Фото нашей будки приехало ко мне из Канады
ПС. В ПРИЛОЖЕНИИ К КНИГЕ РАССКАЗ О ТОМ, КАК МНЕ НЕ ДАВАЛИ ДЕЛАТЬ КНИГУ КОРОНЕЛЛО
ЧИТАТЬ ПО ССЫЛКЕ:
http://juliyacoronelli.livejournal.com/651855.html
НА ЭТОМ САЙТЕ ДАННЫЙ ТЕКСТ УДАЛЯЮТ, САМИ ПОНИМАЕТЕ, ПОЧЕМУ...)))))))
!!
Я лишняя ложка сахара в кофе.
Я лишняя мышка в желудке кота.
И пусть я закончу сей день на Голгофе,
Я нужной не стану стране никогда.
Излишне смеяться над белками в парке.
Они виноваты пушистым хвостом.
А холод заснул в незатейливой арке,
Оставив дождливую грусть на потом.
Не лишне пугаться медведей и рысей,
Когда я одна восседаю на пне.
В извечном лесу мухомор белобрысей,
Чем лесть альбиносов, что каркают мне:
Постой, не забудь что ты лишняя вишня!
В варенье домашнем тебя не найти.
Бродячая осень – кость Наксоса ближним,
Как нить Ариадны в суровом пути.
БЕЛЫЙ ОСКОЛОК КИРПИЧА
1971 год. Кузьминки. Мне 7 лет, и в школу я пойду на будущий год.
Мы переехали в новый московский район с цементного поселка Спартак, что под Рязанью, в «кооперативную высотку-девятиэтажку». По тем временам, это были довольно престижные дома, стоящие вдоль Зеленодольской улицы, которая словно наша широкая река Проня плавно текла вдоль плотных зарослей сирени, густой зелени тополей и берез. Мои окна смотрели именно на эту улицу, по которой машины тогда почти не ездили, а важно шествовали лошади в упряжке из Кузьминского парка, звучно цокая копытами по асфальту. Ночами я иногда просыпалась от резкого звука гармони, и, глядя в темноту комнаты, внимательно прислушивалась к пьяным голосам дядек и тёток, орущих постоянно одну и ту же странную, непонятную мне песню: «Ты, моя, ты моя, Сивая Калоша!». «Вряд ли они поют про калоши, которые надевают на валенки»: думала я, но кто такая – эта «сивая Как-лошадь» не знала, и представляла себе маленькую рыжую лошадку, скачущую как Сивка-Бурка из сказки по нашему огромному кукурузному полю за школой в посёлке. На Спартаке мы жили на втором этаже, а я всегда мечтала жить не на шестом, как сейчас, а на первом и прятать от мамы под одеялом малюсенького слоника и собаку, чтобы тихо вылезать в окно, пока она спит, ставить слоника на тротуар, рядом – верного пса Шарика, и чтобы: «Раз!» – и они вырастали, когда я прошепчу волшебное слово «Рямба». Я бы каталась всю ночь на слоне, а рядом бежала моя собака. А утром, я бы возвращалась, и мои верные друзья становились крошечными и сидели тихо до следующей прогулки. Мама Лера не разрешала принести в дом даже котенка, поэтому на подоконнике, в горшке герани цветущей огромными красными зонтиками, жил дрессированный паук, которого я кормила свежими мухами.
А ещё, у меня в книжных полках между журналами «Мурзилка» и «Приключениями Тома Сойера и Гекльберри Финна» всегда были запрятаны сухари и конфеты «на случай обвала».
Почему-то мне мерещилось, что большая комната, где спят мои родители, может вдруг рухнуть, и как тогда я доберусь до выхода? Умру с голоду как многие люди в войну, веря рассказам папы. О съестных припасах знали только мои друзья, которые потом часто приходили в гости и охотно лакомились моей скромной добычей.
Солнечным днем, уютный двор, окруженный пятиэтажками, манил своей шикарной детской площадкой: с деревянной высокой горкой; большими качелями, и песочницей. Рядом с футбольным полем и помойкой располагалось небольшое белое зданьице из кирпича с двумя, всегда закрытыми, огромными металлическими дверьми, к которым шурупами были прикручены таблички с нарисованным черепом и зигзагообразной красной чертой.
Наверное, именно изображение смерти привлекало к себе повышенное внимание нас, детей: «А что внутри? Наверное, там живут скелеты, которые вылезают по ночам и бродят по городу в писках жертвы?».
«Там живет Ток, и лазить туда нельзя – убьёт!», – коротко и, как казалось ему ясно, объяснил мне папа Маноль. Я сразу согласилась, что «Тока тоже надо бояться», вспомнив, как его пугалась мама Лера на "Спартаке", быстро надевая калоши и резиновые сапоги на все розетки в нашей квартире, из которых всякий раз во время грозы с треском разлетались синие искры. Но то, что «лазить туда нельзя», взяла под сомнение. Может и не стоит, но когда нельзя – то почему-то ужасно хочется! Гулять пока мне не разрешали, поскольку недавно возили в ЦИТО, где загипсовали обе ноги, чтобы вытянуть ахиллесовы сухожилья, и я научилась, наконец: «правильно ставить стопу, а не бегать на цыпочках». Торчать в гипсе и терпеть боль нужно целый месяц, а после, надевать на ночь высоченные, жесткие и очень тяжелые туторы* на завязках. Они были жутко неудобные, спать в них можно было только на спине, а не на пузе, как я любила.
Я сидела на столе, свесив свои белые гипсовые колодки, и с грустью наблюдала за ребятами, играющими в мяч под табличкой с черепом из окна своей комнаты, понимая, что трансформаторная будка – это классное место. Вот бы и мне туда!
А ещё, в это время вышел новый советский фильм "Тайна железной двери" про мальчика Толика, про волшебные спички, про роботов, и про юного Волшебника олигарха, которого звали Я, жившего в такой же трансформаторной будке. Мне казалось, что этот злой чародей-задавака прячется именно за нашими огромными железными дверьми.
Это потом я с друзьями, с превеликим удовольствием чертила камушком или монеткой на белёсых стенах «нехорошие слова», давая понять всем несведущим в дворовой жизни Кузьминок «последние новости» о том, что «Сидор – дурак, а Димка + Светка = Любовь до гроба».
У будки мы играли с теннисными мячами, которые нам часто бросал прямо из окна восьмого этажа «толстый дядька в трениках». Били ими в чёрные решетки над железными дверьми будки, пытаясь не упустить из рук ровно 21-ин раз. На асфальтированной части площадки, мы прыгали в «классики на строгоньких», ударяя ногой железную битку сделанную из банки из под гуталина, наполненную землёй, скакали через прыгалки или натянутую резинку от трусов, играли в «штандер», или в «баночку» – что-то сродни игры в «городки». А на песчаной территории–резались в ножечки летом, а зимой, катались на картонке с небольшой ледяной горки, по весне отпускали в далекое плаванье бумажные кораблики. Играть в куклы я терпеть не могла, а вот стрелять из рогатки или самодельного лука – это да! А ещё, мы ловили у помойки голубей, подманивая их хлебной дорожкой в центр петли из нитки.
Двор у нас был жестокий. Возможно, потому что в основном там обитали дети заводчан с «Фрейзера» и «Карачаровского» заводов, а может, потому что мы были все разновозрастными.
Я до сих пор так и не поняла, почему? Ведь на Спартаке дети были очень дружны, а тут оказалось вот что…
Прошел месяц, как мы переехали и наконец-то, с моих ног сняли гипсовые кандалы, и ко мне пришла долгожданная свобода. Я впервые вышла на улицу, но как только мой детский сандаль, ступил на нагретый летним солнцем песок дворового кузьминского Колизея, я поняла что «влипла».
Бойцовский дух римского гладиатора видимо, сидел у меня в крови. А пока...
Не успев, как следует осмотреться на новой, неизведанной территории я увидела троих взрослых парней, которые торопясь шли прямо ко мне.
- Привет, ты кто такая, на … почему не знаю? – бесконечно сплевывая слюну, сквозь большую щель между передними зубами, спросил меня круглолицый мальчишка в серой кепке, съехавшей на оттопыренное ухо. Тогда было ужасно модно плеваться, произнося через слово понтовое «на».
- Юля, – ответила я.
- Ах, Юля на…?! – ребят, это та самая хромая, у которой дед не русский на...
Пацаны дружно зареготали и один из них стал кривляться, показывая как я хожу.
- Сам ты не русский. Это мой папа, он – испанец, а ты дурак! – крикнула я, сжимая кулаки.
- Ага! Испанец на…. Еврей он, а ты хромая еврейка, – заорал круглолицый.
- Отвали! – ответила я гордо, и хотела было пройти вперед, но ребята встали плотной стеной. Я знала, что убежать не смогу. Не умею. А значит, наверняка придется драться.
Круглый видимо, тоже понял, что драться необходимо и что-то шепнул пацанам, те пошушукались и оба его друга внезапно схватили меня за руки. А кругломордый, приблизил свое веснущатое, грязное лицо к моему, сплюнул мне под ноги и сказал: «Вон, видишь трансформаторную будку. Если ты сейчас же не залезешь на крышу и не спрыгнешь, я переломаю тебе ноги на…, поняла?».
-Ломай! – как можно тверже ответила я, смело глядя ему в глаза, стараясь не выдать свой нестерпимый страх. Ещё никто и никогда так со мной не разговаривал. Ребята были вдвое старше, их было много, и я понимала, что мои слабые, тонкие после месяца растяжки ноги сломаются легко как прутики от веника.
- Значит, ты трусиха и тебе слабО спрыгнуть, тоже мне – испанка на … недоделанная. Тьфу!
- Я не боюсь, – соврала я.— Подумав, что смогу оттянуть время ломания моих "новеньких" ног и может всё изменится к лучшему. Вдруг, меня кто-то спасет?! Ребята, держа мои руки заломанными за спиной подталкивая, подвели к дереву.
Для того чтобы взобраться на крышу надо было залезть по тополю, что рос у помойки и однажды склонил свои могучие ветви на будку, а после спрыгнуть на землю туда, где не было асфальта с довольно большой высоты.
-Видишь тополь на…? Залезешь на крышу и прыгнешь, а иначе, я тебе точно ноги сломаю. Веришь?
- Не боюсь, – снова ответила я и полезла вверх. Лазить по деревьям я умела хорошо, потому что мы с моими друзьями со "Спартака" часто воровали зеленные яблоки из соседских палисадников.
Но ветви яблонь будто бы приспособлены для того, чтобы на них забираться, а вот тополь…
Взобраться мне было трудно, но когда я все же добралась до верхушки и поставив одну ногу на крышу, посмотрела вниз, то поняла, что очень высоко над землей. И удрать не представляется никакой возможности, а если я не спрыгну, то будут меня дразнить всю мою жизнь. Выбора не было. Крыша будки прогибалась под моим небольшим весом, вся усыпанная осколками от бутылок, которые противно хрустели, впиваясь в подошвы сандалий. Вокруг валялись головы от кукол с растрёпанными грязными локонами, смотревшими на меня пустыми глазницами и дразнящие раскрытыми красными ртами. Другие оплавленные пацанами искореженные пластмассовые остатки их тел чернели, взывая о помощи, рядом пестрели разноцветными обломками мелкие части игрушек с помойки, а большой полосатый драный мяч скалился жаркому солнцу своей огромной пастью. Было очень страшно, но я подошла к краю крыши. Ребята, задрав головы, молча, смотрели на меня. Нестерпимый ком ужаса подкатил к горлу, медленно спустился в живот и сжал его мышцы до тошноты. Ноги стали ватными. Подлые слезы сами потекли по моим разгоряченным щекам. Я присела на корточки и свесила голову над бездной. Мое сердце бешено колошматилось о грудную клетку, то замирало вовсе.
- Прыгай иначе ноги поломаю! – услышала я голос Круглого.
Глубоко вдохнув и набрав побольше воздуха в лёгкие, чтобы стать невесомой как воздушный шарик, я усилием воли оттолкнулась от жестяной нагретой крыши и полетела вниз…
Я лежала на траве и смотрела в небо. Оно было чистое, синее и без единого облачка. Я глядела в его глубину и думала, что хочу лежать вот так всю жизнь, и никогда не шевелится.
- Дуррааа, ты с ума сошла?! – надо мной склонился круглолицый пацан в кепке, сдвинутой на ухо. – Разве надо было прыгать!! – Вставай. Идти можешь?
Ребята подняли меня под локти и отнесли на лавку. Как оказалось позже, самым опасным и почетным занятием для взрослых парней считалось прыганье с крыши. Круглый был уверен, что я в курсе, заплачу как все нормальные люди, и буду молить о пощаде. А я не знала, а если бы и знала, не смогла. Просто удивительно, как я тогда не сломала себе ноги.
С тех пор никому и никогда, сколько я жила в Кузьминках и в голову не приходило меня дразнить. У меня даже прозвища никогда не было.
* Туторы — приспособления, предназначенные для фиксации суставов конечностей или их сегментов в определенном положении после травмы или оперативных вмешательств. Тутор выполняют в виде гильз, чаще всего со шнуровкой.
Джулия Коронелли
2011
ВЕСЬ КАЛЕЙДОСКОП С НОВЫМИ ИМЕНАМИ из жизни
В КНИГЕ КОРОНЕЛЛО ТУТ
http://www.proza.ru/2011/02/07/751
И ЧИТАТЬ НАДО ВСЕ ВМЕСТЕ, иначе...не то...