В один из дней августа 1960 года у меня в кабинете раздался звонок. Звонил секретарь начальника управления МВД . Он непривычно сухо сказал, чтобы я вместе с Фетискиным немедленно явился к начальнику управления. У меня заныло подложечкой. Мысль одна - какая-то неприятность. Звоню Фетискину – начальнику уголовного розыска Центрального района г. Тамбова, самого беспокойного района в городе. Этот райотдел я курировал, то есть отвечал за его работу по линии областного уголовного розыска Спрашиваю его обеспокоенно:
-.Иван, что случилось? Почему я ничего не знаю?
-Да ничего не случилось. Всё нормально... А что такое?
-Какое нормально? Калашников вызывает к себе тебя и меня. И через секретаря! Даже наше руководство в известность не поставил. Давай, срочно приезжай!
Сам бегом доложил своему руководству, а те в недоумении и в тревоге. За себя, разумеется. Команда поступила помимо них, то есть нестандартно, а значит, опасно.
У Калашникова был громадный кабинет, как сейчас говорят, нереально громадный. Сам он был небольшого роста и сидел в глубине этого кабинета за фантастически большим, дореволюционным письменным столом. К столу вела длинная, как мне казалось, километровой длины, красная ковровая дорожка. Когда я впервые попал к нему в этот кабинет, я его за этим столом сразу не разглядел, настолько далеко от вошедшего он находился. По этой дорожке к нему нужно было долго идти. Идя по ней, я каждый раз ощущал некую слабость, чуть ли не дрожь в ногах от волнения перед предстоящим разговором. Кстати, такие чувства при посещении этого кабинета были не только у меня...
И вот, на эту-то дорожку в тот день, когда нас вызвали к Калашникову, мы с Иваном Фетискиным ступили в ожидании наверняка каких-то неприятностей ... Григорий Никифорович, широко улыбаясь из-за своего стола, приветливо махнул нам рукой, мол, проходите, проходите. От этого его „благорасположения” нам ещё больше стало не по себе. Мы знали Калашникова и понимали, что его улыбочки ничего хорошего не сулят.
Подойдя к столу, мы сели, и наш главный босс начал ласково так, исподволь интересоваться: как у нас дела, как мы себя чувствуем, как успехи. Мы что-то неопределенно мычали в ответ, ожидая подвоха. А он сам себе за нас и отвечал: что мы ребята здоровые, водку пьём немеренно, что дела идут успешно. Обращаясь к Фетискину:
-Тебе вот недавно дал премию за успешную работу.
И ко мне:
-А тебе досрочно присвоил звание капитана.
И дальше:
-Вижу, дела у вас идут хорошо... А вот у меня, у вашего начальника, очень даже плохо... Наверное, скоро выгонят с работы...
Мы замерли: Что же произошло? Таращим друг на друга глаза: Вроде всё спокойно...
.
И тут он выдаёт:
- В обкоме партии от стыда появляться уже не могу (а он был членом бюро обкома, то есть должен был там бывать очень часто).Надо мной обкомовцы уже смеются и сомневаются, соответствую ли я своей должности? И всё спрашивают: когда же найдутся грибы?
Мы, ошарашено:
-Какие грибы?!
И тут Григорий Никифорович с выражением на лице абсолютной покорности судьбе выдаёт:
- Ну вот, в обкоме знают, какие грибы. И я уже знаю. А ты, Иван Васильевич (к Фетискину), не знаешь, что на твоей территории грабят высшее партийное руководство области! И ты, Владимир Львович, ничего не контролируешь. Вы там уже спелись и спились. А меня каждый день встречают и говорят: „Так где же грибы? Если вы грибы не можете найти, так как же вы можете убийц находить, грабежи и вообще сложные преступления раскрывать?:
Он ещё какое-то время продолжал разглагольствовать , жалея себя, несчастного, которого терроризируют из-за нас, нерадивых работников. В ходе его речей, которыми он нас „заряжал”, наконец выяснилось, что у второго секретаря обкома партии Ивана Ивановича Сухарева из сарая, расположенного во дворе его дома, украли два бочонка солёных грибов и несколько банок варенья. Такое вот „кошмарное” преступление! Но пострадавшим было вон какое лицо! В Советском Союзе любое преступление против такой персоны было ЧП „мирового” масштаба. Эта категория граждан была неприкасаема!
И, наконец, он заключил:
- С этого момента вы ничем не занимаетесь, кроме раскрытия этого важнейшего преступления. Вот вам 900 рублей на оперативные расходы. (Сумма по тем кременам огромная – почти месячная зарплата оперативного работника. А бутылка водки стоила 21руб.20коп. …) Даю в ваше полное, круглосуточное распоряжение свою „Победу”. Вы же известные „сыщики”!,- добавил с издёвкой.
(Это он бросил булыжник в мой адрес. Выступая на одном из партийных собраний, я, говоря об оперативных работниках, как-то увлёкся и употребил выражение: „мы, советские сыщики:”. Тогда этот термин не был в ходу, а я так выразился, памятуя об иностранных и старых дореволюционных русских великих сыщиках, перед которыми преклонялся.)
-Так что - продолжил он - „сыщите”да обрящите!
Тут же вызвал водителя своей зелёной, новёхонькой „Победы” и сказал ему, что теперь мы его новые начальники, а он к машине никакого отношения не имеет. Но попросил его километраж записывать!...
Вышли мы из кабинета в приёмную, посмотрели друг на друга под сочувственным взглядом секретаря и бегом – вон!
После этого разгона чувство было одно - ужасной досады и злости. Прекрасно понимали, что никто с нас не снимет выполнения основной работы, но и заниматься ею сейчас невозможно. И само поручение было неприятно и опасно, как и всё, что связано с партийными органами. Их все боялись больше, чем собственного начальства.
В райотделе для начала проверили журналы происшествий, регистрации заявлений. Ничего там конечно не было. Да и кто бы стал регистрировать такую ерунду – кражу грибов из сарая? Чтобы не портить показатели работы, в райотделах старались не вешать на себя такие мелкие преступления.
Участкового уполномоченного по месту преступления разыскать не удалось. Обычная картина: когда они с утра уходят на участок, их днём с огнём не найти...
Поехали сами, нашли дом, где проживал „потерпевший”, и сарайчик во дворе – довольно ветхое сооружение из старых досок.Там действительно был взлом, но не замка. Замок болтался нетронутый на щеколде, а она просто сорвана. Обратили внимание, что на доске, к которой крепилась щеколда. есть небольшая вмятина. С помощью пластилина сделали с неё отпечаток. Так, на всякий случай, без всякой надежды , что эти следственные действия и эти следы могут пригодиться . Всё это, включая и осмотр сарая, как полагается, выполнили с участием понятых. Обошли соседей – никто ничего не видел, не слышал, Опрашивать, беспокоить ограбленных хозяев не стали – себе могло быть дороже!
Когда, наконец, появился участковый, выяснилось, что к нему пару дней назад действительно обращалась какая-то женщина с заявлением об ограблении сарая. Стало ясно, что это была жена второго секретаря обкома. Женщина она оказалась скромная и о должности своего мужа ничего не сказала.
-Где заявление?! – зарычал на участкового разъярённый Фетискин. Чем он сопровождал этот вопрос, воспроизводить не буду ...
-Да чёрт его знает,- отвечал перепуганный участковый, роясь дрожащими руками в своём пухлом портфеле с заявлениями трудящихся.
Нехватало, чтобы ещё и заявления не оказалось! Но на счастье он его нашел. Ясное дело, что никакого ходу ему он не дал, ничего не осматривал, тем более, ничего не искал.
День подходил к концу. От безнадёги всего предстоящего мы с Иваном взяли несколько бутылок водки, чего-то закусить и поехали на берег Цны – купаться и пить. Отдохнуть и развеяться. И обговорить план работы (работа началась и с чистой совестью можно было это «обмыть» и тратить деньги, полученные на оперативные нужды).
На следующий день встретились утром у меня в кабинете. И тут же – звонок Калашникова:
- Как дела:?
Мы ответили, как могли, что-то невразумительное, мол, работаем...
Слух о грибах уже распространился по управлению. Коллеги ехидно нас поздравляли с таким ”серьёзным” делом, начальство робко заглядывало ко мне в кабинет, интересовалось, как дела. Хотелось всех послать куда-нибудь подальше...
Приступили мы всё-таки к делу. Повстречались со своими информаторами - агентами, которые, в основном, широко раскрывали глаза, не понимая, на кой чёрт мы занимаемся такой чепухой. Стали „трясти” барыг, особенно базарных – скупщиков краденного. Никто ничего не знает.
Каждый вечер посещали места, где собирается молодёжь. Распрашивали, может кто, что слышал. Глухо. Одновременно стали выяснять, откуда же взялись эти грибы у секретаря обкома. Оказалось, что местную партийную элиту этими грибами снабжает какая-то старуха, которая живёт где-то в лесу.. Установили, где она обитает. Это был один из самых глухих, лесных тамбовских районов, отроги брянских лесов. Поехали туда на персональной машине Калашникова. В райцентре, в местном райотделе милиции взяли с собой участкового и лесника и отправились с ними на поиски бабуси. Дорогу туда знал только лесник. По глухому лесу, по еле заметной дорожке ехали километров 12-15.
Картина, окружавшая нас, была совершенно неправдоподобная. Кругом лес дремучий, непроходимый. Попадаются полузаросшие ряской озёрца, чуть в сторону – болота. Нам, взрослым мужикам, было не по себе, жутковато в этом лесу - точно как в сказках о пристанищах лесных чудищ и неведомых зверей. И избушка, к которой приехали - точь в точь, жилище бабы-яги, только курьих ножек недоставало. Войдя в неё , увидели испугавшуюся нас старуху.
Наших провожатых – участкового и лесника - мы в курс дела не вводили, но припугнули, что к большому начальству отсюда попали плохие грибы и их срочно нужно заменить точно такими же, но качественными. И если они этого не сделают, им, вместе со всем их дремучим лесом и его обитателями, не поздоровится. Они, соответственно, накинулись на бабку: гони, мол, грибы, старая карга!. А та, трясясь с перепугу, притащила нам один бочёнок с грибами и крестится, божится:
-Вот, миленькие мои, только один бочёнок и остался, где же я вам возьму ещё-то, больше таких нету и не будет, отошли уже грибочки...
Что было делать? Лесник и местный участковый сказали, что эта бабка своими грибами, какой-то необыкновенной засолки, снабжает только партийное начальство, в том числе, и районное. Итак, появился адрес – райком партии.
Забрали мы этот бочёнок и к начальнику райотдела милиции за помощью. Он сразу умыл руки – мол, никого отношения к этим грибам я не имею.
Пришлось вместе с ним идти к секретарю райкома, Ввели его в курс дела. Он оказался мужиком приличным и решительным. Тут же вызвал зав. орготделом и распорядился, чтобы он один бочёнок из своих личных запасов отдал нам. (Старуха - таки их всех этими грибами обеспечивала).
Заодно местное начальство устроило грандиозную пьянку. Благо, причина была серьёзная: ублажить областное руководство.
Мы были счастливы! Грибы, точно такие, какие украли у Ивана Ивановича Сухарева, точно в таких же бочёнках - есть!
Их ведь запросто могло и не быть, хорошо, что не успели съесть!
Возвратились мы в Тамбов уже поздним вечером. А утром, как по расписанию, в 9-00 звонок шефа. На этот раз мы его ждали с удовольствием. Грибы же есть! О чём я с гордостью ему и доложил. Неожиданно он сказал:
- Я сейчас зайду
Неожиданно – это слабо сказано. Помещение управления милиции было пристроено к огромному, старинному, дворцового типа, зданию бывшего НКВД, где размещались теперь областные управления МВД и КГБ Тамбовской области. К нему через эти обе эти организации тянулся длиннющий коридор. Калашников в нашем управлении вообще никогда не появлялся. Поэтому известие о том, что он сейчас сюда придёт, сразу стало известно и взбудоражило всё наше начальство.
Надо сказать, что ситуация в связи с этим грибным делом складывалсь вообще ни на что не похожая, а для нас с Иваном Фетискиным, тем более, очень непростая.
Задание на расследование преступления мы получили прямо от высшего руководителя - начальника областного управления МВД, через голову наших непосредственных руководителей - начальника управления милицией, его замов. и других, кто выше нас по должности.
С одной стороны, наших непосредственных руководителей уязвляло такое пренебрежение к их роли - наших прямых начальников. Нарушались обычные, строго соблюдаемые правила субординации. Поэтому они в наши дела демонстративно не вмешивались, делом не интересовались. Но конечно были заинтересованы в том, чтобы мы поскорее разделались с этими грибами. Ведь наша основная работа, требующая каждодневных, разнообразных действий, стояла. К ней нужно было или подключаться им самим, или отрывать от текущей работы других сотрудников. Думаю, что подспудно начальство было бы довольно, если бы мы с заданием не справились, и, тем самым, лишились бы покровительства Калашникова. Тогда на нас можно было бы спустить всех собак, отыграться за всё, не сделанное за время фактического отсутствия на основной работе.
С другой стороны, зная суть задания, исходившего от Калашникова, их главного руководителя, они прекрасно понимали, насколько оно важно и ответственно, и могли рассчитывать, что в случае раскрытия преступления, какая-то доля нашего успеха достанется и им.
Ну, а мы находились между этих двух огней. Привычная ситуация!
Потому-то такой эффект произвело сообщение о приходе „самого” на нашу территорию. Не заходя ни к кому из руководства управления милиции, он вошел в мой кабинет. И с порога:
-Где грибы?
Мы с гордостью:
-Вот они.
Он какое-то время разглядывал их, а затем изрёк:
- Молодцы. Бочонки отнесёте ко мне в кабинет. Чтобы не схарчили тут. Потому как пьёте много, а закуски хорошей нет... У меня целее будут.
Многозначительная пауза.И дальше:
- Они будут ждать у меня, пока вы не найдёте преступников. Грибы и преступники! Без преступников грибы мне не нужны, имейте в виду!
Повернулся и ушел.
Потом мы узнали, что в обком он сразу доложил, что грибы найдены. Но пообещал найти и преступников и тогда уже возвратить похищенное.
Ну, а мы с Иваном снова впали в унынье. Хоть и понимали, что грибы – это полдела, но какая-то надежда, что вернём мы этому партийному секретарю грибы, и обрадуется он несказанно, и поблагодарит нас - всё-таки теплилась.
И на кой ляд, как выражались в Тамбове, ему какие-то мелкие воришки, наверняка какие-нибудь пацаны. На практике ведь часто, если украденное удавалось найти, его возвращали потерпевшему, и дело на этом закрывали. И потерпевшего, как правило, не интересовало, есть преступники или их нет.
Так наша мечта отдать грибы и срочно пропить оставшиеся на оперативные нужды деньги потерпела крах. Нужно было искать „злоумышленников” -. почти по Чехову.
А обстановка накалялась. В управлении нас называли „грибниками”. Если кто-то нас разыскивал, отвечали: „пошли по грибы” Или – „ищут бондаря, чтобы бочонки сделал”. Вариантов была масса, изощрялись, кто как мог.
И мы пошли на последний штурм. Как говорят, или пан, или пропал. Нам помогала выпестованная , обученная и „натасканная” мною группа молодых ребят, добровольцев - дружинников.
Это были мои настоящие помошники. Группу эту я создал самостоятельно. Характерно, что это была настоящаяя оперативная группа, а не случайные, на один вечер, за будущие отгулы на работе, приглашенные дружинники. В отличие от таких, они были обучены определённым навыкам оперативной работы: наружному наблюдению, сыску, элементам самбо, правилам задержания и т.п. Сейчас, по прошествии стольких лет, могу без ложной скромности сказать, что своим отношением к делу я заражал своих юных помошников. Они стали бескорыстными энтузиастами этой работы, и, до некоторой степени, её романтиками. Всегда рвались в бой, и мне приходилось их даже сдерживать.
(Впоследствии некоторые из этих ребят, самые активные, получили специальное юридическое образование и работали в органах. Например, Юра Фоменков, стал позже начальником ОБХСС Тамбовской области. В этой группе были мальчики и девочки. Некоторые, работая вместе, даже стали семейными парами).
Такая вот это была команда. Стали мы работать по принципу рыбной ловли сетями с мелкими ячейками: хватать всех подряд, потому что все классические оперативные приёмы, использованные до этого, никакого эффекта не дали, а Калашников по-прежнему каждые день в 9.00 спрашивал:
- Где преступники? Грибы портятся... ( Это солёные-то грибы ! Нервы нам мотал!)
На танцах, в общежитиях, на вокзалах, в забегаловках под разными предлогами (нецензурная брань, кучкование агрессивными группами, шумное, вызывающее поведение, ссоры, оскорбления друг друга, нетрезвое состояние, и т.п.), а то и без всяких предлогов – просто „по подозрению”- задерживали ежедневно десятки молодых людей и после разведывательного опроса задавали единственный сакраментальный вопрос:
-Расскажи, как украл грибы? Рассказывай, где они! Отдай грибы!
Ребята столбенели и смотрели на нас, как на ненормальных: „О чём речь? Какие грибы?!”
Их, конечно, отпускали, давая задание искать грибы. Кстати, по ходу всей этой кампании мы раскрыли ряд других краж и даже два разбойных нападения. Но нас это не радовало. Один раз заикнулись об успехах шефу, но он в ответ зарычал что-то невнятное, явно нелестное для нас, и бросил трубку. Это его не интересовало.
Эти безрезультатные поиски нам уже надоели до тошноты, постепенно мы теряли надежду, отведенный нам срок заканчивался, и приближалась вполне прогнозируемая развязка...
Но, прав был генерал, как говорится, кто по-настоящему ищет, тот и „обрящет”.
В один из воскресных вечеров мы, как всегда , были в городском саду, на танцах. Несмотря на весь наш „террор”, желание потанцевать и пообщаться у молодёжи не убывало ( танцы были основным развлечением молодёжи в то время, никаких кафе, игральных автоматов и прочего не было тогда и в помине). В тот вечер никакой особой активности мы не проявляли. Запал уже пропал. Оглядывая намётанным взглядом кучки ребят, я обратил внимание на одного из них, лет 16-ти, который явно был лидером среди пацанов одной такой группы По его повадкам видно было, что он верховодил. Раньше он мне на глаза не попадался.
Великое дело интуиция - совершенно необъяснимое свойство некоторых людей. Мне она не раз помогала.
Преодолев апатию, взял двух своих ребят и быстро направился к этой группе. Подойдя к этому парню, проделали обычное – схватили, скрутили руки, и я тут же произвёл личный обыск. Его дружки мгновенно испарились - прыснули в разные стороны.
При обыске в кармане у него я обнаружил что-то очень твёрдое. Оказался классический кастет (в молодёжной среде тогда было модно ходить с кастетами и финками, а это было холодное оружие, и ношение его „тянуло” на 5 лет лишения свободы, больше даже, чем за мелкую кражу). Оснований для задержания было предостаточно, и мы с Фетискиным его одного повезли в управление милиции.
Начал я разговор:
-Ты же понимаешь, что тебе грозит „пятерик”. Но будет легче, если отдашь грибы.
Сказал это без всякого энтузиазма, совершенно тупо, как заученный рефрен всех разговоров в последние дни, и без малейшей надежды на успех. И вдруг в ответ слышу:
-Так я же их продал!
Мы замерли. Время остановилось. Не веря своим ушам, молча посмотрели с Иваном друг на друга, и я, боясь, как-то выдать себя, вышел в коридор, чтобы перевести дух. Через несколько минут вслед за мной вышел и Иван. Ничего не говоря, мы постояли несколько минут и, слегка успокоившись, вернулись в кабинет. Как можно небрежнее, я продолжил разговор:
-Ну, так что ты там сказал о грибах? Давай по порядку. Где они? Кому продал? С кем был на краже? Чем взламывал.? Где орудие взлома? Кто ещё знал о краже, кому рассказывал о ней?
Все эти вопросы задавались постепенно, по ходу разговора , по мере ответов на каждый из них.
Мы были грамотными оперативниками. Лишь бы получить признание, не подкреплённое ничем объективно – это было не в наших правилах. Такие ”признания”, выбитые из подозреваемых любыми, широко распространёнными (особенно сейчас!) способами, так же легко рассыпаются, как и добываются... В связи с тем, что раньше, до уголовного розыска, я работал следователем и прекрасно представлял судебную перспективу дела, основанного на признании, не подкреплённом никакими другими доказательствами, в открытом процессе при состязании сторон.
Стараясь никак не выдавать своего волнения, мы вели разговор с этим парнем, не давая ему никаких наводок, не помогая ему взять на себя то, чего он не совершил. И он, спокойненько , в деталях нарисовал картину кражи этих грибов и их дальнейшую судьбу. Описал, где находится сарай, какой он, как и чем была взломана дверь – гвоздодёром, и где этот гвоздодёр, с кем он совершил эту кражу ( с 14-летним пацаном), в чём находились грибы и сколько их было (а также варенье), кому он всё это продал, что за это получил.
Всё рассказанное им было надлежаще записано, оформлено. У нас уже не было никаких сомнений в том, что именно он совершил эту кражу. Были и все основания задержать его (кастет, изъятый у него), что мы и сделали. Всё это происходило поздно вечером.
Необходимо было закрепить эти доказательства, тем более, что брали мы его в присутствии дружков, которые, возможно, зная об этом деле, могли уничтожить доказательства и помешать расследованию.
В ту же ночь нашли его подельника, мальчишку, который со сна, при родителях все в точности подтвердил. Тут же, ночью, разыскали тётку, которой были проданы и грибы, и варенье. Она тоже всё подтвердила. Грибы она уже кому-то перепродала, а несколько банок варенья, которые у неё остались, мы изъяли. В дальнейшем жена Сухарева опознала и свои банки, и своё варенье. А экспертиза подтвердила, что зафиксированный нами след - вмятина на двери сарая оставлен именно тем гвоздодёром, который мы нашли, его мы тоже изъяли и приобщили к делу. Словом, доказательства собраны по наилучшему, классическому образцу.
Всю ночь конечно не спали. А в 9.00 - звонок шефа. В своей обычной манере, зловеще и ехидно:
-Ну, как дела, горе - сыщики?
Тут уже настал момент нашего торжества. Уж больно хотелось и нам над ним поиздеваться. Спокойно и слегка развязно я спросил:
- Какие дела, товарищ полковник?
Длительная пауза. Григорий Никифорович не мог врубиться – что произошло, откуда такая наглость? И перестроиться сразу не мог. Видимо, что-то почуял и слегка сбавил тон:
-Ну, что там у вас?
-У нас всё в порядке.
Шеф начал заводиться:
-Что в порядке?
!
- Задание выполнено. Преступник задержан.
- Вечно ты что-нибудь наплетёшь! – с надеждой на опровержение этого утверждения - продолжил он. – Почему дежурный не доложил?
- Дежурный ничего не знает. Задержали его за кастет.
- Какой кастет? - Совсем я его запутал, ничего не понял Калашников.- А ну, давайте мне материалы и сами являйтесь сюда!
Зашли. Доложили. Он сразу понял – хватал всё с лёта. Заулыбался, обнял каждого из нас и сказал:
-Спасибі, хлопці!
Он всегда переходил на украинский, когда был в хорошем настроении и говорил с земляками из Украины.
При нас связался с обкомом партии, забрал дело и отправился туда.
И тут мне хочется сделать небольшое отступление. Каждое совершенное преступление - это всегда неприятность для оперативного работника, на территории которого оно совершено. Это всегда большое горе для потерпевших. А оперативник, если он нормальный человек, пропускает это горе через себя. Но самое главное – преступление надо раскрыть! Поэтому всегда самая первая реакция – ненависть к преступнику, желание найти его, и если бы можно было – „казнить”! За всё – за причинённое людям горе, за свои бессонные ночи, когда надо искать, бегать за ним, иногда рисковать. Затем, если преступление раскрывается, и подследственный, находясь под стражей, ведёт себя нормально, отношение к нему у оперативника (или следователя, если дело уже передано ему) постепенно меняется. И это неизбежно. Плотное общение, беседы не только о событии преступления, но и, так сказать, „за жизнь”. Выясняются всякие факты из жизни преступника, которые могут вызвать просто обычное человеческое сочувствие, иногда даже жалость. Часто это - неблагополучная семья, пьяницы–родители, беспризорность, генетическая предрасположенность к жестокости, неудачная, запутанная личная жизнь, абсолютное равнодушие чиновников в государственных и общественных организациях, с которыми сталкивается преступник, отбывший наказание, желая как-то изменить свою жизнь, „стать на честный путь”...В общем, эта первая злость, ненависть к преступнику как-то смягчается, отношение меняется, начинаешь видеть в нём человека. Обычная профессиональная метаморфоза!
В данном случае, столкнувшись с этим парнем, я понял, что он ещё не безнадёжно испорчен, и мне не захотелось его арестовывать. По тем временам сам по себе арест до суда почти наверняка означал, что судебный приговор будет связан с лишением свободы. Но и мой главный шеф – Калашников, и все, кто имел отношение к этому делу, были другого мнения: наказать негодяя, да как можно строже. Так вот достали всех эти грибы!
Но, как говорится, человек полагает, а Бог располагает. Вечером этого же дня раздался телефонный звонок. Звонил И.И. Сухарев Удивительный оказался человек. Несмотря на свой высокий партийный пост, он искренне поблагодарил нас за нашу работу и неожиданно сказал, что такой успех надо обмыть. Более того, пригласил нас к себе домой.
Прием был хлебосольно – русский, тёплый. И сам Иван Иванович, и его супруга оказались простыми, приятными людьми. А уж угощение - выпивка, закуска – выше всех похвал. Он поинтересовался, кто же он, этот вор, наделавший столько неприятностей и ему и нам. Тут я и выскочил вперёд, не давая высказаться Фетискину, который конечно же хотел так разрисовать этого парня (ни имени его, ни фамилии вспомнить не могу), как ну очень ловкого и опасного преступника! Такая характеристика этого мелкого воришки с точки зрения Ивана поднимала нас в глазах хозяина дома. Этим как бы повышались наши заслуги, престиж - ведь не кого-нибудь, а матёрого вора поймали!
А я считал иначе. И потому сказал то, что было на самом деле: что сейчас решается вопрос о мере пресечения для задержанного нами преступника, но арестовывать его, на мой взгляд, будет неправильно, так как преступление не такое уж опасное. За этим парнишкой есть ещё кое-какие мелкие кражонки, но он несовершеннолетний, обо всём всё откровенно рассказал. Может, этот случай его чему-нибудь научит, остановит. Во всяком случае, такая надежда есть. А главное, об этом происшествии знает весь город, и в случае ареста этого парня, в городе пойдут разговоры об особой жестокости карательной политики, когда потерпевшим по такой мелкой краже является партийный работник высокого ранга. Словом, в этой приятной, располагающей к откровенности обстановке высказал я такие смелые суждения, позволил этакую, не свойственную нашему брату - оперативнику, мягкотелость.
Иван Иванович и его жена ужасно разволновались:
- Ни в коем случае! Никаких арестов. Я завтра же переговорю с Григорием Никифоровичем.
В итоге, ареста этого парня удалось избежать. Фетискин хоть и был недоволен мною, но, видя такую реакцию „потерпевших”, не стал спорить.
...Наше приятное застолье в доме секретаря обкома имело неожиданное продолжение.
Но об этом как-нибудь в следующий раз.
Продолжение см. "Моя победа -"ПОбеда"
http://www.proza.ru/2011/12/01/1914