Глава 13. Шаман
Первым, что я услышал, был звук текущей воды, и пение птиц. Я открыл глаза, сел, и не поверил тому, что вижу. Длинные ветви ивы склонялись к самой воде. Мелкая речушка, журча на камнях, быстро несла мимо меня хрустальной прозрачности поток. Светило солнце, ветер играл в кронах деревьев. Я встал, оглянулся. Я стоял на поляне. Сплошная стена сосен в этом месте отступала от берега реки, меж сосен убегала в гору узенькая тропинка. Посреди поляны, шагах в десяти от обрывистого берега реки, стояло жилище, конусообразный шатер из шкур. Перед входом в жилище горел костер, булькало в закопченном котелке какое-то варево. Я такие жилища раньше видел только в кино, и на картинках, как оно там называлось, вигвам, что ли?
– Типи. Это называется типи, – раздался за моей спиной спокойный голос. Я что, задал вопрос вслух? Позади обнаружился мужичок в кожаном. На нем были надеты кожаные штаны с бахромой, и кожаная куртка, тоже с бахромой, покрытая узорами. В волосах торчали перья, на шее висело ожерелье из зубов и когтей. Лицо у него было красное, плоское и морщинистое.
– Садись, – показал он на лежащее у костра бревнышко. Я сел, он уселся напротив, подкатив чурбачок. Взял деревянную ложку с длинной ручкой, и стал помешивать варево.
– Тебе, наверное, интересно, кто я, и что это за место, – сказал мужичок и хихикнул. Я кивнул, он положил ложку, и продолжил: – давай начнем с того, что ты умер… или, скажем так, почти умер.
Я вспомнил, что произошло в туннеле, все события того кровавого дня, и вздрогнул. Поднес к глазам левую руку, на ней все пять пальцев были целы. Все страньше, и страньше, как говорила Алиса.
– Так что же это, получается, я умер, и вместо ада попал сюда? – я справился с собой, и даже нашел силы для иронии. Хотя, а чего мне бояться, раз я умер?
– Ты не совсем умер… пока еще не совсем. А попал ты сюда потому, что я захотел с тобой познакомиться. Джек много о тебе рассказывал. Он сюда часто приходит… Но ты слишком привязан к земле, к своему телу, сам никуда не ходишь. А мне позарез надо было с тобой личное знакомство свести. Ты подставился под выстрел, я не упустил своего шанса, и вот ты здесь.
– А сам-то ты кто, дядя? – спросил я у странного мужичка.
– Я шаман, – ответил тот, – я был шаманом до того, как пришел Песец. – У меня было имя, но это было имя белых, а настоящего имени у меня никогда не было. И теперь уже не будет. А еще я был, как вы говорите, индиго. Или Новый, если использовать терминологию Джека. Когда-то мой народ был многочисленным, и вся земля, сколько видно с Черных Холмов, была нашей. Потом пришли белые, и согнали нас с нашей земли, а от моего народа осталась жалкая кучка вырожденцев, которые позировали для туристов, нацепив дедовские костюмы, или танцевали танцы, не понимая их смысла. Я тоже был таким, я не знал язык своего народа, окончил университет в большом городе, и жил совсем как белые. Однажды духи позвали меня, и я вернулся туда, где когда-то жил мой народ, стал жить так, как жили предки, и ходить путями, которыми ходили они. Великий Дух, который Джек называет эфиром, разговаривал со мной. Однажды он сказал мне, что придет Песец. Я мог уйти, времени было достаточно, но не ушел, и никого не предупредил…
– Почему? – спросил я заинтересованно. Мужичок достал трубку, раскурил, сладковатый дым поплыл над поляной. Интересно, почему он мне все это рассказывает?
– Почему я никого не предупредил? А кого я мог предупредить? Вокруг не было людей, одни, как твой друг Вайнштейн говорит, чмулики. Уходить самому? Мои предки уже сделали такой выбор, ушли, чтобы сохранить свои жизни. Им это не помогло, народа как такового не осталось. Это не для меня. По крайней мере, я умер на своей земле, – невесело усмехнулся шаман.
– Что было потом?
– Потом я оказался здесь, – обвел рукой шаман.
– То есть, это место не реально? – подпер я рукой подбородок. Шаман выпустил колечко дыма, и сказал:
– А что такое реальность?
– Дядька, отвечать вопросом на вопрос, это наша национальная черта, не ваша, – усмехнулся я.
– Тогда слушай, – усмехнулся в ответ шаман. – От органов чувств человек получает одну десятую информации о том, что принято считать «объективной реальностью, данной нам в ощущениях». Мозг принимает эту информацию, фильтрует, соединяет, дополняет недостающее, и выдает «картинку». Иными словами, «объективная реальность» в значительной степени игра ума.
Это место не более реально, чем ваш Город. Но и не менее. Когда я здесь, мои органы чувств говорят мне, что я дышу чистым воздухом, пью чистую воду, ем вкусное мясо. Недавно я завалил в холмах гризли, он меня сильно помял, и я две недели провалялся в жару, а от его когтей остались шрамы. Я ответил на твой вопрос?
– Более-менее. Будем считать, что да. А почему я, умерев, попал в твой вариант рая, а не в свой?
– Ты невнимательно слушал, бледнолицый брат. Ты еще не умер, хотя такой вариант не исключен. Твой недруг, как там его… Гельман, всадил в тебя три пули. Не будь ты Новым, ты бы умер на месте. Ты и так бы умер, не сразу, минут через десять, но поблизости оказались Джек с Габи, они не дали тебе умереть. Твой дух отделился от тела… и попал сюда.
– Я смотрю, ты всех знаешь. Откуда? И, кстати, что там с Ромой, ему ведь тоже досталось?
– Отвечу сначала на последний вопрос. Твой друг Рома умер, – услышав это, я вздохнул. Я ведь обещал Медведю за ним присмотреть, и вот же… – ему не повезло, как тебе. Теперь первый вопрос. Я знаю всех потому, что меня назначили присматривать за вами. После того, как я умер, я оказался здесь, и, в награду или в наказание, уж не знаю, получил такую работу.
– За нами?
– За тобой, за Вайнштейном, за Летуном, за всем вашим Городом. Естественно, что проще всего мне было наладить контакт с Джеком и его ребятами. Пробовал я достучаться и до тебя, но ты слишком привязан к материальному плану. Хотя, и с тобой несколько раз получилось.
– Джек говорит, это потому, что я убийца, – сказать, что я заинтересовался, значит, ничего не сказать.
– Джек, – шаман усмехнулся, – это я ему сказал. Они же еще дети. Очень могущественные дети. Вот я им и выставил ограничитель, чтобы голова не закружилась. А у тебя такого ограничителя нет.
– Тогда почему?
– Так ведь ты не пробовал. Попробуй, может, получится. – В словах шамана был свой резон. Я поверил Джеку на слово, и не пробовал развивать свой Дар. Он продолжал: – и потом, ты слишком взрослый. То, что делают индиго, тебе кажется чудом. Воспитанный машинной цивилизацией человек просто не верит, что это возможно. А с Даром, верить – значит, мочь. Детям просто не сказали, что это невозможно, вот они и не отвлекаются на абстрактные рассуждения, а просто делают. Тебе сложнее, ты знаешь границы возможного, тебя этому в школе научили.
– Интересно… – протянул я, – значит, ты у нас что-то вроде ангела-хранителя?
– Не совсем, не совсем… Но довольно близко. В принципе, я просто наблюдаю. Реальных рычагов воздействия у меня нет. Я могу помочь советом… подсказать решение. Как подсказал тебе с тем объявлением в справочнике. Даже те рычаги, что есть, я старюсь не использовать, мне бы хотелось, чтобы вы нашли свой путь сами, без подсказок. Это очень важно, чтобы вы сами…
– Почему это так важно?
– Видишь ли, Песец пришел не случайно. У вас стало слишком много чмуликов, настолько много, что они стали вредить планете. Я даже не говорю о том вреде, что управляемое чмуликами человечество причиняло живой природе. Их мысли, злобные, алчные, примитивно-однообразные, наглухо забили эфир. Планета долго терпела, но всякому терпению есть предел. Если вы не изменитесь, все повторится. А измениться вы можете только сами.
– Значит, Песец не случайно пришел… Джек тоже что-то такое говорил. И что, другого решения не было, обязательно было всех убивать?
– Когда у человека рак в четвертой стадии, лечить бесполезно. Нужно планировать похороны.
– Значит, нас отформатировали. Так? А вместе с нами и всю планету…
– Да. И дали второй шанс. Возможность не повторить ошибок, и построить новое общество.
– А индиго? Какая у них во всем этом роль?
– Индиго, это новая ветвь эволюции. Если все пойдет как надо, со временем все люди будут индиго. Другие просто не будут рождаться. Но это в идеале, скорее всего, произойдет разделение. Будут и Старые люди, и Новые, может быть, даже биологически несовместимые.
– То есть, ты и сам не знаешь, как оно будет?
– Я и не могу этого знать, ведь это еще не произошло. Все зависит от вас, что вы построите, то и будет. На вашу Республику я возлагаю большие надежды. Вы можете стать тем зерном, из которого вырастет новое, справедливое общество. У вас большой потенциал, хоть вас и немного. Вы смогли победить фашистов, почти что сами, я лишь немного помог. Теперь вас ждет другая битва.
– Это ты про что? – подскочил я.
– Я про мирное строительство, – успокоил меня шаман, – вас ждет много работы. Но вы справитесь, если не дадите чмуликам голову поднять.
– У нас нет чмуликов! – опять подскочил я, хоть и понимал, что шаман, в сущности, прав. Есть у нас чмулики, они не могут не есть.
– Есть. Их меньше, чем до Песца, но все еще достаточно, чтобы вас подмять.
– И как мне этого избежать? – заинтересованно спросил я.
– Очень просто. Забудь старые методы. И внимательно смотри на людей. Те, кто предлагает пользоваться старыми методами, и есть чмулики. После Песца старые методы работать перестали, вам придется изобрести свои, новые. Иначе получится старая песня на новый лад.
– Что ты имеешь в виду, под «старыми методами»?
– Ты поймешь, когда встретишься с ними.
– А флаг? А все эти теории, что Вайнштейн с Летуном обсуждают, это разве не старые методы?
– Теории, что Вайнштейн с Летуном обсуждают, так теориями и останутся. Хотя кое-что разумное они из них почерпнуть смогут, да и тебе стоило бы почитать те книжки. Загляни Вайнштейну под койку, у него там много интересных книжек. – «Н-да, он даже знает про то, что Вайнштейн хранит под кроватью», подумал я, «серьезный дядька», – Слишком все изменилось, чтобы те теории заработали. А вот флаг… – шаман встал, и прошелся по поляне. Вернулся, черпнул варева, пригубил с ложки, отставив руку. Поморщившись, сыпанул в котелок горсть сушеной травы. Пристально взглянул мне в глаза:
– Флаг – просто тряпка. Это у Вайнштейна детство в одном месте играет, вот он и вытащил его. Хотя, среди ваших две трети таких вот взрослых детишек, так что это сработало. Главное, не увлекайтесь, в меру ребятки, в меру.
– Верно, – кивнул я. Я и сам так думал, мне часто казалось, что Летун с Вайнштейном оперируют понятиями, не имея представления об их реальном смысле.
Я вспомнил ощущение присутствия, которое почувствовал, стоя возле гаубицы. Спросил шамана, тот усмехнулся, и ответил:
– Рядом с вами были ваши деды, и прадеды, и деды дедов. Твой прадед тоже был там. Или ты думаешь, что вы вот так взяли и победили четырехкратно превосходящего вас врага, со всеми его танками и пулеметами? Что все ваши удачи, это просто случайность? Совпадение? Вы позвали их, и они пришли. – Было что-то в том, что сказал шаман. Кольнула ревность – как этот так, победа, доставшаяся нам такой дорогой ценой, все же не совсем наша заслуга?
– Скажи, шаман, а другие группы есть, как наша? Или жизнь сохранилась только здесь? – задал я наиболее волнующий меня вопрос.
– Конечно, есть. Есть многочисленные сообщества, и на Черном континенте, и на Севере, в подземных убежищах, есть и на Дальнем Востоке. У них свои хранители, я отвечаю за вас.
– То есть, не получится у нас, сделает кто-то другой?
– Примерно так…
– А что, если мы, например, построим этот твой «Город Солнца», – при этой фразе шаман поморщился, ну да пофиг, в конце концов, я к нему в гости не набивался, пусть терпит, – а потом придет большая банда, и всех перебьет? Где гарантия, что этого не случится?
– Вопрос хороший. Ответа нет. Но, при том состоянии, в котором находятся все эти группы, разделяющее вас расстояние лучшая гарантия вашей безопасности. Да и что им у вас искать, чего нет у них? Ради чего стоит преодолевать тысячи километров безлюдных пустынь или снегов?
– Слушай, шаман, а почему я так вам нужен? Тебе, Джеку, остальным?
– Ты человек действия, Коцюба. Такие всем нужны.
– Иными словами, вам, великим мудрецам, нужен кто-то вроде меня, чтобы таскал для вас каштаны из огня.
– Да, именно так. Но тебе ведь это нравится. Пока не пришел Песец, тебе ведь было скучно, разве нет?
– Крайние два года выдались очень веселыми, что да, то да, – горько рассмеялся я. Все-таки умные ребята, Джек, Летун, Вайнштейн, умнее меня намного. Вот и шаман туда же. Умные, но дураки…
Разговор у нас выдался долгим. По моим ощущениям, прошел не один час, но костерок не потух, все так же булькало, не думая выкипать, варево, да и солнце на небе не сдвинулось ни на миллиметр. Шаман оборвал разговор на полуслове, наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то.
– Тебе пора, Коцюба. У вас там уже прошло десять минут, и Габи уже отчаялся. Как бы не посчитали тебя мертвым. Иди, – приказал он, – попей водички из реки. – Я не стал спорить с хозяином этого места, спустился к воде. Зачерпнул горстью ледяной воды. Она оказалось неимоверно вкусной, я пил ее с ладоней, и никак не мог напиться.
– Хватит! Возвращайся, – окликнул меня шаман. Я подчинился, вылез назад. Шаман окунул ложку в котелок, зачерпнул, подал мне: – пей!
Я спросил у него:
– Вопрос напоследок, шаман. Как я с тобой смогу связаться оттуда, когда вернусь?
– Во сне увидимся, может быть. Пей.
Я секунду помедлил, хотелось еще что-то спросить но шаман разволновался.
– Да пей же! – зашипел он. Я отхлебнул. Ну и мерзость, я с трудом подавил рвотный рефлекс, но, подчиняясь шаману, выпил все до дна. И, что за напасть, опять выключили свет.
Пришла боль, она разрывала грудь и живот, я скорчился, попытался встать, опираясь на правую руку. Все было как в тумане, где-то высоко надо мной плавали желтые пятна света. Встать я не смог, только дернулся. Услышал вдали звонкий детский голос:
– Он очнулся, он жив!
Потом мне на лоб легла ладошка, и боль сразу же отступила. А затем пришел сон, просто сон, без сновидений.
В следующий раз я очнулся ночью. Ничего не болело. Левая рука была замотана бинтами. Я открыл глаза, и прохрипел:
– Где я?
Спросил несколько раз, наконец, сонный голос Алины ответил:
– Дома, в своей постели. Хочешь пить? – спросила она.
– Тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде… – я, и правда, чувствовал себя неплохо. Попробовал встать, но головокружение тут же опрокинуло меня назад на подушку.
– Лежи-лежи, тебе нельзя вставать. Выпей вот, – Алина поднесла к моим губам чашку. Я начал жадно пить, часть питья пролилась по щекам на подушку. – Спи давай, тебе надо восстанавливаться. И не думай вставать, тебе еще нельзя.
Я охотно последовал ее совету, и опять провалился в сон.
Выздоравливал я быстро. Через неделю уже смог, осторожно переставляя ноги, по стенке, дойти до туалета. Индиго сотворили чудо, они не просто вернули меня к жизни, но и неимоверно ускорили процесс регенерации тканей. Вот только с рукой ничего сделать не смогли, вместо указательного и среднего пальцев остались обрубки. Я лежал в комнате один, Вайнштейна от меня отселили, на его кровати спал тот, кого назначали сидеть у моей койки, это были или Алина, или Мишка, или Габи. Приходил Медведь.
– Прости, Медведь, за Рому, – повинился я перед ним. Он ничего не ответил, только хлопнул меня по плечу. Потом долго сидел рядом, но так ничего и не сказал, ушел восвояси. За время моей болезни у моей постели побывали все. Ну, или, почти все. О делах не разговаривали, старались беречь мои нервы. Один Летун не выдержал, пришел, положил мне на грудь какой-то листок. Улыбаясь, поздравил меня:
– Поздравляю! Вчера мы провели выборы. Временный Комитет реорганизован в постоянный. Меня избрали председателем, ты – второй в списке! Нас избрали на год. Читай.
Я поднес к глазам листок, что принес Летун. Листок гласил:
Всем гражданам Республики! Временный Организационный Комитет объявляет о самоликвидации. По результатам прошедших выборов, образован постоянный Организационный Комитет, сроком на год, в составе:
1) Яков (Коби) Бен-Ами, позывной Летун
2) Виктор Коцюба, позывной Заноза
3) Дов Сотник, позывной Медведь
4) Алина Гофман, позывной Сестра
5) Райво Краних, позывной Райво
6) Ли Ван, позывной Ли
7) Илья Вишневецкий, позывной Дрозд
Комитет обязуется представлять письменный отчет о своей деятельности первого числа каждого месяца. В настоящее время Организационный Комитет работает над подготовкой Основного Закона Республики. По завершении проекта закона, он будет представлен гражданам на рассмотрение.
Да здравствует Свобода! Да здравствует Республика!
Коротко и ясно, никакой воды.
– А кто такой этот Ли? – спросил я, хотя, в принципе, понял – кто.
–Ли сменил Чена, – ответил Летун, – наш человек.
–Ясно, – кивнул я, – а Вайнштейн? Почему его не избрали?
– Да как тебе сказать…, – замялся Летун, – его за психа посчитали, он в своих теориях иногда перегибает палку. Да и потом, насчет тебя все ясно, насчет Медведя или Алины тоже, все вас знают, вы на виду, как и я. Вишневецкий и Райво просто уважаемые люди, Семьи у них большие. Сергею припомнили его пьянство, в день боя его многие видели в совершенно непотребном виде. За Ли проголосовали все его соплеменники, как один.
– Неудивительно… – проворчал я, – развели демократию.
– Ну, вот, поэтому за Вайнштейна почти никто не проголосовал. Он обиделся, никуда не ходит, сидит в обнимку с бутылкой. Алина к тебе его не пускает.
– И правильно делает, нечего больного тревожить! – надвинулась на Летуна появившаяся в дверях Алина. Летун сразу стал меньше ростом. Железный человек Алина, особенно когда чувствует за собой правоту.
– Ладно, ты выздоравливай побыстрее. Работы полно, ты нам нужен! Масса нерешенных вопросов! – под испепеляющим взглядом Алины Летун откланялся и ушел.
– Алина! – позвал я. Она подняла голову от книжки, – что там с Гельманом?
– Тебе нельзя волноваться, лежи! – сказала она, и в голосе прозвенела сталь.
– Я не знаю, чем все кончилось, и оттого все время волнуюсь. Меня это ужасно беспокоит, – зашел я с другой стороны. Это сработало, Алина нехотя ответила:
– Когда ребята решили, что ты умер, они сбросили его в ущелье. Говорят, он сразу не умер, и долго оттуда кричал…
– Ему повезло, – медленно проговорил я, – у меня бы так легко не отделался. А Иветман?
– Его не нашли. Говорят, его уже год никто не видел, может, его вообще не было, с самого начала. Всем Гельман рулил.
– А как у Гельмана оказалась одежда одного из наших?
– Я точно не знаю, – ответила Алина, – но, говорят, что когда те бежали, они его с собой не взяли, бросили. Он спрятался там где-то. Потом наши там все проверяли, и этот мальчик, младший брат рыжего Гриши, оказался один. Гельман его задушил, забрал одежду, лицо измазал сажей из печки, чтоб не узнали, и пошел на выход. Когда ты его опознал, начал стрелять. Говорят, Гриша очень за брата переживает…
– А… – только я намылился задать еще вопрос, как Алина меня оборвала:
– Все, отдыхай, не то позову Габи, он тебя усыпит. Тебе нужен покой, вот и лежи спокойно.
– Лежу, лежу, – согласился я. И правда, когда бы я еще так отдохнул…
Отдых быстро закончился. Только я начал передвигаться с палочкой, как на меня насели Летун с Вайнштейном. Нужно был готовить проект конституции, прописывать основные принципы, подводить, так сказать, базу под решение народа. А то объявить Республику объявили, а какой она будет, никто и ведать не ведает. Получилось так, что народ из нашего комитета, под разными предлогами от этого отмазался, остались мы с Летуном. Остальные сказали, что заранее одобряют любое решение. Как сказал Вайнштейн, они выдали нам мандат. Мандат там, или еще какой орган нам выдали, а работка у нас началась адова. Вайнштейн хоть и не состоял в комитете, но без него мы бы не обошлись, это было ясно с самого начала. Поломавшись для виду, он согласился нам помочь. Так и сидели втроем, чаще всего по ночам, спорили, обсуждали, писали, стирали, снова писали. Законотворчество оказалось сложным делом.
– Классическая демократическая республика отпадает, – поправляя на носу очки, говорил Вайнштейн, – вообще, форма государственного устройства, как до Песца, нам не годится.
Мы сидели у нас на базе, по крыше стучали капли дождя, тянуло сыростью. Шел второй час ночи, а мы все обсуждали, все спорили.
– Логично, – согласился с Вайнштейном Летун, – нам никто не даст создать аппарат управления. Демократический централизм вообще не вариант, а жаль…
– Прибавьте к этому то, что никаких реальных рычагов воздействия на Семьи у нас нет, – добавил я, – и мы на выходе получаем единственно возможную форму общественного устройства.
– Это какую же? – прищурился Летун.
– Федерацию самоуправляющихся общин. То есть, Семей.
– Не пойдет. Это анархия, слишком аморфное образование получится, – махнул рукой Летун. Вайнштейн согласно кивнул головой.
– Только это и пойдет! Это то, что уже существует де-факто, нам остается только закрепить это на бумаге. Ваша идея с обобществлением всего и отменой частной собственности обречена на провал.
– Почему? – одновременно спросили Вайнштейн и Летун.
– Да потому, что никто нам ничего не отдаст. Я же сказал, нет у нас рычагов влияния. Нас и избрали-то только потому, что у всех еще голова после победы кружится. А ты попробуй, скажи кому-нибудь, что надо за просто так отдать…да хотя бы мешок гречки. Не дадут, а попробуешь взять силой, получишь пулю. Пока народ своей выгоды не увидит, никто и пальцем не пошевелит, даже из наших, я уж не говорю про тех, кто даже не пришел нам помогать бить фашистов, – я перевел дыхание, и продолжил, – вы тут планы строите, как будто Республика это что-то реальное. А ее нет. Во всяком случае, пока нет. И, даже когда она будет, единственным местом, где она будет существовать, будут головы людей.
– Ну, мы поговорим со всеми, убедим! – Вайнштейна понесло.
– Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее… Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые!
Когда я это сказал, брови у Летуна поползли вверх, да и Вайнштейн удивился, по лицу заметно. Не привыкли они к тому, чтобы я такие длинные и заумные речи толкал. Похоже, что они из моих слов про «старые методы» поняли больше, чем я. Молодец, шаман, снабдил меня универсальным ключом.
– Ты откуда это взял? – ошарашено спросил Вайнштейн.
– Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, – я им не стал рассказывать о шамане. Думаю, если бы Вайнштейн о нем узнал, он бы с меня не слез.
– Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, – а вот Летун сообразил, что в моих словах есть рациональное зерно. Удивляюсь я им, взрослые, битые жизнью мужики, а столько мусора в голове… Я начал объяснять:
– Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. Т.е., мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, каждый как захочет, так пусть и рулит. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют…
– Стоп, – поднял руку Летун, – ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?
– Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует – никого насильно не держим. Вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.
– А как же контроль? – мои слова для Вайнштейна были как серпом по одному месту, – кто будет осуществлять контроль?
– Да не нужно ничего контролировать, – поморщился я, – контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.
– Софистика! – взбеленился Вайнштейн.
– Практика! – бросил я в ответ. – Не будет паразитов, не потребуется контроль!
– А почему паразитов не будет? – задумчиво спросил Летун.
– Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.
– Ну, а что с частной собственностью? – спросил Вайнштейн запальчиво, – я против частной собственности на землю!
– Я тоже, – ответил я, – максимум, это пожизненная аренда. И то при условии, что Семья работает на земле.
– Поддерживаю, – поднял руку Летун. Хоть по этому пункту у нас единство, – поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право.
– А как с индивидуалистами быть? – спросил Вайнштейн, – вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?
– Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.
– Так, с этим понятно. Идея интересная, – Летун строчил в блокноте, – а вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.
– Вот! – я поднял палец, – вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.
Вайнштейн перестал дуться, у него загорелись глаза. Но Летун не дал нам продолжить, была уже глубокая ночь, и мы пошли спать. А спустя пару дней мои идеи получили хоть и вполне ожидаемое, но оттого не менее неприятное подтверждение.
Еще одной проблемой оставались кацетники. То есть бывшие кацетники, ну и прочие обитатели туннеля. Их временно поселили в нескольких зданиях неподалеку от входа в туннель. Условий там не было никаких, просто поставили в торговом зале бывшего супермаркета кровати, наскоро оборудовали туалеты и душевые. Публику из второго туннеля, и стражников поселили отдельно, под охраной, во избежание эксцессов. Впрочем, как говорили Сергей и Райво, занимавшиеся обустройством, все было тихо-мирно, они даже общались между собой.
Освобожденных детей, у которых не было родителей, разобрали по Семьям. Нам тоже досталось две девочки тринадцати лет, и два гаврика, один четырнадцати, другой шестнадцати лет. Мишка, как старожил, и заслуженный ветеран, сразу их построил. Без разборок у них не обошлось, одно время и Мишка, и пацаны, особенно старший, Шимон, ходили в синяках, и смотрели друг на друга волками. К нам они с просьбами не лезли, наоборот, всячески демонстрировали единодушие и дружбу, ну мы и не вмешивались. Я опасался, что заборет этот старший Мишку, все-таки на два года старше, но обошлось. Мишка был не лыком шит, пока с нами жил, физкультурой-рукопашкой не пренебрегал, так что, в конце концов, он взял верх. Не прошло и недели, как я проснулся утром от громких команд за окном. Мишка выгнал свою, теперь уже - свою, команду на зарядку. Я вышел, опираясь на палку, посмотрел, как он их гоняет, переглянулся с Эли. Тот подмигнул, и понимающе усмехнулся.
Ожесточенный спор у нас разгорелся насчет предоставления обитателям туннеля гражданских прав. Я был за то, чтобы предоставить гражданство Республики всем без исключения, но наши, включая Алину, оказались против. Доводы их были, в общем-то, резонны: бывшие обитатели туннеля к нашей Республике никакого отношения не имеют. Мы за нее воевали, мы вместе пережили зиму, у нас уже устоявшиеся связи. Давать чужакам право голоса, чтобы они нам переворот устроили? На это никто не был готов пойти. На мое предложение, выгнать их всех к чертовой матери за уже определившиеся границы республики, Летун возразил, что люди нам все-таки нужны. И это тоже было вполне резонно. Нас было около шестисот человек, под тридцать Семей, этого едва-едва хватало для поддержания уровня воспроизводства. Шанс деградировать, выродиться через два-три поколения был велик, в такой ситуации людьми разбрасываться было нельзя. В итоге, приняли половинчатое решение – установить испытательный срок в один год, присмотреться к людям, и только после этого давать избирательные права.
Мои возражения, что многие из людей, узнав, что их ограничили в правах, затаят злобу, что это как мина замедленного действия под фундамент нашего общества, услышаны не были. Решение приняли большинством голосов, был только один голос против. Мой.
С помощью Профессора мы отфильтровали захваченных во втором туннеле. Большей частью, там были просто мелкие холуи, пятые подползающие к третьему помощнику младшего лизоблюда. Гельман в туннеле развел паразитов, огромный бюрократический штат, даже в условиях Песца ухитрявшийся производить массу исписанной бумаги. Но среди мелко рыбешки попадалась и крупная, два десятка уродов, вроде Ароновича, или коменданта. На каждого из них мы набрали материалов на три смертных приговора, тут тебе и многочисленные убийства, и изнасилования, и растление малолетних, вплоть до людоедства. Теперь эти уроды сидели у нас под замком, под охраной, и мы не знали, что с ними делать. То есть, я-то знал, а но остальным предложенное мной решение не понравилось. Ли сказал, что это плохая карма, начинать такое большое дело, как Республика, с казней, и остальные члены совета, кроме Медведя, их поддержали. Медведь горел жаждой мести за сына, я был целиком на его стороне. Как по мне, так надо было бы вообще всех этих туннельных через одного к стенке прислонить. Слишком много среди них мутного элемента. Но раз народ против, то так тому и быть. Демократия, во всей красе.
Конечно, раньше или позже нам пришлось бы что-то с ними делать, но народ решил за нас. В один из вечеров пост охраны в бывшем полицейском участке, где сидели под замком уроды, запросил помощи. Мы с Райво прямо от дома Сергея понеслись туда. Подъехав к участку, я увидел странно знакомую картину. Толпа полукольцом стояла напротив полицейского участка. Их было много, сотни две, мужчины, женщины. В руках палки, арматура. По одежде я сразу опознал кацетников. На крыльце у входа, с винтовками наизготовку, стояли трое наших ребят. Я протолкался сквозь толпу. Люди расступились, пропуская меня и Райво. Я встал спиной к облегченно вздохнувшим охранникам, опустившим стволы, и, повернувшись к толпе лицом, спросил:
– Что стряслось, товарищи? – Из толпы раздались крики, лучи фонарей скрестились на мне. Я не выдержал этого, и гаркнул, прикрывая глаза рукой: – свет убрали! Убрали, я кому сказал!
Фонарики опустились, толпа чуть подалась назад. Кто-то крикнул:
– Уходите! Отдайте нам кровопийц!
– Зачем они вам, люди? – спросил я. Из толпы выступила женщина, и, размазывая по щекам слезы, завопила:
– Гады, мою кровиночку… казнить их! Смерть ублюдкам! – толпа тут же подхватила крик, вспоминая своих замученных родных, близких, друзей. От этого крика она завелась еще больше, и надвинулась, нависла, как огромное многорукое существо. У меня по спине побежали мурашки, я чувствовал, что еще чуть-чуть, и они меня разорвут на части, до того воздух был наэлектризован. Я достал пистолет, свет фонарей отразился от полированного металла. Стараниями моего верного оруженосца Мишки он был надраен до состояния зеркала. Мне пришлось два раза выстрелить в воздух, прежде чем толпа сделала шаг назад.
– Я их тоже ненавижу! – крикнул я прямо в перекошенные лица, – и мы их повесим. Клянусь! Но повесим после суда, по закону! – сложно описать, что я чувствовал, защищая уродов, которые того не стоили. Не в уродах дело, я защищал Республику, наше общее дело. Разница толщиной в волосок, и небо отделяется от земли, а государство превращается в банду.
– Отдай их нам, – опять завели в толпе, – отдай, не то сами возьмем!
– Не отдам! У нас Республика, а не банда! Вы их получите, но сначала вам придется убить нас! Остановитесь!
Слова подействовали, ворча, толпа разошлась. Хочется верить, что из уважения ко мне и Республике, а не из страха перед возможной местью моих друзей. Мы зашли внутрь, закрыли дверь, и я рухнул на скамейку у конторки, где в допесцовые времена дежурный мент принимал посетителей.
– Блин, ведь еще чуть-чуть, и порвали бы, а? – сказал я с облегчением. Бледный как смерть молодой паренек из охранников нервно захихикал, и трясущимися руками стал наливать себе воду из бутылки, до того неуклюже, что половину пролил.
И тут меня тоже разобрал смех, я понял, почему сцена показалась мне знакомой. Ну конечно, кино. Толпа в масках, с факелами окружает офис городского маршала, требуя выдать им Бешеного Джонни, конокрада и убийцу, чтобы линчевать. На крыльцо выходит, звякая шпорами, положив руки на рукояти револьверов маршал, на лацкане сюртука блестит пятиконечная звезда, на голове шляпа с загнутыми полями. Не выказывая страха, маршал объясняет собравшимся, что хоть Запад и Дикий, но закон есть закон, и что первый, кто сунется, получит пулю.
Я поделился этой мыслью с остальными, и через несколько мгновений мы все впятером катались по полу от смеха. Напряжение спало, и я понял, что одержал еще одну победу. Победу над собой, над зверем внутри.
А уродов мы повесили. И суд был, самый настоящий. Долго не заседали, через три дня суд присяжных единогласно приговорил всех к казни через повешение. Развесили их на фонарях вдоль главной трассы. Ставили по пять-шесть в кузов грузовика со связанными руками, грузовик становился под фонарным столбом, петлю накидывали на шею, затем грузовик отъезжал. У следующего столба операция повторялась. Многочисленная толпа следовала за грузовиком, улюлюканьем и свистом приветствуя каждую казнь. Тела провисели там до самой зимы. Ездить вечерами по тому шоссе было приключением не для слабонервных.