литературный сценарий короткометражного фильма.
Действующие лица:
Он
Серега, его брат, несколько старше и выше его
Бабуля
Подруга бабули
Добродушный карусельный мастер
В то самое утро бабуля вела себя необычно. Стоя возле шкафа, она оправляла свою одежду. И одежда на ней тоже была необычной. Все было черным. Он и его брат с любопытством наблюдали за этим, просунув головы между дверью и косяком.
– Идите завтракать и собирайтесь... – сказала бабуля.
– Куда? – почти в один голос спросили они.
– В церковь. Сегодня мы пойдем в церковь прощаться с тетей Зиной. Скоро пойдем.
На ее лице неожиданно возникла печать озабоченности. Почесывая кончик носа и о чем-то вспоминая, она подошла к трюмо, открыла стоявшую на нем шкатулку, порылась в ней, захлопнула. После этого начала выдвигать ящики из трюмо, просматривая содержимое. Она не могла найти того, что ищет. Движения ускорялись. Почти бегом она вновь вернулась к шкафу, перерыла полки. Выскочила в коридор, и, вернувшись с сумочкой, высыпала на стол ее содержимое – корвалол, валидол, нитроглицерин, пачку «Беломора», зажигалку... Схватила завязанный в узелок носовой платок. Узелок не поддавался дрожащим пальцам. Помогая зубами, она, наконец-то, развязала его. Облегченно вздохнув, подошла к дивану, расслабившись, уселась. Достав из платка нагрудный крестик, надела его на шею, заправила под черный высокий ворот платья и сразу повеселела.
– Брысь завтракать, – едва улыбнувшись, сказала она.
Они сидели на кухне, ковыряясь вилками в завтраке. Есть не хотелось. Из динамика радиоточки доносились типичные городские новости середины 70-х об ударниках производства.
– Серега, а ты когда-нибудь видел мертвых?
– Нет, только по телевизору и в кино...
– Я тоже...
Помолчали.
– А когда человек умирает, он делает это навсегда?
Серега ничего не ответил. Вошла бабуля.
– Бабуля, а когда человек умирает – это навсегда?
И она ничего не ответила. Подошла к окну. В одной ее руке была пачка «Беломора», в другой - союзническая зажигалка времен войны.
Черный силуэт со стороны спины на фоне окна. За окном ранняя весна. Ветки дерева с набухающими почками едва не дотягиваются до стекла. На ветку садится ворона. Бабуля закуривает. Перед окном - бабуля, за окном - ворона, изображение становится черно-белым, контрастным. Черная ворона, черная бабуля. Глубоко затянувшись, бабуля «выплевывает» дым в стекло. Ворона улетает. Изображение становится цветным. Из динамика радиоточки с усиливающейся громкостью:
– Сегодня ожидается ясная погода без осадков, температура воздуха от +8 до +12.
Титры
Они поднимаются по узкой мощенной дорожке в гору. Дорожка ведет к церкви. Впереди идет бабуля.
– Серега, тебе страшно? – спрашивает он.
– Да вообще-то нет...
Не сразу, после паузы, решительно:
– Нет, не страшно... Совершенно…
– А мне..., даже не знаю...
Они подходят к церкви. Бабуля здоровается с ожидающими.
– Внуки твои?... Ох, как выросли, - молвит подошедшая женщина. - Сколько им?
– Плюс 8, плюс 12.
– А почему плюс?
– Да потому, что нам с тобой минус. Вон, Зинаида, на сколько нас моложе...
Собеседница задумывается.
– А сама-то как?
– Cообразно прожитым годам и образу жизни...
– Курить не бросила?
– Горбатого могила исправит, хотя вряд ли...
Поднимаясь по ступеням церкви, бабуля говорит им:
– Будете стоять рядом со мной и держать по свече.
Подумав, добавляет:
- Можете не креститься.
Они стоят в церкви со свечами в руках. Где-то впереди гроб. Священник, размахивая кадилом, читает заупокойную молитву. Слова молитвы звучат все громче и громче, наполняя пространство, давя на уши, души. Они стоят неподвижно. Их лица с широко раскрытыми глазами - сквозь пламя свечи. Два лица - две свечи. Усиливающаяся и вторящая эхом молитва: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». Внезапная тишина и темнота.
Голос священника:
– Помните братья и сестры, близок и наш час...
Свет. Яркий свет. Щурясь, они смотрят на небо. Там пролетает черная ворона. К ним подходит бабуля. Из церкви выходят люди. Гроб несут в сторону катафалка по мощенной дороге, идущей под уклон, той самой, по которой они недавно поднимались вверх. Рядом с катафалком автобус и машины марок той эпохи.
К ним подходит уже знакомая нам собеседница.
– Ну, пошли. Мой «москвичек» вон он, красненький. А где поминки будут, не знаешь?
Бабуля с укором смотрит на собеседницу.
– А то я его и тут оставить могу, потом заберу... Вон автобус полупустой... Да ладно тебе, поехали уж на «москвичке». Мне же с тобой поговорить о жизни хотелось, чтоб меня поучила. Как, где, зачем, с кем ну и...
– На кладбище не поедете, – решительно говорит бабуля,- погуляйте и идите домой.
Собеседница жимкает плечами и вместе с бабулей направляется к дорожке, ведущей вниз. У самого спуска бабуля, словно спохватившись, возвращается и со словами «вот вам», суёт Сереге в карман три рубля.
– Ну, вперед, подруга! – обращается она к собеседнице.
Та сначала заносит ногу над спуском, потом выдерживает паузу и, повернувшись на одной ноге, буркнув «Ать, два», направляется к братьям. Роется в сумочке, достаёт трешку, и со словами «а вот и вам», суёт ее в карман младшего. Подруги, взявшись за руки, решительно и бодро шагают вниз. Похоронная процессия начинает свое движение. Бабуля и подруга забираются в автобус. Улочка возле церкви вскоре пустеет. Только одиноко краснеет «москвичек».
– И совсем даже не страшно, – произнес он.
– Что не страшно?
– Да умирать не страшно.
Молчат. Серега достаёт из кармана трешку. Он - тоже. Оба с некоторым недоумением вертят в руках деньги.
– Ну, - первым начинает Серега, – куда пойдем?
– Может, в кино...
– А, может, на карусели?
– Да тут на все хватит...
Они направляются к дорожке.
– Стой, нам не туда, нам - туда, - говорит Серега и указывает в противоположную сторону.
Оба, заметно повеселев, идут по пустынной дороге парка. Их силуэты становятся все меньше и меньше. Весна. Почки на деревьях. Пробивающаяся трава.
Аттракционы. Чертово колесо. Качели, карусели ...
Рабочие гремят ключами, смазывают шарниры, красят... Они сидят на скамейке и смотрят на эту возню. Мимо проходит добродушный дядька с авоськой. В авоське кефир, батон, какие-то консервы.
– Рано пришли, гаврики, недельки через две заработают, не раньше, – говорит дядька, картавя и улыбаясь.
– А сегодня?
– И сегодня, и завтра, и недельки две - профилактика, фирштейн?
– Фирштейн, фирштейн, – отвечает Серега тоже картавя.
Дядька усмехается, это его не разозлило, а даже наоборот.
– Тоже мне Тарапунька и Штепсиль, – говорит он и направляется в сторону вагончика.
Другие рабочие тоже подтягиваются туда. Близится время обеда.
– Дядь, а дядь, – кричит Серега, - а сколько сейчас время?
– Час, - смотрит на часы, – ну да, без пяти час...
– На час в кино опоздали, следующий сеанс в три.
Пауза.
– Ну, что будем делать?
– Не знаю, – отвечает он, уставившись в землю.
Вдруг в нескольких шагах от них начинает шевелиться земля. И - чудо! Из земли показывается черный крот. Скоро он выбирается совсем, и неуклюже пытается переместиться по поверхности. Серега, сорвав с головы вязанную шапку, кидается на крота. Через мгновенье он сидит на скамейке, раздвигает шапку, в которой крот.
– Попался, – говорит Серега.
– Дай посмотреть, – он пытается заглянуть через плечо брата.
Пауза.
– Дурак, он же мертвый.
Серега заглядывает в шапку. Трясёт ее.
– Да я и не придавил его... Чего это он...
– Дурак, он умер... из-за тебя умер, – начинает реветь он, – это, наверное, от страха... Надо было тебе на него прыгать... Дай сюда.
Он берет шапку с кротом. Серега виновато смотрит в землю. Он потряхивает шапкой, рассматривает крота.
– А правда, что у них глаз нет?
Серега пожимает плечами. Он запускает руку в шапку, ковыряется.
– Да вроде вот тут какие-то глаз-А-А-А...
Серега от неожиданности вскакивает. Он машет рукой. Прокусив его ноготь, крот болтается на пальце. Сорвавшись, торопливо зарывается в землю. С пальца капает кровь. Он счастливо улыбается.
– Укусил?.. Больно?.. – спрашивает Серега.
– Он живой... Это он просто прикинулся мертвым... Живой!!!
Крот зарывается все глубже и глубже. Вскоре холмик земли становится неподвижным. Оба счастливы. С его пальца на землю мелкими каплями капает кровь, но он этого не замечает.
Из вагончика, который стоит между аттракционами, выходит уже знакомый добродушней дядька.
– Хорош работать! – кричит он замешкавшемуся возле карусели рабочему. – Обедать иди, ударник.
– Нужно бы обкатать, Петрович.
– Ага, - соглашается дядька. Вот пусть они и крутятся, пока мы обедаем.
Дядька и подошедший к нему рабочий заходят в вагончик. Одна за другой карусели начинают работать. Дернувшись, трогается с места чертово колесо. Все оживает. Скрип наполняет пространство. Они с восторгом смотрят на это чудо. Карусели набирают скорость. От этого безлюдного водоворота железа начинает кружиться голова. Вдруг все неожиданно замедляет ход и вскоре победившая тишина водружается над ними. Из вагончика высовывается дядька.
– Эй, холомызеры!
– Мы? – спрашивает Серега.
– Вы... вы... Хотите покататься?
– А что, можно?
– Можно, если нежно и осторожно...
Они бегают между аттракционами.
– Может тут, – говорит Серега.
– А может тут... – предлагает он.
– Что глаза разбежались от счастья. Вы уж определяйтесь быстрей, холомызеры...
В конце концов они подбегают к карусели. Он забирается в кресло, Серега помогает застегнуть ему цепочку на поясе. Усаживается сам.
– Ну, что, космонавты, пристегнулись?.. Тогда поехали.
Дядька исчезает в вагончике. Все приходит в движение. Весь окружающий мир начинает крутиться вокруг них, или они вокруг мира. Из репродуктора льется хитовая песня тех лет. Счастье. Полное и безоговорочное.
Через некоторое время из вагончика выглядывает дядька.
– Может хватит? – кричит он.
– Нет, нет, еще...
– Пожалуйста, еще..
– Ну, смотрите, мне-то не жалко...
Дядька исчезает в вагончике.
Через некоторое время эта сцена повторяется. Так несколько раз.
– Ну, хватит, – говорит дядька.
Карусели замедляют ход. Музыка смолкает. Качаясь, они отходят от каруселей, садятся на лавку. К ним подходит дядька. Рабочие, не торопясь, выходят из вагончика, закуривая, разбредаются по местам.
– Ну, что, вертится земля? – хихикнув, спрашивает он.
– Вертится, - соглашаются оба.
– Что это у тебя с пальцем, - интересуется дядька и берёт его руку в свою. Надевает очки, осматривает.
– Это его крот укусил, - говорит Серега.
– Чоо?
– Крот, говорю укусил... Да правда же...
– Дома будешь заливать. Выдумают тоже... Крот. Кроты у них кусаются, собаки лягаются, вороны плюются, немного подумав, добавил, - кошки смеются. Блин, стихи получились, как у этого, как его, да бог с ним... Пойдем, завяжу.
Они встают, делают несколько шагов, их начинает покачивать и тошнить.
– Укачало, холомызеры, - говорит дядька. – Сколько раз говорил вам - хватит, а вы еще, еще...
– Спасибо вам, – благодарит он, – это нас от счастья...
Дядька грустно усмехается.
– Счастье. Просто... вам пока, вот так..., счастье..., до тошноты.
Дорога через парк. Они приближаются издалека. Их силуэты становятся все больше и больше. Останавливаются. Серега достает из кармана трояк. Он тоже. Его палец забинтован.
– Ну, а дальше куда?.. В кино опять опоздали.
Он пожимает плечами. Оба смеются, оба счастливы. Их силуэты со спины. Пустынная дорога парка. Они удаляются. Силуэты мельчают. Каркая, в небе пролетает ворона.
Бабуля курит у окна кухни. Вечереет. На сук за окном садится ворона. Бабуля, усмехнувшись, глубоко затягивается и «плюет» в ворону дымом. Дым разбивается о стекло, но на этот раз ворона не улетает. Силуэт бабули у окна отдаляется, обволакивается дымом. Динамик радиоточки хрипло вещает городские новости.
– И, наконец, о погоде. Завтра ожидается переменная облачность, с прояснением, временами дождь...
Звуки радиоточки постепенно стихают. Пелена дыма заполняет экран.
Конец