Глава 22
Я стоял перед запертой входной дверью, и одну за другой курил сигареты Психолога. Мне было о чем подумать. Куда, например, подевался Жорка? Может, это его волокли на девятый этаж? Да нет, не похоже! Покойник слишком тяжел, и, опять же, обувка не та. Может, он забронировал какой-то другой номер? Опять же не то! Стол накрыт всего лишь на три персоны, а он никогда не отрывался от коллектива….
Нет, как это скучно, ждать! Можно было попробовать позвонить в Питер, но этому телефону я не мог доверять. Он никогда не стоял на прослушке, но после всего, что здесь случилось, ничего нельзя исключить. На прямое противодействие Конторе могли пойти только очень компетентные и очень влиятельные люди. Но кто они, и какие цели преследуют, не имело сейчас ровно никакого значения. Как говорил дед, «пока что мы сами за себя».
Позднего посетителя я обнаружил заранее, по запаху его мыслей. Они пахли кровью. Пока человек топтался под дверью, я успел срисовать из его воображения несколько четких картинок, и надежно настроился на свой временной максимум.
Все произошло очень лениво. — Долгий, разнесенный по времени, рокот проворачивающего ключа…. Ползущая в сторону дверь…. Большая, синяя сумка в появляющемся нешироком проеме…. Он помнил о том, что под самый порог натекла лужа крови, и пытался перешагнуть, чтобы не испачкать подошвы сапог.
Я убил его, как убивают муху. Почти машинально. Без злости. Без внутренних переживаний. Без особых усилий. — Ударил в кадык напряженными пальцами правой руки. Потом я увидел, как голова, лишенная соприкосновения с позвоночником, медленно опрокинулась за спину, как небольшой рюкзачок.
Он умер прежде, чем успел удивиться. — Смуглый бородатый мужик в кожаной куртке, синих джинсах, и черных сапогах «дутышах». Он был очень похожий на русского, но, судя по акценту, не русский. — Его голова еще продолжала выдавать информацию. Потом все мысли замкнулась на пестром калейдоскопе предсмертных воспоминаний, сопровождающихся словами на непонятном мне языке.
— Ариф! — кричала моложавая женщина на прожаренной солнцем горной тропе, — Ариф!
Наверное, так его звали, — Ариф.
Он еще не начинал падать, автоматически завершая последний обдуманный шаг. Ослепительно-белая кость позвоночника…. Мраморный срез мяса и мышц…. Увязший в грудине, аккуратный кружочек гортани…. Узенькая полоска кожи, на которой держалась упавшая голова…. — Все это еще не было испачкано кровью.
Я подхватил его поперек талии. Нас догоняли заплутавшие во времени звуки. Сначала, — треск расползающейся под пальцами кожи. Потом — густой хруст, деформированных ударом, аорты, гортани, мышц и хрящей. Прежде, чем он захотел упасть, позвоночник на срезе хрустнул, и зазвенел.…
Пальцы саднило. Ладонь моей правой руки, казалось, была покрыта липким, противным налетом. Затаскивая Арифа в ванную, я, вдруг подумал: На временном максимуме, эту голову я мог бы отрезать обычным листом бумаги.
Я бросил мертвое тело сверху, на общую кучу. Так, чтобы при обыске не испачкаться самому. Долго и тщательно вымыл руки, вытер их о штаны. В зеркале, невинно взиравшем на душегубство, я вдруг увидел: Из начинавшей вдруг вырастать гортани Арифа, вместе с выдохом вышли пары с каплями крови. Где-то рядом была душа.
Скорее всего, он был левшой. Заточка сидела в левом его сапоге, а «Беретта» с глушителем — в кобуре, под правым плечом. Я перевернул его тело на спину, и выпотрошил карманы. Ни бумажника, ни документов там не нашел. Две скомканных сотни, да тощая пачка долларов лежали в «нажопном» кармане. — Не густо! Если я собираюсь зарабатывать на жизнь таким ремеслом, при нищих уловах придется хорошо попотеть.
Запах крови становился насыщенней, нестерпимей. Пропустив это дело мимо внимания, я, сдуру, полез в нагрудный карман добротной итальянской рубашки. И, вроде, не зря, — рука там наткнулась на плотный прямоугольник картона, Но тут….
Кажется, в роду у Арифа кровь принято смывать кровью. И он это сделал столь энергично, что не только рука — весь правый рукав моей замшевой куртки покрылся дымящейся жижей, липкой и вонючей до тошноты…
От неожиданности я втиснулся в привычные временные рамки. Не блевать же со скоростью пули? — Раковину разнесешь! Мой организм и горло Арифа издавали примерно одни и те же звуки.
«Отстрелявшись», я с наивозможнейшим тщанием застирал свою куртку. И бросил это занятие когда окончательно понял, что бесполезно.
Впереди было много работы. Кусочек картона нес в себе ценнейшую информацию. Это была «гостевая карта» клиента гостиницы. Судя по номеру, указанному в ней, коллекционеры отрезанных голов жили этажом выше.
Я перебрал в памяти картинки из сознания Арифа и получил о нем представление. — Стандартная четырехместка. Слева от прихожей — санузел, а справа — душ. Там, кстати, ожидало торжественной эвакуации, спеленатое казенными одеялами и перевязанное веревками, мертвое тело их уважаемого товарища, которого, умирая уже, завалил Психолог.
И тут зазвонил телефон. Непонятно, почему он молчал раньше? Вроде бы в городе шла серьезная операция с привлечением сторонних подразделений. Все это требовало оперативного вмешательства и координации. Так что доклады с мест об изменяющейся обстановке могли бы поступать и почаще.
Я не стал разбираться: кто звонит, и зачем звонит. То ли это осиротевшие бойцы соскучились по начальству, то ли подельники Арифа, таким сложным образом, торопили гонца. Впрочем, я убил его достаточно оперативно. — Поводов для беспокойства у его товарищей по оружию, пока еще быть не должно.
Шкерочный нож и заточку я рассовал за шнуровки ботинок, а «Беретту» убрал в коричневый кейс. — В рукопашном бою пистолет больше шумит, чем работает, и будет только мешать. Перепачканную кровью синюю сумку Арифа я пинком отшвырнул в дальний угол прихожей. Закурил последнюю сигарету, взял пожитки и выглянул в коридор.
Ключ Арифа торчал снаружи в двери. Я провернул его на два оборота, да так и оставил в замке. Не стал даже стирать отпечатки пальцев. — Одним больше, — одним меньше! — Я и так тут достаточно наследил.
На лестничной клетке было пустынно и тихо. Черные полосы, оставленные каблуками «уважаемого человека», вели наверх, на восьмой этаж. Ворс ковровой дорожки мягко глушил шаги. Нужная дверь с номером 822 была чуть приоткрыта. За ней кипела дискуссия. Я спокойно вошел в прихожую, и нажал на «собачку». Замок лязгнул, как затвор автомата. Но, по-моему, меня не услышали.
Если Ариф не соврал, людей в этой «четырехместке» должно быть еще шестеро, не считая покойника. Но спорили они за десятерых. Судя по тому, что языком для общения был избран «великий могучий», здесь собрались «дети разных народов». И все они очень спешили. Еще бы! Нужно было «рвать когти», но задерживал их не только гонец с головами. Весь сыр-бор разгорелся вокруг мертвеца и планов его эвакуации.
Что, — спрашивали одни, — делать, если работники гостиницы или милиция, или и те и другие, будут задерживать их в вестибюле? Да еще и с казенными одеялами, в которые упаковано тело уважаемого Хасана?
Нужно прорываться с оружием, не оставляя свидетелей, — отвечали другие. — Внизу ждет машина. На подходе еще одна. Нужно только дождаться Арифа, и отправить его за огневым подкреплением.
И третьи тоже считали, что нужно дождаться Арифа. Пусть, мол, спустится вниз и попробует «кому надо хорошо заплатить».
Шестерка им что ли Ариф?! — Я даже обиделся за него.
— Э-э, Ариф, киль манда! Что стоишь? — крикнул кто-то из них. Заметил, наверное, шевеление за стеклами двери, ведущей в номер.
Трое участников дискуссии разместились за небольшим столом. Они играли в карты на деньги. Еще двое курили, лежа в кроватях. Шестой сидел в левом углу, рядом с телефонной тумбой, забравшись с ногами в белых носках на мягкое кресло. Это был бритый наголо бородач, в широких шикарных штанах, переливающихся оттенками синего в волнах электрического света. На спинке кресла висел его бордовый пиджак. На поднятых в позе Будды коленях лежал автомат с массивным глушителем. Он контролировал вход. От него исходила основная опасность.
Реакция у него была потрясающей. Как, впрочем, и выучка. Исправляя свою оплошность, он попытался упасть вперед и вниз, перехватить в движении автомат и еще в воздухе нажать на курок.
— Мамая кэру! — мысленно крикнул он.
Но я уже отодвинулся вправо, поставив между ним и собой его бестолковых товарищей. Они побросали карты, и начали подниматься. Двое со стульев, третий — с кровати. Только он все равно собирался стрелять.
Чисто интуитивно, как в старом, забытом сне, я резко выбросил правую руку ладонью вперед. Мощнейший удар опрокинул его вместе с креслом и с силой швырнул в широкий оконный проем. Затрещала, ломаясь, деревянная рама, брызнули в стороны осколки стекла. Автомат отлетел в сторону.
Наверное, бородач на какое-то время потерял сознание. Он никак не отреагировал на то, что верхняя, более-менее целая часть стекла, влекомая собственной тяжестью, сначала медленно, потом все более ускоряясь, упала вниз. Как гильотина, она с беспощадным хрустом отделила беспокойную голову от его широченных плеч.
К тому, что происходило в дальнейшем, лучше всего подошло бы вульгарное слово «мочить». Головы лопались, как перезрелые тыквы, прежде чем их носители успевали подняться на ноги и сообразить, что сподручнее делать: драться, или бежать. Я их убивал, уже не боясь испачкаться. Одежда, руки, лицо, и даже вспотевшие волосы — все было забрызгано вязким желе из крови и мозга.
Они умирали в счастливом неведении, считая, что за все в этой жизни ими уже заплачено. Нет, мужики, это только прелюдия! Я еще раз приду в этот номер. Совершу временную петлю и приду, чтобы спросить за все. И вы мне не просто расскажете, а споете: Кто из вас побывал на квартире отца? Куда делась Наташка? Зачем вы отрезаете головы? И пусть это будет не время, а новая вероятность вы мне расскажете главное: Кто за всем этим стоит? Расскажете, потому что несколько раз умирать страшно!
Они еще не переставали думать, а я уже собирал трофеи. «Мамая кэру»…. Где-то я слышал нечто подобное. Нужно будет спросить в следующий раз, что это означает?
В номере тоже валялась большая синяя сумка, точно такая же, как у Арифа. Наверное, брали в одном магазине. Я побросал в нее деньги, документы и весь боевой арсенал: два автомата, два пистолета «ТТ» и четыре «Беретты», патроны в обоймах и россыпью, заточки, ножи-стропорезы, пластиковую взрывчатку. — Потом разберемся! Чтобы освободить от ноши правую руку, сунул в сумку и свой «дипломат». Ключ от машины и водительские права на имя Насреддина Рустамова, спрятал в боковой карман куртки.
Уже на обратном пути, я обо что-то споткнулся. В сердцах пнул ногой перевязанный бечевкою сверток, а из него, вдруг, посыпались деньги. — Пачки новеньких долларов в банковской упаковке. Сумку пришлось трамбовать ногами.
Это сколько же нужно поймать рыбы, чтоб заработать такие деньги? — спросил я у тела Насреддина Рустамова. Он, естественно промолчал. Прощальным взглядом я окинул место побоища, и обругал себя за излишнюю эмоциональность. То же самое можно бы сделать тише, и гораздо быстрее.
Телефон хоть и упал, слава Богу, еще работал. Я позвонил на второй этаж. — Никто не ответил. Наверное, Сашка послушал меня и ушел. Если так, молодец.
По смежной стене номера уже колотили. На улице завывала сирена. Пора бы и честь знать. Загостился. Я подогнал ремень автомата под свою правую руку, и пнул ногой хлипкий замок.
Засады не было. Но этих двух я чуть не зашиб. Прямо под дверью, так и не решившись в нее постучать, что-то лопотала парочка заспанных финнов. Мужик был в пижаме и ночном колпаке, а подруга его — в осеннем пальто, наброшенном на голое тело. И как он ее, дурень, в пижаме трахал?
Увидев мою свирепую рожу, мужик проглотил и язык, и слова. А дамочка плотней, запахнула пальтишко и прикусила свой кулачок.
— Ду ю спик инглиш? — спросил я, и повел «калашом». — Чешите отсюдова на хрен!
Виновники вашего беспокойства уже наказаны. Больше они никогда не будут шуметь.
Их сразу не стало. Но по лестничной клетке поднимались бегом несколько человек. А зачем так спешить, если ты не солдат? Но служивые были еще далеко. Их агрессивные мысли были настроены на этаж ниже. Значит, еще две минуты запишем себе в актив.
И я стартовал в сторону лифта. Коридор был огромен и пуст. Если кто-то сейчас не спит, то, скорее всего, опасается за надежность казенных дверей.
Служебный лифт откликнулся сразу. Он медленно полз вверх, а где-то на этаже, за углом, отчаянно верещали протрезвевшие финны:
— Мафия!!!
В коридор выскочили двое в военной форме. Достали на ходу пистолеты. Наверное, тоже пришли по кровавому следу. Опоздали, братишки! Дверь древнего лифта со скрипом отошла в сторону. Погасла красная лампочка. Кабина застыла, качнулась, и пошла вниз.
Я выбрал третий этаж. — Хорошее число — три! — Сбежал на пролет вниз, даже не представляя, куда приведет узкая служебная лестница. Все туда же! Но вход в ресторан был уже забран тяжелой решеткой. Но слева от него, за хлипкой застекленной дверью, почему-то закрытой на ключ, ласкали мой взгляд таблички гостиничных номеров. Совсем недалеко, — та самая, нужная мне. Шум за спиной нарастал. Сверху поджимали преследователи. Я вышиб преграду вместе с дверным косяком. Три шага вперед, — и я дома!
Номер был приоткрыт. Ключ торчал в замке изнутри. Спасибо тебе, Сашка! Ты сделал все в точности! Я дважды провернул ключ, и в ту же секунду дверь содрогнулась от напора тяжелого тела.
— Беги, отморозок, беги! — ревел голос с той стороны, — Беги, и не вздумай сдаваться! Повинную не приму, убью при попытке к бегству! Кровь нужно смывать только кровью! Что ж ты стоишь? Беги!
Окно было распахнуто настежь, а выход на козырек искусственно задрапирован тяжелыми шторами. На подоконнике стояла «чекушка». На ее горлышко, как рецепт на склянку с лекарством, была нанизана бумажка с запиской. С чего это Сашка решил пошутить?! Не читая, я сунул ее в карман, резко раздвинул шторы и вышел на скользкий, загаженный козырек.
Вокруг были горы мусора. Что только сюда не бросали! Хорошо, хоть никто не додумался сходить по большому! Бутылку, на которой, скорее всего, остались отпечатки Мордана, я изо всех сил запустил в ночь. Где-то там, позади под прикладами автоматов трещала дверь.
На козырьке, как и в городе, хозяйкой была осень, — златовласая леди с мерзким характером. Меня окатило струей холодной воды, льющейся с крыши. И я побежал, оставляя на память преследователям следы своего грязного прошлого. В тусклом электрическом свете, вспыхнувшем в окне за спиной, они казались, очень уж черными.
Длинный гостиничный козырек нависал над проезжей частью. В эту собачью пору машин на ней уже не было. (Или еще не было?) Из зашторенных окон универсама «Волна» пробивался наружу мягкий «ночной» свет. Внизу, в «каптерке», лежа на топчане, охранник смотрел телевизор. А может быть, просто дремал? Я выпустил всю обойму, целясь в цветной экран:
— Вставай, служивый! Кто же так службу несет?!
Это был настоящий «Калаш», калибра 7,62. Не какая то там современная «пукалка». Стреляя «с руки» в цель я попал со второй пули. Остальные ушли «в молоко», — сильной отдачей, дуло увело в сторону. Стрелять по окнам гостиницы я не рискнул. — Там в каждом окне расплющенные носы. «Пустой» автомат, за ненадобностью, я отшвырнул в сторону.
Прыгать пришлось в пузырящийся мутный поток, несущийся по краю дороги. Приземлился легко, как учили. Но тяжеленная сумка, у которой некстати оборвалась ручка, отбросила меня в сторону. Я заскользил мордой по мокрому дорожному полотну, и поднял целую кучу брызг. В ногах смачно захлюпало. Одежду, — хоть выжимай! Противная холодная струйка скользнула по позвоночнику. — Брр!!! Но все вышло вовремя и очень даже красиво! Потому что, как раз над моей головой зажужжали, замяукали пули, смачно зацокали по асфальту. — В то самое место, куда я должен был, по идее, падать. Синие искры под фонтанчиками воды, — никогда не видел такого!
— Эй, вы, наверху, бросайте оружие!
Это крикнул разбуженный мною мент, — охранник универсама. В развернувшейся спецоперации, он был явно «не при делах». Но, как лицо пострадавшее, имел полное право на сатисфакцию. Скорее всего, он спросонья решил, что это вооруженный грабеж, и действовал по науке. — Маскируясь выемкой центрального входа, выпустил несколько пуль в сторону козырька.
— Свои, твою мать! — заорали на него с верхотуры. Но все-таки залегли.
— Свои сейчас спят. А кому и «голубые» свои! — весело изгалялся мент. — Лежите, суки, не шевелясь! Я ведь на пятерку стреляю!
И выпустил еще пару пуль.
Меня он, кажется, не заметил. Я уже прополз под железными перилами ограждения на сухой тротуар, скрытый под козырьком, и побежал, насколько возможно, ускорив время. Но это уже у меня получалось довольно хреново. Устал я, выдохся.
В конце квартала даже присел на корточки. Измотанный перегрузками организм, забастовал. Непослушное время ускользало из под контроля. Принимало свои, привычные очертания. Застывшие на дороге огни вдруг задвигались рваным пунктиром. Из глухого протяжного шепота начинали рождаться полноценные различимые звуки.
— Где он? Куда побежал?!
Кто-то тряс за грудки умирающего охранника «Универсама». Не повезло мужику. Не на ту лошадку поставил.
Со спины меня прикрывал угол молодежной кафешки. На другой стороне улицы, за высокой чугунной оградой зарастал бурьяном и забвением стадион «Динамо». (Через этот забор, пару минут назад, я, кажется, хотел перепрыгнуть). Дорога влево вела в небольшой тупичок. Зато с другой стороны открывались очень широкие перспективы. — Перекресток за перекрестком. На ближайшем из них, возвышался памятник Анатолию Бредову. Это герой Великой Отечественной, повторивший подвиг Матросова. Прикрывая левой ладонью матерящееся лицо, он занес для броска связку гранат. А целил морпех в шикарное здание Мурманского обкома КПСС. Наверное, из-за этого местные зубоскалы нарекли эту картину архитектурным комплексом «Бредовая идея».
Я, шатаясь, поднялся на ноги. Где-то здесь, за углом, нужно было искать голубую «восьмерку» бородача. Но таких машин было две. И стояли метрах в тридцати друг от друга. Зеркальные стекла хладнокровно отражали неоновый свет реклам. Впрочем, в салоне той, что слева, кажется, кто-то сидел.
— Эй, ты! — Из-за опустившегося стекла проклюнулась бородатая рожа, и рука с сигаретой. — Ты кто такой? А ну, подойди-ка сюда!
Акцент был грузинский, с нажимами на гласные буквы. Ну, что ему надо? Жил бы себе и жил! Наверно, ему показалась знакомой эта синяя сумка. А может, просто решил послушать свежего очевидца, пришедшего с той стороны?
Я сделал вид, что его не расслышал. Достал, закурил последнюю, чудом каким-то не вымокшую, сигарету Психолога. Заодно убедился, что ключ-граната до сих пор у меня в кармане.
— Ты что, не слышишь? — повторил тот же голос с явной угрозой. — Не заставляй меня выходить из машины!
Сигарету в его руке сменило вороненое дуло ствола.
Я отправился прямо к нему, волоча по земле свою сумку. Наверное, мой усталый вид не вызвал у него подозрений. Во всяком случае, с оружием мой собеседник обошелся очень уж вольно. Он почесал мушкой левую бровь. Как оказалось, в машине таких было пятеро.
— Не знаешь, кто там стреляет? — спросили из глубины салона.
— Ариф с джигитами прорывается с боем, — пояснил я, как можно спокойнее, с силой вырвал из набалдашника ключ, и сунул тому, кто держал пистолет. — Вот! Вам велел передать!
— Сэмсот дэвятнадцат, — вслух прочитал тот, и передал деревяшку товарищам сзади. Потом он поднял глаза на то место, где только что был я.
Если б они и знали, что передают из рук в руки гранату, оставшихся секунд им бы все равно не хватило, чтобы выскочить из машины.
Зато я несся, как молодой, оседлав и пришпорив своенравное время.
Когда их «восьмерку» начало множить на ноль, я не только преодолел нужные метры, но и надежно укрылся за постаментом памятника.
Шандарахнуло так, что Анатолий Бредов чуть не завершил свой роковой бросок.
Когда последние железяки упали на землю, я вернулся к машине Рустамова. Она была вроде бы цела. «Восьмерку» всего лишь швырнуло на проезжую часть, развернуло поперек трассы и опрокинуло на бок.
Кое-как я поставил ее на колеса.
Надежный движок завелся с пол-оборота. Я вынул из сумки еще один автомат и бросил на сиденье рядом с собой. Потом развернулся и ринулся в ночь.
На перекрестке в меня еще раз стреляли. Несколько пуль прошили стекло, обе фары, и левое зеркало. Но человек привыкает к опасности. Я даже не пошевелился. .
Погоня почему-то запаздывала. Наверно, у Жорки на что-то масштабное уже не хватило сил. Да и облава перестает быть облавой, если волк шагнул за флажки.
И вдруг, впереди меня, прямо на «встречке» ожила серая тень. И прямо в глаза, с разворота, хлестанули галогенки автомобиля.
Я вывернул руль в сторону, до предела выжал педаль тормоза и несколько раз отработал рулем, стремясь удержаться на мокрой дороге. — Не расслабляйся!
Но «восьмеркам» в эту ночь не везло. Срезав два молодых деревца, она вылетела с края обочины и, уже погасив инерцию, влипла боком в крыльцо какого-то магазина.
Я потянулся за автоматом.
Встречный автомобиль и не думал некуда ехать. Он продолжал спокойно стоять, там же, где и возник. Какой-то дурак, время от времени, придавливал дальним светом пространство за мной.
Е-мое! Да это же красный «Опель-рекорд»! За рулем спокойно курил Мордан, а рядом хохотал пьяный Лепила
А девчонка — егоза
Ухватила его за-а…
Дать бы ему по башке!
— Ты что, не читал записку? — удивился Мордан, подбегая ко мне. — Ну, ты даешь! Тачку-то где урвал?
— Тачку-то? — переспросил я, отнимая у него сигарету. — Тачку я хотел тебе подарить. Извини, не довез…
— А я еще в гостинице думаю: надо линять, такой шум…
— Шум говоришь? — ни о чем не думая, переспросил я, обжигая губы о плавящийся фильтр. — Мог бы догадаться, что это я иду…
За его спиной выросла знакомая тень. И приближалась ко мне, раскачиваясь из стороны в сторону:
— Антон! Ты сегодня себя очень нехорошо вел…
Так прихрамывать мог только один человек:
Как я тебя зову, если ты ведешь себя хорошо?
— Антон, Антошка, сынок… — ответил я своей памяти и добавил с мольбой, — не исчезай! Я столько людей убил сегодня… из-за тебя.
— А как я тебя зову, когда ты ведешь себя плохо?! — заревела тень голосом Высоцкого.
— Если плохо, тогда на «вы», — лепетал я, все еще надеясь на чудо.
— Как «на вы»? — продолжал отец, обнимая меня за плечи.
В глазах его стояли слезы.
— Вы****ок, — прошептал я и тоже заплакал.