Так уж жизнь устроена. Ходит добро по свету на радость людям – вот оно, всё на виду. Тому руку на голову опустило – вот и не болит голова. А тот счастьем обойдён – живёт печалится. Добро в спину легонько подтолкнуло – глядь, отогрелся человек, вот уж и жизни рад. Порой и вовсе – рядом пройдёт, будто ветром свежим тебя обдаст, а ты ожил, вроде, на сердце полегчало. Не навязчивое оно добро, молчаливое.
Хорошо человеку рядом с добром. Только почему так жизнь устроена, что обязательно рядом где-то зло обретается. Тихое, незаметное, крадётся за человеком, прячется, будто змея подколодная. Не высовывается, скрежещет потихоньку зубами, момента ждёт. Загородить дорогу добру, да и вцепиться человеку в глотку мёртвой хваткой. Страшная сила у зла, не всегда добру одолеть.
Жил был парень такой Альфред. С сестрой в сиротстве росли, и не было у них никого на всём белом свете. Сестра постарше была, она и подняла Альфреда, на ноги поставила, и в армию проводила.
У самой жизнь круто сложилась – осталась вдовой, да с двумя ребятишками на руках. Вот и маялась в старой избёнке, сама здоровьем слабовата. Альфред из армии вернулся, в деревне работы нет – старики да старухи остались. Вот и рванул в тайгу заработка искать, спасать сестру с племяшами.
Работал Альфред в охотку. Бурение быстро освоил. И на вертикальном дробью бурил, и на подземке алмазами. Зарабатывал хорошо, до пятисот в месяц – по тем временам не слабо. Да выходные все в тайге – и шишковал, и лимонник сдавал. Рубль, как говорится, к рублю. – Куплю сестрёнке избу хорошую, племяшей подниму, не пропадём. – Тем вот и жил парень. Веселый всегда, с друзьями приветлив.
Сестре с племяшами деньги отошлёт, в общагу зайдёт – ну светится весь. А жил он на участке, километрах в восьми от базы партии. Прибегал иногда в выходной из одежонки чего, продуктов прикупить. Иной раз и на ночь оставался. Нас в комнате восемь размещалось – в бывшей конторской бухгалтерии. Всегда кто-то уходил в ночную смену – проблем с ночлегом у Альфреда не было.
Что для нас было загадочно и волновало – беда всегда была рядом с этим приятным во всех отношениях человеком, нашим другом, всегда желанным гостем.
Однажды кто-то из наших ребят принёс из тайги сову-подранка. Перевязали ей перебитое крыло и оставили жить в закутке, отгороженном фанерой с решёткой под потолком, бывшей кассой. Примерно через месяц крыло поджило и сова ночами бесшумно планировала в комнату, на стол, где мы оставляли ей на прокорм кусочки мяса. Утром её всегда находили на месте, в закутке, где у нас висел умывальник. Решили, что через пару недель отпустим её на волю.
И тут спустился к нам в гости Альфред. Навестив друзей, сходив вечером в клуб, он пришел на ночлег. Почаевали компанией и улеглись. Альфред знал о нашей воспитаннице. Он ночевал у нас пару недель назад. Сова тогда крыло ещё подтаскивала за собой. Теперь, видно совсем одужив, она в два взмаха улетала в свой закуток. Корм ей, как всегда, оставили на столе.
Среди ночи мы подскочили всем составом, услышав какое-то мычание из Альфредова угла. Кто-то включил свет, и – О Боже! Над лицом Альфреда, раскинув огромные крылья, дико выпучив на свету глаза, вцепилась Альфреду в губы наша сова. Взмахнув крыльями она попыталась взлететь вместе с добычей. При этом голова Альфреда дёрнулась вверх, а руками он закрывал глаза.
Спасали Альфреда всем коллективом. Одни держали сову, другие старались разжать совиные когти. Последнее оказалось наиболее сложным. Хват совиных когтей – мёртвый.
Когда Альфреда освободили, вид его лица был ужасен. Губы его были порваны, а сам он в обморочном состоянии. Передав парня врачам, мы до утра обсуждали трагедию. Участь совы обсуждалась горячо. Разум восторжествовал.
Кто же мог подумать, что именно большие губы Альфреда, что-то произносящие и шлёпающие в ночной тиши, станут объектом охоты нашей оклемавшейся птицы – хищницы по природе своей. В принципе, объектом мог оказаться каждый из нас. Но, не пофартило именно Альфреду.
Альфреду на память о той ночи остались шрамы. А сову нашу мы выпустили в тайгу, и всем нам было немного жаль расставаться с ней. Альфред же долго ещё избегал ночлега в нашей комнате.
Спустившись в посёлок, Альфред всегда забегал в женскую общагу. Поздороваться, побалагурить на житейские темы, чайку попить. А те всегда ему рады. Зимой, если мы, соседи, оплошали, всегда дровец наколет, воды из проруби натаскает. Весёлый всегда, с прибаутками, с добрым словом – Что, заскучали тут без меня, сестрёнки?
Так и в тот раз. Полушубок скинул, дровами занялся, аж пар от него – разогрелся. Листвянку на морозе колоть – дело приятное. Красиво мужик за этим делом смотрится. Чурбак сперва на ровные плахи разложит, будто на доски, а уж потом, в одну руку, на ровные поленца колет со звоном, будто на ксилофоне играет. Девчонки только успевают за ним – в сарайку складывают. А тут и парни после смены подошли, вокруг на чурбаках расселись, Альфреда подначивают, подхваливают. Самим-то стыдно, что девчонки без дров остались.
А беда Альфредова вот она, нежданно откуда. Горняк наш Юра со своим Соболем подошёл. Красивый пёс, любимец всеобщий – лайка сибирская чистопородная рыжей масти. Людям рада, одного-второго в нос лизнула, радуется, повизгивает. Альфред топором машет, в раж вошел. Никто и не заметил как, только взвизгнул пёс, а полхвоста и нету – на плахе лежит.
Вся компания в шоке. Соболь снег кровянит, скулит, за хвостом крутится. У Юры ноги сдали, на чурбак плюхнулся, вот-вот заплачет. Альфред на обрубок хвоста на плахе уставился тупо, топор выронил. Девчонки глаза ладошкам позакрыли, подвывают хором.
Увёл Юра Соболя рану зализывать. До скончания веку им теперь при позоре жить. Лайка, это вам не спаниель какой, собака серьёзная. Ну а Альфред после извинений долго в посёлке не появлялся. Говорили – даже запил слегка, с горя-то, да от стыда за содеянное. Такая вот невезуха, как клеймо какое.
Только вот подошел Альфреду отпуск. Спустился в поселок, отпускные получил, накопленное в кассе забрал. Банка у нас тогда не было – деньги по чулкам у людишек. Так вот и Альфред. Принёс своё богатство в общагу к нам, у нас тогда пара наших в отпуске была. Радуется. Весна. Денег сестре и на дом и на лечение хватит. Коньячку пару бутылок у завмагши выпросил по этому поводу. Сам в новом костюме, при галстуке – сестре, людям показаться. Проводили его – обнял всех, будто чуял сердцем чего.
Месяца через два пришла к нам та страшная весть. Мы ведь телеграммы от него так и не дождались. Нашел его путевой обходчик, без документов, без денег, бездыханного, выброшенного из поезда. Повёл он накормить, угостить на радости своей пятерых дембелей в вагон-ресторан. Сам три года назад форму снял. Братишки. А обернулось добро вот как.
Ни адреса сестры, ни имени-фамилии её мы не знали. На суд тех нелюдей опоздали. Не знали и где похоронен. Осталась память о добром человеке, которого звали так непривычно – Альфред.