Глава14, Касьян немилостивый, из повести Ясным днё

               

( все даты в тексте – по старому стилю)

  - Утоп! Утоп!
  Мальчишки бежали по улице и извещали об этом событии, как освадебном поезде: «Едут! Едут!»
  Пробежали мимо двора Погореловых – побежали дальше. Гаврилу будто огнём обдало.
Он бросил хомут, который чинил, выскочил во двор.
  - Ванятка! Ваня! Где он?! – закричал на Аграфену. – Где!
  - На реке…
  Гаврила схватил зипун и, не надевая его, рванул к спуску на мостки, к реке. Скользил, падал, бежал.
  - Ваня! Сынок!
  У мостков, напротив Щучьего пупа, пять-шесть мальчишек играли в «бабки».
  - Ванятка!
  Погорелов-младший обернулся, довольный, счастливый, с битою в руках.
  - Сынок…
  Это был не Ванятка. Точнее: тоже Ваня, но чужой.
  Гаврила растерялся совершенно.
  - А где…
  - Я – здесь! Что, пап?
  Ванятка шёл к нему от берега, от голых прутьев тальника, где справлял малую нужду.
Гаврила схватил его в охапку, прижал к себе, молчал. А Ванятка всё повторял:
  - Ты, что, пап? Что? Что?
 -  Пойдём домой. Здесь… не нужно. Здесь… Пойдём.
  - Я – не замёрз. Я – выиграл!
  - Лихоманка тут… Пойдём.

  И они стали подниматься в гору.
  Ах, как его обожгло, Гаврилу. Сразу вспомнился святочный прутик Ванятки на завАлинке. Верить-не верить, но теперь весь год тревога за мальца будет следовать за Гаврилой, как чужая тень. Оп-па! Вот тебе и хвост лисий! Вот тебе и разгадка загадки.
А он-то, мужик нетУтошный, мимо головы, что год – високосный. Вот отчего всё наперекосяк, да поперёк.
  Дома он перепоручил сына Аграфене и, ничего не объясняя ей, пошёл к людям узнать:
что же случилось? Кто утонул?

  На круче, над Серебряным омутом, стояла группа сельчан. Обсуждала события.
  Оказывается всё произошло ещё вчера, в воскресенье . И опять – «карачаровцы».
Вторая неделя Великого поста, а у них…
  А у них есть - Толька Соляров.

  Приехали они откуда-то из-под Ростова. Как залетела их семья в Крутоярово – не совсем ясно: то ли холера, то ли голод загнали сюда. Но притча не в этом. А в том, что как только
Соляров Толька хватит лишнего – всё: «Пошли турка воевать. Азов будем брать!» Какой Азов? Где? «На Луговом конце». Вот и вся байка. И каждый раз так. И каждый раз его не пускают на войну. И на этот раз ему не дали повоевать. Но он вырвался и убёг. Куда? Говорят на Горячий ключ, раков ловить. Ну, это так говорят. И раньше ведь там зимой купались смельчаки, какие беса не боятся. И вылезали из купели – красные как раки. Поэтому зимнее купание и называлось: раков ловить.
  Прибежали на Ключ – действительно там: купается, орёт в темноте, как леший или водяной. Жуть! Стали его звать – не идёт, хотели вином заманить – не вышло. А тут народ собрался. Лучины жгут. А лёд-то под тёплой водой тонкий, и не выдержал буйства – рухнул. Там – неглубоко. Выкарабкались. Вот только младший брат Солярова, Шурка, ушёл под лёд сомов кормить. Утоп. А Соляров, анчихрист, головой об лёд бился – жалко брата – да что толку. Антипка солёный…

  Вот ведь как, подумал Гаврила. Завтра – Касьян немилостивый, 29 февраля. Вот ему и подарочек. Тоже – пяница. Пьёт три года подряд, потом вспоминает, что именинник.
Соляров, да Касьян – два друга одного недуга.

  - Мне кажется, что у Ванятки знобУха, - говорит Аграфена Гавриле, когда тот возвращается с кручи.
  - Сейчас баню затоплю.
  - Нет. Ему нельзя. Это – не простуда.
  Ванятка лежал на печи, пока весёлый, но глаза лихорадочно блестели.
  - Он и лАданку с чесноком потерял, - говорит Аграфена.
  «Всё – к одному», - подумал Гаврила.

  После холеры 1891 года Аграфена взяла за правило: всем своим детям повесила на грудь ниточку с чесноком вместо лАданки. Это стало амулетом семьи. Так и носят с тех пор погореловские дети рядом с крестиком – чеснок: на бога надейся, а сам не плошай. И вот оборвалась ниточка у Ванятки – он и заболел. А может – не поэтому. Гаврила решил, что не поэтому. Прутик… Судьба… И тревога  стала бить в колокола. Засвистели северные ветры.

  - А баньку я протоплю. Для всех. Полечимся, пока здоровые. И Ванятку в теплой бане, без пара, вымоем.
  И к тому времени, когда подошла тёплая банька, запарила Аграфена чертополох в закрытом горшке. «Не нужно было приносить его из сарая, - подумала Аграфена. – Вот и накликала знобУху».

  В бане Гаврила протёр и обмыл настоем чертополоха спину и бока сына, дал ему полежать в тепле, затем прошёлся по спине натёртым тёплым хреном и снова обмыл настоем чертополоха.
  - Держись, сынок.
  Расслабленного, горячего Ванятку он завернул в сухую холстину, укутал в полушубок и отнёс в избу.
  - А сейчас мы мужичка чайком-медком попотчуем, - встретила их Аграфена. – Прогоним знобУху-старуху. Пей, сынок!

  Поздно вечером, когда дети уже уснули, постоял возле них спящих Гаврила, судорожно вздохнул и прошептал:
  - Что же вы, мужички, такие нежадные? Зачем же вы тратите себя на всякую хворь? Жизнь долгая. Нужно устоять.
  И вышел во двор.

  И вот там, глядя на звёздное небо, тайком от всех сотворил молитву. Свою. Сокровенную.

  Во здравие своих сыновей.