Шайтан или петербургская рапсодия

Екатерина Щетинина
                "не думай человек, что ты сильней любви..."
                (Неизвестный поэт Х1Х века)

Сонина командировка в Питер началась с опоздания на поезд. И это, с одной стороны, было в её  традиционном стиле, а с другой -  вполне соответствовало её теперешнему состоянию духа. А оно опустилось ниже отметки зеро.

Мне тридцать  восемь, скоро будет тридцать девять - уже несколько месяцев повторяла Соня, - и  у меня всё плохо, и я никому не нужна и оттого не нежна – ни к чему и ни к кому на свете. И оттого всё неизменно валится у неё из рук – кто же хочет оставаться  в бесчувственных объятиях – даже вещи. Всё как это…. Отваливается.  Вспомнилось,  что в  юности  они часто использовали это словечко - «отвали».  Вот и в эту поездку собиралась как попало - бестолково и долго, и вот результат…

Но заранее взятый Соней билет не пропал – она всё-таки умудрилась попасть на этот рейс, зацепившись за поручни последнего вагона судорожно скрюченными руками без перчаток - впопыхах не успела надеть. Однако как добрый знак не сочла. Все знаки заранее были окрашены в мрачный тон. И стереть его не представлялось возможным. Уже с полгода она ощущала себя просто кляксой – без формы и цвета, расползающейся перманентно-бесконечно по рыхлой промокательной бумаге или салфетке, использованной аккуратным посетителем и логично оставленной им на столике ресторана. 

Вот и сейчас – тем более, это самоощущение проявилось во всей своей жестокой полноте. Не женщина – сплошная потная одышка, с забрызганными брючинами и подолом длинной дублёнки (лучше бы куртку надела, растяпа!), только что нелепо ковылявшая по февральскому перрону на  высоких каблуках (будь они неладны!), вылупив остекленелые глаза, рассекая стылый воздух полураскрывшейся сумкой и  взлохмаченной головой с неудачной стрижкой…

- Как это пошло - жалеть себя! – думала Соня, свалившись без сил на своё по-стариковски нижнее место и ловя на себе неопределенно-ироничные взгляды соседей по купе.  Но как, скажите, не пожалеть эту возрастную тётку с горькими губами, шелушащимися руками и  жалкими ужимками проглядывающей всё чаще обезьяны – пока только будущей, но мерзко неотвратимой…  Дарвин не зря зациклился на этом животном. Оно богато образами. И Крылов неспроста сочинил столько басен о них, наших якобы предках. Только всё наоборот – в обезьян мы превращаемся  в конце своего пути, в последней стадии своего жизненного цикла, стадии, которая называется  старение. Или старость. Что является её признаком? Надо подумать…  Если мы живые организмы, материя, то ее свойства проявляются  прежде всего, в совокупности физико-химических реакций на внешние раздражители. Тогда, очевидно, старость есть определенное  изменение этих самых реакций - они всё более сводятся к изжоге, тошноте, отрыжке, одышке, тику, подёргиванию, откашливанию и т.д. и т.п.  Раздражает всё – молодые люди, яркие лучи, модные магазины, чей-то хороший аппетит, танцы за стеной. Всё кажется слишком, чересчур,  и тем не менее, не замечается собственный неестественный наигрыш. Во всех аспектах своего восприятия действительности.
 
Но пожалуй, самым большим раздражителем для  Сони сейчас было слово «любовь» - оно вызывало все вышеперечисленные реакции сразу. Видимо оттого, что она исключила для себя саму возможность нового появления этого магического термина в своей жизни – хватит! Спасибо!  Отлюбила своё, отпорхала, долой иллюзии светлого чувства, замешанного на телесном, опять-таки химическом тяготении! Всё, покончено с этой любовью - раз и навсегда. И что хорошего в этих отношениях, вечные претензии одного к другому, выяснения, кто кого больше не любит, несовпадение всего и вся – семейных положений, физиологических циклов и психических складов, взглядов, привычек и вкусов…  Пропади они пропадом, эти мужики! Вон, ходят по вагону – или призраки в штанах, или самцы отъявленные, шныряющие глазами в поисках подходящего объекта…  На неё уже мало кто смотрит… Тьфу, противно как! Тощища зеленая. И здесь, в дороге, ничего не ждёт, кроме чая с лимоном, и в Питере тоже – холод собачий там в это время и скука, небось, непуганая на конференции этой дурацкой… По нефтехимии – очень увлекательно! Да и поехала-то только из-за болезни шефа – просил заменить… Никуда не хочется, не тянет, свернуться бы в позу зародыша, спрятаться от всех… Найти такое место, где можно не думать о любви, потому что там всё - любовь...

И, тщательно избегая всяческих разговоров с несимпатичными попутчиками, стараясь не слышать запах варёной курицы и дребезжанье их стаканов на пластике стола, измученная пережитым стрессом Соня отвернулась к стенке, постепенно задремав под свои неоптимистичные мысли и продолжая догонять вновь и вновь  уходящий от неё питерский экспресс.
 
2.

Город-призрак встретил её так, как положено – серым туманом, нечищеными тротуарами, громыханием  почти невидимых, но грозных трамваев и карканьем тоже незримых ворон. Соне предстояло дотащиться  до канала Грибоедова, а потом еще – до общежития института, где размещали участников конференции. Сумка быстро стала тяжелой и неудобной. Соня часто останавливалась - дубленка давила плечи, ручки сумки нещадно резали нежные ладони.

- Надо купить другую сумку. А ещё сапоги на низком, ботики какие-нибудь – мелко планировала она, вытирая пот со лба и рефлекторно оглядываясь вокруг в поисках приличных вывесок, мельком  бросая затравленные взгляды на прохожих, спешивших своей дорогой. 

Было пасмурно и прохладно. Общежитие, как ей объясняли  позавчера коллеги,  располагалось прямо за Спасом на Крови, и наконец она увидела его - укутанного деревянными досками уже давно и прочно. От забинтованного крупного тела собора  веяло безнадёжностью, как от испорченной и почти невозвратной красоты. Соня обогнула его, уже из последних сил, переходя очередную дорогу. Всё напрягало – машины, ползущие бесконечным потоком, норовящие обдать грязью, как зоопарковские бегемоты плевком,  множественные кучи мерзлого  темного снега, необходимость спрашивать, куда ей сейчас лучше повернуть – влево или вправо, так как лишние метры давались с трудом. 

Процедура поселения прошла стандартно  - паспорт, командировка, квитанция об оплате, ключи с картонным номерком 23 – и Соня ввалилась в пустую обшарпанную комнату с тремя  железными койками (еще будут соседки, дежурная сказала, одна точно, причём   знаменитая профессорша с Урала), колченогим столом и большими, не мытыми лет пятнадцать окнами, выходящими на  скудные и беспорядочные склады непонятно каких учреждений.
 «Ну, а что ж ты хотела – номер люкс в Англетере?» –  поинтересовался голосок ехидной особы, сидящей внутри Сони и сильно смахивающей  на  мультяшную Шапоклячку.
  Соня не стала с ней спорить.

  Так,  во-первых, скинуть скорее эту жуткую шубу, найти туалет, вскипятить воду и чё-нить пожевать, там, кажется, остался бутерброд, ведь она не ужинала в поезде… А в 12 уже регистрация.
Вяло проделав намеченное, причепурившаяся на скорую руку Соня без всякого энтузиазма отправилась в институт. Радовало пока лишь одно – идти было легко, так как ненавистная сумка осталась в «номере». 

Как и предполагала Соня, конференция являла собой однообразный муравейник из огромного количества людей, делающих вид, что им что-то интересно или изображающих чуть ли не родственную радость при встрече со знакомыми «учеными» из других городов. Соня никого не знала. Полистав  для приличия программку, села с краю на длинный ряд бордовых кресел и приготовилась пережить нудную официально-вступительную часть – доклады, доклады, одно и то же разными словами. О каком-то развитии и прогрессе, которого нет на самом деле, о технологических новшествах, теперь это стали звать инновациями, о ноу-хау в способах крекинга и прочей нефтепереработки. Соня обводила чуть подкрашенными, припухшими глазами  огромный, неровно  дышащий зал, даже не столько глазами, сколько кончиками своих натянутых, оголившихся от плохо проведенной ночи и недовольства самой собой  нервов. И вдруг поняла: всё это – имитаторы, призраки! Да-да, одни призраки-фантомы вокруг – бескровные, ненастоящие, да и сама она тоже просто призрак - чего-то бывшего, ушедшего, поманившего и бросившего её на полдороге... Бледный призрак, вот и костюмчик надо же - под стать положила себе - выцветше-фисташкового оттенка, ей не идет, в зеркало большое при входе в зал было  страшно глянуть - вдруг там и нет никого, никакой Сони... Или медуза-инфузория бесцветная, не-цвет, анти-цвет... Всего лишь призрак любви и жизни... О Господи!

 Однако вот и перерыв – обеденный. Вместе с толпой бубнящих что-то возвышенно-своё, но явно проголодавшихся  участников она втекла в коридор, ведущий к заветной двери с табличкой «Кафе»,  перед коей уже пыхтела стоглавая гидра самой что ни на есть классической очереди. Ну что ж, этот  феномен был еще очень хорошо всем  памятен по недавним советским временам. Это любопытное социальное явление еще будут изучать потомки – когда-нибудь… И люди, похоже,  даже радовались ему –  меж ними наконец-то после молчаливого сидения  в конференц-зале шел активный обмен информацией:
 «Слушай, а ты где щас? А…  ну-ну. А я  у Энского на кафедре, тружусь на благо, такскать…  И что у тебя теперь за должность? Ай, молодца! А слышал, Эмский-то уже академик? А Эрский в Израиле… Да…. Время идёт, батенька, летит, можно сказать. Иных уж нет, а те далече, как говорится… А  вот эту скромную девушку давайте всё же вперед пропустим, не возражаете, коллеги?»

Несколько человек перед Соней одновременно оглянулись – на «девушку». Она ещё не поняла, что речь идёт о ней, и никак не отреагировала на этот приятный и умело завуалированный комплимент. Не отреагировала потому, что среди обернувшихся увидела его.

3.Андрей

В нём было невероятно много жизни, так много, что Соня опешила. Таких живых, антрацитово-блестящих глаз она не видела пожалуй еще никогда.
Он приехал из Казани, и звали его Андрей. Так значилось на визитке, чуть позже протянутой ей, Соне. Красивые пальцы – машинально отметила она.
Но дело было не в них. Не только... 
Этот Андрей из Казани не был призраком! Это было ясно Соне как божий день. И именно это составляло его главное отличие от прочих собравшихся здесь высокообразованных мужчин и женщин. Хотя были и еще некоторые особенности.  Так, обращал на себя внимание его говор - плавный, неторопливый, с чуть повышенными, будто удивляющимися интонациями на конце фразы или вопроса. Кроме того, в портрете Андрея было всего два цвета –  воронова крыла и слоновой кости. Одежда сплошь черная, водолазка под подбородок, смоляные волосы, зеркально начищенные черные ботинки. А кожа – матовая, едва-едва сдерживающая бурно текущую по жилам ярко-алую кровь. Был ли он красив, Соня еще не определила. Но... Живой!!! И глаза – улыбаются, мягко так, славно, смотря прямо зрачки в зрачки…
Тем не менее, из этого еще ничего не следовало.

Они просто познакомились, как знакомятся все тут. Как принято в их среде…

После обеда все разбрелись по своим секциям, и Соня больше не видела стройной фигуры в черном. И даже забыла о нём. Надо было записывать для шефа ряд указаний, график работы на год,  потом забрать из отдела новые статьи. И уже одеваясь в гардеробе в пятом часу, заметила, что Андрей стоит у выхода, длинное пальто его тоже было черным. Без вариантов. А вот в руках – огромная, совсем не типичная для европейских городов лисья шапка. Рыжая, лохматая, как живая. Ну да, ведь он живой! Значит, вокруг него оживает всё неодушевленное, агонизирующее… Ну-ну. Может быть, может быть… Восток - дело тонкое. Но какая ей от этого разница?

Соня спокойно подошла к выходу. Андрей открыл дверь.
- Можно мне проводить Вас? – его вопрос прозвучал обыденно и мало удивил её. Однако этого вполне могло и не быть. И это тоже было бы естественно. И Соня не расстроилась бы сильно.
  Но черный человек продолжил:
- Что у Вас на сегодня в планах? Не мог бы я к ним присоединиться? Если, конечно, впишусь… - голос  был приятно-вкрадчивый, товарищеский, без лишних эмоций. Просто надо же где-то проводить время в чужом городе. Всё понятно. И Соня разрешила.

Вышли на  Марата, в начинающуюся метель. Андрей натянул свою безумную шапку и среди этой кружащейся  над миром поземки остались только его огромные восточные глаза. Странное сочетание – подумала Соня, - абсолютно европейский интеллиджент-стайл плюс первозданно-степная дикость - скрытая, замаскированная  почти полностью. Её выдавали только два предателя - глаза и шапка...   

Они уже двигались по Невскому, прячущемуся под неоднородными метельными мазками  Андрей всему удивлялся. И улыбался. Это у него что, хроническое? В смысле улыбка. Вот странный тип! Брели негромко переговариваясь – о семьях (у него жена и дочка), о работе, о погоде. Почти ничего личного, совсем ничего интимного… Однако незаметно и естественно перешли на ты.  Оказалось,  они почти ровесники.

 Свернули на Мойку, и само собой - к дому с номером 12. Соня давно хотела там побывать. Андрей тоже. На удивление быстро попали, вошли, как к себе домой. В тепло, в защищенность, ненапряженно-вместе. Внизу, еще до экспозиции Соня купила малахитовый набор из перстня и серёжек – на память. Андрей галантно предложил заплатить, но она наотрез отказалась – ещё чего! А он снова искренне по-мальчишечьи удивлялся – какой красивый комплект ты нашла, однако, какой вкус у тебя,  надо же!

Старушки-служительницы словно только их и ждали – набросились как голодные воробьи на кусочек булки. И наперебой повели душевно-подробный рассказ об Александре Сергеиче – будто он их прямой родственник и только-только ушёл отсюда, не далее третьего дня…

 Чернильница, жилет, неповторимый почерк, перчатки Натали, дуэльный пистолет…
У Сони вскоре намокли глаза, защемило под ложечкой, и она всё отворачивалась и отходила подальше от Андрея, больше к окнам, за дорогой кисеей которых падал непрерывный, какой-то вечный снег. Отчего-то не хотела  Соня обнаружить свою сентиментальность перед этим дикарём. Она же столичная штучка, не какая-нибудь провинциалка! А потом вдруг наткнулась прямо на его глаза – опять эти глаза! И в них тоже сверкали… слёзы. А он и не собирался их прятать...
 К посмертной маске подошли уже вместе. Соня больше не стеснялась, плакала молча. А Андрей только двумя пальцами чуть слышно дотронулся до ее плеча.
 
- Ой, да ведь нынче день его дуэли! С ума сойти! – вспомнили одновременно. И удивились уже вместе, синхронно.. Соня явно начала заражаться от своего случайного спутника этим детским, щенячьим свойством. Чудеса!

Уходить из этого освещенного люстрами и освященного, "своего" дома было совершенно невозможно, но нужно. На улице стемнело, метель не прекращалась, однако холода не чувствовалось. Почти молча, за что Соня была благодарна Андрею, дошли до  Михайловского сада с его высокой чугунной решеткой, тишиной и заснеженной тайной. Побродили немного там - два знакомых незнакомца, два гостя  этого параллельного им и в то же время родного до боли и звона в ушах, каменно-светского и одновременно рыцарски-романтического города…

Расстались внешне спокойно, с пожеланиями доброй ночи, без уговоров на завтра. Но дружелюбно светящаяся  белозубая улыбка и экстравагантно-нелепая шапка Андрея еще долго виделась Соне, уходящей к своему временному жилью по еле заметной дорожке меж мохнатых кустов и  причудливых стволов ниоткуда взявшегося здесь волшебного, ни на что в мире не похожего парка.

В общежитии было натоплено, дежурная мило улыбнулась Соне, сообщив, что её соседка уже давно пришла и собирается спать. Соня тоже валилась с ног, больше всего сейчас мечтая о подушке и прочих постельных принадлежностях.
И ничто казалось бы не предвещало такой ночи, какая ждала её, Соню в этот раз.