремя чашками крепкого чая, наливая его прямо из заварочного чайничка и не разбавляя водой. Как ни странно, заторможенная Светлана, отказавшаяся, в конце концов, от кофе в пользу общепринятого напитка, вспомнила-таки, что я обещала сделать ей модную стрижку. Маня с удовольствием поддержала эту идею, и до окончания предобеденной трапезы мы обсуждали, какая прическа подойдет Груше больше всего. Наш разговор с Маней насчет свадебного торжества так и остался незаконченным…


Покончив с чаепитием, мы с рвением набросились на помидоры. Честно говоря, не будь Мани, эта работа могла занять гораздо больше времени. А возможно, и не один день. Подруга в очередной раз вызвала у меня искреннее восхищение деловитостью, умением делать все быстро, четко и даже красиво. Буквально на глазах пол кухни заполнялся укупоренными и перевернутыми кверху дном трехлитровыми банками с помидорами. Не знаю как на вкус, но выглядели они весьма аппетитно.

Поскольку от не перестающей канючить Груши пользы на кухне было немного, Маня отослала ее наверх принести что-нибудь теплое для укрытия горячих банок. Ее долго не было, а когда она появилась, у меня неприятно дернулся нерв на лице: в одной руке у Светланы был пакет с моим свадебным подарком – одеялом и подушками, а в другой – черный мешок с деньгами Шапокляк.


-- Не знаю, может, я не то взяла, -- промямлила Груша, показывая на принесенные вещи. – Мне показалось, что в этих пакетах что-то теплое.

-- Это я виновата, -- бросив на меня смеющийся взгляд, Маня выхватила из ее рук пакет с мешком. – Сейчас я принесу что-нибудь более подходящее.

-- Бедная Марина, -- вздохнула Груша, когда моя подруга скрылась на лестнице. – Она так переживает...

-- Чего ей переживать? -- Алик наполнял помидорами последние банки. – У нее все хорошо. Гости только непутевые.

Хорошо, что хоть это понимает. Только, возможно, как раз себя он в виду не имел…

-- Как же не переживать? Ее любимый не появлялся уже два дня. Когда я приехала, он был здесь каждый вечер. Он сам говорил. И друга еще приводил. Так было весело… У Марины очень симпатичный муж и так ей подходит. Вам он понравился? -- обратилась она ко мне.

Ага, значит, он все-таки существует. Пусть Груша и тормозит на каждом шагу, но иногда и от нее бывает конкретная польза.

-- К сожалению, нам еще не удалось познакомиться, -- удрученно вздохнула я, присаживаясь поближе к Светлане.

-- А друг его вам понравился? Он тоже очень симпатичный...

-- Увы, и друга я тоже еще не знаю.

-- А вы разве не к нему сегодня ходили? -- искренне удивилась Груша. – Мне показалось, что вы куда-то ходили с Аликом.

-- На кудыкину гору мы ходили, -- свирепо вращая зрачками, вставил Курортник. – Прутья рвать, тебе попу стегать!

-- Ну зачем вы так, Алик, -- мягко остановила я неизвестно отчего озверевшего представителя третьего мужа Мани. – Нет, Света, мы ходили к Севе. Мальчик такой есть в этом поселке. Яблоки ему относили по просьбе Марьяны.

-- А… А? -- Груша попыталась что-то уточнить, но на кухне уже появилась Маня, держа в руках ворох теплых вязаных шарфов, пледов и покрывал.

Общими усилиями мы закончили борьбу с заготовками и потеплее укутали горячие банки. Мы уже собирались покинуть кухню, когда в кармане у подруги зазвонил мобильный телефон. Извинившись, Маня взяла трубку и уединилась в гостиной. Оставшись втроем, мы попытались привести кухню в первозданный стерильный вид, убрали в кладовку лишние банки, протерли столы и пол.

В основном, естественно, все вышеперечисленное проделывали мы с Аликом, а Груша опять оседлала своего конька и с удовольствием, словно смакуя каждое слово, рассказывала  о предполагаемых причинах ухода  мужа. Ее нытье раздражало меня безмерно, ведь именно из-за него я не могла разобрать ни одного слова, доносившегося из гостиной. С кем, интересно, разговаривает Маня? Это снова строитель? И зачем так стремительно ей нужно было покидать кухню? Конечно, правила хорошего тона диктуют уединение в случае телефонного разговора, но ведь мы здесь самые близкие ей люди. Мы бы прекрасно поняли, если бы хозяйка поговорила в нашем присутствии.


-- Меня срочно вызывают на работу, -- Маня вернулась в кухню. Она казалась расстроенной. – Небольшие проблемы.

-- Давай я поеду с тобой, -- предложила я. – Посмотрю город, а заодно и место, где ты печешь свои фирменные булочки. Никогда не была на подобном предприятии. Уверяю тебя, скучно мне не будет.

Показалось или нет, что Манечка растерялась? Неужели я предложила что-то запредельно страшное?

-- Нет… Нет, Аленька… К сожалению, сегодня это не получится. Мне нужно заехать к поставщикам и забрать несколько коробок, будет заставлена вся машина. Но я обещаю, что уже завтра мы сможем совершить ознакомительную экскурсию в Карамазов. И ребят с собой возьмем. Поедем, Света?

-- Обязательно, -- откликнулся Алик, в то время как Груша еще только переваривала этот сложнейший и почти философский вопрос.

-- Вот видишь, все согласны, -- преувеличенно радостно воскликнула Маня. – А сегодня мне бы хотелось, чтобы ты немного отдохнула. Погуляй на свежем воздухе, поспи, если хочешь, покупайся в бассейне. Смотри, какие деньки стоят жаркие. В Москве сейчас дожди идут беспрерывные, а здесь благодать. Ты не обиделась?

Что мне оставалось ответить? Честно говоря, к настоящему отдыху я еще не приступала. Безусловно, я найду, чем себя занять. А если повезет, мне удастся разговорить Курортника или растормошить несчастную Грушу. Маня, Маня, ты сильно рискуешь, оставляя меня наедине с твоими гостями…


Глава 13


Подруга убежала переодеваться, а я пригласила Грушу в свою комнату. Нужно было приводить в исполнение данное обещание. Усадив гостью перед зеркалом, я распустила ее жиденькую косичку, скрепленную несколькими старорежимными невидимками, и внимательно посмотрела на ее отражение. Лицо у Светланы было продолговатое, несколько расширяющееся книзу, очертаниями напоминавшее и ее фигуру. Недаром слово «груша» было первым, возникшем в моем подсознании при нашей встрече. Прилизанные волосы еще более усиливали впечатление, делая головку несоразмеримо маленькой по сравнению с широкими необъятными бедрами.


-- Я сделаю тебе каре на высокой ножке, -- предложила я. – Не жалей волосы, это не зубы, отрастут очень быстро.

-- Я не буду жалеть, Александра Игоревна, -- вздохнула новоявленная клиентка. – Только боюсь, мне уже ничто не поможет. Даже Алик сказал, что хуже не будет…

Смотри-ка, запомнила! А казалось, абсолютно не воспринимает слова окружающих. Все не так уж сильно запущено. Можно еще побороться. Я смочила волосы клиентки водой из карамазовского источника, выливая ее из пластиковой бутылки сначала в ладонь, а потом на ее голову.

-- Надеюсь, ты не думаешь, что он это серьезно? -- я взяла ножницы, которые постоянно лежали в моей походной косметичке. – У меня сложилось впечатление, что он сильно положил на тебя взгляд. А его небольшие подколки ни что иное, как попытка обратить на себя твое внимание.

-- Да? --  удивилась Светлана. Обернутая до подбородка шелковым платком, она еще больше напоминала любимый многими фрукт. – Но он же такой старый. Ему, наверно, лет сорок.

-- Сорок лет для мужчины самый расцвет. И потом, кто тебе сказал, что хороший мужчина может быть только молодым? Вот сколько лет было твоему первому?

-- Тридцать восемь, -- всхлипнула Груша.

-- Потрясающая разница! Ну-ну, только не плакать, -- я закалывала ей волосы, поднимая их от затылка вверх. – А то я тоже расклеюсь и случайно обрежу тебе уши. Лучше молчи и слушай.


Я решительным жестом наклонила вниз ее голову и принялась священнодействовать. Умение делать модные стрижки -- тоже один из моих талантов. Научилась я этому в один из трудных моментов жизни. Вернее, во время выполнения очередного сложного заказа. Мне нужно было познакомиться с  некой гламурной красоткой, проводящей в парикмахерской времени больше, чем в постели. Честно говоря, она была нужна мне как прошлогодний снег. Я стремилась познакомиться с одним из ее любовников. Подобраться к нему иным, более простым способом не получилось.

 Ох уж эти мужчины! Козлы, одним словом. До чего же  ненавижу банальности! Почему-то подумав об этом, я тут же вспомнила де Ниро. Ну не Роберта, естественно, а Романа. Если только это его настоящее имя. Вот же засел в голову! Три дня прошло, а не забывается. Как это не похоже на меня: обычно я забываю своих визави через сорок минут после расставания.


-- У тебя хорошие волосы, -- покривила я душой, пытаясь войти Светлане в доверие. – Только этот цвет тебе не очень идет. Он обесцвечивает лицо, делает его нейтральным. Ты понимаешь?

-- Нет, Александра Игоревна.

-- Так, мне  надоело. Что ты постоянно «выкаешь»? Давай перейдем на «ты».

-- Ой, что вы, -- моя клиентка так сильно дернулась под руками, что я чуть было не выполнила  страшное предсказание и не отрезала ей правое ухо. – Вы же такая… -- она запнулась.

-- Старая? Давай, давай, договаривай, не стесняйся.

-- Ой нет, что вы. Вы такая серьезная, как учительница или директор. Я вас немного боюсь…

Еще чего не хватало! Она меня боится! Неужели я произвожу страшное впечатление? Правда, мне и раньше приходилось слышать от некоторых приятельниц такое мнение. Ну то, что меня боятся мужики, я еще понимаю. А вот вызывать страх у женщин – это уже слишком.

-- Прекрати сейчас же и не дергайся, -- я переколола ей волосы и принялась остригать пряди, закрывающие шею.

Занятая работой, я замолчала. Обладая многочисленными талантами, в данном случае я решила сосредоточиться. Все-таки превращать грушу в персик задача не из простых. По крайней мере, ни одному Мичурину это сделать пока не удавалось. В результате я не сомневалась. С какой гордостью моя матушка, давно разменявшая седьмой десяток, щеголяла в наимоднейших стрижках, выполненных мною, вызывая зависть и пересуды бабушек-соседок!


-- Сейчас мы сделаем тебе челку, а уши прикроем. Тогда верхняя часть лица станет зрительно шире и сбалансирует лицо. Ты поняла?

-- Да. То есть нет… Почти поняла…


Сливки, похоже, продолжали скисать даже в холодильнике. «Да», «нет», «почти»… Вот же зануда!

-- А потом мы тебя немного покрасим, -- я старалась уничтожить в голосе все возможные интонации строгой учительницы или директора-диктатора. – Думаю,  сделаем тебя жгучей брюнеткой. Как ты относишься к брюнеткам? Хорошо?

-- Да… Нет... Не знаю…

-- Отличное мнение, -- похвалила я. – Причем очень четкое и определенное. – Мы сделаем из тебя Дженифер Лопес. Твой еще пожалеет, когда увидит, какой ты стала.

Груша всхлипнула. А я продолжила:

-- А уж Алика мы вообще с ума сведем. Вчера он тебя пытался напоить, а сегодня сам с горя напьется.

-- А какое у него горе? -- снова всхлипнула моя клиентка. О Боже, дай мне силы!

-- Да ты, конечно. Такую красавицу заполучить любой за честь почтет! Мы еще, Светочка, повоюем, -- я с энтузиазмом продолжила работу.

-- А почему вы не замужем? -- помолчав, спросила Груша приглушенным голосом. Говорить с низко опущенной головой, похоже, было не совсем удобно. – Вы тоже такая красивая…

Меня просто умилило это «тоже». С другой стороны, очевидно, мои увещевания падали на плодотворную и подготовленную почву. Вон как быстро она поверила в свою исключительность и привлекательность.

-- Я потому красивая, что одна, -- выкрутилась я. – У меня проблем нет. Нет причин плакать по ночам, страдать, ревновать.

-- А Марина вот не одна, а тоже красивая, -- настаивала Груша.

-- Она тоже не всегда была такой, -- я вспомнила мелкие розовые прыщики на широком Манечкином лбу и бесформенное большое тело. – Хотя в каждом правиле есть  исключения. Одна женщина хорошеет от полной свободы, другая – от ее отсутствия. Я имею в виду, конечно, свободу от брачных обязательств.

-- А… -- протянула Груша. – Понятно. А как это?

-- А так, что теперь мы немного помолчим, потому что я приступаю к решающей стадии.

Я уже покончила со стрижкой и сейчас искала в бездонной косметичке что-нибудь подходящее. На непредвиденный случай я всегда возила с собой несколько пакетиков краски для волос. Наконец я обнаружила то, что искала. Замечательная крем-краска подходящего цвета. Темный шоколад. Это, конечно, не жгучая брюнетка, но и не бесцветная солома. Сбегав вниз, я развела краску в керамической вазочке, надела резиновые перчатки для мытья посуды и вернулась к Светлане. Она по-прежнему сидела, не шевелясь, в той же позе, в какой я ее оставила. «Уж не заснула ли?» -- подумалось мне. Но тут Груша шевельнулась и бросила испуганный взгляд на вазочку у меня в руках.


-- А с ней ничего не случится? -- спросила она. – Это последняя такая вазочка из комплекта. Их сначала было шесть, но я случайно пять разбила. Вернее, они сами разбились, но я была рядом. Они как-то выпадают из моих рук. Я еще Марине не говорила,  боюсь,  она будет сердиться.


Сливки в холодильнике уже превратились в густую жирную простоквашу, которая пластами лежала в кувшинчике.

-- Не бойся, не рассердится. Завтра мы будем в городе и поищем в магазинах что-нибудь подходящее. А эту вообще выбросим, чтоб не напоминала о былом. Понятно?

Я принялась за работу. Нанеся  краску на все шесть волос Груши, я обвязала ее голову, как того требовала инструкция,  полиэтиленовым мешочком, укутала своим домашним полотенцем и усадила на балконе.

-- Ждем ровно полчаса, -- предупредила я Грушу. – Ни минуты больше, ни минуты меньше.

Однако работа еще не была выполнена до конца. Я человек основательный, вопреки мнению некоторых  знакомых, которые видят во мне только длинноногую милашку, занятую сомнительной безнравственной работой. Поставив стул перед Грушей, я оседлала его и занялась бровями будущей Галатеи. Эта процедура была Груше абсолютна незнакома. Она стонала, визжала, молила о пощаде и даже зажимала мою ладонь со щипчиками для бровей своей цепкой рукой. Но я была неумолима. Я шла к цели, как опытная скаковая лошадь.

 Конечно, с Дженифер Лопес я немного перегнула, но вполне приличный экземпляр современной провинциалки уж я-то сотворить сумею. Мне нужно было завоевать полное и безоговорочное доверие со стороны Светланы. Мы должны стать не просто хорошими знакомыми, а близкими подружками, между которыми не может быть никаких секретов или тайн.
Какое-то время спустя я закончила выщипывать заросли над глазами моей подопечной и с удовлетворением осмотрела результат своих трудов. Припухшие и покрасневшие веки Груши видеть мне было не впервой.

Однако сейчас, как ни странно, она выглядела не заплаканной, а помолодевшей, как будто только что вошла в теплое помещение с легкого мороза. Убедившись, что полчаса истекло, я провела Грушу в душевую комнату, нагнула над раковиной и промыла волосы. Не давая ей увидеть в зеркале свое отражение (чтоб не испугать или не обрадовать раньше времени), я провела ее, закутанную полотенцем, в спальню. Длины шнура от электрического фена хватила только до прикроватного стула. Я усадила на него Грушу и принялась тщательно укладывать ей волосы, предварительно увлажненные импортной пенкой.

Волосы у нее были тонкими, что, если верить специалистам, говорило о несомненной мягкости характера.
Отсутствие зеркала у кровати не давало возможности осматривать клиентку одновременно со всех сторон, но это не мешало мне продвигаться к созданию задуманного образа. Я лихо приподняла челку, волосы на макушке и у висков, создавая на голове Груши творческий беспорядок. Закончив с прической, я принялась за макияж. Подопечная уже смирилась с происходящим и полностью отдалась мне во власть.

 Конечно, я бы никогда не могла подумать, что Груше нет еще и тридцати, но это впечатление создалось, скорее всего, от ее бесконечного нытья и нескончаемых жалоб. Невольно я переполнилась ненавистью и презрению к человеку, доведшему ее до такого крайнего состояния. Ведь при хорошем муже даже такая смогла бы преобразиться. Это очевидно, а значит, это -- банальность. Ненавижу банальности! И все же…
Наконец я закончила и это сложное дело. С удовлетворением осмотрев полученный результат, я отметила, что он превзошел все ожидания. Куколка, просто куколка! Не худосочная Барби, но уже где-то на подходе.


Так, теперь возьмемся за одежду. Блузка-распашонка, из которой Светлана не вылезала все три дня, что я ее знала, раздражала меня, как назойливая оса. Я стащила с уже почти не сопротивлявшейся девицы это бесформенное наследие советского прошлого и заставила облачиться в один из моих топов: черный, на тонких изящных бретельках. Эластичная ткань прекрасно растянулась на торсе клиентки. С удивлением я обнаружила у нее талию, до сего времени спрятанную за складками блузки, переходящей от покатых плеч к широко развернутым бедрам и сливающейся с ними. Порывшись в дорожной сумке, я вытащила широкий красный ремень из лакированной кожи и туго затянула его на поясе Груши. Вау! Это было то, что нужно!


-- Больше никаких распашонок, -- заявила я назидательно, стараясь в то же время, придать голосу теплые материнские нотки. – Только облегающий верх и широкий ремень. Ты поняла?

-- Да, Александра Игоревна, -- голос Груши по-прежнему был неуверенным и слабым.

-- Когда приедешь домой, -- я тонко намекнула ей о неизбежности возвращения, -- обязательно купи себе короткий жакетик вроде моего. У меня, конечно, Шанель, но что-то подобное можно найти, думаю, и у вас. Пусть местного производства, но обязательно короткий, до талии, и с подкладными плечиками. Ты все поняла? И только высокий каблук. Только высокий!

-- Да, -- снова промямлила Груша. – А можно посмотреться в зеркало?

-- Потерпи, дорогая. Еще не время.


Я снова осмотрела Грушу со всех сторон. Широкая бесформенная юбка из вялого трикотажа, безусловно, не очень подходила к образу прекрасного спелого персика, но все же в совокупности с топом и ярко-красным поясом смотрелась даже стильно. Еще раз осмотрев содержимое своего багажа, я обнаружила маленькую красную сумочку на длинной ручке. Такие сумочки мои успешные землячки носят через плечо. В них, как правило, только два отделения (для мобильника и губной помады) и один плоский карманчик для визиток и кредитных карточек.

 Честно говоря, преуспевающей и уверенной в себе даме больше ничего и не требуется. Я купила сумочку уже года два назад, но так ни разу и не воспользовалась ею: для моей нестандартной работы требуются сумки гораздо большего размера. Сумочку мне было не жаль. Дарить, так дарить. Причем не только новый образ, но и сопутствующие детали к нему.


-- У тебя когда день рождения? -- спросила я, перекидывая длинный ремешок сумочки Груше через шею и плечо.

-- Мне будет уже двадцать девять, -- вздохнула та.

-- Не уже, а еще, -- я снова осмотрела ее с ног до головы. – Так когда?

-- Зимой, в декабре, в конце самом. Тридцатого…

-- Ого, как повезло: почти под самый Новый год! Сомневаюсь, что нам придется встретиться в декабре, поэтому подарок я вручу тебе сегодня. Надеюсь, новогодний праздник ты встретишь в этом ремне и этой сумочкой. А еще на высоких каблуках и в новом костюме.

-- Ой, спасибо. Но мне так неудобно…

-- В этом доме всем почему-то страшно неудобно принимать подарки... Неужели ты не знаешь, что дарить безумно приятно, – я подумала о Галине Ивановне и ее мешке с деньгами.

 – А теперь, мадам, закройте глаза и не открывайте их до моего разрешения.

Груша сильно зажмурилась, так сильно, что я испугалась за тушь на ресницах. Я взяла ее за руку и подвела к зеркалу.

-- На счет «три» можешь открыть глазки, -- чарующим голосом произнесла я и начала медленно считать. – Раз, два, два с четвертью, два с половиной, два и три четверти… Три!!!


Груша открыла глаза и воззрилась на свое отражение. В комнате стало так тихо, что казалось, я слышала шорох, с которым микроскопические пылинки кружили в воздухе. Я ожидала всего, чего угодно: восторгов, охов, ахов, прыжков под потолок, вальсирующих плавных движений, криков «Оскара, Оскара создателю», но только не этого. Постояв в недвижимости и полном молчании несколько секунд, показавшихся мне столетием, Груша зарыдала.

Сразу, без разбега и предварительной подготовки в виде шмыганья носом, всхлипываний и тяжелых вздохов. Она рыдала в голос, разведя руки в стороны, не смея, видимо, прикоснуться к своему новому лицу. Слезы потоком лились по ее нежно тонированным грушевидным щечкам, не смывая, однако, туши на ресницах. Вот что значит качество! Настоящая Франция, не одесская подделка!
Реакция Груши была для меня и неожиданной, и непонятной. Это что: так катастрофически плохо или так восхитительно хорошо? Я растерялась.



-- Аааа… -- вопила между тем Груша, не двигаясь с места и не шевеля разведенными в стороны руками. – Аааа…

Я бросилась к ней и испуганно взглянула на отражение в зеркале. Что я сделала не так? Возможно,  перегнула с тенями на веках или сделала слишком явным румянец? Может,  передержала краску, и теперь у Груши стали отваливаться пряди последних волос? Да нет, все вроде бы было нормально.

 Из зеркала на меня смотрела рыдающая яркая современная шатенка, с бровями безупречной формы, нежным цветом лица и пухлыми губками, покрытыми едва заметной бледно-розовой помадой. Творчески взъерошенные волосы на голове делали ее похожей на студентку, только что пришедшую с ночной дискотеки; талия, подчеркнутая широким ремнем и контрастирующая с бедрами, выглядела почти осиной. В чем дело? Эй, Груша!

 Самое удивительное, что теперь Груша никоим образом уже не напоминала грушу как таковую. Если бы я увидела ее такой впервые, то мне на ум, несомненно, пришло бы иное прозвище. Как-то «Магнолия» или «Камелия». По крайней мере, что-то очень цветочное и изысканное. Но только не крымский фрукт.


-- Света, что случилось? Что тебе так не понравилось? -- мое состояние было близко к панике. – Скажи, что, и я все переделаю. Волосы отрастут, а краску можно смыть, не волнуйся ты так.

-- Ааа… -- продолжала вопить Груша, оглашая криками всю Осиновку. – Аааа…. Я не могу… Я так не могу…

-- Что не можешь? Я же сказала, что все переделаю, -- я сильно тряхнула ее за плечи. – Только успокойся. Ты можешь успокоиться?

Если бы в комнате находился бассейн, я бы обязательно толкнула свою подопечную в воду, как это сделала Манечка во время моей внезапной истерики.

-- Успокойся же, а то сейчас здесь соберется вся округа, -- дрожащими от волнения руками я набрала в стакан родниковой воды из пластиковой бутылки и протянула Груше.

Та наконец-то немного успокоилась, взяла стакан и отпила несколько глотков, ударяясь зубами о его край.

-- А.. А.. Александра… Игоревна … Вы так все сделали… Так сделали…

-- Как, да не мычи ты? Говори, что я сделала не так?

-- Так красиво. Я не знала, что могу быть такой красивой… Ааа… Как теперь мне жить? Я же не умею быть красивой, -- продолжая всхлипывать, Груша отпила еще несколько глотков из стакана.


Слава Богу, у меня отлегло от сердца, а душа преисполнилась гордостью. Я никогда не сомневалась в своих способностях. Но измененная Груша, безусловно, была верхом моего творчества.

-- Дурочка, -- я уселась на стул и расслабленно облокотилась о спинку. – Только так и нужно теперь жить. Я же обещала, что твой бывший с ума сойдет. Да он тебе сейчас и не нужен. У тебя начинается новый этап в жизни. Только перестань рыдать, ради всего святого. У меня уже в ушах звенит. Ты запомнила мои рекомендации? Никаких распашонок, широкие ремни, короткий пиджак с плечами, высокие каблуки и косметика. Запомнила?

-- Ага, -- Груша допила воду в стакане до дна. – Какая вода вкусная… А что теперь сказать Марине?

-- А зачем ей что-то говорить? Она сама женщина красивая, и будет только рада твоему преображению.

-- Ой, вы столько для меня сделали, и эти подарки, -- Груша внимательно рассматривала себя в зеркале. Такой красивый пояс… И сумочка… А вам не жалко?

-- Еще как жалко. А зачем дарить то, что не жалко? Это каждый сможет. Нужно дарить только то, что самому нравится и дорого. Ты понимаешь?

-- Да… Я вам так благодарна… Спасибо… А что я могу вам сделать?

-- Тебе.

-- Тебе… Ну да, тебе, то есть вам…

-- Да ладно, выкай, если тебе так удобнее. Ничего мне не надо, мне самой безумно приятно видеть перед собой такую очаровашку. А твой восторг, если он действительно от души, самая большая награда от подруги. Ведь мы теперь подруги, надеюсь?...


Боже, как примитивно! Я была противна самой себе. Опуститься до такой пошлости: мы с тобой подруги, сю-сю-сю… Но что не сделаешь ради добывания секретной информации. Думаю, визави не почувствует неискренности в моей вкрадчивой интонации, она настолько поглощена своим новым видом….


-- Честно говоря, мне с самого первого дня хотелось переделать тебя, -- продолжала я. – Но до поры до времени это было моей тайной. Но я же всего-навсего обычная женщина, и мне так тяжело хранить в себе тайные позывы. Я вообще не могу хранить тайны, тут же выболтаю их кому-нибудь. А подруги-то вообще узнают о них первыми… Мне нравиться раскрывать перед кем-то интриги, заговоры или сюрпризы… А тебе?..

-- Да, да, конечно, -- Груша продолжала крутиться перед зеркалом. – А как вы думаете, я могу купить себе брюки?

-- Вне всякого сомнения. Сейчас такие чудесные материалы. Можешь купить и брюки, и джинсы, только прямые, без клеша… Да, теперь Алик перед тобой точно не устоит, -- я мягко перевела разговор в нужное  русло. -- А если бы в этом доме случайно появился еще какой-нибудь мужчина, могу спорить на что угодно: он будет у твоих ног… Жаль, что кроме нас троих сюда никто не приходит... А здесь вообще бывает кто-нибудь?

-- Ага, -- Груша стояла спиной к зеркалу, пытаясь рассмотреть затылок. – Мариночкин муж с другом. Ой, -- словно спохватилась она. – Он такой симпатичный, такой симпатичный! Всем так нравится безумно. Вы мне скажете, если он вам понравится?

Так вот в чем дело? Груша запала или на Маниного мужа, или на его друга… И первое, и второе не очень интересовало. Идея подруги насчет соединения Груши с Курортником с самого начала не вызывала у меня подлинного энтузиазма.

-- Безусловно, скажу. Мы найдем время посекретничать с тобой, ведь так?

-- Он очень, очень симпатичный. Даже немного симпатичнее, чем мой бывший… Ой, смотрите, я уже не плачу. Вы знаете, Мариночка просила…

-- Девчонки, что у вас произошло? -- раздался из коридора голос Алика, дверь распахнулась, и на пороге возник взволнованный Курортник.


Вот блин! Ненавижу ругаться, но представитель третьего мужа моей подруги как всегда явился в самый неподходящий момент. Еще минута-другая и Груша бы развязала язычок. Она уже начала рассказывать о какой-то просьбе Мани, причем для усиления эмоционального воздействия даже перешла на заговорщицкий шепот. От моих острых глаз не укрылся и тот факт, что прежде чем начать последнюю фразу, она бросила осторожный взгляд на дверь.


-- Я сижу себе у бассейна, читаю на солнышке и вдруг слышу вопли какие-то. Сначала думал, Севка девчонок соседских донимает, а потом смотрю – нет. Вокруг все тихо, а вопли из этой комнаты. А что вы здесь…

Наконец-то Курортник заметил новую Грушу. Он замер буквально на полуслове. Рот его так и остался открытым, а руки замерли в жесте, выражающем крайнее возбуждение. За его непосредственную реакцию я простила ему грубое и несвоевременное вторжение в мои апартаменты. Я с удовольствием зафиксировала его шоковое состояние, приближающее к обмороку, краску, залившую лицо, отвисшую челюсть и глаза, готовые вылезти из орбит. Все для вас, дорогие товарищи, все для вас. Только этим и живем. Отойдя к окну, я скромно наслаждалась лаврами успеха.


-- Ни фига себе, -- Курортник нашел единственно верные слова. В этой ситуации выразиться точнее, похоже, было невозможно.

-- Это я, -- смущенно развела руками Груша и зарделась.

-- А… как это?.. Что это? Чем это вы? Ни фига себе! -- повторился он. – Девки, вы даете!

Просторечное «девки» немного ударило по ушам, но зато уверенно подтвердило, что лед тронулся, а мы продвигаемся правильным путем.


-- Да, это я, -- снова вздохнула Груша, развела руками и чуть повернулась, демонстрируя измененную внешность.

-- Обалдеть, -- Курортник наконец-то переступил порог комнаты и нерешительно приблизился к Светлане. – А из чего это? -- он притронулся пальцем к ее задорным прядкам волос. – Настоящие, что ли?

-- Подделок не держим, -- я скромно решила вступить в беседу. – А что вас так удивляет, Алик? Настоящая красота деликатна и молчалива, но иногда она выходит из подполья, чтобы поразить всех несведущих. Света очаровательна, не правда ли?

-- Еще бы!

Умница, мальчик, продолжай в том же духе, подумала я. А он, словно, прочитав мои мысли, добавил:

 – Как в кино, настоящая артистка!

-- Ну, походить на артистку не очень сложное дело. Главное иметь свое лицо и следовать собственному стилю. А все это у нашей Светочки есть: и лицо, и стиль. Теперь она никогда не будет плакать. Иначе можно испортить такие милые глазки. Алик, как вам эти глазки?

-- Супер! -- наш незваный гость все еще находился под воздействием первого впечатления. – Вот Марианна удивится...


О Манечке мы как-то и позабыли, но своими словами Курортник напомнил мне, что я так и не смогла ни на шаг приблизиться к раскрытию осиновского заговора. Груша, пораженная своим изменением, оказалось достаточно крепким орешком, расколоть который мне не удалось. По сравнению с ней утренняя болтливость Алика по дороге к дому Севки казалась грандиозной.
Я уже говорила, что скрывать истинные чувства мне было нетрудно. Это я делала почти всю сознательную жизнь, по крайней мере, последние сто пятьдесят лет.

 Мне всегда казалось, что, только закрываясь под маской холодного равнодушия, задумчивости или отстраненности можно сохранить и свою индивидуальность, и неприкосновенность к своему внутреннему миру. Мои чувства -- это мои чувства, и никому не должно быть никакого дела до того, что творится в моей душе, если творится вообще. Однако сейчас скрыть раздражение удавалось с большим трудом. Алик заметил новую Грушу и, как кажется, неожиданно счастлив этому обстоятельству, а что остается делать мне? Какой еще повод придумать для того, чтобы остаться наедине с представительницей первого Маниного мужа и выпытать у нее вожделенную тайну? Три часа потеряны безвозвратно. Я удачно стартовала, но так и не пришла к финишу.


С улицы раздался возбужденный лай Барсика, встречающего нашу гостеприимную хозяйку. Мы покинули комнату под скошенным потолком и спустились вниз. Впечатления Манечки при виде Груши были не менее яркими. Вначале она резко остановилась посреди гостиной, увидев нашу спускающуюся с лестницы троицу и думая, что в ее доме появилась новая гостья. Затем, присмотревшись и узнав Грушу, выронила пакеты с продуктами и громко восторженно закричала. Чисто женская реакция. Откровенная и прекрасная. Мы громко смеялись, наблюдая, как элегантная большая Маня, горной козочкой прыгает по гостиной, визжит и радостно подбрасывает вверх маленькие диванные подушечки. Она одна создала столько шума, что, казалось, еще немного и взволнованные соседи вызовут спасателей или скорую медицинскую помощь.


Глава 14


…Обед, постепенно и незаметно перешедший в ужин, прошел превосходно. Все разговоры велись, естественно, вокруг сказочно преобразившейся Груши. Я скромно и благосклонно принимала поздравления и восторги, мои таланты стилиста были оценены по достоинству. Благодарность Светланы не имела границ. По такому случаю Маня достала из буфета бутылочку вина (к большому удовольствию Курортника), и мы выпили сначала за мои «золотые» руки, затем за новую жизнь темно шоколадной Груши, а потом вообще на брудершафт. Поначалу утомленное или расстроенное (как показалось) лицо Мани, расправилось и посветлело, подружка выглядела по-настоящему счастливой. Она благодарно обнимала меня за плечи, подкладывала все новые рулетики из безумно вкусных баклажанов, фаршированных черносливом, и посылала воздушные поцелуи. «Ты сделала невозможное, -- шепнула она мне, улучив минутку. – Как же я рада, что ты приехала, Аленька. До чего же я люблю тебя».


Я не амбициозный человек, но какие-то зачатки тщеславия во мне, безусловно, присутствовали, и они были вполне удовлетворены. Я радовалась не меньше и даже не столько тому, что удалось сотворить из грушки-гнилушки аппетитный персик, сколько искренним восторгам Мани. Она была так откровенно счастлива, что я простила ей и некоторые недоговоренности, стоящие между нами, и непонятную до сих пор скрытность. В душе снова все смешалось. Понимая что, несмотря на внешнее спокойствие и умение держать удар, у Мани в жизни все не так уж гладко, я так и не смогла задать ей вопросы, волнующие меня последние три дня.

 Судя по всему, сегодняшний вечер тоже пройдет без неуловимого строителя. Что же между ними происходит? Что происходит между Маней и оставшимися двумя представителями? До чего же я ненавижу неопределенность. А кому вообще нравится находиться в неизвестности? Ничего, я подожду. Время у меня еще есть. Матушка по телефону сообщила, что новых срочных вызовов не поступало. Это означало, что мой отпуск продолжался, и все свои силы и нерастраченный интеллектуальный потенциал я могу с чистой совестью потратить на разгадки осиновского ребуса. И я его разгадаю, даже не сомневайтесь. Рано или поздно…


Мы засиделись за столом до позднего вечера. Алик был в ударе. Похоже, новая Груша действительно зацепила его. Уже прощаясь, он вызвался провозгласить еще один тост, который превратился в длинную восторженную речь, посвященную всем присутствующим женщинам. Мы покатывались со смеху, слушая его пьяненькие дифирамбы каждой из нас. Маню он сравнил с солнцем, спустившимся на землю, чтобы согреть своим теплом все живое и неживое вокруг. «За негаснущее солнце в наших душах тра-та-та…».

Груше была посвящена целая притча, рождаемая, скорее всего, на ходу и длившаяся минут десять-пятнадцать. Жила, дескать, на земле былинка, и была она одна-одиношенька, а потому все время плакала и стонала. Потому что было ей холодно и одиноко. Но однажды на землю спустилось с неба солнце… И так далее: тра-та-та, тра-та-та… «Поднимем же бокалы за былинку, которая отогретая солнечным теплом, увидела синеву безоблачного неба и поверила в свою исключительность».

Я же почему-то олицетворялась в возбужденном сознании подвыпившего Алика некой розой, не вянущей с годами и цветущей на диком колючем кусте. «Так выпьем же за того садовника, -- заключил речь Курортник, -- который придет, обработает этот куст, уничтожит колючки и сорвет розу».


…Уже расставшись на ночь и разойдясь по комнатам, мы все, вероятно, долго улыбались, вспоминая наш удивительно теплый и веселый вечер. Однако, уже лежа  постели и обдумывая прожитый день, я обратилась мыслями к заключительному тосту Курортника. Еще раз прокрутив его основные тезисы, я неожиданно почувствовала себя обиженной. За внешней красивостью слов и сравнений мне досталась самая незавидная роль. Манечка светила всем и вся, и это чудесно. А кто вообще обидится, если его сравнят с самим Солнцем?

 Груша превратилась из загнивающей былинки в эдельвейс, что само по себе уже неплохо. Из гадкого утенка родился прекрасный лебедь, уж в этом-то явно ничего предрассудительного или обидного не было. А что я? В том-то и дело, что ничего. Пустота. Какая-то роза с колючками на старом необработанном кусте…

 Я -- необработанный колючий куст… Похоже, эти слова меня не на шутку задели. Что он хотел этим сказать? Что я излишне строга и неприступна или что я никому ненужная старая дева? И какого это садовника он имел в виду? Уж не себя ли? Счас! Нет, ему категорически нельзя выпивать. Манечка не зря внимательно контролирует его страсть к возлияниям. Неудачник! А распетушился-то как! А ведь я для него почти три часа сражалась с Грушей, превращая ее в объект, достойный мужского внимания…

Но почему я об этом так много думаю? Обижаться на недалекого и озабоченного любителя полосатых пижам и смешно, и недостойно. Так что же, что постоянно возвращает меня к тосту Алика? Мы все смеялись, слушая посвящения сначала Манечке, а потом Груше. Это я помню точно. Мы даже утирали слезы, выступившие на глазах от смеха. А я еще отодвинула стул от стола, чтобы в азарте потопать ногами, мне просто не сиделось на месте. Вот! С этого места, как говориться, поподробнее.


Я отодвинула стул. Смеясь, даже обхватила голову ладонями и склонилась к самым коленям. Вот тогда-то я и заметила это. Просто в тот момент я не обратила на ЭТО никакого внимания. Мне, как и всем, было страшно весело и смешно…


Я сосредоточилась и попыталась мысленно вернуть те мгновения. Я как будто просматривала фильм на замедленной пленке. Итак: Алик говорит тост. Все смеются. Он уже начал говорить обо мне. Я отодвигаю стул и топаю ногами от смеха. Он начинает говорить о садовнике, а я закрываю лицо ладонями. И вот тут произошло нечто странное. Сквозь пальцы я отчетливо вижу, как под столом очаровательная женская ножка в изящной открытой туфельке с силой ударяет по ноге Курортника. И эта ножка не принадлежала Груше. Эта ножка принадлежала моей лучшей подруге…


Обычно к такому способу общения прибегают люди, которым есть что скрывать от соседей по столу. Вроде как: остановись, дружище, не болтай. Или наоборот: будь настойчивей, вперед и с песней. В любом случае тайный удар под столом есть признак некого сговора, условный знак сообщников. Если бы мне удалось заметить просто легкое, скрытое от посторонних глаз прикосновение ног под столом, я приняла бы его за тайное любовное отношение. И была бы права: так поступают  искренне влюбленные пары, которые по каким-то причинам не могут открыть окружающим свою страсть. Так же могла поступить и вульгарная соблазнительница, мило беседующая в кафе со школьной подругой, одновременно под столом водя ножкой по ноге ее мужа. Тот делает вид, что внимательно изучает меню, сосредоточенно о чем-то думает, разглядывает зал, а на самом деле внутренне зажигается, распаляется и уже проматывает в  голове тысячи планов по организации интимной встречи с подругой жены. Уж мне-то этого не знать!..


Но Маня никак не подходила на роль возлюбленной Алика и уж тем более не тянула на Казанову в юбке. Да и удар изящной туфелькой по пижамной ноге Курортника был не совсем слабым. Точнее, совсем не слабым. Так не напоминают о нежной привязанности или желании уединиться. Так могут только угрожать: фильтруй базар, дорогой, она же все поймет!


Итак, тайна существует, и то, что я нечаянно стала случайным свидетелем второго пласта отношений между обитателями осиновского дома, только подтверждало мои догадки. Как странно, что немой диалог импортной туфельки с ногой Курортника, обряженной в полосатую штанину, я смогла проанализировать только сейчас, спустя час после окончания затянувшегося обеда. В тот момент мне и в голову не могло прийти, что рядом происходит нечто неординарное.


***

Глава 15


…В комнате было страшно душно. Вероятно, ночью снова не избежать грозы. Надеюсь, уж сегодня-то я ее не просплю. Я отбросила простыню и, не шевелясь, лежала в тонкой, подаренной Маней ночнушке, обдумывая свое странное пребывание в Осиновке. За окном послышался звук упавших на землю первых дождевых капель. Сначала редких, а потом все более и более учащающихся. Воздух сразу же наполнился животворным озоном, и дышать стало легче. На мгновение стены спальни осветились яркой вспышкой молнии, а через минуту-другую  мир вокруг содрогнулся от тяжелого громового раската. Гром был таким сильным, что даже показалось, что кровать подо мной подпрыгнула. Я поднялась, чтобы прикрыть балконную дверь, и в этот же момент услышала женский визг и мужское хихиканье, раздававшиеся с улицы. Узнать эти голоса было не сложно. Так оказывается, не все из обитателей коттеджа разошлись после прощания по своим комнатам! Груша с Курортником решили продлить очарование милого ужина, прогуливаясь по ночному поселку...


Я вышла на балкон и всмотрелась в окружавшую меня ночную мглу. Ночи в Осиновке действительно были нереально темными. Вдобавок мощные грозовые тучи закрыли собой и круглую лупоглазую луну, и огромные, с тарелку величиной, звезды. Скорее всего, парочка пряталась прямо под моим балконом: именно оттуда доносились кокетливые повизгивания Грушеньки и смех Алика. Интересно, чем занимались эти двое до того, как их застал внезапный дождь?


Сильный порыв ветра, изменив направление ливня, нацелил на меня потоки, льющиеся с неба. В одну секунду я оказалась мокрой с головы до ног. Но косые струи дождя облили не только меня. Парочка, прятавшаяся под балконом, тоже получила свою порцию воды. Визг, смех и крики стали громче и отчетливей. Я перегнулась через балконные перила, пытаясь рассмотреть, каким образом будут спасаться от ливня мои соседи по этажу. В свете озарившей ночное небо молнии удалось заметить, как они выскочили из-под временного укрытия и скрылись за углом дома.

 Черт! Как же мне хотелось досмотреть до конца этот захватывающий инцидент! Представив мысленно расположение коттеджа, я поняла, что сейчас интересующая меня пара находится на его противоположной стороне, прямо под окнами комнаты бабушки Шапокляк. Недолго думая, я завернулась в простыню, вышла в коридор и подошла к двери уехавшей соседки. «Как хорошо, что меня никто не видит», -- мелькнуло в голове.

Я осторожно приоткрыла дверь, вошла в комнату, которая являлась зеркальным отражением моей спальни, подошла к раскрытому окну и вышла на балкон. Дождавшись, когда смолкнут последние раскаты грома, последовавшие за молнией, я прислушалась. Действительно, теперь парочка находилась под балконом Галины Ивановны. Вот уж не думала, что Груша-гнилуша умеет так откровенно кокетничать!

Светлана тоненько смеялась, громко охала, если ей на голову или плечи попадал-таки дождь, и капризно требовала от Курортника остановить грозу. Тот в свою очередь изображал из себя галантного дона Кихота, сражавшегося на этот раз не с иллюзорной ветряной мельницей, а с потоками воды, грозящими превратить его Дульсинею в мокрую курицу. Высокопарным слогом он обращался ко всем известным ему богам, требуя прекратить это форменное безобразие, грозил судебным разбирательством и даже обращением с жалобой к самому президенту. Короче, милое и глупое воркование двух тинэйджеров...


Постояв на балконе минут десять, я поняла, что ничего важного для себя сегодня уже не услышу. Слишком уж неприспособленной для долгого и серьезного разговора была нынешняя погода. Дрожа от холода, я покинула балкон. В это же мгновение очередной порыв ветра не только подтолкнул меня в спину и раздул легкие занавески до состояния парусов, но и подхватил с пола небольшой лист бумаги.

Лист сделал в воздухе пару кругов, а затем медленно спланировал на пол. На фоне темного ковра обыкновенная бумажка выглядела чарующе волшебным белоснежным пятном. Непонятно почему я нагнулась, подхватила листок и принялась вытирать им мокрые от дождя руки. Однако, перевернув его, я заметила, что с другой стороны он полностью исписан. Любопытство не самое лучшее качество, но и не самое лишнее. Я разровняла помятый мною же лист и прошла в свою спальню.


Просушив волосы полотенцем, переодевшись и согревшись двумя глотками мартини, я улеглась на кровать, включила светильник у изголовья и принялась разглядывать неожиданную находку. С первых же строк я поняла, что держу в руках записку Галины Ивановны. Собираясь в дорогу, старушка написала сама себе небольшую памятку. Весь листок из школьной тетрадки был исписан четкими указаниями, что нужно сделать и чего не забыть. Улыбаясь и вспоминая матушку, составлявшую такие памятки ежедневно, собираясь в магазин или на рынок, я читала записку Шапокляк, написанную большими ровными буквами, наклоненными не вправо, как обычно пишут люди, а влево.


«Проверить наличие паспорта и билета»... «Уложить вещи»… «Отнести Виталичкину книжку соседям»… «Послушать прогноз погоды»… «Отдать М.С. подарок»… «Дать телеграмму Виталику со станции»…


Почти у каждого пункта стояли галочки, показывающие, видимо, что данный пункт плана успешно выполнен. Я уже хотела отложить листок в сторону, как мое внимание привлек последний пункт памятки, неотмеченный галочкой: «Подготовить А.И…». Подготовить «А.И.», чтобы это значило? «А.И., А.И.», кто это может быть? Алик? Насколько я помнила, полное имя Курортника было Альберт. Может быть, «А.И.» -- это Альберт? Кто он по отчеству? Может быть Иванович или Иннокентьевич? А если Петрович или Сергеевич?.. Нет, тут что-то не связывается. Тем более что Шапокляк все время называла его по-простому -- «Аликом». Значит, речь в памятке шла не о нем. Тогда о ком?

Ого! А если это таинственное «А.И.» не что иное, как мои собственные инициалы? Тут все совпадает абсолютно. Старорежимная бабушка всегда называла меня только по имени-отчеству – Александрой Игоревной. А если это я, то в чем именно собиралась подготовить меня Галина Ивановна? Или к чему? Бе-бе-бе… Загадки множились, как китайские кролики. Поскольку в записке находился пункт об отдаче подарка Мане, значит, размышляла я, она была составлена до нашего прощального ужина, до ночного разговора с Манечкой и до отъезда.

Основательная старушка загодя планировала поговорить со мной, к чему-то подготовить, но не успела. Не успела… Почему же? Возможно, разговор с Маней с увещеваниями взять деньги в черном пакете затянулся дольше предполагаемого. А потом у нее просто не возникло возможности пообщаться со мной наедине. Все время вокруг Шапокляк находились  обитатели этого дома... Вероятно, старушка рассчитывала поговорить со мной на станции, но туда Маня меня не взяла. И вообще в суете сборов, прощаний, обмена адресами и добрыми пожеланиями этот пункт незаметно ушел на второй план, попросту говоря, забылся. Ведь это только так считается, что девичья память коротка. На самом деле короткой память бывает и у людей более зрелого возраста.


Я отложила листок в сторону. Занятая памяткой Галины Ивановны, я не заметила, как незаметно закончилась гроза, небо очистилось, и теперь вся моя комната под скошенным потолком была залита ярким лунным светом. Прежде чем уснуть, я еще долго лежала, не двигаясь и прислушиваясь к звукам ночной Осиновки. Честно говоря, мне нравился мой неожиданный отпуск. Уж чего-чего, а скучать здесь не приходилось, а скучать я не люблю страшно. Возможно, именно поэтому с большим нежеланием всегда покидала суетную Москву.

Погруженная в странную и непонятную многим работу, я отвлекалась от мыслей о самой себе, о своей прожитой жизни и своем будущем. И это меня радовало. Копаться в самой себе – явный путь к депрессии. Когда тебе уже сорок два, а на горизонте ни семьи, ни ребенка, ни даже намека на личную жизнь, поневоле станешь бояться оставаться один на один со своими мыслями. И хотя я ничего не боюсь, скучать для меня -- непозволительная роскошь. Осиновские перипетии с одной стороны раздражали, а с другой -- приносили дополнительные эмоции. И эмоции эти были скорее положительными, чем отрицательными. Все мы не без странностей. «Погоди, Маня», -- снова подумалось мне, и я уснула. И, несмотря ни на что, сны у меня были удивительно спокойными и цветными.


…Утро было как всегда солнечным и теплым. Похоже, день снова будет жарким. Предупредительная Манечка уже успела включить обогреватель в бассейне (и когда она все успевает?), и поэтому вода, в которой я плескалась, была не только бодрящей, но и комфортной. Я несколько раз проплыла по кругу бассейн и только потом поднялась в свою комнату, оделась и подкрасилась. По дороге в гостиную я зашла в комнату Галины Ивановны и положила листок с  записями на тумбочку. Должна же когда-нибудь Манечка зайти сюда. Пусть тогда и обнаружит это послание с закодированной последней строчкой. И испугается, что кто-то случайно мог прочитать эту памятку.


Внизу никого не было, но стол в гостиной был накрыт к завтраку. Я уже сообщала, что по утрам у меня всегда отличный здоровый аппетит. Соорудив большой трехслойный бутерброд, я вышла на улицу. Что за чудо эта Осиновка! Ни одного человека, хотя по вечерам я замечала свет в окнах некоторых домов, а машины у палисадников то появлялись, то исчезали. Я прошлась босиком по влажной траве, глубоко вдохнула сосновый воздух, вышла на середину улочки и с удивлением увидела в ее глубине приближающийся белый «мерседес».


-- Доброе утро, Аленька, -- Маня вышла из машины и чмокнула меня в щеку. – Как самочувствие?

-- Отличное, -- искренне ответила я. – Еще немного, и я сравняюсь по весу с Аликом.

-- Я этого добиваюсь всеми силами, -- рассмеялась Маня. – Как мои гости, уже встали?

-- Думаю, нет. А ты куда ездила? Только не говори, что прогревала двигатель.

-- Да нет… Севке отвезла омлет. Пусть побалуется горяченьким сорванец.

-- Благодетельница ты наша, кормилица. И что бы тут все без тебя делали?

-- Мне это нетрудно, -- отмахнулась Маня и быстренько перевела разговор на другую тему. – А сегодня мы поедем на экскурсию. Ты как, готова?

-- Всегда. Обожаю новые впечатления.



В гостиной нас ждал небольшой сюрприз. Чисто выбритый Алик, сменивший полосатую пижаму на джинсы, выглядел непривычно нарядно и даже торжественно. Вдобавок он благоухал терпкой туалетной водой. Не успели мы осыпать его искренними комплиментами, как вниз спустилась смущенная и немного расстроенная Груша.

 От моего зоркого взгляда не укрылся тот факт, что она старалась не встречаться глазами с Курортником и всячески делала вид, что крепко проспала всю ночь. Однако ее волосы говорили о другом: от вчерашней феерической прически не осталось и следа. «Случайно попала под дождь», -- скромно объяснила она. О, да, конечно! Случайно среди ночи мой рукотворный Персик решил самостоятельно прогуляться по ночному поселку! Ха-ха… Знала бы она, под чьим балконом «случайно» оказалась во время ночной грозы… Естественно, я не показала и вида, что абсолютно точно знаю про хихиканья и воркованья. Последствие дождя? Безусловно. Кто бы сомневался? А, может, чего-нибудь другого? Я поспешила успокоить и заверить, что после завтрака сделаю ей новую укладку. Светлана успокоилась, и завтрак прошел вполне нормально: без стенаний, слез и жалоб.


Предложение Мани съездить в Карамазов всеми было встречено «на ура». Наскоро покончив с омлетом, кофе и булочками (съеденный натощак огромный бутерброд совершенно не испортил мне аппетита), мы бросились в свои комнаты, чтобы переодеться. Я задумчиво осматривала содержимое  шкафа, когда зашедшая Маня принесла  милый сарафанчик из сжатого хлопка. «Сшила когда-то себе, но так ни разу и не надела, -- посетовала она. – Может, тебе подойдет?». Удивительно складываются обстоятельства: мои фирменные штучки-дрючки вдруг потеряли  актуальность в Осиновке.

Я уже не страдала по поводу так ни разу и «ненадеванных» нарядов: платья со стразами, трикотажных широких турецких штанов с низким шагом, больше похожих на юбку, чем на исподние, и клетчатых шортиков с подтяжками, которые рекомендовалось носить не на плечах, а спущенными. Манин сарафанчик, как и все, что она делала своими руками, был сшит безупречно. Широкие полотнища, разные по длине и скроенные по косой, уютными складками ниспадали от самой груди к ногам и обволакивали фигуру. Бретелями служили пучки тонких атласных жгутиков в тон основной ткани. Такие же жгутики обрамляли и глубокие карманы, спрятанные в боковых швах. Короче, бедная отстойная Бурда просто отдыхает. Для такой жаркой погоды ничего лучшего придумать было невозможно. Вопрос «что надеть» решился моментально. Я с большим удовольствием впорхнула в сарафанчик темно-розового цвета и ощутила себя барышней-крестьянкой. Для поддержания стиля я обвязала голову тонким хлопчатобумажным  шарфом и сменила туфли на высоких каблуках на уютные открытые сандалии.


Создав себя, я позвала Грушу и принялась за ремонтные работы на ее испорченной дождем голове. Поговорить снова не пришлось, так как дверь комнаты постоянно открывалась, и к нам заходил то Алик, разыскивающий утюг, то Манечка, интересующаяся, как проходит процесс перерождения Груши в Персик, то Барсик, активно принимающий участие в общей суматохе. Еще одного сарафана для Светланы у Мани не нашлось, поэтому Груша оделась по-вчерашнему. Зато волосы я уложила ей по-другому, а макияж сделала более ярким, даже экзотическим.

 Покрутившись перед зеркалом, Груша осталась  довольна результатом и, забыв поблагодарить меня за креатив, поспешила вниз. Еще бы! Там уже сидел перед экраном телевизора Курортник, переодевшийся второй раз за утро, сменив джинсы на черные брюки, а майку на светлую рубашку с короткими рукавами. Похоже, идея Мани была не совсем уж и бредовой. События развивались гораздо быстрее, чем мы могли предположить…


Сама Манечка была одета просто и элегантно: прямое серое платье с квадратным вырезом и серые же замшевые туфли без задника. Она по-прежнему не переставала удивлять. Большая желтая сумка с ручкой из толстой бечевки была просто верхом совершенства. В моей душе снова противно шевельнулось нечто вроде зависти. Задвинув это чувство поглубже, куда-то в область селезенки, я осмотрела всю компанию и признала, что для поездки на экскурсию в забытый Богом районный городок Карамазов мы выглядели безукоризненно.


…В просторном салоне «мерседеса» работал кондиционер, поэтому открывать окна не было необходимости. К тому же встречный ветер мог испортить наши замечательные прически. В этот раз, выехав на шоссе, мы повернули не к железнодорожной станции, а в противоположную сторону. На всем протяжении пути Манечка рассказывала  об объектах, которые мы проезжали, и о знакомых, живущих в маленьких деревушках справа и слева от дороги.


-- А Достоевский случайно не из этих краев? -- спросила я, заметив впереди по ходу движения указатель с наименованием города. – Уж больно название говорящее.

-- Думаю, он даже не знал, что городок с таким названием вообще существует, -- ответила Маня, тоже взглянув на указатель. – Он такой маленький, только недавно статус города получил, его даже на картах нет. А железнодорожная станция, ты же знаешь, называется совсем по-другому. Местные говорят, что один из основателей поселения имел такую фамилию. А может, и не имел, а просто взял. У нас здесь речка есть -- Карамазовка. Так что еще неизвестно, что было первым: наш Карамазов или Достоевского. Но люди здесь очень хорошие, на удивление. Живут мирно, спокойно, уважают друг друга. Можете мне поверить, -- обратилась Маня уже ко всем пассажирам "мерса". – Я всю страну объездила, но таких добрых людей как здесь, не встречала. Хотя хорошие люди есть везде, и их немало.


Я с удовольствием взирала на дорогу, по обе стороны которой расстилались густые леса. Несмотря на конец августа, ничто здесь еще не предвещало скорого наступления осени. Листва на деревьях и кустарниках была ярко зеленой, а трава сочной и высокой. Слушая объяснения Мани, я неожиданно поняла, что действительно стала ощущать себя в отпуске. И это ощущение мне, безусловно, нравилось.

Мы проехали довольно долго от указателя, когда, наконец, на пути стали появляться строения, отдаленно напоминающие городские. Двух-, максимум трехэтажные жилые дома, стоящие далеко друг от друга, казались отдельными хуторами, хотя мы миновали уже несколько автобусных остановок, с прикрепленными к столбам графиками движения общественного транспорта. Ни на одной из остановок не было ни одного человека.


-- Здесь автобусы ходят четко по расписанию, -- объяснила Маня. – Поэтому люди не тратят зря времени и выходят на остановки точно к своему рейсу. Очень удобно.

Вся наша гостевая компания очень порадовалась работе общественного карамазовского транспорта, особенно я. У меня была небольшая легковая машинка, но с тех пор, как Москва превратилась в сплошную пробку, я почти перестала пользоваться ею и частенько проводила долгие часы на остановках в ожидании нужного троллейбуса. При моей работе метро не самое удобное средство передвижения, ведь я должна все видеть своими глазами. А как еще я узнаю, где находится нужный мне ресторан или ночной клуб, и какие к ним ведут подъезды?


Постепенно домов становилось все больше и больше, они уже не торчали одинокими зубами во рту столетнего старичка, а выстраивались стройными рядами в некое подобие улиц. Бордюров почти нигде не наблюдалось. Асфальтовое покрытие по бокам дороги заканчивалось, просто переходя в поросшую некошеной травой зеленую полоску. Та в свою очередь переходила в тротуар, выложенный серо-розовой плиткой. Очень милый и очень провинциальный городок. Ну, очень провинциальный…


Объехав весь Карамазов минут за десять-пятнадцать, мы выехали на большую квадратную площадь, вымощенную отполированным временем булыжником, и остановились у одного из перекрестков. На доме, около которого мы припарковались, висела смешная табличка, в верхней части которой было написано слово «Улица», а под ним «1 1го Мая». Цифра «11» была начертана странно: первая единица была большой, занимающей все пространство снизу доверху, а вторая – едва заметной, почти сливающейся со словом «Мая».


-- А что за праздник одиннадцатого мая? -- ехидно полюбопытствовала я, выходя из машины. – Вселенское событие местечкового масштаба или наоборот?

-- Почему? -- обиделась Маня за карамазовского художника-оформителя. – Здесь же все понятно написано: улица Первого Мая, дом один. Мне кажется, все  ясно.


Странный город и странное фиксирование номеров. Короче, не верь глазам своим. Что я и делала.


-- Эта наша центральная площадь, Соборная, -- объяснила Маня, обращаясь только ко мне, так как, судя по всему, Алик со Светланой уже бывали здесь. -- Здесь за один день можно встретить всех знакомых и не один раз.

Главной достопримечательностью площади (а возможно, и всего города) являлся, безусловно, православный Собор, возвышающийся в западной части площади. За свою жизнь мне приходилось видеть храмы и повеличественнее, но карамазовский Собор, являющий собой классический образец православной архитектуры, был, несомненно, прекрасен.

-- Через пятнадцать минут начнется служба, так что, если хотите, конечно, можете побывать там. Не пожалеете, красиво невозможно. Сегодня большой праздник -- Успение Пресвятой богородицы, -- продолжала Маня голосом профессионального гида. -- А потом предлагаю вам пешеходную прогулку. Здесь городской универмаг, -- вся наша троица послушно повернула головы в направлении, указанном Манечкой. – А вот это ворота в городской парк. Очень красивый парк, просто чудесный. Там собраны растения со всех континентов. Не хуже Никитского ботанического, честное слово. Советую прогуляться: там и аттракционы разные, и кафе, и пруды с лебедями, и скамеечки на цепях… В общем, сами увидите. А еще там много тени, душно не бывает даже в самое засушливое лето. И, между прочим, Аленька, источник, о котором я тебе говорила, в самом центре этого парка. Найти легко, около него всегда много людей. Так… Что еще? -- Маня окинула глазами площадь. – Если идти, не сворачивая, по главной аллее, можно дойти до  санатория. Приемный покой в бывшей графской усадьбе. Дом, как музей, очень красивый… Очень!

-- Манечка, а что-нибудь менее красивое у вас есть? А то у меня уже начинает развиваться комплекс провинциальной неполноценности, -- снова съязвила я. – Что-нибудь попроще, соответствующее нашим скромным персонам.

-- Мои гости должны видеть только самое лучшее, они этого достойны, -- серьезно ответила Маня, напомнив мне ее же только лет двадцать назад. – Я тоже сначала с сомнением отнеслась к этому городу, но теперь знаю точно, что это чудесное место, просто чудесное… Так, ну это, сами видите, ресторан, а на втором этаже гостиница, -- Маня указала рукой на соседнее здание, и мы снова, послушно повернули головы. -- Тоже дом старинный, между прочим. У нас нет пока своего музея, но в гостинице несколько комнат отвели под экспозицию. Так что начало уже положено, там много исторических документов, фотографий; если хватит время, сходим все вместе, я с удовольствием посмотрю еще разок… Да, еще. Если идти по этой улочке, -- поворот голов, -- через несколько кварталов будет небольшой рынок. Там и вещи, и продукты. Все всегда вкусное и свежее. И разные поделки местные, можно присмотреть  сувенир на память. Оригинальное что-нибудь.

-- Маня ты так говоришь, словно хочешь оставить нас одних, -- заволновалась я.

-- К сожалению, мне надо на полчасика в городскую администрацию, небольшое совещание. Но по опыту я знаю, что полчасика могут сильно затянуться, поэтому и рассказываю, что можно посмотреть, и где побывать. Давайте договоримся так, сейчас у каждого из вас будет свободное время для самостоятельного осмотра города. Можете все вместе гулять, а можете и по-одному, но через три часа давайте встретимся у ресторана, -- мы снова повернули головы к ресторанчику, около которого официанты уже расставляли легкие пластмассовые столы под зонтиками и белые ажурные стулья. – А потом еще погуляем, если силы останутся.


Глава 16


Я внутренне вздохнула. Неспешная прогулка по городу под руку с Маней или долгое сиденье в тенистом уголке парка дали бы мне прекрасную дополнительную возможность поговорить по душам, выяснить волновавшие вопросы. Но, как обычно, доверительный разговор откладывался еще на три часа. Но что делать? Три часа, это не тридцать три года. Все еще впереди. Сверив часы, мы простились с Манечкой и проследили, как она села в машину, завела мотор и укатила вверх по улице имени Первого Мая.


-- Я предлагаю начать с ресторана, -- сказал Курортник, когда мы остались одни.

-- Нет, давайте лучше сначала в универмаг, -- с капризными нотками в голосе предложила Груша.

-- Друзья мои, -- серьезно ответила я. – А не лучше ли будет по совету нашей деловой хозяйки подумать о своих нетленных душах и побывать в Соборе? Тем более что служба, судя по всему, уже началась и может скоро окончиться, а универмаг и ресторан от нас никуда не уйдут.


Попутчики безоговорочно приняли мое предложение: похоже, в отсутствии Мани я была признана главнокомандующим небольшой армии «представителей». Двери Собора были открыты настежь, и оттуда уже слышалось божественно красивое песнопение. Со всех сторон площади к Собору стекались люди.


-- Давайте договоримся сразу, – продолжила я. – Если случайно потеряемся, встречаемся на этой площади через час.

-- Лучше через два, -- предложил Курортник.

Ого! Мальчик, очевидно, рассчитывает потеряться и вовсе не случайно, а специально. Ну что ж, на это я и рассчитывала в глубине души. Пусть побудут вдвоем с Грушей, а мне не впервой гулять в одиночестве.

Несмотря на ранний час, горячее солнце уже давало о себе знать, отчего мы с удовольствием ощутили приятную прохладу внутри Собора. Людей на службе было неожиданно много, поэтому неудивительно, что уже через минуту-другую я потеряла своих попутчиков из виду. Скрытые спинами то ли верующих, то ли любопытствующих туристов или пациентов санатория, они исчезли где-то в глубине огромного, заполненного ароматами ладана и восковых свечей, храма. Оставшись одна, я попыталась пройти поближе к алтарю, чтобы насладиться его богатым убранством и посмотреть на священника, приятный густой баритон которого заполнял все пространство. Однако мне это не удалось.

 Вновь прибывающие люди как-то незаметно, но настойчиво оттеснили меня, и уже через какое-то время я оказалась позади всех, около церковного киоска, который располагался справа от входа в храм. Прямо передо мной на одной из колонн была икона неизвестного мне святого, перед которой горели в специальных подставках разнокалиберные свечи. Я уже хотела проявить упорство и протиснуться в первые ряды, но плотная недвижимая стена верующих не позволила мне осуществить задумку. Мысленно повозмущаясь, я осмотрелась по сторонам и обнаружила, что мое месторасположение не так уж и плохо. Мне не было видно ни богато украшенного алтаря, ни Царских врат, ни священника; но зато со своей точки, никому не мешая, я могла прекрасно осмотреть фрески на стенах, росписи под самым куполом и замечательные цветные витражи, сквозь которые проникали, создавая волшебные ощущения, солнечные лучи.


…Я редко бываю в культовых заведениях, а если и бываю, то с моими внутренними религиозными воззрениями (вернее с их катастрофическим отсутствием) это никак не связано. Я хоть и была крещенной и даже постоянно носила на груди золотой крестик, в посещении церкви не видела никакой необходимости. С моей душой, как всегда казалось, и так было все в порядке. Мне приходилось бывать в католических соборах, признанных мировыми культурными памятниками и хранивших  нетленные святыни, и в маленьких деревенских церквушках, где кроме одной-двух икон не было никакого дополнительного убранства. И везде я чувствовала себя одинаково комфортно.

 Мне нравилось посещать в качестве туристки и мусульманские мечети в Турции, и буддийские храмы в Индии. Никогда особенно не вслушиваясь в слова священнослужителей, я искренне наслаждалась музыкальностью интонаций и непонятных терминов, поражалась архитектурным изыскам, частенько и непостижимо сочетающих в себе суровый аскетизм и царственную роскошь.


Помимо художественной росписи и божественной музыки меня всегда привлекали и увлекали люди. Наблюдать за молящимся человеком было страшно интересно. Никогда не думая о том, что своим ненавязчивым взглядом я внедряюсь в чей-то внутренний мир, я исподтишка наблюдала за лицами верующих, испытывая двойственные чувства. Я ни в коей мере не испытывала к ним высокомерной неприязни. Пусть молятся, если считают, что это поможет, если верят. Дело в том, что, испытывая к ним некоторую жалость, я им не верила.

 Людей в храмах я воспринимала как артистов больших и малых театров. С интересом и удивлением я разглядывала их отстраненные лица, шевелящиеся губы, увлажненные глаза. О чем думают они во время службы, -- размышляла я. -- О чем просят, на что надеются? Ведь каждому должно быть понятно, в этой жизни надеяться нужно только на самого себя. Только на себя! Никто и никогда не поспешит к тебе на помощь, не вникнет в твои проблемы, не подскажет, что делать в сложной ситуации. По большому счету никому нет никакого дела до своего ближнего.

 Конечно, если у тебя есть такая подруга, как Маня, постоянно спешившая помочь всем и вся, можно поверить в какое-то доброе проведение, но не более.

Да и Манечка, моя дорогая мать Тереза, как показывает жизнь, больше озабочена решением каких-то своих, никак не связанных со мной вопросов и проблем. Даже ей нет никакого дела до моих внутренних разногласий. Вот даже в этот мой приезд она почти не задала ни одного вопроса, касающегося моей личной жизни. Только дежурное: «Ты по-прежнему одна?» и все. Ни «почему?», ни «в чем дело?», ни «чем тебе помочь?». Ее волнует какая-то зареванная чужая дамочка, которой не стукнуло еще и тридцатника, тихий алкоголик Алик и полудикий Маугли, сын никчемного папаши… А я? Я – ее лучшая подруга, единственная и самая лучшая, если верить ее же словам. Что я для нее?..


На глазах выступили слезы обиды. Я вздрогнула и словно очнулась. Незаметно для самой себя я окунулась в раздумья под тихие нежные песнопения церковного хора и навевающее сон, монотонное чтение священника. Испуганно оглянувшись, я попыталась выяснить, не заметил ли кто-нибудь моей нечаянной слабости?

 К большому облегчению, на меня никто не смотрел. Все окружающие были погружены в свои мысли и чувства. В этот момент словно по команде все присутствующие в Соборе принялись истово креститься, а потом опустились на колени. Оставшись на ногах, я принадлежала сейчас к видимому меньшинству. Как хорошо, что волею обстоятельств я оказалась не в первых рядах у алтаря и не в центре, а почти у выхода. Неумело перекрестившись, чтобы не привлекать внимание молодой монашки за прилавком церковного киоска, я отошла к самым дверям и прислонилась спиной к стене.


Как это я так непозволительно расслабилась? С чего это вдруг? Неужели это возраст? Матушка частенько приговаривает, что в церковь люди приходят с наступлением тяжелой болезни, горя или определенного возраста. Но я абсолютно здорова, здравствует и матушка, никакого горя на горизонте не предвиделось, да и возраст мой, как сказал Курортник, еще не критический. Неужели этот Собор действительно обладает какой-то магической силой, заставившей меня сделать то, что я так не люблю: копаться в себе самой? Молящиеся между тем поднялись на ноги, перекрестились и вновь опустились на колени.

 Так продолжалось несколько минут. Наконец эти непонятные мне телодвижения прекратились, и все присутствующие в Соборе тихонько начали подпевать священнику, повторяя последние слова каждой строфы. Не зная, что делать, я незаметно обвела глазами стоящих слева и справа от меня. Все те же отстраненные просветленные лица, увлажненные глаза и шевелящиеся в беззвучной молитве губы. О чем же они все-таки думают в эти моменты? Может, так же, как и я, они попали под магическое влияние традиционной соборной службы, и думают, скорее всего, вовсе не о Боге или своем ближнем, а о себе любимом, копаясь в своей душе, выискивая в ней нечто особенное и принимая эти копания за разговор с Всевышним? Стараясь не поворачиваться спиной к алтарю, медленно пятясь, я покинула Собор, прошла к небольшому скверу и присела на низкую скамеечку.


Что-то со мной сегодня было не так. Мне безумно хотелось заплакать, и не просто заплакать, а закричать в голос. Неужели у меня все так плохо? Почему я позволила себе выставить свои чувства практически напоказ? И зачем только я предложила сотоварищам по проживанию в Осиновке начать осмотр Карамазова с посещения Собора? Как хорошо, что они сейчас меня не видят. Ведь что-что, а тот факт, что самокопание есть кратчайший путь к депрессии, я знала уже давным-давно.

 «Я – сильная и самодостаточная женщина, -- принялась я давать себе психологическую установку, усиленно хлопая ресницами, чтобы просохли глаза. – У меня нет причин огорчаться, жалеть себя и ждать помощи откуда бы то ни было. Временная эмоциональная слабость не считается моральным поражением. У меня все хорошо, у меня все хорошо…».


Я почти пришла в себя, дыхание нормализовалось, слезы подсохли, а окружающая действительность вновь вернула  обычное настроение и уверенность в себе. Я снова обратила взгляд на прекрасный, величественный Собор и нарядных людей на площади. Мое внимание неожиданно привлек негромкий разговор каких-то подростков где-то за спиной. Подслушивание и подглядывание давно уже вошли в мою плоть и кровь. Ведь это всегда бывало так интересно. Вместо того чтобы заниматься самокопанием и прислушиваться к себе, достаточно прислушаться к тому, о чем говорят люди, и тогда твои собственные проблемы окажутся не такими глобальными.


Двое молодых людей позади меня, усиленно пытаясь казаться взрослыми, хриплыми ломающимися голосами обсуждали какую-то знакомую. «Клёвая телка, -- говорил один из них. – Давай замутим». «Ты что? -- отвечал ему товарищ. -- Она же старая». «Да какая старая, нормальная деваха». «Говорю тебе, она старая. Уж поверь моему опыту». «Что ты выеживаешься? Тебе просто слабо подойти к ней». «Это мне-то слабо? Да я, если хочешь знать…». «Да ладно, слабак». Я улыбнулась. Мальчишки… Уж им-то их проблемы действительно кажутся самыми важными. «Ну, пошли, -- проговорил второй голос. – Только спорим на щелобан». «Согласен»,  -- ответил первый.

 Сзади послышались шаркающие шаги, и с правой стороны скамейки, на которой сидела я, вышли два долговязых подростка в голубых джинсах. Пройдя несколько шагов, они словно по команде обернулись и посмотрели на меня. «Ну, что я говорил? Теперь видишь, что она старая?» -- проговорил один из них и, изловчившись, щелкнул второго по лбу. «Э, чего так сильно? -- обиженно возмутился тот. – А кто их поймет, этих старушенций? Оденутся как молодые, а ты разбирайся…». Мальчишки ударили друг друга по плечам в знак примирения и продолжили путь, шаркая растоптанными кроссовками по булыжникам.


Я обернулась и посмотрела вокруг: ни сзади, ни справа, ни слева от меня никого не было. Краска буквально залила лицо. Так это они обо мне сейчас спорили? Это я-то старушка, рядящаяся под девочку? Вот поганцы! Моему возмущение не было предела. Это был очередной нокаутирующий удар по и без того уязвленному самолюбию. В карамазовских боях без правил я потерпела еще одно сокрушительное поражение. Да что за полоса такая черная пошла в жизни: то одно, то другое… И эти еще, Казановы недоделанные... Ненавижу ругаться, но не я первая начала. И вообще, какая же я старая? Как несправедлива и жестока глупая юность! Порывшись в сумке, я вытащила случайно завалявшуюся программку прошлогоднего концерта и принялась усиленно обмахиваться ею.

 Лицо мое по-прежнему пылало, а сердце вновь билось часто и сильно. «Вот тебе и подруга лучшая, -- думала я о Манечке. – Привезла за хорошими впечатлениями! И всё-то у них здесь красиво, и все-то у них тут добрые… Лучше бы она сразу привезла меня в дом престарелых. Там бы уж точно я почувствовала себя молодой и красивой». Внезапно  обида на Маню достигла гигантских размеров. Но, подумав, я решила, что глупо переносить отрицательные эмоции из-за каких-то прыщавых мальчишек на подружку. Ведь, в конце концов, в этом небольшом инциденте она нисколько не виновата. Да и я хороша: сама его спровоцировала. Расселась тут на лавочке, как будто поджидаю или ловлю кого-то… Не в Москве же я, в самом деле. Там-то ни мой внешний вид, ни одинокое пребывание на скамейке в центре города никого бы не удивили. Провинция есть провинция. До чего же надоели эти банальности…


Успокоившись, я задумалась о том, каким образом отыскать сейчас своих попутчиков? До условленного часа встречи оставалось еще время, примерно с полчаса. Я перешла к ресторану, села за один из столиков в тени и заказала чашку кофе. Отпивая маленькими глотками горячий напиток, я не отрывала взгляда от входа в Собор, чтобы не пропустить Грушу с Курортником. Наконец из Собора начали выходить люди. Выйдя из его широких дверей, они поворачивались к ним лицом и трижды крестились, делая легкие поклоны.

 Увлекшись их действиями, мне показалось, что среди выходивших я заметила знакомое серое платье с ярко желтым пятном в виде большой сумки. Маня? Здесь? Она же уехала в городскую администрацию. Я даже привстала со стула, пытаясь не пропустить хотя бы ее. Нет, вряд ли это она. Просто женщина, одетая точно так же, как и моя подруга. Полускрытая толпой, она, стоя спиной ко мне, разговаривала с двумя мужчинами. Нет, это, конечно же, не она. Подошедший официант отвлек меня от созерцания. Расплатившись за кофе, я уже не обнаружила около Собора ни женщины, похожей на Манечку, ни ее собеседников, ни своих попутчиков.


Два часа, отведенные на посещение Собора, незаметно истекали. Я заметила Грушу с Аликом совершенно случайно, когда, уже покинув наблюдательный пункт, решила выйти из-под укрытия в виде огромного зонта над столиком. Эта замечательная парочка приближалась к площади совсем не со стороны Собора. Держась за руки и весело воркуя, они шли со стороны парка. Молодцы ребята, вы на верном пути. Но, честно говоря, я и не собиралась мешать вашему интимному общению. Просто, если бы знала о вашем желании уединиться, с удовольствием провела бы последние полчаса с гораздо большей пользой. И как они смогли так незаметно покинуть Собор? Ведь почти все время службы я стояла у самых его дверей.

 До чего же стремительно я теряю профессиональную форму, такого со мной уже давно не случалось. Загадки одна за другой сыпались на меня как из рога изобилия. Меня самым непостижимым образом обводили вокруг пальца все, кому не лень. Начиная от бабушки Шапокляк, которая пыталась к чему-то меня подготовить, и заканчивая этой мило беседующей парочкой, стоящей, возможно, на пороге новой жизни. О Манечке я уже не говорю. Здесь вообще полный мрак и абсолютная неизвестность.
Заметив меня, Груша немного растерялась, но Алик сделал вид, что ничего особенного не случилось. Он посмотрел на часы и удивленно воскликнул:

-- Игоревна, а ты задерживаешься! -- с прошлого ужина, когда мы выпили на брудершафт, Курортник стал панибратски называть меня на «ты» и только по отчеству. Ничего, я переживала и более неприятные минуты в Осиновке. – Мы тут ждем, ждем, а тебя нет. Ты что, может, на исповедь ходила грехи отпускать? Полезное дело, между прочим…


Я бросила на Курортника уничтожающий взгляд и предложила Груше час, оставшийся до встречи с Маней, посвятить небольшому шопингу. Алик, обиженный тем, что я не поддержала его неумную и неуместную шутку, заметно занервничал и вызвался пойти с нами. Понимая, что раздражением я могу потерять последнюю возможность выведать что-нибудь важное у своих подопечных, я попыталась взять себя в руки и приветливо улыбнуться:


-- Нет проблем, Алик. Тебя тоже не мешало бы приодеть. Уверяю, с нами ты не заскучаешь.

Прогуливаясь по прохладным залам универмага, я вновь обрела уверенность. На удивление быстро мы подобрали Груше подходящий по стилю короткий жакетик в черно-желтую клетку, который она тотчас же надела, и черную юбку. Для своих знакомых и матушки я выбрала несколько небольших сувениров, а Алика уговорила (правда, не без труда) приобрести шелковый шейный платок в мелкие темно бордовые ромбики. И, наконец, в отделе посуды мы, скинувшись, купили для Манечки шесть замечательных чашек в зеленую полоску, такой же заварочный чайник и шесть десертных тарелочек под пирожки. Курортник с готовностью подхватил перевязанную бечевкой большую коробку, и мы вышли на площадь.


Маня уже ждала, стоя у входа в ресторан: мы сразу заметили ее желтую, наполненную чем-то сумку, ярко выделяющуюся на фоне серого платья. Похваставшись покупками и обменявшись впечатлениями, мы уложили коробки и пакеты в багажник «мерседеса» и решили прогуляться по парку. Неспешно пройдясь по его главной аллее, благоухающей флоксами, и полюбовавшись тенистым прудом с лебедями, мы уютно расположились за одним из столиков в кафе под открытым небом и заказали мороженое.


-- Манечка, а это платье тоже из Парижа? -- полюбопытствовала я, с удовольствием вкушая холодное ванильное лакомство.

-- Да что ты? -- удивилась подруга. – Конечно, нет. Сама сшила. Ничего?

-- Супер, -- похвалила я. – Очень красиво. Я просто видела женщину в похожем наряде, поэтому и спросила. Думала, готовое.

-- Где видела? -- удивилась Маня.

-- В Соборе. Я даже подумала, что это ты. Стоишь такая крутая, с двумя мужчинами, между прочим.
-- Да? -- почему-то ужаснулась она. – Я заходила в Собор, только к концу службы успела. Но я ни с кем не встречалась… Ни с кем!

-- А что это ты так испугалась? -- рассмеялась я, понимая однако, что сказала что-то не то. – Ты же не монашка, в конце концов. Или тебе твой не разрешает? Не бойся, -- перешла я на шепот. – Я никому не скажу.

-- Я не испугалась, с чего ты взяла? Может, я с кем-то и встретилась случайно, не помню… Столько дел… Ой, ребята! А завтра на обед у нас будут пельмени, пост окончен. Так что попрощаемся с временным голоданием и начнем баловать себя мясом.

-- А мы разве не ели мяса? -- удивленно пробормотала Светлана, и я усмехнулась.

-- Вот это уважила, так уважила, Марианна, -- обрадовался Алик. – Мне твои пельмешки во сне снились, когда ты из Томска уехала.


Курортник принялся красочно описывать Груше, как в свое время Маня заставляла его с Иваном лепить по ночам пельмени. Мы хохотали, слушая, как он постигал кулинарное искусство. Да, Манечка, ты очень умело перевела разговор на другие рельсы. Как обычно. Что же ты скрываешь от меня, дорогая? Еще немного и мне придется задушить тебя как Отелло Дездемону. Маленькая ложь рождает очень большое недоверие…

-- А сегодня мы сможет увидеться с твоим супругом? -- улучив момент, невинно спросила я.

-- Нет, -- коротко ответила Маня и потускнела. – Нет, сегодня он не сможет. А вот завтра пельмени будем есть все вместе, честное слово, Аленька. Завтра ты с ним познакомишься.

-- А его друг тоже придет? -- уточнила Груша, подавшись вперед.

-- Да… Нет… Пока не знаю, но будем надеяться. В любом случае пельменей должно хватить на всех. Я купила отличное мясо.

-- Будет страшно весело, -- Груша гордо выпрямилась, как будто уже находилась в окружении большого количества мужчин. До чего же быстро она привыкла к своему новому образу!

-- А где он живет в таком случае? -- продолжала я допрос.

-- Кто? -- Маня вытаращила глаза, став похожей на одну известную артистку довоенного времени.

-- Ну, не друг же, -- я облизала ложечку из-под мороженого. – Меня он интересует меньше всего. Твой муж, естественно. Где-то же он должен ночевать…

-- А у него квартира небольшая здесь, в Карамазове. Мы бы туда сходили, но я не взяла ключи. Или у друга… Он ему ремонт помогает делать.

-- А знаешь, Марианна, -- вступил в беседу Курортник. – Мы вчера утром…

-- Ой, ой, ой… -- резко и даже грубовато оборвала его Манечка и посмотрела на часы. – Как же мы засиделись! А ведь я хотела до обеда еще в одно место вас отвезти. Вы не против отправиться дальше? За один раз наш город, конечно, не осмотришь, но мы еще сюда приедем. Может, даже завтра или послезавтра. Все в наших руках, правда ведь?


Я уже хотела задать следующий вопрос, который так и вертелся на кончике языка, как почувствовала, что с моим организмом что-то не так. Неожиданная слабость охватила все тело, а низ живота пронзила острая боль. Какие знакомые каждой женщине симптомы! Временное женское недомогание, к сожалению, всегда приходит в самый неподходящий момент. С трудом дойдя до машины, я уселась на переднее сиденье рядом с Маней и принялась копаться в бездонной сумке в поисках обезболивающего. Как всякая нерожавшая женщина я тяжело переносила этот период и почти никогда не обходилась без таблеток. А первый день вообще был самым сложным, просто концом света.


-- Что случилось, Аля? -- заволновалась Манечка. – Ты так побледнела.

-- Не знаю, что-то вдруг поплохело… У меня иногда бывает, скоро пройдет, -- ответила я и легонько толкнула ее коленом. При этом перед затуманенным взором возникла подсмотренная   картинка под столом, когда подружка ударом ноги остановила своего не в меру разговорившегося гостя.

Поняв, Маня сочувственно кивнула:

-- Ну смотри, а то можем заехать в санаторий, там у меня есть врачи знакомые. Сделают укольчик…

-- Да что ты? Надеюсь, это не смертельно. Мне просто нужно скорей лечь. Поехали, а?

-- Это от мороженого, Игоревна, -- уверенно сделал заключение Алик. – Я тоже часто в жару болею, особенно если холодного пива хряпну. Летом ангину подхватить проще простого.

-- А ты бы поменьше хряпал, -- укоризненно покачала головой Маня. – А то еще и не такое будет.

Корчась от боли, я плохо слышала, о чем говорили мои попутчики. Обратная дорога показалась в несколько раз длинней. Немного не доехав до коттеджного поселка, Манечка спросила:

-- Аленька, сможешь выдержать еще минут пять, не больше? Хочу в одно место заехать, это быстро.

-- Давай, пять минут меня и не спасут, и не убьют.

Маня свернула с шоссе, и мы проехали пару километров по лесной дороге. Поднявшись на небольшой холм, подруга остановила «мерс» и сказала:

-- Здесь заболоченное озеро небольшое рядом. Ничего особенного, но у него необыкновенные водоросли. После них лицо просто чудесное. Вы посидите, а я сбегаю.

Маня скинула замшевые туфельки, достала из бардачка стеклянную баночку и босиком сбежала вниз с холма. Я прислонилась лицом к оконному стеклу и прикрыла глаза. Груша с Курортником, тихо посмеиваясь, о чем-то зашептались за моей спиной. В отсутствии Манечки они чувствовали себя более уверенно. Маня вернулась очень быстро, а может, и нет, не знаю. Я просто потеряла ощущение реальности. Как же не вовремя дал сбой мой здоровой в основном организм… Бросив на меня сочувственный взгляд, подружка быстро завела машину, ловко развернула ее, и мы помчались в Осиновку.


Глава 17


Отказавшись от обеда, я поднялась в свою спальню, переоделась с трудом и ничком упала на кровать, впервые за все дни, проведенные в этом доме, прикрывшись теплым шерстяным пледом. Меня знобило. Принятое лекарство еще не начало действовать, поэтому ромбики на обоях перед глазами раскачивались, плыли, двоились и троились. Я почти теряла сознание от боли, когда сквозь сон услыхала крик Мани, раздавшийся с улицы.


-- Сева, Сева, иди сюда, -- громко звала подруга. Значит, Маугли снова купался в бассейне.

-- Чего? -- ответил хорошо знакомый мне голос.

-- Севочка, зайчик, ты знаешь, где дом Хохловых?

-- И что?

-- У них около забора растут кусты ежевики. Сбегай, пожалуйста, собери ягоды в эту баночку.

-- Чего? -- вот же несносный мальчишка.

-- У меня подруга заболела, хочу ей морс приготовить.

-- Какая такая подруга? Которая плакса или которая красивая?


Вот! Я даже на мгновенье раскрыла глаза от удивления. Вот она истина, изрекаемая устами младенца! Слышали бы его сейчас карамазовские недоросли... Даже за три наши нелицеприятные встречи ребенок сумел-таки усмотреть мою незаурядную красоту. А они – «старуха»… Дать бы им по губам хорошенько! В студенчестве однокурсники частенько называли меня «старушкой», что было производным от фамилии – Старикова, но в девятнадцать лет слыть старушкой только почетно. А вот сейчас… Что ж, похоже, осиновский Маугли небезнадежен. Его бы в хорошие руки… Да я сама за две недели сделала бы из него инфанта, причем абсолютно без применения физической силы, только методом убеждения…


-- Самая красивая, -- ответила Маня. – А потом приходи к нам обедать, договорились?

-- Я уже поел у тётьки Катьки.

-- У тёти Кати, -- спокойно поправила подруга. – Ты честно говоришь, не хитришь? А то папа поздно приедет сегодня, изголодаешься. Знаешь?

-- Знаю, не изголодаюсь. Меня здесь все кормят, уже живот вырос.

-- Ну, как знаешь. Беги за ягодами, только не поранься -- кусты колючие…

Спустя пару минут дверь моей комнаты тихонько приотворилась, и Маня на цыпочках подошла ко мне:

-- Ну как, не полегчало?

-- Пока нет, -- не открывая глаз, ответила я. – Ты не беспокойся, у меня так всегда. Завтра все будет в порядке.

-- Может, моим сказать, чтобы потише разговаривали?

-- Ты лучше позвони на радио, -- прошептала я, -- пусть передадут, что у твоей московской гостьи начались месячные. Да не волнуйся ты так, все нормально. Что с нами, женщинами, может сделаться? Все нормально… Я просто спать хочу…


Маня подтолкнула плед на моих плечах и также на цыпочках вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Я действительно очень хотела спать, однако навалившаяся боль не позволяла  отключиться и провалиться в сон, как во спасение. Неожиданно в мою кружившуюся голову пришла еще одна странная мысль. А что если все Манины секреты связаны с ее состоянием здоровьем? А что если у нее какая-то страшная болезнь, о которой она никак не решается мне поведать?

 Этим бы объяснилось многое: и странные гости, которых она пригласила, чтобы проститься, объявив в качестве повода для встречи собственную свадьбу. И ее постоянная настороженность, боязнь, что я открою правду раньше времени и, конечно же, расстроюсь. Зная Манину щепетильность, я не сомневалась в том, что она щадит чувства близких. Ее тайные и непонятные телефонные звонки, частые отлучки из дома, из которых она всегда возвращалась утомленной и расстроенной…

 Возможно, она время от времени посещала врача и с ним же беседовала по телефону, узнавая результаты последних обследований и анализов. Безусловно, эти разговоры не для посторонних ушей. Только ее болезнью можно объяснить и последнюю запись в памятке Шапокляк: «подготовить А.И.». Та собиралась подготовить меня именно к этому: Маня больна, причем больна очень серьезно. И вовсе не на покупку квартиры, а на лечение, а возможно, даже на операцию за границей предназначался черный мешок с деньгами. И вот почему они обе плакали в комнате после прощального ужина…

 Именно страшная болезнь обратила Манечку к Богу, муж ее оказался религиозным, а друг вообще священником. В моей голове все стало занимать свои места. Итак, следуя этой логике, Маня знает о болезни. Но, как умная женщина, не стала впадать в панику. Первым делом она отослала подальше детей, чтобы те не видели ее страданий, пригласила для прощания всех бывших (приехали «представители», но это почти одно и то же), захотела увидеться со мной…

Бедная, бедная Маня… А я еще вздумала завидовать ей, упрекать в скрытности и тайных интригах, равнодушному отношению к своей судьбе…
Я так поверила в придуманную мною же версию, что на глазах выступили слезы. Действительно, до сих пор я думала все о себе и о себе, а дело, оказывается, совсем не в моей очень важной персоне. Такое раньше и в голову не приходило. Да я не просто теряю форму, я ее уже потеряла, причем, окончательно и бесповоротно. Беззвучно проплакав минут десять, я внезапно успокоилась. В новой теории, посвященной присутствию некой тайны между мной и Манечкой, я внутренне почувствовала какую-то брешь, что-то в ней не стыковалось.


То, что все обитатели осиновского коттеджа были в курсе Манечкиного секрета, очевидно. И Груша, и Курортник не единожды прямо или косвенно намекали, о каком-то поручении, данном им моей подругой. При этом они не испытывали никакой грусти или затаенной печали. Они лукавили, но лукавили с явным удовольствием. И еще… Если бы они знали, к примеру, о наличии у Мани некоего недуга, могли бы они так бессовестно и беззастенчиво пользоваться Манечкиным гостеприимством, фактически сидя у нее на шее, ничего не делая и не испытывая при этом никакой неловкости? До сих пор мне не удалось заметить в их поведении ни капли жалости по отношению к Мане, ни предупредительного отношения, ни желания помочь. Нужно быть народными артистами, в самом деле, чтобы так профессионально и ловко скрывать истинные чувства...

До моего вмешательства в переустройство внешнего вида Груши, она была занята исключительно своей проблемой, не стоившей, на мой взгляд, и выеденного яйца. Могла бы эта наивная дурочка так искусно притворяться, пытаясь под градом слез и бесконечного нытья скрывать истинную причину своего страдания? То есть – переживаний по поводу Маниной болезни. Вряд ли… А этот Курортник, по которому, безусловно, скучает общество анонимных  алкоголиков? Кроме спортивного канала, холодного пива и сытного обеда его, похоже, вообще ничего не волновало. Ну, возможно, только перерожденная в Персик Грушенька. Да и все поведение Мани при более детальном рассмотрении никак не соответствовало поведению больного человека. Обреченные люди не берут в банках огромные кредиты на пятнадцать лет, не ездят в Париж, чтобы поближе узнать потенциального спутника жизни, и тем более, не выходят замуж в четвертый раз.

 Я не меркантильный человек, и все же, случись со здоровьем что-либо непредвиденное, стала бы я официально регистрировать интимные отношения с человеком, которому, в случае моей смерти, осталось бы по закону все имущество? Вряд ли. А дети? Им-то что останется? Фига с маслом? Ненавижу ругаться, но все-таки…

 А еще эти резкие и постоянные смены разговора со стороны подруги, удары под столом по ноге произносившего невинный спич Курортника… Причем очевидная пугливость Мани при общей беседе возникала чаще всего тогда, когда в ней ни слова не было ни о болезнях, ни о здоровье вообще. Как сейчас подумалось, все переводы разговоров на другие рельсы происходили именно после безобидных вопросов, касающихся прихода ее строителя…
Нет, нет… Дело совсем не в болезни Манечки, хотя этот вопрос нужно обязательно прозондировать. Вопрос в ее личной жизни. Что-то там у нее не получается, не склеивается. Вот отсюда и ее замкнутость, и не очень хорошее настроение, и нежелание говорить на эту тему, оправдываясь занятостью, усталостью или переадресовкой разговора «на потом». Что-то у нее не так. Но что?

 Возможно, она излишне поторопилась выскочить замуж за какого-то судимого строителя. А потом опомнилась, или опомнился он. Ведь вокруг столько молодых и ранних. В данном случае я совсем не имею в виду себя: мы с Манечкой ровесницы, а моя самостоятельность не имеет ничего общего с наглой напористостью современных старшеклассниц. Может, он открыто заинтересовался ее бизнесом? Или передумал венчаться, понимая (в том случае, если он искренне уверовал в Бога), что это НАВСЕГДА, и испугался? Да дело, конечно же, в нем. Дело только в нем… И возможно, подслушанный ночной телефонный разговор велся  подругой с его другом-священником, который объяснял Мане, что строитель боится и стесняется.

 Все ясно: он боялся венчаться, и стеснялся сказать об этом Мане напрямую. Но в том разговоре Манечка что-то говорила еще о ком-то. Я вспомнила ее странные слова: «она может уехать в любую минуту…». А вот эта «она» уже не входила ни в какие рамки моих томительных рассуждений. «Она» выпадала из них совершенно, ломала стройность и логичность теорий, вызывала дополнительные вопросы. Я по-прежнему ничего не понимала… Бе-бе-бе, вспомнила я дикого Маугли, бе-бе-бе. Таблетки, в состав которых, несомненно, входило снотворное средство, наконец-то, начали действовать, боль в животе утихла, и я забылась сладким спокойным сном.


***

Глава 18


…Я проснулась, когда за окном уже стемнело. Острой боли уже не было, и кроме голода никакого дискомфорта я не ощущала. На тумбочке у кровати стоял высокий стакан с мутной жидкостью темно-синего цвета. Похоже, морс из ежевики, собранной Маугли. Я отпила глоток: мне понравилось. С удовольствием опустошив стакан, я вышла в коридор, но прежде чем спуститься в гостиную, откуда лился яркий свет, заглянула в комнату Галины Ивановны. Листка из школьной тетрадки на тумбочке не было. Вот оно как…

В гостиной находилась одна Маня. Стоя у стола, она перекручивала в мясорубке кусочки мяса. Перед ней уже находилась огромная миска, больше напоминавшая таз для стирки, наполненная готовым фаршем.

-- Аленька, -- Маня обрадовано взглянула на меня. – Живая!

-- Не дождетесь, -- я взяла из вазы яблоко и принялась хрустеть им. – А где твои представители? Почему ты одна на трудовой вахте?

-- Да ну их! После ужина они предложили, конечно, помощь, но я решила, пусть лучше пойдут прогуляются. А вдруг что-нибудь да получится. Как думаешь, дело продвигается?

-- С космической скоростью. Даже непостижимо, никогда бы не подумала.

-- Это все твоя заслуга, Аля. Какая ты умничка, так все аккуратно сделала. Молодец. У меня бы так здорово не получилось. Я, правда, попыталась дать им одно общее дело, как ты и советовала, но вижу, они заняты только собой. Больше, кажется, их ничего не интересует.

-- А что за общее дело, если не секрет? -- не сдержалась я и даже затаила дыхание в ожидании ответа.

-- Да так… Ничего особенного… Так если ты уже в состоянии, может, поможешь с пельменями? Только, если тебе уже полегче. Живот не болит?

-- Ну не дрова же я буду рубить, -- снова она перевела разговор на другую тему. Когда же это окончится? -- Только выдай мне, если можно, какую-нибудь униформу. Я же не такой профессионал как ты, обязательно обляпаюсь с головы до ног.

-- Да, да, сейчас, -- Маня вытерла руки о полотенце, подошла к комоду и принялась поочередно выдвигать ящики. – Вот, кажется, подойдет. Это футболка сына. Она такая длинная, сойдет за мини-платье, можешь смело снять брюки. Скоро станет жарко. А вот косынка на голову.


Пока я переодевалась она достала из желтой сумки баночку с чем-то зеленым:


-- А давай, чтоб полезное с приятным. Это водоросли с нашего озера, нанеси на лицо минут на двадцать. Потом посмотришь, каким будет эффект. Сначала немного пощиплет, но потом пройдет. Давай, давай, не бойся. А то что-то ты сегодня бледная. А завтра ты должна быть красивее и здоровее всех, поняла?


Я не поняла, но уговаривать меня нанести на лицо болотную тину ей не пришлось. По крайней мере, в ней не было никакой химии. Я обмазала прохладной слизкой жижицей лоб, щеки и шею и стала походить на черепаху Тортилу.

-- А ты что же? Не хочешь быть красивой? Тут грязи на двоих хватит.

-- Да я уже намазывалась, пока ты спала. Сразу, как только гостей гулять отправила. Уже помылась, -- Маня подошла поближе к светильнику. – Оцени!

-- Да что тут оценивать, у тебя и так лицо, как китайский фарфор, светится все.


Мы по-братски распределили фронт работ. Маня взялась за тесто, а мне досталось приготовление фарша. Поскольку мясо было уже перекручено, я принялась за лук. Лук был ядреным: настолько острым, что приходилось буквально через каждые две минуты отрываться от стола и (по совету подруги) таращиться на включенную лампочку, чтобы избавиться от рези в глазах. В углу гостиной тихо работал телевизор. В этом мы с Манечкой были очень похожи: мы никогда не смотрели телевизор, мы его слушали. Тупое сидение перед голубым экраном, вызывало в нас раздражение и выводило из равновесия. А негромкий звук, издаваемый телеприемником, нисколько не мешал ни работе, ни спокойному общению.

Как и обещала Маня, через минут пятнадцать в гостиной стало неимоверно жарко. Пельменей должно было быть много, поэтому много должно быть, естественно, и фарша, и теста. Не покладая рук и слушая краем уха последние новости, мы молча занимались каждая своей частью работы.


-- Неужели мы наконец-то одни, -- произнесла я, дождавшись музыкальной заставки, оповещавшей окончание новостной передачи. – Даже не верится. Я здесь уже столько дней, а мы с тобой даже не поболтали как следует.

-- И не говори, -- вздохнула Маня. – Я тоже не предполагала, что не смогу уделить тебе достаточно и внимания, и времени. Да и уединяться как-то неудобно, когда в доме столько гостей. Ты сильно скучаешь?

-- Ни капельки. И вообще: скука и я вещи несовместимые. Я всегда найду, чем заняться.

-- Это я знаю. Мне твоя мама часто рассказывала, что…

-- Мама? Ты разговаривала с моей мамой? И когда это интересно?

-- Да так, время от времени звонила. Нет, звонила-то я, конечно, тебе, но ты такая занятая, тебя никогда не было дома. Вот и приходилось общаться с твоей мамочкой.

-- Очень интересно. Она ни разу не говорила, что ты звонила. Ну разве что в день моего отъезда из Москвы.

-- Забыла, наверное, -- уклонилась Маня от прямого ответа.

-- И что же наговорила тебе моя родительница?

-- Да так, -- Маня принялась усиленно колотить тесто. – Мы просто беседовали о жизни там, о здоровье, о ценах в магазинах, о книжках…

-- Не понимаю, -- я действительно ничего не понимала. – Обычно матушка докладывает обо всех звонках, рассказывает даже то, чего не было, а вот о том, что звонила ты, я слышу впервые. Вы что, решили против меня дружить? Косточки мне обмывали?

-- Прекрати. Ничего плохого мы никогда не говорили. Да и что можно о тебе плохого сказать? Ты же самый лучший человечек на свете, честное слово, Аленька. Если мы о тебе и говорили, то только то, что очень тебя любим. И все.

-- Странно, -- я в очередной раз вытаращила слезящиеся от лука глаза на лампу. – Странно… Недаром у меня с некоторых пор такое впечатление, что все вокруг что-то скрывают. Вот и матушка моя влилась в эту же компанию скрытных заговорщиков. Странно…

Манечка с усиленным рвением месила тесто, делая вид, что не расслышала моей последней фразы. Не услышала или не захотела услышать?

-- Мань, но раз так случилось, что мама мне ничего не передавала, ты сама ничего не хочешь рассказать? -- спросила я, снова принявшись за кромсание лука.

-- Что ты имеешь в виду? -- Манечка подняла голову от стола, и вытерла испачканной в муке ладонью лоб.

-- Ну о себе что-нибудь, о своей жизни. Как ты, что ты? О чем думаешь? Мы же так давно не виделись. Может, у тебя какие-нибудь проблемы есть или секреты, о которых можно поговорить только с подругой. Ну, например, как у тебя со здоровьем?

-- Тьфу, тьфу, тьфу, -- Маня сделала вид, что плюет через левое плечо. – Не жалуюсь. Да и думать о нем, честно говоря, некогда. Я же вся в делах. То одно, то другое…

-- Это я уже слышала. И все-таки?

-- Да все нормально. У меня же работа такая: я обязана каждые полгода проходить медкомиссию, сдавать всякие анализы. Уже надоело страшно, но что делать? Я же с продуктами работаю. Чуть что и лицензию отзовут. Так что хочу, не хочу, а за здоровьем следить приходится. Да и мой тоже переживает. Только чихну или закашляю, он сразу «ложись, лечись». Массаж делает, травки всякие заваривает на ночь…


Маня принялась описывать, какие отвары готовит ее личный строитель. Меня не очень интересовали травяные сборы и отвары из веточек. При необходимости любые снадобья я легко могу купить в ближайшей аптеке. А вот важную информацию о здоровье подруги я получила. И еще о том, что строитель все-таки иногда заботится о ее бренном теле. Ну, Маня, ну хороша! Тайком за моей спиной организовала коалицию с моей милой матушкой. Наверняка выуживала из нее какие-нибудь сведения и потом уговаривала старушку не говорить мне о звонке. Но зачем ей все это? Зачем?! Не понимаю…


-- Маня, -- резко прервала я подругу. Возможно, слишком резко, но во мне все уже кипело. – Маня, извини, но я не понимаю, зачем ты пригласила меня в эту свою Осиновку.

-- Как не понимаешь? -- оторопела Маня, широко распахнув глаза и покрывшись румянцем. – Ты что? Ты же моя лучшая подруга уже столько лет. Даже единственная. Ближе тебя у меня никого нет.

-- Лучшая подруга? Допустим. Тогда объясни, если можешь, почему ты держишь меня за несмышленого младенца. К чему все эти тайны, заговоры, секреты и тому подобное. Что ты скрываешь от меня?

-- Какие тайны? Ты что? -- повторила Маня тихо, оставив тесто в покое.

-- А вот и я не понимаю, какие. Ты можешь не рассказывать, о чем беседовала с моей матерью, это ваше с ней дело. Допускаю. Но ты в состоянии объяснить, почему так упорно скрываешь тот факт, что всю ночь разыскивала меня по ночным дорогам, а не спала спокойно в своей постельке, как пытаешься убедить?

-- Кто тебе сказал?

-- Да все сказали. Все твои представители. И Галина Ивановна, и эта плакучая ива, и Алик. Все! Ты их очень плохо подготовила. Готовила, готовила, но так и не подготовила.

-- Тебе это показалось.

-- Увы, нет. Ты забыла, чем я занимаюсь. Мне никогда и ничего не кажется. А если кажется, я крещусь, -- сейчас, безусловно, я ляпнула банальность, но остановить меня в эту минуту мог только летящий на предельной скорости Боинг. -- Что позорного в том, что ты волновалась о моем исчезновении?

-- Но все же обошлось…

-- Что обошлось?

-- Я не хотела, чтобы ты лишний раз вспоминала эту неприятную ситуацию. Мой виноват, что не встретил тебя. Но он тоже очень переживал. Когда-нибудь я бы все объяснила, и ты бы поняла меня. Так было нужно…

-- Было нужно, чтобы я встретилась с каким-то идиотом на крутой тачке и чуть не угодила в западню? -- потеряв всякое терпение, я уже перешла на крик.

-- Может быть, поэтому я ничего и не говорила, -- тоже закричала Маня, а на ее глазах выступили слезы. – Ты же такая нервная, дерганая вся, я иногда просто не знаю, как к тебе подступиться.

-- Кто дерганая? Я? -- вскочив, я уронила стул, на котором сидела. – Ты на себя посмотри: ты так уже заигралась своими тайнами, что стала похожа на радистку Кэт. Уклоняешься от ответов на вопросы, вечно переводишь разговор на другую тему, если тебя что-то в нем не устраивает. Секретничаешь с гостями, прячешься с телефоном, скрываешь своего строителя. Так это я дерганая или ты?


Ответом на мои слова прозвучал страшный гром, потрясший весь дом, а гостиную осветила ярчайшая молния. В криках мы даже не заметили, что опять началась гроза, и на улице вовсю хлестал сильный дождь. Маня резко вскочила, тоже опрокинув стул, и теперь мы стояли друг против друга, готовые к решающему смертельному бою.


-- Может быть, я тоже издергалась, но это только из-за тебя. И ничего я от тебя не скрываю, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И мама твоя меня поддержала. Ты же со своей работой довела себя до такой степени, что перестала видеть хорошее в людях. Тебя уже мужчины боятся!

-- Меня боятся? Ах, какой ужас! Надо же! Хорошо, что тебя они обожают, многомужняя ты моя! Интересно бы посмотреть на твоего очередного мужа-неведимку. Что-то мы его здесь не наблюдаем, как не наблюдаем и твоей безмерной радости от любви к нему. Где он, где? -- я театрально посмотрела по сторонам. – Ах, спрятался, испарился, убежал… Так, может, это ты внушаешь ему страх, и оттого коротаешь вечера в одиночестве, несмотря на штамп в паспорте?

-- Аля, что за чепуху ты несешь?

-- Моя чепуха стоит всех твоих гениальных предположений, потому что это правда, которую ты смертельно боишься.

-- Если я чего-то и боюсь, так это твоей запредельной глупости. Ты же женщина, Аленька, красивая, добрая женщина, а совсем забыла об этом. Ты посмотри, посмотри на себя, какой ты стала. Посмотри!


Она грубо подтолкнула меня к большому зеркалу на стене. При очередной вспышке молнии я увидела отражение двух раскрасневшихся и заплаканных поварих, причем пурпурность моего разгоряченного лица не скрывала даже грязно-зеленая маска из болотной тины.

-- Спасибо, мать Тереза, -- я вырвалась из ее рук и демонстративно поклонилась в пояс. – Спасибо. Благодарна тебе безмерно. Осчастливить ты меня захотела, интересно, каким образом? Показать мне саму себя?

-- Аля, нам уже сорок…

-- Что ты говоришь! Сорок? Как неожиданно! А я, бедная, совсем забыла. Правда, в твоем любимом Карамазове мне уже напомнили об этом замечательные и очень добрые молодые люди. Осчастливить она меня хочет! И при чем здесь, интересно, моя мама?

-- Но ты же ничего не знаешь…

-- Конечно, не знаю. Так ты скажи, открой мне глаза. Я с удовольствием послушаю твою судьбоносную программу.

-- Я не могу сейчас тебе этого сказать, -- Маня вытирала слезы ладонями, перепачканными мукой, отчего лицо ее покрылось белыми пятнами. – Ты так неадекватно все воспринимаешь. Давай успокоимся, а потом поговорим. Я тебе все объясню, и ты, возможно, меня поймешь.

-- Опять потом! Все время потом! Я уже не могу слышать этого слова.

-- Ты нервничаешь, потому что тебе нездоровится.

-- Немного не так, дорогая: мне нездоровится, потому что я нервничаю. А нервничаю я из-за твоего странного поведения. Ты не подруга, если можешь держать меня в неведении. Я не совсем тупая, уж как-нибудь пойму. Не на немецком же языке ты будешь изъясняться и не математическими формулами.

-- Хорошо, я все расскажу тебе сейчас, только, пожалуйста, успокойся, -- взмолилась Маня. -- Давай сядем и поговорим.


Очередной удар грома был намного громче и страшнее предыдущих. Было слышно, как задребезжала посуда, установленная на стеклянных полочках в кухне. Входная дверь распахнулась, видимо, от порыва ветра, и нас обдало прохладным влажным воздухом. Мы одновременно обернулись к ней и замерли. Дверь распахнулась совсем не от ветра: на ее пороге стояло двое мужчин, а за их спинами маячили вымокшие донельзя Груша и Алик. А в центре гостиной уже вертелся мокрый Барсик, энергично отряхивая с себя дождевые капли. В запале нашего нелицеприятного разговора (правильнее сказать – банальной ругани) мы и не услышали, как в гостиной появилось так много нежданных свидетелей выяснения отношений двух лучших, можно сказать, закадычных подруг.


Глава 19



Это было так неожиданно, так нереально и так глупо, что я потеряла не только дар речи, но и возможность слышать. Не знаю, отчего это произошло: возможно, меня оглушил последующий громовой каскад, а может быть, я оглохла и онемела при виде двух Маниных гостей, напряженно и испуганно глядевших на нас во все глаза. В моей голове раздался оглушительный мощный взрыв, словно в ней разорвалась граната, чудом попавшая туда с телевизионного экрана. Звон в ушах напоминал сирену приближающейся милицейской машины, а пульсирующая кровь в висках по силе ударов могла конкурировать с работой наковального молота.


Первой пришла в себя Манечка. Сквозь мутную пелену, застившую мой взгляд, я видела, как она легко подхватила и поставила на место опрокинутые стулья и подскочила к вошедшим. Став между ними, она что-то заговорила, беззвучно шевеля губами, вероятно, знакомя их со мной. Говоря, она поворачивалась, то к одному, то к другому, улыбалась и обнимала, оставляя на их мокрых куртках белые разводы от муки. Она говорила долго, поочередно подталкивая своих гостей ближе ко мне.

Но я по-прежнему ничего не слышала. Голова моя шла кругом, тело неожиданно утратило естественное земное притяжение и уже готово было легким воздушным шариком взмыть к потолку. Я ничего не ощущала. Я умерла? Скорее всего, нет. Но в этот момент мое имя с полным правом можно было вычеркнуть из последней переписи населения. По крайне мере, среди живых в тот момент меня не было.
…Возможность слышать вернулась ко мне внезапно, когда Манечка, закончив, видимо, презентацию гостей, подлетела ко мне, обняла за плечи и незаметно постороннему взгляду сильно ущипнула за бедро.



-- А это вот моя любимая подружка, -- услышала я ее голос, раздававшийся словно сквозь ватную стену. – Знакомьтесь. Ее зовут Алей. Но можно называть и Сашей. Как кому нравится. Правда, Аленька? Это моя гордость. Вы знаете, кем она работает? Аленька -- очень известный в Москве частный детектив! Представляете? Мисс Марпл в Осиновке, ну разве это не чудо? Мы немного не форме, пельмени лепили. Для вас, между прочим. Не ждали сегодня, уже ведь так поздно. Но безумно рады, что наконец-то все в сборе. Сейчас будем ужинать. Раздевайтесь мальчики, ну что вы как статуи?


Мужчины, по-прежнему пребывавшие в столбняке, стояли, не шевелясь и глядя на нас широко раскрытыми глазами. По своему внутреннему состоянию, похоже, они не очень отличались от меня. В глазах моих сильно защипало: проклятый лук, он так и лежал в глубокой миске, порезанный на мелкие кусочки. Я машинально подняла невесомую руку, чтобы протереть глаза, и ладонь моя коснулась противно слизкой и липкой жижи на лице.

 Мой Бог! Почетная московская гостья стояла перед большим собранием в не менее почетном образе трехсотлетней черепахи Тортилы, одетой в бесформенную мужскую футболку с растянутым воротом и деревенский ситцевый платок, завязанный на затылке. Это был конец. Полный. Не Помпея, после гибели которой остались хотя бы руины, не «Титаник», откуда удалось спастись нескольким сотням пассажиров, ни цунами на экзотических островах. Острова все-таки выстояли. В моем же случае конец был абсолютным: я одновременно тонула, заживо плавилась под раскаленной лавой и взмывала в воздух, уносимая необузданным смерчем. Я погибала окончательно и бесповоротно…



***

Глава 20


…Уже больше часа я лежала в полной темноте на кровати под скошенным потолком. Даже не лежала, а беспрестанно ворочалась, пытаясь найти положение поудобнее. Еще недавно мягкая удобная постель с ортопедическим матрасом превратилась для меня в доску, утыканную острыми гвоздями. Несмотря на моральную смерть, тело мое отказывалось погрузиться в бесчувствие и подарить так необходимую сейчас нирвану. Последнее событие нельзя было назвать нокаутирующим ударом. Это было нечто большее, названия которому еще не придумал ни один писатель-фантаст. Остаться нормальным человеком после всего перенесенного было невозможно.


Так значит, все-таки де Ниро… Значит, это все-таки он… Мне уже не были нужны объяснения моей заплаканной подруги. В одно мгновение я все узнала и все поняла. Растерянный и даже несколько испуганный взгляд случайного знакомого сказал обо всем. Это был он, таинственный Манечкин муж, неуловимый строитель, подхвативший меня на станции, но принявший за кого-то другого. И в этом помогла ему я сама.

 Я представилась ему не Алей, чего он ждал и к чему был подготовлен, а Александрой. А свою подружку назвала не Марьяной, а Маней, еще более запутав его мозги. Эту небольшую и нелепую путаницу еще можно было бы распутать, если бы не моя постоянная готовность видеть в каждом встречном потенциального любителя приключений, грабителя или извращенца. Что не говори, но Манечка оказалась во многом права. Это я, пригрозив газовым баллончиком, заставила остановить машину и высадить меня на пустынном сумеречном шоссе. Это я обозвала его всеми известными мерзкими и презрительными словами. Это я не дала ему никакой возможности не только оправдаться, но хотя бы объяснить, что произошло. Он был весел, прост, общителен и обходителен. И за все это я отплатила ему фальшивой купюрой в виде своего исключительного  высокомерия, презрительности и идиотизма. Все это сделала я…


Безусловно, Маня знала все с самого начала. Вернувшись домой, он рассказал, что московская подруга почему-то не приехала, хотя поначалу он и принял за нее какую-то сумасшедшую бабенку, одетую как дама полусвета, возившую с собой газовый баллон и выпрыгнувшую из машины практически на ходу. Манечка в большей степени, чем я, обладавшая умением слушать и анализировать, поняла все сразу. Я представляю, как кричала она, закрыв в ужасе лицо ладонями: «Это же Аля, неужели ты не понял, это же моя Аля! Ты высадил ее ночью в центре шоссе, посреди леса! Как ты мог?! Как ты мог!!!».

 Для поисков исчезнувшей в ночной мгле подруги был брошен десант. Маня всю ночь, плача, сидела на телефоне, окруженная взволнованными и притихшими «представителями», а де Ниро, привлекший к поискам  друга, колесил по темным дорогам. Это их я видела из окна своего нечаянного прибежища, заброшенной милицейской избушки на курьих ножках. И от них пряталась, ползая на пыльном полу прямо над их головами. Получалось, Маня во многом права, называя меня нервной и дерганой. Со своей работой я действительно давно потеряла нормальные человеческие чувства и реакции, а приобрела только хроническое недоверие и постоянное ожидание подвоха со стороны окружавших людей.


Итак, когда выяснилось, что я пропала, Маня собрала большое собрание и провела  тщательную теоретическую подготовку. «Аля не пропадет, -- говорила она всем собравшимся. -- Она не из пугливых, да и люди у нас хорошие, никто ее не обидит. Она может заночевать в любой деревушке, на любом хуторе, в крайнем случае, вернется на станцию и дождется утра там. Завтра мы ее непременно найдем. Я прошу всех вас, чтобы не возвращать ее память к этим неприятным минутам, давайте не будем ей ничего говорить: что мы не спали, тревожились, звонили в Москву и подняли на ноги всю округу. Она очень щепетильная и чувствительная: будет сильно переживать, что доставила так много хлопот. Примет все это на свой счет и начнет считать себя виноватой. Давайте сделаем вид, что ничего страшного не произошло. Мы спокойно спали в своих комнатах, а мой муж просто не успел к поезду с работы. Никаких вопросов, никаких напоминаний об этой ночи. Всем понятно?».


Я так отчетливо представляла себе эту картинку, что даже увидела мысленно, как быстренько закивала маленькой головкой сухонькая Галина Ивановна, как вздохнула Груша, на несколько часов отвлекшаяся от воспоминаний о бывшем, как гордо выпрямился на диване Алик. Я четко представила, как понурившись, сидел де Ниро, чувствуя себя безмерно виноватым, как похлопал его по плечу друг. Все возвращалось на круги своя. Я прекрасно понимала теперь, почему Манечкин муж боялся предстоящей встречи со мной. Почему стеснялся и постоянно оттягивал приход.

 Мое неадекватное поведение почти разрушило счастливую спокойную жизнь двух замечательных людей. Я искала подвох со стороны Мани, а на деле выходило, что причиной всех недоговоренностей и странностей, происходивших в осиновском особняке, являлась именно я. Какой ужас! Мне было так стыдно, что я готова была провалиться сквозь землю. Но самое страшное было даже не в этом. Самое страшное было в том, что единственный мужчина, который понравился мне впервые за последние десять-пятнадцать лет, оказался не маньяком и не ловеласом. Он оказался мужем моей самой лучшей, самой любимой подруги… И это обстоятельство пережить я была не в состоянии. В моей душе вновь зашевелилась зависть, самое мерзкое, убийственное и самое ненавистное мне чувство. Я снова завидовала.


…Дверь в мою комнату тихонько открылась, и я услышала шепот Манечки:

-- Аленька, ты спишь?

Я сильно зажмурила глаза, хотя в темноте их и так не было видно, и постаралась придать равномерность прерывистому дыханию.

-- Ты спишь? -- снова прошептала Маня и, хотя ответа не последовало, не уходила. Зная меня, она нисколько не сомневалась в обратном. – Отдыхай, завтра я все объясню. Не обижайся, я очень тебя люблю. Отдыхай. У нас все еще будет очень хорошо. Спокойной ночи, до завтра…

Она подтянула плед на мои плечи и на цыпочках покинула комнату. А я раскрыла глаза: из них просто потоком лились слезы. Какое там завтра! Теперь уже я не знала, как показаться на глаза и самой Мане, и ее супругу, и ее гостям. Маня вышла замуж за де Ниро! Это было непостижимо. По большому счету чисто внешне ей больше подходил его друг, которого я по причине столбняка почти не рассмотрела. Он стоял чуть позади мужа, большой, грузноватый, с добродушным широким лицом с испанской бородкой. Типичный священник. По крайней мере, именно таким я его и воображала, благодаря фильмам и книгам. Я легко могла представить его в длинном черном одеянии, как там оно называется? Не помню… Или в широкой мушкетерской накидке с крестом на груди. Портос! Вот слово, которое подходило религиозному другу де Ниро больше всего. Портос… А как же его зовут в миру? К сожалению, ни одного слова из представления Мани я не слышала.

 Находясь в полуобморочном состоянии, я парила где-то далеко-далеко за пределами вселенной. Возможно, в ту минуту я уже говорила с Богом. Как теперь мне называть их? Снова спрашивать у Мани, как зовут ее мужа и друга-священника? Боже, как неловко и стыдно… Но ведь у де Ниро не было причин скрывать свое настоящее имя. Значит, он действительно зовется Романом. Ну, а Портоса я буду просто называть батюшкой. Нет, это нехорошо. Он же не на службе. Придется обходиться как-нибудь по-другому или подслушать, как называют его «представители» или сама Манечка. Ну и проблем я себе натворила!..


Сославшись на нездоровье, я покинула гостиную, как только обрела способность двигаться. Маня не удерживала меня, пожелав спокойной ночи и скорейшего выздоровления. Под молчаливыми взглядами всех гостей, я на ватных ногах поднялась к себе и улеглась в постель. С тех пор прошло уже больше часа, а я все лежала, беспрестанно ворочаясь, и обдумывала происшедшее. Непостижимо, просто непостижимо… Как такое могло произойти со мной, с моим опытом и с моей необыкновенной работой? Какая там мисс Марпл? Обыкновенная вздорная бабенка постбальзаковского возраста, зацикленная на собственной уникальности и красоте… Частный детектив… И зачем только Манечка это сказала? Какой позор, какое унижение…



***

Глава 21


…Мое увлечение расследованиями и частным сыском началось еще в прошлом веке. Тогда, на заре туманной юности я, как и Маня, работала в радиобюро одного из аэропортов. Только столичного, естественно. Работа была посменной. Однажды во время ночного дежурства, я сидела с книжкой в телетайпном зале, ожидая сообщений о взлетах и посадках, чтобы передать их по назначению. Из-за нелетной погоды полетов было немного. Сплошные отмены или задержки рейсов. И еще бесконечные метеопрогнозы.

 Неожиданно заработал один из телетайпов, соединяющий меня с командно-диспетчерским пунктом. Неожиданностью было не то, что телетайп включился и принялся выдавать некую информацию, а то, как он ее выдавал. Первые строки, включающие в себя пункты для переадресовки, прошли отлично. А вот потом произошло нечто невообразимое. Телетайп стал бешено грохотать, печатая на рулоне бумаги какие-то точки, закорючки и бессмысленные наборы букв. Дойдя до границы рулона, каретка телетайпа возвращалась на эту же строку, и забивала только что начертанные значки. В середине строки каретка неожиданно резко опускалась вниз, потом возвращалась к исходной точке и вновь выдавала какую-то белиберду. Я заволновалась: дежурный техник вышел покурить на улицу, а более опытная коллега дремала в комнате отдыха.


Черт! У меня не возникало ни малейшего сомнения, что аппарат сломался. Телетайп работал в таком странном режиме минут пять, успев выдать на гора длиннющую полосу бумаги, размером с детскую простынку, и метра три перфоленты, выходящей из специального отверстия. Именно при помощи  перфоленты, испещренной мелкими дырочками, я и должна была передать эту белиберду указанным вначале адресатам. Последняя строка, как ни странно, оказалась вполне нормальной и читаемой. «Подтвердите принятие КГ №145», -- было написано в самом низу. Я не стала дожидаться техника или будить сменщицу, а связалась по другому аппарату с отправителем странной простыни и сообщила, что сто сорок пятый номер по техническим причинам не принят. Прошу повторить. Это нормальная практика. Радиограммы частенько застревали, рвались или просто терялись, когда нерадивый телеграфист забывал вовремя заправить рулон бумаги или заменить бобину с перфолентой. Буквально через полминуты телетайп вновь включился и начал повторно передавать сто сорок пятую радиограмму.

 Однако все повторилось без изменений. Города и пункты получателей прошли нормально, а дальше вновь началась чертовщина. Сошедший с ума аппарат гремел и дергался, по нескольку раз забивал одну и ту же строку, иногда каретка стремглав падала вниз, оставляя пустыми значительные участки бумаги, или била в одно и то же место до тех пор, пока в бумаге не образовывалась дырка. Какие-то значки, буквы, цифры, точки и черточки без всякого порядка и видимой логики выбивались на рулоне то подряд, то лесенкой, то друг на друге.


Мне стало страшно. Когда я обладала уже тремя абсолютно одинаковыми бумажными простынями с тремя же экземплярами длиннющих перфолент, я позвонила начальнику смены. В этом тоже не было ничего предрассудительного: я считалась начинающим телеграфистом, а в нашей работе случалось разное. На всякий случай я спрятала один экземпляр в сумку, чтобы не показывать начальнику, как долго боролась с телетайпом, пока решилась обратиться к специалисту. Как оказалась, аппарат был вполне исправен. «Это криптограмма, Сашка, не волнуйся, -- пояснил начальник. – По-простому – шифровка. Передается важное сообщение, непредназначенное для посторонних глаз. А те, кому оно адресовано, имеют в наличии специальный дешифровочный аппарат, и при пропуске перфоленты через него получится нормальный текст. Все понятно? Так что сообщай отправителю, что КГ принята, и больше никого не терроризируй».


Вернувшись домой с дежурства, я долго не могла уснуть. Дождавшись, когда родители уйдут на работу, я вытащила из сумки бумажную простыню и принялась за ее изучение. Увы, как я не вертела бумажную полосу, ничего прочитать не удавалось. Тогда, подумав, я оставила простыню и принялась за перфоленту. К тому времени я уже неплохо разбиралась в различных конфигурациях точек и знала, как читаются не только буквы, но и цифры. Изучая перфоленту, я пыталась обнаружить хоть какую-то логику. Я совершенно не собиралась передавать секретное сообщение вражеским агентам, просто исследовательская деятельность безумно захватила и увлекла меня.

Чтобы облегчить работу, я аккуратно разрезала ленту на небольшие части и принялась накладывать их друг на друга, чтобы определить хотя бы приблизительно сходные участки, и ритм, с которым повторялись те или иные знаки. В изучении таинственного послания я провела не один месяц. А потом меня послали на курсы повышения квалификации, где я и познакомилась с Манечкой. Серьезность и основательность новой подруги позволили мне поделиться с ней своими изысканиями. Подруга с радостью поддержала меня, я продублировала кусочки порезанной перфоленты, и мы обе – каждая в своем городе -- принялись за поиски шифровального ключа.


В конце концов, деятельность по разгадыванию криптограммы мне поднадоела. Тем более что аэропорт снабдили современной техникой, появились новомодные автоматические линии, компьютеры, и старенькие телетайпы постепенно ушли на покой. А потом уехала на Мыс Шмидта Манечка, а я поступила в университет. На филологический. Кусочки перфоленты вместе с бумажной простыней благополучно отправились в мусорное ведро, но страсть к расследованиям не утихла. Мне доставляло страшное удовольствие наблюдать за разными людьми, придумывать им биографии и делать предположения по поводу их тайной жизни.


Однажды однокурсница, собиравшаяся выйти замуж за студента химфака, поделилась со мной некоторыми сомнениями. Ей казалось, что  кавалер ведет не совсем честную игру, работая одновременно на два фронта. Даже не знаю почему, но я вызвалась прояснить ситуацию. После данного обещания помочь сокурснице, я с невиданным рвением принялась за дело. Часами я пряталась у дома ее потенциального жениха, пытаясь выяснить, когда и с кем он выходит из подъезда, куда направляется и во сколько приходит домой. Я проникала на лекции по органической химии, где часами, борясь с зевотой, исподтишка наблюдала за интересующим меня и ничего не подозревающим объектом. Однажды в универсаме, стоя в очереди к кассе, я "совершенно случайно" познакомилась с его милой мамочкой, которая оказалась на удивление общительной. Десять минут не показались  утомительными и скучными. Я узнала много интересного и важного. Оказалось, мамочка моего подопечного безумно боится за легкомысленного сыночка, который в состоянии сделать глупость и жениться на какой-нибудь провинциалке. Поскольку моя сокурсница была родом из Курска, речь, судя по всему, велась именно о ней. Болтливая мамаша поведала, как мечтает она о состоятельной деловитой москвичке, которая заменила бы ее у газовой плиты с кастрюлями и сковородками и стала бы матерью ее внука.


Не останавливаясь на достигнутом, я с маниакальной настойчивостью следовала за своим подопечным, не оставляя его без присмотра ни на дискотеке, ни в читальном зале городской библиотеки, ни в студенческой столовой. Недели через три я представила однокурснице полный отчет о проделанной скрупулезной работе. Двух мнений в нем быть не могло. Потенциальный жених одновременно вел к загсу трех славных и ничего не подозревающих девушек. Две из которых были коренными москвичками. Учитывая мнение мамочки, в данном конкретном случае у моей подруги не было ни одного шанса. Та была безмерно благодарна мне за то, что еще не успела полностью привязаться к этому неисправимому маменькиному сынку и не подвергла курских родителей бессмысленным финансовым тратам на свадьбу. Итогом которой в скором будущем был бы неизменный  банальный развод.

Учитывая проблемы, которые возникли у меня в университете в связи с частыми пропусками, и расходы, которые я понесла на поездки в общественном транспорте, следуя за несостоявшимся женихом, а также стоимость билетов  на дискотеки, в кинотеатры и клубы, сокурсница выплатила мне небольшой гонорар. Я не чувствовала при этом никакой неловкости. Небольшая прибавка к стипендии пошла на приобретение рыжего парика и коробки театрального грима. Это было началом.


Весть о моем успехе разнеслась в студенческой среде достаточно быстро. Ко мне стали обращаться с просьбами разыскать пропавших женихов, узнать о намерениях случайных ухажеров, а куратор группы даже попросил выяснить, почему не вернулся в университет после каникул один из студентов. Последние годы учебы пролетели незаметно. Заболев сыскной деятельностью, я уже не сомневалась, чем займусь после окончания университета.


Воспоминания о бумажных кувырканиях в связи с регистрацией  необычного предприятия вызывают в моей душе дрожь. Однако, преодолев все мыслимые и немыслимые препятствия в виде чиновников, высоких инстанций и статей уголовного кодекса, я добилась желаемого. Мое детективное агентство скрывалось под личиной безобидной вывески «Бюро по оказанию экстренной психологической помощи супружеским парам».
Получив диплом, я пару лет проработала в обычной средней школе, принимая эту деятельность как один из этапов в будущей блестящей карьере частного детектива. Одновременно я усиленно занималась  самообразованием, бегая с одних курсов на другие и впитывая разнообразные знания, которые, как казалось, могут пригодится  в будущем.

Таким образом, я стала обладательницей дипломов об окончании полугодичных курсов семейных психологов и трехмесячных парикмахерских курсов, прошла обучение в студии начинающих фотографов, получила автомобильные права, изучила основы делопроизводства и бухгалтерии, блестяще освоила законы составления икебаны и теорию фэн-шуй и, наконец, записалась в секцию по самбо.


Времени не хватало катастрофически, но я не отчаивалась. Я быстро определила сферы своих профессиональных интересов: они не выходили за рамки внутрисемейных и межличностных отношений. Разгадывать тайны кровавых жестоких убийств и разыскивать серийных маньяков было неинтересно. Мужчины – вот что было моей тайной страстью. Пытаясь постичь их инопланетную сущность, я могла часами выстаивать у входа в ресторан или ночной клуб, где кто-то из моих подследственных развлекал созревшую раньше времени Лолиту. И не просто тупо стоять, а продавать (то есть делать вид, что продавать) первые подснежники или лесные фиалки, купленные загодя у ближайшей станции метро.

Стремясь вывести на чистую воду очередного подопечного, я проникала под видом санитарки в больницу, где он работал или лечился. Пропуском на любой этаж и в любое отделение служили респираторная маска, резиновые перчатки и пластмассовая утка в руках.

Переодевшись уборщицей (темно-синий халат на два-три размера больше, чем было нужно, огромные несгибаемые перчатки, платок, надвинутый на глаза) и спрятав в карман диктофон с фотоаппаратом, я легко попадала в залы заседаний и служебные кабинеты президентов фирм. Ползая на карачках, я тщательно драила плинтуса, не забывая при этом следить боковым зрением на чьем колене в данный момент находилась рука главы корпорации. Даже при моей яркой и запоминающейся внешности я умела быть незаметной. Если этого требовало дело, естественно.


Глава 22


Но все это было потом, позже, когда я уже купила себе маленькое авто, сняла и обустроила под офис однокомнатную квартиру и обзавелась солидной клиентурой. Начальные шаги были трудными и не такими интересными, как  представлялось. Первые клиентки, отозвавшиеся на объявления, которые я разместила во всех бесплатных рекламных изданиях, были крайне несчастны, раздавлены семейными проблемами и экономическими трудностями. Они давно потеряли надежду на светлое будущее и смысл собственного существования. Они плакали (почти как Груша), рассказывая о своих нескончаемых бедах, растерянно делились самыми сокровенными деталями интимной жизни, кляли последними словами бездельников-мужей, тративших семейные сбережения на недоучившихся несовершеннолетних барышень.

 Они воспринимали меня, и были по-своему правы, как представителя службы психологической помощи на дому. Тогда у меня еще не было служебного кабинета, и я работала своеобразной девушкой по вызову. То есть, получив телефонный заказ, брала ноги в руки (или наоборот – руки в ноги. Не уверена, что лучше) и мчалась из одного конца Москвы в другой, чтобы посетить еще одну опустившуюся затюканную домохозяйку и выслушать ее длинную грустную историю. Все истории, однако, были похожи друг на друга, как однояйцовые близнецы.


Тем не менее, несмотря на то, что я ни разу не была замужем и даже никогда не жила под одной крышей с мужчиной, моих очень ограниченных знаний по психологии и семейной этике хватало, чтобы изображать знающего специалиста. Как ни странно, но мне помогали врожденное чувство справедливости, любовь к порядку и чистоте, безумное количество умных книг, которыми заполонены библиотеки и специализированные магазины, коммуникабельность и абсолютная уверенность в себе. С видом знатока я внимательно выслушивала клиентку, покачивая головой и делая небольшие пометки в блокноте в солидном кожаном переплете. «Понятно, -- иногда говорила я. – Понятно, в чем ваша ошибка… С этим мы справимся… Это мы уладим… А что было дальше?».


Поверхностные и примитивные советы на удивление частенько являлись полнейшим откровением для упавших духом потерянных женщин. Наговорив кучу банальностей (как я их не люблю!), я обходила всю квартиру и принималась за дело. Тут уже помогали знания, полученные на многочисленных курсах. Вместе с хозяйкой мы передвигали тяжелые шкафы, комоды и кровати, расставляя их по фэн-шуй, отутюживали стрелки на брюках  постоянно отсутствующих мужей, учились заваривать ароматный чай и делать современный макияж. Я беззастенчиво заставляла вздыхающих клиенток опустошать антресоли, доверху заполненные всяким барахлом, безжалостно избавляться от растянутых и поеденных молью шерстяных кофт, комбинашек, купленных еще в советское время, пустых пожелтевших флакончиков из-под духов и резиновых бигуди. Ни на минуту не умолкая, я проводила мастер-класс по созданию собственного неповторимого стиля, учила, как разговаривать с подвыпившим мужем (вернее, как с ним не разговаривать до его полного отрезвления), как одеваться, как ходить, как причесываться.


Как правило, мой визит всегда заканчивался одинаково. Я усаживала подопечную перед зеркалом и делала ей уникальную стрижку. Причем с каждым разом у меня получались все более и более изящные головки, кардинально менявшие внешность заказчиц. Нужно сказать, чтобы добиться этого, я немало потренировалась на  матушке и ее пожилых подружках. За все про все плату за оказанные услуги я брала весьма умеренную: чуть больше, чем потратила на проезд и необходимую косметику.


До поры до времени меня все устраивало. Я набиралась опыта, училась общаться с людьми, познавала сложный мир человеческих отношений или их полное отсутствие. Никакой детективной деятельностью, однако, пока заниматься не приходилось. Первое настоящее дело появилось совершенно случайно. Однажды мне позвонила некая дамочка, оказавшаяся родственницей соседки женщины, сестра которой была когда-то моей клиенткой. Немного сложно, но попробую пояснить. В общем, у моей бывшей клиентки была сестра, а у нее соседка, а у соседки родственница с семейными проблемами. Вот она-то и позвонила. Хвала слухам, которыми полнится земля! Не объясняя причин, дамочка попросила срочно приехать. Внутреннее чувство побудило меня одеться особенно изысканно: просто, но дорого и элегантно.

Предчувствия не обманули. Я впервые попала не в простую квартиру, а в шикарный дом, с высокими потолками, огромным холлом, настоящим камином, четырьмя лысыми кошками и стенами, увешенными картинами из художественного салона. В этом я уже немного разбиралась. В доме не пахло ни пьющим мужем, ни экономическим кризисом, ни отсутствием стиля. В доме пахло деньгами. Причем, большими деньгами. К великому удивлению, хозяйкой оказалась женщина намного старше меня по возрасту, несколько утомленная, но красивая и ухоженная. Сразу сообразив, что мое парикмахерское искусство и умение делать макияж здесь не пригодятся, я ожидала полного фиаско. Однако  опасения не оправдались. Дамочка, пристально осмотрев меня с ног до головы и оставшись удовлетворенной увиденным, внимательно ознакомилась с моими документами, дипломами и разрешением на индивидуальную деятельность, а потом  приступила к делу.


Оказалось, окружающая роскошь не упала ей на голову в виде нежданного наследства или подарков поклонников. Все это она заработала честным трудом и незаурядными организаторскими способностями. В настоящее время она являлась президентом крупной преуспевающей фирмы, название которой повергло меня в легкий шок. Оно было на слуху, так как частенько звучало с телеэкранов и не сходило с газетных страниц. Замуж она вышла недавно, и если поначалу ее новоявленный супруг не вызывал никаких сомнений, то в последнее время в ее душе зародились некоторые подозрения. Работая в одной фирме (он стал ее заместителем), она была в курсе всех его дел, встреч, переговоров и командировок. И, конечно же, ее не мог не обеспокоить тот факт, что неожиданно муж стал надолго пропадать из офиса, частенько отключал мобильный телефон, уклонялся от прямых вопросов, стал нервным, злым и раздражительным.
«Вы понимаете, -- говорила дамочка, -- мне самой ничего не стоит выяснить, что происходит. Но  в моем положении не пристало заниматься постыдной слежкой. Меня слишком многие знают, да и не хочу я этого. Но обманывать себя я тоже не позволю. Детей у меня нет, а поскольку мы с мужем не заключали брачного контракта, я не могу остаться равнодушной к тому, что вытворяет он за моей спиной и кто может воспользоваться результатами моего труда. Мне нужны доказательства. Доказательства его неверности. Любые. Но самые достоверные. Я не боюсь правды, а желаю ее. Как вы понимаете, с оплатой вопросов не будет. Не бойтесь огорчить меня. Я уже достаточно пожила на свете и достаточно сильна, чтобы выдержать еще один удар. А если вы сможете оказать мне эту услугу, обещаю вам достойную клиентуру. У меня достаточно связей и знакомств, и многие мои обеспеченные подруги на склоне лет совершают непростительные их статусу и возрасту ошибки. Климакс, знаете ли, иногда сносит голову. Когда-нибудь вы и сами это поймете… Ну а теперь, когда вы все знаете, я хочу спросить, что нужно вам для работы?».


Первое настоящее дело обещало быть интересным. Составив договор (я честно платила налоги), получив фотографию коварного муженька и адреса его предполагаемого временного гнездовья, а также весьма приличный аванс, я ретировалась. То, что  клиентка называла «постыдной слежкой», было моей любимой работой, о которой я мечтала и к которой стремилась.


Четыре недели следовала я за своим объектом буквально по пятам. Постоянно меняя  внешность при помощи париков, темных очков и прочего маскарада, я превратилась в его вторую тень. Именно тогда мне и пригодилась куртка-трансформер, которую сшила Манечка. Я заходила в рестораны, где он обедал, и в гостиницы, где его якобы ждал деловой партнер. Рискуя собственной репутацией, женской честью и даже здоровьем, я изображала профессионалку, дежуря у входа в ночной клуб, где отрывался  подопечный. Не раз выезжала за город вслед за ним и даже научилась ловить рыбу, взяв напрокат лодку и покачиваясь в ней около яхты, с которой раздавались охи и ахи маленькой компании из двух человек.


По моей просьбе заказчица оформила меня уборщицей в свою фирму. Эта невзрачная должность помогла мне беспрепятственно входить в любые кабинеты, подслушивать разговоры сотрудников, не обращающих никакого внимания на ползающее под их ногами безликое и бесполое существо, посещать курилку и даже мужской туалет, где, спрятавшись в кабинке, мой герой тихонько общался по телефону с таинственной незнакомкой.


Ровно через месяц я представила заказчице полный отчет о проделанной работе. В прозрачной пластиковой папке помимо текстового материала находились десятки фотографий, подтверждающие половую активность мужа-многостаночника, распечатка его телефонных звонков и даже пленка с записью его нежных воркований. Клиентка, назовем ее госпожа N, без вопросов оплатила  мои труды, не забыв включить в гонорар сопутствующие расходы, понесенные мною, и даже месячную зарплату уборщицы. Ведь плинтуса и кафель в курительной комнате ее известной фирмы мною были вычищены до умопомрачительного блеска.


…Госпожа N стала моей крестной матерью в профессии. Мы расстались  почти подругами, а заказы на меня, как она и обещала, посыпались как из рога изобилия. Я только успевала фиксировать в толстой канцелярской тетради адреса клиенток, предполагаемые сроки окончания работ и суммы гонораров. Как и великий литературный собрат Шерлок Холмс, я делала все сама, без посредников и помощников. Лишь изредка, совсем уж зашиваясь в заказах, я привлекала к работе бывших клиенток, с которыми у меня сохранялись теплые и даже дружеские отношения, тем самым помогая им укрепить свое благосостояние. По моей просьбе они собирали необходимую информацию, добывали справки в адресных бюро или  по Интернету, доставали билеты на премьеры и презентации, одалживали парики и украшения, подменяли на час-другой у наблюдательного пункта, когда я замерзала или заболевала.


Спустя какое-то время, когда имя мое было уже известно в определенных кругах, я смогла позволить себе избирательно относиться к получаемым заказам. Ссылаясь на занятость, я отказывала молоденьким студенткам, желавшим выяснить материальное положение пожилого «папика», не соглашалась помогать обнаглевшим и высокомерным представительницам золотой молодежи, не брала заказы от тех, чей внешний вид или поведение вызывали отрицательные эмоции и даже неприязнь. Я начала понимать, когда заказчик врет или лукавит, скрывая истинные намерения. Честно говоря, среди моих заказчиц (а я в основном работала для женщин) почти не встречалось нормальных. Госпожа N была, скорее, исключением, чем правилом. Вместо того чтобы самостоятельно разобраться в своих семейных отношениях, они прибегали к посторонней помощи, следуя моде и насмотревшись западных фильмов.


Глава 23


Я не особенно задумывалась о моральной составляющей своей профессии. Люди нуждались в моей работе, а значит, я была на верном пути. Я не занималась сводничеством, приворотами или отворотами. Все  силы я отдавала на поиски и возвращение в семейное лоно загулявших мужей, добывала доказательства нечестных помыслов потенциальных женихов, останавливала браки состоятельных дам с очевидными альфонсами… Кроме всего прочего мне частенько приходилось (в ущерб гонорару, между прочим) уговаривать клиенток плюнуть на все и поберечь нервы. «Зачем вам знать, что он изменяет? -- говорила я. – Ну, узнаете, и что дальше? Да пусть гуляет, это не надолго. У него простатит не за горами, и виагра не панацея. А вы всегда останетесь женщиной. Всегда! Вот тогда он за вами побегает. Подумайте об этом». Иногда клиентки соглашались с моими доводами и потом благодарили. Но это случалось редко. В основном все хотели знать правду, хотели знать адрес и имя соперницы, хотели видеть ее фотографию, хотели жалости и самобичевания, копания в себе. Такое впечатление, что они просто наслаждались своим страданием и глубокой депрессией. Таких, как госпожа N больше я не встречала…



Суровая правда жизни научила меня многому. Прошло лет пять, когда я могла понять исход  очередной детективной истории уже по первым фразам новой клиентки. Если она, рассказывая о  женихе, муже или возлюбленном, говорила, что он в последнее время похож на самого себя: стал угрюмым или наоборот подозрительно веселым, если  раньше положенного приходит домой или задерживается в командировках, отказывается от интима, перестал ходить с ней в гости к маме, делать подарки и гулять с собакой, все было еще не безнадежно. Тут могло быть все, что угодно. Угрюмость и тупое сидение перед телевизором, нежелание годить в гости и играть с детьми могли быть банальным следствием кризиса среднего возраста. Несвоевременный приход со службы мог означать проблемы на работе. А отказ от секса – всего лишь возрастными изменениями в мужском организме. Вычислять или выискивать разлучницу среди его знакомых в этих случаях чаще всего было бессмысленным для меня и дорогим для заказчицы «удовольствием».


Но если клиентка с удивлением описывала, что, по мнению  сердечного друга, она вдруг стала не так готовить, не так одеваться, причесываться и шутить, не так говорить и ходить, тут дело ясное. Все она делает так. Просто у него появилась другая. Вот так-то!


Выполняя требования заказчиц, добывая  доказательства верности или неверности их сожителей и составляя отчеты о расследованиях, я разработала даже собственную таблицу семейных измен.

Гуляет редко; гуляет только на выезде; гуляет при первой возможности; гуляет по пьяни; гуляет часто и с удовольствием; гуляет по причине плохой наследственности; гуляет назло; гуляет ради бизнеса или выгоды; гуляет по слабости характера; гуляет от переизбытка половых гормонов; гуляет ради спортивного интереса; гуляет от скуки; гуляет от шальных денег; гуляет по совету мамочки; гуляет для снятия стресса; гуляет за компанию; гуляет из-за занудства жены; гуляет для самоутверждения; гуляет просто так, потому что козел…

Определяющим во всех этих словосочетаниях было слово «гуляет». Гуляли все: ученые мужи и неученые мужички,  известные и неизвестные депутаты, политики и аналитики, народные и ненародные артисты, олигархи и их водители, пенсионеры и безработные… В характеристике же честных отцов семейств я могла бы использовать только четыре определения: не гуляет потому, что боится; не гуляет потому, что не знает, как и где; не гуляет, потому что никто не хочет с ним связываться и не гуляет, потому что уже не может, хотя хочет…


 Выставляя  вердикт, я предоставляла клиенткам самим решать, стоит продолжать семейную жизнь с недостойным избранником или прервать ее. Лишь несколько раз за многолетнюю детективную практику мне встретились мужчины, не помышлявшие об изменах и загулах. Однако сказать, что они состоялись как мужья, я бы не решилась. Все свободное время они проводили за карточным столом, в пивных или в биллиардных, в клубах коллекционеров семнадцатых страниц, вырванных из библиотечных книжек, или у касс стадиона «Динамо», где собирались перед матчами футбольные фанаты. Жены их по большому счету оставались одинокими, необласканными и непонятыми…


Каждая работа имеет побочные реакции. Моя привела к тому, что я страшно разочаровалась в мужчинах. А еще лет через пять настолько возненавидела весь мужской род, что мне доставляло немалого труда держать себя в руках и не вылить на голову добропорядочного семьянина, забывшегося в объятиях случайной знакомой, ведро грязной воды. Каждый прожитый  год прибавлял опыта, денег и известности, но отдалял от создания собственной семьи. Хотя в моей жизни случались кратковременные встречи и непродолжительные (два, максимум три месяца) романчики, в общем и целом я не желала связывать себя узами брака и становиться в один ряд с обманутыми, покинутыми и разочарованными.


Иногда, при виде редких счастливых пар или слюнявого младенца в коляске, у меня случались необъяснимые приступы депрессии или хандры, но я не позволяла им надолго овладевать мною и боролась с самой собой самым жестким образом. Главное было не копаться в своей душе, не анализировать и не подводить итоги бытия. Это непозволительно для такой ослепительно красивой, перманентно молодой, объективно здоровой и бесспорно сексуальной дамы, каковой я себя воображала. Никогда никому не завидуя и сочувственно относясь к замужним приятельницам, я всегда считала себя самодостаточной женщиной. Сильной, знающей себе цену и умеющей за себя постоять. В общем, счастливой. И на то у меня были основания. С первого взгляда я понимала про человека все. Я знала, правдив он или честен, можно на него положиться или стоит бежать от него, как от больного проказой. Плох он или хорош. Я умела поставить на место любого зарвавшегося  нувориша или мнимого аристократа, моментально определив их слабое звено. Только взглянув на человека или перекинувшись с ним парой фраз, я  сразу знала, кто передо мной: герой или лакей. И почти никогда не обманывалась в  предчувствиях. А если и обманывалась, то лишь на самую малость…


И вдруг такой облом, такое непростительное и унизительное для человека моей профессии заблуждение! И где? В какой-то глухой Осиновке, которой нет ни на одной приличной карте, в которой пассажирские поезда останавливаются только на две минуты, и в лесах которой до сих пор встречаются полудикие мальчишки… За все время пребывания в этом поселке я не смогла понять ни одного из его обитателей: ни самой Манечки, ни ее гостей. С моим великолепным и непревзойденным умением подглядывать, подслушивать, выведывать и раскалывать самые крепкие орешки я позорно не смогла разговорить ни старушку Шапокляк, ошибочно принимая ее за попрошайку, ни плакучую Грушу и ее неожиданного поклонника Алика, считая их глупыми и наиболее легкими объектами для выуживания информации. Что же касается де Ниро, тут у меня вообще не было ни слов, ни объяснений, ни оправданий. Я потерпела полное поражение. Как подруга, как женщина и как детектив. Я стала ничем, и это убивало меня. Бе-бе-бе, бе-бе-бе… Что мы знаем о себе?.. Боже, как же мне было стыдно!




***
 Глава 24


…Забывчивая Манечка так и не поставила в моей комнате биотуалет, а сейчас бы он мне очень пригодился. Я накинула полосатый халат и на цыпочках выскользнула в коридор. На этаже было тихо и темно, луч света прорывался лишь снизу. Посетив душевую, я не сразу смогла вернуться в свою спальню. Безумно боясь, что мое молотобойное сердцебиение будет услышано в гостиной, я все-таки не удержалась, осторожно спустилась на два лестничных пролета и перегнулась через перила, чтобы посмотреть вниз.

 Находясь в темноте, я оставалась незамеченной, между тем как вся осиновская компания была передо мной как на ладони. Все пятеро, сидя вокруг стола, лепили пельмени. Даже Груша медленно и неловко крутила тесто растопыренными пальцами. Все молчали, а если и говорили, то очень тихо, в любом случае  услышать ничего не удалось. Я снова ощущала себя нашкодившей школьницей, которая боится предстать перед родителями. Я не могла даже вообразить, как смогу завтра встретиться с Маней и посмотреть в глаза ей и ее гостям. Похоже, меня еще ждало несколько непередаваемо страшных и бесконечно унизительных часов в Осиновке. Самое простое, что я могла сделать, это тотчас же покинуть коттедж, добраться до железнодорожной станции и первым же поездом отправиться восвояси.


Мне еще ни разу не приходилось спасаться позорным бегством. Но все в жизни когда-нибудь случается впервые. Однако путь к отступлению был отрезан. В центре стола перед обитателями дома еще высилась огромная гора нераскатанного теста, рядом с которой стояли миски, наполненные фаршем. Эта работа надолго. Я вспомнила, как Алик рассказывал, что когда-то они лепили пельмени до самого рассвета. Вернувшись в спальню, я улеглась в постель. Спускаться вниз с балкона третьего этажа было и страшно, и рискованно. Еще не хватало вдобавок ко всему сломать или вывихнуть ногу. Я же не Маугли. Мне не суждено было тайком покинуть коттедж, оставалось выпить всю горькую чашу презрения и сочувствия до самого дна. Ну что ж, придется смириться и с этим. Сама виновата, что заварила эту кашу.

Так мне и надо. Нельзя было быть такой безгранично самоуверенной и безмозглой. Но завтра же я уеду. С самого утра. Уеду, не дожидаясь, пока проснуться гости и Маня с мужем. Оставлю записку, что получила срочный вызов из дома, якобы позвонила матушка. Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной...


…Открыв глаза, я моментально вспомнила все, что произошло накануне вечером. Ужасную ссору с подругой, явление де Ниро со священником Портосом в самый неподходящий момент, распахнутые глаза Груши и Курортника. Я вспомнила даже счастливого Барсика, наконец-то попавшего в сухое помещение. Наскоро причесавшись, я натянула цикломеновый костюм и кроссовки. Неизвестно сколько времени  придется шлепать по шоссе, пока меня не подхватит очередной камаз. В доме стояла мертвая тишина. Тихо было даже в природе. Небо сегодня впервые затянулось легкой голубоватой дымкой. И хорошо, что не жарко, легче будет идти. Я кое-как упаковала дорожную сумку, оставив на тумбочке привезенную бутылку коньяка, и начеркала пару строк на листке из блокнота. Уходя, уходи, решила я, вышла в коридор и тихонько спустилась вниз на разведку: вдруг дверь окажется запертой. Входная дверь оказалась открытой (ох, уж эта доверчивая провинция), а гостиная безукоризненно убрана.


Уже подходя к лестнице, я вспомнила, что не ела почти сутки. Отправляться в путь на голодный желудок -- идея не слишком хорошая. Пять минут ничего не решат, но перекусить нужно обязательно. Я свернула в кухню и тут же лицом к лицу столкнулась с Манечкой, уже одетой и подкрашенной. В руках она держала плетеную корзинку, наполненную небольшими свертками.


-- Аленька, -- обрадовалась Маня. – Как хорошо, что ты уже встала. Попьем кофейку, пока все спят. Как ты себя чувствуешь, полегче уже?

-- Да, -- промямлила я, ошарашенная от неожиданной встречи, и почему-то спросила, – а твой еще спит?

-- Да не знаю, он к другу поехал ночевать. У них свои дела, мужские. С утра должны были машины поехать заправить. Приедут часа через два. Так что мы с тобой сейчас немного гульнем. А когда все соберутся, позавтракаем и поедем за грибами. Как тебе такая идея? Выдержишь? Мы все так за тебя переживали. Но я никому не сказала, что у тебя месячные, не волнуйся. Чтоб врать хором, если спросят, говори, что давление поднялось от грозы. Где будем кофе пить: дома или у бассейна?


Я все еще находилась в шоковом состоянии. Манечка говорила так доброжелательно и так естественно, что заподозрить ее в лукавстве было невозможно. Если бы она только знала, что на кухне я появилась только для того, чтобы перекусить перед тайным побегом…


-- А ты не толкнешь меня снова в воду? -- выдавила я. – Хотя признаюсь, этого я сейчас вполне заслуживаю.

-- Толкну, толкну, не волнуйся, но немного позже. У меня все по плану, -- рассмеялась она. – Значит, у бассейна? Тогда отнеси туда чашки, а я пойду сварю кофе. Вот бутерброды в лес приготовила на всякий случай, -- кивнула она на корзинку. -- Вдруг кто-нибудь да проголодается. А мы с тобой сейчас булочки откушаем с маком. Немного наркотического средства нам с утра не помешает. Тем более что сегодня что-то пасмурно, давление поменялось. Но тепло, ты в этом костюме не замерзнешь.


Прежде чем выполнить поручение подруги, я стремглав бросилась в свою комнату, чтобы уничтожить записку, пока ее никто не прочитал. То, что де Ниро в настоящий момент отсутствовал, немного успокоило. Пока он появится здесь, мы объяснимся с Манечкой, и я смогу уехать с ее личного благословения. Уверена, она не будет отговаривать меня от этого решения. Ей тоже не нужны лишние проблемы в новой семье…


Когда у бассейна появилась Маня, я уже успела накрыть импровизированный стол, используя в качестве его один из раскладных стульев. В одной руке подруга держала кофейник, а в другой – большую тарелку с булочками. При виде их у меня противно заурчало в желудке. Традиционный утренний аппетит и почти суточное голодание давали о себе знать. Избегая смотреть Манечке в глаза, я не удержалась, схватила одну из булочек и почти полностью засунула ее в рот. Вот ведь как не повезло: я даже убежать не смогла! И когда же она спит?
Усевшись вокруг «стола», мы принялись за кофе.


-- Тебе, правда, лучше? -- участливо спросила Маня. – Ты хорошо спала?

-- Было бы лучше, чтобы сегодня я вообще не проснулась, -- отправив в рот еще одну булочку, хмуро ответила я.

-- Ты что, спятила? Скажешь тоже… Ты меня извини, ради Бога.

-- Тебя извинить? За что?!

-- Я так виновата перед тобой. Тебя довела... Мне так стыдно…


Маня не переставала удивлять. Так, оказывается, ей тоже было стыдно? Но ей-то за что? За мою очередную истерику?

-- Это ты меня прости, Манечка. Сама не понимаю, что со мной происходит… Завожусь без разбега, просто с полуслова... Становлюсь классической старой девой: ворчливой и недоверчивой. Давай забудем все, что я тебе наговорила. Это не со зла, честное слово.

-- Еще бы ты со зла говорила! Я же тебя как облупленную знаю. И ты забудь, пожалуйста. А с другой стороны, люди говорят -- милые бранятся, только тешутся.

-- Да, потешились мы с тобой вчера на славу…

Маня рассмеялась, а я смущенно подавила улыбку:

-- А как твои… ну, гости… вчера... сильно смеялись?

-- Над чем им смеяться?

-- Ну, я в таком виде была, страшно вспомнить… И вообще они много слышали?

-- И не слышали они ничего, и не поняли, и не смеялись, -- Маня долила в мою чашку еще кофе. – И как будто они меня никогда не видели за стряпней? Это я только на работу хожу прилично одетой, а дома чаще всего обезьяна обезьяной.

-- Прям…

-- Да честное слово! То ремонт, то уборка, то блинчики с пирожками, поесть же все любят… Даже не бери это в голову. Все равно ты самая красивая, даже в болотной тине. Ты всем так нравишься. Очень, просто очень!

Я покраснела: Маня, конечно, добрая душа, но здесь она уже перегнула. В том, что после всего происшедшего я нравилась де Ниро, у меня были весьма большие сомнения.

-- Ну, а мой-то тебе как? -- переменила она тему. – Одобряешь?

-- Еще как, -- я была честна, как никогда. – Ты молодец, подружка. Безусловно, молодец... Вы очень славная пара... И мне безумно жаль, что я не смогу быть на вашем венчании. К сожалению…

-- Вот так я и знала! Сейчас начнется: мои дела, мои заказы! Ничего не хочу слышать! Ты у меня в гостях, и раньше чем через месяц из Осиновки не уедешь, даже и не помышляй. Подумаешь, ее не в вечернем туалете застали! Ах, какой ужас! Аля, кончай дурить, а то водичка в бассейне еще не нагрелась -- холодная-прехолодная… Я до трех считать не буду: еще одно твое слово и ты приступишь к водным процедурам.

-- Нет, Манечка, я серьезно. Мне действительно очень надо домой. Мама…

-- Ничего не хочу слышать. Мама твоя мне вчера звонила, у нее все хорошо, она только рада, что ты отдыхаешь. Передает тебе привет, кстати…

-- Ну пойми меня, пожалуйста, -- у меня даже не было сил уточнить, почему матушка звонила не мне, а Манечке. – Я не могу. И не спрашивай почему. Не могу и все.

-- Все, все, все. Понимаю. Я во всем виновата. Надо было тебе обо всем сразу рассказать. Ты знаешь…

-- Не надо, Маня, не говори. Я уже сама все поняла. Я была жуткой идиоткой...

-- Ты никакая не идиотка, не наговаривай на себя. Ты умничка, какую поискать. В общем, мы договорились: ты никуда не уезжаешь, перестаешь хандрить и просто отдыхаешь. Если не хочешь, тебя никто не будет трогать. Можешь даже не ходить с нами на венчание. Но в грибы сегодня мы поедем. Поедем?

-- Ты как цыганка, Маня, уговоришь кого угодно. Но я подчиняюсь силе, а это противозаконно. Тебя могут обвинить в насильственном удержании человека.

-- Не обвинят, у меня большие связи. А тебе вот не все равно, если меня мой обвинит? Ты знаешь, как он ждал твоего приезда? Ты что, хочешь, чтобы мы разошлись из-за тебя?


Этого я не хотела. Как не хотела больше никогда в жизни видеть Манечкиного де Ниро. По крайней мере, наедине. Ладно, я останусь еще на пару дней, как-нибудь выкручусь. В доме помимо моей персоны находилось еще двое гостей, и я постараюсь постоянно быть с ними. Я сделаю все, чтобы не попадаться на глаза четвертому мужу подруги, и это избавит меня от необходимости объясняться, скрывать и взгляды, и чувства. Ситуация была не из легких. Но мне придется выдержать ее. Все равно, в конце концов, я же покину когда-нибудь эту Осиновку, а там все забудется. Как говорится: с глаз долой, из сердца вон...


-- Ой, а вы кофе пьете, -- раздался рядом голос Груши. – А можно я тоже с вами посижу?

-- Садись, Света, я сейчас тебе чашку принесу, -- ответила Маня и ушла в дом.

-- Вы так рано встали сегодня, -- Груша принялась перебирать булочки в корзинке, выискивая себе то ли поменьше, то ли побольше. – А как вы себя чувствуете, Александра Игоревна? У моего папы тоже гипертония. Говорят, это наследственное. Может, мне тоже нужно провериться? А при давлении что, голова болит?

-- И голова тоже,-- почему-то появление Груши впервые не вызвало у меня привычного раздражения. – А тебе что не спится?

-- Я хотела вас попросить помочь мне с прической, -- Светлана застенчиво улыбнулась. – Опять вчера попала под дождь. Вся вымокла. Мы вышли с Аликом на минутку прогуляться перед сном и случайно далеко зашли. Пока добежали до дома, от прически ничего не осталось. Вот… Теперь не знаю, что и делать… Пробовала сама, но у меня ничего не получается. Я к вам в комнату заходила, а у вас там сумка посередине стоит. Я подумала, вы уезжаете. Вы ведь не уезжаете, правда?

-- Не уезжаю, -- вздохнула я. – Давай твою прическу оставим на вечер. Сейчас все равно, говорят, мы все едем за грибами. А в лесу можно и в косынке походить.

-- Да, хорошо, -- согласилась Груша, но очевидно расстроилась. – А вы уже все знаете?

-- Знаю, -- снова вздохнула я.

-- Хорошо, что знаете. А правда, он симпатичный?

-- Кто?

-- Мариночкин муж.


Не одна я, видно, попалась в сети де нировского обаяния… Что ж, это не удивительно. Такие мужчины на дорогах просто так не валяются. Уж мне-то этого не знать...

-- Да очень симпатичный.

-- И мне нравится, -- оживилась Груша. – И они с Мариночкой так похожи, и он такой добрый. Ей так повезло, так повезло… Он мне сразу понравился. До чего же вкусные булочки! Это ничего, что я съем еще одну? А я не поправлюсь? Вы знаете, Александра Игоревна, я так хочу себе брюки купить… У нас в городе все женщины ходят в брюках, а я стесняюсь. Но ведь я не сильно толстая, как вы думаете? А друг его вам понравился?


Я не сразу поняла, о чем идет речь: о булочках, о брюках или о Маниных гостях. Скачки Светланы с одной темы на другую совершенно запутали мне голову.


-- Понравился, -- на всякий случай ответила я.

-- Вы ведь знаете, что он священник? Надо же, такая работа странная. Он, наверно, и в Бога верит, как вы думаете? Когда мне Марина об этом сказала, я так его боялась… Думала, что он с бородой, старый и толстый. А когда увидела, сразу перестала бояться. Он и в рясе-то никогда не ходит. И такой веселый, даже анекдоты рассказывает и поет. Удивительно, правда? И симпатичный. Даже немного симпатичнее, чем Мариночкин муж. Вам тоже очень, очень повезло…

-- Да, -- махнула я головой в знак согласия, хотя, во-первых, до де нировского друга-священника мне не было никакого дела, а во-вторых, не понимала, в чем это мне так безумно повезло.


Груша, однако, сегодня была просто в ударе. Она говорила с необычной для самой себя быстротой и не страдала потерей аппетита. Она доедала уже третью булочку, когда Манечка принесла наполненный кофейник и чистую чашку. Груша с удовольствием принялась за кофе.


-- Александра Игоревна, Сашенька, вам нужно больше спать, вы очень бледная, -- заговорила она, в одно мгновенье опустошив чашку. –  И вы уж извините, но цвет этого костюма вам не идет. Он вас не то чтобы старит, но как-то взрослит.

От неожиданности я даже поперхнулась и закашлялась. Еще бы: мне делают замечание по поводу цвета моей одежды! И кто? Какая-то провинциальная замшелая Груша, которая-то и причесаться сама толком не умеет. Ничего себе, с какой космической скоростью растет ее самомнение! Похоже, я ее перехвалила, и мои комплименты на свой счет она приняла как безоговорочную истину в первой инстанции.


-- Правда, Мариночка? -- продолжала между тем новоявленная стилистка, пытаясь заручиться поддержкой Мани. -- Я бы на вашем месте носила только красное. А волосы причесала бы гладко, чтобы лицо оставалось открытым. У вас же почти нет морщин, не бойтесь показать лоб. Хотя вы и так красивая, но Алик сказал, что нет предела совершенству. Вы согласны?


Кашель сотряс все мое тело. Казалось, еще минута и я посинею от нехватки воздуха. Манечка отставила в сторону чашку и с силой дважды ударила меня по спине. Я глубоко вздохнула и немного пришла в себя. От сильного кашля на глазах у меня выступили слезы, а в горле запершило. Если уж ТАКИЕ делают замечания и учат жизни, то можно только догадываться, какое впечатление обо мне создалось у более организованных в интеллектуальном плане обитателей Осиновки! Представляю себе, как обсуждали меня Груша с Курортником, выходя на минутку из дома, чтобы прогуляться перед сном!


От жалости к самой себе и от безграничного возмущения одновременно я взглянула на Маню, мысленно умоляя ее поставить на место зарвавшуюся гостью. Манечка между тем невозмутимо попивала кофеек, хитро сощурив глаза и едва сдерживая смех. И это моя лучшая подруга! Меня уничтожают на ее глазах, обвиняя в полном отсутствии вкуса и стиля, а она продолжает вкушать завтрак, как ни в чем ни бывало. Ну ладно, подруга! Уж это-то тебе с рук не сойдет! Как бы не было мне обидно, но придется проглотить и это очередное осиновское недоразумение. Раз уж Светлана настолько забылась, что принялась смело обсуждать мой внешний вид, то немного подыграв ей и взяв ее в союзники, я смогу все-таки выяснить, что еще говорят обо мне за спиной.



-- Согласна целиком и полностью, -- ответила я Груше, все еще откашливаясь. – У тебя, как  вижу, хороший вкус, и я бы хотела поговорить с тобой об этом поподробнее. Может, не пойдем сегодня за грибами, а займемся моим имиджем?

-- Чем займемся?

-- Как не пойдем? -- эти два возгласа Груши и Мани прозвучали одновременно и с одинаковыми интонациями, показывающими неприкрытый страх, смешанный с безграничным удивлением.

-- Чем займемся? -- повторила Светлана, оцепеневшая от нового красивого слова, прозвучавшего из моих уст.

-- Как это не пойдем? -- повторила любимая подруга. – Да мы этого похода ждали две недели! То одного с работы не отпускали, то другой на службе день-деньской пребывал... Да меня мои мужчины с землей сравняют, если ты не пойдешь. Мы все только и мечтали тебе наши грибные места показать. А ты, Света, что пристала к Аленьке? Тебе что, молния вчера в голову ударила? Ничего она не бледная, а если и бледная, то только чуть-чуть, ей просто нездоровится. Не надо с ней ни о чем разговаривать, придумали тоже. Прекрасный костюм, и цвет замечательный...


…Маня продолжала увещевания, но их я уже не слушала. Я была довольна. Правда не сразу, но она таки сумела поставить Грушу на место. Но ее возмущение, нацеленное на Свету, превышало, возможно, допустимые нормы политкорректности, с которыми Маня обычно общалась с гостями. Светлана, поняв, что переборщила с советами, закрыла лицо ладонями и захныкала.

 А мною вновь овладели сомнения. Интересно, Манино возмущение родилось от несправедливости Светланиных комментариев или от чего-то другого? Не испугалась ли она возможности оставить нас наедине? Какую такую великую военную тайну знает эта грушка-гнилушка, чтобы даже одна мысль о нашей интимной беседе, вызвала в моей подруге гнев и раздражение? Ведь еще минуту назад она с ухмылкой попивала кофеек и даже не думала наседать на бедную Грушу. Что еще скрывает от меня Осиновка? Самое страшное, как  казалось, я уже знала. Знала, что Маня вышла замуж за де Ниро, которого я, встретив на станции, беззастенчиво обозвала двуличным искателем приключений, маньяком и даже козлом. Ничего страшнее этого придумать просто невозможно. И все-таки Маня опять чего-то испугалась. То ли нашего предполагаемого общения, то ли того, что я отказываюсь поехать за грибами… За любым из этих вариантов стояла, как мне показалось сейчас, очередная недоговоренность. Ну почему я не смогла убежать?
Мне стало жаль бедную представительницу первого Маниного мужа. Все-таки сейчас хоть и заслуженно, но она пострадала из-за меня.



-- Ну что ты налетела на Свету? -- вступилась я за слезоточившую Грушу. – Я сегодня действительно не в форме, и она во многом права. Ничего страшного не произошло. Поеду я в твои грибы, не волнуйся. Куда я денусь с подводной лодки?

С улицы послышались автомобильные гудки.

-- Ой, мужчины приехали, -- засуетилась Манечка, вставая и одергивая блузку. – Давайте, девчонки, пойдем в гостиную.

-- С твоего позволения, я сбегаю наверх, приведу себя в порядок, -- я тоже вскочила и отряхнула крошки с колен. – Я быстро.

Не дожидаясь Маниного ответа, я бросилась в дом. Страх встретиться лицом к лицу с де Ниро, снова охватил меня с головы до ног. Но, уже прикрывая за собой дверь черного входа, я ненароком услышала Манин шепот:

-- Светочка, зайчик, не обижайся на меня. Но ты сейчас все чуть не испортила. Ты знаешь, что Аля и так расстроена, она даже хотела уехать сегодня. У нее и так полно комплексов… Ты же обещала помочь, а сама язык распустила…

Так, значит, подруга обратилась с просьбой помочь ей не только ко мне… Какую же помощь ждет она от этой никчемной плаксивой девы? Да что за тайны в этом коттеджном поселке? И это у меня комплексы? Я с силой раздраженно хлопнула дверью. До чего же мне все надоело!


Глава 25


В своей комнате я отдышалась после стремительной пробежки по высоким ступеням деревянной лестницы и присела к зеркалу. Да… В чем-то Груша была, бесспорно, права. Она оказалась на удивление наблюдательной. Дело в том, что она впервые увидела меня сегодня без макияжа. Лицо мое не отличалось краснощекостью, взлохмаченные волосы в беспорядке спадали на бледный лоб, а покрасневшие глаза, под девственно чистыми ресницами смотрели растерянно и даже испуганно. Я нервно распаковала дорожную сумку, вытащила косметичку и принялась за исправление ситуации.

Пытаясь унять дрожь в руках, непривычно неловкими движениями я нанесла на лицо тональный крем и сделала себе вечерний maik up. Однако, сообразив, что в таком виде  стала походить на продавщицу овощного магазина с Тверской,  начисто вытерла созданное самой же лицо и нарисовала новое. На этот раз я ограничилась лишь легкой подводкой глаз, двумя-тремя мазками туши и бледно розовой помадой. Пригладив волосы, я зачесала их вверх ото лба, хотя никогда в жизни не носила такую прическу. Слова Груши все-таки оставили след в моей голове...


Господи, как же теперь жить, думала я, если даже Курортник в  полосатой сатиновой пижаме может рассуждать о моем совершенстве или несовершенстве? А я еще хотела оставшиеся два дня не расставаться с этой сладкой парочкой… Нет, нет! Только уехать, уехать и как можно быстрее! Бежать из этой глуши, от этой непередаваемой красоты, от бесконечно «добрых» людей, от тайн, недоговоренностей и унижений. Комплексы у меня, видите ли… А хоть бы и так, им то что за дело?

 Как было бы здорово, если бы сегодня в лесу на нас напал дикий кабан и сожрал меня. Целиком: с моим скромным не по годам макияжем, велюровым костюмом, новыми кроссовками и умненькой головкой…
В  жизни у меня не было еще такого страшного дня. А ведь он, по сути, еще и не начинался. Все еще впереди. Все впереди: и встреча с де Ниро, и объяснения с ним, без которых, судя по всему, не обойтись, и общение с этой очаровательной парочкой. И еще всевозрастающие проблемы с Маней… Ох, Маня, Маня… Я-то ей что сделала? Я не разводила ее с первым мужем, не заставляла делать переводы второму, не сводила с третьим… За что она так меня ненавидит? А в том, что это именно так, я убеждалась все больше и больше. Но за что? За что? Отчего это: от зависти или от ревности? Может быть, не ей на меня, а мне на нее стоит смертельно обидеться. У нее есть законный успешный супруг, есть двое нормальных детей, прекрасный особняк, замечательная и уважаемая работа, есть мешок с деньгами, в конце концов…

А что я? Что есть у меня? Съемная комната под офис, стареющая матушка, безнадежно мечтающая о внуках, и работа на грани общечеловеческих понятий о нравственности… И чему мне завидовать после этого? Комплексы у меня, надо же такое придумать! У меня – и комплексы. Нужно признать, что подруга снова перевернула все с ног на голову…


Я гордо выпрямила спину и подошла к двери. Я должна выдержать сегодняшний день, причем выдержать с достоинством. Несмотря на то, что подруга все больше стала представляться  жестоким монстром, устраивавшим за моей спиной коварные замыслы, и, несмотря на то, что мне очень нравился ее муж. Просто безумно нравился. Все попытки заглушить в себе это всевозрастающее чувство, оказались малоэффективными. Я влюбилась в него с самого первого взгляда, когда он остановил машину у железнодорожной станции.


Я влюбилась, и это было прекрасно. Так случилось. Но я влюбилась в чужого мужа, и это обстоятельство превращало меня в ничтожество, злобствующее и завистливое. И на самом деле это я перевернула все с ног на голову, а не Манечка. Внутренне попросив прощения у  подруги и ее гостей за недостойные гадкие мысли, я глубоко вдохнула и вышла из комнаты. Я шла на свою Голгофу…



***

Спустившись с лестницы, я тут же попала в объятия Портоса. Друг-священник чувствовал себя в Манечкином коттедже, как дома. Конечно, в его понимании все вокруг было божьим творением, и именно поэтому он ощущал себя здесь полным хозяином. Оказавшись плотно прижатой к его мягкому теплому животу, я ощутила внезапный покой. Портос! Вот спасение в создавшейся ситуации! О нем-то я совсем позабыла. Теперь не нужно придумывать причины, чтобы объяснять всем вокруг внезапно проснувшуюся нежность к Грушеньке или Курортнику и проводить с ними все последующие часы. Пусть «представители» занимаются собой, де Ниро милуется с супругой, а я найду успокоение в общении с этим большим добрым человеком.


-- Красавица наша пришла и всем солнце принесла, -- пропел Портос густым басом. – На небе его сегодня, правда, не наблюдается, так что придется вам, Сашенька, побыть нашим солнышком.

При виде меня де Ниро приподнялся из-за стола, где беседовал с Курортником. Выглядел он, нужно отметить, несколько смущенным. Может быть, его тоже разъедали сомнения и чувство вины. Все-таки он мог быть более внимательным к московской пассажирке и не высаживать меня поздним вечером посреди леса… Скромно поздоровавшись со всеми присутствующими, я прошла в кухню.


-- Мань, чем тебе помочь? -- спросила я.

-- Все, все, -- проворковала она, открывая банку с зеленым горошком. – У меня уже все готово. Если можешь, отнеси хлеб и масло. И вот еще горчицу в баночке…

Посреди стола в гостиной уже дымились в стеклянной кастрюле ароматные сосиски. И когда подруга все успевает, в очередной раз подумалось мне. И все-то у нее готово, и все-то сделано…

-- Признавайтесь, господа хорошие, кто будет чай, кто кофе? -- спросила Маня, внося в комнату салатницу с горошком. Следом за ней Груша несла поднос с новыми чашками, купленными в Карамазове.

Хоть бы не грохнула, пронеслось у меня в голове. А, впрочем, пусть бы и грохнула, всем стало бы немного свободнее. Напряженное настроение в гостиной ощущалось явно. Все высказались в пользу чая. Очевидно, не одни мы с Манечкой побаловались с утра кофеечком.

-- Толик, ты все равно на ногах, принеси, пожалуйста, чайник с кухни и подставку не забудь.

-- Давай я принесу, -- подскочил де Ниро.

-- А ты принеси мед – на окне стоит в баночке. И блюдо с булочками, -- распорядилась Маня и добавила, обращаясь ко мне. -- Как здорово, когда много помощников. Каждый что-нибудь сделает, а хозяйке облегчение.

-- Я-то тебе не сильно много помогаю, -- вздохнула я.

-- Еще чего не хватало. Ты что, работать сюда приехала? Твоя помощь самая главная, можно сказать, наиглавнейшая. Ты наше украшение, слышала, что Толик сказал?

Так, понятно, священника Портоса зовут Анатолием, уже легче. А вот интересно, ее де Ниро действительно зовется Романом, или это его дорожный псевдоним для случайных голосующих дамочек? Словно угадав мои мысли, Маня крикнула:

-- Рома, ты где пропал? -- и, обращаясь ко всем в гостиной пригласила, -- Садитесь за стол, пожалуйста. Кому где нравится. Садись, Света, я сама чашки расставлю. Давай, Алик, присаживайся. Вы уж извините, гости дорогие, но чай будем заваривать из пакетиков. Но пакетики хорошие. Честное слово.

-- Хорошие, это когда не дырявые, что ли? -- попытался пошутить Алик.

-- И не дырявые тоже, -- подхватил Портос-Анатолий. – Машенька, из твоих ручек, мы и яду выпьем с удовольствием.

-- Толик, прекращай свои шуточки, тебя могут не понять, -- отмахнулась от него Маня.

-- А чего тут понимать: у человека хорошее настроение, он весел, счастлив, а поэтому ему и яд может показаться медом.

-- Сегодня у меня яда в меню нет. Но постараюсь подготовить вечером на ужин, если уж тебе так хочется. Вот соберем грибков, сварим, не перебирая, и устроим русскую рулетку...

-- Марьяна, я что-то меда не вижу, -- раздался с кухни голос де Ниро.

-- Вот же мужчины, -- вздохнула Маня. – И что бы вы без нас делали? Аленька, не посчитай за труд, помоги Роману. Никак не может выучить, что у меня и где лежит.

Вот черт! Причин отказаться, у меня не было: я же не в гипсе и не парализованная, в самом деле. Кровь ударила в голову. Ну что ж, это должно же когда-нибудь случиться. Я прошла в кухню. Де Ниро стоял у окна и рассматривал баночки.

-- Тут у тебя столько всего разного, -- проговорил он, не оборачиваясь. – И где тут мед? Это что ли?

-- Это варенье из алычи, -- ответила я внезапно охрипшим голосом, а он вздрогнул и обернулся.

Показалось или нет, что его лицо его тоже покрылось краской? Голова моя немного кружилась. Ну, почему я не могу провалиться сквозь землю?

-- Александра… Игоревна… Это вы? Я думал -- Марьяна.

-- Нет, это я. Меня прислали на помощь.

Я подошла к окну и стала перебирать баночки, наполненные всякими вкусностями и закрытыми крышками, которые Маня обвязала одинаковыми салфеточками в горошек.

-- Вы простите меня, -- проговорил де Ниро. – Произошло недоразумение.

-- Нет, это я хотела попросить у вас прощения.

-- Честное слово, я не знал, что Марьяну кто-то может назвать Маней. Так ее у нас никто не зовет.

-- Да, да, знаю. Она мне все объяснила.

-- И вас я тоже принял за другого человека. Марьяна говорила, что должна приехать Аля. А вы сказали, что вас зовут Сашей.

-- Да, путаница произошла. Я уже знаю… Извините…

-- Нет, это я виноват. Мне нужно было быть внимательнее. У меня сестра Алевтина, ее тоже дома называли Алей. Я как-то сопоставил… А ведь Марьяна о вас так много рассказывала. С тех пор, как мы познакомились, она лишь о вас и говорила. Но называла только Алей. Я и подумать не мог…

-- Да, да, все хорошо. Давайте забудем.

-- Я чувствую себя отвратительно. Вы действительно не сердитесь?

-- Ну что вы? Я так вела себя, что вы по-любому должны были высадить меня из машины. Слов разных наговорила, стыдно вспомнить…

-- Вы защищали себя, я понимаю. На вашем месте я бы тоже почувствовал неладное. И получил по полной программе. Марьяна…

-- Люди, вы где? -- раздался из гостиной громогласный бас Партоса, прервавший объяснения де Ниро. – Некоторые товарищи уже исходят слюной. Вы там что, пчел доите?

Мы услышали хохот всей компании. Захватив две баночки с медом разного цвета, я вернулась к столу. Де Ниро шел следом, неся блюдо с булочками.

-- Ну что, нашли? Отлично, -- Маня взяла мед из моих рук. – Это липовый, а это – гречишный. Кто что любит. Садитесь скорее, позавтракаем и в дорогу.

Де Ниро сел на свободное место около Мани, а меня схватил огромной ручищей священник Портос и усадил рядом с собой.

-- Давай, Игоревна, ешь, поправляйся. У нас на Урале говорят: как полопаешь, так и потопаешь, -- посоветовал Курортник, оказавшийся по другую сторону от меня.

-- А топать мы сегодня будем ого-го сколько. Как, Александра, силенок хватит? -- пробасил Портос.

-- А почему вы только ко мне обращаетесь? -- шутливо возмутилась я. Неожиданное объяснение с де Ниро принесло приятное и долгожданное облегчение. Все оказалось совсем не так страшно, как представлялось совсем недавно. – Неужели я произвожу впечатление слабой женщины?

-- Упаси Бог, -- Портос с удовольствием поедал сосиску, густо намазанную горчицей. – Наоборот. Сегодня в лесу мы займемся сыскной работой. А это, как я понимаю, часть вашей профессиональной деятельности. Грибы, конечно, не преступники, но их тоже поискать нужно. Просто так в корзинку ничего не прыгнет.

-- Да какая там профессиональная деятельность! Маня, то есть Марьяна наговорила вам… Ни с какими преступниками я не работаю. Я их сама до смерти боюсь.

Де Ниро бросил на меня быстрый взгляд и снова покраснел. Или мне это опять показалось? В любом случае в разговоре за завтраком участия он не принимал.

-- Нет, нет, Аленька, не скромничай, – Манечка подложила мужчинам еще порцию сосисок. – У тебя удивительная работа. Таких смелых как ты еще поискать.

-- Я так сразу бы умерла от страха, -- честно призналась наивная Груша. – Я очень боюсь бандитов.

-- Да что там бандитов? -- ввернул Алик. – Ты даже грозы боишься. Наверное, Светик, совесть нечиста? А ну-ка, признавайся! Представляете, вчера вот пошли мы прогуляться, а тут гроза. Вот Светка верещала, я чуть не оглох.

-- Так это Светка вчера шумела? А мы с Романом думали, гром гремит, -- театрально удивился Портос-Анатолий, и все рассмеялись.


Наблюдательная Груша, сама того не ведая, дала священнику очень точную характеристику: он был весел, добр и общителен. Какое счастье, что он один из членов нашей маленькой компании! По крайне мере, с ним я буду чувствовать себя намного уверенней. Рядом с ним Манечкин муж казался растерянным и угрюмым. Он почти не принимал участия в разговоре и вел себя не как полноправный хозяин, а как случайный гость. Даже Курортник по сравнению с ним выглядел уверенным и спокойным. Всю власть за столом захватил Портос. Он ел с завидным аппетитом, не забывая при этом отпускать Мане комплименты, подтрунивать над раскрасневшейся и польщенной от внимания Грушей, шутить с Аликом и задавать мне многочисленные вопросы.

Отвечая ему, боковым зрением я замечала быстрые короткие взгляды, которые бросал на меня время от времени де Ниро. В такие моменты я почему-то краснела, теряла нить беседы, с трудом подбирала нужные слова, путалась и сбивалась.

Со мной происходило что-то невообразимое. Со стороны я видела себя двоечницей, стоящей у доски и не знающей урока. И все-таки, думаю, я с достоинством выдержала этот бесконечно длящийся завтрак. Манечка же, несмотря на откровенные ухаживания Портоса, все свое внимание обращала только на мужа. Она с нежностью и даже с непонятным для меня сочувствием смотрела на него, подкладывала  самые красивые булочки, подливала горячий чай и беспрестанно вздыхала. Ее глаза просто светились любовью. И от этого мне становилось не по себе.


Глава 26


…Влюбленная женщина всегда видит то, что хочет видеть. Поглощенная чувством, она легко упускает  момент, когда любовь в глазах  избранника исчезает или сменяется равнодушием. Она просто любит и с наслаждением купается в этом замечательном состоянии, полностью состоявшем из химических реакций. С другой стороны, любая женщина с легкостью определяет, что некий Имярек обращает на нее внимание, несколько большее, чем позволительно при нечаянном знакомстве или дружбе.

 Даже при запредельном внутреннем напряжении и некоторой неестественности ситуации, я не могла не заметить, что вызываю у де Ниро неподдельный интерес. Его откровенное равнодушие к Манечке, нежелание принимать участие в общей беседе, угрюмость, опущенная к тарелке голова и быстрые взгляды исподлобья откровенно говорили  о растерянности, смущении и даже смятении в его душе. Мне-то этого не знать! Сколько раз именно с этих, казалось бы, безобидных симптомов начинались самые страшные и необратимые проблемы в семьях моих клиенток.


Если бы я обладала меньшим знанием мужской психологии, то странное и неадекватное поведение де Ниро легко объяснила бы недоразумением на загородном шоссе. Но ведь мы объяснились, и уж кто сейчас должен был испытывать чувство неловкости, так это я. Но что ему-то мешает расслабиться, отбросить неприятные воспоминания и раствориться в атмосфере безграничной Манечкиной заботы и любви?

 Нет, дело, конечно же, не в нашем психологическом столкновении в машине. Он не любит Маню. Это было очевидно, по крайней мере, для меня. Может быть, когда-то и любил, но с каких-то пор все изменилось. Он не любит ее, но, не отвечая ей взаимностью, как верующий человек испытывает при этом страдания. Я таки сумела поразить его при первой встрече. И не просто поразить, а сразить наповал. И если сейчас во мне торжествовала влюбленная женщина, то недостойная подруга отмечала поминки. Неужели я встала на пути Манечкиного счастья, неужели именно из-за меня ее семейная лодка разобьется, даже не отплыв от берега? Боже, как же это банально. А я, кажется, никогда не любила банальностей.


Неожиданно странная и страшная мысль потрясла меня: Маня все знает! Знает с самой первой минуты, еще до того, как он сам понял, что влюбился в ее московскую подругу. Страх перед возможной потерей любимого человека заставил ее унизительно просить помощи у своих гостей, включая бабушку Шапокляк и плаксивую Грушу. Они должны были сделать все возможное, чтобы оградить меня от де Ниро. И ее обращение ко мне с наивной просьбой содействовать сближению двух одиноких сердец Светланы и Алика, было на самом деле ни чем иным, как примитивной попыткой переключить свои острые мозги на что-то иное. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, гласит народная мудрость. Следуя этому древнему постулату, Маня решила поручить мне априори завальное дело, дабы отлучить мои мысли от де Ниро. А в том, что он мне понравится, у нее не должно было быть никаких сомнений, ведь за столько лет дружбы она прекрасно изучила мои вкусы. Его же, в свою очередь, она старательно уберегала от встречи со мной, видя в ней неизбежный крах семейного благополучия.


Открытие это было для меня очередным психологическим ударом. Ударом под дых. Нет, нельзя быть такой умной. Ну, почему я родилась не такой глупенькой, как эта Груша, например, и не такой легкомысленной, как Курортник? Почему рентгеновский аппарат по просвечиванию человеческих душ работает во мне бесперебойно, исправно и безошибочно? Кровь снова ударила мне в лицо, голова закружилась, а  руки предательски задрожали.


-- Мань, у тебя не найдется чего-нибудь выпить? -- спросила я. – Кажется, у меня очень упало давление.

-- Вот, Игоревна, молодец, -- оживился Алик. – Знаешь ты, как здоровье поправить. Я бы тоже не отказался от рюмочки.

-- Да тут бы никто не отказался, -- Портос поставил на стол чашку. – Но, к сожалению глубокому, нельзя: Мы с Романом за рулем. А Сашеньке сам Бог велел. Давай, хозяюшка, наливай. Не можем же мы московскую гостью лекарства лишить.

Де Ниро снова бросил на меня растерянный взгляд, а Манечка бросилась к буфету.

-- Да, да, конечно. Что тебе лучше вино или коньяк?

-- Если можно водки, -- попросила я.

-- Наш человек, -- возрадовался Портос. – А ты еще, Сашка, можешь так сделать: добавь в рюмочку ложечку меда. Эффект поразительный, от твоего давления и следа не останется.

-- А я бы и так выпил: и без меда, и без ложечки, -- наивно высказался Курортник.

-- Аличек, мне для тебя ничего не жалко, но потерпи, милый, до обеда. У тебя же со здоровьем все нормально, -- Маня поставила передо мной полную рюмку и участливо дотронулась рукой до моего лба.

-- Мань, температура от давления не поднимается, -- заметила я.

-- Не скажи, ты вся просто пылаешь. Но в лес мы все равно поедем. Ты можешь не ходить, а просто посидишь на полянке. Или полежишь, я тебе плед возьму. Надо воздухом подышать настоящим, а то я держу тебя взаперти. В четырех стенах любой заболеет. А ты все-таки не из тихой деревни, а из столицы. Там, говорят, люди болезни лечат толкотней в метро.


Под прицельным взглядом всех присутствующих, я опрокинула в себя рюмку. Не знаю, как там с толкотней, но сейчас мне необходимо было снять стресс именно таким древним способом. К сожалению, лучшего средства для борьбы с самим собой человечество еще не придумало. Груша даже поморщилась и передернулась всем телом, глядя, как быстро проглотила я обжигающий внутренности напиток. Уж если мне не удалось провалиться сквозь землю, то, может, стоит напиться, подумала я и жестом попросила налить еще. Алик тяжело вздохнул и сглотнул при этом:


-- Завидую я вам, женщины. Все-то вам можно. А нам, бедолагам, только и остается уповать на ваше хорошее настроение. Правда, Светик?

«Светик» смущенно захихикала. А Портос протянул мне вилку с наколотой на нее сосиской. С непривычки после принятых на грудь ста граммов горячительного напитка, я почувствовала легкую тошноту. С благодарностью кивнув Анатолию, я взяла сосиску и с удовольствием съела ее. До сих пор за столом я довольствовалась лишь пустым чаем: утренний голод был утолен у бассейна. Вся компания, деликатно поджидая пока я заем «лекарство от пониженного давления», принялась обсуждать предстоящую поездку за грибами.


-- В одной машине будет тесно, -- говорила Манечка.

-- В тесноте, да не в обиде, -- смеялся неунывающий Портос.

-- Нет, все-таки тесно. И Алечка неважно себя чувствует. А если мы поедем на двух, то она сможет даже полежать на заднем сиденье.

 -- Не буду я лежать на заднем сиденье, -- пьяно возмутилась я. – Я буду лежать на травке.

-- Вот и правильно, Игоревна. Чего две машины в лес гонять? -- поддержал меня Курортник.

-- А куда мы грибы положим, если много наберем? -- волновалась Маня. – В конце концов, это должна быть приятная поездка в комфортных условиях, а не душегубка. Да и Барсика хотелось бы в лес свозить. Пусть побегает на свободе. И Севка, вроде, с нами собирался.

-- Он не поедет, я спрашивал, -- почему-то ответил де Ниро. Пожалуй, это были его первые слова за столом. – С мальчишками в футбол гоняет с утра. Да и вел он себя вчера не очень хорошо, соседи опять жаловались…

-- Нет, все равно в одной машине будет тесно, не унималась подруга. -- Давайте проголосуем.

Однако голосовать не пришлось. Решение взять Барсика перевесило все остальные аргументы. Но тут же возник следующий спор: кому в какой машине ехать?

-- Давайте так, я с Барсиком и Машенькой в  «мерсе», а вы все с Ромчиком, -- предложил Портос.

-- Нет, я тоже хочу с Барсиком, -- закапризничала я. – Я хочу с Барсиком.

-- Нет, Толик, давай ты повезешь на своей Светлану с Аликом, а мы с Аленькой и Барсиком поедем с Ромой, -- высказалась Маня.

-- Я тоже хочу с Барсиком, -- неожиданно подала голос Груша, и я прониклась к ней теплым и нежным чувством.

-- Обратите внимание, господа, все дамы почему-то хотят ехать с Барсиком, -- подытожил Алик. – И ведь, честное слово, они добьются своего.


Из всех присутствующих один де Ниро ничего не сказал. Было впечатление, что ему абсолютно все равно, в чем и с кем ехать, и вообще все эти грибы были ему, по-моему, абсолютно до лампочки. Положение у него, как и у меня, было не из легких. Мне очень хотелось поддержать желание Мани, но ехать в одной машине с ее мужем было выше моих сил. В конце концов, мы пришли к компромиссу: все мужчины, исключая Барсика, ехали в машине Романа, а мы – Светлана, Маня, собака и я – в белом «мерсе».


-- Я хочу с Барсиком, -- независимо от меня снова упрямо произнесли мои губы.

-- Алька, да ты напилась, какая прелесть! Еще интереснее стала, -- рассмеялась Маня, обняла и прижала к себе мою крутившуюся каруселью голову.

-- Сатурну больше не наливаем. Перевод продукта, -- скомандовал Алик.

-- А можно мне тоже немного водки? -- вдруг робко произнесла Груша и покраснела. А я поняла, что в ее лице обрела достойного и преданного друга.

-- Груша, я тебя люблю, -- сказала я, поднялась и пошатнулась. – Поехали, что ли? Нас ждут великие дела… И дикие кабаны…




***


Глава 27


Всю дорогу до леса я позорно проспала на заднем сиденье в обнимку с Барсиком. Именно поэтому не могу сказать, в каком направлении от коттеджного поселка находился этот самый грибной лес. Меня разбудила Манечка. Вся компания уже стояла у машин, разбирая ведра и корзины. Маня расстелила в центре поляны клетчатый плед, посреди которого поставила корзинку с бутербродами и термос с горячим чаем.


-- Аленька, твое рабочее место готово, - сказала она. -- Ложись, отдыхай, дыши воздухом. И еще сторожи машины с бутербродами.

-- А опохмелиться ты Игоревне оставила?  -- поинтересовался Курортник.

-- Алик, ты сейчас получишь, -- замахнулась на него моя подруга. – Разбаловала я тебя на свою голову. Ну что, проводим штабное совещание?

-- Давайте сделаем так, -- взял инициативу Портос. – Сверим часы для начала, проверим наличие мобильников и договоримся, что встречаемся здесь через полтора часа. Нормально? Если грибы есть, то они есть. А если нет, то успеем переехать в другое место.

-- А соревнование социалистическое у нас будет? -- Алика просто распирало от идей. – Давайте придумаем какой-нибудь приз лучшему сборщику.

-- Алик, ты будешь поощрен особо, если будешь хорошо себя вести, -- ответила ему Маня. – Мы же не для продажи собираем, а для души. Даже если ничего не найдем, хотя такого быть не может, просто отдохнем.

-- Но я тоже хочу в лес, -- предложение остаться в одиночестве на поляне мне совсем не понравилось. – Что я буду здесь лежать одна, как дурочка?

-- Нет, если проблема только в этом, мы быстренько найдем тебе напарника, -- глупо пошутил Курортник, за что моментально получил подзатыльник от Мани.

-- Да я Барсика имел в виду, -- виновато пояснил Алик. – А вы что подумали?

-- Аля, не обращай на него внимания, он сегодня не в себе, -- Маня протянула мне самую маленькую, почти детскую корзинку. Скорее всего, она предназначалась для не поехавшего вместе с нами Маугли. -- Да пойдешь ты в лес, конечно. Неужели шуток не понимаешь?

-- А как быть с пледом?

-- Об этом не волнуйся, его никто не тронет. Наши машины, во-первых, вся округа знает, да и людей здесь на десятки километров нет.

-- И собака может посторожить, -- вставила Света.

-- Конечно, Светочка. Ты как всегда права. Ну что, расходимся? По парам или поодиночке?

-- А это уж как получится, -- пробасил Портос. – Место здесь открытое, лес прозрачный, никто, думаю, не заблудится. Но, на всякий случай, будем перекрикиваться или перезваниваться.


Захватив ведра, корзины и ножи, вся компания разошлась в разные стороны. Но я таки успела заметить быстрый взгляд, которым одарил меня де Ниро на прощанье. Оставшись одна, я осмотрелась вокруг. Сосновый лес, действительно, был превосходным: прозрачным, как сказал Портос. Я видела спины всех своих попутчиков. Длинноногий Барсик, почуявший неожиданную свободу, носился от одного грибника к другому. Заблудиться здесь, похоже, было невозможно. Я посмотрела под ноги и с удивлением обнаружила, что стою прямо перед каким-то странным грибом, белая перламутровая шапочка которого выглядывала из-подо мха. Определенно поганка. Честно говоря, я собирала грибы второй раз в жизни. Тихая охота не была одним из моих разносторонних увлечений. В первый раз я случайно нашла несколько розовых сыроежек в парке Горького, преследуя одного из подопечных. При необходимости я приобретала шампиньоны в супермаркете.


Да, похоже, я попала… Еще не хватало показать несостоятельность и в этой заготовительной операции. Я покинула поляну и углубилась в лес. Справа от меня, полускрытая стволами сосен, стоя на коленях, что-то собирала Груша. Собирала на удивление быстро и ловко. Может, на ягоды нарвалась? Впереди мелькнула светлая ветровка Манечки. Рядом с ней, низко опустив голову, шел де Ниро. Маня что-то говорила, энергично размахивая свободной рукой. Небольшая семейная разборка… Я вздохнула: слава Богу, они ушли вместе. Меньше возможностей нечаянно столкнуться с ним лицом к лицу у какой-нибудь сосенки. Портос и Алик скрылись за холмом.

 Громкий лай вездесущего Барсика раздавался то справа, то слева от меня. Иногда собака неожиданно выскакивала из кустов и принималась лизать мне руку, а потом, вильнув хвостом, вновь исчезала в глубине леса. Я немного успокоилась. Легкое опьянение проходило, и я начинала видеть и воспринимать окружающую природу четко и адекватно.


Мягкий чистый мох приятно пружинил под ногами; солнце, которое неожиданно начало пробиваться сквозь дымку, расцветило осенний лес яркими красками, воздух был потрясающе вкусным и бодрящим. Хорошо, что поехала. По крайне мере, на меня никто сейчас не обращает внимания, все активно занялись сбором грибов, и у меня есть прекрасная возможность подумать и прийти в себя.

 Я прошла всего несколько шагов, когда мой взгляд выхватил ярко оранжевое пятно на зеленом мху. Я присела. Уж эти-то грибы я знала точно. Лисички! Старые, добрые лисички, здесь ошибиться было невозможно. Эти грибочки были нарисованы на картинке в учебнике по ботанике. Мысль созрела мгновенно: я буду собирать только их. Скажу, люблю оранжевый цвет. По крайней мере, никто не сможет упрекнуть, что я набрала одних поганок. А кто их знает, поганки они или нет? В русскую рулетку, как сказала Маня, играть не хотелось. Аккуратно срезав четыре лисички, растущие словно из одного корня, я заметила еще несколько оранжевых точек во мху. Ого, так их здесь много!

Похоже, я набрела на грибную зону. Постоянно нагибаться и приседать было неловко и непривычно. Да еще корзинка мешала. Вспомнив странную позу Груши, я оглянулась вокруг и, не увидев рядом никого из попутчиков, поставила корзинку на мох, встала на колени и принялась срезать упругие оранжевые грибочки.


Никогда бы не подумала, что сбор грибов может быть таким увлекательным занятием. Настроение резко пошло вверх, ибо я уже понимала, что последнее место в предполагаемом социалистическом соревновании не займу. Очистив полянку, я поднялась, прошла еще несколько метров и вновь натолкнулась на усыпанный оранжевыми пятнышками участок мха. Иногда между рыжими лисичками  встречались незнакомые мне грибы с темно коричневыми плотными шляпками и темными ножками или перламутровые, по форме напоминавшие магазинные шампиньоны. Уверенности в их съедобности  не было, поэтому я аккуратно обходила их стороной, драгоценное внимание обращая только на веселые оранжевые солнышки во мху.

Привыкшая держать все под контролем, чтобы не заблудиться, время от времени я поднималась, выискивала глазами белый «мерседес», полускрытый соснами, и вновь принималась за лисички. Не прошло и тридцати минут, как корзинка наполнилась. Я сорвала несколько резных листьев неизвестного мне растения и красиво прикрыла ими  урожай. Горделивой медленной походкой я направилась к клетчатому пледу. Барсик, как всегда неожиданно выскочивший из-за деревьев, лизнул мне руку и побежал впереди, словно показывая дорогу. Как ни странно, собака уже не казалась мне мерзкой, как при первой встрече. Нормальный пес: не агрессивный, не назойливый и не наглый, хотя и не из элитного питомника. Одно слово -- нормальный.


Глядя по сторонам и наслаждаясь живописным пейзажем (все-таки Манечка была в чем-то права), я вышла на поляну, где стояли две наши машины, и остолбенела: на клетчатом пледе сидел де Ниро и курил. Рядом с ним на траве стояла корзина, доверху наполненная грибами. И рыжими, и коричневыми, и перламутровыми. Я настолько растерялась, что чуть не бросилась наутек, но в этот момент Барсик издал радостный лай и бросился к своему хозяину. Де Ниро оглянулся. Отступать было поздно.


-- У меня корзина закончилась, -- тупо попыталась я оправдать внезапное появление на поляне.

-- У меня тоже, -- ответил он, показывая рукой на свою.

-- И что делать? Маню… Марьяну позовем?

-- Зачем? У меня же ключи есть от машины.

Де Ниро поднялся, открыл багажник (как же хорошо он мне был знаком!), поставил туда сначала свою, потом мою корзину и вытащил оттуда два зеленых ведерка литров на шесть. Собака, покрутившись немного вокруг корзины с бутербродами, убежала искать остальных участников грибной вылазки.

-- Вот. Теперь порядок. Можно снова идти в лес. Как с давлением, нормально?

С давлением было все в порядке, но ноги мои в одночасье стали ватными, словно чужими. Я подошла к пледу и опустилась на колени.

-- Голова кружится немного, -- пояснила я. – Не привыкла  к такому обилию свежего воздуха.

-- Значит, вы не против, что я курю?

-- Да вы что? Курите на здоровье. В лесу не может быть накурено.


Так он еще и курит… А ведь Манечка пребывает в полной уверенности, что муж не одобряет этой вредной привычки. Я прекрасно помнила, как она говорила об этом. И сам, мол, не курит, и мне не разрешает…


-- Замечательный лес, -- проговорила я наконец.

-- Да, -- коротко согласился де Ниро, кивнув головой.

-- И грибов так много… Погода прекрасная…

-- Да, лето удалось, -- снова согласился он.

-- И солнце, и не жарко, -- неужели это я говорю? Набор штампованных банальностей. Неужто мне не о чем говорить?

-- А вы много курите? -- спросила я.

-- Да нет… Иногда… В основном, когда волнуюсь, -- он тоже присел на плед.

-- А что, сейчас есть причины волноваться?

-- Да так, разное... -- уклонился де Ниро от прямого ответа, а у меня сильно кольнуло в области сердца.

-- Я тоже иногда курю, когда что-нибудь случается, -- неожиданно вырвалось у меня. – Но очень редко. – Я замотала головой в ответ на протянутую мне пачку сигарет. – Сейчас все отлично. Все-все. Не о чем вереживать…


Мы замолчали. Когда молчание стало невыносимо напряженным, я почему-то спросила:

-- Так, значит, вы верующий?

-- Какой неожиданный вопрос, -- ответил, затянувшись сигаретой, мой собеседник. – В том смысле, как его понимают люди, я не верующий.

-- Как это? -- искренне удивилась я: ведь Манечка неоднократно рассказывала, что ее супруг человек  религиозный.

-- Понимаете, Саша… Аля… Мне кажется, что верующий человек, верующий не важно во что, это человек сомневающийся. Вот, например, вы верите, что в этом лесу много грибов. Вы этого не знаете точно, но верите. Если грибы действительно есть, ваша вера усиливается и превращается в уверенность. А если бы вдруг вы их здесь сегодня не нашли, то вера ваша испарится моментально.

-- И что? -- манера дикого Маугли кратко излагать мысли, судя по всему, оказалась заразной.

-- То что вера ваша зиждется на сомнении: может, есть, а может, нет. Вот поэтому я и говорю, что в этом плане я человек не верующий, а знающий. Я не верю, а просто твердо знаю, что он есть.

-- Кто, гриб? -- тупо уточнила я.

-- Бог.

-- Да?.. Как неожиданно. Никогда не думала об этом в таком разрезе, -- я помолчала минуту. -- А вот курение, это разве не грех?

-- Это не очень здорово, но все-таки греховного в нем немного. Хотя бросать нужно. Все никак не соберусь… То одно накатит, то другое… Но это все, конечно, слабое оправдание. Видимо, просто не хватает силы воли.

-- А… Понятно… И все же, зачем так переживать? В личной жизни у вас ведь все в порядке, надеюсь. И вообще, вот мне интересно, как относится к созданию семьи человек, знающий, что Он есть?

-- Я не давал обет безбрачия…

-- И?

-- И если снова случится семья в моей жизни, значит, она будет  навсегда.

-- Я сейчас должна сказать «слава Богу»?

-- Не знаю. Возможно. Это нормально для человека. Брак, освещенный Богом, может быть только единственным.

Мы снова немного помолчали. Голова опять начала усиленно кружиться. Еще бы: только что мне ясно дали понять, чтобы я отваливала подобру-поздорову. Он занят. И занят надолго, практически навсегда... Мне бы встать, да убежать, но ноги по-прежнему были чужими и непослушными...

-- И что, вы часто бываете в церкви? -- не являясь большим любителем самоистязаний, я все-таки решила продолжить эту больную для себя тему.

-- Практически каждый день за небольшими исключениями.

-- А Манечка, то есть Марьяна тоже ходит туда?

-- Ходит, но редко. Это Бог нужен всем, а в церкви безоговорочно нуждаются только некоторые. А у Марьяны Бог в душе. Она сама свет излучает. Она из тех людей, которые живут естественно, не делая никому зла, не осуждая и не обсуждая, не задумываясь: верующий она человек или нет… Она просто живет в добре и делает добро. Уникальная женщина. С ней легко дышится.

-- Да, -- с трудом выдохнула я, ибо в отличие от де Ниро мне дышать в этот момент стало невмоготу. – Она уникальная… Так я не понимаю, почему вы нервничаете? Рядом Маня с доброй душой… Замечательный друг...

Де Ниро не ответил, а закурил новую сигарету.

-- А венчание когда? -- неожиданно я решила прийти к нему на помощь. – Что тяните?

-- Да я всегда готов, -- оживился собеседник. -- У Марьяны все какие-то проблемы. То ремонт делала, то линию новую открывала, то гостей ждала… Вернее, только вас. Остальные приехали неожиданно. Но она и им рада. Очень.

-- Да, я знаю, -- хрипло ответила я.

Так значит, венчание оттягивает сама Манечка? Это было открытием. Может, она почувствовала неладное, как в случае с Сергеем двадцать лет назад, и сама решила пойти на попятную? Разорвать гражданский брак – дело пяти минут с ее-то связями. А вот церковный брак, как сказал де Ниро, навсегда. Маня интуитивно понимает это, оттого и тянет. Неужели я причина ее сомнений? Какой ужас!
На поляне появился Алик, сопровождаемый Барсиком.



-- Ну, братцы-кролики, как успехи? Поменяли уже корзины? Грибов – тьма. Красотища!

В одной руке Курортник нес полную корзину, а в другой  клетчатую рубашку, завязанную узлом наподобие мешка и тоже полную грибов.

-- Я вот решил за корзиной не возвращаться, чтобы времени не терять. Такое место нашел – обалдеть! Светка там сейчас косит. У нее тоже гора приличная. Она, вы знаете, молодцом, не думал даже. Сейчас эти грибы выгружу, и пойду ей помогать. Роман, багажник откроешь?

Де Ниро снова открыл багажник, и мужчины принялись перегружать урожай Алика.

-- Хорошо, что на двух машинах поехали, -- как ребенок радовался Курортник. – Сейчас Светка свои принесет и Марианна, а потом и Толян. Он с грибами тоже не промахивается, как я понимаю. Багажники заполним только так, легко. Нужно было прицеп взять. Я же говорил, что погода стоит благоприятная. Самое сейчас время удачное. Вот лес классный! И что самое главное, мы даже далеко не уходили. Бродили вокруг машин практически.

Воспользовавшись случаем, я поднялась, подхватила зеленое ведерко и быстро покинула поляну. Сегодня я узнала больше, чем было нужно. Остановилась я только тогда, когда ни белого «мерседеса», ни моих попутчиков уже не было видно. Где-то издалека послышался крик Мани:


-- Аля! Аля! Ты где?

--Я-то здесь, -- прошептала я, едва шевеля губами. – А вот где ты, моя дорогая?

-- Аля! -- это уже голос Портоса и с той же стороны. Вместе они ходят, что ли?

Я присела у одной из сосен, пытаясь стать незаметней, и тут же обнаружила у  ног россыпь перламутровых круглых шляпок, выглядывающих из-подо мха. Точно такие же грибы я видела в корзинах и Романа, и Алика. Машинально я принялась срезать их и укладывать в зеленое ведерко.

-- Аля, Аля, ау! -- снова услышала я голос Манечки.

-- Саша, ты где? Отзовись, -- вторил ей Портос.

Ничего, пусть поволнуются. Так им и надо… Неужели все это время Маня видела во мне не подругу, а потенциальную соперницу? Как же мало она меня знает. Подруги – святое. Этот принцип всегда был основополагающим в моей жизни. Мало ли кто и что мне нравится? Да я готова лучше умереть, чем встать на пути близкого человека.

-- Игоревна, -- заорал совсем недалеко Курортник. – Игоревна!

И этот испугался. А вот де Ниро, интересно, позовет или не позовет? «Ну, давай, позови же», -- мысленно попросила я. Нет, не зовет… Боится… Что и требовалось доказать. Семья ему важна, как же… Да если бы на моем месте была не я, а какая-нибудь беспринципная и более решительная дамочка, он бы не устоял. Это было заметно по всему. Манечку не любит, а собирается с ней под венец. И сколько продлиться эта идиллия? Год, два? А, может, всего месяц? Бе-бе-бе, как говорил Маугли. Святоша де Ниро! Двуличный, нерешительный, лживый… Он такой же, как и все. Как и все мои подследственные. Готов погулять при первой же возможности. А если и не погулять, то хотя бы помечтать об этом.

Учитывая классификацию неверных мужей, я могла бы поставить ему такой диагноз: не гуляет, потому что боится. Боится всего: неприятностей на работе, жену, друга, Бога, потенциальную любовницу, наконец… Он такой же как и все. Боже, как же это грустно! Бедная Маня… Возможно, у нее были основания для волнения; она все понимает, не дурочка же она безмозглая, в самом деле. Да, он такой же, как и все…
В кармане  спортивной куртки зазвонил мобильный. Нехотя я вытащила его и посмотрела на экран. Звонила Манечка.


-- Да, -- с раздражением в голосе ответила я. – Что случилось?

-- Слава Богу, ты не потерялась, -- облегченно вздохнула Манечка по ту сторону связи. – Ты где?

-- Да тут я, недалеко от машины.

-- Ты одна?

-- Сейчас одна. Но Алик с Романом тоже были тут.

-- Так Ромка там? Отлично. Сейчас мы тоже подойдем. Через полчаса контрольный сбор.


Спрятав мобильник, я не стала спешить к месту сбора. Несмотря на то, что лес внезапно потерял для меня свое очарование, я не собиралась выходить из засады. Я должна, в конце концов, объясниться с Манечкой и поставить все точки над «i».  Но не сейчас, не при свидетелях, позже…

Я сделала еще пару кругов, поползала на коленях, наполняя ведерко разноцветными грибами. Пусть сами разбираются: съедобные они или нет. Мне было уже все равно. Сейчас я бы с удовольствием сыграла в русскую рулетку, съев, не глядя, любой из этих симпатичных творений осиновской природы…

Я вышла на поляну с машинами и с пледом посередине, когда вся компания была уже в сборе. Груша, раскрасневшаяся и вспотевшая, развязывала на траве ветровку, завязанную узлом и наполненную грибами. У клетчатого пледа стояли полные ведра и корзины. Де Ниро с Маней поочередно носили их и устанавливали в багажники.


-- Ну что, Александра, -- поинтересовался Портос, -- не разочаровал вас осиновский лес? Это наше личное место. Мы его сами обнаружили и почти присвоили, можно сказать, нелегально приватизировали. Сами здесь отдыхаем, сами обираем.

-- Хорошее место, -- сказала я, как будто в жизни видела еще какой-нибудь грибной лес. -- Едем домой?

-- Потерпи, Аленька, -- ответила Маня. – Сейчас перекусим немного и заедем еще в одно наше место, в осинник. Там такие подосиновики… Ты любишь подосиновики?

-- Не знаю, -- честно призналась я и присела на плед рядом с Аликом и Партосом, которые за обе щеки уписывали Манечкины бутерброды.

-- Как давление, Игоревна? Прошло?

-- Спасибо, все в порядке.

-- Это водочке спасибо, -- не унимался Курортник. – Ну ничего, сегодня вечерком и мы хряпнем. Оздоровимся. Лес хоть и лечит, но и сил отнимает много.


Это, по-моему, он уже когда-то говорил. Повторяется и тоже любит банальности… Мы съели по парочке бутербродов, выпили по глотку чая и сели в машины. На этот раз я оказалась в автомобиле Романа. Не по своей воле, естественно. Портос захватил меня своими огромными ручищами и буквально засунул на заднее сиденье. Пришлось подчиниться грубой мужской силе. Не орать же мне, в самом деле?

-- Мы забираем Сашку с собой, -- крикнул он Манечке. – А вы забирайте Алика. Пусть он Светлану поразвлекает.

Алик с удовольствием полез в «мерседес». Маня сложила плед, остатки лесного пикника, и мы поехали. Случайно или нет, не знаю, но зеркало заднего вида перед водительским креслом де Ниро было повернуто так, что я постоянно видела в нем его глаза, устремленные на меня. Нет, иногда он все-таки отрывал взгляд, чтобы посмотреть на дорогу. А потом снова принимался наблюдать за мной. Я опять  покраснела.

Да, он такой же, как и все. Исключений из правил не существует. Как бы этого не хотелось. Мне удалось влюбиться в абсолютно среднестатистического, бесчестного и предсказуемого представителя сильного пола. Такого же, как и все. Я пересела поближе к окну, чтобы скрыться от его взгляда, и принялась рассматривать стремительно проносящийся мимо придорожный пейзаж.


Вначале Портос все свое мощное внимание направил на меня, расспрашивая о работе, о жизни в Москве, пытался выяснить отношение к Осиновским лесам. Но скоро, почувствовав по коротким односложным ответам мое нежелание разговаривать, переключился на де Ниро. Попутчики заговорили на чисто мужские темы: о сцеплении, моторах и техосмотре. Меня это вполне устроило: наконец-то я смогла отвлечься и сориентироваться на местности.
Оказывается, мы отъехали от дома достаточно далеко.

Мы проехали железнодорожную станцию, миновали мой спасительный Хилтон на курьих ножках и поворот в коттеджный поселок. Как же долго я спала по дороге в грибной лес! Проехав еще несколько километров по направлению к Карамазову, мы свернули влево и проехали пару сотен метров по заросшей травой дороге. Здесь природа была совершенно иной. Сосновый лес сменился лиственным. Неужели эти тонкие деревца с малень:ими краснеющими листочками и есть осины? Как же много нового я узнала здесь, иронично подумалось мне. Припарковавшись у зарослей орешника, мы покинули машину и подождали Манечкин «мерс».


Глава 28


-- Ведра брать не будем, -- скомандовала Маня, выходя из  автомобиля и раздавая всей компании полиэтиленовые мешки с ручками. – Походим минут тридцать и все. Нам и эти грибы ни за что не переработать. Наберем немного исключительно для сушки. Будем зимой пироги кушать. Правда?

«Как  же выглядят эти несчастные подосиновики? -- пронеслось в голове. -- Наберу еще мухоморов каких-нибудь». Но долго сомневаться мне не пришлось. Буквально через минуту глазастая Груша громко закричала:

-- Ой, смотрите, какое чудо!

Мы всей гурьбой бросились к ней. Под одним из деревьев росло три крепких гриба на толстых грязноватых ножках и с красными шапочками. Никогда бы не подумала, что это съедобные, но постаралась запомнить их внешний вид. Минут через двадцать-тридцать в мешочке каждого из нашей честной компании, включая меня, уже лежали десятки таких же красношляпочных крепышей.

К моему ужасу срезы на ножках моих грибов стали почему-то быстро и подозрительно синеть. Несколько раз, останавливаясь, я тайком удаляла ножом посиневшую плоть, которая, однако, восстанавливась через считанные минуты. Махнув рукой на синеющие подосиновики, я старательно смотрела под ноги, не забывая при этом наблюдать за попутчиками. Уже собираясь возвращаться к месту стоянки, я неожиданно столкнулась со своей подругой.


-- Ну, как успехи? -- поинтересовалась та и заглянула в мой мешочек. – Молодчина, у тебя самые красивые грибки, и с самыми короткими ножками.

Я тоже посмотрела на трофеи Мани, с облегчением констатировав факт, что ножки ее грибов были такими же синими. Некоторое время мы походили вместе, огибая кусты и заглядывая под деревья.

-- Мань, -- все же не утерпела я. – Так что у тебя с венчанием? Вы когда-нибудь соберетесь?

-- Да, да, как раз хотела сказать. Мы тут с Толиком поговорили, решили, что устроим эту операцию завтра. Осталось Ромке сказать. Все свободны, еды много, так что завтра с утра наденемся покрасивее и поедем.

-- Завтра? -- ужаснулась я. – Ты бы еще за полминуты сказала об этом. Мне же тоже нужно подготовиться.

-- А что тебе готовиться? Тебе главное быть самой красивой, а красивая ты в любом виде.

-- А я то причем? Это ты невеста.

-- Ты моя подруга и свидетельница. Укладку поможешь сделать?

-- Конечно, без проблем. А что это вдруг: тянули с венчанием, тянули, и решились? -- задала я вопрос, не особенно, впрочем, рассчитывая на искренний ответ. Его-то я уже знала.

-- Ай, так получилось… Ты нервничаешь, смотрю; мужчины наседают... Днем раньше, днем позже, это же все равно неизбежно. Чем плох завтрашний день? Думаю, грибы нас сильно не утомят. Я их быстро обработаю. Чистить  почти не надо, это же не маслята сопливые и не рыжики: те всегда в песке. Подосиновики сразу в сушилку отправим,  мой прошлым летом соорудил. Моховики замаринуем, это быстро, у меня процесс отработан до автоматизма. А личики и курочки поджарим.

-- Какие курочки? -- удивилась я.

-- Как какие? Беленькие грибки такие, с перламутровыми шапочками, лесные шампиньоны, у тебя же их полно было в ведре… А, -- догадалась она, -- у вас их, видимо, по-другому называют. В этих местах их зовут «курочками». Правда, вкусные? Обожаю их запах при жарке, прямо бы голову всунула в сковородку и дышала… Королевские грибы, намного вкуснее и белых, и серых, и красных…


Еще одна новая информация в моем беспрерывном образовании. Ну что ж, курочки, так курочки. Хоть утята… Скорее всего, собирала я их не только в первый, но и в последний раз в жизни. Уже завтра меня в Осиновке не будет, это решено.
Густой кустарник на пути, разделил нас с Манечкой, и я осталась одна. Но не надолго. Минуты через две, когда я срезала поскрипывающий под лезвием ножа очередной подосиновик, около меня возникла Груша с раскрасневшимся взволнованным лицом.


-- Как хорошо, что я вас встретила, -- обрадовалась она, как будто мы не виделись как минимум полгода. – Мне очень нужен ваш совет, Александра Игоревна.

-- Что случилось, Света?

-- Вы знаете, -- прошептала она, крепко схватив мою руку с зажатым в ладони ножом, -- случилось страшное!

-- Что такое? -- испугалась я.

-- Алик сделал мне предложение!

-- Да ты что?! Так быстро? -- значит, это все-таки произошло. Похоже, чудеса иногда случаются и на земле...

-- Да! Представляете? Я не знаю теперь, что сказать Мариночке.

-- А что ответить Алику ты знаешь? По-моему, это главнее.

-- Алику? Еще не знаю, -- Груша смущенно потупила глазки. – Еще не решила, но обещала подумать.

-- Правильно сделала, не нужно сразу же падать мужчине в объятия. Ты такая красотка, где он еще такую найдет?

-- Да, -- согласилась Светлана, переставшая страдать от отсутствия скромности. – Я сейчас симпатичная. Но мне так неудобно перед Мариночкой…

-- Думаю, она будет только счастлива, -- я выискала глазами еще один гриб и направилась к нему.

 -- Нет, вы не понимаете. Вернее, я не все сказала, чтобы вы все поняли. Я хотела сразу сказать, но… В общем, не знаю, что делать…

-- Светка, не лукавь. Что там у тебя еще? Говори не тяни, к чему такая длительная подготовка.

-- Он хочет, чтобы мы уехали к нему в Томск прямо сегодня вечером. Прямые составы ходят только через три дня, сегодня вечером как раз будет поезд… Он говорит, что не хочет ждать. И боится, что я передумаю.

-- Света! -- я бросила нож с пакетом на траву около так и не срезанного подосиновика и схватила ее за плечи двумя руками. – Нет, не делайте этого, ради Бога! Только не сегодня!

-- Почему? Он плохой, да? Потому, что пил раньше? Но обещал, что больше не будет, у него хорошая работа в Томске, и квартиру он новую купил… Он главный бухгалтер, вы знаете? -- Груша уже готова была расплакаться. По крайней мере глаза ее увлажнились, а кончик носа покраснел.


Меня трясло. Я держалась за Грушу, как утопающий сжимает в руках тонкую соломинку. Банальное сравнение, но такое правильное. Еще не хватало остаться на Маниной свадьбе наедине с ее счастьем! Только присутствие Светланы с Аликом смогло бы уменьшить горечь моего женского одиночества и очередного поражения. Нет, нет, это невозможно, невозможно, это слишком жестоко по отношению ко мне.

-- Светочка, прошу тебя, только не сегодня. И Алика прошу тоже. Потерпите еще три дня до следующего поезда. В конце концов, это только укрепит ваши чувства, он никуда не денется от тебя, поверь. И Мариночка  расстроится, -- в запале я назвала Маню именем, которым окрестила ее Груша. -- Ты, наверно, не знаешь, но завтра утром у них венчание. Представляешь, как она будет чувствовать себя, если вы уедете? Это же, как предательство. Она вас пригласила в Осиновку, познакомила и даже меня просила… Но это не важно, о чем просила… Главное, вы стали для нее очень близкими людьми. Нельзя оставлять ее в такой ответственный момент жизни.


Груша в удивлении уставилась на меня не моргающими слезящимися глазками. Рот ее беззвучно открывался, ну точно, как у аквариумной рыбки.

-- Да? Я не знала, -- наконец произнесла она и покраснела еще больше. – Я не знала. Конечно, нельзя уезжать сегодня. Я скажу Алику.

-- Да, да, скажи, пожалуйста, он же не глупый человек, должен  понять. А что такое три дня? Пролетят, и не заметите. А можно еще и через Москву поехать. Я тоже собираюсь уезжать, но только после венчания. Представляешь, поедем все вместе, в одном купе… Вот будет здорово! А в Москве вы сможете у меня пожить немного, у меня тоже есть где остановиться. Я вам театры покажу, по магазинам походим, купим тебе брюки… Пожалуйста, Светочка, не уезжайте сегодня.


-- Да, да, побегу найду Алика, -- заторопилась Груша. – Я сама тоже хотела остаться еще ненадолго. Знаете, я еще никогда в жизни не была на венчании. Ой, как хорошо, что я вас встретила, как хорошо… Я такая нерешительная, сама бы ни за что не догадалась, что делать. Ну, я побежала, да?

-- Да, конечно, беги. Потом расскажешь, что Алик ответил. Но ты должна его убедить, договорились? Делай, что хочешь, только уговори его остаться. Скажи, что завтра вечером у нас будет настоящая свадьба с праздничным столом, шампанским, шашлыками и даже танцами. Ну, придумай что-нибудь, ты же умница…


Светлана моментально скрылась за деревьями. Такой быстрой я ее еще не видела. Облегченно вздохнув, я присела под деревом у подосиновика. В том, что они останутся, я почти не сомневалась. Это было необходимо, как воздух. У меня уже созрел план решения мучившего вопроса. Я не должна увидеть любимую подружку, стоящую перед алтарем. Я не должна увидеть виноватые и сомневающиеся глаза де Ниро в тот момент, когда он вынужден будет сказать лживое «да». Они как-нибудь разберутся со своей жизнью без меня. Да, без меня. И я уже знала, как это можно будет устроить. Только бы не уехали Груша с Курортником. Только бы не уехали!



***
Глава 29


…Весь обратный путь я была необыкновенно активной: шутила, веселила попутчиц (мы снова ехали в белом «мерсе», отделившись от мужчин), восхищалась собранным урожаем грибов. Кто бы знал, чего только мне это стоило! Манечка, чрезвычайно довольная моим хорошим настроением, быстро вела машину, смеясь и сигналя встречным знакомым автомобилистам. По приезде в поселок она тут же отправила всех  принять душ и переодеться, а сама же осталась на кухне, чтобы накрыть стол к обеду. Оставшись одна, я вновь обрела уверенность в себе и так необходимое сейчас спокойствие. План побега был готов, осталось только дождаться завтрашнего утра.


Обед прошел нормально, можно сказать, в теплой дружеской обстановке. Мы обсуждали утреннюю поездку, смеялись над уставшим Барсиком, который уснул и громко храпел прямо у наших ног под столом. Груша, все еще разгоряченная и взволнованная, возбужденно хихикала, обменивалась с Аликом красноречивыми взглядами и даже пыталась шутить. Манечкин муж тоже немного пришел в себя и стал похож на того самого общительного и ироничного де Ниро, которого я впервые увидела у железнодорожной станции. Портос и Манечка выглядели совершенно счастливыми. Даже я сделала все возможное и невозможное, чтобы создать впечатление отдохнувшей, бодрой и веселой. В общем, обед как обед. Как и должно было быть. Путем голосования самым успешным сборщиком грибов единодушно была признана Светлана. Польщенная Груша даже не думала сопротивляться.



-- Просто я с детства грибной приговор знаю, меня папа научил, -- таинственно пояснила она.

-- Что за приговор, почему не знаю? -- встрепенулся Алик.

-- Ну, вроде стишка детского…

-- Давай, давай, Светланка, колись, -- настаивал Портос. – Поделись знаниями с хорошими людьми. Или мы не хороши для тебя?

-- Ой, ну что вы? Как можно! Ну ладно, только не смейтесь. В общем, как входишь в лес нужно все время говорить: гриб-грибок, покажи лобок, не выглянешь – останешься, останешься – состаришься, состаришься – умрешь и в суп не попадешь… Вот и все. И так несколько раз повторить. Тогда грибы сами под ноги полезут, честное слово.

-- Как-как? Лобок показать? Не слабый приговор, -- возрадовался чему-то Курортник. – На лобок взглянуть и я бы не отказался. Молодцом, Света, молодцом. А такой скромницей прикидывалась.

-- Лобок не в том смысле, -- под общий хохот принялась оправдываться Груша. -- Это от слова «лоб». Ведь лоб у грибов маленький, вот и получается «лобок». Ну что вы смеетесь? Больше ничего рассказывать не буду.

-- А ты что, еще что-то знаешь? -- Курортник не унимался. – Беда лиха начало. То-то еще будет! Вот уж не ожидал, не ожидал… Теперь я понимаю, ты только притворялась тихоней, а сама приговоры на мужчин шептала. А я-то думаю, что это со мной в последние дни творится? А это, оказывается, меня Светочка к себе приговаривала. Осталось только ей под ноги броситься. Молодцом, Светка, хвалю, так и надо. А то плакала тут, плакала, сырость разводила…


Все собравшиеся за столом так громко и заливисто смеялись, что Барсик проснулся, со стоном протяжно зевнул и перешел спать на крыльцо, а Манечке стоило немалых трудов угомонить развеселившихся гостей. Что касается меня, то я была безмерно благодарна простодушной Светланке, непроизвольно принявшей на себя все внимание осиновского общества. За ее грибными приговорами мое утреннее алкогольное возлияние, к счастью, совершенно позабылось. По крайней мере, никто не проронил о нем ни  одного словечка.


После трапезы наша компания уселась у бассейна и принялась за сортировку грибов. Мы довольно быстро расправились с ними: выварка с курочками и лисичками отправилась на плиту, красноголовые синеногие подосиновики в сушильную печь под навесом, а моховики, сложенные в огромную кастрюлю, в подвал, дожидаться маринования. Когда Маня объявила тихий час, все с облегчением вздохнули. Все-таки Курортник был прав: лес и оздоравливал, и утомлял одновременно.


Мягкая кровать и пушистый плед сделали свое дело. Я уснула быстро, как раньше, когда еще не была с головой погружена в осиновские тайны. Сон мой, несмотря ни на что, был спокойным и крепким. А когда проснулась, в комнате было уже темно, наступил вечер.


По всему дому разливался восхитительный аромат чего-то пряного и безмерно аппетитного. Я сразу же узнала запах фирменного Манечкиного холодца. Сама Маня возилась на кухне, одновременно маринуя мясо для шашлыков, нарезая овощи для салатов и жаря грибы. Похоже, она и не ложилась, хотя выглядела необыкновенно свежо. Вот что значит вовремя принять нужное решение. Она приняла его и успокоилась: уже завтра де Ниро станет ее полноправной собственностью, опасность потерять его из-за московской подруги (то есть меня) отпадала. Все возвращалось на круги своя. Уже завтра жизнь в Осиновке войдет в привычное умеренное русло: без нервов, стрессов, недоговоренностей и недоверия. Но все это будет уже без меня, хотя об этом моя бедная счастливая подруга даже не догадывалась.


-- Аленька, хочешь маску из водорослей сделать? -- спросила она, увидев меня.

-- Счас! -- возмущенно ответила я. – А в саже выкупаться ты мне не посоветуешь, подруга дорогая?

-- Да не бойся, мужчин в доме все равно нет. Я их снабдила гуманитарной помощью в виде еды и напитков и отправила на мальчишник. Все равно до венчания я своего видеть не должна. Увидимся только в церкви, они завтра прямо туда приедут. И Алик ними. Все счастливы до опупения. Так что в доме только девушки. Светланка спит: я ей витаминку очередную дала под грифом снотворного, она что-то сильно возбужденная сегодня. Так что мы с тобой можем делать все, что хотим. Можем даже голяком в бассейне искупаться, как в день твоего приезда. Только надо обогреватель включить…


Отсутствие в доме мужчин несказанно обрадовало меня, хотя виду я, естественно, не подала, а от купания в бассейне отказалась, тем более, что на улице заморосил дождик. Мы включили телевизор, нашли музыкальную программу и принялись с удвоенной энергией в четыре руки готовить свадебный стол. Время от времени мы покрывали головы косынками и выходили под навес, где в полной темноте баловали себя тонкой сигареткой и бокалом белого вина. Без мурлыкающих рядом котов, мышки всегда становятся излишне смелыми.


Мы без устали болтали, вспоминая общих знакомых и смешные случаи из жизни, придумывали новые блюда и способы их оформления. Решив не задавать Мане лишних вопросов и не травмировать перед свадьбой, я пыталась всячески успокоить ее и уничтожить в  душе последние сомнения. Что толку спрашивать, когда я и так уже все знала? Благодаря своей работе, жизненному опыту, врожденной сообразительности и интуиции, я смогла таки составить всю странную и непонятную ранее картину из многочисленных микроскопических пазлов. Все-таки хорошо быть умной женщиной.

 Я догадалась обо всем сама: познала тайну Манечкиной нервозности, поняла, о чем именно просила подруга «представителей», разгадала нечестную игру ее религиозного муженька… В моей очаровательной головке исчезли все вопросительные знаки, осталось лишь многоточие. Но все же это лучше, чем полное неведение, мучительное самокопание и постоянное ожидание подвоха. Свадьба в Осиновке должна состояться. А я уеду в Москву, чтобы заняться привычными и, если честно, страшно надоевшими  расследованиями, слежками и постановками диагнозов. Но каждому свое, как говорится. Каждому свое…


Было далеко за полночь, когда, пожелав друг другу спокойной ночи, мы распрощались с Маней на площадке второго этажа и разошлись по своим спальням. Груша так и не проснулась, и слава Богу. Пусть хоть у нее все будет хорошо.

Не могу сказать, удалось мне уснуть этой ночью или нет. Иногда я впадала в легкую дрему, иногда какое-то внутреннее тревожное состояние заставляло меня вздрогнуть и широко раскрыть глаза. Сердце то учащенно билось, то почти останавливалось, то неожиданно стремительно падало куда-то вниз. Может быть, у меня началась тахикардия? По-моему, именно так называется заболевание, симптомы которого неожиданно проявились у меня этой бесконечной ночью.
Порой я вставала и выходила босиком на балкон, чтобы вдохнуть влажный воздух, пахнущий наступающей осенью, и посмотреть на звездное небо. Дождик уже прекратился, небо очистилось, и огромная круглая луна освещала голубым светом осиновские окрестности. Ощущение грустной сказки не покидало меня ни на минуту.

 Мой отпуск подходил к концу. В любом случае он был не бесполезным. Я многое узнала и о себе, и о подруге, и о страстях, которые, как оказывается, бушуют не только в мегаполисе… Хорошо, что я побывала здесь. Возможно, воспоминания о днях, проведенных в этом странном полупустом поселке под городом Карамазовым, будут долго тревожить мою душу, навевая и грусть, и тоску, и улыбку. Но все проходит, я знала точно, пройдет когда-нибудь и это. В конце концов, я улеглась в постель, укрылась пледом с головой и, кажется, уснула. Впрочем, в этом я не уверена…


Меня разбудил громкий стук в дверь:

-- Рота, подъем! -- кричала Манечка.

В доме поднялся невообразимый шум. Мы втроем – я, Света и Маня – бегали по всем этажам, разыскивая то утюг, то фен, то еще что-нибудь. Все волновались и суетились ужасно. Особенно много работы пришлось на мою долю. Но ее я делала с удовольствием. Сначала причесала и накрасила Грушу, потом тщательно уложила волосы своей подруги и помогла застегнуть молнию на ее новом платье цвета топленого молока с узкой бежевой полоской из бархата, шедшей от левого плеча до самого подола.

Когда мои милые подружки предстали передо мной во всей красе, я быстро поднялась к себе в комнату, подкрасилась, причесалась и надела свой вечерний наряд: длинное красное платье со стразами Своровски. Ансамбль дополняли элегантные черные шпильки и маленькая атласная сумочка. Посмотрев в зеркало, я осталась довольна. Жаль, что моя красота так и останется незамеченной в Осиновке. Кроме двух подружек, коротающих сейчас время в гостиной, и рыжего Барсика никто меня не увидит. Даже Курортник… Конечно, правила хорошего тона не позволяют гостье на свадьбе выглядеть лучше невесты, но я ведь и не собиралась на свадьбу…
Спустившись на два лестничных пролета, я картинно остановилась на площадке и громко объявила:


-- Встречайте, дамы и господа, перед вами лучшая подруга и свидетельница невесты! Туш и аплодисменты, пожалуйста!

Маня с Грушей вскочили с дивана, где ожидали моего появления, и просто остолбенели.

-- О, нет, -- произнесла Маня, придя в себя. – Это невозможно! Нельзя быть такой красивой! Аленька, да ты просто королева. Мужики умрут от восторга. Такой потрясающей красоты в нашей Осиновке еще никогда не было!

-- Я же говорила, я говорила, что вам надо носить красное, Александра Игоревна, -- заверещала потрясенная Груша. – Я говорила! А можно я вас сфотографирую, а то никто не поверит, что у меня такая подруга?

-- Давай, -- милостиво согласилась я. – Сегодня королева позволяет все. Она тоже в восхищении.

Груша принялась вытаскивать из сумочки, подаренной мною, фотоаппарат, а я медленной царственной походкой пошла вниз. Мне осталось преодолеть всего две ступеньки, когда моя левая нога  изящной шпильке зацепилась за край ковровой дорожки, покрывавшей лестницу, подвернулась в лодыжке, и я всем телом со страшным грохотом полетела на пол. Падала я знатно: туфли оказались в одной стороне гостиной, сумочка в другой, а подол прекрасного, ни разу до сих пор ненадеванного платья, зацепился за одну из балясин и с легким шипением разорвался почти до талии.


От боли я закрыла лицо ладонями и дала волю своим истинным чувствам. Я расплакалась – горько и искренне. Французская тушь, не выдержав потока соленых слез, темными ручейками потекла по моим тщательно тонированным щекам, смешиваясь с мерцающими блестками губной помады. Раскорякой я сидела на полу и, не переставая, рыдала в голос. Растерянная Груша выронила  фотоаппарат и заметались по гостиной, а до смерти напуганная моим внезапным падением Манечка бросилась ко мне.


-- Боже, Аленька, как же это ты? Как же? Что же делать? Завтра же заставлю мужиков сделать ступеньки покороче. Ты же могла убиться! Что с ногой? Скажи, где болит?

-- Лодыжка, -- не переставая плакать, проговорила я и указала на ногу. – Сама виновата, не смотрела вниз… Ступеньки не причем.

-- Я сейчас вызову скорую, -- бросилась Маня к телефону.

-- Не надо, не надо скорую, -- всхлипывала я. – Обыкновенный вывих. У меня такое уже бывало. Бинт, нужен просто эластичный бинт. В моей комнате, в косметичке… Светочка, сбегай принеси, -- и я снова сморщилась от невыносимой боли.

Груша уже бежала наверх, перепрыгивая через ступеньки.

-- Платье порвалось, -- огорченно проговорила Маня, сама находившаяся на грани истерики. – Как жалко, но я все исправлю. Я тебе еще лучшее сошью, не переживай.

-- К черту платье, мне его все равно некуда надевать. Ой, как же я вас подвела. Тебе же уже нужно быть в Карамазове, -- я попыталась подняться на ноги и тут же застонала. – Нет, не могу. Нужно полежать, и компресс холодный. Мне так стыдно. Манечка, ты меня извинишь?

-- Ну о чем ты говоришь? -- в глазах Мани стояли слезы. – Бедная моя. Ну потерпи немного. Ничего, мои подождут. Минут двадцать у нас еще есть.

Маня бросилась на кухню к холодильнику. Спустившаяся сверху Груша уже неслась ко мне с эластичным бинтом в руках. Когда хочет, она умеет быть быстрой. Вдвоем Маня и Света подтащили меня к дивану. Охая и ахая, я опустилась на его мягкие подушки и облегченно вздохнула.


-- Сразу легче стало. Это пройдет, не волнуйтесь, пожалуйста. Просто нужен покой и недвижимость, я знаю. У меня же есть диплом сестры милосердия.

-- Если бы твой диплом мог помочь сейчас, -- участливо проговорила Манечка, туго и очень умело, почти профессионально перебинтовывая мою ногу.

Подложив мне под спину пару маленьких диванных подушечек, она осторожно приподняла  забинтованную ногу и уложила ее поудобнее.

-- Так хорошо? Ну лежи, пожалуйста, и ни о чем не беспокойся. Не нужно мне никакое венчание. Жили и без него неплохо. Сейчас я своему позвоню и все объясню.

-- Ни в коем случае, -- всполошилась я. – Ты только сделаешь хуже. Я этого себе никогда в жизни не прощу. Ты что, хочешь развить во мне новые комплексы? У меня их и так хватает, ты же знаешь… Положи сверху эту замороженную рыбу для холода и все. Езжайте. К вашему возвращению я уже буду на ногах.

-- Ну не могу же я оставить тебя в таком состоянии? А вдруг тебе пить захочется или есть…

-- Не захочется, и мне уже полегче. Дай пульт от телевизора и стакан воды поставь на столик. И все, езжайте, девчонки. Давайте, давайте, все равно душой я с вами, а поздравить я тебя и здесь смогу.

-- Даже не знаю, -- засомневалась Маня. – И тебя боюсь оставить, и туда нужно. Понимаешь, мужчины со всеми договорились. Между службами специально для нас двери Собора прикроют на полчасика, чтобы никого не было: ни туристов, ни прихожан. В общем, по блату венчание. Шучу, конечно…

-- Да все я понимаю, Манечка, милая, езжай, а то мне станет хуже, -- я утерла слезы ладонью. – Все, без разговоров. Всем большой привет и твоему личное поздравление. Желаю вам счастья. Пока-пока.


Спросив еще несколько раз, не нужна ли мне скорая медицинская помощь, Манечка поцеловала меня, включила телевизор, как будто я была совсем уж беспомощна, поднесла поближе сумочку с мобильным телефоном и стакан холодного компота. Уже стоя у порога, она вдруг радостно вскрикнула:

-- Я придумала, что сделать. Я сейчас Севку попрошу, чтобы он на крыльце подежурил. Пусть книжку почитает сорванец, буквы вспомнит. А тебе зато, если что понадобится, останется только его позвать.

-- Не надо, не надо Севку, -- закричала я, но было поздно: двери за моими подружками захлопнулись, и вскоре я услышала знакомое урчание мотора белого «мерседеса».



Глава 30



…Уже через минуту вокруг стояла полная тишина. Полежав немного с закрытыми глазами и проклиная себя, подлую, на чем свет стоит, я осторожно приподнялась и подошла к окну. Никакого вывиха у меня, конечно же, не было. Просто небольшой этюд из программы  театральной студии, диплом об окончании которой я получила лет десять назад. Спасибо системе Станиславского. Я была хорошей ученицей, вот почему не только наивная Грушенька, но и опытная Манечка не заподозрили никакого подвоха ни в моем внезапном падении, ни в вывихнутой лодыжке, ни в слезах. Впрочем, слезы были абсолютно натуральными, ведь я больше не могла держать в себе страшное напряжение. Еще бы: Маня ехала на венчание с человеком…

Все! Больше не буду об этом, тем более, что я для себя уже все решила. Мой план начал действовать. Правда, ради его выполнения пришлось пожертвовать новым платьем, но нет худа без добра. Зато я свободна. Совершенно.

Я выглянула в окно. На улице было спокойно. Избавившись от бинта на ноге, я бросилась в свою комнату, на ходу снимая порванное вечернее платье. В запасе у меня полтора-два часа. Это немного, но добраться до станции за это время я как-нибудь успею, а там сяду на любой поезд, и ищи ветра в поле. Вещи я сложила загодя, оставив на столе только косметичку с эластичным бинтом сверху. Будь Груша посообразительней, она бы сразу поняла, что здесь что-то неладно. Уж больно бросался в глаза тугой свиток в аптечной упаковке. Но я практически не рисковала, ведь заранее знала, кто побежит в комнату за бинтом, а кто останется со мной. У меня, может, и были какие-то комплексы, но в непредусмотрительности обвинить меня было невозможно. Я сделала все идеально.


Натянув юбку и пиджачок от Шанель, я ополоснула лицо водой из пластиковой бутылки и завязала волосы хвостиком. Теперь мой багаж уменьшился почти втрое. Не было польского одеяла с подушками, торта, бутылки с коньком, крема и сумочки с ремнем, подаренными Груше. Я легко снесла дорожную сумку вниз, запихнула в нее туфельки, которые все еще лежали на полу в гостиной, и театральную сумочку. Взглянув на часы, я засекла время и распахнула входную дверь.


На верхней ступеньке крыльца спиной ко мне сидели двое: на одном конце рыжий Барсик, а на другом – Маугли, нарядно одетый, но все такой же взъерошенный. В руках у него была книжка, которую он, впрочем, не читал, а внимательно и завистливо наблюдал за стайкой мальчишек, играющих в футбол у самых ворот. Путь к побегу неожиданно оказался отрезанным. Препятствие в виде педагогически запущенного Севки могло стать глобальным. Я оставила сумку в комнате, вышла на крыльцо и уселась между мальчиком и собакой. Барсик приветливо застучал хвостом по деревянной ступеньке и подполз поближе, а Маугли, бросив взгляд исподлобья, сердито отодвинулся.


-- А ты что такой нарядный сегодня? -- спросила я, спустя пару минут. – В город собрался?

-- Меня не взяли, -- нехотя ответил тот. – Я себя плохо вел.

-- А зачем ты плохо себя вел?

-- Хотел и вел.

-- Понятно… И что же ты все-таки сделал? -- спросила я, лихорадочно обдумывая дальнейшие действия.

-- Ключи от калитки потерял.

-- От какой калитки? -- встрепенулась я. – Здесь что, и калитка на ключ закрывается?

Мальчишка бросил на меня презрительный взгляд и ничего не ответил. Я посмотрела на выездные ворота. Действительно, рядом с ними находилась малозаметная сетчатая, как и забор, калитка, закрытая на кодовый замок. Об этом я как-то и подумала.

-- И что теперь делать? -- я находилась в легком замешательстве.

-- А тебе что надо? -- спросил Маугли, обращаясь ко мне по-детски на «ты».

-- Да мне, понимаешь, на станцию надо. Срочно очень. Вот так ситуация…

-- А тетька Машка сказала, что у тебя нога сломалась. Ты что, обманула? Обманывать нельзя!

-- Иногда можно, ты еще маленький, пока не понимаешь.

-- Нельзя, я все папке расскажу.

-- Рассказывай, кому хочешь, только скажи, тут какой-нибудь еще выход есть на свободу?

-- Чего это?

-- Ну, запасная калитка, дыра в заборе, наконец.

-- И чего?

-- Того, -- взбесилась я, но тут же попыталась взять себя в руки: пока Маугли являлся единственным существом в коттеджном поселке, который мог бы мне реально помочь. Не просить же о помощи малолетних футболистов? – За грибами хочу сходить, понятно? Ты ведь все здесь облазил, как партизан. Неужели никакой лазейки не знаешь? Вот уж никогда не поверю.

-- Тетька Машка сказала сидеть тут и не двигаться.

-- А она не говорила тебе, чтоб ты мне помогал?

-- И что?

-- А то, что я сейчас обращаюсь к тебе за помощью.

-- И чего?

-- Да достал ты меня! Никогда не поверю, что ты не знаешь какой-нибудь тайной дырки в заборе. Каким-то образом ты же выходишь за пределы поселка. Неужели ты не хочешь мне помочь? Ну, подумай хорошенько и не бойся, тебе ничего не будет, зато мне ты очень поможешь.

Мальчишка ненадолго задумался.

-- Там есть, -- махнул он, наконец, рукой куда-то в конец улицы. – За синим домом. Только дырка маленькая.

-- И что, такая маленькая, что я не смогу пролезть?

-- Ты сможешь, а тетька Машка нет. Она толстая.

-- Мы ее с собой и не возьмем. Ну, так чего мы ждем? Пошли на разведку, -- я поднялась.

Маугли посидел еще немного, с сомнением посмотрел на меня и тоже встал.

-- Но обманывать нельзя.

-- Да, да, конечно. Мы и не будем обманывать.Просто прогуляемся по улице и посмотрим на твою лазейку.


Мы спустились со ступенек Манечкиного коттеджа и направились вверх по улице. Скучающий Барсик увязался следом. Все силы я прилагала на то, чтобы идти как можно медленнее, будто прогуливаясь, хотя душа моя нестерпимо рвалась вперед, к выходу на свободу. Пройдя примерно пол улицы, Севка остановился, подозрительно посмотрел вокруг и неожиданно нырнул в кусты у домика под вычурной крышей с невысокой башенкой. Недолго думая, я бросилась за ним. Мальчишка уже стоял у сетчатого забора.


-- Вот, -- показал он рукой вниз. Я тоже посмотрела туда.

В самом низу металлическая сетка забора немного загнулась, образовав небольшой лаз, высотой не больше сорока сантиметров. Трава вокруг него была вытоптана до самой земли, доказывая, что лазом неоднократно пользовались то ли собаки, то ли дети. Неожиданно Севка нагнулся, просунул руку под сетку и схватил что-то с земли.


-- И это что, твоя тайная калитка? -- возмутилась я. – Ты что перепутал меня с Барсиком? Да я здесь ни за что не пролезу. И сумка моя не пролезет. Ты что, издеваешься?

-- Пролезешь, -- ответил наглый мальчишка. – Только надо лечь на живот и ползти. Я так всегда делаю.

-- Не говори ерунды, а подумай еще. Не может в таком большом поселке не быть еще какого-нибудь отверстия в ограждении. Ну, Севочка, миленький, пожалуйста, напрягись. Ведь есть в Осиновке дырочка побольше?

-- Пока еще неизвестно, -- был ответ.

-- Что значит «пока»?

-- Ее папка всегда забивает. И другие тоже.

-- А вдруг сегодня они забыли ее забить. Давай посмотрим, а?


Севка снова немного помолчал, подумал, затем махнул рукой, приглашая следовать за ним, и пошел вдоль забора в сторону к Маниному дому. Продвигаясь с тыльной стороны коттеджей, мы дошли почти до знакомого бассейна. Здесь Маугли внезапно остановился и показал рукой на забор.

-- Вот. Сейчас уже известно.

Сетка ограждения, разрезанная или треснутая от земли почти до уровня моих глаз, была тщательно заштопана проволокой и вдобавок окружена небольшим дополнительным забором в виде четырех, сбитых друг с другом, неструганных досок.

-- Какого черта ты не показал это место сразу? Мы такой крюк зря сделали, -- вспылила я и посмотрела на часы. Время мчалось с катастрофической быстротой.

-- Нельзя так говорить.

-- Как нельзя говорить?

-- Нельзя и все, -- отрезал Маугли. – Про черта…

-- А издеваться над взрослыми разве можно? Давай, подумай еще.

-- Еще там есть, -- Севка снова показал пальцем куда-то в конец улицы.

-- А мы найдем там что-нибудь? Смотри, малыш, уши надеру, если что.


Мы снова вышли на улицу и вторично пошли по ней вверх. Теперь я уже не пыталась скрыть нетерпение, а почти бежала, заставляя своим примером и Севку двигаться быстрее. Мы уже миновали дом, в котором жил этот несносный мальчишка. Только бы его папаши не было дома, подумала я. А то предположит еще что-нибудь плохое или отзовет этого маленького Сусанина и посадит под домашний арест. Но, к моему счастью, дома у Маугли, похоже, никого не было. Как всегда. Мы прошли до самого конца улицы, и я с удивлением обнаружила, что в торце ее никакого ограждения не было вообще. Здесь просто начинался лес. Густой, но непроходимым его назвать было нельзя.


-- И что ты меня сразу сюда не привел? -- очередной раз возмутилась я. – Теперь снова придется топать обратно за сумкой. Дождешься ты у меня!

-- И чего?

-- И того!

Я повернулась и стремительным шагом, напоминающим спортивную ходьбу, направилась к месту  временного пребывания. Оставалось всего несколько минут, чтобы дойти до дома, взять вещи и снова пройти по этой улице к вожделенной свободе. А потом еще обогнуть поселок снаружи, выйти на шоссе и голоснуть проезжающий камаз. Всего-то ничего… Вот противный мальчишка! Ведь, наверняка же, знал, что забора в конце улицы нет, а водил меня, как Моисей сородичей по пустыне… Севка бежал рядом.

-- А вон там тоже раньше дырка была, -- показал он рукой, сжатой в кулачок, куда-то в сторону.

Я даже не оглянулась. Была, не была, пока еще не известно… Издевается откровенно и даже не покраснеет.

-- А что у тебя в руке? -- спросила я, не сбавляя шага. – Гадость какую-нибудь подобрал?

-- Неа, -- гордо ответил мальчишка. – Смотри, это я ключ свой нашел под сеткой.

Он протянул раскрытую ладонь, на которой лежал блестящий ключик с магнитной кнопкой. Я даже остановилась.

-- В каком месте ты его нашел?

-- А там еще, -- он махнул рукой. – Где ты не захотела на животе ползти.

-- И ты мне не сказал! -- я готова была убить. – И мы с тех пор, теряя время, три раза прошли эту улицу из конца в конец, хотя ключ был у тебя в руке?! Ну, ты и наглец! Я все расскажу твоему папочке, вот увидишь.

-- Не расскажешь. Он в город поехал.


Отвечать ему я не сочла нужным. Ну, теперь-то, по крайней мере, не нужно будет в пятый раз плестись по этой улице с дорожной сумкой в руках. Немного времени я сэкономлю…
…До Манечкиного коттеджа оставалось метров двадцать, не больше, когда за воротами поселка раздались автомобильные гудки, и сквозь прозрачную сетку я с ужасом увидела очертания белого «мерседеса». Мальчишки, играющие в футбол, подхватили мяч и бросились в рассыпную, Севка, оставив меня, побежал к машине, а я свернула с дороги и помчалась дворами к черному ходу у бассейна.

 Хорошо еще, что каждый коттедж, как это часто бывает, не был окружен  собственным забором. Перепрыгивая через кусты, клумбы, ведра и мешки с мусором, я неслась, как ветер, оставляя за собой ароматный  шлейф французских духов и удручающую атмосферу очередного поражения. Идеально подготовленная и так прекрасно начавшаяся операция по покиданию Осиновки потерпела полное фиаско. Еще один страшный, почти смертельный удар по моему самолюбию…


…Я только успела лихорадочно протереть вспотевшее лицо и стащить пиджачок с плеч, как дверь комнаты распахнулась и на пороге появилась встревоженная Маня, державшая в руке эластичный бинт, позабытый мною на диване. Мы безмолвно уставились друг на друга и одновременно покраснели. Она поняла все…


Глава 31


-- Он так тебе не нравится? -- тихо спросила она, наконец, и опустилась на стул.

-- Кто? -- тупо ответила я, сглотнув и прерывисто дыша.

-- Дед Пихто, -- она помолчала. – Надо было просто сказать об этом… Но это я виновата… Нафантазировала себе невесть что… Не волнуйся, завтра ты отсюда уедешь, я сама отвезу тебя к поезду. Но новое платье я все равно сошью, не волнуйся… А сейчас, пожалуйста, потерпи еще немного, посиди с нами за столом, все так хотят тебя видеть… Хоть отпразднуем вместе… -- она поднялась. – И ногу забинтуй, хорошо? Пусть все думают, что ты действительно травмировалась… Спускайся…


Она повернулась и покинула мою спальню. Вот так ситуация! Никогда еще я не чувствовала себя так отвратительно. Меня даже затошнило. Я влезла в белую блузку, как можно туже перебинтовала ногу и вышла в коридор. Плотно затянутая в лодыжке нога не давала возможности идти нормально, я прихрамывала, но прихрамывала не притворно, так оно получалось само собой. Я медленно спустилась с лестницы.


Вся компания, нарядная и возбужденная уже находилась в гостиной. Груша расставляла цветы в вазы, Алик открывал бутылки с шампанским, а Портос с де Ниро выставляли на стол тарелки с закусками и салатами, приготовленными нами с Манечкой прошлым вечером. Подруга вышла из кухни, держа в руках лоток с холодцом.


-- Я поставила картошку вариться. Пока закусим, она будет готова. Тогда перейдем к горячему, -- проговорила она, старательно делая вид, что ничего не случилось.

-- А вот и наша альпинистка, -- обрадовался Портос при виде меня.

-- Давай, Игоревна, присаживайся. Сейчас выпьем, подлечимся и все пройдет, -- подхватил неунывающий Алик.

Я тихо поздоровалась и, не поднимая глаз, поставила на стол бутылку французского коньяка.

-- Вот это человек, -- восхитился Алик. – Со своим приходит. Ну, братцы-кролики, гульнем сегодня на славу. Давайте сейчас сядем и не будем вставать до самого вечера. Не каждый же день такой праздник.

-- Запросто, -- ответила Маня. – Тем более, что женская часть сегодня проспала завтрак. Придется наверстывать упущенное.

В моем желудке предательски заурчало. Утренний аппетит оставался неизменным даже в такой критической ситуации.

-- Так, оглашаю весь список, -- продолжала Манечка. – Это овощной салат, это с грибами, это селедочка под шубой, тут рулетики из баклажанов, блинчики с икрой, лечо, холодец, колбаса домашняя… Кажется, ничего не забыла… Да, еще будет курица, запеченная с яблоками, картошка с грибами и десерт. А вечером шашлыки на улице.

-- Просто пир духа настоящий, -- пробасил Партос.

-- Не понял, -- возмутился Алик. – А где пельмени? Мы что, зря вчера всю ночь с ними ковырялись?

-- Нет проблем, милый, -- ответила Маня. – По твоему первому желанию будут и пельмени.

-- Марьяна, ты нас балуешь, -- подал голос де Ниро.

-- Ничего, Ромчик, иногда побаловать не грех. Усаживайтесь. Света, позови Севу, пожалуйста. Садись, Аленька. Где тебе будет удобно?

Вот мать Тереза, даже Севку решила подкормить, а заслужил ли он это? Ведь если бы не его хитроумные мотания по поселку, я бы уже сидела в поезде. Да еще наверняка успел разболтать Мане, какую конкретно помощь я у него просила…


Присев на свое место около Портоса, я исподтишка оглядела всех. Мужчины были необыкновенно торжественны. В темных костюмах, с бабочками вместо галстуков и с цветками белых хризантем в петлицах. Даже Курортник, хотя в таком виде называть его так, пусть и мысленно, как-то не хотелось. Вошедший Маугли осмотрелся по сторонам и быстренько занял стул по другую сторону от меня.


-- Предатель, -- прошептала я ему в ухо, нагнувшись.

-- Я ничего не говорил, -- таким же шепотом ответил мальчишка. – Она сама побежала.

-- Все равно предатель…

-- Бе-бе-бе… -- на этом наш милый и содержательный разговор закончился, потому что все уже расселись на  привычные места, а слово для тоста попросил Алик.

-- Нет, нет, вы уж извините, но начну я, -- остановила его Маня. – Я сегодня самая главная…

-- Ты всегда главная, -- улыбаясь, произнес де Ниро. Он, как и все был явно в хорошем настроении.

-- Ну не так уж, чтобы всегда… Просто я хотела начать застолье с благодарности моим дорогим гостям. Я бы хотела поднять тост за Светочку, Алика, Галину Ивановну, думаю, она это сейчас почувствует, и за тебя, Аленька. Мы так неожиданно встретились здесь все вместе, но, думаю, понравились друг другу. И встреча эта станет началом долгой дружбы… Надеюсь, что это будет так… Я безмерно благодарна всем вам за то, что вы откликнулись, что приехали, что побывали в нашей замечательной Осиновке… Извините, если что не так… Иногда меня заносит…

-- Да ты что, Марианна, -- возмутился Алик. – Так, как ты принимаешь гостей, только королей принимают. Как на курорте, в самом деле, где все включено.

Все рассмеялись, а Манечка продолжила:

-- Даже не знаю, что бы я без вас делала. И праздник сегодняшний не был бы таким значимым что ли и добрым… Ведь самое главное в жизни с людьми знаться. А все остальное настолько не важно, что и говорить не хочется. В общем, я предлагаю тост за наших гостей, за их долготерпение, доброту, отзывчивость. За то, что они есть в моей жизни. Спасибо всем. Я вас очень люблю.


Все встали, зашумели, заговорили и чокнулись бокалами с шампанским. Даже наглый Севка, чувствовавший себя совсем как дома, протянул к центру стола стакан, наполненный апельсиновым соком. Праздничное застолье началось…


Час расплаты настал. Кретинка, идиотка, сволочь, называла я себя последними словами, хотя совершенно не люблю ругаться. И как же я могла только подумать о том, чтобы оставить подругу в такой день? С каким настроением она сидела бы за этим столом, не обнаружив меня в доме по приезде из Карамазова? Как смотрела бы в глаза гостям, что объяснила бы мужу? Нет, я неисправимая безмозглая дура.

 До чего же мне было стыдно… Только о себе я думала все последние дни, только о себе любимой. Влюбилась, не влюбилась, прежде всего я должна была подумать о Манечкином счастье и покое. И что мне взбрело в голову устроить побег? Сможем ли мы после всего происшедшего наладить с Маней прежние отношения? Простит ли она меня? Я бы не простила. Ни за что. Но это я, а у нее же Бог в душе, как сказал де Ниро. Наверняка, сейчас ее съедает изнутри осознание собственной вины. Но она-то ни в чем не виновата! Что там она говорила о фантазиях? О чем она себе нафантазировала? А впрочем, какая разница. Я сволочь, самая настоящая сволочь и еще предательница.
Неожиданно я словила быстрый взгляд де Ниро, и сердце мое упало к самым ногам. Чтобы как-то избавиться от неловкости, я обратилась к своему маленькому соседу.

-- Что тебе положить? -- спросила я.

-- Блинчики с икрой и курочку, -- ответил он.

-- Курица будет позже с картошкой и грибами.

-- Тогда давай только блинчики.

Да, губа у него была не дура… Выпив первый бокал, все стали несколько посвободнее. Груша восхищенно принялась рассказывать о впечатлениях от венчания.

-- Я чуть не расплакалась, даже уже начала немного, но постеснялась, -- говорила она. – Это было так трогательно, не то, что в загсе. Если я когда-нибудь еще выйду замуж, я обязательно повенчаюсь.

-- Правильно, Светка, -- поддержал ее священник Портос. – А то, что ты любительница поплакать, мы знаем. В этом ты, мать, большой профессионал.

-- Э, люди, -- вступил в разговор Алик. – Мы сюда что, разговаривать пришли? Давайте выпьем. У нас говорят: между первой и второй пуля не должна пролететь.

-- Да поешьте сначала, -- Манечка принялась подкладывать мужчинам холодец. – Тоже ведь, наверно, без завтрака сегодня.

-- Мы не завтракали, но не потому, что проспали, -- сказал Портос. – Нас Роман в шесть утра с постелей поднял. Мы просто, Машенька, волновались, а от этого и кусок в рот не лез.

-- Ну вы прямо, как дети. А ты, Сева, тоже не завтракал? -- обратилась Маня к маленькому Сусанину.

-- Меня папка заставил. Я не волновался.

-- Вот и молодец. Аленька, положи ему, пожалуйста, салата, ты к нему поближе. Севка его любит.

-- А спасибо ты говорить не разучился? -- спросил безумно разговорчивый сегодня де Ниро.

-- А чего я буду один говорить, никто же не говорит, -- ответил мальчишка.

-- Не приставайте к ребенку, -- попросила Маня. – Он и так стесняется в такой большой компании.

-- Ничего я не стесняюсь. Зато я вот чего нашел, -- Маугли вытащил из кармана нарядной курточки блестящий ключик и покрутил его над головой.

-- О, -- радостно зашумели все.

-- А где ты его нашел? -- спросил Роман. Ему-то что за дело?

-- Не скажу, -- ответил Севка и посмотрел на меня. Мои щеки покрылись румянцем. Может, он действительно не был предателем?

Все снова с энтузиазмом принялись за еду, беспрестанно нахваливая Манечкину стряпню.

-- Это мы с Алей готовили, -- призналась подруга. – Одной бы мне ни за что не справиться было.

-- А я опять все проспала, -- подхватила Груша виновато. – Тоже хотела помочь, но такое сильное снотворное Марина дала...

Все снова рассмеялись. Похоже, все были в курсе дела насчет Маниных снотворных средств.

-- Так, дамы и господа, -- поднялся с места нетерпеливый Алик. – Мне как-то надоело ждать, пока вы накушайтесь. У нас сегодня свадьба или что?

-- Да какая там свадьба, -- отмахнулась Маня. – Просто дружеский обед.

-- Нет, нет, Марианна, ты считай, как хочешь, но у нас повод один – свадьба. Разрешите сказать тост.

-- Только ты не очень долго говори, -- попросила Груша, неожиданно продемонстрировав командные нотки в своем голосе. – Покороче.

-- Как получится, Светик. В общем, гости дорогие, мне тоже хочется начать с благодарности. В первую очередь к нашей дорогой хозяйке, конечно. Марианна, ты лучшая. Это все, что я хотел сказать. Счастья тебе, твоим детям, и твоему мужу, и все мы очень рады, что встретили тебя в своей жизни. Ты как роза, на которую слетаются все голодные мотыльки…

-- Алик, ну что ты говоришь, -- рассмеялась Маня.

-- Что думаю, то и говорю. Это правда: ты и помогаешь, и кормишь, и поишь, и украшаешь... В общем, за тебя, за твоего супруга, и за нашу встречу. Предлагаю выпить за Марианну стоя.

-- Спасибо, спасибо, Аличек, -- смутилась Маня. – И всем вам большое спасибо…


Я тоже поднялась и даже чокнулась со всеми, но настроение мое лучше не становилось. Я продолжала корить себя и награждать самыми нелицеприятными эпитетами. Что я могла наделать необдуманным побегом, просто страшно представить. Сейчас я даже ощутила теплое чувство к дикому невоспитанному мальчишке, который предпринял все попытки, чтобы не дать мне улизнуть.


-- Севочка, -- обратилась я к нему. – Давай я тебе еще салатика положу или холодца?

-- А можно я тоже тост скажу, -- неожиданно предложила Груша. – Только очень короткий.

-- Нет, Светланка, -- остановил ее Портос. -- Третий тост традиционно за женщин. Это непререкаемо. Сейчас должен говорить мужчина.

-- Нет, я просто хочу немного дополнить Алика. Как это называется?

-- Ала верды, -- хором сказали все.

-- Да, наверное, -- Груша встала и пригубила шампанское. – Я вот что хотела сказать, у меня очень горькое вино. Вот. Это все. Очень, очень горькое.

-- А! -- заорал Алик. – У меня тоже. Просто невозможно пить. Кто покупал шампанское? Вас обманули! Оно испорчено. Горькое, как полынь.

-- Да перестаньте, -- взмолилась Манечка. – Ну что вы как дети, в самом деле.

-- И у меня горький сок, -- сказал Севка и поморщился.

-- Горько, горько, -- кричал Алик, хлопая в ритм ладонями. – Горько, никто ничего не пьет. Света сказала правду, остальные просто стесняются. Подсластите вино, новобрачные.


Мне нужно было пережить еще и это. О маленькой свадебной традиции как-то позабылось. Я поставила бокал на край стола и тоже принялась скандировать вместе с «представителями»:

-- Горько, горько...

Манечка еще посопротивлялась некоторое время, а потом все же поднялась и проговорила:

-- Подчиняюсь большинству. Горько, так горько.

Я опустила глаза, чтобы не видеть поцелуя змея-искусителя в облике де Ниро с моей милой подружкой, но случилось нечто невообразимое. Нереальное. Чудовищно нереальное! Случилось то, что никогда не должно было случиться. Если бы я к тому времени выпила пару бутылок водки, не закусывая, я бы еще могла принять это за бред пьяной женщины. Но я была совершенно трезвой. Несчастный бокал сухого шампанского был не в счет. И все же это случилось, причем кроме меня, как я понимала своей сильно кружившейся головой, никто из присутствующих не увидел ни ошибки, ни недоразумения.


Дело в том, что вместе с Маней поднялся не де Ниро, а Портос. Портос, священник! Под аплодисменты и крики «горько» он промокнул губы салфеткой, обхватил Манечку огромными ручищами и крепко поцеловал.


-- Раз, -- принялся считать Алик, и вся компания подхватила. – Два, три, четыре…

Я вздрогнула, нечаянным движением руки смахнула свой бокал на пол и выдохнула:

-- Нет, зачем же вы так? Почему? Не надо этого делать!

Портос оторвался от смущенной Манечки и в недоумении уставился на меня. Все перестали хлопать в ладоши. В наступившей тишине один Алик продолжал по инерции громко считать:

-- Пять, шесть, семь…

-- Не понял, -- проронил обескураженный Портос. – Что-то не так?

-- Зачем же вы? -- пролепетала я, покрываясь смертельной бледностью. – Это не должно быть так. Вы же взрослые люди, зачем так шутить… Вы же только что из Собора…



***


Глава 32


…По-моему, я потеряла сознание. Не могу этого утверждать на все сто процентов, но когда я увидела свет сквозь мокрые от слез ресницы, это был свет из окна в моей спальне на третьем этаже осиновского коттеджа. Рядом с кроватью, на которой я лежала, сидела заплаканная Манечка в свадебном наряде.

-- Что это было? -- прошептала я, пытаясь приподняться и сесть.

-- Ты в порядке? Боже, как же ты всех напугала! Видимо, ты действительно сильно ударилась, падая с лестницы. Как ты, Аленька, скажи, если можешь. Я всех выгнала на улицу, так что не стесняйся. Если что нужно, только попроси.

-- Пить, -- прошептала я и прислонилась спиной к стене.

Маня оглянулась, схватила одну из бутылок с родниковой водой и поднесла мне.

-- Сможешь прямо из горла?

-- Легко, -- я жадно начала пить.

-- Алька, ну что с тобой происходит, милая моя? Ты можешь хоть что-нибудь объяснить? Я же вижу, что что-то происходит, что ты сама себе не рада. Что случилось, мы же подруги, в конце концов. Ты можешь объяснить? Что тебя так смутило за столом? Кто тебя обидел? Только не молчи, тебе же легче станет…

-- Я просто не понимаю…

-- Что не понимаешь?

-- Как что? Ты еще спрашиваешь? -- голос мой хоть и был еще слабым, постепенно крепчал. – Ты спрашиваешь? А вот как ты мне можешь объяснить весь этот спектакль?…

-- Не поняла, -- теперь остолбенела Маня. – Какой спектакль?

-- Да с этими поцелуями. Почему ты целовалась с Толиком, а не с мужем? Что это – осиновские приколы? Новое модное течение? Может, у вас принято на свадьбах целоваться с друзьями мужей?

-- Какими друзьями? Ты что, обалдела? Ты действительно ударилась головой на лестнице, я сейчас вызову скорую.

-- Не нужна мне никакая скорая. Мне нужна ясность.

-- Алька, ты что? Я целовалась с мужем. О чем ты говоришь?

-- Как с мужем? А кто тогда Роман?

-- Как кто, будто не знаешь… Друг Толика, священник, я же тебе все рассказала.

-- Когда рассказала, что-то я этого не припомню.

-- Когда, когда… Ну когда мы с тобой ругались немного в гостиной, а ты еще в маске на лице была из болотных водорослей…

-- И что? -- спросила я, копируя краткость изложения мыслей маленького дикого Маугли.

-- А они вошли неожиданно, тогда еще гроза была. Я точно помню, что подошла к ним и все тебе о них рассказала. Что это вот мой муж, Анатолий, руководит строительной фирмой, которая вела строительство нашего поселка. А это его самый лучший друг Роман, священнослужитель. Ты что, забыла?

-- Не забыла… Я просто ничего не слышала, у меня тогда в голове граната разорвалась…

-- Какая граната, Аля? Я точно сейчас вызову скорую.

-- Подожди, -- в моей голове готова была разорваться уже не граната, а целая водородная бомба. – Так Роман не твой муж?

-- Ты с ума сошла. Я же говорю, что он наш очень близкий друг. Мой муж – Толик, неужели еще не понятно…

-- О Боже! -- в ужасе я закрыла лицо руками. – Я полная идиотка! Я же все время думала, что это Толик -- священник и ваш друг, а де Ниро, то есть Роман твой муж. Что я наделала!

-- Ты действительно идиотка, извини, конечно. Неужели спросить нельзя было, если чего-то недослышала или недопоняла?

-- Тогда я все равно ничего не понимаю, -- я плеснула воды из бутылки на ладонь и освежила ею лицо. Оно просто пылало огнем. – Нет, я не понимаю… Я думала, ты скрываешь от меня Романа, потому что он твой муж и… что ли немного заинтересовался мной при первой встрече… Ну, мне так почему-то показалось. И ты ревнуешь… И поэтому он не приходит…

-- Ну точно головой ударилась! Это ж надо такое нафантазировать… А я-то думаю, что с Алей происходит? А ты, оказывается, все на свете перепутала. Просто как в комедии Шекспира, дурдом. Хорошо, я расскажу  все с самого начала… Ты знаешь, когда я впервые Ромку увидела, в первую же минуту подумала о тебе. Да что там в минуту... В первую же секундочку… Вот думаю, Альке моей замечательная пара. Я же твой вкус знаю с юности. Тогда я быстренько твоей маме позвонила, чтобы узнать, что там у тебя в личной жизни, может, ты уже замужем или встречаешься с кем-то серьезно… Мама говорит, у тебя личный застой, ты вся в работе, выслеживаешь чужих мужей у ресторанов… Все, думаю, заигралась моя подружка в мисс Марпл, надо ее каким-то образом вытаскивать… -- Маня остановилась, чтобы глотнуть воды из бутылки. Лицо ее тоже стало красным, как и мое.

-- И что потом? -- я была в состоянии, предваряющим клиническую смерть.

-- Поговорила с Толиком, он тоже загорелся. Такой, говорит, мужик пропадает отличный. И порядочный, и умный, и веселый, а один, непорядок… В общем, мы решили тебя как-то в Осиновку вытащить, с ним познакомить. А как вытащить, если я тогда в однокомнатной съемной жила? Да с детьми? Целый год ждали. Ты даже не представляешь, что мне за год пришлось пережить. Как только на горизонте у Романа кто-нибудь нарисуется, я тут же к нему с Толиком и с детьми. Всех отваживала. Ему о тебе уши прожужжала. Все Аля да Аля… Маме твоей каждую неделю звонила… Ты уж не сердись на нее, что она ничего не рассказывала, я ее об этом сама просила. Она ведь тоже переживает, а ты могла все неправильно понять…

-- Я и поняла все неправильно, -- прошептала я.

-- Ну да…

-- А потом?

-- Ну что потом? Потом мы в этот дом переехали, поженились. Вот и решили устроить встречу. А чтобы это как-то не походило на сводничество, я ж тебя знаю, к тебе без фиги в кармане не подходи: всех распугаешь, решила своих пригласить… Вот они и приехали, это я  уже рассказывала. Хоть это помнишь?…

-- Ммм…

-- Ну вот. Они приехали, познакомились, и я их попросила помочь мне, можно сказать, немного подготовила.

-- К чему подготовила?

-- К тому, что подружка моя должна скоро приехать, умная, красивая, но одинокая. И замуж не собирается, а годы-то идут… Извини, конечно, что я тебе об этом лишний раз напоминаю, но ведь это правда. Попросила их как-нибудь ненавязчиво тебе на Романа указать. Не знаю уж, получилось у них или нет. Скорее всего, нет.

-- Да не скажи. Они постоянно мне что-то пытались сказать, но я не понимала, куда они клонят. И Алик твой, и Светланка… Да и не слушала я их совсем, своими мыслями дурными была занята…

-- Понятно…

-- А свести эту парочку ты придумала тоже для отвода глаз?

-- Алика со Светой? Да нет, что ты. Смотрю, люди несчастные, одинокие, сами не знают, чего хотят в жизни. Плывут по течению… Светка плачет все время, Алик на бутылки косится… Живут без интереса, по инерции. Вот я и попыталась их соединить и попросила для этого твоей помощи. И им общее дело поручила, и тебя озадачила. Хотела, глупая, убить сразу двух зайцев: и тебя замуж выдать, и их поженить. Но из этого у меня тоже ничего не вышло…

-- А вот в этом ты ошибаешься, подруга. Алик вчера сделал Светке предложение.

-- Да ты что? -- Маня даже подскочила на месте. – Неужели сделал? Вот уж не ожидала. Хоть одна хорошая новость. Ведь в последнее время я на них вообще внимания не обращала, только за тобой наблюдала и голову ломала, что происходит…

-- Да, у них уже все хорошо… Так, а что потом было, рассказывай.

-- Ну что было? Ты приехала, а мой буквально на минуту к поезду опоздал. Когда оказался на станции, уже ни поезда, ни тебя не было. Решил, что ты добралась на попутке, он же не знал, что я не сообщила тебе адрес… Ну приехал в Осиновку, мы все ждем, тебя нет. Стали звонить в Москву. Мама твоя сказала, что ты уехала, встречайте. Мы все были в ужасе. Собрались в гостиной с гостями, устроили совещание. Что делать, где тебя искать? Я стала по всем знакомым звонить, может, кто-то кого-то видел. Вдруг Ромка приезжает. Увидел в наших окнах свет, понял, что мы не спим, и зашел. Пришел весь такой бледный, расстроенный, лица на нем нет. Мы: в чем дело? А он и рассказал, что такую женщину необычную сегодня встретил, вот сразу бы женился, без раздумий. А она такой странной оказалась: из машины почти на ходу выскочила, обозвала по всякому, баллончиком газовым грозила. Ромка говорит: может, я что не так сказал или сделал? Все никак не мог себе простить, что не смог совладать с нервами случайной знакомой. У нее явно какие-то проблемы, говорит, красивая, неглупая, но дерганая и излишне гордая. И как я мог, говорит, ее отпустить? Нет чтобы уговорить, прояснить ситуацию, успокоить… В общем, Аля, говорю же тебе: лица на нем просто не было… Говорил, что очень растерялся. Вообще-то, он не часто теряется. Значит действительно, та женщина его чем-то зацепила…

-- О, нет… -- я снова закрыла лицо ладонями. – Не могу больше слушать...

-- Нет уж слушай, если сама захотела узнать правду. В общем, он говорит, а мы с моим насторожились. Что, спрашиваем, за женщина? Где познакомился? Когда? В чем она была одета?.. Он все и пояснил. Да это же моя Алька, говорю. Ты что, Ромка, не знал разве, что ко мне сегодня подруга должна приехать? Но тут, как я понимаю, путаница с именами произошла. И ты не Алей представилась, и меня не Марьяной назвала. Просто наваждение какое-то. Короче, мужики ноги в руки и по машинам. Почти всю ночь по дорогам колесили, тебя искали. И в Карамазове были, и в деревни заезжали, и на хутора, что недалеко от шоссе. Ты как сквозь землю провалилась.

-- Ммм… -- продолжала стонать я, раскачиваясь на кровати всем телом.

-- Не нашли, как знаешь. Впрочем, ты мне еще не рассказывала, где ночевала. Но захочешь, так расскажешь, это твое дело. Не могу же я тебе в душу лезть?

-- И что дальше? -- спросила я. Рассказ Мани одновременно и удивлял, и ужасал, и приносил облегчение. Но самое страшное он подтверждал самые страшные подозрения: я была беспросветной дурой!

-- А дальше было вот что. Ты позвонила утром. Ромка был еще у нас. Толик поехал на работу, я к тебе. Хотела с Романом, но он заупрямился. Мне говорит так стыдно, не могу ей в глаза смотреть. Она, наверняка, меня презирает и правильно делает. В общем, как хотите, а в ваш дом я больше не ногой, пока она здесь. Ну вот, теперь уж ты все знаешь… Ты приехала, а Ромка ушел в подполье. Что я только не делала… Своему сказала: без Романа ко мне больше не приходи! Или вместе с Ромкой, или никак…

-- И ты могла пожертвовать семьей ради меня? -- воскликнула я.

-- А что тебя так удивляет? Мужчины приходят и уходят, а подруги остаются. Тем более, лучшие подруги и старые, ну не в смысле возраста, конечно…

-- И что Толик?

-- А Толик четыре дня боролся с Романом: уговаривал его, увещевал, а тот ни в какую. Не пойду и все, не могу ей в глаза смотреть… Неловко… И я ему по десять раз на день звонила. Ромочка, говорю, миленький, ну ты же мужчина, в конце концов. Неужели тебя может испугать какое-то глупое недоразумение? Ты же на такой службе, да тебе сам Бог поможет… Он мне: не говори глупостей, Бог тут не причем, а я не приду… Ты знаешь, Аленька, я даже Севку просила, его уговорить.

-- А Севка-то тут причем? -- удивилась я.

-- Как причем? -- в свою очередь удивилась Манечка. – Только не говори, что ты и этого не слышала. Севка же его сын.
-- Чей сын?

-- Ну не Толика же. Романа, естественно.

-- О Боже, -- завопила я и упала лицом в подушку. – Этого не может быть! Когда ты мне об этом говорила?

-- Да все тогда же, когда гроза была. Я когда про Ромку рассказывала тебе с болотной маской на лице, то все и сказала: и про самого Ромку, и про то, что с его сыном ты уже накануне познакомилась... А ты знаешь, Алька, -- Маня придвинулась ко мне поближе, -- когда я узнала, что ты в первый же вечер пребывания в наших местах умудрилась встретить и Ромку, и Севу, я подумала: это судьба! Ты представляешь, как неожиданно получилось: приехала ко мне, а встретила их. Уму непостижимо, правда? Чего только в жизни не случается… Жаль, конечно, что он тебе совсем не понравился… Хотя я уже сама не понимаю, понравился или нет. Ты же сама всех на свете перепутала. Понятно, что мой муж тебе понравиться не мог. Хоть у тебя работа и беспринципная, ты у нас с принципами, это я помню… Ну вот, теперь ты точно знаешь все. Понимаю, что ты очень хочешь уехать, но это, безусловно, моя вина. Я не могла даже подумать, что так все получится. Извини, меня, если можешь…

-- Ууу… -- рыдала я, заливая слезами подушку. – Ууу…

-- Ну перестань, успокойся, пожалуйста. Теперь, надеюсь, между нами не осталось никаких неясностей. Ты уедешь, не волнуйся. И не надо было придумывать падение с лестницы. Платье порвала такое красивое, жалко… Но Ромку больше жалко. Он нормальный мужик, я так надеялась, что  тебе понравиться…

-- Да в том-то и дело, что понравился мне он, -- возопила я, отрываясь от подушки и ударяя кулаком по кровати. – Понравился, понимаешь? Но как же я теперь могу ему на глаза показаться? Если бы ты знала, что я наговорила ему… И этому Маугли тоже…

-- Какому Маугли?

-- Да сыну его, Севке. И обманывать учила, и грозила, и с чертями переборщила… Ууу… Я никогда, понимаешь, никогда больше не смогу выйти из этой комнаты! Я лучше умру здесь от стыда, но не выйду. Достань мне лучше пистолет какой-нибудь или ружье, я не могу больше жить. Манечка, до чего же мне плохо, если б ты знала. До чего же я дура последняя… Даже Светка по сравнению со мной просто нобелевский лауреат…

-- Да нашла с кем сравнивать! Светланка просто девушка из толпы, а ты у нас уникальная, неповторимая, таких во всем мире раз два и обчелся. Перестань, Аленька, прошу тебя. Я все устрою. Главное, что он тебе нравится, а остальное уж как-нибудь устаканится… О! -- вскрикнула Маня радостно. – А давай выпьем! У нас что-нибудь осталось?


Маня подскочила и бросилась на балкон в поисках мартини, а я услышала звон разбивающегося стекла. Похоже, Манечка нечаянно наткнулась на бокалы, стоящие рядом с бутылкой.

-- Бокалов больше нет, -- все также радостно объяснила подруга, возвращаясь с балкона. – Но это к счастью. Ну, до чего же я за вас рада, ты не можешь даже представить! Будем пить прямо из бутылки, опыт у нас уже есть, правда? Давай, начинай первая. Только нужно тост придумать.

-- Да какой там тост, -- проговорила я, машинально принимая из рук Манечки мартини. – Я тебе праздник испортила, гостей перепугала, всех обидела. Какой там тост?

Тем не менее, я опрокинула тяжелую бутылку и сделала несколько глотков.

-- Вот молодец, -- похвалила подруга. – Сейчас тебе станет легче. А хочешь я водки принесу? Напьемся, мужиков повыгоняем. Пусть едут продолжать свой мальчишник к Роману.

-- Мань, так что, получается, они все это время жили совсем рядом, в Севкином доме?

-- Да конечно, а где же еще? Только дом, если уж говорить точно, не Севкин, а Романа. Кстати, это мы с Толиком уговорили Ромку здесь строительство начать, чтоб из виду не упускать… Они просто эти дни старались не попадаться нам на глаза. Мой только на вид грозный, а на самом деле очень добрый. Очень… Но я-то, правда, иногда к ним ездила по утрам, еду отвозила, уговаривала. Ругалась даже. Ты знаешь, как я могу ругаться? Мало никому не кажется. Что же нам сейчас делать, давай думать…

-- А что там думать? Отправляй мужчин на мальчишник, а меня отвези к поезду, если не хочешь иметь труп в доме.

-- А как же я тебя повезу? Я же выпила? И у меня тоже принципы есть: даже после пяти граммов за руль ни-ни. А я выпила гораздо больше. Вот и сейчас добавлю, -- она выхватила бутылку из моих рук и принялась пить намеренно большими глотками. – Все! Теперь уж точно ехать нельзя, -- сказала она, отрываясь от почти опустевшей бутылки. -- Поняла, дорогая мисс Марпл?

-- Недоделанная мисс Марпл, -- поправила я. – Но ты тоже виновата. Почему ты никогда не называла мужа по имени? Все мой, да мой. А кто твой то? Попробуй тут разобраться… У кого угодно крыша съедет.

-- Да? -- удивилась Маня. – Как-то не обращала на это внимания. Когда на севере жила, там все женщины мужей называют только так: мой, или мой мужик. К слову «мужик» я как-то не приросла, а вот «мой» осталось. Теперь буду следить за собой.

-- Теперь уже не надо. Поздно.

-- Никогда и ничего не поздно. Главное, что мы с тобой все знаем.

-- Что знаем?

-- О, Боже! Ну то, что вы друг другу нравитесь и боитесь друг друга. Но это уже вторично. Все на свете можно исправить. Я в этом уверена. Ты знаешь, какой у меня богатый опыт по части мужей? Ого-го какой! Давай мы тебя сейчас умоем, подкрасим, оденем и смело в бой пойдем. Согласна?

-- Нет, нет, я же сказала. Только через мой труп. Я не выйду из этой комнаты. Ни за что. Мне так стыдно, так ужасно стыдно… Ну почему я так сама все запутала? Мне нет прощения. Дай еще выпить.


Глава 33


Я взяла из ее рук бутылку, как эстафетную палочку, опрокинула ее и принялась допивать терпкое содержимое. В этот самый момент в дверь комнаты осторожно постучали, и громкий бас Портоса, то есть Анатолия заполнил весь коридор:

-- Девчонки, у вас все в порядке? Может, объединимся?


Дверь открылась, и на пороге возникла вся осиновская компания. Впереди стоял Манечкин муж (теперь-то я уже точно знала, что это именно муж), за его могучей спиной маячили Светлана с Аликом, позади которых стоял все такой же растерянный де Ниро, то есть Роман. Роман, который, как неожиданно оказалось, совсем не являлся душевной страстью моей милой подруги. У ног Толика энергично вилял хвостом Барсик, которого крепко держал за ошейник невоспитанный полудикий Маугли, то есть мальчик по имени Сева. Круг замкнулся.


-- О, так они здесь пьют! -- шутливо возмутился громогласный Анатолий. – Мы там мерзнем, можно сказать, от голода пухнем, умираем от жажды, а две наши королевны закрылись в спальне и давят потихонечку. Молодцы, девчонки. А можно мы к вам присоединимся?

Мы с Маней посмотрели друг на друга. Я отрицательно покачала головой, достаточно красноречиво давая  понять, что путь в осиновское общество мне отрезан. Манечка понимающе кивнула и произнесла:

-- Еще немного и мы будем готовы.  Подождите еще минут пятнадцать. Аленьке уже лучше. Если бы видели, мальчики, как она летела с лестницы! Немудрено, что ей стало плохо. Возможно, у нее было даже кратковременное сотрясение мозга! Представляете?

-- Так, может, все-таки скорую вызвать? -- спросил Алик, подпрыгивая, чтобы увидеть меня через плечо Анатолия.

-- Я думаю, скорая не нужна, -- пробасил Толик, улыбаясь. – Я так понимаю, Аля таблетку от головной боли запивает. О, и запивка вполне подходящая. И моя супруга дорогая, вижу, тоже пару таблеточек приняла. Вон щечки какие розовые!

-- А вы что думаете, нам погибать тут в одиночестве? Говорю же вам, через пятнадцать минут мы будем готовы. Ой! А чем это пахнет так? Чем-то горелым. Как дверь открылась, так и запахло. Это не дом горит случайно? Что вы с ним сделали?

-- Это у нас трубы горят, -- Алик был в своем репертуаре.

-- Нет, по-моему, это горелой картошкой пахнет, -- задумчиво произнесла Светланка, но не тронулась с места. – Точно, это картошка… Нужно побежать и выключить плиту. Как вы думаете, мы еще можем ее спасти? Наверно, нет. А и пусть! У нас и так полный стол еды, на целый полк хватит. Или выключить?


Все рассмеялись, даже мои губы невольно растянулись в смущенной улыбке.

-- Так что же вы стоите? Сейчас дом загорится, а у меня еще кредит за него не выплачен, -- возмутилась Маня, смеясь. – Говорю вам: через пятнадцать минут, мы будем за столом. Обещаю. А я всегда выполняю свои обещания. Уж если что задумаю, то так все и будет. Вы хорошо меня поняли? Идите, спасайте хотя бы дом, если картошку потеряли.

-- Ну, давайте, подружки, мы ждем, время пошло, -- пробасил Анатолий и, отступив назад, прикрыл за собой дверь.

Мы с Маней снова остались одни.

-- Манечка, ну что мне делать? Я не могу спуститься вниз.

-- Ничего, сможешь. Самое страшное уже позади, неужели ты этого не понимаешь? Мы с тобой никому ничего не скажем, пусть думают, что хотят. Это их личное дело. Давай решим так: сейчас спустимся в гостиную, покушаем, поболтаем, песни попоем… Ты знаешь, как Ромка красиво поет? Это же чудо какое-то! И мой тоже поет, но с Романом не сравнить. Они даже меня петь научили, представляешь?


Я недоверчиво улыбнулась. Лет двадцать назад, когда в ее двухкомнатной квартире устраивались небольшие вечеринки с песнями, мне удалось послушать пение Манечки. Все песни она пела на одной единственной ноте. Музыкального слуха моя подруга, к сожалению, была лишена начисто. Неужели это лечится?

-- Нет, не могу, -- я снова всхлипнула. – Ты даже не представляешь, что я о нем думала. Это такой ужас!

-- А ты мне потом расскажешь, что думала, хорошо? И мы вместе посмеемся. Уверена, что ничего ужасного в твоих мыслях не было, просто небольшое непонимание.

-- Ничего себе небольшое… Да я думала, что он двуличный, лживый змей-искуситель, который только и думает что о женских юбках… А еще…

-- Вот видишь, мне уже смешно, -- прервала меня подруга. -- А тебе разве нет? И он посмеется, когда узнает. Обязательно завтра продолжим этот разговор. Ты тоже должна рассказать все и даже то, где провела первую ночь в Осиновке. Я безумно любопытная. В общем, беги в душ, а мне пока покажи платье, возможно, его еще можно как-нибудь спасти.


…Мне снова пришлось подчиниться силе. Принимая душ, я, не переставая, думала о том, как испортила всем сегодняшний праздник. В том, что я его испортила, у меня сомнений не было. Вернувшись в комнату, я застала Маню, склонившуюся над моим красным нарядом со стразами. Я впервые видела подругу в очках, и вынуждена была отметить, что они очень шли ей.


-- Ты знаешь, -- сказала Манечка, быстро орудуя иголкой с ниткой. – Оно так удачно порвалось, ровненько по шву. Сейчас я по-быстрому вручную зашью, а утречком прострочу на машинке… Может, мне ее в эту комнату поставить? Даже не знаю. А здесь, вроде, светло… Нужно попробовать...

-- Уж не думаешь ли ты, что я осмелюсь выйти к людям в этом платье, если вообще осмелюсь выйти, конечно?

-- Только в этом, -- безапелляционным тоном ответила Маня. – Только в этом, и никак иначе. И вообще, я в одной сказке читала, что утро вечера мудренее. Ты читала такую сказку?

-- Я не увлекаюсь фантастикой.

-- И хорошо. Увлекайся на здоровье детективами, кто против-то? Только ты уедешь отсюда только тогда, когда мы поужинаем, поспим, подумаем, позавтракаем и поговорим. И только тогда примем решение: как скажешь, так и будет.

-- Мань, но ты сама подумай. Ну что я буду здесь делать?

-- Как что, глупая? Во-первых, выйдешь замуж, -- Маня отложила в сторону платье, а я глубоко вздохнула. – Займешься домом. У тебя же такой вкус хороший, а там, сама видела – конь не валялся.

-- А работать я где буду? -- спросила я, словно вопрос с замужеством был делом вполне решенным.

-- Как где? Да у нас работы пруд немереный. Мы тут с тобой таких дел наворочаем. Во-первых, можно парикмахерскую открыть, с твоими-то руками… У нас есть одна в городе, да и та при бане. Лишь бы что… А можно даже салон красоты. Представляешь, салон красоты в Карамазове! Ты не думай, желающих быть красивыми у нас в округе немало, да и в санаторий люди приезжают не только для того, чтобы лечиться. Там такие страсти кипят, расскажу как-нибудь… Кстати, психолога у нас нет, особенно семейного, а ты же в этом вопросе профи… Ой, а чего это мы? Ты кто по профессии? Учительница? (я кивнула) А у нас и школы есть, и детские садики. Ну, это на крайний случай, конечно… А так можешь и в милицию устроиться, если хочешь, или ко мне, администратором по печенью. Классно, да? Можно кружок вести для детей в доме культуры, ты же так много всего умеешь, и дипломов у тебя куча… Можно ателье швейное открыть, опыт у меня есть. Наберем людей, ты будешь дизайнером или еще кем-то, потом подумаем, наберем швей. Я тоже не прочь подработать, кредит же отдавать надо…

-- Мань, а ты своему о деньгах Галины Ивановны уже рассказала? -- спросила я, натягивая колготки.

-- Слушай, я и забыла совсем. И все из-за тебя, между прочим: то у тебя слезы, то водку пьешь, то с лестницы падаешь… Аленька, может, ты поможешь его подготовить, чтобы он все правильно понял? А то еще психанет чего доброго…

-- Нет уж, никого готовить я не буду, только перепутаю все. И вообще в последнее время я сильно засомневалась в своих возможностях.

-- И зря! Вот, все готово, -- Маня с гордостью подняла мое платье. --Одевайся быстренько и подкрасься, как утром. Красиво было, слов нет! Обалденно!

-- Мань, ты иди к ним, а? Я сама оденусь.

-- Ни за что! Даже не уговаривай. Мы выйдем из этой комнаты только вместе, а вдруг ты опять с лестницы упадешь или на этот раз для разнообразия из окна выпадешь. Я не буду мешать, собирайся.


Я принялась за лицо, а Маня, немного помолчав, все-таки продолжила:

-- А представляешь, как маме твоей тут хорошо будет? Природа, ягоды, грибы, старушек полно для компании. Станет огородом заниматься, сад разведет, цветы посадит…

-- Манечка, моя мама всю жизнь прожила и проработала в городе. Не знает, скорее всего, чем лопата от граблей отличается.

-- Ничего, узнает, дело не хитрое. Зато все время на чистом воздухе, с таким-то зятем (я снова тяжело вздохнула), красотища… А не захочет в земле копаться, будет заниматься с детьми…

-- С какими детьми?

-- Как с какими? Во-первых, Севка внимания требует. А во-вторых, еще девочку родишь. С двумя-то веселее…

-- Мань, ты забыла, сколько мне лет?

-- Ой, забыла! А сколько? Неужели уже сто? А может двести? И климакс замучил? Я в этом убедилась пару дней назад, такое не забывается… А хочешь, и я с тобой за компанию рожу? Мой-то, вроде, не против ребенка. Будем вместе детей ростить, -- она снова произнесла это слово необычно, с ударением на первом слоге с буквой «о». – Ну как же будет здорово, представляешь? В одном поселке будем жить, в гости друг к другу ходить, дружить домами, шашлыки по выходным делать... Ты что, Аленька, тут и думать нечего… Ой, как красиво, молодец!


Я уже подкрасила опухшие от слез глаза, причесалась и стояла перед ней, смущенно скрестив на груди руки.

-- Как красиво, -- повторила Манечка. – И ты еще хотела такое совершенство спрятать! Все! Теперь три раза вдохни поглубже и выдохни. Вот так. Ну что, готова? А теперь пошли. Не бойся, все будет хорошо, вот увидишь!

Я сделала два шага по направлению к двери и остановилась, прислонясь к дверному косяку.

-- Нет, не могу. Как же это трудно. Коленки дрожат…

-- Ничего, Аля, это сейчас пройдет.

-- Маня, а что же мне делать с его работой, то есть со службой? Мне же придется бывать в церкви, а я совсем ничего не понимаю в религии…

-- А тебе все объяснят, слава Богу, есть кому это сделать… Да и силком тебя никто никуда не тянет. Сама все поймешь для себя. Главное, чтобы ты приняла решение.


Мы с Маней покинули комнату и пошли по коридору. Ноги мои были тяжелыми и непослушными, стены вокруг плыли, качались и растворялись в дыму от сгоревшей картошки, который заполнил собой уже весь дом. Я находилась словно в полуобмороке. Дойдя до лестницы, мы начали медленно спускаться, крепко держась за руки. Но, как ни странно, у меня не было впечатления, что я иду по обычной деревянной лестнице. Я спускалась со своей собственной Голгофы. Каким-то образом, оставшись поверженной, раздавленной и почти уничтоженной, я избежала казни...


Пролет, еще один пролет, вот уже показалась гостиная, стол, вокруг которого расположились все обитатели осиновского коттеджа. Наконец мы снова были вместе. Все: я, он, она и другие, включая Барсика. А может, Манечка права, и у меня все еще будет хорошо? Возраст мой пока не критический, как сказал Алик. Вот возьму и действительно рожу себе девочку, думаю, МОЙ не будет против...


Мы спустились с последней ступеньки, и все мужчины, сидящие за столом, встали. Даже Севка. Нет, он совсем не безнадежен, и я все-таки смогу сделать из него инфанта, ведь хоть какие-то способности у меня все же должны были быть… В этом, правда, я сейчас по-прежнему сомневалась, но уверенность моей дорогой подруги вселяла в меня надежду. Мне почему-то стало совсем не страшно. Ну, до чего же я была безгранично глупой. А может, слишком умной?.. Впрочем, кажется, это одно и то же… Никакой разницы.


-- Добрый вечер, -- тихо произнесла я, сильно, как тисками, сжимая Манину ладонь. – Давайте попробуем начать все сначала…


                К О Н Е Ц