Памяти жертв
страшной трагедии
9 июня 1984 года –
печального следствия
безудержного гнева
разбушевавшейся стихии
ПО СЛЕДУ СМЕРЧА
Ночь будет страшная,
и буря будет злая;
Сольются в мрак и гул
и небо, и земля… (А. А. Фет)
Книга с фотографиями автора, сделанными через день после смерча.
Писать о явлении, с которым ты столкнулся больше десяти лет назад, когда при тебе нет записей событий и фотографий, воскрешающих в памяти факты, когда само впечатление от произошедшего потеряло свою остроту, нелегко. Но о таком уникальном явлении, как смерч, пронёсшийся бешеным ураганом по нашей Ивановской области, и с которым ты сам находился практически бок о бок, не рассказать просто невозможно.
Сколько написано, сколько сказано о смерчах или торнадо (как их называют в Америке), об их разрушительной силе, о бедах, причиняемых их появлением человеку и природе. Но всё это до последнего времени было так далеко от нас. Мы только изредка могли любоваться его миниатюрными собратьями, крутящимися по дорогам и подымающими столбики пыли на высоту нескольких метров. Да и существовали-то они всего каких-нибудь десяток секунд, не более.
Но, оказывается, такие грозные явления на Руси случались и ранее, в том числе и в недавние времена. Правда, об этом у нас в годы советской власти не принято было распространяться, как и о других стихийных бедствиях, временами сваливающихся на наши головы. Так, однажды смерч, родившийся в Подмосковье, прошёлся через Москву-реку, оголив целиком её русло на какое-то время. Не менее сильный агрессор этого же типа вздумал уже в наши советские годы прогуляться по улицам Горького и разобраться с качеством его построек. Видимо, плотность застроек городских кварталов показалась ему чрезмерной, и он в какие-то считанные минуты завершил перепланировку этого района, оставив после себя широкий проспект в центре города.
Случаи появления смерчей отмечались и в пределах нашего Причерноморья. Но обо всём этом мы узнали потом, уже после трагических событий 1984 года, когда подобное явление снизошло с небес, посланное невесть каким духом на грешные земли нашего Нечерноземья. И, волею судьбы, я чуть было не оказался в самом эпицентре этих событий.
В тот памятный год я, как всегда в летнюю пору, спешил хоть на время покинуть Дальний Восток и посетить ещё раз свои родные края. На этот раз удалось вырваться в самом начале июня. Долетев до Ленинграда, я сумел каким-то чудом сразу взять билет на поезд и, слушая мерный перестук колёс, радовался, предвкушая удовольствие встречи с родными местами. Обратил внимание на то, что в Ленинграде стояла прохладная погода с сильным северо-западным ветром. Подъезжая к нашей области, был приятно удивлён тёплым летним утром и юго-восточным направлением ветра.
На ветер я всегда обращаю внимание, поскольку от его направления там, на Востоке, во многом зависит состояние моей поясницы. Но на своей родине спина пока не ощущала всех этих погодных пертурбаций, к моей великой радости, и я был свободен в выборе занятий, наслаждаясь резко возрастающими здесь моими физическими возможностями.
Этот год начался для меня в Иванове очень активно. На второй же день мне удалось связаться с научным отделом местного медицинского института и сделать доклад на Учёном Совете о нашей профилактической программе «Здоровье» во Владивостоке. Познакомился с руководителями и учёными этого учреждения, с некоторыми из которых сохранил научные и дружеские связи до настоящего времени. Затем началась, как обычно, лесная и огородная страда.
На третий день я был на огороде. Это была суббота, девятого июня. С радостью встретился со всеми старыми знакомыми, и мы вместе, в труде и беседах стали выполнять нашу продовольственную программу. С утра ярко светило солнце. Часам к десяти начал подыматься ветер, который час от часу становился всё сильнее, принося к нам непрерывный гул взлетающих и садящихся авиалайнеров с расположенного по соседству аэродрома.
К полудню ветер стал ещё сильнее и дул уже непрерывно в том же направлении, срывая листья и ветки деревьев и кружа ими над нашими участками. От ветра теперь стоял сплошной гул и свист. Наши бедные яблони, сливы и вишни трещали под его напором, теряя плоды и ветви. Ветер уносил сорванные охапки травы, мелкие ветки и другой мусор, лежащий на участках, рвал плёнку на парниках, трещал крышами домов и сараев. Всё это было совершенно необычно для нашего региона, тем более что с утра никаких признаков надвигающейся непогоды не было видно и всё происходило на фоне яркого солнечного дня, когда на небе не было ни единого облачка.
Было как-то не по себе от происходящего. Многие женщины с соседних участков стали собираться домой, «Страшно, – говорят, – как-то жутко. Душа внутри замирает. Такого мы ещё не видали!» Я их успокаивал, убеждая, что это обычное явление. Что наши приморские тайфуны намного сильнее. Обычный сильный ветер, и всё тут!.. Но это было не совсем так. Если для условий Дальнего Востока подобные ветры, действительно, были привычным явлением (как в период осенних тропических тайфунов, так и во время сильнейших зимних антициклонов), то здесь такого ветра не наблюдалось уже в течение нескольких лет. Да ещё чтобы ветер дул в солнечную погоду и в течение нескольких часов подряд! Во всём этом было нечто пугающее.
И люди были правы. Действительно, как потом выяснилось, как раз в этот момент над нашей областью проходил мощнейший южный фронт, двигающийся с территории Украины. А мне, к тому же казалось, что именно в этот момент сюда примчался и северо-западный фронт, догонявший меня из Ленинграда. По-видимому, столкновение их над нашей областью и привело к таким погодным катаклизмам…
Да, в состоянии атмосферы сейчас было что-то необычное, волнующее и даже пугающее. И у меня в глубине души подспудно закрадывалось какое-то смутное беспокойство, усиливающееся час от часу. А ветер всё не утихал. Небо как-то внезапно стало заволакиваться мутной дымной пеленой. С юга от аэропорта над лесом зависла необычная зловещая туча. Тёмная, сине-коричневого оттенка, она как бы клубилась в воздухе, быстро, прямо на глазах, меняя свои конфигурации, – будто густые клубы дыма вырывались непрерывно из огромной топки или из жерла далёкого вулкана. Но она была несколько в стороне и двигалась не в нашем направлении, оставляя чистой большую часть небосвода над нами.
Я продолжал работать, не придав всему этому серьёзного значения. Заметил только, что, кроме свиста и шума ветра, вокруг не было слышно никаких других звуков. Замолчал аэропорт, замолкли птицы. Последние все вдруг куда-то пропали с видимой части небосвода… По какой-то причине я зашёл в домик, а когда вышел, то туча уже миновала нас, и небо вновь просветлело. Я поработал ещё какое-то время и отправился домой. Когда прощался с соседом, оставшимся на участке, тот сказал, что прошёл смерч. Я не задумался над его словами, считая смерчи в наших краях вполне безобидным явлением.
Домой шёл как всегда пешком около часа. Когда подходил к дому, обратил внимание на необычно частые гудки сирен машин скорой помощи, беспрерывно проезжавших по Ташкентской улице. Машины, по-видимому, направлялись к седьмой городской больнице, расположенной по соседству. Поразил меня и вид скверов, сплошь заваленных сломанными ветками, сучьями, сброшенными ветром с деревьев. Ветер по-прежнему гудел со страшной силой, наклоняя тополя чуть ли не до самых окон и грозя разбить их в случае ещё более сильных порывов. А настойчивые гудки медицинских сирен продолжались весь вечер. В этом тоже было что-то необычное. Но что могло случиться? Никто из соседей ничего не знал. И сообщений по радио никаких не было. Да мало ли что могло произойти в городе!
На следующий день я снова с самого утра был на огороде. А там только и разговоров, что о пронёсшемся вчера смерче и бедах, которые он натворил по соседству с нами – на Дегтярёвском садоводческом участке. Якобы, смерч снёс около трети всех домов, поубивал и покалечил чуть ли не две сотни людей, затем, минуя наши участки, прошёлся по окраинам города в районе местечка Балино, натворил бед на кладбище, затем перекинулся на две деревни и унёсся неизвестно куда. Откуда люди успели узнать всё это при отсутствии официальной информации?
Я решил сегодня же пойти на место происшествия. Оно находилось километрах в трёх-четырёх от нас, на противоположной стороне от аэропорта. Захватил сумку с плащом и отправился через аэродром на ту сторону. Перебежал взлётно-посадочную полосу в самом её конце, обошёл какой-то большой пруд, перешёл через перелесок, через поле, снова зашёл в лес и вышел через него на Дегтярёвские сады почти в центре их разрушения.
Вид участка потряс меня. Вся его часть, прилегающая к лесу, в поперечнике нескольких сотен метров, была просто сметена с земли и представляла собой как бы серое пепелище после пожарища. Ни одного деревца, ни одного кустика и даже ни одной травинки не осталось вокруг. Только у противоположного края этой поверженной зоны – стоял наполовину срезанный каменный дом, зияющий амбразурами окон. Ещё дальше виднелась сваленная на землю пятидесятитонная цистерна для воды, удерживаемая на скрюченных железных опорах.
По краям участка, рядом с лесом, со всех сторон были набросаны огромные штабеля досок, балок, железных листов – всё, что осталось от многих десятков садовых домиков, размещавшихся ещё вчера на этой площади. Тряпки, матрацы, домашняя утварь висели на деревьях, валялись в лесу, проникая в него на глубину до сотни метров. Все железобетонные столбы, огораживающие окультуренную зону, были повалены, а некоторые даже сломаны сразу в нескольких местах. Кругом по всему лесу сновали люди – то ли спасатели, продолжающие начатую вчера работу, то ли непострадавшие хозяева участков, разыскивающие остатки своего скарба. Повсюду было много милиции.
Потрясённый всем увиденным, я вернулся домой, решив назавтра взять фотоаппарат и попробовать хоть что-то сфотографировать, хотя и предполагал, что это нелегко будет сделать в связи с обыч¬ными в подобных случаях запретами властей, признающих только свою монополию на подобные занятия. Мне же сразу было видно, что последствия этой трагедии просто необходимо показать нашим студентам на военной кафедре медицинского института как наглядную демонстрацию условий, создающихся в очаге массового поражения. Поэтому по возвращении в город я сделал попытку выйти с просьбой к официальным властям на этот счёт. Но всё это оказалось абсолютно бесполезным, и моя идея погибла в зародыше. Оставалось только взять аппарат и идти по пути движения смерча, фиксируя его проделки вне жилых массивов – в лесах, на полях, на том же кладбище.
На другой день, взяв с собой постоянного моего спутника в те годы – аппарат «Зенит-Е» и несколько плёнок, я двинулся в путь. Доехал на автобусе до Дегтярёва и пошёл в сторону пострадавших участков. Здесь уже кое-где работали люди. Я поговорил с некоторыми из них. Они оказались родственниками потерпевших – тех, у кого родные были живы и находились в больницах с незначительными повреждениями. Я сделал десяток снимков бесформенных нагромождений – всего, что осталось от некогда цветущих садов. Сфотографировал сгорбленных мужиков, копавших сравнявшиеся с землёй грядки, и пошёл через поле к видневшейся вдалеке скотоводческой ферме, сметённой по ходу дела смерчем. Ферма находилась метрах в восьмистах отсюда и вырисовывалась развалинами торчащих в разные стороны кирпичных блоков.
На поле я увидел место приземления вихря перед тем, как он обрушился на огороды. Оно отчётливо выделялось на фоне ярко зелёной травы своим грязно-серым оттенком и очагами проплешин, где трава почти полностью отсутствовала, выдернутая какой-то дьявольской силой. Я замерил ширину хобота смерча. Она была почти двести метров.
Рядом с полем был довольно глубокий ров, отделяющий его от садоводческого хозяйства. В нём не видно было никаких признаков повреждений. Росли нетронутые кусты, маленькие деревца, виднелись какие-то воткнутые в землю палки и колья. Потом мне рассказали, что в нём спасся от смерча один велосипедист, сумевший в последнее мгновение скатиться вниз на своей машине в тот самый момент, когда смерч уже опускался на поле. И никаких повреждений, если не считать порванных штанов при падении. По его словам, кошмар бушевал над ним, казалось, целую вечность, хотя на самом деле всё длилось секунд тридцать-сорок. Всё кругом покрылось тусклым мраком. Что-то бешено вертелось над ним, что-то сверкало. Никаких предметов вверху разглядеть было совершенно невозможно. Стоял невероятный гул и свист. Ощущения того, что его куда-то тянет, не было. Когда всё стихло, выбрался на поверхность. Смерча вблизи уже не было видно. Виднелась только грязно-серая туча, подымающаяся из-за леса.
По пути к ферме я обнаружил на краю поля аккуратно уложенный берёзовый ствол, над которым смерч изрядно поработал. На нём не осталось ни одной ветки, ни одного листочка. Почти вся кора была содрана вплоть до желтоватой древесины. Толстый конец ствола был скручен и раздавлен и, как мочалка, висел сотнями волоконец. Откуда его мог принести смерч? Вокруг, в пределах нескольких километров по его ходу, лесов не было видно. И какой надо было обладать чудовищной силой, чтобы сотворить подобное с деревом! Не выдернуть его с корнем, не сломать одним ударом, а открутить – открутить так, как обычно откручиваешь тоненькую, гибкую, свежую веточку, когда она сразу не отламывается по твоему желанию... И подобных «экспонатов» встречалось немало по ходу его движения.
Кирпичная ферма, к которой я подошёл, представляла собой жалкое зрелище. Почти вся её наземная часть была снесена до основания. Виднелись лишь бетонные лотки, расположенные почти на уровне земли. Кругом валялись груды битого кирпича и огромные кирпичные блоки весом в несколько тонн. Мне рассказали, что коровы в момент «пришествия» находились на пастбище. Но им и там досталось порядком... Метрах в трёхстах от фермы располагался хуторок в несколько домов. Здесь, к счастью, пострадали лишь один сарай и дерево, стоящие поодаль. При моём посещении хуторка снаружи никого не оказалось, так что поговорить мне ни с кем не пришлось.
От хутора я шёл километра три полями, выбирая дорогу по ходу полёта смерча. Её нетрудно было определить по многочисленным брёвнам, тряпкам, веткам и листам кровельного железа, выброшенным смерчем, как лишние и ненужные элементы. Так я добрался до опушки леса. Обогнул его выступающую часть и был поражён зрелищем поваленных деревьев.
Повал был совершенно необычным. Это были сосновые посадки примерно тридцатилетнего возраста. Деревья достигли уже значительных размеров. Они были аккуратно сложены ровными рядами и лежали по одну сторону от невысоких пней, как бы перерубленные одним ударом гигантского топора почти под самое основание. И все совершенно на одном уровне. И никаких иных повреждений – ни сломанных веток, ни оторванных иголок, ни помятой коры. Как будто каратист-великан пришёл, рубанул одномоментно по основанию всех деревьев и сразу же удалился, пока деревья ещё не успели упасть. Можно представить себе, что за дьявольская сила должна была быть приложена для достижения подобного эффекта, и с какой невероятной скоростью надо было нанести удар, чтобы достичь его. Интересно отметить, что деревья были повалены как бы лепестком из окружающего леса. При этом были затронуты лишь сосновые посадки среди окружающих елей и берёз, оставшихся совершенно неповреждёнными.
Километрах в четырёх от этого места, за полями, виднелась небольшая деревушка, и мне показалось, что крыши крайних домов её были повреждены. Следовало, значит, двигаться в этом направлении. Минут через сорок я вышел на небольшую возвышенность, с которой уже отчётливо рассмотрел деревеньку и результаты деятельности смерча в этом районе. Пострадали два крайних дома, причём, самый крайний был почти полностью разрушен. Однако главные опустошения смерч совершил в лесу, на противоположном берегу сравнительно большого озера, перед которым и располагалась деревня.
Здесь мне удалось побеседовать с одним мужичком, который без особой охоты рассказал мне, как «этот дьявол» спустился сюда три дня назад откуда-то с небес. Натворил бед в лесу, затем пронёсся над озером, расплескал воду, вылив на берег целую реку, прихватил с собой по дороге рыбака вместе с лодкой и унёс невесть куда. А покуда летел, шарахал во все стороны брёвнами и целыми деревьями, принесёнными из леса. Мужчина показал мне несколько таких кувалд, лежащих на берегу. Остальные, говорит, то в воду попадали, а то и на дрова уже распилены. Иначе, мол, власти всё равно не отдадут. То же будет и с поваленными в лесу деревьями. Вон их сколько на том берегу раскидано! Сгниют, пока власти до них доберутся. А попробуй только тронь! Сразу упекут за воровство. Поди сам погляди...
Я пошёл на ту сторону. Обогнул озеро по проезжей дороге, которая загибалась от лесоповала куда-то влево, и вышел прямо на поверженный участок. Такого бурелома я ещё никогда не видел. Сотни огромных деревьев валялись здесь в беспорядочном нагромождении, создавая непролазные завалы. Можно было и не пытаться пробраться внутрь. Стволы, ветви, сучья и пни создавали непреодолимую преграду для любого желающего.
Вот когда я наглядно увидел, что такое настоящие лесные завалы. Вероятно, именно такие устраивали наши древние предки (русичи) в своих лесных владениях, чтобы воспрепятствовать проникновению в глубь своей территории степному противнику. Да, тут ни конный, ни пеший не проберётся, не зная лазов и скрытых обходных тропинок. Я тоже не стал пытаться. Взобрался только на огромный поваленный ствол, но всё равно ничего больше не увидел, кроме торчащих во все стороны стволов и веток. Пошёл на берег озера. Переждал под корнями вывороченного великана, пока пройдёт скоротечный дождь, и двинулся в обратный путь. Шёл уже проезжей дорогой до автострады Иваново – Москва. А по ней на ломовском автобусе быстро добрался до дома.
На следующий день предстоял маршрут в противоположном направлении, к пострадавшему местечку Балино и расположенному по-соседству кладбищу. Пока ждал троллейбуса на остановке (на площади Пушкина), услышал разговор одной старушки с группой собравшихся вокруг неё слушателей. «…Я, мил ты мой, одна в троллейбусе-то осталася. Остальных всех повытянуло нечистой силой. Всех, полный троллейбус, когда мы стояли на остановке. Вдруг зашумело, загремело; всё вокруг потемнело, засверкало, будто молния, затряслось, загудело. Я сижу, ни жива, ни мертва, ничего кругом не вижу, не чувствую. Только молюсь «Боже упаси! Боже упаси!» Другие молитвы все сразу и позабыла. Потом всё стихло. Унеслось куда-то. Гляжу и глазам не верю – одна я осталась. И никого больше нет. Куда все подевались, понять не могу. Думаю, нечистая сила унесла! Упаси меня, господи! А я целехонькая осталась и невредимая... Только вот выйти силы нету. Двери-то сломаны, окна все повыбиты... Как меня потом вытаскивали, куда вели – не помню. Не помню, как и дома очутилась. Довели добрые люди. Спасибо им за это!.. А на кладбище в тот день столько народу было! Ведь суббота, да ещё святой праздник. Все своих поминали. И скольких невинных поубивало тут! У своих же родных могил остались лежать, родненькие. За что им такое горе выпало! Беда-то какая! Вот поеду сегодня, помолюсь за упокой их душ...»
Да, об этой истории я уже слышал. И об этом троллейбусе, и об этой бабусе, и ещё о многом другом. В частности, о том, как недалеко от Балино смерч разворотил железнодорожный полустанок, разбросав во все стороны от полотна стоящие на путях 90-тонные вагоны с цементом. На кладбище покалечил десятки людей, выворотил с корнем столетние деревья, разрушил надгробья, унёс памятники. Я надеялся теперь своими глазами увидеть произошедшее, так как во многое из услышанного верилось с трудом.
Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел из троллейбуса, это продавленные крыши частных домов, порушенные заборы и... много-много милиции. Милиционеры стояли парами через каждые сорок-пятьдесят метров, огораживая территорию кладбища и почему-то не пропуская туда народ. Рядом с кладбищем, у железнодорожных путей, находилось полуразрушенное кирпичное здание (очевидно, склад), через проломанную стену которого вывалились наружу и были разбросаны по всему двору какие-то тюки, ёмкости, рулоны, ковры и т. п. Каменный забор, толщиной в три кирпича, огораживающий этот участок, имел огромный пролом.
Я не пошёл по посёлку, а сразу направился на противоположную сторону кладбища, чтобы попытаться проникнуть в него с той стороны, где оцепление почему-то отсутствовало. Туда народ валил толпами. Непонятно было, для чего тогда стояло оцепление в других местах и от работы было оторвано более двух десятков милиционеров.
Кладбище имело потрёпанный вид. Удар смерча пришёлся по его части, соприкасающейся с посёлком. Здесь были выворочены с корнем, сломаны, повалены десятки деревьев, покорёжены надгробья, повалены и разбросаны памятники. Почему природа выбрала объектом наказания это святое для людей место? В чём мы перед ней так провинились?! Или она мстит нам за все наши грехи перед ней – за загубленные леса, уничтоженные реки, высушенные болота; за все те наши деяния, которые и свидетельствовали в нашем понимании о покорении человеком природы, о подчинении её своей воле и своим сиюминутным интересам. Всё это могло, безусловно, повлиять на климат и нашего региона, способствовало возникновению подобных, не свойственных нам катаклизмов…
Народу на кладбище было много, несмотря на милицейские заслоны. Искали могилы близких, что в создавшихся условиях хаоса и завалов становилось нелёгкой задачей. Со всех сторон раздавался стук топоров, визг работающих бензопил. Повсюду пилили, рубили, оттаскивали поваленные деревья... И рылись многочисленные могилы. Десятки могил. Я остановился рядом с одной из них и спросил у могильщиков: «Сколько?» Они сразу поняли: «Сотни! Работать целый месяц придётся». – «Как?! Ведь было официально объявлено, что погибло всего семь человек! Я своими ушами слышал!» Они с насмешкой посмотрели на меня, как на дурачка, и молча продолжили свою работу...
Кому нужна была эта официальная ложь, какой имела смысл?! В конце концов, всё равно все обо всём узнали. Для чего обманывать свой же народ!.. И от кого защищать в данный момент кладбище в такое время?! Здесь не может быть мародёрства, как случилось в Дегтярёве.
Да, как ни прискорбно в этом сознаваться, первыми на место трагедии прибыли не спасательные бригады, не стражи порядка, не медицинская служба, а парни на мотоциклах и мопедах. Что они там делали? Оказывали первую помощь? Вряд ли!.. И только через два часа появилась милиция! А ведь председатель садоводческого хозяйства, хотя и сам был в психологическом шоке после происшедшего, всё же сразу начал из деревни обзванивать все службы, райком, горком партии с требованием и мольбой о помощи. Ему просто не поверили. И пока не раздались аналогичные сигналы с другого конца города, не было принято никаких мер. Сколько времени прошло в ожидании и полном бездействии – час, полтора?
А ведь общеизвестно, какую роль играют первые часы и даже минуты в спасении пострадавших, особенно пострадавших такого рода! Именно первые два часа! В эти сроки должна быть оказана первая неотложная врачебная помощь! Иначе процент безвозвратных потерь будет неумолимо расти. Так сколько же жизней мы тогда потеряли только по нашей собственной несобранности и неорганизованности! Да, потом была, безусловно, героическая борьба за жизнь пострадавших. Борьба врачей, администрации города и области. И действительно, было сделано возможное и невозможное. Добыты все необходимые медикаменты, оборудованы сотни дополнительных мест в больницах; организовано круглосуточное дежурство и т. д. Но первый этап борьбы за их спасение был начисто проигран! И никаких оправданий нашей собственной беспечности здесь быть не может.
Мы постоянно учимся на наших собственных ошибках. Теряем сотни и тысячи своих, раньше советских, теперь российских людей. Теряем ни за что. Потом во всём публично каемся и исправляем свои ошибки. Но для многих это оказывается уже слишком поздно. Не могу поверить, чтобы такая беспечность была чертой нашего русского характера (надежда на русское «авось»). Нет! Иначе мы просто не выжили бы в современном мире, не выжили бы как нация. Корни здесь кроются в другом – в отсутствии должной организации, порядка и чёткого управления всеми звеньями нашего жизнеобеспечения. Корни – в нашей расхлябанности, безответственности и нетребовательности... И – в отсутствии профилактики, предупреждения. И это почти во всём. Когда же наконец мы поймём это?! Когда изменимся? Когда перестроим всю систему управления, прежде всего в низших её звеньях?! Без этого постоянно будем нести безвозвратные потери...
В хаосе и беспорядке, царившем сейчас на кладбище, я с огромным трудом нашёл могилу бабушки. Рядом лежало несколько огромных уже распиленных берёз, убранных на дорогу. Могила была цела. Цел и памятник. А вот ограда основательно попорчена – помята с двух сторон то ли падавшими деревьями, то ли проезжавшими в тесноте машинами. Вручную её невозможно было выправить, и я оставил эту работу до следующего раза. А пока стал пробираться к выходу, чтобы следовать дальше по намеченному маршруту.
По пути поговорил ещё с одним могильщиком. Он рассказал, что в тот трагический день работал на кладбище и находился внутри уже наполовину вырытой могилы. Смерч пронёсся над ним, ломая и круша всё вокруг. Он ничего не мог рассмотреть из того, что происходило там, наверху. Да и не до этого было. Бросился на дно могилы, прижался к земле и молил, чтобы всё закончилось благополучно. А потом благодарил судьбу, что могила была уже достаточно глубокой. Когда вылез, не мог понять, что же произошло. На бурю не похоже – уж очень быстро всё кончилось. Да и дождя нет. Ядерный взрыв – тоже не так описывают. Долгое время был в каком-то отупевшем состоянии. Помнит, что долго ходил по кладбищу. Смотрел на плачущих людей, на трупы погибших, на раненых, беспомощно лежащих под деревьями, на таких же, как и он, бесцельно бродящих, отупевших от потрясения людей. Ходил и ничего не мог делать.
Сколько увидел он тогда слёз и горя! Слёз по только что потерянным людям, слёз над умирающими и ранеными, которым не было возможности оказать помощь. Перед ним тогда предстала масса потрясённых людей. Одни сидели молча, не произнося ни звука. Другие в ужасе бегали по кладбищу, не разбирая дороги. Третьи кричали и бились в истерике. Это был кошмар! «На что уж я привык к виду человеческих слёз и страданий, – говорил он мне, – но такого и представить себе не мог!» Сколько времени вот так бессмысленно проходил он по кладбищу, не помнит. Да и вообще весь этот период промелькнул как бы во сне. Немного пришёл в себя уже после того, как его подобрали здесь то ли врачи, то ли спасатели. Дали какое-то питьё, а может, и укол сделали. И только вчера смог приступить к работе.
Да, всё это, очевидно, было именно так. Он не обманывал меня преувеличением. Не придумывал лишнее. Вся описанная им картина полностью совпадала с картиной коллективного психологического шока, пережитого теми, кто подвергся тогда этому невиданному доселе и неслыханному испытанию. Всё как должно было быть по канонам медицинской и психологической науки. Всё как было с американцами во время войны во Вьетнаме, как было в очагах сильнейших землетрясений и других стихийных бедствий.
Глядя на картину разрушений, слушая его рассказ, я как бы сам испытал все ужасы того злосчастного дня, когда и сам лишь по воле случая остался вне зоны действия этого страшного вихря. Зародись смерч на два-три километра южнее, или отклонись ветер градусов на пятнадцать к востоку, и наш участок был бы сметён с лица земли. Сметён в считанные секунды. И вряд ли бы кто смог тогда спастись, как это произошло в Дегтярёве. Сумел ли бы я тогда молниеносно сориентироваться и прыгнуть в соседский колодец? На 99 %, что нет! Тем более что в этот момент я находился как раз в домике.
Правда, как говорили очевидцы, грохот и шум движения смерча всё же несколько опережал его вторжение. По крайней мере, десять-пятнадцать секунд оставалось у всех в запасе, чтобы сориентироваться, оценить обстановку, принять решение и успеть осуществить его. Но за такое короткое время на это способны лишь единицы психологически наиболее устойчивых людей. А в условиях полнейшего непонимания происходящего этот процент сводился практически к нулю.
Вот почему спасались, в основном, те, кто находился рядом со спасительным убежищем – рвом, глубокой канавой, или даже погребом в доме, как это было в деревнях. Или же те, кому просто суждено было спастись. Так спасся велосипедист у Дегтярёва, бросившийся со своей машиной в ров. Так сориентировался и могильщик, который находился внутри уже наполовину вырытой могилы, – успел броситься на дно и увлечь за собой своего напарника. Сумели выдержать испытание и два пастуха, ухватившиеся при приближении к ним бешено крутящегося вихря за стволы деревьев и выдержавшие неистовый силы напор чудовища, промчавшегося от них в нескольких десятках метров. Безусловно, были и другие подобные случаи. С пастухами же мне даже удалось побеседовать во время моих походов.
Один из них рассказал, что в момент происшествия он со своим стадом находился в небольшом перелеске, на краю луга, где паслась часть коров. Крутящаяся туча надвинулась на них внезапно. Вначале послышался сильный гул, резко потемнело. Сразу замычали коровы. Залаял и куда-то понёсся, как бешеный, их пёс. Гул быстро нарастал. Внезапно он ощутил, что его куда-то неудержимо потянуло. Он упал на траву, распластался по земле, ухватился обеими руками за ствол молодого деревца и успел крикнуть своему напарнику, чтобы тот делал то же самое. Потом уже ничего не слышал из-за шума. А тянуло сильнее и сильнее. Еле держался. Думал, что стало с коровами на лугу, где пронёсся этот вихрь.
Казалось, что всё длилось очень долго. Когда шум поутих, и тянуть перестало, еле разжал руки. Их как судорогой свело. Пальцы и кисти ломило. Петька, как очумелый, ничего сказать не может. Часть коров куда-то исчезла. Видно, унесло вихрем. Так потом и оказалось. Их находили, в основном, мёртвыми в лесу, за лесом и чуть ли не на деревьях. Не знаю, сколько было в его словах истины, сколько вымысла. Но вряд ли человек, переживший такое и бывший на волосок от смерти, будет уж сильно искажать факты и что-то преувеличивать. И без этого всё было на пределе человеческих возможностей. И счастье, что ему повезло!
Я вышел с кладбища с его противоположной стороны. Напротив виднелась ещё одна разрушенная ферма. За ней начиналось огромное поле, спускающееся пологим склоном куда-то далеко в ложбину и вновь подымающееся вдали на расстоянии примерно трёх километров отсюда. На холме, за полем виднелась большая деревня с видимым проломом в самом её центре от следа смерча. Издали этот пролом казался небольшим, и в деталях его невозможно было рассмотреть. Просто от ровного уровня домов было какое-то бесформенное углубление, особенно выраженное в центральной части.
Через поле вилась узенькая тропинка, идущая как раз по ходу полёта смерча, и я пошёл по ней. На поле то и дело попадались разбросанные вихрем трофеи, прихваченные им в жилых районах. Кругом валялись брёвна, поленья, листы железа, смятые до невозможности. Попадались здесь и предметы особого рода. Так, в километре от кладбища на поле стоял памятник с фотографией старенькой бабушки и датами её рождения и смерти. Стоял, как бы говоря о бренности нашего земного бытия. Попробовал сдвинуть его с места – не получается – тяжёлый. А поставлен мягко и совершенно вертикально. Зачем он был унесён так далеко от праха своей хозяйки?..
Мне в последующие дни здесь рассказывали, что сразу после смерча подобных памятников на поле было много. Да и чего только здесь не было – вплоть до матрасов, одеял, хозяйственной утвари – всё, что было вынесено, по-видимому, из разрушенного склада. Но все эти вещи скоро были утилизированы, либо собраны милицией.
Ещё издали я обратил внимание на высоковольтную линию, пересекающую поле и поваленную смерчем. Подойдя поближе, смог рассмотреть всё, что от неё осталось. Было повалено три или четыре опоры. Последние были закручены до невероятной степени, будто их перекрутили вокруг себя несколько раз, а потом сжали огромным прессом. И они лежали теперь грудой исковерканного железа, уступив дьявольской силе промчавшегося над ними гиганта. Тут же, в низине, на растущих кустах висела масса изодранных тряпок, одеял, матрасов, листов железа. Рядом валялись балки, поленья, стволы деревьев и масса всевозможного мусора. Сколько же крыш было сорвано или разворочено в посёлке! Сколько домов разрушено!
Отсюда поле стало подыматься пологим склоном к ещё далёкой деревне. Трофеи стали встречаться реже. Но вдруг на сплошном зелёном фоне всходов я заметил какой-то длинный предмет серого цвета, явно не агротехнического назначения, и направился в его сторону. Это оказалась двенадцатиметровая железная труба, диаметром около полуметра, бережно положенная на зелёную траву. Вся она была облеплена комьями высохшей глины и грязи. Видно было, что смерчу пришлось изрядно потрудиться, чтобы вытащить её из траншеи. И эта многотонная махина была, как тростинка, переброшена сюда на многие километры. Я сделал несколько снимков этого неожиданного гостя, которые очень бы подошли для телевизионной рубрики «Что бы это значило?», и пошёл дальше продолжать свои наблюдения.
Пошёл по направлению к пролому, оставленному смерчем в центре деревни. Теперь уже ясно было видно, что на месте домов сохранились лишь одни печные трубы да фундаменты. И только одна старая колокольня высилась в гордом одиночестве среди всех остальных развалов. Да, она строилась на века и простояла, наверное, уже не менее столетия, судя по зарослям травы и деревьев на её крыше и карнизах. Но и она дала трещину, не выдержав дьявольского напора.
Я прошёл от одного края пролома до другого и подсчитал шаги. Оказалось около четырёхсот. Значит, ширина нижнего участка хобота смерча была не менее четырёхсот метров! Какие же беды могла принести эта разрушительная машина невероятной силы, пройдись она по большому населённому пункту с многоэтажными домами! Да и сейчас бед было немало. И в этой деревне полностью уничтожен не один десяток домов. А сколько строений осталось без крыш, без стен, без дверей. Вон дома, полностью разобранные до последнего полена. А вон и ещё одно диво – вторая труба тех же размеров, но стоящая уже вертикально на самом краю деревни, вогнанная в землю чуть ли не на половину своей длины. Стоит уже как памятник силе и непобедимости этому сказочному Джину.
На завалинке полуразрушенного дома я увидел сидящего старика с палкой в руках. Подошёл, поздоровался. Посочувствовал. Спросил, много ли людей пострадало, как и кто помогает деревне сейчас. (Бы¬ло видно, что ведётся ремонт отдельных домов). К моему удивлению, при таких огромных разрушениях оказалось, что погиб лишь один человек. Это была почтальонша, как раз в тот трагический момент разносившая корреспонденцию. – А как же спаслись остальные? – спросил я. – Ведь столько домов разрушено?
– Спаслись. По подпольям попрятались. Как услыхали шум и грохот, так в подпол и залезли... А видать-то было его издалека. По прямой километра четыре будет. Видно было, как крутит и вертит. Будто соломинки крутились да бумага какая-то... А как подлетел поближе, то оказалось, что целые брёвна да крыши в воздухе вертятся. Или разобранные (крыши) летают. Нам-то, ладно, досталось. Живы и невредимы. А вот нашим соседям куда туже пришлось. Всю деревню так и смело...
Я посмотрел вперёд и увидел на противоположном берегу реки на небольшом возвышении другую деревню, вернее то, что от неё осталось, ибо целых домов в ней почти не было. Но там вовсю шли восстановительные работы: белели свежие срубы домов, а кое-где остовы новеньких крыш. Да, ей досталось основательно. И жертв, конечно, было немало.
– Им-то хорошо – вон как помогают! – продолжал старик. – А вот когда до нас очередь дойдёт? Успеют ли к зиме отремонтировать? Покамест что сами работаем. У кого силы есть... Правда, кормят нас. Вон и кухни в поле понаставили. Целая армия солдат понаехала. Они и работают. Да и милиция всё охраняет. Чтобы похищений каких не было.
Я пожелал старику здоровья и скорейшего восстановления его хозяйства и направился берегом реки дальше в надежде где-нибудь за деревенькой сделать снимки всей этой восстановительной панорамы. Вблизи я фотографировать не решался, опасаясь милиции. Я уже имел горький опыт встречи с нею в аналогичных случаях и знал, что любительское фотографирование в этой обстановке может плохо кончиться. Так, у меня дважды засветили плёнку в Сочи, когда я в детстве хотел сфотографировать очаровательную панораму прибрежных санаториев. А в Ленинграде даже пытались вырвать аппарат из рук, когда я намеревался запечатлеть отдельные эпизоды снимавшегося кинофильма «Дама с собачкой».
А то, что милиция всегда права и имеет полную власть над тобой, в этом я убедился два года назад, прогуливаясь в Ломах в ожидании автобуса. Тогда я просто решил подойти к реке рядом с какой-то дачей и пошёл, опираясь на палку. Неожиданно прямо передо мной как из-под земли выросли два дюжих молодца – элегантно одетые спортивного вида мужчины, в костюмах с иголочки, при галстуках. Спрашивают: «Вы куда!» – «Да вот к реке, – отвечаю, – хочу прогуляться, пока нет автобуса». – «Туда нельзя, – говорят. – Запрещено». – «Почему, – спрашиваю. – Ведь здесь совсем недавно ходили люди, да и я сам ходил неоднократно». – «Сейчас нельзя. Поворачивайте обратно!» Стою, недоуменно пожимаю плечами. «Тебе что, непонятно?! Так можем и помочь, мужик! А ну, проваливай отсюда быстрее!» – вдруг вышел из себя один.
Всё это было так неожиданно и возмутительно, что я опешил. Внутри тоже вскипело от такой несправедливости. Хорошо, что сдержался, не ответив на грубость. Понял, что что-то здесь неладно и опасно. Повернулся и пошёл прочь. А тот вдогонку мне ещё посылает: «Смотри! Ещё раз попадёшься, не скоро выйдешь отсюда!» Да, дело могло быть уже на самом деле серьёзно. Тогда только я обратил внимание на стоящую неподалёку одинокую «Волгу» и на открытые ворота дачи. По-видимому, это была личная охрана высокого начальства, которому я чуть было не перешёл дорогу. И я вспомнил рассказ одного капитана первого ранга в Ленинграде, которого однажды забрали на улице только за то, что он якобы сильно размахивал хозяйственной сумкой перед какой-то машиной, обвинив его в том, что он бросал в машину камнями! И выпустили лишь после вмешательства высокого академического начальства, подвергнув предварительно всевозможным унижениям. Интересно, именно я вызвал у охраны особое подозрение в своём чёрном плаще и с инвалидной палкой в качестве холодного оружия, или же так поступили бы с каждым встречным?..
Вот почему теперь я серьёзно опасался подобных ситуаций и предпочитал производить съёмку только скрытой камерой из-за кустов, деревьев или издалека. Так, на всякий случай… Снимки сделать удалось. Но уж очень велико было расстояние до деревни. Так что детали на фотографиях оказались почти неразличимыми.
Дальше моя дорога шла берегом реки по возвышенному месту. С левой стороны был глубокий овраг, заросший орешником, ольхой и другим кустарником. Я прошёл километра четыре. Перешёл по мостику через реку в удивительно красивом месте. Речка здесь разливалась, образуя обширную, по-видимому, неглубокую заводь, заросшую камышом и другой травой. Освещённая солнцем, вода ослепительно сверкала на фоне окружающей её со всех сторон зелени. Конечно же, я оставил на память несколько снимков. А дальше начинался лес.
И сразу же я увидел ещё одну отметину смерча, оставленную на значительной площади этого массива – примерно такую же, как и на берегу озера, на противоположной стороне города. Только сейчас я сумел рассмотреть завал основательнее, поскольку мог пройтись вдоль него по сохранившейся просеке. Здесь был и сосновый участок, где высокие сосны были сбиты точно таким же образом, как и те, которые я увидел в районе Дегтярёва. Однако здесь место перелома находилось уже метрах в четырёх-пяти от земли, и высокие пни-стволы торчали сейчас со всех сторон, возвышаясь над ровными рядами поверженных великанов.
Другие породы деревьев – ели, берёзы – были выворочены с корнем и образовывали хаотические завалы во всех направлениях. И лишь одна очень тоненькая и стройная берёзка стояла в самом центре всего этого хаоса, совершенно не повреждённая, опустив ветки и как бы оплакивая своих погибших собратьев. И почему именно она и только она одна, худенькая и щупленькая, осталась целой и невредимой среди поваленных колоссов? Сжалился ли над ней смерч, или был поражён ее красотой? Вот вопрос, на который мне не суждено было ответить.
Километрах в двух отсюда высились отдельные городские многоэтажки, опять-таки волею судьбы оставшиеся в неприкосновенности. Смерч же, натворив бед в лесу, перекинулся с него ещё на одно садоводческое хозяйство, расположенное рядом. Оно было сравнительно небольшое, вероятно, домов, в пятьдесят-шестьдесят, расположенных на поляне, вклинившейся в глубину леса. От садов ничего не осталось, но зелень всё же кое-где сохранилась.
Вокруг участка все деревья и кусты на глубину в добрую сотню метров были увешаны тряпками, листами смятого кровельного железа, почти целыми крышами, матрасами. На одном дереве висел стул, обёрнутый календарём 1980 года, неподалёку на земле лежали диван и металлическая сетка от кровати. Под деревьями были разбросаны стеклянные кружки и тарелки. Несколько поодаль, на берёзе висели грабли, а поперёк ствола был воткнут топор, ушедший в дерево почти по самое топорище. Однако самое удивительное я обнаружил на краю участка. Здесь стоял целёхонький садовый домик, поставленный прямо на траву между деревьями и кустами. Будто незримый великан бережно снял его с фундамента и водрузил здесь для большей сохранности.
Удивительные всё-таки чудеса творятся на пути смерча. Одни объекты он безжалостно рушит, разбивает вдребезги, долго крутит в воздухе, сталкивая друг с другом. С другими же обращается чрезвычайно бережно и осторожно, как с дорогим ему существом, стараясь не повредить и не потревожить. Об этом, кстати, рассказывали и очевидцы, чудом оставшиеся в живых после того, как побывали в его объятиях.
Так, остался живым водитель грузовика, проезжавший в районе Балино в тот самый злосчастный момент. Он потом рассказывал, что вдруг почувствовал, что его машину неудержимо понесло вперёд. Ничего не понимая, он изо всех сил жал на тормоза, но эффекта никакого! Кругом всё вертелось и крутилось. Проносились какие-то неразличимые предметы. По кабине непрерывно чем-то барабанило. Удивительно, но вся машина, и даже стёкла остались целыми. Только вот когда весь этот кошмар кончился, водитель не мог долгое время сориентироваться в пространстве. А когда сориентировался, то понял, что едет почему-то в обратную сторону. Разрушений в этом месте от смерча не было. Видимо, он только начинал спускаться на землю.
Осталась в живых и молодая женщина с дочкой, вынесенная вихрем с садового участка куда-то в лес. Придя в себя, она в полуобморочном состоянии, держа на руках девочку, выбежала на дорогу и остановила машину. И только потом обнаружила, что обе они совершенно голые.
Не пострадала и старушка, находившаяся, по-видимому, практически в центре происходящего. Она в этот момент стирала бельё. Вдруг среди неожиданно возникшего гула её таз поднялся и повис в воздухе рядом с ней на уровне головы. Потом медленно поплыл в сторону. Она попыталась поднять руки и схватить его, но не смогла это сделать – руки не повиновались. Попыталась двинуться – тоже была не в состоянии. Вслед за тазом поднялись в воздух лопата в грабли. А за ними стал медленно набирать скорость домик соседа. Так она и запомнила его вместе со стремящимися выпрыгнуть наружу хозяевами. Молилась, говорит, потому и жива осталась.
Возможно ли такое? Уж слишком всё неправдоподобно! С другой стороны, вихревые движения воздуха вполне могут производить такой, строго локальный эффект. Я сам был свидетелем подобного в тропиках, когда тропический ливень шёл буквально в метре от нашего судна, а вокруг, на палубе, было совершенно сухо. За бортом стена воды, а палуба суха и освещена солнцем. Стоило мне протянуть руку за борт, как на неё уже падали отдельные крупные капли. И так продолжалось несколько минут...
Да, такие случаи, хотя и в виде редких исключений, но бывают.
Но каким чудом удаётся остаться в живых в этом крутящемся аду, абсолютно непонятно. Ведь всё кругом вращается с бешеной скоростью. Если скорость фронтального движения смерча обычно не превышает 60-80 км/час, то внутри его вихревые потоки мчатся уже со скоро¬стью от 600 до 1300 км/час. И раскрутившиеся при этом предметы приобретают ужасную разрушительную силу.
В одном из номеров «Науки и жизни» был описан случай, произошедший в США, когда смерч, разгулявшийся в одном из южных штатов, раскрутил целый стог сена и соломы, и травинки, разогнанные до невероятной скорости, насквозь протыкали ствол большого дуба, оказавшегося по соседству. Вот почему и характер поражений в таком «очаге» тоже весьма специфичен. Но это уже сугубо медицинские вопросы...
Дальше следовать за смерчем я уже не стал. Впечатления были вполне определёнными. Да и дальнейшее движение его на северо-запад проходило отсюда по пустующим полям и лесам. Там можно было ожидать лишь повторения пройденного. Поэтому, исходив за день более двадцати километров, я вернулся тем же путём домой.
В последующие дни я ещё раз посетил Дегтярёво, Балино и ближайшую к нему деревню и узнал много новых фактов и мнений относительно этого явления. Особенно много страху нагнал смерч на впечатлительных старушек. Уж каких только разговоров среди них не было! И Бог покарал нас за грехи. И американцы напустили на нас своё «небесное» оружие. И чуть ли не инопланетяне, прилетевшие «верхом на своих тарелках», сделали первую прикидку в боевых действиях с нами. Да они и сами якобы видели какое-то голубое свечение внутри это¬го адского столба, когда тот мчался прямо на них. (Но как тогда они смогли спастись от него, успев запрыгнуть в свои подполья за несколько оставшихся секунд?!) Потом, после его прохождения (а, может быть, и перед этим – бабуси сами запутались) по дороге катились какие-то непонятные шары типа футбольных мячей. А отдельные из них ещё и ярко светились. И тоже всё улетело, невесть куда, то ли по воле божьей, то ли нечистой силы. Церковь же (часовня) осталась цела, по их мнению, только благодаря господней воле. И это ещё более укрепляло их веру в божью милость.
С другой же стороны, как иначе, чем присутствием потусторонней силы, можно объяснить произошедшее. Ну, например, как мог платяной шкаф у бабы Дуни вдруг оказаться целиком набитым песком заместо платьев и другого барахла, которого и след простыл?! И как сумел к тётке Анисье залететь невесть откуда целый холодильник, заполненный всякой снедью и притом совершенно не повреждённый? И как смог безбожник-пьяница Ванька улететь со смерчем под самые поднебесья, повидаться там чуть ли не с самим чёртом и вернуться невредимым на землю?! А куда мог подеваться девятый вагон с цементом с путей на станции Балино, в то время как другие восемь все были найдены, правда, разбросанными в радиусе десятков метров от железнодорожной линии? Ни богу, ни чёрту такого добра и в век не нужно!
Не оставили бабуси без внимания и тот бросающийся в глаза факт, что смерч как бы перескакивал через поля и луга, опускаясь как раз в районе деревень, садовых участков и вообще чаще всего в местах, населённых людьми. И это действительно было похоже на правду. Он на самом деле не задерживался на многокилометровых полях, пролетая над ними и разбрасывая здесь свою добычу. Но не пропустил по ходу движения ни одной деревни, ни одного садового участка, встретившихся ему на пути. И казалось, даже менял при этом направление своего движения, чтобы эффективнее поразить цель. Но, с другой стороны, почему тогда он не заглянул на городские окраины после деревни, отклонившись к западу и минуя видневшиеся на пути пятиэтажки?! Что, ему в этом месте легче было бороться с лесом, где он оставил после себя чуть ли не восьмисотметровой ширины просеку?! Всё это остаётся непонятным не только бабусям.
Непонятным было и то, что пострадали многие деревья и кустарники на садовых участках за многие десятки метров от места прохождения смерча. При этом никаких видимых механических повреждений на них не было, но вот листва приобрела сразу серый оттенок, а потом и опала раньше времени. (Кстати, в последующие годы эти деревья и кусты не цвели и не давали плодов). Компетентные во всех вопросах бабуси сразу уточнили, что, безусловно, это действие радиации – только вот не могли понять, земного или неземного происхождения.
Но самое страшное для них было то, что эта напасть обязательно должна была повториться. Через год, через десять лет, но повториться и именно в этих краях. И это ожидание было для них самым ужасным. Только вот за какие грехи все мы страдаем, оставалось для них неясным. Вроде бы, уж и не так сильно провинился простой люд перед Богом, чтобы вот так уничтожать целыми семьями – по четыре, по пять и даже по девять человек, как было в Дегтярёве! Да ещё в выходной и святой день... И ещё в таком святом месте, каким является кладбище!
Да что говорить о бабусях, когда и для многих из нас это явление было в диковинку. Организовывались целые комиссии для расследования случившегося, в том числе состоящие и из военных представителей с большими звёздами. Совершали облёты пострадавшей территории. Наверное, не только с целью изучения последствий. Волновали и причины возникновения этой стихии.
Военным к тому времени хорошо были известны секретные программы американцев по разработке так называемого «экологического» оружия (природного, климатического) в виде искусственных тайфунов и торнадо, которые они уже частично пытались использовать во Вьетнаме. Так что же им мешает взять и образовать искусственный торнадо над нашей европейской равниной, используя благоприятное стечение об¬стоятельств в виде мощного фронтального процесса? Ведь их спутники-шпионы постоянно шныряют над нами. А если там размещается какая-нибудь лазерная пушка достаточной мощности, или какой иной энергетический генератор? Вдруг они докопались до механизма и технологии формирования смерча?
Так что загадок пока ещё было много, и не только для дилетантов. Тем более что смерчей тогда образовалось несколько. Пронеслись они также и над Костромской, над Ярославской и Горьковской областями, натворив и там немало бед. Возможно, именно поэтому всё, что касалось последствий прохождения смерча, было вначале засекречено. Но всё оказалось значительно проще и прозаичней. Это было чисто природное явление, в чём скоро разобрались. И тогда появились более широкие публикации, по радио и телевидению прошли передачи, разъясняющие обстоятельства случившегося.
Так или иначе, всё это вылилось для нас в страшную трагедию с огромным числом человеческих жертв. На кладбище похороны следовали одни за другими. Предприятия не успевали готовить сотни гробов. В морге скопились десятки неопознанных трупов... И надо же было мне прибыть в Иваново практически накануне этих трагических событий. Какой переполох вызвали дома московские телесообщения о произошедшей у нас трагедии! Хорошо ещё, что жене удалось сразу связаться с нами по телефону, иначе для них была бы кошмарная ночь…
А у нас только и было, что разговоров о смерче. Вначале о его жертвах. Затем – о героической борьбе медиков. Потом – о ходе восстановительных работ, о пожертвованиях в фонд помощи пострадавшим, о строительстве жилья для них…
Действительно, сделано было очень много. И сделано безвозмездно. Да, тем и славится русский народ, что он всегда приходит на помощь страждущим и потерпевшим. Это тоже весьма характерная черта нашего характера...
Вылечились раненые. Отстроились деревни. Силами московских домостроительных комбинатов в районе автовокзала были воздвигнуты два великолепных шестнадцатиэтажных здания для пострадавших. И постепенно жизнь в разрушенных смерчем районах вновь стала входить в своё прежнее русло...
Хотя я, к счастью, и не испытал самого страшного, но всё же увиденное и услышанное произвело на меня тогда очень сильное впечатление. Картины разрушений, дополняемые рассказами очевидцев и собственными представлениями о произошедших событиях, о трагедии массы людей, ещё долгое время глубоко волновали меня, не давая покоя ни днём, ни ночью. Возможно, эти события и повлияли каким-то непонятным образом на моё состояние, поскольку именно с этой точки отсчёта у меня в местных условиях стало заметно хуже со спиной, даже хуже, чем было до этого в Приморье. А ведь раньше каждый год я приезжал сюда в тяжёлом состоянии с целью восстановления и всегда добивался желаемого результата. Конечно, наивно думать, что длительное хождение по следу смерча, а также глубокие переживания происшедших событий могли как-то повлиять на моё состояние. Тем более что ухудшение последовало значительно позднее – уже в июле месяце. Но, с другой стороны, чем чёрт не шутит!..
Так или иначе, но с тех пор моя спина дала в Иванове «основательную трещину», и я в последующие годы уже не чувствовал себя здесь достаточно хорошо и даже в том случае, когда приезжал в отпуск в относительно спокойном состоянии. И все предпринимаемые мною усилия с целью реабилитации уже не приводили к желаемому результату. Да, действительно, всё как бы переместилось в моём состоянии на сто восемьдесят градусов – стало лучше в Приморье и хуже здесь, у себя на родине. И с тех пор так продолжается уже более 12 лет...
Как ни странно, но на этом мои мытарства со смерчем, к сожалению, не кончились. Года через четыре я, будучи в сравнительно хорошем состоянии, решился изменить своим обычным лесным маршрутам в Ломах и проведать лесоповал у озера, оставшийся после смерча. Его так и не разобрали к тому времени (прав оказался мужик из соседей деревни!). Но зато говорили, что малины там было видимо-невидимо. В других же лесах больших ягод в ту пору почему-то не было.
И я решился на дальний поход. Транспорт туда по-прежнему не ходил, и мне пришлось от поворота с автострады Иваново – Владимир идти около пяти километров. Шёл весело, легко. Ничего не болело, не стесняло в движениях, и я радовался солнцу, хорошему утру и своему состоянию. Добирался до места более часа. На берегу озера немного отдохнул. Поговорил с мужичком, приехавшим сюда на своей машине тоже за ягодами. И мы вместе вошли в эти дебри. Они были уже со всех сторон облазаны. Всюду виднелись переходы и перелазы. Малинник был во многих местах поломан. Но ягоды ещё оставались. Однако добраться до них мне было непросто. Это сразу почувствовалось, когда я пролезал под поваленными стволами или перекатывался через них.
И сразу стала чувствовать спина. Появились ноющие боли в пояснице и неприятная слабость в ногах – предвестник начинающегося обострения. Пришлось забыть о ягодах и скорее вылезать наружу. Посидел на берегу, посмотрел на начавшее волноваться на ветру озеро, и, видя, что состояние не улучшается, двинулся назад. Конечно, разумнее было бы подождать, пока мужичок не соберёт ягоды и не поедет обратно. Но я понадеялся, что всё пока не так уж и плохо и я доберусь до трассы без происшествий. Шёл уже не быстро. Боли, сначала несколько стихшие, стали постепенно усиливаться. А тут ещё огромное стадо коров с быком во главе стало нагонять меня и заставило ускорить движение. Так, в темпе, я и дошёл до первой деревни. Здесь вынужден был остановиться и прилечь на опушке леса.
Спина уже ломила вовсю, по всей поверхности поясницы. Движения всё больше сковывались. Лекарств же с собой я не взял, и помочь себе было нечем. Машин попутных нет, а боль всё усиливается, несмотря на отдых. Собрал оставшиеся силы и добрался до трассы. Ни стоять, ни сидеть уже не мог. Лёг в изнеможении на траву у дороги и стал ждать проходящего автобуса из Ломов. Спина горела сверху донизу. А надо было ещё выдержать дорогу в автобусе и переход от автовокзала до дома. Пришлось и это перетерпеть.
Наконец добрался. Смог только лечь на кровать и уже не подымался в течение нескольких суток... Как я восстановился и как долетел до Владивостока в тот год, уже не помню. Все последние обострения слились у меня в единый, сплошной кошмар. Но всё же в этот раз оно было одним из самых острых и неприятных. Почему же сейчас-то оно возникло? Опять смерч и воспоминания о нём!? Да, в человеке, в его отношениях с природой ещё столько таинственного и непознанного, что обо всём можно думать и всё можно предполагать... Пока не будет доказано обратное. Но не дай бог встретиться ещё раз с этой стихией и даже с её отдалёнными последствиями!..
1996 год