Это будет не так просто, как я думала.
Крыса всегда очень внимательно смотрит в дверной глазок. Один глаз прикрыт, ресницы темные и длинные подрагивают. Его ресницам я всегда завидовала. Крыса отрывается от глазка и идет на кухню. Он не носит дома тапочек, и босые пальцы ног как-то одиноко торчат из старых джинсов.
Я уже здесь. Курю, пью чай с молоком. Несмотря на открытую форточку, кухня погружена в молочную пелену дыма, дым растворяется, оседает на стенки, как молоко в моем чае.
У Крысы темные волосы и светлые глаза. Говорят, дьявольское сочетание. Он музыкант. Не сказать, чтоб успешный, но, вроде, талантливый. Мы с ним не особо-то говорим о музыке. Вообще мало разговариваем.
Крыса берет гитару. Садится на табуретку и начинает чего-то бренчать.
Я раздражаюсь, хотя давно уже пора привыкнуть к этим его уходам в себя. Такая штука частенько происходит.
Стараюсь игнорировать происходящее, прикуриваю сигарету. Своих нет, приходится курить Крысины. Какое-то дерьмище русское, в мягкой пачке, сам по ходу где-то с****ил. Морщу нос, кашляю. Финансовый кризис на моем здоровье больше сказывается, чем сами вредные привычки.
Рассматриваю потолок. Желтый уже от дыма. Вообще эта хата не то чтобы остро нуждается в ремонте, но было бы неплохо.
Крыса совсем чето в себя погрузился. Обдираю лак на ногтях. Краем глаза вижу его тонкие пальцы, крепко сжатые губы, челку, закрывающую глаза. У Крысы остроконечные уши, которыми он гордится.
Наверно, какой-то творческий прорыв у него там намечается. Творчество, по-моему, по сути своей, сходно с испражнением. Я вот не могу срать на людях, а Крыса, по ходу, может. А может, я для него не человек, а так, предмет интерьера.
Он не может от меня избавиться, поэтому приходится терпеть. А куда деваться?
Чаек в чашке помешиваю, позвякиваю ложечкой, хотя сахар давно растворился. Осенью очень хорошо сладкий чай, уютненько. А по жизни ведь пью без сахара.
Крыса вздрагивает. Звук ему мешает, видите ли.
- Эй, Крыса, давай чай пить, хорош уже ***ней страдать!
Я специально так цинична в отношении к его творчеству. На самом деле я очень его ценю и как человека и как творческую единицу. Ладно, здесь я пизжу.;
Крыса затравленно смотрит на чашку, можно подумать, я там стрихнин, а не сахар, ложечкой размешивала.
Прикуриваю ему сигарету. Пальцы, протянутые за ней, дрожат. Плохо на него осень влияет, кризисы всякие, депрессии. А я то в чем виновата?
Это становится скучным.
Чашка греет руки. Мне никогда не нравился выбор посуды в этой кухне. Дурацкие приборы, с цветочками, советских времен, общепитовские. Крысе они от бабушки достались. Она в этой квартире померла не очень давно, теперь Крыса полноправный владелец собственной хаты. А вот чашки человеческие купить не удосужился.
Смотрю, как он пьет. Мелкие глотки, сглатывает тяжело. Курит в параллель, совмещает. Как будто времени у него мало.
Я смотрю на Крысу в упор, жду, что будет дальше. Ничего не жду. Просто смотрю. Он поднимает глаза, не может понять.
- Чего?
- Нет, ничего, продолжай…
Тишина. Дым. Одиночество двух людей в одной маленькой кухне.
Сижу на диване в комнате Крысы. Обои почти все заклеены постерами рок-звезд. Крыса хочет быть похожим на своих кумиров. Но этого не произойдет. Давно уже прошло то время, когда я верила в окружающих людей, в их великое будущее.
Крыса шарахается по квартире, его что-то мучает. А меня нет. Если он ждет моей реакции, то ее не будет.
Надо перестать ждать. Если еще и имеет смысл что-то делать, это перестать делать это что-то. Перестать стремиться.
Зачем верить тому, кто тебя изначально обламывает?
Крыса этого не понимает, поэтому мучается. Я здесь, чтобы избавить его от мучений. Раньше я этого не знала.
Раньше я думала, что вдвоем люди не так одиноки. Это не так. Нам соврали. Но кто и когда? Уже не важно. Все верят и с этим живут.
Пусть.
Я узнала правду и мне легче готовиться к зиме.
Вчера, сегодня, завтра.… Каждый шаг делает меня чуть ближе к пока еще не существующей весне. Но и на этот раз ничего не изменится. Весна даст новую жизнь всем, кроме меня. Новая сочная жизнь составит яркий контраст мертвечине.
А я остаюсь в осени, забьюсь в угол, и меня никто не достанет, не выцепит, не выманит меня свежей сияющей плотью. Однажды от наплыва жизни мое убежище рухнет, а я то в нем останусь. Осень станет моим памятником. Встанет во весь рост, раскидав по поверхности планеты морщинистые дряблые листья, на которых будет прожилками вытатуировано мое имя.
Крыса много читает. Видно ищет что-то. Не найдет.
Я давно уже все это прочитала, теперь реже книги открываю.
Крыса читает, сидя в кресле, подогнув под себя худые ноги. Я смотрю на него, думаю, что скоро ему надоест изображать из себя ангела одиночества. Он найдет себе хорошую девочку, отрастит животик. Станет изредка брать гитару в руки, в основном, чтобы пыль стереть, ну, может, пару известных песенок для гостей сыграть.
Все это давно известно. Крыса не верит в такой исход, но ему скоро 30, а значит, конец близок. Он явно не Сид Вишез, ему нужен дом и тепло. Ему нужно то, что я никогда не умела давать.
Со мной к Крысе приходят осенний холод, одиночество и тоска.
Иногда мне тоже хочется стать такой уютной девочкой. Я даже пыталась пару раз, но это не по мне. Начинаю себя ненавидеть.
Звонит телефон. Звонки рвут тишину, она не успевает срастись вновь и кровоточит. Воздух наполняется кусками плоти.
Звук слишком настойчив, чтобы просто не замечать его.
Крыса смотрит на телефон, на меня, кивает, пытается снова уткнуться в книгу.
- Нет.
Мне иногда жалко Крысу, но ему нужна жестокость. Последние, может быть, месяцы, до начала оседлой жизни, ему надо не дать утонуть раньше.
Последние звуки телефон издает уже по инерции. Тишина напряженно пытается обрести целостность, это всегда не просто.
Я младше Крысы. Иногда этот мудак называет меня дурой. Это не так. Я знаю все, что произойдет с ним, я вижу его гнилое будущее. Каждый его правильный шаг с редкими срывами, за которые его потом будет мучить совесть. Он будет извиняться и просить прощения. Станет бояться потерь.
Своего будущего я не вижу. Меня нет там, где тепло и уют. В новом правильном мирке Крысы меня не будет. Никому не будет плохо.
Я это знаю, а Крыса не знает многого. Сейчас он видит себя молодым и красивым, но скоро он увидит себя больным и старым. Это больно. Страшно. Никто не помешает.
Крыса – наивный. Но он не рок-звезда. Он обычный мудак с амбициями рок-звезды.
Жить сложно. Сложно выбрать способ, чтобы не жить. Способов много, но ни один не подходит мне. У меня полно времени, чтобы решить этот вопрос.
*****! Сейчас 2 часа ночи. Меня трясет, толи от скуки, толи от недосыпа.
Моя проблема всегда была в том, что я не могу дойти до предела. Я не пробовала никакие наркотики серьезнее самых легких колес, ну и травки, естес-с-сно. Никогда всерьез не пыталась покончить собой.
Короче, я слабачка.
Но у меня есть время и шанс это исправить.
На центральной улице города, в самой середине рабочего дня маленький мальчик шел с мамой. Они просто гуляли. Они присели на скамейку у фонтана, чтобы чуть-чуть отдохнуть. Прошло минут 10. Мальчик встал, чтобы идти дальше. А его мама нет. Она больше никуда не пошла. Она умерла.
Где-то на окраине муж зарезал свою жену. Не выдержав мук совести, сам выбросился из окна.
Школьники отнимают друг у друга деньги.
Преподаватели насилуют студентов.
Студенты убивают друг друга.
Родители бьют детей.
А нам с Крысой по болту. Мы ничего об этом не хотим знать.
Мы зациклены на себе.
Только что мы закончили трахаться. Сначала в прихожей, потом на кухне и в ванной. Мы тяжело дышим, но нам стало легче. Мы сделали то, что умеем делать. Курим, потные и усталые.
Мы снова разные люди, которым ни до чего нет дела.
Я смотрю на Крысу. Крыса стучит пальцами по столу. Он не выносит взглядов в упор, боится взглядов украдкой. Крыса боится внимания и умирает от его недостатка.
Я не смотрю новости, не люблю разговоров о политике. Моя позиция в отсутствии позиции. Если бы я была парнем, меня бы интересовал только мой член. А так приходится интересоваться чужими.
У Крысы нежные пальцы и гибкое тело. На мой вкус, он слишком худой, но это не особая проблема.
Мы вместе, поскольку нам больше не с кем быть.
Наверное, мы здесь, потому что нам больше негде быть.
Возможно, это печально и нас нужно пожалеть, но нет никого, кому это придет в голову.
История потерь всегда длинней и интересней, чем история приобретений.
Сквозняк проникает в комнату. Крыса вздрагивает. Из блюдца по всей комнате разлетается пепел. Картина запустения обретает завершенность.
Слишком громко тикают часы, они всегда спешат.
Прикуриваю и специально стряхиваю пепел на ковер. Уже не важно. Крыса не реагирует и в этом он прав.
Почему мы так боимся оставаться одни? Мучаемся, терпим, ломаем себя…
Но я нужна Крысе, а он нужен мне. Нам вместе не хорошо, не удобно. Все остается таким же пустым и холодным.
Это потребности физиологии, животные инстинкты. Нас объединяет секс, доза насилия и неумение охотится.
Я люблю боль. Привычка причинять боль другим людям, жестокость, нацеленная вовне, уже не удовлетворяет.
Мне нравится расплавленный воск. В нем есть что-то сиюминутное и покорное.
Воск жжет мои руки, покрытые сигаретными ожогами. Руки, умеющие причинять боль, но не способные к ласке.
*****! Цинизм, пронизанный жалостью, с вкраплением самолюбования.
Крыса прав, я дура. Незрелая идиотка. Которая ищет себя в смерти, забыв о жизни, которая в отместку забыла о ней.
Я умею кусать и умею лизать. Крыса не целует меня, а я его. Мы проститутки, растерявшие клиентов. Спариваемся, трогаем тела друг друга, оставляем слюну. Но не целуемся.
Слюна застывает и становится панцирем. Мы броненосцы, клубки обнаженных кровоточащих нервов, покрытые чешуей.
Мы живем, сами не зная зачем, живем просто из боязни сделать что-то. По крайней мере, мне так кажется. Может я и не права и Крыса надеется сотворить что-то такое, что не даст последующим поколениям положить на него…
За окном идет дождь, а это значит, что сегодня нам вряд ли ждать гостей, хотя возможен и обратный эффект. Вымокнут, как хер знает че, и побегут по чужим адресам остатки тепла отбирать. Хотя тут им мало что обломится. Но! Седня мы затарились бухлом и можем себе позволить им поделиться. Празнуем, типа. Появление здесь бабла всегда вызывает желание отметить сие грандиозное событие. Секрет добывания денег не прост и не сложен, но требует определенной сноровки и всякой такой прочей хрени. Это притом, что ни Крыса, ни я не въебываем, как всякие там лохи. Эти деньги принесла я. Могу иногда такое себе позволить в качестве исключения. Они на самом деле халявные, хотя в голове я держу историйку про то, что я заработала их собственным телом. Бабло я беру у всяких тупых совестливых лохов, типа бойфрендов (интересно, один безкайфовый перепихон уже делает людей какими-то там френдами?;) под несуществующие аборты. Гипотетическое неоднократное убийство моих астральных деток делает меня чуточку богаче. Ну, с голоду помереть не дает. Конечно, есть еще семья, но они меня видят редко, да и попрошайничать как-то неудобно. Подумают еще, что мне совсем херово, переполошатся, опекать начнут, а так, маленький астральный трупик и всем хорошо. Невинно убиенные души кормят свою несостоявшуюся мать. ***во. А кому щас легко?
Крыса разливает коньяк. Пахнет как обычно клопами. Кто нюхал клопов? Хотя, если вспомнить, то наверно нюхали. Я вот их ела, в детстве, вместе с малиной. Хаваешь ягоду, а тебе эта тварь в пасть…
Пьем не чокаясь. А на хер? Единственный тост, чтоб сдохнуть побыстрее.…Только хули вслух произносить, спугнуть можно. Я представляю, как спирт разъедает мои внутренности, оставляя за собой радужные разводы. Крыса представляет свой триумф, поклонниц, делающих ему минет, пока он смывает грим. Окрыленный своими мечтами, он берет гитару и лабает мне очередной свой опус. Я делаю Крысе минет. Пусть мальчик насладится мечтами. Все равно недолго осталось, а мне не сложно.
Этот эстет ***в побежал мыть свой драгоценный инструмент.
Закуриваю. Уже не удивляюсь этим его заебам. Я вот рот мыть не бегу. Облизываю губы и продолжаю процесс саморазрушения. Алкоголь еще никого не сделал сильнее, но помог легче пережить ощущение собственной слабости. Мой мозг никак не хочет отмирать, и это его большая проблема, потому что я не отступлюсь.
Крыса морщится, когда пьет. Я каждый раз поражаюсь его эстетству, (повторяюсь, но по-другому не скажешь), пьет говеный коньяк из битой чашки своей разлагающейся бабки
и чуть ли не ****ит, что он заслуживает большего… Охуеть!
Крыса поет песню об осени. Не поет даже, а так, под нос себе мурлычет. Я смотрю на него, слышу его голос, и на мгновение мне кажется, что все не просто так. Кажется, что Крыса мне близок.… Вдруг, мой цинизм, это всего лишь маска и он дан мне, а я ему, и на самом деле все хорошо. Не, ну это совсем ***ня какая-то получается, на болт мне эти морочки? Так, нахлынуло че-то, а как нахлынуло, так и схлынет.
А он все не умолкает, глазки блестят, а в голосе все больше уверенности в собственной неотразимости. Улыбочка такая ****ская, типа как пол мира переебал. Крут! Бля…
Все. Крыса утомил меня своими тупыми амбициями и самолюбованием. Я прихожу к выводу, что пора съебываться. Кидаю пачку сигарет в карман, ниче, пусть мучается, мне пох. Заматываю шею длиннющим стареньким шарфом, обуваюсь. Погода, как говорится, шепчет.… А у меня в заднем кармане джинсов валяется пара бумажек, значит, занимать не придется, и можно просто ченить тяпнуть.
- Крыса, я прошвырнусь, можешь не ждать.
Про сигареты естес-с-сно ниче не говорю, пусть поищет, поковыряется, тоже ведь занятие не из последних, вдруг обнаружит тайник какой, или просто заплесневевшую прикольную гадость.
Ухмыляюсь двойнику в зеркале. Ну нравлюсь я себе! Не худший вариант быть самовлюбленной эгоистичной сукой. Главное, чтобы окружающие тоже так думали, а не только я сама. Но с этим, кажись, все в поряде.
Прусь по улице, по холоду, жалею, что перчатки носить еще рановато. Сосуды у меня, по ходу от курения совсем ***венькие, лапки синие становятся, прикольные. Пальцы совсем не гнутся ни в какую сторону;. ****ство, сигарета просто как примерзла, а ну-ка отними!
Еще чуток и лужи начнут скрипеть, челы падать, ломаться и дохнуть, красотища! Хоть какой-то прок от этого времени года.
Ползу по улице. Все проходят мимо, и никому до меня нет дела. А мне тоже нет дела до меня, и может быть это так и надо. Не знаю.
Когда-то я верила, и любила. Любила кого-то, кто так и не появился. И не появится. А если и появится, то будет уже поздно. Его встретит недоумение и насмешка. Потому, что я больше не верю. И не люблю.
Я одна, и у меня есть маршрут, пока еще неясный. Но нет проводника, попутчика, как там его, ****ь, обозвать?! Нет, короче, никого, готового пройти этот путь со мной, пусть не до конца, хотя бы до середины, а там уж сердечно распрощаться, расцеловаться и послать друг друга на хер, позабыть, типа…
А я и одна справлюсь. Мне срать на вас, люди!!! Мне не нужен ни один, и чтож, если я не нужна ни одному, так лучше, честнее.
Есть болевой порог, переходя за который, перестаешь ощущать что-либо. И мне осталось совсем немного. Два шага и ключи у меня, дверь настежь. Сквозняк. И грязи нет. И мыслей. Весь прах остался за...
Вывеска барчика незаметно помигивает. То есть мне то заметно, но если не знаешь, внимания особо не привлечет. На улице где-то градусов десять, но это плюс, а значит пока что можно гулять. Только нужно ли?
Ботинки топчут лужи, те не сопротивляются. Все бы так. Мне одиноко. Холодно. И смешно от своей слабости, от того, что я такая тварь несчастная. Хочется смеяться в голос, до хрипа, до сорванного голоса и кровоточащих связок. Но я еще немного трезва. Непорядок.:)
В баре как всегда темно. Для этого времени суток народу подозрительно мало. На улице дождь. А здесь не бывает дождя. Сумрак, сигаретный дым и алкогольные пары. Хотя пары здесь тоже обычно не трезвы. Концентрация испарений уже давно грозит вылиться осадками, но оседает на потолок и стены.
Я сижу у барной стойки и иногда пизжу с барменом. Весь персонал уже привык меня здесь лицезреть, порой даже с утречка. То еще зрелище: рожа опухшая, глаза не открываются, слова смешиваются со слюной и наружу не торопятся. Дас-с-с.
Как обычно курю, пялюсь на посетителей, выцепляю новые лица. Ищу, кем бы поживиться. Никого, пока, а может и ваще мертвый сезон сегодня. На этот случай у меня есть еще одна забава.
Каждый чел может быть и будет разрушен, кто-то извне, а кто-то станет жертвой собственной предательской плоти. Вариантик. Мальчик, который на меня так похотливо пялится, будет сбит машиной, а его изуродованный труп, залитый кровью и усыпанный битым стеклом, свезут на труповозке туда, где холодно и навсегда безразлично. В морге ему уж точно никто не даст.
Или вот еще. Девушка, которая приходит сюда по выходным, явно неравнодушна к бармену. Зря вот, кстати, в кроватке он никто, даже грусна, на рожу ведь оч-ч-ч-ень даже. Так вот, с этой лу-у-у-убовью ей точно не попрет. Они будут трахаться в течение двух счастливых влажных недель октября. А после она вдруг обнаружит, что залетела. Surprizzz! Но вот ведь какая хрень, плод не захочет быть извлечен и сгниет прямо в ее утробе. Вызовет отравление всего организма. Телочку спасти не удастся. А на поминках этот бой замутит с ее подружкой, только вот по ночам ему будут сниться кошмары;.Ooops!
Я люблю мысленно убивать людей, делать их одинокими, больными и запуганными. Каждая теплокровная тварь в ответе за мое одиночество и тоску. Они все заслуживают того, чтобы визжать от страха, плавая в своих испражнениях на пороге смерти. Но ей по хую, кто чем пахнет и кто в чем плавает. Она берет свое не поморщившись. Вот кто настоящая циничная сука. Я, ****ь, тоже так хочу!
Бармен ставит передо мной чистую пепельницу, прерывая мои кровожадные фантазии. Shit! Его башка разлетается, и я наблюдаю, как смазливое личико искажается, теряя свою природную привлекательность. Он становится тем, кем является: сопливым скулящим щенком со слезящимися трусливыми глазенками.
Хм! Есть такой вариант, что я децл перебрала. Трупов становится многовато на меня одну. Надо видимо оставить это кладбище в покое и бежать куда-то, где меня сейчас нет, но я буду.
А может когда-нибудь все эти смерти спроецируются на меня. И че тогда от меня останется? Немного, видимо. Может, зуб какой-нить, или, там, палец, а, может, просто пучок окровавленных волос. Такое даже хоронить неловко. А и хрен, пусть сгниет, лишь бы не ныли и к трупу не доебывались.
Ледяной ветер треплет мою оболочку. Чето меня слегонца пошатывает. Да уж, блин, неудивительно…
Стою у подъезда, докуриваю. Башка кверху, к окну. Крыса меня не ждет, света нет. Да в общем-то в этом я и не сомневалась. Никто не ждет. Тушу окурок.
Ночь. Мерзнут ноги. Крыса стаскивает с меня одеяло. ****ь!
Чашка кофе в ночи. Привычный ритуал, тишина и дым. Где-то этажом выше какой-то полуночник спускает воду в сортире. Лишний звук.
Кофе выпит. Сажусь в кресло рядом с диваном. Крыса спит и не знает, что я на него смотрю. Он во сне почти невинен. Расслаблен и беззащитен. Я хочу сделать ему больно, заразить его своей бессонницей, окунуть в пустоту и не дать больше никогда закрыть глаза. Крыса стонет во сне так жалобно, я вижу движение глазных яблок под веками, он переворачивается на другой бок и глохнет. Тишина. На моих губах горчит выпитый кофе. Крыса спит и не знает, что я на него смотрю.
Кухня провоняла сигаретами. Кофе закипел и вылился на плиту. Запах гари. Крыса само собой в магазин не ходил, поэтому завтракать нечем. Пьем убежавший кофе.
Нашли полбатона черствого хлеба. Получились тосты. Хоть чето.
-А я тебе больше не верю…
-М-м-м-м,- жует,- а раньше что? Верила?
-Не-а, и раньше нет, а сейчас еще меньше. Ладно, давай просто навсегда заткнемся. Ты этого хочешь?! Сука.
-Знаешь, а я ведь никогда не умела быть милой, ну, по-настоящему. Даже казаться такой не могла…
-Хотела?
-Нет.
-А че тогда?
-Не знаю, надо ведь че-нибудь сказать.
-А-а-а-а, а ты милая.
-Давай наконец пообщаемся.
-Давай.
-Ну, в смысле, поговорим, сделаем вид, что мы друзья.
-Давай.
Все понятно, курим молча, каждый выдыхает то, о чем не хочет или не может говорить.
-Когда ты спишь, ты похож на бродяжку, такой весь трогательный, худенький…
-Вот как?
-Да. Вот так.
-А ты когда не спишь. Когда ты стала такой?
-Какой?
-Ну, такой. Циничной, одинокой сукой.
-Ты сам хотел видеть меня такой.
-Я не хотел, чтобы ты была одинокой.
-У тебя дерьмовый вкус.
-Да? А ты просто дешевая шлюшка.
-Вот я и говорю, у тебя дерьмовый вкус.
-Че ты делаешь?
-По-моему, тебя это не интересует.
-Прости. Забыла.
-Что-то не так?
-Тебе кажется?
-Нет.
Отрывки фраз. Обрывки жизни. Клочки моих дней и ночей никак не склеиваются.
Одиночество кислотой разъедает мои внутренности. Кожа истончается. Мысли путаются. Кашляю, и дым не успевает проникнуть в легкие. Как давно я разучилась плакать?
Брожу по квартире, пугаю тени и отражения. Они разбегаются, прячутся, да мне и дела то нет до них. Таскаю за собой телефон, не знаю ни одного номера, куда можно было бы позвонить и просто поболтать, не напрягаясь. Типа, просто, привет, там, как дела, и все в таком же духе. ****ь! В какую же дыру я провалилась?
Крыса уехал на какую-то там репетицию беспонтовую. У меня остались всего две сигареты. Квартиру еще не топят, но в батареях уже чего-то шуршит. Может быть, это тараканы мигрируют, прокладывают себе путь, ищут место под солнцем. Мне бы их целеустремленность. Хотя, не, не надо, а то прямо была бы такая бизнес-лэди. А за каким хером мне быть такой?
-Ты все время молчишь. Что-то не так?
-Ты тоже не больно то разговорчив.
-Знаешь, мне кажется, что дождь никогда не кончится. Эта осень… Я не знаю… Она… Она всегда здесь. Во мне. В тебе.
Чето Крыса разоткровенничался, при мне давно такого не случалось. Пили вроде бы немного. Аж блин жалко себя стало, щас прям как расплачусь, растекусь мокрой лужей по протертому линолеуму, тока кто потом всю эту красотищу вытирать будет?
А осень уже никого не отпустит. Ее невозможно удалить при операции. Она гниль внутри организма, рак, каждый раз дающий метастазы, стоит лишь решить, что все, избавились.
И жить мешает, и умереть не дает, завораживает своей упадочной красотой. Самые страшные рваные раны кажутся прекрасными болезненными цветами. Восприятие мира искажается, и кровь кажется почти прозрачной…
Мир медленно разлагается и это так прекрасно и сексуально. Я опускаюсь на дно, и нехватка кислорода очень обостряет ощущения…
Крыса возвращается около часа ночи. Несмотря на наши ****ские натуры, ночевать мы часто приползаем сюда, как бы домой, как бы туда, где ждут.
А он стоит на пороге, ключи в руках вертит, весь такой из себя super star. Готовый уже, на ногах еле держится, пахнет водкой и похотью. Улыбается вовсю и жаждет общения. Крыса запускает свою тонкую, холодную с улицы лапку ко мне в штаны. Щас он, тварь похотливая, неотразим, в общем, все почти как в начале нашего знакомства. За вычетом, правда, того, что я уже не та телочка, жаждущая случайной случки хоть с кем-нибудь, издалека напоминающим рок-звезду, пусть даже местного разлива.
Крыса сам уже сплошной стояк, полон жизни и рвется в бой. Куда, ****ь, только осенняя тоска-хандра подевалась?! Вся эта поза: ах, никто меня не любит, никто не понимает…
Крыса не в меру пьян. Я уже почти трезва. Это не меняет сути наших отношений.
-Крыса, ты Элвис, ты мой король.
Я вижу, как он покрывается глянцем. Облизывается. Лыбится.
-Ты думаешь?
-Ага. Голливуд ждет тебя.
Беззвучный смех адресован не стенке, но кое-кто по ходу слишком пьян и сосредоточен на себе, чтобы уловить иронию в моих словах.
Выхожу на балкон. Меня бьет дрожь. Чего я собственно жду? Что Крыса выйдет следом? А зачем?
Спиной ощущаю тепло, которое тянет из открытой балконной двери. Тепло уходит и перестает быть теплом. Обратный процесс, почему-то, всегда гораздо дольше происходит. То есть выходит, что нормальное состояние всего, это холод. Так что ли?
Дыхание Крысы на затылке. Его руки на моих плечах. Темно, но уже не так холодно. И я почти не чувствую запаха водки.
STOP.
Выхожу на балкон. Меня бьет дрожь. Я ничего не жду. Я не дура. Я просто покурить вышла, проветриться.
Слышу, как Крыса скребет по стеклу ногтями. Не оборачиваюсь. Че ему могло понадобиться?
Возвращаюсь с балкона. Крыса уже смылся в ванную. Развалившись в кресле, слушаю, как он чето там вопит. Как бы не Sex Pistols, хотя че нет, очччень даже неплохой вариант, когда какой-то чел, пусть даже хозяин хаты, посреди ночи в ванной горланит панк-рок. Кайф! Такие вещи в Крысе всегда вызывали мое искреннее восхищение.
Мало ему, по ходу, одной репы в день, связочки крепенькие, беречь то их за хер?
За шумом воды и «звездными» воплями не могу никак услышать, поставил ли Крыса чайник. Лучше бы поставил. Зябко.
Умница! 150 нежных пацалуев; и все ниже пояса. Чайник на плите и уже почти. Грею руки над паром. Жду. Крыса не умолкает.
Выползает из ванной, весь окутанный паром. Но джинсы уже успел напялить. Старые такие джинсы, думает, что в них он такой весь из себя sexy. Лаа-а-а-а-на, тут не буду пасть разевать, есть немного такое дело. Взгляд томный, волосы взъерошены. Кожа такая влажная, розовая…
Я ждала чайник, но видно теперь чайнику стоит подождать меня. Так оно обычно и бывает, ниче нового в этой ситуации. Абсолютна!
Мне всегда нравилось обнаруживать на теле следы ласкового насилия. Синяки, царапины, следы укусов – любые раны свидетельствуют о том, что я еще жива. Шрамы пишут собственную историю. Это как библия, каждый раз трактуешь по-разному, в зависимости от ожидаемого результата.
Следы зубов на плече Крысы. Синяки на моей шее.
-Крыса, не боишься, что девочки заревнуют?
-Да не!
Ага, наверное, я уже и не источник опасности. Ко мне, по ходу уже и не ревнуют даже. Здорово, блин. Прямо таки охуенно.
Еще немного и все кончится. Нужно просто сосредоточиться и ждать. Как в детстве, когда зубы лечили. Самое противное, что терпят обычно, стиснув зубы. Но здесь, как факт, не получится этого сделать, по любому. Сжимаешь кулаки со всей дури, на что способна, и хорошо, если есть ногти, которые впиваются в ладони, оставляя полукруглые следочки.
Но ничего не заканчивается. Я просто жду, что сейчас войдет кто-нибудь и скажет: «Следующий», а меня оставят в покое. Не оставляют. А когда оставляют, все равно тошно, может, лучше бы все как раньше.
Под ободранными обоями на кухне торчит старая пожелтевшая газета. Интересно вот, читали ее перед тем, как на стенку прифигачили? Или так просто, клеем намазали и приляпали? Не знаю, почему мне это вдруг стало важно…
В доме теперь много посторонних звонков. Кто-то прорывается сквозь осень, сквозь помехи и шорох листьев. Кто-то набирает этот номер, кто-то хочет говорить с Крысой, но я не знаю этих голосов. Они не знают меня. Голоса просто спрашивают Крысу, кто-то вежливо, кто-то не очень.
Крыса разговаривает с чужими голосами в трубке. Он уходит на кухню и закрывает за собой дверь.
Я выхожу на балкон, завернувшись в плед, который пахнет лекарствами и мертвой старухой. От холода и ледяного ветра мои легкие сжимаются, а кожа покрывается мурашками. Тогда мне кажется, что я готова заплакать. Не знаю только с чего.
Просто…
Крыса где-то пьет без меня, приходит довольный… Я не ревную, не, мне пофиг, абсолютно.
Единственная проблема в том, что мне совсем нечем заняться.
Соседи, тяжеловесные грустные тролли что-то долбятся наверху. Всегда удивляло, чем можно громыхать в 3 часа ночи? Трупы там расчленяют, имеют друг друга в жопу? Че происходит? Узнавать не пойду, боюсь разочароваться…
Сука. Падла. Мразь. Скотина. Бью кулаками в стену. Разбиваю костяшки пальцев, слизываю кровь, она с трудом воспринимается пустым желудком. Боль неприятная. Начинает доходить, что такая фигня долго будет заживать, мучительно. Fuck!
Чем заняться? Ну чем? От выпитого и выкуренного уже подкатывает тошнота. Можно конечно блевануть, а че толку, веселее и легче ведь не будет? Или там, например,
голову помыть, или посуду или еще какую хрень.… Ну не-е-е-е-е, это слишком скучно.
Почему меня вдруг стало волновать отсутствие Крысы? Какая-то нездоровая хрень у меня внутри засела.
Изломанная поза моей жизни, нервная дрожь в руках. Я не умею принимать безразличие. Это я ухожу, я бросаю!
Но я не хочу уходить, мне некуда.
Из хлебницы пахнет плесенью. Мусорное ведро забито так, что уже и не утрамбуешь.
Боюсь выходить на улицу. Там серо, промозгло и никого нет. Допиваю остатки какого-то вина мерзкого, которое мы с Крысой…
Как же ****ь мне не нравица это МЫ!!! Че это за МЫ такое, откуда взялось и куда оно дело моё наглое самовлюбленное Я?!
Когда Крыса вываливал на меня свое одиночество и комплексы, мне это даже нравилось. Пустота и дискомфорт были нашей собственной нездоровой атмосферой. Пустота казалась бесконечной, а теперь дала непонятные отростки, стала заполняться посторонними вещами. Ненужными, мешающими мне вещами. А за каким хреном, спрашиваеца?!
Некрасивая черно-белая открытка. Размытое и зернистое изображение. В подарок такую точно покупать не станешь. Усталые лица двух людей, курящих и смотрящих вглубь себя. В пределах этой открытки мы с Крысой были. Теперь нас больше нет.
И даже сейчас, оставшись наедине с собой, я боюсь смерти. Лезвие такое тонкое и блестит, а моя жизнь такая хрупкая, тусклая, но я боюсь…
Наверное, когда все заканчивается всегда тяжко. Даже если не хочешь продолжения, заканчивать что-то тяжело.
Уже и в баре я не могу спрятаться. Не пьянею. Люди пялятся на меня, жалеют, наверное. Сочувствуют…Мудилы.
Но не умирают по моему желанию. Продолжают пялиться, а кровь все там же, вверх, вниз, все как обычно. Маленькие гребаные насосы продолжают работу, все в порядке. Все спокойны.
А ведь как собака жду тебя. Размазываю слезы по лицу и кровь по внутренностям. Сижу. Вою. Жду. Не жду. Жду.