Привет от декабристов

Виктор Всеволодович Богданов
ВИКТОР БОГДАНОВ

ПРИВЕТ ОТ ДЕКАБРИСТОВ


Благими намереньями
дорога в ад вымощена.

Пословица


     Взгляды, суждения и практические действия декабристов, как, впрочем, и большинства политиков всех времён и народов, – гремучая смесь романтизма, доходящего до глупости, утилитарности, граничащей с невежеством, образованности, оборачивающейся поверхностностью, проницательности в одном и поразительной слепоты в другом, двойных стандартов и мании величия, непоследовательности и маниакального упрямства, банальности и цинизма, преступления и наказания... – продолжать можно долго. Печально то, что за ними, как, опять-таки, у большинства политиков, мало что стоит, кроме двух-трёх очевидностей и двух-трёх абстракций, одетых в красивые платья и почему-то неотвязно глаголавших в умах их носителей на протяжении едва ли не всей их жизни. Возможно, постоянное, необъяснимое и раздражающее присутствие этих абстракций в сознании и заставляло наших героев выплёскивать их urbi et orbi и жаждать, чтобы город, отечество, в идеале же – мир, стали бы скоро и точно им соответствовать. Деятели всегда отличаются редкостной незатейливостью. Зачастую чудовищной.

     Мировоззрение декабристов, бывших почти без исключений представителями «образованного» сословия, формировалось как окружающей жизнью, так и книгами. Думается, что последние (не столько книги сами по себе, сколько их подбор) гипертрофировали некоторые житейские впечатления юношей и послужили постепенному, но необратимому и стремительно усиливавшемуся с годами искажению их мировосприятия. Семя упало на благодатную почву (молодость!). Сознание начало патологически определять бытие, приводя живой беспредельный калейдоскоп универсума к единому знаменателю чьих-то аксиоматических деклараций. Чьих-то? Судя по всему, круг чтения будущих революционеров (равно как и всех, следовавших за ними) был весьма неширок и специфичен. «Корифеи вольнолюбия» эпохи Просвещения, в основном французы, из доморощенных же – Радищев с Фонвизиным. В дальнейшем читательский список декабристов пополнялся лишь количественно, да и то не слишком. Многие из них сами стали писателями, даже больше – проектировщиками и (пока ещё робкими – смена придёт им покруче!) блюстителями целей и задач литературы, а чтение современной (той, которая потом окажется великой) словесности вызывало у них разве что невежественные поучения, писанные виршами, такие, как обращённое к Пушкину: «Оставь другим певцам любовь! Любовь ли петь, где льётся кровь…» Раевского. Справедливости ради нужно сказать, что так называемая действительность тоже подбрасывала на воздвигающиеся алтари их мировоззрений немало жареного: войну 1812 года, революции в Европе, прелести родных палестин…

     История декабристского движения – обычная история всех политических образований: цепочка возникающих, распадающихся и вновь создаваемых обществ; бесконечные споры, обсуждения, про/ж/екты, разногласия по частным вопросам, голосования и последующие размежевания и воссоединения; вереница уставов, программ, деклараций; агитационная работа в массах или же «уход в тень», строгая конспирация – в зависимости от внешних условий и целей, сложившихся на тот либо иной момент… Всё это хорошо известно, ещё лучше описано и, говоря правду, навязло в умах – на очередное повторенье подробностей грех тратить бумагу.

     Однако некоторые «узлы» декабристского мировидения всё же интересно рассмотреть. «Круг идей», присущих декабристам, столь же узок, сколь узок был круг их чтения, с тем большей одержимостью они занимались их овеществлением. Это пресловутые ликвидация крепостного строя и самодержавия и введение конституции, что, по мнению декабристов, открывало пути к некоему всеобщему благу, народному счастью и т. д. – короче говоря, к светлому будущему, строители которого с тех пор и до нынешнего дня уже на Руси не переводились. Вот характерный образчик пафосной демагогии этих грубых позитивистов и невменяемых романтиков: «Я сделался в душе республиканец, и ни в чём не видел большего благоденствия и высшего блаженства для России, как в республиканском правлении. Когда с прочими членами, разделявшими мой образ мыслей, рассуждал я о сём предмете, то, представляя себе живую картину всего счастья, коим бы Россия по нашим понятиям тогда пользовалась, входили мы в […] восхищение и сказать можно восторг…» (Пестель). Поистине – глупость, переходящая в опасную маниакальность. Впрочем, в своих болезненных и неуёмных фантазиях ещё дальше шли члены Общества соединённых славян, мечтавшие осчастливить не только Россию, но и все славянские народы (через сто с лишним лет – «осчастливят»!). Они даже имели для этого средства: 10 % от собственных доходов (51 человек)!

     Проект конституции Н. Муравьёва не заслуживает серьёзного разговора ввиду вопиющего несоответствия его положений (имущественный ценз, ценз оседлости и т. д.) восторженным декларациям автора и компании, сотворившим сей опус. Куда больше пищи для размышлений предоставляет «Русская правда» Пестеля.

     Отмена крепостного права, решение земельного вопроса, примат закона и частной собственности, избирательный вопрос, введение суда присяжных, демократизация армии, система кредитования и налогообложения, развитие промышленности и антимонопольные меры, уничтожение произвола государственных чиновников, свобода печати и вероисповедания, бесплатное медицинское обслуживание, государственная опека детей – эти положения рассматриваемой работы, выражаясь казённо, выглядят вполне разумными и даже, с учётом тогдашних так называемых исторических условий, необходимыми. Вообще, беспощадная и проницательная критика, как российского бытия (в особенности – экономической политики, армии, чиновничества, системы судопроизводства, официальной церкви, психологии народа), так и «прелестей» демократий Запада, кажется наиболее состоятельной частью деятельности декабристов (с оговоркой, что многие явления, осуждаемые ими, настолько красноречивы, что не заметить и не осудить их трудно). К сожалению, большинство упрёков, брошенных этими людьми в адрес России, актуально и по сей день. Вот, к примеру, что писал Якушкин: «Главные язвы нашего отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами […]; повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку». Воскресни автор этих слов сегодня, он пришёл бы в ужас, увидев, что и почти через двести лет, несмотря на «великие» потрясения (а может, как раз благодаря им), спровоцированные на русских просторах потомками-«благодетелями», сущность и пороки родной страны остались всё теми же.

     Однако вернёмся к «Русской правде» и рассмотрим несколько других её пунктов.

     По проекту Пестеля уничтожался не только институт самодержавия, но и физически истреблялся весь царствующий дом. Споры о цареубийстве велись на протяжении всей истории декабристских обществ, но касались, по сути, лишь времени и целесообразности казни монарха. При необходимости взять на себя цареубийство соглашались даже сторонники конституционной монархии, во всяком случае, никто принципиально не возражал. Более того, нашлись такие волонтёры, как Якушкин, предложивший себя на роль убийцы и никому не хотевший уступать «этой чести». (О морали декабристов мы ещё поговорим ниже). Что ж? Начало когорте российских бомбометателей было положено, и через столетие В. И. Ульянов воплотил-таки в реальность сладкую мечту революционеров, и не только эту, к несчастью. Знакомство же с декабристами невольно наводит на мысль о том, что, родись Достоевский на 30-40 лет раньше, материал для создания «Бесов» поджидал бы его и тогда.

     Вполне естественно выглядит (при таком-то замахе!) появленье в опусе Пестеля диктатуры Верховного правления. Дальше и подавно всё идёт одно к одному: враги отечества, система госбезопасности, борьба с контрреволюцией, возможность интервенции, поощрение всеобщего доносительства, комплектование своими людьми этого Верховного правления и даже Народного собора… Однако если часть предложений Пестеля встретила критику и неприятие некоторых из его сотоварищей, то образ грядущего врага был проекцией образа врага уже существовавшего и, судя по всему, приводившего в крайнее возбуждение сознанья большинства декабристов. Ещё цитата, теперь из Андреевича: «…отечество забыто и <в нём> скрывается какой-то тайный отечественный враг, который все […] несчастия насылает для пагубы соотечественников. Против такового роду неприятелей устраиваются и тайные мстители…» О, враги народа, изменники родины, агенты мирового империализма, сионизма etc., участники жидо-масонского заговора и просто кулаки, вредители, русофобы и русопяты… и другие, другие!.. Скоро, скоро придёт ваш черёд. Знакомишься с декабристами – и с ужасом чувствуешь, что вопрос Коржавина «Какая сука разбудила Ленина? Кому мешало, что ребёнок спит?» становится риторическим.

     Преобразования в армии, запланированные Пестелем, при всей значительности, наоборот, оставляют желать большего. К примеру, срок службы основательно сокращался, но всё равно был необъяснимо долгим. Понятно, что при тогдашнем уровне военных технологий пятнадцатилетняя служба не могла быть ничем иным как тяжёлым сюрреалистическим бредом. И Пестелю пришлось предложить использовать войска для крупных государственных работ на строительстве дорог, общественных зданий и т. д. Вот они, будущие трудармии Троцкого, совдеповские стройбаты и прочее! В защиту Пестеля можно лишь напомнить, что и современная российская армия, при несоизмеримо меньшей продолжительности службы и чрезвычайно изменившихся методах и средствах ведения войн, – это, в основном, убогое собрание зарвавшихся от мала до велика чинов и их крепостных землекопов, дачестроителей, мальчиков для битья, время от времени покорно исполняющих роль пушечного мяса. Как видим, хвалёный радикализм Пестеля в некоторых вопросах простирался не дальше «свободомыслия» властей, с коими он боролся. Особенно это заметно на примере рассуждений автора «Русской правды» о проблемах межнациональных.

     Раздвижение границ Российской республики до «естественных пределов», русификация малых «невежественных» народов, присоединение к России Финляндии, Прибалтики, Белоруссии, Украины, среднеазиатских и других территорий, более того, «помощь» иным народам (в первую очередь – славянским) в «борьбе за освобождение» – вот главные пестелевские проекты в их общем виде, от которых на тысячи вёрст несёт имперской спесью. Только за Польшей Пестель признавал какие-то права, и то предварительно обставив их целым перечнем обязанностей. А вот замечательная цитата о Кавказе: «…разделить все кавказские народы на два разряда – мирные и буйные. Первых оставить в их жилищах и дать им российское правление и устройство, а вторых силою переселить во внутренность России, раздробив их малыми количествами по всем русским волостям». Господи, с какой поразительной точностью и как упорно претворялись эти наглые программы в жизнь на протяжении почти двух веков! И ожидаемое «счастье», «благо» – в виде миллионов загубленных жизней, искалеченных судеб, экономической и культурной деградации – охватило небывалые пространства. Впрочем, чувствовать себя отцами народов и действовать сообразно этому чувству – патология, характерная для политиков. Подводя итог, можно сказать, что положения работы Пестеля, реализованные на практике революционерами и реформаторами всех мастей, превратили и те пункты «Русской правды», которые действительно заслуживали воплощенья, в набор пустых деклараций.

     Теперь коротко рассмотрим ещё несколько позиций декабристов.

     Как известно, декабристы были страстными проповедниками высокой морали и нравственности – в этом нетрудно убедиться, ознакомившись с различными уставами их обществ. Однако в жизни многие, самые что ни на есть моральные, проблемы они почему-то решали по принципу «цель оправдывает средства», то есть вне рамок какой бы то ни было этики. Осуждая аморальность самодержавия и привилегии своего класса, они спокойно пользовались этими привилегиями, и получая жалованье от власти, которую ненавидели, готовились её физически уничтожить. Впрочем, герои 1825 года выглядят в этическом отношении ягнятами по сравненью со своими неисчислимыми последователями. Цинизм декабристов имел ещё неосознанный характер. И правда, задумывался ли хоть кто-то из них и сожалел ли о невинно убиенных жертвах организованного ими восстания? Ну а поведение декабристов во время следствия – тоже обширный материал для разговора о морали и нравственности этих людей.

     Высказывая много тонких наблюдений и заботы о русском народе, декабристы, однако, не видели этот народ участником своих предприятий (исключение составляют разве что члены Общества соединённых славян). И здесь они ничуть не отличаются от легиона других политиков, всегда ковавших «народное благо» собственными руками и руками прислужников. Случай декабристов интересен тем, что они, скорее всего, не понимали, что боятся не участия народа в бунте или революции, а прямо противоположного. Большевики в этом отношении стали куда смышлёнее. Думается, именно подспудными страхами и вытесненным осознаньем того, что – чем дальше, тем больше – практика их деятельности будет расходиться с первоначальными декларациями и идеей о «счастье народа», что сам народ в принципе может оказаться своим собственным «врагом», объясняется постепенное сворачивание сперва довольно активной «агитационной и просветительской» работы декабристов и последующий переход (по мере приближения к восстанию) к максимальной конспиративности с вербовкой союзников лишь в узком кругу военных.

     Кстати, о просвещении. Известна деятельность декабристов в обществе, распространявшем так называемые ланкастерские школы. Сей факт многое говорит об уровне «просветительства» наших героев. Другие формы их хождений в умы были под стать этой. Что ж? Брошенные семена дали хорошие всходы: «ланкастерство» расцвело на Руси пышным цветом во всех сферах. Политика, экономика, культура, «лучшая в мире» система образования и просто жизнь насквозь пропитаны им и сегодня, и солженицынская «Образованщина» устареет, видать, не скоро, если вообще устареет. «Спасибо» за это и декабристам.

     Возвращаясь к «народу», необходимо отметить, что декабристов (впрочем, как и подавляющее большинство, включая самые выдающиеся, умов) капитально подвели схематичность и дуализм мышления. Они даже представить себе не могли, что оппозиции «власть – народ» по большому счёту просто не существует в природе. Власть – это и есть народ, народ – это и есть власть. В любые времена, в любой земле, при любом строе. Удивительно, что столь очевидный факт приходится акцентировать. Но реальность свидетельствует: его никто и никогда не замечал и не понимал, как ни странно. А между тем, быть может, именно это непонимание и есть залог успеха, фундамент всех без исключенья политических (и прочих) прожектов и спекуляций и причина следующего за ними «всеобщего счастья»…

     В заключение – пару слов на темы религии и литературы.

     При всей разнице в частностях, религиозность декабристов была весьма своеобразной – зачастую как бы вывернутой наизнанку. Замечательная критичность по отношению к официальной церкви легко уживалась в них с поразительной глухотой и утилитарностью по отношению как к священным текстам, так и к самому религиозному чувству и его проявлениям. Христианство явилось декабристам лишь материалом, подкрепляющим их идеи, либо же средством успешной пропаганды этих идей, и утратило всяческую самоценность. Что вполне естественно в случае людей, сознательно или нет, но избравших себе роль устроителей рая на земле и постепенно сотворивших собственную религию и даже своих богов. Правда, последнее выпало, главным образом, большевикам, справившимся с задачей блестяще. Интересно добавить, что, приходя к власти, революционеры и реформаторы всея Руси вступают с ненавистной церковью в отношения, тождественные люто критиковавшимся ими отношениям прежних властей. Что ж? Забавность – ещё одна черта политиков… Что же касается внутренней, личной религиозности, то при знакомстве с декабристами возникает ощущение, что кто-то чуть ли не с рожденья вынул из этих людей души и вставил на свято место некие говорящие машины.

     Вот и в суждениях декабристов о литературе – тот же чудовищный утилитаризм, замешанный на невежестве, гипертрофированном самомнении и попросту бездарности, тот же цинизм, то же убожество вопиют практически в каждой фразе со времён «Зелёной книги». В силу своей бесталанности писавшие жалкие вирши-агитки и опьянённые мнимым величием своих идей, они считали, что творят настоящую литературу. Но этого было им мало: они жаждали сделать себе подобным каждого, взявшего в руки перо… Поневоле задумаешься: не Богом ли послан был Пушкину заяц?..

     И опять-таки, декабристы лишь сеяли, но семена дали невиданные всходы. И не декабристы ли помогли выдвижению литературы в центр русского бытия? И не эта ли словесность уже сама, по меткому наблюдению Розанова, растила собственных палачей и палачей России?

     Сперва на ней жировали критики всех мастей. Это было ещё терпимо. Но позже объявился (выражение Ивана Бунина) «лысый картавый сифилитик Ленин», именовавший себя литератором и настрочивший пятьдесят томов неудобочитаемого бреда. Он уже позволял себе отчитывать Льва Толстого и рассуждать о Достоевском – всё со специфических «позиций». Реализовав многое из завещанного декабристами, он передал страну в надёжные руки. Дальнейшее – вплоть до нынешнего дня – слишком известно. Литература превратилась в продажную девку, обслуживающую всех желающих на все лады, а люди, населяющие Россию, – в единоутробных отпрысков-близнецов этой девки.

     Занимаясь декабристами, волей-неволей погружаешься в омут российского бытия последних двухсот лет и плаваешь, в основном, в чём-то настолько липком и омерзительном, что хочется поскорее вынырнуть и вдохнуть кислорода. Однако вынырнув и оглядевшись, чувствуешь: этим липким и омерзительным ты и сам вымазан изрядно. Ведь и современный российский социум – точнее, его пишущая и говорящая urbi et orbi часть – это всего лишь собрание неких измельчавших и дифференцированных реинкарнаций наших славных героев.

1999, ноябрь


ПУБЛИКАЦИИ:

     Богданов В. В. Привет от декабристов: Эссе // Складчина: литературная газета. – Омск, 2002. – Декабрь. – № 5. – С. 26 – 28.