*
Лера развешивала белье на балконе 16 этажа. От мокрых носок отрывались тяжелые капли воды и падали вниз. Она перегнулась через балконные перила и посмотрела туда, где между рядами гаражей лежала полоса асфальта. «Лучше разбиться, чем так жить», - подумала Лера, представив себя в быстром, трагическом полете. В это время в прихожей щелкнуло - это пришел Валя. Не снимая ботинок он прошел в комнату и уронил тело на софу.
Лера стянула с него обувь и бросила ее в красный таз из-под белья, легла рядом.
- Валя, где ты был целые сутки?
- Ммммм… Сил нет.
- Я спрашиваю, где ты был?
- Потом, потом, - Валя отвернулся к стене и захрапел.
*
Лера мыла Валины ботинки в тазу, и вспоминала свою бабушку. Как она в таком же красном тазике топила Муркиных котят. Лера никогда не видела как бабушка это делает, ритуал был закрытый, и совершался три раза в год в сарае, где хранилась огородная утварь. Когда дело было кончено, таз вешался на гвоздь до следующего раза, а бабушка торопливо крестилась: «прости, Господи». Лера и Мурка принимали акт убиения как данность. «А куда их девать?» - говорила бабушка, давая понять, что судьба котят уже предрешена. Увы, согласно суровым законам жизни, в доме может жить только одна кошка, ну максимум две, как у соседей.
А вообще, бабушка добрая, сердечная женщина. Она научила Леру делать хлебный квас, и читать «Отче наш» перед сном, а когда 4 месяца назад Лера уезжала в Москву бабушка сунула ей 1 000 рублей и иконку-календарик с Николаем Чудотворцем.
- Если будет худо, возвращайся, - велела бабушка. - Я за тебя молиться буду, за сиротку мою.
«А ведь прошло всего 4 месяца», - подумала Лера, выплескивая грязную воду в унитаз. Свое пребывание в Москве ей виделось бесконечно долгим.
*
Увы, Лериным ярким планам о жизни в столице, в которые входило поступление в театральное училище и счастливое замужество, не суждено было сбыться. Она почувствовала это еще в пути, в поезде «Барнаул-Москва», где ее обворовала молодая цыганка, подсевшая в Омске. Лере запомнились ее круглые золотые серьги и большие хищные глаза. Цыганка угощала ее холодной курицей и советами по обустройству в Москве, а рано утром она сошла на станции, прихватив ее сумку с деньгами и паспортом.
*
- Воды! – простонал Валя, отрывая лохматую голову от подушки.
Лера подала литровую банку с водой. Он жадно глотал.
- Оо, сколько я спал?
- Пять часов. Где ты был?
- А, моя новая гитара, куда она делась?
- Новая гитара? - Лере казалось, он бредит.
- Значит я пришел без гитары, - вздохнул.
- Где ты был?!
- В трезвяке Лера, но суть не в этом...
Пустая банка прокатилась по ковру.
-Ты опять пьешь!? Ты же обещал! – ее голос дрогнул. Лера готова была расплакаться, глядя на опухшее, помятое лицо своего сожителя, не имеющее ни чего общего с мужчиной из ее грез, но сдержалась.
- Не хотел я пить, не собирался даже, но говорю же, не в этом суть!
- А в чем же она, твоя суть?!
- Суть в том, что мы слишком много мечтаем, мечты делают нас наивными... Я и не думал пить, правда. Это роковые обстоятельства.
- Все философствуешь! А я, между прочим, переживала.
- Не понимаешь ты меня, совсем не понимаешь…
- Ну что, что, я должна понять?!
Валентин в ответ только скривился, давая понять, что разговор на повышенных тонах ему не приятен.
Лера глядела на острый угол его худого плеча. К горлу подкатывала волна обиды, беспомощности, и жалости к бедному Вале, и к себе самой. Еще немного и эта жалость выплеснется в истерический крик, или в тихий плач на кухне за закрытой дверью. Лера этого больше не желала допускать. Хватит. Ей захотелось бежать прочь, на воздух, далеко-далеко отсюда. Пусть без паспорта и в домашних шлепанцах. Она вышла в прихожую, обклеенную страницами из музыкального журнала «Rock-City».
- Ты меня не понимаешь! И ни когда не поймешь! Глупая и невежественная девица, деревня! Какая разница, где и с кем я был, не все ли равно? Разве ты можешь понять душу музыканта? – крикнул Валя в ответ хлопнувшей двери.
В подъезде стоял соседский ребенок и рисовал маркером на стене танк, он холодно глянул на Леру и продолжил свое дело. «Я так больше не могу» - подумала она, вызывая лифт.
*
Когда, на четвертом году своей жизни, Валентин впервые ударил по струнам старой отцовской гитары, он услышал потрясающий звуковой резонанс, который привел его в состояние неописуемого восторга. Мальчик еще долго извлекал таинственные звуки, переходящие от гудящего «бу-бу», к тонкому, похожему на звон колокольчика «дзинь-дзинь», пока родители насильно не оторвали ребенка от инструмента. Так и началась его любовь к музыке. В школьные годы Валю пленили джаз, блюз, рок-н-ролл настолько, что сердце теперь желало только одного - стучать в унисон с гитарными ритмами. Однако в творчестве он так и не состоялся, и в последнее время считал, что именно музыка искалечила ему жизнь. С юношества он пытался быть гениальным, но получалось слабо и посредственно, а потом муза его и вовсе покинула. Песни у Валентина давно не рождались, а те что появились когда-то в творческих муках, никто по достоинству так и не оценил. К сорока годам он представлял собой человека одинокого, пьющего, без профессии, который кормился за счет «концертов» в подземном переходе в Сокольниках, где его частенько можно было встретить со старой отцовской гитарой в руках. В этом районе Валентина хорошо знали, и многие даже помнили наизусть его единственный хит «Остров одиночества», написанный еще в 18 лет. А четыре месяца назад к его островку течением судьбы принесло девушку из далекого сибирского захолустья. Ей, оказавшейся в открытом море, именуемом Москва, без паспорта и денег, было некуда деваться. «Живи со мной», - просто сказал ей Валя. И они стали жить.
*
…Валентин действительно не собирался пить в тот день, более того, он даже в каком-то смысле планировал начать новую жизнь, выйдя из дома с твердым намерением оформиться на работу. Подруга покойной матери обещала его пристроить кем-нибудь на обувную фабрику, где работала сама. Валентину назначили собеседование, куда он и шел сквозь дворы, осыпанные отцветшей черемухой. В голове теперь сидела одна мысль: «Все кончено», - это про музыку, заниматься которой он больше не желал. Слишком много разочарований. Пусть обувная фабрика, пусть, за гроши, но зато стабильные. Он перестанет пить, будет ходить на работу от звонка до звонка, приносить к ужину авоську из гастронома, яблоки там, сгущенку, хлеб… А то Лерка совсем исхудала за последнее время…
- Хватит с меня музыки! - сказал он вслух и остановился, чтобы прикурить.
- Простите, это какая улица? – Валентин обернулся и увидел, что к нему приближается старик в темных очках. Валя сообразил, что дедушка слепой, так как впереди себя он держал длинную трость, которой нащупывал дорогу. В другой руке незнакомец нес тряпичную сумку, из которой торчала копченая рыбья голова.
- Это улица Просторная, - ответил ему Валя.
- Ах, боже мой, а мне нужна улица Хромова! Опять заблудился.
Старик был не высок, и так худ, что казался легче своей одежды. Хлопчатобумажный пиджачок с сальным пятном на кармане, болтался на нем, как на вешалке.
- Тогда вам прямо, сначала будет Знаменская, а потом…
- Проводи, сынок, - ласково попросил слепой, - боюсь, еще больше заплутаюсь.
Валентин глянул на часы, время еще позволяло.
- Ладно, провожу. Дайте-ка, деда, я вас возьму под локоток.
Они приблизились к желтой пятиэтажке окруженной буйными кустами сирени и, преодолев три щербатых ступеньки, вошли в подъезд № 2 .
- Это здесь на первом этаже! - он зашаркал к двери, вынул из кармана ключ, одиноко весящий на металлическом кольце. - Сюда, сюда, сынок. Вот ключик, помоги открыть.
- Так вы деда, один живете? Как же это, в такие годы, да еще с вашим-то недугом? – спросил Валя, намекая на глазную болезнь старика. В это время дверь открылась, хозяин квартиры вошел первым.
- Привык, давно привык, - ответил он. – Мне сынок, грех на жизнь жаловаться когда вокруг столько добрых людей, кто-нибудь да всегда поможет.
Уже с порога Валентин почувствовал запах стирального порошка и мыла, как будто где-то поблизости стирали белье. В прихожей было сумрачно и прохладно, света дед не зажег.
- Спасибо тебе, - обратился он к Валентину. - Чаем угощать не буду, могу предложить кое-что получше…
- Ну что вы. Ничего не нужно! К тому же мне пора.
- Еще успеешь! Позволь-ка мне отблагодарить тебя, – сказал слепой и неожиданно толкнул дверь в комнату, ее Валентин сразу не заметил. В прихожую хлынул солнечный свет.
- Выбери в этой комнате то, что хочешь, любую вещь, которая тебе понравится, прими ее как подарок от меня. Но это может быть только одна вещь не более. Не обмани меня сынок, я не могу видеть, сколько вещей ты вынесешь из комнаты, так что это на твоей совести. Ступай.
Валентин очутился в комнате, дверь за ним мягко закрылась. «Он сумасшедший конечно, но ладно уж, уважу. Выберу чего-нибудь на память», - Валентин огляделся. Обычная комната, в обычной квартире - обои в желтую полоску, старый, истертый ковер на полу, диван, комод, овальное зеркало. «Взять что-то надо, а то обидится дед», - Валя подошел к комоду, который украшала фруктовая ваза из толстого хрусталя, заглянул в вазу и с удивлением вынул из нее курительную трубку. Он повертел ее в руках, а потом сделал затяжку и выпустил воображаемый дым. Из чашечки трубки с золоченым ободком, еще не тронутой огнем, тонко пахло деревом – вещица новая. Валентин поднял трубку на свет, прищурил глаз, поглядел сквозь мундштук, изготовленный из искусственного янтаря, у основания которого было выгравировано «Castello»*.
- Мда…Штучка не из дешевых, - прикинул Валя.
О такой вещице мечтал еще его отец, у которого была небольшая коллекция фирменных трубок, все они давно проданы Валентином, а деньги пропиты.
Валя сунул трубку в карман рубашки и пошел было к выходу, как вдруг увидел телескоп. Это сооружение на высоком металлическом треножнике смотрело на него черным блестящим окуляром прямо из центра комнаты. Телескоп как будто только, появился из воздуха или Валентин сразу не заметил его…
Да, кроме музыки была у Вали еще одна страсть, или даже не страсть – потаенная мечта. Ему хотелось приблизиться к звездам, соприкоснуться с космосом, хотелось придвинуть такую вот штуку, к раскрытому окну, и выйти в открытый космос, прочь от земного мира.
Он вернул трубку в вазу. Зачем ему эта безделица, уж лучше телескоп. А что это висит спинке стула? Куртка? Нет, это не просто куртка – это первоклассная кожанка американских летчиков 50-х годов. Чуть исшарканная на рукавах, с толстой латунной застежкой-молнией. Да, было дело, мечтал о такой Валентин, лет эдак в восемнадцать.
- Черт побери! - только и сказал Валя.
Он надел куртку перед зеркалом. Кожанка сидела как влитая.
- Вот так старикашка! – Весело промолвил Валя своему отражению, имея в виду нового знакомого в черных очках, но тут же осекся. Ему вдруг показалось, что кто-то или что-то сейчас наблюдает за ним, наблюдает выжидающе и даже с некоторой насмешкой. Стены, потолок, мебель? Они ждут его выбора... «Неужели эта комната знает обо всех моих мечтах? Волшебство, чертовщина какая-то...» - соображал Валя, - «А что если здесь и гитара найдется?!». С молодых ногтей видевший себя музыкантом Валентин, так и не смог разжиться новым инструментом, но толк в этом знал, и потому мечтал о самой лучшей гитаре. И вдруг она возникла... Гитара из его грез спокойно висела на загнутом гвозде, и висела она с таким видом, как будто была здесь всегда, хотя еще минуту назад... Сначала Валентин любовался ей издали, словно боясь спугнуть ведение, потом взял гитару в руки. Великолепный «Фендер Телекастер» - корпус из ольхи покрытый лаком цвета «красный хром», кленовый гриф с палисандровой накладкой, 22 лада... О боже! Вот она, желанная. Валентин погладил тугие струны, а потом сыграл несколько аккордов. Звук великолепный. «Мечта моя!» - Валя любя погладил гитару по глянцевому боку. От счастья у него даже началась изжога, и пересохло в горле. Прихватив «мечту», он направился было к двери, но кое-что заставило его остановиться. В шкафу, за стеклянной дверцей, окруженная пузатыми чайными чашками стояла непочатая бутылка шотландского виски. «Надо срочно выпить», - сразу же решил Валя, окончательно ошалевший от происходящего. Он оставил гитару и потянулся за бутылкой... В этот момент в прихожей послышался предупредительный кашель, а потом дверь открылась и впустила старика в трикотажном трико и майке с надписью «Советский спорт».
- Сынок? Ты еще здесь?
- Здесь дедуля! – Валя сунул бутылку за пазуху куртки американских летчиков.
- Выбрал ли ты, что ни будь для себя?
Вместо ответа, Валя наиграл веселую мелодию на своей новой гитаре.
- Хороший выбор. Я рад! – старик душевно улыбнулся, оголив бледный ряд зубных протезов, - Надеюсь, ты взял только одну вещь?
- Да, я взял эту гитару и все, - ответил Валентин, умолчав про виски.
- Возьмешь лишнее, потеряешь то, что приобрел – это, кстати, закон комнаты, - заметил старик не меняя радостной интонации в голосе. - Но я тебе верю. Не нужно глаз, чтобы почувствовать честного человека.
В этот момент откуда-то из недр квартиры послышался бой часов.
- О! уже одиннадцать! Сейчас начнется мой любимый радио-спектакль поэтому, прошу прощения, вынужден попрощаться с тобой, Валентин. - Старик протянул руку ему для пожатия, она была твердой и шершавой, как деревянный сук. Валентин улыбнулся его протезам и черным очкам:
- Прощайте.
«А разве я ему называл свое имя?» - подумал Валя выходя в подъезд.
*
Разумеется, ни какой работе на обувной фабрике теперь и речи быть не могло. С такой гитарой, невозможно заниматься чем-либо еще кроме музыки. Валентин шел по улице совершенно окрыленный самыми радужными мыслями о своей творческой судьбе. «Бутылка виски и гитара, что может быть лучше!», - думал он весело, - «а ведь это уже звучит как песня!»
День был солнечный, виски отменный, а звучала гитара просто превосходно. В этот день Валентин спустился в переход не для заработка, он не стал, как обычно, ставить перед собой шляпу, а играл просто так, от счастья. Кожанка грела его снаружи, виски изнутри, а душа, казалось, превратилась в песню, которую теперь слышит и любит вся Москва.
В конце-концов Валя здорово набрался, а утром следующего дня проснулся в вытрезвителе, без куртки американских летчиков, без гитары, и душа его теперь молчала, как затравленный зверь. Минувший вечер в памяти сохранился мозаично, какими то осколками, клочками, примерно так: он поет «Одинокий остров» - в руках звенит мечта, «Одинокий остров» поет какой-то патлатый, уверенно держа его гитару. Аплодисменты. Кабак. Смеется патлатый, смеются накрашенные губы, смеется чья-то небритая физиономия. Виски. Снова кто-то поет «Одинокий остров». Аплодисменты. Вино. Аплодисменты. Ночная улица. В луже под фонарем блестит черным стеклом пустая пивная бутылка. Бело-синий милицейский ПАЗик. Длинные ряды кроватей. Хмурое утро. Дворы осыпанные отцветшей черемухой. Злая Лерка.
*
Лера шла по вечернему городу. Чернильная синева неба нагоняла тоску, навивала ностальгические мысли. Она вспомнила свою уютную комнатку в старом деревянном пятистенке, бабушкины пимы на печке, льняное полотенце возле умывальника, ласковую Мурку на крыльце, и еще много-много родных приятных мелочей, которые теперь так далеко.
- Прошу меня извинить, - неожиданно из глубины двора вышел пожилой человек покачивая перед собой тростью.
- И-извините, постойте. Глаза мои, будь они не ладны, совсем ничего не видят. Вышел в магазин за солью и заблудился. Далеко ли отсюда улица Просторная?
На локте у него весела тряпичная сумка, у Лериной бабушки была похожая, эта деталь заставила ее улыбнуться.
- Так это здесь рядом, давайте провожу.
- Я живу в пятиэтажном доме, говорят, он все еще желтый. Надеюсь, вы его легко найдете, - продолжал старичок с ласковой интонацией.
- Конечно, найдем, вот уже и Просторная...
*
Они вошли в тесную прихожую. Старик пошарил рукой по стене, щелкнул выключателем. Загорелся неяркий свет. Взгляду открылась обычная квартирка-хрущевка: старомодный трельяж, пальто на вешалке, откуда-то из кухни потрескивает радиоприемник.
- Проходи, дочка, не стесняйся.
Она посмотрела на дедушку. Его худое лицо, наполовину скрытое за массивными темными очками выглядело загадочным, но все равно одиноким и старым.
- Я лучше пойду.
Слепой словно не слыша ответа, толкнул дверь в комнату.
- Отдохни пока, а я чаек поставлю.
Лера почему-то подчинилась. Она вошла в комнату, где горел торшер.
- Кстати, ты здесь оглядись. Можешь взять себе все, что хочешь. Любую вещь, но только одну, - услышала гостья за спиной, а когда обернулась, чтобы сказать «ну, что вы, мне ничего не нужно», увидела лишь плотно закрытую дверь.
*
Валентин проснулся утром. Физически он чувствовал себя бодро, но морально просто уничтоженным.
- Лераа-а!..
Но Леры не было дома. Не было со вчерашнего вечера. Обиделась, наверное. Но вернется, куда она денется. Только вот гитара, шикарнейшая гитара, похоже потеряна навсегда. А была ли она вообще? Несомненно. О, как она звучала! Жаль недолго. И этот потусторонний, насмешливый старик с тростью он тоже не мог ему присниться, нес что-то про закон комнаты, мда... Надо найти его, пусть объяснит всю эту чертовщину и, может быть, даст еще один шанс...
С этими размышлениями Валентин наскоро оделся и вышел из дома. Ноги несли его к желтой пятиэтажке по улице Хромова.
Дом стоял на своем месте. Двор был пуст, дверь в подъезде №2 была приветливо открыта, и прижата булыжником. «Хороший знак», - подбадривал себя Валя. Он вошел в дом...
А потом случилось странное. На двери, куда еще вчера слепой привел Валю, вернее он привел слепого, теперь красовалась надпись «Химчистка-прачечная: мы отстираем любую вещь!». Валентин снова вышел на улицу, огляделся. Дом тот же. Он вернулся к дверям прачечной. Из глубины подъезда выплыл человек со спортивной сумкой.
- Скажите, давно здесь прачечная открылась? - поинтересовался Валя.
- Да года четыре как, - ответил мужик.
- А раньше кто эту квартиру занимал?
- Слушай, спроси что-ни будь попроще, - ответил человек сбегая по ступенькам.
За дверями гудели стиральные машины, раздавался женский смех, пахло стиральным порошком. Валя так и не решился туда войти.
*
Лера сидела в плацкартном вагоне, наблюдая за убегающими многоэтажками гигантской, загадочной Москвы. Она прощалась с этим городом без сожаления. Поезд нес ее домой, к бабушке. Голова кружилась от тихой радости, от ощущения чудесного, которое наполняло ее всю приятной теплотой. На коленях она держала свою сумку, ту самую, которую когда-то у нее украла цыганка, в боковом ее кармане лежало самое дорогое — паспорт с бумажной иконкой Николая Чудотворца.
* Известная итальянская компания изготовляющая курительные трубки.