ЕВА М

Андрей Ракша
               

        9 июня 2002 года, в результате
встречи между сборными России и
Японии, прошедшей в рамках
Чемпионата мира по футболу, команда
России проиграла со счетом 0:1. После
окончания матча, демонстрировавшегося
в прямом эфире на широкоформатном
экране, установленном в Москве на
Манежной площади, толпа фанатов,
разочарованных проигрышем российской
сборной, учинила многочисленные
погромы. При этом пострадали 75
человек, 49 были госпитализированы, 1
скончался от ножевых ранений.         
Повреждено 8 таксофонов, несколько
троллейбусов, разбито 36 витрин. Также
разбито около 100 автомашин: из них
перевернуто – 6, сожжено – 3. В
беспорядках принимали участие около 8
тысяч человек.
         «РИА Новости» 12.06.2002 года.
               

Полоска неба над высокими крышами сквозь тонированное стекло мерцала незнакомым ядовито-зеленоватым светом. Широкое ущелье улицы, завешанное по стенам домов, блистающими даже днем, огнями навязчивой рекламы, было плотно забито автомобилями. Машины шли сплошным потоком, бампер к бамперу, подсвечивая габаритами, окутанные сизым облаком выхлопных газов, нервно подергиваясь и угрожающе мигая фонарями стоп-сигналов. Через толстые двойные стекла окон кафе их утробное рычание не было слышно, но именно это отсутствие звука и создавало неприятное впечатление какого-то неотвратимого мрачного исхода.

«Словно стая мигрирующих леммингов, – подумал Сергей. – Куда прут, чего желают? Добыть большего, откусить лишнего? Кажется, возникни неожиданный барьер, и полезут, не задумываясь, друг на друга, гремя железом, в своей инстинктивной целеустремленности преумножения избытка».

Он отвернулся и окинул взглядом зал. Кафе, еще совсем недавно полупустое, теперь быстро заполнялось. Уютный полумрак оставался прежним, но разноголосый гам прибывающих людей перекрывал струящуюся из скрытых колонок легкую музыку. За время, что они провели здесь, это, еще полчаса назад незнакомое заведение, превратилось в близкое, почти домашнее, казалось, принадлежащее только им одним и бесцеремонное вторжение чужаков вызвало глухое раздражение.

– Да ладно, не обращай внимания, – сказал Александр, уловив гримасу недовольства на лице Сергея. – В конце концов, всем хочется отдохнуть и расслабиться. Не будь столь эгоистичен. Обратимся лучше к нашим баранам, то бишь к моим вопросам, – в голосе друга слышался нетерпеливый интерес.

– И что тут обсуждать? Все очевидно, – возвращаясь к действительности, пробормотал Сергей. – Испокон веков известен эффект эмоциональной зависимости как толпы от личности, так и отдельного человека от настроения толпы. Достаточно вспомнить дикие эскапады бесноватого фюрера или коллективный религиозный экстаз, да и стадное чувство подростковых компаний тоже растет из этого горшка. Но все это происходит при условии прямого общения. Индивидуум проецирует свою харизму, в одном случае, и толпа ему восторженно рукоплещет, или в другом: толпа неистово безумствует, чем и увлекает отдельную человеческую особь, случайно оказавшуюся в данном месте, до этого ни ухом, ни рылом не подозревавшую о существовании излагаемых бредовых концепций.   

Он взял со стола бокал, мотнул его, всматриваясь в рубиновое завихренье и, отхлебнув глоток, поставил обратно.

– Все верно, – Александр согласно покивал головой. – Только насчет прямого контакта взаимодействующих сторон ты не прав. Зафиксировано множество случаев, когда мать издалека чувствует изменение состояния своего ребенка, или, к примеру, бесспорно, существует эмоциональная связь между близнецами.  Причем расстояние и время не имеют значения. Трансляция чувств происходит практически мгновенно.

– Ну, не знаю, – с сомнением отозвался Сергей, постукивая лезвием ножа по стеклу бокала. – Все это, конечно, весьма занимательно и периодически выносится на потребу публики в качестве сенсации, но я, реальный человек, сам таких ощущений никогда не испытывал и даже не наблюдал.

– Отсутствие личного опыта не может отрицать наличия установленного факта, – Александр начал горячиться. – Если ты сам не был в Антарктиде, все же, надеюсь, не станешь сомневаться в существовании пингвинов. А возвращение домой потерявшихся кошек и собак?

– Ладно, ладно, чего ты так зашелся. Верю я в пингвинов. Видел в зоопарке, – Сергей примирительно протянул вперед руки. – Бегут домой зверушки, что с того. Каждая тварь желает жить под крышей в тепле и уюте.

– Дом без хозяина всего лишь пустая коробка, – назидательно сказал Александр, – и только достаточно долго живущие в нем люди придают ему некий, как я считаю, эмоциональный статус. Вот и ориентируется пресловутое зверье, являясь медиумами, на этот своеобразный маяк.

– Даже если и так, что это доказывает?

– Я бы сказал, просто констатирует то, что все мы как-то эмоционально связаны и взаимодействуем в едином ментальном поле, которое охватывает  пространство вокруг нашей планеты, а может быть и пронизывает всю Вселенную. – Александр, дурачась, округлил глаза и широко взмахнул руками, демонстрируя необъятность космических просторов.       

– Очень интересно, – отстраненно отозвался Сергей, не обращая внимания на жестикуляцию друга. Он с тревожным беспокойством глядел в сторону входа в кафе. Женщина и сопровождавший ее мужчина заинтересованно осматривались в поисках свободного места. Все уже было занято, и только рядом с друзьями еще пустовал столик на двоих, который, являясь как бы барьером, отделял их от общего зала, создавая ощущение иллюзорного уединения.

– О, черт! – с огорчением воскликнул он, когда пара все-таки направилась в их сторону.

– Да наплюй, – сказал Александр, проследив за его взглядом, – Абстрагируйся. Изолируйся защитным полем нашего дружеского общения.

– Ну да, а вокруг, словно акулы или торпеды, шьются отвратительные отрицательные эмоции, – с некоторым сарказмом произнес Сергей. – Вообще, о чем мы говорим? Есть поле, нет его – какая разница.

– Не спеши, это была прелюдия, а сейчас прозвучит самое кантата, – Александр слегка хохотнул, иронией прикрывая смущение. – Надеюсь, ты не слишком огорчишься, если я сообщу, что употребил тебя в небольшом эксперименте.

За соседним столом уже устраивалась новоприбывшая пара. Были они довольно симпатичны и выглядели весьма респектабельно, только яркий, словно флуоресцирующий, галстук светился раздражающим пятном на фоне безупречного костюма мужчины.

– Что еще за эксперимент? –  Сергей с усилием оторвался от алого пятна.

– Вот эта штука… – Александр поднял вилку, указывая на гарнитуру мобильного телефона, которая, подмигивая зеленым огоньком, торчала из уха Сергея. – Ты ведь ее таскаешь не снимая?

– И что? – Сергей потрогал прибор пальцем, как бы проверяя его наличие на привычном месте. Он действительно носил гарнитуру постоянно, не расставаясь с ней даже ночью, так что ухо, адаптировавшись, уже и не ощущало присутствия невесомой коробочки. Скорее всего, ее исчезновение вызвало бы у него неприятное чувство пустоты и дискомфорта.

– Помнишь, месяц назад ты приходил ко мне в институт… –  Александр, покопался в карманах пиджака. – Где же она? Вот! – он вытащил  руку и разжал кулак. Сергей озадаченно уставился на точно такой же аппарат, что был у него в ухе.

– Давно я тебе говорил – купи. Хорошая штука, – он взял с раскрытой ладони замысловатую коробочку.

– Ты не понял, это твоя, – Александр, казалось, смутился.

– Что значит, моя? На кой мне две? Для стереозвучания.

– Та, что у тебя, это не совсем то, что ты думаешь. Тогда, в лаборатории, когда ты столь восторженно распространялся о преимуществах аппаратуры «хэнд фри», я подменил ее другой.

– Зачем? – Сергей изумленно приподнял брови.

– Дело в том, что тот прибор, который ты таскал весь месяц не снимая, это, кроме телефонной гарнитуры, еще и регистратор твоих душевных переживаний, совмещенный с телекамерой. Новейшая разработка с применением нанотехнологий. Все, что ты чувствовал, мы записывали и систематизировали в соответствии с реальной картинкой. Уж извини, но для чистоты эксперимента знать тебе об этом было совсем не обязательно.

Сергей быстро выдернул из уха гарнитуру. Он вертел в руках две одинаковых коробочки, не зная, как  отреагировать на неожиданное признание Александра.

– Тебе что, кроликов или твоих психов недостаточно, – наконец выдавил он. Осознание того, что вся его жизнь в течение последнего времени была достоянием чужих людей, вызывало справедливое чувство негодования.

– Психи, они и есть психи, – миролюбиво отозвался Александр. Острая фаза признания миновала и можно было приступить к нормальному обсуждению событий. – С ними, в основном, все ясно, а вот изучить эмоциональный фон нормального человека, причем, без предвзятости, в соответствии с реальными событиями, стало возможным только сейчас.

– Сволочь ты, – мрачно сказал Сергей после паузы. – Это значит, когда я ходил в сортир или сексуально сокращался, твои подручные регистрировали всплеск моего удовлетворения.

– Грубовато сформулировано, но, по сути, верно, – смеясь, отметил Александр. – Сам виноват, снимать надо аппаратуру, хоть изредка. Кстати, могу тебя утешить. Выступая в роли лабораторной крысы, ты был не одинок. Трудно представить, сколько сейчас народу подсело на мобильную телефонию. Но, разумеется, другие люди об исследованиях ничего не знают, и результаты опыта я обсуждаю только с тобой.

– Да уж, узнай они об этих изысканиях, покрошили бы тебя и твою команду на множество мелких безвредных докторишек. – Сергей навис над тарелкой, остервенело полосуя ножом остывшую отбивную. Зазубренное лезвие агрессивно ерзало по стеклу, издавая отвратительный скрип.

 – Ну и как результаты, без патологии? – он выпрямился, с удовлетворением глядя на истерзанное мясо. Осторожное любопытство зазвучало в его голосе.

– Успокойся, все в пределах нормы, а некоторый уклон в сторону легкой шизофрении можно списать на специфику твоей работы. Журналистика – вредная профессия. Дело тут вовсе не в тебе или не совсем в тебе.

Александр помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Понимаешь, уловить и обозначить это пресловутое поле мы не в состоянии, по крайней мере, пока, но реакцию человека на эмоциональное воздействие извне, и, соответственно, наоборот, его эмоциональный выплеск, приводящий к вторичному отклику, нам удалось зарегистрировать и классифицировать.

– Ты хочешь сказать, что теперь можно идентифицировать эмоциональную реакцию человека на любые раздражители?

 – О том и речь, – Александр засмеялся. – И твоя реакция на физиологическое удовольствие от глотка хорошего вина, и эстетическое наслаждение при созерцании художественного шедевра, и, как ты тонко подметил, удовлетворение от посещения клозета, – все это сейчас подвержено определению. Правда, в каждом случае индивидуально.

– То есть мои реакции уникальны?

– Как отпечатки пальцев. Единственно, что можно обобщить – разделение на мужскую и женскую сущности. В общем все это вполне нормально, объяснимо и предполагаемо. Ничего необычного здесь не было бы, если бы не маленький нюанс. У всех наших подопытных, прости за сие определение, а я уверен, что и у любого человека на Земле, так как масштаб нашего эксперимента весьма обширен и мы выбирали людей совершенно произвольно из различных социальных групп и территориальных областей, прослеживается реакция на непонятно откуда исходящий тип эмоционального воздействия. После глубокого анализа и сопоставления всей полученной информации мы однозначно пришли к выводу, что рисунок этого влияния чрезвычайно похож на структуру человеческой жизни. Будто бы кто-то мощно генерирует в пространстве эмоциональную картину своего бытия, которое, судя по всему, наполнено довольно-таки мрачными переживаниями. И этот кто-то явно не мужского пола. Собственно, вот почему я и завел с тобой этот разговор. Непредвзятое мнение эрудированного дилетанта может дать неожиданные результаты.

Александр замолчал, испытывающе глядя на друга.

– Да ладно, – Сергей недоверчиво ухмыльнулся, – Ты меня разыгрываешь. По-твоему получается, что все человечество пляшет под чужую эмоциональную дудку. Что за чушь. 

– Я бы так не сказал. Человечество, безусловно, в основном, живет своей собственной жизнью. Эффект проявляется лишь тогда, когда твой личный эмоциональный подъем избирательно совпадает с подобным по направленности всплеском уровня таинственного фона. Они налагаются друг на друга, что приводит к взрыву внезапных эмоций, и, как следствие, к немотивированным поступкам человека. Соответственно, плохим или хорошим. В противофазе же происходит нейтрализация гипертрофированных чувств. Сведя всю информацию воедино, проанализировав немотивированные поступки и отсутствие надлежащих, мы, собственно, и вычислили ту самую эмоциональную кривую.   

– Что-то вроде резонанса? – Сергей понимающе кивнул и, немного поразмыслив, продолжил. – У Гаррисона есть фантастическая повесть, где колонисты столкнулись в телепатической войне со всем животным миром некоей планеты под названием Пирр.

– Я помню это произведение. Но там было прямое противостояние, чем больше злобы проявляли люди, тем адекватнее был ответ, а у нас совсем другой случай, и это отнюдь не фантастика. Человек живет, испытывая одновременно целый букет противоречивых ощущений, одно из которых, находясь на поверхности сознания, является доминирующим. Представь себе, ты смотришь на красивую девушку и ощущаешь определенные эмоции, хотя в этот же момент у тебя свербит в носу, болит мозоль и тревожит  мысль о недописанной статье. Плюс ко всему, ты кому-то должен деньги, а также давно и безнадежно хочешь спать. Но вид прелестей вышеозначенной девицы отодвигает все прочие проблемы на второй план. То есть ты ощущаешь однозначный позитив. В этот момент что-то толкает тебя вперед, и ты, выдернув из клумбы пучок общественных тюльпанов, падаешь перед ней на колени…

– Гормоны меня толкают вперед, отнюдь не чужая воля, – сказал Сергей, – и реакция моя вполне мотивирована, а в данный момент тревожит мысль, какой идиот мастерит такие дурацкие галстуки, и, самое главное, что за кретины их носят.

Он отвел взгляд от соседнего столика. Мужчина, склонившись к спутнице, что-то говорил ей на ухо. Женщина, мило улыбаясь, с явным удовольствием, внимала ему. 

– Гормоны, это предпосылка, а вот порча городского имущества уже следствие внезапного порыва, который выходит за рамки стандартного поведения, – Александр устало потер виски. – Да я просто пошутил. Но все же, разве ты не испытывал никогда ощущения беспричинной радости? Когда весь мир становится светлым и приветливым, чужие люди видятся, чуть ли не близкими родственниками и даже тормознувший тебя прежде отвратительный гаишник кажется добродушным отцом, ласково журящим нерадивого отпрыска за незначительный проступок. 

– Было, конечно, – медленно ответил Сергей. – Только, за последнее время, я что-то не припомню подобных ощущений.

– Вот именно. И не только ты, как выясняется. Заурядного удовлетворения вследствие исполнения физиологических потребностей – это сколько угодно; эйфории от простого ощущения существования – не дождешься. Зато сколько случаев немотивированной агрессии. Уж я то в курсе. Клиенты с психозами идут пачками. Что это? Общечеловеческая тенденция к негативному мироощущению в связи с развитием современного  общества, без оглядки бегущего в неверном направлении, или комплекс обстоятельств, о части которых мы с тобой сейчас и рассуждаем? 

Александр откинулся на спинку стула. Они посидели некоторое время, бесцельно оглядывая зал. Кафе снова начало пустеть. Посетители, в основном молодежь, как-то все разом потянулись к выходу.

– А каким же образом вы ухитрились вычислить этот пресловутый всепланетный фон? – Сергей прервал затянувшееся молчание.

               – Ну, в сложившихся условиях было не так уж и трудно отследить синхронную однотипную неадекватную реакцию территориально разобщенных индивидуумов на аналогичные раздражители.

– Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь, – Сергей секунду поколебался.  – Знаешь, ты упомянул об эмоциональной связи матери с ребенком, и мне сейчас вспомнилась одна гипотеза.

Он взглянул на насторожившегося друга, поерзал на стуле, устраиваясь удобнее, усмехнулся и продолжил:

– Согласно этой теории, все ныне живущие на Земле люди являются одной семьей. Короли и шуты, эскимосы и французы, дворники и президенты – все мы, предположительно, потомки одной женщины.

– Ну, дальше. Уже интересно, – подал голос Александр. – Дети здесь, а кто же мама?

– Не спеши, будет, вернее, была и мама. А была она сто пятьдесят тысяч лет назад и жила где-то в Африке.

– О том, что Африка колыбель «гомо сапиенс», твердят уже давно, а вот о прародительнице я слышу впервые. Давай, подробнее.

– И ничего, что впервые. Лучше поздно, чем никогда, – ирония звучала в голосе Сергея. – Как выяснил некий американец Уилсон еще в 1987 году, все люди являются обладателями единой  митохондриальной  ДНК, наследуемой исключительно по женской линии. Надо полагать, ты понимаешь, о чем речь?! На основании ретроспективного анализа путей распространения человечества, он высказал предположение о существовании в далеком прошлом, так называемой «митохондриальной Евы» – первоисточнике пресловутой ДНК, которая и является прародительницей всех современных людей. Это, конечно, не библейская Ева, были в те времена и другие женщины, но в силу определенных обстоятельств их наследственные линии угасли. Помню, я еще задумался, что стало для этого причиной. Может, одним просто статистически не повезло, и они элементарно вымерли, но, как мне кажется, скорее всего, прародительница неожиданно приобрела некий, передаваемый по наследству дар, позволяющий конструктивно и перспективно мыслить, что и дало ее потомкам фатальное преимущество перед остальными претендентами на завоевание древнего мира. Я думаю, это должен был быть весьма качественный единовременный ментальный скачок. Вопрос: почему или откуда появился этот бесценный подарок остается открытым. Случайная мутация, вмешательство инопланетного разума, или промысел божий?.. Возможно, твой таинственный фон – эмоциональный отголосок давно минувших лет, и он как-то стабилизирует психическое состояние человечества посредством всеобщего родства. Хотя, ты говоришь, что сейчас его тенденция достаточно негативна…  Значит, скорее дестабилизирует. Не знаю. Просто возникла мысль, и я ее озвучил.

Он замолчал, исподлобья глядя на пару, сидящую за соседним столиком. Яркое пятно галстука притягивало взгляд, завораживало. Как будто из глубины детских воспоминаний поднималось туманное ощущение цветовой ассоциации, связанной с чем-то манящим и, вместе с тем, однозначно омерзительным. Краешком сознания Сергей понимал, что ничего подобного ему в детстве испытывать не приходилось, и он, словно со стороны, следил за собой, чувствуя, как растущее ощущение ненависти перекрывает здравый смысл, требует поступка, немедленного устранения раздражающего фактора. Музыка кафе, голос друга, все исчезло, погрузившись в звенящую тишину. Ему неудержимо захотелось намотать на кулак эту отвратительную красную веревку и, подтянув поближе самодовольную физиономию, хватить по ней чем-нибудь тяжелым, а затем колотить сытой мордой об дубовую столешницу, пока она не превратиться в кровавое месиво и белоснежная скатерть не покроется восхитительными розовыми разводами. Пальцы скрючились, вцепившись в жесткий материал. Громко звякнула потревоженная посуда. Мужчина поднял голову. Напоровшись на безумный взгляд Сергея, он долгую секунду изумленно смотрел в его искаженное антипатией лицо, затем стушевался и отвел глаза. Неловко развернувшись за столом, он что-то резко сказал своей спутнице и взмахнул рукой, подзывая официанта.

– Сергей! Что с тобой? – голос Александра, наконец, вырвал его из транса. 

Сергей слегка потряс головой, отгоняя наваждение, и прошелся ладонями по лицу, разминая одеревеневшие мышцы. Ему было непереносимо стыдно, как бывает в безобразном сне, когда неожиданно  случится оказаться нагишом в обществе уважаемых людей.

– Извини, задумался, – промямлил он, усилием воли изгоняя злобу из сознания.  – Так что там у тебя про эмоциональный солипсизм?..    

– Ну, это всего лишь аналогия, причем, вероятно, не совсем точная, – Александр с нескрываемой тревогой внимательно смотрел на друга.

– Да, и еще одно, – складки скатерти топорщились рваными штрихами, и Сергей резкими короткими рывками раздергивал их на коленях, стараясь расправить скомканное полотно. – Так сказать,  развивая заданную тему. Считается, что все люди знакомы друг с другом через цепочку из семи-восьми человек. Как ты сам понимаешь, знакомство неизбежно предполагает общение с последующей передачей полученного эмоционального заряда. Ну это,  когда тебе нахамил начальник, от которого ушла любовница, вследствие чего, ты дома незаслуженно обругал жену, она пожаловалась маме, между делом дав подзатыльник сыну, отчего тот обиделся и не выучил уроки, мама в расстройстве не завернула кран и залила соседей снизу, сын, получив двойку,  дополнительно огорчил тебя и твою жену, это обратная связь, соседи предъявили счет… и так далее и шире. Как круги на воде. А вечером все вышеназванные участники событий включили телевизор и одновременно с ужасом узнали об очередном террористическом акте или катастрофе самолета, или о том и другом вместе. Достойная приправа из цианистого калия к отравленному мышьяком супчику. Причем, однозначно, негативные эмоции более заразны и диффузны, чем положительные.  И хорошо, если все эти личные заморочки локально замкнулись и угасли не распространяясь, нейтрализованные чем-то позитивным, например, перспективой совместного похода на каток. Как разгоревшийся факел – может дорогу осветить, или от дождя погаснуть, но способен и город поджечь. Допуская, что их уровень в твоем гипотетическом поле последнее время неуклонно прогрессирует, теоретически возможно превышение критической концентрации и, в результате, взрыв непредсказуемых психозов. Если раньше люди были информационно и территориально разрозненны, сейчас, в эпоху «масс медиа», Интернета и скопления народа в гигантских мегаполисах, любая, вызывающая отклик информация, мгновенно становится достоянием большей части человечества, а, замешиваясь еще и на личных переживаниях, всякая эмоция может стать тем самым комком снега, способным вызвать пресловутую лавину.

– Ну, ты навернул! – Александр с восхищением покачал головой. – Судя по твоим умозаключениям, нас ждет неминуемый эмоциональный коллапс. Апокалипсис душевных переживаний, так сказать. С таким воображением тебе бы фантастикой заняться.

– Мне журналистики достаточно, – сказал Сергей, глядя вслед уходящей паре. Мужчина первым подошел к выходу и, толкнув прозрачную дверь, выскочил наружу. Женщина испуганно отшатнулась от тяжелой створки, метнувшейся перед ее лицом. – В конце концов, ты сам хотел услышать мнение дилетанта. Я всего лишь попытался интерпретировать, может быть, несколько утрировано, изложенные тобой факты.

Ощущение недавней противоестественной ненависти уже растворилось в его сознании, не оставив в памяти ничего, кроме странного удовлетворения, словно от успешного завершения некоего физического действия. Ему вдруг захотелось догнать этих незнакомых симпатичных людей и извиниться за свой недавний выплеск, но, понимая, что его поступок выглядел бы, по крайней мере, странно, он лишь неловко поежился на стуле.    

                * * *

Ярко-алая шляпка под ударами узловатой палки вскоре превратилась в мелкое розовое крошево, но она еще некоторое время с дикой злобой вбивала голой пяткой остатки гриба в сырую, покрытую полуистлевшими листьями, почву. Усохшие, не познавшие материнства груди, словно пустые кожаные мешочки свободно мотнулись, когда она, удовлетворенно плюнув на уничтоженную ядовитую грибницу, повернулась и, тяжело опираясь на палку, медленно двинулась вглубь леса.

Тогда ей было совсем немного лет, но она и сейчас отлично помнила неприятный и одновременно манящий едкий вкус сочной мякоти, будто снова увидела разноцветные узоры, что беспорядочно вращались перед глазами, когда она, шатаясь и идиотски хихикая, притащилась в деревню. Потом ее страшно рвало, и она несколько дней пролежала в хижине, а мать, напоив ее терпким горячим настоем, все это время сидела рядом, раскачиваясь и негромко бубня бесконечные замысловатые заклинания.

В то время это была огромное обустроенное поселение. Ареал обитания его жителей был достаточно велик, но намного больше был лес и даже охотники, которые дальше всех уходили от деревни в поисках добычи, никогда не добирались до открытого места. Собственно говоря, они и не подозревали, что у этого тенистого мира, укрытого бесконечно-высокими кронами перевитых лианами тропических деревьев, может быть край. Любопытство, присущее всему живому, толкало их на поиски неизведанного, но неосознанная внутренняя привязанность к родному месту, которую они неизменно ощущали, отдалившись от деревни на расстояние пяти дней пути, влекла назад, и они возвращались нагруженные добычей, испытывая, по мере приближения к дому все большую радость, схожую с ощущением эйфории.

Племя издревле жило в одном месте, не испытывая никаких особых потрясений. Джунгли давали все, что было необходимо для существования. Дичь, фрукты, съедобные насекомые, злаки, выращенные на расчищенных склонах холмов, – всего имелось в изобилии. Иногда случались болезни или несчастные случаи, но все это было в порядке вещей, не нарушавших привычного течения жизни. Она, вслед за матерью, в свое время исчезнувшей в пламени погребального костра, вместе с родичами погибшего совершала должные ритуалы, совместно переживая с ними преждевременную потерю, и бесконечно радовалась, когда в племени появлялось множество крикливых малышей. Сменялись сезоны. Падали тяжелые долгие дожди, палило жгучее солнце, в свой черед приходил период благоденствия.

Ее социальный статус мало чем отличался от положения остальных женщин. Разве что, принадлежащая ей хижина стояла в центре деревни, да выражение скрытого благоговения, слабой искрой светившегося во взглядах соплеменников, указывало на ее исключительность. Она не была вождем. В нем не было необходимости. Хозяйственные проблемы интуитивно решались сами собой, а консолидироваться в противостоянии внешнему врагу, за неимением такового, не было надобности. Редкие встречи охотников с представителями других племен происходили на границе пятидневной доступности, преступать которую чужаки не решались никогда.

Однако однажды молодой охотник, кровоточа странной раной, шатаясь, выбрался из леса и рассказал о появлении в джунглях людей со светлой кожей, вооруженных палками, извергающими гром и молнии. Он вскоре умер, но прежде чем его сожгли, знахарь извлек из мертвого тела блестящий заостренный цилиндр. На другой день племя начало готовиться к переселению.

С тех пор прошло немало лет, и за это время они много раз снимались с обжитого места, уходя дальше в лес, избегая встречи с чужаками. Случалось, племя жило на одном месте в течение долгого периода, и тогда казалось, что внешняя угроза миновала, но рано или поздно охотники приносили тревожную весть, и они снова собирались в дорогу.

Мир изменился. Даже небо стало другим. Ранее неподвижные звезды, теперь, словно кружащиеся в брачном танце светлячки, сорвавшись с привычных мест, гонялись ночью друг за другом, внося смятение и тревогу в ее примитивное сознание. Днем же просветы в кронах деревьев часто прочеркивались дымными хвостами, тянущимися за странными, грохочущими отдаленным громом, сверкающими на солнце стреловидными предметами.

Каждый раз, обживая новое место, люди неизменно сталкивалось с сопротивлением нетронутой природы, в борьбе с которой порой гибло много соплеменников. Но, даже смирившись с потерями и, в очередной раз, наладив элементарный быт, они продолжали жить в беспокойном ожидании очередной миграции.

С вечернего неба, с трудом пробиваясь сквозь густую листву, сочился скудный свет, придавая ее коричневой морщинистой коже зеленоватый оттенок. Она уже подходила к деревне, слегка горбясь под тяжестью висящей за спиной, наполненной фруктами корзины, когда далекий, непривычный для джунглей звук долетел до ее слуха. Она слышала его так близко только однажды, и связанные с ним ассоциации заставили ее вздрогнуть и остановиться. Разом смолкли пронзительные крики обезьян и  разноголосый щебет птиц. Стрекот приближался, поднимаясь из-за деревьев, превращаясь в оглушительный вой и, наконец, темно-зеленое огромное нечто, сопровождаемое градом оборванных ужасающим ветром листьев и веток, медленно проплыло у нее над головой и зависло в воздухе у деревни, Радужное сияние, дрожащее над длинным телом, придавало ему сходство с гигантской стрекозой, застывшей перед молниеносным смертельным броском. 

Она побежала, прихрамывая, сбросив громоздкую корзину, с неожиданной силой размахивая палкой, расчищая себе путь меж густых папоротников. Путаные хриплые проклятия извергались из ее рта. Невероятная злоба захлестнула сознание, погасив остальные эмоции, бурлящим водоворотом поднимая из глубин памяти видение монстра, который когда-то давно, оставляя за собой шлейф белого порошка, также низко пролетел над ее деревней. Тогда им пришлось переместиться в очередной раз, уходя из отравленного места, но многие еще долго болели, опрометчиво напившись, покрытой белесыми комочками воды. Она же вскоре родила мертвую девочку, бесповоротно прервав, присущую ее роду особую женскую преемственность.

Что-то изменилось в тоне завывания, исторгавшегося из чрева чудовища. Оно задергалось, покачиваясь, как будто силясь оборвать невидимую привязь, выровнялось, и, наконец, перекосившись, стремительно ушло в сторону, исчезнув из ее поля зрения. От короткого, мгновенно проглоченного джунглями глухого взрыва слегка дрогнули верхушки деревьев.   

                *  *  *

Друзья стояли на тротуаре у входа в кафе. Пестрое человеческое месиво ворочалось перед ними и, благоухая букетом разнообразного парфюма, текло в обе стороны вверх и вниз вдоль дороги, уходя под асфальт в подземные переходы и метро, разливаясь широким половодьем по Манежной площади и вокруг памятника основателю Москвы, указующего долгой десницей на резиденцию своего преемника.   

Суетливые парковщики, старательно отрабатывая полученную мзду, с преувеличенным усердием перекрывали крайнюю полосу, выпуская со стоянки машину. Опечаленное женское лицо показалось из открытого окна. В глубине салона мелькнуло алое пятно. Автомобиль взвизгнул шинами и, подрезав такси, нагло и, вместе с тем, как-то неуверенно дергаясь, вклинился в узкий просвет перед желтым капотом. Таксист, избегая столкновения, ударил по тормозам и машина, став, как вкопанная, резко клюнула бампером. Разноголосый хор гудков немедленно отозвался на агрессивное поведение неадекватного водителя, но так как аварии не случилось, какофония угасла,  металлический поток медленно потащился дальше.      

                На противоположной стороне улицы по табло, размещенному над входом в Центральный телеграф, быстрой гусеницей пробежали янтарно-золотые цифры – «09 – 06 – 2002 – 16-55». Рельефный глобус на фасаде откровенно демонстрировал единую информационную целостность современного человечества.

– Все же, интересно, – продолжая текущий разговор, сказал Александр, – если принять вышеоговоренное за реальность, насколько человек свободен в своих эмоциональных проявлениях?

– Я думаю, многое зависит от возраста и уровня интеллекта. Если человек способен к анализу собственного эмоционального состояния, применительно к окружающей миру, то, вероятно, и справиться с неожиданными психическими аномалиями ему будет проще. Во всяком случае, он постарается не распространять далее свое раздражение, – отозвался Сергей. Выпитое вино и занимательный разговор, в конце концов, сделали свое дело, и он благодушно взирал на молодых людей, которые многочисленными группами, оживленно переговариваясь, спешили к Манежной площади. – Так что, надеюсь, мы сами кузнецы своего настроения, хотя это совсем не однозначно. Сам только что убедился,  – загадочно добавил он.

Александр вопросительно уставился на друга, но, не дождавшись объяснения, медленно произнес.

– Куем-то сами, а вот кто огонь раздувает, хотелось бы знать. И что произойдет, если горн погаснет?

– Ну что бывает в таких случаях? Мрак, глад и всеобщая истерия. Голые бесхвостые обезьяны будут метаться по каменным джунглям в поисках зрелищ и гастрономических удовольствий, а когда оные иссякнут, займутся угрызанием себе подобных. А развелось то их не меряно! – Сергей небрежно повел рукой. 

– Безрадостная перспектива, – заключил Александр. – В какую мрачную чащобу завел нас сей любопытный разговор.

– А куда это все так торопятся? – он быстро повернулся и тронул за плечо, пробегающего мимо парня. Красно-белый затасканный шарфик, определяя приверженность любимой команде, болтался у того на шее. Фанат было дернулся, саданув его взглядом возбужденных бесшабашных глаз, однако затем, решив снизойти до некомпетентного «ботаника», развязно выпалил:

– Ты чё, мужик, откуда выпал!? Чемпионат мира катит! Наши с япошками рубятся! Матч века! Пойди, посмотри, полезно! – и, отвернувшись, подхваченный под руки нетерпеливыми друзьями, поспешил, рассекая праздную толпу, вниз по улице, вдоль сверкающих витрин дорогих магазинов и кафе, мимо разноцветных рядов, припаркованных автомобилей, туда, где на огромной простыне экрана, установленном во главе Манежной площади, метались быстрые фигурки футболистов…