Разве можно пройти мимо романа, написанного в твоём городе? Романы у нас пишут не каждый день, и даже не каждый год. И название хорошее – «Игра в пазлы». (Мирослава Метляева, издательство Лумина, Кишинёв, 2010) Как интересно. Игра в бисер. Игра в классики. Гессе, Кортасар. И Метляева. Почему бы нет.
Но почему же мне так грустно?
Может быть потому, что Кортасар такого бы не написал:
«Его взгляд устремлён куда-то вперёд, в себя ...(стр.199)»
«Вот тут, - и он постучал пальцем по своему лбу, - во мне постоянно путается, свивает узлы и не даёт возможности оторваться одна мысль.» (стр. 224)
Оторваться?
«Однако пропасть, выкопанная за полвека, не имела перекинутых живых мостов ...» (стр. 200)
Вы хочите песен? Их есть у меня!
«С утерей исторической памяти аристократизм подменили «интеллигентством». (стр. 202)
«Здесь пахло сухим деревом и шкурами животных, развешенных по жёлтым дощатым стенам.» (стр. 198)
Мы тут романы пишем, или что делаем? Где редактор, где уважаемая Мельник Татьяна из почтенного издательства Лумина? Лет двадцать назад книга с такими огрехами не попала бы в печать даже через труп литературного редактора.
И всё же, о чём эта книга?
Это роман о еврейской девушке Нике из середины 60-х годов, о романтических отношениях с взрослым мужчиной, о жизненных неурядицах и антисемитизме окружения. Немного моря, немного эротики, очень много идеологии.
По замыслу автора роман должен был решить несколько идейных задач – борьба с антисемитами, борьба с Советским Союзом, комплименты румынской культуре и кислая гримаса по поводу культуры русской. Я говорю «по замыслу автора», поскольку, как мне кажется, получилось не особенно.
Попробуем поверить автору в том, что Ника не принимает фальшивый пафос советской пропаганды, пустоту и буржуазность номенклатуры («вещизм», как тогда говорили). В этом случае было бы естественным предположить, что у героини за душой есть что-то ещё, другие идеалы, мечты. Но какие другие?
В те времена не участвовать в номенклатурных играх было легко - можно было прожить жизнь инженером, врачом, учителем, а можно было уйти в подпольные цеховики, фарцовщики. Или напротив – в андеграунд, стать кочегаром, как Виктор Цой, и сочинять песни. Наконец, можно было стать диссидентом и распространять самиздат. Или же стать активным строителем коммунизма и уехать на целину, на БАМ. Так чего же хочет Ника?
А Ника страстно хочет попасть в круг золотой молодёжи, хочет быть частью бичуемой автором (и героиней, иногда трудно увидеть между ними разницу) советской касты:
«Всякое ходило про эти сборища на генеральской квартире ... Но Нике сейчас было наплевать – она попала в избранные!..» стр. 203
Вот тебе и раз. Выходит, наша девушка не идейный противник режима, а всего лишь пена, окружавшая партийных бонз, и вся-то жизненная трагедия состоит в том, что Ника не сумела пробиться в круг «избранных». Это печально, но на антисоветизм не очень похоже.
Тем не менее, идеологический размах автора намного шире лирического сюжета, поэтому автор нужные пропагандистские установки просто проговаривает:
«Нике с трудом достался паспорт, чтобы поступить в вуз, ведь они жили в селе. Прописка – атавизм крепостного права вкупе с пресловутой чертой оседлости – превращала жизнь в невыездное гнилое болото. Нечеловеческие усилия матери дали свои результаты. Вот тогда-то на семейном совете и было решено взять национальность отца-фронтовика, коренного сибиряка, после войны одно время работавшего по партийной линии в Кишинёве, а затем растворившегося где-то в далёких колымских просторах в качестве политработника в одном из учреждений дающего трещину ГУЛАГа.» (стр.140)
Я прошу прощения. Поскольку ГУЛАГ «дал трещину» в середине 50-х годов, то описываемые события, вероятно, относятся к концу 60-х. К этому времени большая часть евреев Молдавии проживала в городах, преимущественно в Кишинёве, сельских евреев было крайне мало. Но даже если Ника и жила в селе, для поступления в университет сельская прописка была лучше городской, выпускников сельских школ иногда принимали даже со слабой подготовкой.
Я всё понимаю - антисоветский трактат, но зачем же так топорно? Кого это может убедить? И потом, разве это проза? Прокламация.
И с антисемитизмом нехорошо получилось. Надо сказать, что автор вспоминает не только советский период, но и досоветский - говорит о черте оседлости, о погромах. Между тем, из памяти автора начисто выпадает период массового истребления евреев во время второй мировой, который ещё называют Холокостом. Героиня романа, остро переживающая историческую судьбу древнего народа, подолгу гуляет по Одессе, ни разу не вспомнив о десятках тысяч евреев расстрелянных и повешенных румынской армией в этом городе. Что должен думать об этом читатель? Корректно ли это по отношению к евреям?
Это ли не конформизм? Отличается ли конформизм сегодняшний от советского конформизма? И кому, интересно знать, адресована эта книга?
P.S. Два слова о людях, написавших положительные отзывы на книгу, среди которых академик Михай Чимпой. Как бы это мягче сказать ... даже Ленин ругал роман Горького «Мать», потому что хоть и считал его нужным и своевременным, но не видел в нём литературных достоинств.
Олег КРАСНОВ,
писатель, публицист
г. Кишинев