Мы впятером сидели у Иринки. Кого-то я не видела год, а кто-то выпал из виду на целых два десятилетия. Но было весело, уютно, и так заманчиво пахли салаты, исполненные в соответствии с прихотливыми рецептами женских журналов. Потрещали о том, о сём, перешли, наконец, к десерту – чаю с брусничным пирогом и обсуждению мужей. Собственно говоря, мы с Надей только слушали и переглядывались. Именно её я не видела двадцать лет, но Надя была полностью узнаваемой. Как и в юности, почти никакой косметики, только прозрачная, с тонким вишнёвым оттенком помада. Волосы, цвет которых мы дразнили мышиным, в пышной стрижке красиво отливали пепельным. Подруги наши не то, чтобы были неухоженными, но как-то поширшели и погрузнели. Надя на их фоне выглядела просто утончённо.
А ещё мужья подруг были сволочи. Ах, какие же это были мерзавцы! Если верить подругам, конечно. Мы верили:
- Вот взять моего - нет, какой, всё-таки, козёл!
- Да разве это козёл? Вот мой - козёл, так козёл!
- Ай, да ваши – зайчики белые и пушистые. А уж такого козлища, как мой, ещё поискать…
Каждое заявление сопровождалось железными аргументами. Наличие козлов усугублялось сопутствующими детьми, свекровями, начальниками, соседками. Жизнь подруг проистекала в непрерывной борьбе с их кознями. К счастью, подруги всегда побеждали.
В разгар описания очередной баталии на семейных редутах, Лариса перехватила наши с Надей тонкие улыбки над поднятыми фужерами и возмутилась:
- Мыши хитрые! Мы тут душу выворачиваем, а они себе попивают, да посмеиваются! А ну-ка, быстренько отчитались перед общественностью!
- Девочки, а что рассказывать-то?
- Ну, ты у нас, Маринка, по большей части, свободная женщина и сама себе хозяйка. А вот пусть Надежда поделится своими секретами. Почему это у неё, матери троих детей, всегда свежий маникюр, а?
- Да-да-да! – присоединились остальные. – Пусть расскажет. Колись, Надя!
Отбиться Наде не удалось.
Надя у матери была одна. Миша же вырос в семье, где было шестеро детей, и семейная жизнь родителей являлась для него идеалом. Чему удивляться, если ещё до свадьбы он объявил, что у них тоже будет шестеро детей – не меньше. Надя не возражала: шестеро, так шестеро. Тем более, Миша «не пил, не бил, всё в дом». Серёжа появился через год, через три с половиной Алёша, ещё через три – Анютка. Как только малыша отправляли в садик, Надя тоже выходила на работу. Споров и разногласий у них с Мишей не было, семья не нуждалась, жизнь задалась.
Поздно вечером первого сентября, когда дети уже спали, основатели ячейки общества сидели за маленьким праздничным ужином. Средний, Алёша, пошёл в первый класс. По этому поводу Миша достал из серванта водочки для себя и шампанского для Нади. Посмеялись над рассказом о том, как оконфузился Алёшка: он стоял в первом ряду, а сзади его толкал и щипал какой-то мальчишка. В середине торжественной линейки Алёшке это надоело. Он развернулся и на глазах у всех учителей треснул приставучку букетом по башке. Головки цветов враз отлетели, но мальчик гордо держал перед собой лохматый веник, а в конце ещё и вручил его учительнице.
Миша поднял третью рюмочку:
- Ну вот, Надюша, ещё одного в школу отправили. Можно и про четвёртого подумать!
Надя как-то сникла, поставила фужер на стол.
- Миша… а может, не будем торопиться?
- Почему? – оторопел Миша.
- Да устала я что-то. Всё-таки, трое уже, а ещё работа, дача… иной раз, кажется, сил нет…
- Ну, ты даёшь, Надь! Я тоже устаю, а как без этого? Вы вон в бухгалтерии хоть в тепле сидите. Захотели, чаю попили, захотели, сериал обсудили. А тут- то в грязном цеху, а то на улице хлещешься. Да ещё железяки все руки отмотают. И так с утра до ночи. А ты в шесть уже дома. Накормила, спать уложила, и смотри себе телик. Дома-то хорошо-о…
Миша с удовольствием огляделся. За прозрачными, блестящими Надиными стараниями окнами мягко накрапывал дождь. Тёплый уют светился в каждой детальке крохотной кухни, кинзой и чесночком пах свежеприготовленный борщ.
- Хорошо дома, - повторил Миша. - Давай-ка, Надюша за хозяйку – молодец ты у меня.
А через две недели Надя получила телеграмму. Её мать, выйдя на пенсию, предложила помогать с внуками. Но Миша воспротивился. Он считал, что воспитывать детей они должны сами. Мать, не долго думая, собралась и уехала в калужскую тьмутаракань к овдовевшей сестре. Асфальта и водопровода там отродясь не водилось, электричества не стало с тех пор, как ушлые людишки сдали провода в металлолом, автолавка приезжала раз в неделю. Но матери деревенская жизнь нравилась.
И вот, телеграммой их соседи сообщали, что «обои рашшиблись» и лежат при смерти. Делать нечего – настирав-нагладив-наготовив, исписав три листа инструкциями и указаниями, где что лежит дома, а четвёртый – распоряжениями по даче, Надя отправилась спасать мать и тётку. Миша остался отдыхать по хозяйству. Отдых начался с дачи.
Младшие, чумазые и оголтелые, носились по даче и без конца просили есть. Вечером снова пришлось всей оравой тащиться на колонку – смеркалось, и малявки ни за что не хотели сидеть одни. Собирались долго, шли долго, возвращались ещё дольше. В темноте Анютка споткнулась, упала и задала рёву. Миша кинулся поднимать девочку и снёс свою канистру, а крышки на ней не было… По возвращении оказалось, что Анютка вся, от рожек до ножек, в грязи. На следующий день к вечеру была сделана только пятая часть заданий. Миша сгрёб ребятишек в охапку и повёз домой в надежде загрузить их в ванну, накормить и загнать в постель. Но не тут-то было. В преддверии подключения отопления горячую воду отрубили на несколько дней. Миша сцепил зубы и принялся кипятить воду. Далеко за полночь он наводил порядок в ванной и на кухне, а в голове его звучала фраза «черти в озере купались»…
Всю неделю Миша подскакивал в половине шестого. Гладил, разогревал, будил, мыл, причёсывал, одевал, кормил и растаскивал ребятишек по местам воспитания и учёбы. Вечером, как взмыленный конь, гарцевал между кухней и ванной. И к концу недели почти приспособился. Во-первых, он слёту решил проблему проблем любой хозяйки. Договорившись с поварихами в своей столовой, Миша каждый вечер гордо тащил домой «добычу» в двух сумках. Во-вторых, обязал старшего забирать Анютку из садика и проверять уроки у Алёшки. А вот попытка пристегнуть последнего к полезной деятельности, рассказывая на ночь сказки Анютке, провалилась. Они или устраивали скачки по кроватям, или новоявленный андерсен начинал пугать её страшилками. А реветь Анютка умела…
К очередным выходным Миша подготовился основательно. Он учёл отключение воды и света на даче, резкое сокращение автобусных рейсов, распределил обязанности между детьми – и доделал все работы согласно Надиному списку. Качество, конечно, хромало на обе ноги, но дачу он законсервировал. Миша, в глубине души, несколько возгордился. А через два дня его гаврики, все трое, отравились столовскими фаршированными перцами и загремели в инфекционку. Боже! Какое потрясение испытал Миша, и не описать человеческим языком! Серые лица детей, обшарпанная больница, врачи и аптеки повергли его в шок. А свидания с маленькой просто разрывали сердце. Казалось, этому ужасу не будет конца. Но вот выписали Серёжку, следом Алёшку и Анютку. И надо было учиться готовить в расчёте на нежные детские желудки. Но Миша был счастлив! Ровно неделю. По её истечении Анюткину группу в детсаду закрыли на карантин. Миша взвыл. И взял отпуск. Каждую весну и осень он брал по две недели и ехал в деревню – помочь родителям, от души порыбачить и попариться в бане. Попарился… Подоспели осенние каникулы. Серёжина спортшкола вывозила детей в лагерь, и Миша нисколько не противился желанию мальчика поехать с друзьями. Через два дня после его отъезда Мише позвонили на работу и сообщили, что ему нужно срочно забрать Серёжку, который сломал руку. Слава богу, перелома врач не подтвердил, но лечить ушибленную руку пришлось.
Следующий «сюрприз» преподнесла малышка. После садика она хмуро садилась на кроватку, и не хотела есть и играть. Когда её начинали укладывать, она сначала потихоньку, а потом всё громче и громче заводила одну и ту же пластинку:
- А где моя мама – почему мама уехала – я к маме хочу… к маме хочу-уу! – вся в слезах, вопила она до поздней ночи. Никто в доме не высыпался. Воспитательница посоветовала срочно обратиться к врачу. Снова начались походы по больницам и аптекам. Миша не спускал девочку с рук, и понемногу Анютка отошла. Когда второй раз заболел ангиной Алёшка (опять, паршивец, ел снег), Миша возмутился:
- Нет, ну что вы за растения-то такие нежные! Вы когда-нибудь перестанете болеть?!
Мальчик, замотанный в клетчатый шарф поверх компресса, поднял на отца простодушный взгляд:
- Перестанем, конечно. Как вырастем, так и перестанем.
Но в отчётах для Нади Миша неизменно писал, что у них всё в порядке, они справляются и ждут её. Наде тоже было туго. Одна, в глуши, она выхаживала двух попавших в аварию женщин.
Вот так, в неустанных трудах и в борьбе, прошли три месяца.
Двадцатого декабря, никого не предупредив для вящей радости, вместе с матерью вернулась Надя. Открыла дверь своим ключом. Никто к ней не выбежал, дома было тихо, только в ванной лилась вода.
- Ау! А вот и мы! – громко пропела Надя. – Есть кто дома?
- О, Надюша приехала. – Из ванной вышел Миша. – А мальчишки гуляют, Анютка пока в садике, полшестого Серёжа за ней пойдёт.
Надю удивила не спокойная, словно они виделись с утра, встреча. Нет. В самое сердце поразило её то, как муж встряхивал выстиранный пододеяльник, складывал за уголочки вдвое и снова встряхивал, приговаривая:
- Да вы раздевайтесь, я сейчас чай заварю.
Пока женщины раздевались-разувались, он действительно заварил чай, и что-то уже грелось на плите.
- Замёрзли? Наверно, голодные с дороги? Сейчас…
Что «сейчас», Миша не договорил, а открыл створку окна и рявкнул:
- Алёша! Я кому сказал на сарай не лазить? А ну, живо вниз, а то домой загоню!
Закрыв створку, он полез в шкаф, загремел посудой. Надя и мать обменялись долгим взглядом.
- Миша, - мягко сказала Надя, - Я вернулась. Ты что, мне не рад?
- Как это не рад? Ещё как рад, Надюш. Тут, видишь, у Анютки через три дня утренник, а ей дали роль шемаханской царицы. Колпак-то я сделал – хорошо получилось, а с платьем ничего не могу придумать…
Он говорил что-то ещё, попутно накрывая на стол. Надя внимательно следила за ним. Не отрывая взгляда, взяла тарелку – и с размаху шваркнула её об пол.
- А! – подскочил Миша.
- Мишка! – заорала Надя, - Очнись! Это я, баба твоя, приехала!
И был Новый год – с ёлкой под потолок, с бенгальскими огнями и шемаханской царицей. И мёрзли в двух вёдрах на балконе самодельные пельмени размером с копеечку, и всюду стояли блюда с дрожащим холодцом, тазы хрупкого рыжего хвороста, пирожков и булочек. Счастливо воссоединившееся семейство не выходило из-за стола все праздники…
Тут Надя взяла, было, задумчивую паузу, но предаться воспоминаниям ей не дали:
- А дальше-то что? Ну, не томи, Надь!
Что-что. После праздников Миша уволился с работы. Ушёл туда, где платили больше. С первой же получки привёз домой ещё редкую в те поры стиральную машинку-автомат. Со второй чуть ли не первым в городе приобрёл и вовсе роскошную невидаль – посудомоечную машину (знакомые под всякими предлогами ходили к ним поглазеть на неё, и не один семейный скандал явился следствием этих визитов). Следом Миша приобрёл подержанные жигули – автобусы на дачу отменялись навсегда. Он вертелся ужом. И Надя снова открыла для себя парикмахерские и маникюрные салоны, вспомнила, что в магазинах продаётся не только колбаса, но и помада. Но когда ей понадобилось съездить куда-то на пару-тройку дней, Мише стало плохо. Он начал бормотать невнятное, суетиться, потом у него подскочило давление и поднялась температура. Об отъезде Надя больше не заикалась. Как и Миша о шестерых детях.