Пропитанное солнцем озеро излучало подводный и поглощало надводный миры. Две параллели пересеклись на поверхностном натяжении воды, колеблясь двойным отражением. Петр закрыл глаза, закружился, а затем широко распахнул их. Плотная и тонкая материи мира перемешались так, что реальность и фантазия, казалось, поменялись местами. Всё было соткано из огнистого воздуха: и таёжная земля, и озёрная вода и рассветное небо.
- Ставлю десять против одного, что сегодняшний день обещает быть необычным, - произнес Пётр. Его друг, такой же бородатый и неприбранный, но отличающийся трезвым умом физика, заметил:
- Сегодня небывалая солнечная активность, переходящая в полное затмение луны.
Действительно, в картине мира чего-то явно недоставало. Заметим, что оба рыбака сидели в резиновой лодке, которая застыла на кофейной глади затаённого материкового озера. До ближайшего селения было не менее ста километров. Они смотрели на темную гладь воды и… не видели своих отражений. Вернее, те, едва появившись, мгновенно исчезали, но происходило это неразличимо для глаз.
- Владик, ты что-нибудь понимаешь?
- Может, мы не под тем углом смотрим?
Покрутившись так и эдак, перегнувшись через борт, справа, затем слева, рыбаки так и не обнаружили собственных отражений…
Три дня они добирались до этого озера. Путь их пролег через полубезумный лес и окончился кочкарником береговой полосы. Кожа на лицах зудела, рубахи прилипли к спинам. Эти части тела были заодно с летучим концертом летнего полдня.
Будто заведённые, оба бородача (и, действительно, у них так было заведено) начали сооружать свой приозёрный городок, обмениваясь вместо слов кряканьем и хлопаньем по лбу. Со стороны казалось, что они постоянно о чём-то вспоминали и догадывались. Это насторожило молодой ивняк, но сосны, возвышавшие рядом свои иглистые шапки, видели, что причиной тому непомерное усердие комариного племени. Через некоторое время была поставлена палатка, сооружено кострище, а поваленное бурей дерево превращено в скамью. Но черви на этой адской жаре быстро спеклись, другой наживки у рыбаков не было.
- Слушай, надо бы червей накопать, – просипел Владик, беспомощно оглядывая болотистый берег.
- Может, бубей! – пытался отшутиться Петр.
Да что делать! Не оставаться же без ужина. Петр сердито нахлобучил накомарник, опустил рукава, чтобы спасти запястья и кисти рук, и засучил ногами в сторону леса. Он походил на странствующего рыцаря. Его печального образа под мелкой сеткой нейлонового забрала не было видно.
Согнувшись и ковыряя рыхлую землю, Петр обнажил потную поясницу. Комары вспискнули от предвкушения пира. Когда до работающей половины дошло, что кусают её немилосердно, рука хлопнула чуть пониже спины и чуть повыше другого места. Ладошка была в крови.
- Так они перекусят меня пополам! Хотя, нет. Это невозможно, я же одного пола! Как это странно, однополому распасться по полам! – полушутя, полусерьезно подумал он. – Но и забавно! Даже поучительно. Ведь тогда тайна зачатия и рождения будет принадлежать мне одному. А разве не мечтал об этом? Ещё раз родиться, родиться самому по себе, воистину, можно лишь перекусившись пополам! – такие мысли навеяло покушение комариного воинства, этих алчных амазонок болотистых пространств. Раньше он об этом никогда не размышлял. Видно, что-то проникло в его кровь.
Копать червей не было ни малейшего желания. Хотелось лишь ничего не делать. Ближайший бугорок даже на глаз казался мягким и уютным. Он прилёг. В просвет кустарника глядело озеро. Было отчётливо видно, как волна за волною налетают комары. Полубезумный лес залез на самое небо, смешался вершинами с облаками, с необъятной синью. Смешанный лес. Наполняясь жаром и непреодолимой ленью, Петр смежил веки.
Вот тут-то прямо возле его ушной раковины, на ячею накомарника и села Королева. Да, это была Королева комариного племени. Нежным пением она наполнила тело и душу Петра тончайшей вибрацией. Стало знобко, даже холодно. По крайней мере – мороз по коже. Королева тем временем перебралась по нейлоновым ячеям, оказавшись в поле зрения. Её сари в серебряную полоску переливалось на солнце, оно плотно облегало тоненькую фигурку. Притихнув, она позволяла собой любоваться: огромные глаза, стройные, чуть припухшие в коленках, ножки. От кончика острого носа до паутинной оконечности шлейфа пульсировал по её воздушному телу свет, будто живой пунктир, будто прерывистая река, приснившаяся днём поэту…
Владик, освежившись подгнившей и почти горячей у самого берега водой, насухо обтеревшись, тщательно покрыл каждый участок тела бальзамом «Тайга». Сила этого зелья была велика, она напрочь снимала чары комариного полдня. Тонким облаком, словно шапкой-невидимкой, окутал его репеллент. Тюбик был украшен магическим знаком: условный эльф на фоне капли крови, устремлённый к жёлтой сфере солнца. Эта эмблема, хотя и непонятная, внушила ему олимпийское спокойствие, уверенность в своей неуязвимости. Отталкивающий, отвращающий аромат тотчас же оказал своё действие на кровососущих насекомых.
- Теперь гудите, сколько хотите! – злорадно хмыкнул он в желтые от табака усы и патетически добавил: Да здравствует Великая Бытовая Химия!
В ожидании своего друга Владик начал готовить снасти для рыбной ловли. Лес на этом приозёрном мыску был довольно густ и шутлив. Его заинтересовала поименная младшая родственница – леска, – и рыжий бородач исхитрился так её запутать о корягу, что выругался: «Едят тя мухи с комарами!», рассердился: «Забодай тебя комар!» - и сразу же наступило отмщение. Прямо в ладонь, очищенную от волшебной мази корой и дёрном, вонзилась дружная дюжина комаров. Сначала Владик оторопел, потом, когда на его глазах комары стали раздуваться, опомнился и прихлопнул их. В горсти разлилась алая лужица крови.
При виде крови все поступают странным образом и по-разному. Одни падают в обморок, другие отворачиваются, третьи размышляют и философствуют. Владик принадлежал к третьей категории. Вначале он подумал: что, собственно, убытка от потери двенадцати миллиграммов крови? Скупость? Если подумать, то в каждом из нас целый бассейн красных рек и источников. На ум пришла цифра – 150000 километров. Это побольше, чем бассейн Амазонки! Да и что такое кровь, как не подкрашенная вода? Конечно, вода не простая, как бы океанская, так сказать, солёная морская стихия внутри млекопитающего сухопута, память о прародине. И всё же – вода. Но вода тоже материя. А в крови – и клетки, и плазма, и целые залежи полезных ископаемых. Опять в его намученно-научном мозгу возникла цифра: пять миллионов кровяных телец. А если их помножить на дюжину комаров, да ещё приплюсовать лейкоциты, да всякий там гемоглобин, да гормоны.… О, Наука! Это уж слишком:
- Кыш, прожорливые твари, всю ладонь скопытили! –
Однако комариное племя уже не соблазнялось этим человеком, густо покрытым «Тайгой». Оно гудело, оно пронзало воздух, оно ждало призывного писка своей повелительницы, своей королевы.
Над отдыхающим, а, может быть, зачарованным Петром повисла звенящая сеть. Но тут, вертикально с неба, прямо перед его лицом, опустилась огромная Голубая Лягушка. Она положила свою перепончатую лапу ему на сердце, и космический холод пронзил его до самого костного мозга:
- Друг, не верь комариному пению. Они заманивают тебя. – Длинный и быстрый её язык молниеносно слизывал поющих кровососов. – Мой языкомет спасет тебя от этих выпивох. Согласись стать моим товарищем. Я уведу тебя в холодные звёздные болота, и ты будешь там счастлив.
- Счас…, счас… - сонно пробормотал Пётр.
Лишь страх и омерзение испытывал он. Всё в нём звенело, настраиваясь на пение комариков. Стало казаться, что он лишь необъятный телесный корпус для одинокого зуммера души, принявшей вид наиболее стройного из кровососов. В комарином пении звучало близкое и родное: «Вы – пить, вы – пиит, вы – пи-ить…», а Голубая Лягушка всем своим видом призывала к великой жральне. От её рациона тошнота подступала к глотке:
- Прочь, мерзость!
- Куа – ква – ва, кво – ква, ква – кво. –
Там, где только что сидела прожорливая лягушка, закружил голубой туман – и, приняв форму летающей тарелки, исчез в небесном мареве.
И сразу же благодарно блеснула Королева полупрозрачными лезвийцами крыльев. Рядом с нею вспыхнули три комара, удивительно похожие на фрейлин. Она подала знак. Стена сплошного комариного гула отступила, звенящая сеть исчезла.
Пётр, сам того не желая, вытянул свою руку, обнажив полоску кожи на запястье. До чего же маленькой показалась ему рука, и не рука даже, а ручка, скорее, стержень, наполовину исписанный, с синими прожилками. Пульс мерно бился, соединяя сердце с запястьем. В тот же миг на полоску обетованной кожи уселась троица фрейлин. Они, лихо, подточив свои хоботки о длинный волос, росший из родинки, опустили их в поры кожи, как шланги в колодцы. Петр смотрел, как пламенеют разрастающимися рубинами их внутренности. Он понимал, что начался неведомый ему обряд. Ему вдруг показалось, что правы древние греческие мудрецы, считавшие, что человек мыслит кровью, струящейся от сердца в мозг и далее, по всему внутреннему миру, микрокосмосу. Королева пропела высокую песнь, и фрейлины, вынув хоботки, полетели прямо на солнце. Кровь Петра отправилась в немыслимое путешествие. Он весь потянулся за нею, воплощаясь в каждой из трёх пронизанных лучами капель своей крови, но сдвинуться с места не смог, тяжесть собственного веса придавливала его к мшистому бугорку.
И тут, откинув свою прелестную головку, Королева впилась всем своим эфемерным тельцем в пролетающий мимо неё солнечный лучик, и стала золотой. Затем, вонзившись в капилляр запястья распластанной руки Петра, впрыснула в него светящуюся субстанцию, плазму небесной выси. Пётр ощутил удивительную лёгкость, догадавшись и без зеркала, что не только его бороды, но и всего его как такового больше нет… От его тела отделилась пушинка, приобрела комариный облик и, почуяв воздушную струю, поплыла к свету. Рядом с ним, счастливо улыбаясь, летела Королева комариного народца. Она снова была серебряно-острой, как фибула.
Чем только ни владеют комары! Они не владеют людьми, машинами и, самое главное, не владеют сами собой. Но чем они только ни владеют!...
- Теперь ты эльф! Взгляни в это зеркало-росинку.
В глубине продолговатой сферы выткался новый облик, прекрасный и невозможный!
- Принц-эльф, взгляни, что оставил ты внизу, во мху.
Худшего увидеть было невозможно. Это было человеческое тело. Корпус его – подобие фабричного, руки – экскаваторы с ковшами-ладонями, ноги – поваленные арматуры для высоковольтных линий, рот.… Но не достаточно ли говорить об этих останках человеческой цивилизации!
Они мчались со скоростью мысли в королевскую столицу эльфов. Он стал отличать гул комариного писка от пения эльфов.
- Где же те фрейлины, что унесли три капли моей крови?
- Они стали комарами.
Повсюду простиралась страна, будто простиранная в рекламируемом порошке. Кругом порхали объёмные капли-зеркала. В них поминутно заглядывали недавние фрейлины Королевы, чтобы убедиться, что они всё ещё эльфы и капля крови им не повредила. Но лишь по коже они были похожи на эльфов.
- Где же границы твоему королевству?
- Их нет. Даже границы всей Земли малы, хотя, конечно, планета эта для нас огромна. Как прожилки в лепестке, так и наше королевство в Космосе.
- А где же столица?
- Мы уже подлетаем к ней. Вот она, под листом этого лопуха.
- И много эльфов в ней?
- Нас мало осталось, истинных. В далёком детстве нашего народа…
Тут королева замолчала, они влетели в стольный город эльфов…
На обратной стороне листа гигантского лопуха гудела столичная жизнь. Все обсуждали важную новость: в окрестностях столицы появилась громада живой и страстной человеческой крови. Узел телерадиовизжания передавал последнюю информацию (никто и не подозревал, что она действительно была – последней), озаглавленную: «Кровь пить – здоровью вредить». Но среди эльфов бытовали и другие изречения: «Кровь – это душа человека» (заблуждение древних), «Истина – в крови».
Океан человеческой крови, кипящей от жары, принадлежал Владику. Столичные жители ждали, когда закончится действие репеллента. В такой парильне пот, ручьями стекавший по человеку, скоро должен был смыть защитный слой.
По главной столичной магистрали, отмеченной паутинной линией, прямо к сердцевине лопуха мчались королева эльфов и принц-эльф. Он лишь искоса взглянул на своего друга, сливаясь с собратьями по своему новому обличью.
Навстречу Королеве и гостю вышло семь верховных эльфов. В прежние времена, говорят, их было семью семь. Да ещё в кубе! Но времена менялись, менялись и эльфы.
Мудрый Эльф-Наитончайший начал приветственную речь. Слова его звучали высокопарно:
- О, питающаяся солнечными лучами, о Королева Эльфиады, тебя встречают те, кто пьет лишь чистый мёд и слёзы Зари. Скажи нам, кто с тобою?
- Это принц-Эльф, вызванный моим искусством из человеческой породы. Он отверг соблазны нашего вечного врага – Голубой Лягушки и добровольно дал три капли крови от чистого сердца.
- Мы приветствуем тебя, принц-Эльф.
- Непьющие кровь, - продолжала Королева – настал час поведать историю нашего некогда славного племени, властелинов Великой Части Вселенной.
- Почему лишь части? – спросил принц-Эльф.
- Но ведь полной истины, Истины Всего – не существует. Вы, люди, также поклоняетесь лишь части, и в этом видите своё счастье.
- Но, Королева, я не хочу принадлежать к таким ограниченным созданьям. Мне необходимо ВСЁ и в сей же час!
- Поэтому-то мы и поведаем свою историю тебе.
Наитончайший начал свой рассказ: «В стародавние годы наши учёные вложили замечательной силы программу в узкие гены пчёл, и они начали сооружать и заполнять пыльцой и мёдом ячейки сот. Знаменитый нектар (или амброзия, пища богов) был слишком воздушной, пресной едой для множащихся и стремящихся к сытости эльфианок. Они возжелали крови.
Известно, что наилучшая кровь струится в жилах млекопитающих. Эльфы – народ изобретательный. Инженерный корпус в скором времени изобрел фермент, который позволял обезволосить существа с особо пьянящей кровью. Они уже тогда напоминали теперешних людей. Новые существа нами, эльфами, были названы «крово выпиенс запиенс». Название оказалось пророческим, эльфианки запивались, раздуваясь и краснея от удовольствия. Наступило изобилие питья.
То был конец для эльфов и начало для человечества. Слюна эльфов, попав в кровь гоминид, пробудила в этих существах сознание и жажду удовольствий. Но одновременно выпитая эльфианками кровь разлагала их изнутри. Кровь стала смертельным благом. Дети, рождаясь в крови, помышляли лишь о выпивке. Разум великих эльфов угасал. Мозг их становился безвольным студнем. Да, Эльфздрав предупреждал.… Но все было напрасно. Нашлись эльфы, восхваляющие новый напиток: «Он приносит свободу, равенство и братство!». Действительно, те, кто пил, быстро находили общий язык и становились равными друг другу... по глупости.
Теперь нас осталась горстка не пьющих, рождённых от не пьющих... Слава Королеве!»-
закончил свою речь Эльф-Наитончайший.
Королеву эльфов трясла лихорадка. Солнечная сила, частично отданная на преображение Петра, быстро улетучивалась. Она теряла над собою власть. Воскликнув: «Так гибнут эльфы!» - Королева стремительно взлетела и вонзилась в нос Владика, который от неожиданности качнулся – и рухнул прямо на лопух, накрыв собою столицу. Лишь трезво смотрящий на вещи принц-Эльф, выскользнул из-под надвигающегося фатума и стремглав полетел в полубезумный лес к своему брошенному человеческому телу. За спиной звенело: «Долой наимудрейших, долой язвенников!». Теперь их ничего не удерживало. Окончательно спившийся народец отплясывал свою вечную камаринскую.
Петр поперхнулся и закашлялся. Прямо в его горло влетел комарик. «Вот чёртов пух!»
Вернее было бы сказать: «Мой дух». Вместе с насекомым в него вошла и память о необычайном посещении столицы эльфов. Да было ли это на самом деле? Петр поковырял охотничьим ножом под валежником, засунул в жестяную банку с десяток худых, но язвительно извивающихся червяков, и зашагал к палатке. Пройдя всего лишь несколько шагов, он увидел Владика в центре огромного лопуха с торчащим к безоблачно синему небу сизым, распухшим носом. Значит, не приснилось!
- Меня малярийный саданул!
- Это сама Королева эльфов тебя поцеловала!
- Ну, загнул!
Едва они отплыли от берега, Петр рассказал Владику о случае, приключившемся с ним в лесу.
- Это всё повышенная солнечная активность. Остынь.
- А как же наши отражения?
Они наклонились к тёмно-коричневой глади таёжного озера. Отражения чуть покачивались, колебались, но, в общем-то, отвечали всем законам физики и их собственным физиономиям. Вдруг стало необычайно тихо. И пенье птиц, и гул комаров оборвались. Всё в природе затаилось. Среди ясного дня солнце померкло. На водной глади появился тёмный диск луны, рассечённый пополам тонкой камышинкой. Отражения рыбаков переглянулись, подмигнули друг другу и поплыли прочь, исчезая в пузырях кильватерного следа.
Отчетливо зазвучала, будто льющаяся из воды, песня. Петр узнал голос Королевы эльфов. Более того, он понимал смысл песни. В озерной воде, покрывшейся хищной рябью, блаженно вытянулись беглецы-отражения, всё более и более напоминающие своим обликом эльфов.
- Слушай, как же это могло произойти? Ведь наши отражения были всегда такими покорными!
- Тише. Кажется, мы оказались в двух мирах одновременно. Видно, на этом озере материальность пространства поистёрлась, и мы попали в некую прореху. Поэтому-то и сбежали от нас отражения.
Озера совершенно не было видно. Отражённый в нём мир эльфов казался более живым, чем, так сказать, настоящий, верхний. Две реальности вошли друг в друга. Время преломилось в воде. Весь надводный мир умещался теперь в тесном подводном конусе.
Петр шептал, переводя на человеческий язык символы, звучащие в песне Королевы эльфов. Получалось сухо, невыразительно, но ясно по своей сути: страсть нас влечёт, кровь и алкоголь. Вода – та же кровь, то же вино, но без градуса. Люди изобретательны не менее нас, эльфов. Они усложнят формулу воды – и получат спирт. Начнётся цепная реакция. Огненная вода зальёт Землю, и нечем станет утолить нашу жажду…