Севастополь. Корабль готовится к постановке в док. Доковым работам предшествует чистка цистерн. Цистерны распределены между боевыми частями и службами, сформированы бригады личного состава. От боевой части семь старшим на чистку большой топливной цистерны, не помню сколько сотен тонн, назначен я – целый лейтенант. Задача – в сжатый срок качественно вычистить цистерну. «Аврал!» - одним словом.
До упомянутой работы у меня было стойкое представление, что цистерна – то, в чём перевозится молоко или бензин. Наша на «Киеве» представляла собой каскад сообщающихся в несколько ярусов помещений. Каждое из них было причудливой конфигурации и размера. В самом верхнем и большом отсеке, думаю, можно было бы и мяч попинать.
В установленное время моя бригада экипирована, деликатно скажем, в «хреновую» форму одежды. Надето и нацеплено на себя всё, что не жалко выбросить. С запасом ветоши и с резиновыми скребками в руках матросы распределяются внутри пустой цистерны. Цистерна предварительно пропарена, проветрена и как-то освещена переносными лампами.
Работа, на первый взгляд, нехитрая. Бери резиновый, толщиной менее сантиметра и размером с ладонь скребок, прикладывай его ровным краем к борту цистерны и тяни сверху вниз. Чем сильнее прижимаешь скребок к металлу, тем лучше сгоняется оставшийся после пропарки слой мазута на дно цистерны. В финале работы всю внутреннюю поверхность цистерны насухо протри ветошью.
Но не всё так просто: механики боятся, как они говорят, «сорвать» насос. Такое случается, когда он, перекачав мазут, начинает забирать воздух. Поэтому на дне самого нижнего отсека цистерны остаётся приличных размеров озерцо, в которое ещё стекают остатки мазута в ходе чистки. Мазут приходится матросам вычерпывать и переносить вручную по цепочке в кандейках – кубической формы емкостях то ли из-под сухарей, то ли из-под сушёной рыбы, объёмом поболее стандартного ведра. В кандейках, а не в тоннах, озерцо кажется просто бездонным.
Глядя со стороны, складывается ощущение, что матросы делали такую работу неоднократно и вовсе не устают! Однако с непривычки очень трудно даже не работать, а просто находиться в цистерне: того и гляди упадёшь на скользской поверхности и ударишься о металл. Мазут везде: на бортах цистерны, одежде и даже в воздухе, которым дышишь. От него здесь некуда деться. Одежда хорошо защищает, но не спасает от раздражения кожи. Особенно страдают запястья – всё время хочется почесать уязвимое место. Пальцы быстро устают от прикладываемых усилий.
После окончания смены довольная выполненной тяжёлой работой команда идёт в корабельную баню. Кажется, что в этот момент матросы ощущают свою исключительность. Непривычно наблюдать на корабле галдящую разношёрстно одетую, перемазанную публику, от которой шарахаются все остальные. Из снятой «убитой» одежды мало, что может быть использовано повторно для работы. Чтобы выйти из положения, наши офицеры и мичманы отдают матросам старые куртки и кители. Команда на следующий день вновь погружается в скользский ад цистерны.
Казалось бы, в сотый раз все матросы проинструктированы по мерам безопасности при работе в цистерне! Всё равно, того и гляди, среди в целом хороших ребят найдётся раздолбай, готовый втихаря закурить в этом опасном помещении. Тогда при скоплении горючих газов в замкнутом помещении возможна беда. Чего только на Флоте не было! Чтобы этого не случилось, приходится находиться вместе с командой.
Особенно запоминается эпизод, когда командир дивизиона живучести капитан-лейтенант Сергей Червонный – хозяин корабельного «подземелья» принимает у нас результаты работы. Чистым куском ветоши он проводит по борту цистерны и остаётся недовольным. Натруженные мозолистые руки матросов снова и снова протирают поверхность досуха. Теперь всё нормально!
Затем вдвоём, Сергей сказал, что в одиночку нельзя, лезем с ним на четвереньках по уже вычищенной перепускной цистерне. Она длиннющая и очень тесная. Развернуться на обратный курс можно только в отдельных секциях цистерны. У Сергея в руке фонарик-жучёк. Он им впереди подсвечивает себе. Все время преодолеваем какие-то, кажется овальной формы, горловины. «Хорошо, что я не подводник! Они, наверное, так регулярно развлекаются!» - отмечаю про себя.
Добираемся. Ползём назад метр за метром в неверном свете жужжащего фонарика. И тут я, вдруг, вспоминаю, что в детстве на нашей улице строители однажды оставили штабель длинных труб, по которым лазали ребята - мои сверстники. Как-то и я залез. Не помню, как елозил, только руки, почему-то, оказались под туловищем. Застрял! «Страшно, однако!»