Кто же Вы, Николай Стефанович?
(Или к вопросу о том, кем же был Н.В.Стефанович на самом деле: палачом или жертвой?)
Что за скверный город! Только поставь какой-нибудь памятник или просто забор – черт их знает, откудова и нанесут всякой дряни.
Н.Гоголь
Не судите, да не судимы будете.
Евангелие от Матфея
Поскольку обсуждаемая тема «стукачества» Н.В.Стефановича наконец-таки вышла на суд почтенной публики, вышла гораздо позднее, чем я предполагал, но вышла, в том числе и на страницы интернета, и увлеченно обсуждается, не могу не включиться в дискуссию, поскольку я один из тех немногих людей, которые располагают определенной информацией по обсуждаемому вопросу.
С творчеством Стефановича мне рекомендовала познакомиться Марина Барщевская (ныне живет на ПМЖ в Израиле), сотрудница отдела поэзии «Нового мира». Отдел поэзии в тот момент возглавлял Олег Чухонцев, а разговор наш произошел, кажется, осенью 1988 года. «Новый мир» готовил к публикации большую подборку стихов Александра Солодовникова, замечательного христианского поэта, архивом которого я как раз начал заниматься в это время. И Барщевская мне сказала, что у них вышла публикация стихотворений Николая Владимировича Стефановича (1911 – 1979), известного переводчика, при жизни которого оригинальные его стихи практически изданы не было. Пара публикаций в «Дне поэзии» не в счет.
Я заехал в «Новый мир», купил этот номер журнала и был совершенно в восторге от его стихотворений. Барщевская дала мне телефон сестры Стефановича, Людмилы Владимировны, и вскоре я уже сидел на ее кухне, пил чай с вафельным тортом, и слушал рассказ о ее замечательном брате, Коленьке. Людмила Владимировна тяжело болела, у нее была трофическая язва, жила пенсионерка очень бедно, вся ее маленькая квартира в Калошином переулке была пропитана запахом лекарств, но при всем при том это был человек большой силы воли. По профессии она была машинисткой, знала многих выдающихся писателей 20 века, в 1950-е гг. именно она и перепечатывала для Б.Пастернака 2-ую часть романа «Доктор Живаго».
При первой же встрече я, прямо в ее присутствии, переписал от руки 40 лучших стихотворений Стефановича из его авторского сборника «Стихотворения». Встречи продолжались и в дальнейшем, я все более узнавал о биографии Стефановича, о его внутреннем мире. Перепечатал и этот сборник, и сборник стихотворений из черновых тетрадей, а также его переписку с Пастернаком. Получил от сестры благословение на публикаторскую деятельность. В течении нескольких последующих лет сделал ряд публикаций: в альманахе «Поэзия», газетах «Домострой» и «Литературная Россия», журналах «Смена», «Сельская молодежь» и «Москва». Опубликовал в альманахе «Выбор» переписку с Б.Л.Пастернаком. Сам Пастернак говорил, что наиболее точное и яркое определение его творчества дал не кто иной, как Стефанович.
Потом родилась мысль начать делать сборник избранного Стефановича. К идее с интересом отнеслись в существовавшем тогда издательстве «Столица», и сборник был мною подготовлен к печати. Вошло в него 250 стихотворений, 3 поэмы, центонная (то есть составленная из цитат) проза «У времени в плену» и переписка с Пастернаком.
Не все эти публикации успела увидеть Людмила Владимировна. 25 ноября 1989 года с бедной женщиной случился удар, и она умерла. Похоронена рядом с могилой Стефановича на Ваганьковском кладбище. Я был на прощании с ней, стоял страшный холод, в итоге чего я сильно простудился и сам, надо сказать, чуть Богу душу не отдал.
Так что тема эта затронула и меня не просто как исследователя, но как и человека.
Меж тем на подходе были гайдаровские анти-рыночные реформы, к тому же в руководстве «Столицы» вышел конфликт, так что все проекты были заморожены, а издательство вскоре закрылось. Редактор книги Геннадий Фролов позвонил мне, объяснил ситуацию, вскоре я подъехал и стал разыскивать рукопись книги. Все рукописи меж тем перенесли в залитый водою подвал (находилось издательство в Борисоглебском переулке, в старом кирпичном доме, прямо за зданием магазина «Мелодия»). Подвал был наполовину залит водой, а рукописей там было кубометра два, не меньше. Я в этой груде рылся весьма долго, дошел до самого дна – нет рукописи. Пришлось повторить процедуру поиска. Наконец рукопись сборника все же обнаружилась.
Вскоре ребята из «Столицы» - и Борис Романов, и Геннадий Фролов, и Виктор Мамонов все скопом дружно перешли в издательство «Современный писатель» (бывшее издательство «Советский писатель»). Я перебросил рукопись туда. Поначалу была идея издать книгу в том же самом виде, как и намечалось в «Столице». Потом родилась несколько странная, на мой взгляд, идея сделать коллективный сборник, куда вошли бы стихи Николая Стефановича, а также большие подборки трех видных поэтов первой волны эмиграции – Юрия Терапиано, Дмитрия Кленовского и Архиепископа Иоанна Шаховского («Странника»).
Не знаю, что двигало авторами идеи. Во всяком случае, реализована она не была. В «СП» в очередной раз сменилась власть, а все эти редакторы вынуждены были уйти.
Так что книжка Стефановича объемом 11 п.л. по сию пору, к сожалению, так и не вышла.
Я меж тем издал три своих сборника, сделал немало публикаций Солодовникова и ряда других духовных поэтов России, готовил антологию русской духовной поэзии (тоже не издана пока). С 1988 по 1991 гг. в Москве существовало объединение русской духовной поэзии «Имени Твоему», много времени и сил приходилось посвящать его работе.
Звучали на вечерах объединения наряду со стихами А.Солодовникова, Н.Павлович, иеромонаха о. Романа, также и стихи Н.Стефановича.
Вместе с крупными духовными поэтами России, такими как З.А.Миркина, Л.И.Миллер, В.Б.Микушевич, А.И.Зорин, на вечерах объединения неведомо откуда нарисовался и молодой московский поэт Женя Хаит. Он был знаком с маститым исследователем поэзии русской эмиграции Евгением Витковским, кажется, одно время работал с ним над подготовкой к печати сборника Ивана Елагина.
Оригинальное творчество Хаита прорывами в астрал не блистало, но, тем не менее, стихи последнего нередко звучали на вечерах объединения.
Хаит и был тем горестным вестником, от которого я впервые услышал, что, якобы, светлые поэтические ризы Николая Владимировича запятнаны его сотрудничеством с «органами» в годы сталинских репрессий.
Как поэтическую иллюстрацию к проблеме, Хаит цитировал известные строки Стефановича «Известно Иуду и Каину, известно, быть может, и мне, что радость бывает нечаянной ну и т.д.» Дальше цитировать не буду, стихи достаточно известные.
На мое недоумение, что, мол, это поэтическая метафора, Хаит принес мне как-то мемуары некоего писателя средней руки Александра Борина. В числе прочего шла в мемуарах речь о следственном деле Борина, и о его пребывании в концлагере под Саратовом в конце 1930-х гг. Фамилия Стефановича никоим образом в мемуарах покойного к тому времени Борина не упоминалась. Но, тем не менее, по словам Хаита, Борин говорил многим о том, что посадил его и еще 30 арестованных по делу людей, именно Николай Стефанович.
В общем, пошла волна. Было это году в 1992-м. Писательские массы поднялись, некие люди из писательского актива обращались к Юрию Нагибину с призывом «развенчать, заклеймить ну и т.д. Мол, печатают стукача!»
Меня все это, однако, не убедило, хотя неприятный осадок оставило. Нагибин меж тем тоже вскоре помер, и дело как-то само собой заглохло.
Тут прорезался литературовед Виталий Шенталинский, с которым я шапочно был знаком, поскольку в конце 1980-х предоставил ему для публикации в альманахе писателей-лагерников, которую готовил к печати Шенталинский, большую подборку стихотворений Солодовникова и врез к нему. Альманах что-то очень долго лежал без движения, потом, наконец, был подготовлен, вышел там и Солодовников – с моим к моменту публикации весьма устаревшим и неточным врезом – но уже без какого-либо упоминания о вашем покорном слуге. Но это ладно, оставляю все это на совести г-на Шенталинского.
Последний все эти годы активно работал в Лубянских архивах, делал публикации и о Гумилеве, и о Клюеве, и о Волошине. В процессе подготовке публикации о Волошине он и наткнулся на следственное дело христианской поэтессы Наталии Ануфриевой и сына поэтессы-символистки Аделаиды Герцык, писателя и математика Даниила Жуковского.
По делу также проходил и Стефанович. Ануфриева на 8 лет загремела в лагерь на Колыме, а Даниил Жуковский, которого в 1990-е гг. один из видных критиков назвал «русским Марселем Прустом», через год после суда, в 1938 г., по новому, заведенному против него делу, был приговорен к расстрелу.
Шенталинский сначала напечатал в 1999 г. в «Новом мире» статью «Осколки серебряного века», потом в расширенном варианте повторил сей опус в своей книге «Донос на Сократа». Из данных текстов можно было понять, что и Д.Жуковский, и Н.Ануфриева в мае-июне 1936 г. были арестованы НКВД именно ПО ДОНОСУ Стефановича.
Я той статьей в «Новом мире» был убит, и, к сожалению, совершенно перестал заниматься Стефановичем. К тому ж (вышло так каким-то мистическим образом), что с 2000 года я начал изучать ануфриевский архив, и, вполне доверяя собрату по перу, тем более работавшему в архивах КГБ, естественно, повторил эту информацию о печальной роли Стефановича в судьбе Ануфриевой в ряде врезов к публикациям ее стихов и прозы. Публикации Ануфриевой вышли в «Гранях», «Православной Москве», «Духовном собеседнике» и др. изданиях.
Но, каково же было мое удивление, когда, общаясь с литературоведом, сотрудником музея Цветаевой, и племянницей Жуковского, Татьяной Никитичной Жуковской, я вдруг услышал поразившие меня слова.
«Вы знаете, Женя, - сказала Т.Н., - а ведь в следственном деле нет никакого доноса за подписью Стефановича. Я его, во всяком случае, там не видела.» То есть то, что Виталий Ш. называет доносом, на самом деле есть не что иное как «признательные показания».
И это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Показания очень откровенны и несомненны они сыграли свою трагическую роль в деле Жуковского и Ануфриевой. Но донос, похоже по всему, Стефанович НЕ ПИСАЛ. В деле также поначалу фигурировал некий господин, приятель и однокашник Даниила Жуковского по учебе на заочном математическом факультета МГУ. Так вот, этот человек был из-под следствия освобожден, что более чем странно, учитывая, что следователи НКВД раскручивали дело о покушении на жизнь «вождя народов». Видно, было за что освобождать. К тому же в апреле 1937 г. на заседании в Мосгорсуде Стефановича заставили выступать в качестве свидетеля.(!)
Итогом всех этих мытарств стало тяжелое психическое заболевание последнего.
Тоже как-то не очень характерно для сексотов Лубянки все вышеизложенное. Их, как правило, на процессах выступать НЕ ПРИНУЖДАЛИ.
Шенталинский позже утверждал, что видел подписанные Стефановичем некие бумаги в целом ряде следственных дел, которые он нашел в архивах Лубянки.
Знаю о двух делах: деле художника и поэта Даниила Штейнберга, и деле Даниила Андреева. Но – подчеркну: никто пока что, кроме Шенталинского, никаких бумаг за подписью Стефановича не видел. Что это за бумаги – доносы или подписанные протоколы допросов – никто ответить не может.
В общем, я не знаю, что и думать. Ясно, что должно быть проведено беспристрастное расследование и люди должны в нем участвовать объективные.
Шенталинский же, увы, выступает слишком предвзято. Для него Стефанович, похоже, личный враг как подводник Маринеско для Гитлера. К тому ж многие литературоведы старой школы относились и относятся весьма скептически к уровню расследований и публикаций Шенталинского.
Маститый исследователь поэзии Н.Клюева К.М.Азадовский высказывал много критики после появления в «Огоньке» текста клюевской «Поэмы о великой матери», подготовленной к печати Шенталинским. Но это так, к слову…
Пока же хочу закончить словами покойной вдовы Даниила Андреева Аллы Александровны Андреевой.
«Не надо вообще лезть в это дело. Если Стефанович в чем и виноват, то я его за все простила. Это был несчастный, нищий, тяжело больной человек. У которого на руках к тому же была больная мать и три сестры. Возможно, семьей его Лубянка и шантажировала. И уж никаких дивидендов он из этого сотрудничества для себя не извлек. Сами пожили бы в то время, может, еще хуже себя повели.»
К этим словам (а разговор наш происходил три года тому назад, незадолго до трагической гибели А.А.Андреевой) я ничего добавить не могу.
Замечу лишь, что саму Аллу Александровну после долгой писанины пустили в архив ФСБ ознакомиться лишь с одним томом следственного дела о романе Д.Андреева «Странники ночи» (всего же их 30!!!), и треть страниц в этом деле была аккуратно заклеена. Так что кто чего показывал и на кого из привлеченных по делу людей – можно только гадать.
Вообще-то, я думаю, что начни сегодня детально копаться в некоторых биографиях наших самых выдающихся поэтов, писателей, кино-деятелей и проч., такие репутации полетят!..
Вспомним, хотя бы, судьбу поэта Павла Васильева, который на первом же допросе в три минуты сдал со всем содержимым Н.А.Клюева, и последний пошел по этапам, а позднее был расстрелян.
И как же оценивать П.Васильева? Палач он или жертва? Судить не возьмусь.
Такое уж тогда было шкурное и сволочное время. Одним дано было в том времени быть героями, а вторым (которых куда больше чем первых), увы, нет.
А Стефановича, конечно, надо качественно издать. Потому что это выдающийся русский поэт ХХ века.
Павла Васильева сегодня еще как выпускают, и никого его неблаговидная роль в судьбе Клюева особо не напрягает.
Пока же на сегодня издано две книги Николая Владимировича (каждая огромным тиражом по 300 экз.) попечением близкой знакомой Стефановича по периоду пермской эвакуации Натальи Романовны Гусевой. Имею в виду сборники «Ко второму пришествию» (Москва, «Форум», 2000) и «Страстная неделя./Избранные стихотворения и поэмы.» (Москва, «Белые альвы», 2004).
Хорошо, что есть хоть они. Но с точки зрения текстологии серьезной критики обе книжки не выдерживают. В распоряжении Гусевой, специалиста по Индии, профессора-индолога,
человека, достаточно далекого от археографии поэтических текстов, были в основном ранние варианты стихотворений Стефановича 1940-х гг. А они гораздо слабее более поздних. В итоге и «Страстная неделя» вышла в раннем варианте, да и многие стихотворения. Хотя что-то она, конечно, взяла и из моих публикаций.
На сегодняшний день и сборник «Стихотворения», и другие материалы, мы разместили на сайте Ольги Денисенко, посвященном Стефановичу, так что первый шаг в данном направлении, наконец, сделан. Надеюсь, что вслед за Интернет-публикациями Стефановича, рано или поздно появится и качественное издание текстов стихотворений этого выдающегося представителя русской духовной поэзии ХХ века.
Март 2007 г.
На днях прошло сообщение, что в Москве готовится к публикации большая книга сочинений Стефановича (давно пора – Е.Д.) После выхода книги дискуссия о стукачестве и о том, является ли Иуда Искариот русским национальным героем или же нет, конечно, наберет новую силу. Будут и обличать, и бросать пригоршнями куски навоза в спину покойного Николая Владимировича Стефановича, ничем нынче не способного ответить своим обличителям.
И не в том дело, что поэтов такого уровня как Стефанович в богатейшей русской поэзии не столь много. И не в том также, что надо уметь прощать. Не только обманутых «малых сих», но даже и палачей.
Просто две просьбы. Вспомнить, что суда – не было, серьезного разбирательства дела – не было, и все обвинения пока что базируются на не вполне внятных основаниях.
И вторая просьба, адресованная, прежде всего, ретивым обличителям.
Почаще вспоминать евангельскую истину «Не судите, да не судимы будете».
А возможности проверить эту истину на практике ревнителям отечественной словесности в наше распрекрасное время, очень может быть, вскоре представится, и не один раз.
Так что подходите к зеркалу почаще.
Март 2010 г.