И я там был, и мёд я пил...
(Из пролога к "Руслану и Людмиле")
.................
*Знатный арапский пчеловод
Стишки про лукоморье с его зелёным дубом, русалкой, котом и остальной гоп-компанией знакомы нам с детских лет. А вас никогда не интересовало, где расположено это самое Лукоморье? На какой конкретно широте и долготе? Вопрос, между прочим, не праздный. Потому как за право называться родиной знаменитого дуба и прилагаемой к нему нечисти жестокая борьба идёт в России и даже за её пределами. Так же в своё время и семь греческих городов спорили за право называться родиной Гомера.
Сначала – о забавных байках. Павел без фамилии сообщает в Интернете: «В Торжке я слышал легенду. В имении одного помещика рос дуб. В него попала молния и расщепила его на две половины. Помещик приказал сложить дуб и обмотать цепью. Случайно этот дуб увидел Пушкин и написал предисловие к «Руслану и Людмиле».
Ну, это несерьёзно. Как говорится, где аргументы и факты?
Далее уже повеселее. Некий А. Сенюта к 200-летию Александра Сергеевича выступил в журнале «Пчеловодство» со статьёй «Тайны пушкинского Лукоморья», в которой доказывал, что поэт был знатным пчеловодом и отразил свою страсть в прологе к «Руслану и Людмиле». На дубах располагали ульи – «избушки без окон, без дверей». На цепях подвешивали брёвна, чтобы медведь не добрался - вот тебе, бабушка, и златая цепь. Леший – это и есть медведь-лешак, кот – куница, она бродит вокруг дупла, пытаясь добраться до сладкого… Дальше не продолжаю: опасаюсь за психику.
Вклад в лукоморскую географию внёс и директор Пушкиногорского музея Семён Гейченко. Журналист Алексей Зимин назвал его «гениальнейшим завхозом», а писатель Сергей Довлатов, работавший в 1976 году экскурсоводом «под пятой» этого завхоза, создал циничную повесть «Заповедник», где высмеял и самого Гейченко, и всё Пушкиногорье скопом. Он писал: «…Аллея Керн - это выдумка Гейченко. То есть, аллея, конечно, имеется. Обыкновенная липовая аллея. А Керн тут ни при чём. Может, она и близко к этой аллее не подходила». Издевался над рестораном «Лукоморье». Рассказывал о прощелыге Потоцком, который предлагал туристам: «Соберите по тридцать копеек. Я укажу вам истинную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа!».
Разумеется, не мог пройти Довлатов и мимо проявления крайней степени идиотизма: «Дурацкие затеи товарища Гейченко. Хочет создать грандиозный парк культуры и отдыха. Цепь на дерево повесил из соображений колорита. Говорят, её украли тартуские студенты. И утопили в озере. Молодцы, структуралисты!». Уже в эмиграции Сергей Донатович признавался, что мечтает по примеру писателя Андрея Синявского, сочинившего скандальные «Прогулки с Пушкиным», создать книгу о Гейченко – «Прогулки с Дантесом».
Между тем Гейченко в книге «У Лукоморья», которая переиздавалась огромными тиражами, предлагал считать «лукоморьем» местность между реками Соротью и Великой, у села Михайловского на Псковщине. Почему? Патаму шта!
**Ай да Карамзин, ай да сукин кот!
Впрочем, есть и более аргументированные версии. Но для начала надо прояснить, что такое «лукоморье». В толковом словаре Владимира Даля читаем: «ЛУКА ж изгиб, погиб, кривизна, излучина; заворот реки, дуга; низменный и травный или лесистый мыс... Иногда лука принимается, обратно, в значении залива, затона, заводи. ЛУКОМОРЬЕ ср. морской берег». То же самое подтверждает и языковед Макс Фасмер («залив моря»), и другие филологи.
Исходя из этого, Алексей Панфилов предполагает, что Лукоморье есть Петергоф, расположенный в крутой излучине Финского залива, известной двумя дубами, один из которых, по преданию, посадил Пётр I. Во время Петергофского праздника молодой Пушкин гостил там у историка Николая Карамзина. Панфилов пишет: «В таком случае, кот и есть Карамзин, сочиняющий "сказки" - "Историю государства Российского" - и посаженный, натурально, на "золотую цепь", в виде чина придворного историографа. В Петергофе есть здоровющий дуб. Да и коты там частенько разгуливают».
То есть «там чудеса, там леший бродит»… Правда, свою поэму Пушкин написал в 1818-1820 годах, а вот пролог к ней дописал уже в 1828-м. Конечно, теоретически он мог вспомнить на Кавказе и Финский залив. Но – уж очень теоретически…
Впрочем, у Карамзина в «Истории Государства Российского» прямо упоминается Лукоморье:
«Север России был ещё предметом баснословия для самых Москвитян. Уверяли, что там, на берегах океана, в горах, пылает неугасимый огнь чистилища; что в Лукоморье есть люди, которые ежегодно 27 Ноября, в день Св. Георгия, умирают, а 24 Апреля оживают снова; что они перед смертию сносят товары свои в одно место, где соседи в течение зимы могут брать оные, за всякую вещь оставляя должную плату и не смея обманывать: ибо мертвецы, воскресая весною, рассчитываются с ними и всегда наказывают бессовестных; что там есть и другие чудесные люди, покрытые звериною шерстью, с собачьими головами, с лицом на груди, с длинными руками, но безногие; есть рыбы человекообразные, но только немые, и проч.».
А уж "Историю..." Александр Сергеич точно читывал. И отзывался о ней очень лестно: "Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. История государства Российского есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека". К слову, приписываемая Пушкину эпиграмма "В его «Истории» изящность, простота...", где Карамзин обвиняется в том, что доказывает в своём сочинении "необходимость самовластья и прелести кнута", на самом деле "нашему всему" не принадлежит.
Другая легенда забрасывает пушкинское Лукоморье в село Суйда – опять-таки на территории Ленинградской области. В начале XVIII века Петр I подарил суйдинские земли герою Северной войны графу Петру Апраксину. По преданию, в благоустройстве усадьбы участвовали пленные шведские солдаты. И Апраксин, чтобы поиздеваться над ними, придумал оригинальную форму пруда. Его начертания напоминают натянутый лук, направленный в сторону Швеции.
А в 1759 году у потомков Апраксина Суйдинскую мызу с селами и деревнями приобрёл предок Пушкина Абрам Петрович Ганнибал. Местные жители утверждают, что именно здесь юный Саша писал свою поэму, сидя под старинным 700-летним дубом на каменном диване, вырубленном из огромного валуна крепостными крестьянами для Ганнибала. Одна неувязочка: Саша Пушкин побывал в Суйде лишь полуторагодовалым дитятей… А ничего, зато знаменитая няня Арина Родионовна – уроженка этих мест! Она-то и сказывала Пушкину про Лукоморье!
Но лукоморье – морской залив (что следует из самого названия), а никак не декоративный прудик! Да и разве можно рассматривать серьёзно все эти северные версии, если в поэме действует волшебник Черномор?! А тридцать витязей прекрасных? Эту же команду боевых пловцов мы встречаем в «Сказке о царе Салтане»:
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Вы разницу между Чёрным морем и Балтийским улавливаете?
Так что в области пушкиноведения Суйде остаётся гордиться лишь «ганнибаловской» картошкой, которую арап Петра Великого впервые завез в эти края. Теперь новым сортам дают символические имена: «Арина» - в честь няни, «Надя» - в честь матери Пушкина, «Ганнибал» - ну, это понятно…
А дубу, кстати, в 2000-м году пришёл полный кердык. Местный школьник развёл в дупле костёр, сухое могутное дерево вспыхнуло – и остался обугленный пень.
***И день, и ночь овечка Долли всё ходит по цепи кругом…
Но самая отъявленная лукоморщина связана с Югом России. Как известно, царственный тёзка Пушкина в 1820 году страшно обиделся на поэта за стишки, где тот позволил себе слегка потрепать государево имя. Сначала наглого виршеплёта хотели сослать в Соловки, но по многочисленным просьбам Василия Жуковского и других трудящихся заменили монастырь южной ссылкой.
Расстроенный Пушкин в Екатеринославе подхватил лихорадку, и проезжавшая мимо семья героя Отечественной войны 1812 года генерала Николая Раевского взяла поэта с собой на Минеральные Воды – подлечиться и развеяться.
По дороге утром 5 июня 1820 года путешественники заехали в Таганрог. Генерал писал: «Город на хорошем месте, строением бедный, много домов покрыто соломой, но торговлей богат и обыкновенно вдвое приносит правительству против Одессы». То есть Одессу Таганрог уже тогда «умыл».
Гости остановились в трёх жилых комнатах дома градоначальника П.А. Папкова: одно из лучших зданий города. С террасы открывался чудесный вид на Азовское море и порт. Двумя годами ранее в том же доме останавливался «плешивый щёголь, враг труда» Александр I. Но столь меткую характеристику поэт даст государю позже. К слову, в этом же доме император скончался 19 ноября 1825 года, и Пушкину приписали авторство знаменитой эпитафии:
Всю жизнь провёл в дороге,
А умер в Таганроге.
Поэт пробыл в городе всего один день. Он бродил по немощёной набережной, побывал в порту – и утром 6 июня укатил в Ростов.
Однако память о себе оставил великую! Как заявляют краеведы, именно Таганрог и есть то самое Лукоморье из «Руслана и Людмилы»! Город расположен аккурат на берегу Таганрогского залива – куда уж лукомористее… А легендарное дерево стояло как раз напротив дома градоначальника, у самого морского побережья. Туда же напрямую вела дорожка, начинавшаяся от дома. Во времена поэта дереву было якобы более 200 лет. Единственная загвоздка: речь идёт не о дубе, а о шелковице. Но Пушкин же вам не ботаник! Из других аргументов заслуживают внимания два. Во-первых, по преданиям, Азовское море кишит русалками. Во-вторых, местные жители клялись, будто видели на дереве следы от золотой цепи. Но это уже - с серьёзного бодуна…
Правда, скептики утверждают, что даже на фотографии 70-х годов XIX века шелковица выглядит совсем молодой и русалку на ветвях не выдержала бы. Тем более цепь. Но что с них взять, с клеветников России?!
Впрочем, ничего уже не проверишь. Потому как сегодня, перефразируя того же Пушкина, вряд найдёте вы в России целой хоть пару пушкинских дубов. По странному совпадению, вслед за суйдинским полыхнул и таганрогский. Да-да, в мае 2002-го дерево сгорело. Неизвестные уроды бросили какой-то горящий предмет в огромное дупло, и шелковица стала тлеть изнутри. Прикатившая пожарная команда ликвидировала возгорание – да не до конца.
Короче, шелковичный дуб (или дубовую шелковицу) пришлось спилить. Анатолий Викторович, вальщик деревьев с 20-летним стажем, знал, что распиливает легендарный «пушкинский дуб». Но что поделать? «Очень тяжело поддавалось дерево, - рассказал вальщик. - Не хотело погибать». В общем, как пел Высоцкий, «порубили все дубы на гробы». Вернее, попилили.
Однако история на этом не кончается. У нас в Отечестве не горят не только рукописи, но и дубы. Таганрогские толстосумы приняли трагедию близко к сердцу. И даже к кошельку. Они пригласили специалистов-биологов из Ростовского госуниверситета (ныне – ЮФУ), чтобы те… клонировали шелковицу! Ну, по типу знаменитой овечки Долли. Глава Таганрогского союза предпринимателей Леонид Матусевич заявил, что проект не преследует коммерческой выгоды. Просто бизнесмены осознают долг перед славным прошлым своей страны. «Возрождение дуба ознаменует духовный подъем во всей России», - заявил коммерсант.
В Таганрог срочно прикатил доцент кафедры ботаники Ростовского госуниверситета Александр Рогинский. Он осмотрел пенёк и заключил, что "участки сохранившейся древесины состоят из живой ткани". Это значит, что дерево может быть восстановлено (по слухам, цена вопроса составила две тысячи долларов). Идею поддержала и городская дума.
Однако то ли патриотизм у бизнесменов скоро иссяк, то ли тямы у биологов не хватило – короче, что-то там у них не срослось. Видимо, сперва всё же надо было потренироваться на овечках.
А вот городская власть свой энтузиазм не расплескала и нашла другой нетривиальный выход. Через год в Таганроге снова появился «пушкинский дуб»! Церемония официального присвоения этого высокого звания прошла 4 июня 2003 года. Выбор пал на могучее древо близ автостоянки у опытно-производственной базы Таганрогского радиотехнического университета. Оно, правда, на 50 лет моложе, чем сгоревшее. Зато – уж точно дуб, а не шелковица.
Дерево окружили оградой и установили табличку - «Памятник природы». Слава Богу, хватило ума не дописать – «Охраняется Пушкиным». А то у нас по старой русской привычке всё на Сергеича списывают: мол, а это за тебя кто, Пушкин будет делать?
На открытии присутствовали представители городской администрации. Отсутствовали: кот учёный, русалка, ступа с Бабою Ягой, серый волк, избушка на курьих ножках, Черномор и прочая мистическая сволочь. Видимо, обиделись. Дуб – всё-таки не овечка Долли, чтобы его клонировали, да ещё с ритуальными чиновничьими плясками…
****Незалэжное Лукоморье
Во время лёгкого помешательства с дубовым клонированием признаки психического здоровья сохранили только местные музейщики. Директор Таганрогского историко-краеведческого музея Галина Крупницкая прямо заявила: «Знаете, сколько таких "пушкинских дубов" на Кавказе?! Десятки. И везде местные жители верят, что это дерево - то самое».
Ну, не знаю насчёт Кавказа, а вот соседняя с Ростовской областью Кубань на наше Лукоморье точно покушается. В очерке «Пушкин и Кубань» Николай Назаров утверждает:
«Перед глазами поэта вставали пейзажи не сказочных земель, а наших, кубанских, и даже более точно географически - пейзажи возле Тамани:
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой…
Практически во всех словарях "лукоморье" трактуется как старое название морского залива. Но найдите на географической карте морской залив на территории России (даже во времена Пушкина!), где берег пустой и песчаный. Такое можно наблюдать только в окрестностях Таманского полуострова! И не только во времена А. С. Пушкина, но и ныне».
Более солидный набор аргументов выкладывает Лидия Ретивская в очерке «Улукоморья дуб зелёный»:
«В написанной после Куликовской битвы "Задонщине" есть интересные упоминания. Когда Дмитрий Иванович (Донской) с другими князьями повернули вспять татарские полки и начали их побивать, то "рассыпались поганые в смятении и побежали непроторенными дорогами в Лукоморье". Дальше местонахождение Лукоморья обозначено более точно: "И метнулся поганый Мамай от своей дружины серым волком и прибежал к Кафе-городу". Там он получил укор от местных жителей фрягов: "И ты пришел на русскую землю, царь Мамай, с большими силами... А ныне ты, поганый, бежишь в Лукоморье, не с кем тебе зиму зимовать в поле". Поскольку автору "Задонщины" была известна генуэзская колония в Крыму, Кафа (ныне Феодосия), понятно, что под Лукоморьем имеются в виду берега Керченского полуострова, куда, по мнению безвестного автора поэтического сказания, бежал разбитый русскими Мамай. Глядя теперь на излучину Таманского залива, так и видишь легендарное лукоморье; подобные выгнутые дугой излучины не единичны на берегах Таманского полуострова».
А где Керченский пролив, там и Украина. Неудивительно, что она тоже решила активно включиться в борьбу. Как писал журналист газеты «Взгляд» Константин Рылеев, знаменитый дуб ему продемонстрировали… в крымском Гурзуфе. О куда беднягу занесло! Дерево находится на территории военного санатория и напоминает осьминога: «Широченный у основания, с выступами, похожими на глаза, нос и рот».
И опять всё та же драматическая история - дуб, что называется, дышит на ладан: «Внутри это могучее дерево, из которого, по сути, выросла вся великая русская литература, частично сгнило. Хотя надежда на возрождение есть. Дуб надо специально подкармливать». А заодно с ним - бабу с рыбьим хвостом и Барсика в профессорских очках.
Своего куска славы требуют и жители села Безыменное Новоазовского района Донецкой области. Аборигены хранят легенду о том, что здесь во время путешествия останавливались Раевские и Пушкин, тут же поэт узрел и огромный дуб, который воспет в «Руслане и Людмиле».
Но и на этом притязания малороссов не заканчиваются! В.Д.Михайлов в работе «К локализации пушкинского Лукоморья» заявляет, что Лукоморье – это излучина между нижним течением Днепра и Азовским морем! Киевские князья постоянно вели войны с лукоморскими половцами, а узнал об этом Александр Сергеевич из «Слова о полку Игореве», которое еще в лицейские годы поэта издал Алексей Иванович Мусин-Пушкин: Великий Арап часто обращался к «Слову». В поэме несколько раз упоминается о «луке моря», «луце морА».
Что касается дуба, Михайлов называет знаменитый кракалястый дуб в Запорожье, на казацком острове Хортица. У этого дерева ещё древние руссы совершали свои жертвоприношения, о чём писал византийский император Константин Багрянородный. Это место якобы тоже проезжали Пушкин с Раевскими. В 70-х годах XIX века запорожский историк-краевед Я. П. Новицкий писал: «Лет пять тому назад на острове Хортице засох священный дуб, проживший десятки веков. Предание говорит, что вековой дуб был сборным пунктом для запорожцев, где собиралась у „святого дуба“ козацкая рада для обсуждения политических и общественных вопросов… В 1775 году запорожцы в последний раз отдали честь „святому дубови“, где распили несколько бочек горилки и в последний раз отплясали запорожского козачка».
*****Няне больше не наливать!
Ну, скажет читатель, сбившийся с панталыку, автор мне все извилины заплёл… Кто же победил в этой Лукоморской битве? За кем правда-то? Ты бы ещё приплёл весёлую повестушку братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» с тамошним дубом, котом-склеротиком, русалочьим хвостом и Наиной свет Киевной, которая вечно зубом цыкала! Признавайся, супостат, где на неведомых дорожках следы невиданных зверей!
А и признаюсь. Я вам так скажу, братцы и сестрицы: на самом деле Александр Сергеич в своём прологе опирался исключительно на родимый русский фольклор. В котором, как пишет литературовед А.В. Ильичёв, этих Лукоморьев – пруд пруди (или море мори – как хотите). Встречаются они и в заговорах, и в сказках. Далеко ходить не надо: в тетрадях самого Александра Сергеевича есть сюжет народной сказки о Султане Султановиче и 34 его сыновьях, записанной им со слов своей няни Арины Родионовны в 1824-1825 годах. В одном из эпизодов нехорошая мачеха рассказывает, как «у моря Лукоморья стоит дуб, а на том дубу золотые цепи, а по тем цепям ходит кот: вверх идёт — сказки сказывает, вниз идёт — песни поёт».
Вообще для славян образный комплекс дуб-океан (или море) был традиционным. С дубом они связывали представление о «мировом дереве». В колядке карпатских руссов, например, поётся, что ещё до рождения земли и неба существовало только синее море, среди которого стояли два дуба.
Так что все вопросы – к няне Арине, по воспоминаниям Марии Осиповой (обитательницы соседнего с Пушкиными имения), «страстно любившей своего питомца». Тем более есть сведения: не только питомца любила старушка. Осипова отмечала: всем няня хороша, «но с одним грешком - любила выпить». Эту же черту подметил и приятель Пушкина Николай Языков: «Она была ласковая, заботливая хлопотунья, неистощимая рассказчица, порой и весёлая собутыльница». Собственно, и сам поэт, обращаясь к нянюшке, помнится, предлагал ей:
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
А как примешь для сугреву, да под хорошую закусь – и сказка веселее сказывается, и русалки на ветви забираются, и лешие бродят, и черти скачут. Правда, в ряде советских изданий фразу Осиповой о пристрастии Арины Родионовны цензоры аккуратно вырезали. Но из песни слова не выкинешь. Тем более – из поэмы…
А впрочем, грех умолчать и о не менее известном старичке, тоже сыгравшем свою роль в пушкинской судьбе. Вы его, конечно, помните: старик Державин, который Пушкина приметил и, в гроб сходя, благословил.
Его Александр Сергеевич упоминает и в стихотворении «Тень Фон Визина», где почивший в бозе автор "Недоросля" спускается на землю, и его привечает Гаврила Романыч Державин:
Сказал Державин – очень рад;
Прими моё благословенье.
Брысь, кошка! – Сядь, усопший брат…
Пушкин не случайно упоминает кошку (кстати, коты в его произведениях и письмах встречаются 17 раз, кошки – 12, а в рисунках присутствуют 14 раз – без различия пола). Здесь – прямой отсыл к стихотворению Державина «Царь-девица». Любопытнейший стишок! Вот вам отрывочек:
В рощах злачных, в лукоморье
Въявь гуляла и в саду…
И по веткам птички райски,
Скакивал заморский кот,
Пели соловьи китайски
И жужукал водомет.
Тут и лукоморье, и кот. Стихотворение появилось в 1812 году, Пушкин, как мы убедились, совершенно точно был с ним знаком. Для чего вовсе не надобно было тащиться на Хортицу, в Крым, на Тамань или в Таганий Рог. Не говоря уже о Петергофе и Суйде. Как говорится, «коль мысли чёрные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро». Впрочем, можно просто наливочки с няней накатить и перечесть "Царь-девицу".
Да, кстати, о котах! Образ гуляющего учёного кота часто встречается в русских народных сказках, у того же Афанасьева: «И ходит по тому столбу учёный кот… вниз идёт – песни поёт, а вверх поднимается – сказки сказывает».
Короче, теперь нам с вами совершенно ясно, как создаются великие поэмы. Пойти, что ли, плеснуть коту валерьянки?
КАРТИНКА:
Иллюстрация к "Руслану и Людмиле". Художник Н. Рамазанов. 1843 год