"The Diary Habit", A.A. Milne, между прочим, замечательный автор замечательного Винни-Пуха
Одна газета посетовала на угасание традиции ведения дневников, что, естественно, привело к получению писем от некоторых корреспондентов, сообщающих, что они пишут дневники всю жизнь. Нет сомнений, все их дневники содержат теперь такое вступление: «Написал в Дейли ----, чтобы опровергнуть утверждение об угасании традиции ведения дневников». Вот из таких мелочей дневники и состоят.
Полагаю, причина того, что в наши дни дневники ведут так редко, одна – ни с кем ничего не происходит вообще. Дневник стоило бы вести, если бы там можно было записать что-то вроде:
- Понедельник. – «Ещё один волнующий день. Застрелил парочку хулиганов по дороге на работу и вынужден был оставить свою карточку полиции. Прибыв на работу, обнаружил, что здание объято пламенем, но успел как раз вовремя, чтобы спасти конфиденциальный договор между Англией и Швейцарией. Стань он достоянием общественности, война была бы неминуемой. Вышел на ланч и увидел, как по Стрэнду бежит слон. В тот момент не придал этому особого значения, но вечером упомянул об этом жене. Она согласилась, что это стоит занести в дневник».
- Вторник. – «Письмо от адвоката, извещающее, что я получил в наследство 1 000 000 000 фунтов стерлингов согласно завещанию австралийского золотоискателя по имени Томкинс. Справившись в дневнике, обнаружил, что спас ему жизнь два года назад, отважно бросившись в пруд в Гайд-парке. Очень мило с его стороны. Хотя на работу пришёл поздно, поскольку по пути пришлось заглянуть в королевский дворец, где меня посвятили в рыцари, успел переделать уйму дел до момента, когда меня прервал сумасшедший с бритвой и потребовал 100 фунтов. Застрелил его после отчаянной борьбы. В кондитерской за чаем встречался с герцогом ------ . Упал в Темзу по дороге домой, но выплыл на берег без затруднений».
Увы! Мы не можем этого написать. Наши дневники в высшей степени прозаичны и невероятно скучны. В них излагают что-то вроде: -
- Понедельник. – «Утром почувствовал желание остаться в постели и отправить записку на работу, однако пришёл в себя после ванны и завтрака. Работал до 1.30, съел ланч. Потом работал до пяти, а по дороге домой подстригся. После ужина читал «Страсть мужчины» Теодоры Попгуд. Дрянь. В одиннадцать лёг спать».
- Вторник. – «Получил письмо от Джейн. Утром хорошенько поработал, за ланчем встретился с Генри, который пригласил меня сыграть с ним в гольф в субботу. Сказал ему, что играю с Питером, но после этого буду рад сыграть гейм с ним. Однако выяснилось, что он в это время играет с Уильямом, поэтому мы не смогли ни до чего договориться. По дороге домой купил пару ботинок, но кажется, они мне будут малы. Хотя, продавец сказал, что разносятся».
- Среда. – «Во время ланча играл в домино и выиграл пять пенсов».
Если сегодня именно этот тип дневника приходит в упадок, мир не много потеряет. Но кое для кого ежевечернее возвращение к проделанным делам является, по крайней мере, безобидным удовольствием, а с годами, возможно, для писателя дневника будет иметь значение то, что он подстригся именно в понедельник 27 апреля. Кроме того, если в будущем возникнут какие-либо вопросы по поводу даты заболевания Генри, мы выясним в таком дневнике, что как бы то ни было, а до вторника 28 апреля он был вполне жив. Это может иметь огромную важность, хотя, скорее всего не будет иметь никакой. Но существует и другой тип дневника, который никогда не имеет какого-либо значения. Извинений за третий выбранный фрагмент не приношу.
- Понедельник. – «Поднялась в девять, спустилась вниз и увидела письмо от Мэри. Как плохо мы знаем своих близких друзей! Под личиной внешней привязанности может таиться неизвестное доныне ядовитое змеиное жало зависти. Мэри пишет, что ничем не может помочь на благотворительном базаре в моём киоске, поскольку ей придётся присматривать за своим собственным. Механически ела завтрак, а мысли витали далеко от него. Ну и что, после всего этого, являет собою жизнь? Глубоко медитировала с внутренним космосом до самого ланча. После него прилегла на часок и привела мысли в равновесие. Утром я была зла на Мэри. Ах, как это всё мелко! Неужто я никогда не освобожусь от оков собственной натуры? Неужто моё лучшее, внутреннее я никогда не сможет возвыситься до величественных высот самоотверженности, которые ему доступны? Поднялась в четыре и написала Мэри, простив её. Это был замечательный день в моей духовной жизни».
Да; подозреваю, что изрядное число дневников регистрирует приключения ума и души за отсутствием волнующих приключений тела. Если в них нельзя написать: «На Бонд-Стрит на меня напал лев», то можно, по меньшей мере, сказать: «В соборе Св. Павла на меня напали сомнения». Большинство людей за неимением льва предпочитают не говорить ничего, или ничего более важного, чем «Набросился парикмахер с жёсткой щёткой»; но есть и другие, которые как-то должны соединить перо с бумагой, и которые полагают, что могут сказать что-либо необыкновенное только в связи со своими чувствами.
Но в груди всех писателей дневников, несомненно, живёт надежда, что однажды их дневники откроются миру. Может, их обнаружит будущее поколение, изумлённое простыми делами двадцатого столетия; или их публикации может потребовать следующее поколение, жаждущее постичь внутреннюю жизнь только что ушедшего великого человека. Лучше всего, если бы их сделали доступными для общественности сами писатели в своих автобиографиях.
Да, писатель дневника всегда должен держать на прицеле возможную автобиографию. «Помню», напишет он в этой великой книге, причём, напрочь всё позабыв, «Отчётливо помню» – тут он обратится к дневнику – «что мы встретились с Икс за ланчем как-то в воскресенье, и я ему сказал…»
Что он сказал, особого значения не имеет, зато вам будет ясно, что у выдающегося автора в его преклонные годы сохранилась поразительная память.