Сознание в квантовом мире. о происхождении сознани

Иванов Евгений Михайлович
 Иванов Е.М. Сознание в квантовом мире. О происхождении сознания.  Издательский центр «Наука», Саратов, 2008. – 56 с. ISBN 978-5-91272-657-6


СОЗНАНИЕ В КВАНТОВОМ МИРЕ


Поводом к написанию данной работы послужила статья М.Б. Менского «Концепция сознания в контексте квантовой механики» (1), а также изучение ряда статей других авторов, посвященных «эвереттовской» интерпретации квантовой механики и роли сознания наблюдателя в рамках этой интерпретации (3, 4, 5).
Концепция сознания Менского основывается  на многомировой интерпретации квантовой механики, предложенной еще в 50-х годах американским физиком Хью Эвереттом (6). Эта  интерпретация  была преложена как средство преодоления концептуальных трудностей в основаниях квантовой механики, возникающих в связи с постулатом редукции волновой функции, который представляется необходимым для построения квантовомеханической теории  измерений.
 Поясним суть проблемы на примере.  Предположим, что мы имеем квантовую систему, состояние которой описывается вектором состояния |Ф>. Мы имеем, также, измерительный прибор, измеряющий некий параметр Р, и способный,  при этом, различить два альтернативных значения Р: р1 и р2.   Если |Ф>  не является собственной функцией оператора данной наблюдаемой Р, то мы не можем заранее предсказать результаты измерения. Квантовая механика в этом случае дает лишь вероятностные предсказания. Зная |Ф>, мы можем заранее вычислить с какой вероятностью мы будем наблюдать при многократном повторении данного измерения значения р1 и р2. Для вычисления этих вероятностей, согласно стандартной теории измерения, мы должны разложить  |Ф> по базису, образованному собственными функциями оператора измеряемой величины. В нашем примере величина принимает два значения р1 и р2 и, следовательно, имеются только две соответствующие им собственные функции |ф1> и |ф2>.  Таким образом, мы должны представить |Ф> в виде суперпозиции: |Ф> = с1|ф1> + с2 |ф2>, где с1 и с2 – комплексные числа. Вероятность получить значения р1 и р2 будет равна, соответственно, |с1|2  и |с2|2 , а сама квантовая система после измерения в зависимости от его результата будет находиться либо в состоянии |ф1> либо состоянии |ф2>. Т.е. по окончанию измерения мы должны вычеркнуть в исходной суперпозиции |Ф> = с1|ф1> + с2|ф2> либо компоненту |ф1> (если результат соответствует р2), либо компоненту |ф2> (в противном случае). Это и есть процедура «редукции волновой функции».
Парадоксальность процедуры редукции заключается в том, что она никоем образом не может быть получена как результат шредингеровской эволюции вектора состояния как исходной системы, так и объединенной системы, состоящей из квантовой системы и измерительного прибора.  Измерение с физической точки зрения есть взаимодействие квантовой системы с измерительным прибором и как таковое оно, конечно, может быть описано с помощью уравнения Шредингера.  Пусть прибор до измерения находится в квантовом состоянии |Р>. Тогда состояние совместной системы «квантовый объект + прибор» до измерения представляется произведением: |Р>|Ф> = |с1|ф1> + с2|ф2>||Р>. После взаимодействия в силу линейности шредингеровской эволюции мы получим суперпозицию, описывающую совместное состояние квантовой системы и прибора:  |G> =с1|ф1>|р1> + с2|ф2>|р2>, где |р1> и |р2> - состояния прибора после измерения означающие, соответственно: «прибор показал значение р1» и «прибор показал значение р2». Т.о. после взаимодействия с квантовой системой прибор также переходит в состояние суперпозиции, что противоречит тому очевидному факту, что посмотрев на показания данного прибора мы всегда находим его каком-то определенном состоянии: либо |р1>,  либо |р2>. Ситуация не меняется и в том случае, если мы попытаемся учесть также и взаимодействие системы «объект+прибор» с человеком-наблюдателем, который считывает показания данного прибора. Обозначим состояние наблюдателя до осуществления наблюдения состояния прибора |F>. Тогда состояние совместной системы: «объект+прибор+наблюдатель» до измерения будет изображаться вектором   |Р>|Ф>|F>. После измерения но до наблюдения оно переходит в |с1|ф1>|р1> + с2|ф2>|р2>||F>, а после наблюдения, опять-таки в силу линейности шредингеровской эволюции, переходит в суперпозицию: с1|ф1>|р1>|f1> + с2|ф2>|р2>|f2>, где  |f1> и  |f2> есть, соответственно состояния наблюдателя, соответствующие случаям: «наблюдатель увидел что прибор показывает значение р1» и «наблюдатель увидел, что прибор показывает значение р2». Это означает, что наблюдатель, как только он посмотрел показание прибора, перешел в суперпозиционное состояние и, следовательно, не способен однозначно определить в каком из двух альтернативных состояний находится прибор.  Все это явно противоречит здравому смыслу и требует объяснения.
Традиционное (копенгагенское) решение парадокса измерения основано на постулате «классичности» измерительного прибора (и, естественно, человека-наблюдателя).  Квантовое описание, якобы, применимо лишь к микрообъектам, но не к макроскопическим предметам вроде прибора или человека. Поэтому последние должны описываться с позиций классической физики и, соответственно, не могут находиться в состоянии суперпозиции.  Макрообъекты всегда находятся в каком-то вполне определенном  «классическом» физическом состоянии, что ведет к разрушению суперпозиции уже на уровне взаимодействия квантовой системы с прибором. Т.о. в этом случае мы, как макроскопические существа, всегда имеем дело с классическими «проекциями» квантовой реальности, но не с квантовыми состояниями как таковыми. Эта точка зрения, однако, не имеет никакого оправдания внутри самого квантовомеханического формализма. Классическое описание, с точки зрения квантовой теории, есть лишь приближение к более точному и адекватному квантовому описанию и, если макрообъект состоит из множества микрочастиц, описываемых как по отдельности, так и в совокупности с позиций квантовой механики, то нет никаких оснований думать, что макробъект как целое не может быть описан как квантовомеханическая система, и что эта система не может находиться в состоянии суперпозиции. Существование макроскопических квантовых эффектов (таких как сверхпроводимость, сверхтекучесть и др.) прямо указывает на применимость квантового описания к сколь угодно большим совокупностям частиц. Используя эти эффекты, можно также продемонстрировать существование «макроскопических суперпорзиционных состояний» (7).
Проблему измерения в квантовой механике пытаются, также, разрешить с позиций весьма популярной в настоящее время «теории декогеренции». Согласно  концепции «декогеренции», взаимодействие квантовой системы и прибора, описываемое с позиции квантовой механики, порождает т.н. «запутанное состояние» этих двух систем (квантового объекта и прибора). Это означает, что между этими двумя системами имеют место квантовые корреляции, которые не позволяют каждой из этих систем в отдельности приписать чистое квантовое состояние. (Соответственно вектор  состояния, описывающий запутанную систему «квантовый объект+прибор», не может быть представлен в виде произведения двух волновых функций, описывающих эти две системы  по отдельности). Однако каждую из подсистем можно описать отдельно друг от друга с помощью матрицы плотности. Матрица плотности, в отличие от волновой функции описывает не чистое, а смешанное состояние квантовой системы. В нашем примере матрица плотности для квантовой системы после ее взаимодействия с прибором вычисляется по формуле: TrP |G><G| = |c1|2|ф1><ф1| + |с2|2|ф2><ф2|. Здесь TrP – операция взятия частичного следа по состояниям системы Р (прибора) для общей матрицы плотности объединенной системы  «объект+прибор» |G><G|. Из этой формулы видно, что исходная суперпозиция превратилась в смесь двух чистых состояний |ф1> и |ф2>, которые при многократном повторении измерения будут наблюдаться с вероятностями |c1|2  и |c2|2 соответственно. Специфика описания состояния измеряемой системы с помощью матрицы плотности состоит в том, что здесь квантовые амплитуды вероятности заменяются обычными классическими вероятностями и таким образом теряется информация об относительной фазе комплексных коэффициентов с1 и с2 (поэтому процесс и называется «декогеренция»). В результате становятся ненаблюдаемыми характерные для квантовых процессов интерференционные эффекты и квантовая статистика становится неотличимой от классической статистики.  Последнее обстоятельство и дает некоторым авторам повод утверждать, что декогеренция якобы и есть адекватное квантовомеханическое описание измерения. Однако легко понять, что это не так.  В результате декогеренции исходная суперпозиция переходит в смесь, однако реально мы наблюдаем лишь одну из компонент этой смеси. Куда же, спрашивается, девается вторая компонента? На этот вопрос теория декогеренции никакого ответа не дает.  Кроме того, процесс декогеренции принципиально обратим (возможен обратный процесс «рекогеренции» - восстановления исходной суперпозиции из смеси (8)), тогда как обычно понимаемая редукция волновой функции – процесс необратимый.  По сути, в процессе декогеренции исходная суперпозиция не разрушается, а лишь «маскируется» за счет перепутывания степеней свободы квантового объекта с многочисленными степенями свободы макроскопического измерительного прибора и эта «маскировка» - есть лишь следствие нашей неспособности контролировать степени свободы макроскопических объектов. Таким образом, ни «копенгагенская интерпретация», ни «теория декогеренции» не дают нам внятного, самосогласованного решения проблемы квантового измерения.
В этом отношении более приемлемо решение проблемы измерения, которое дает многомировая интерпретация квантовой механики Эверетта. По сути, она основана на буквальном истолковании квантовомеханического описания взаимодействия квантовой системы, прибора и наблюдателя. Как мы видели, результатом этого процесса является суперпозиционное состояние вида: с1|ф1>|р1>|f1> + с2|ф2>|р2>|f2>, которое буквально означает, что субъект с вероятностью |с1|2 наблюдает величину р1, характеризующую состояние прибора после измерения, и с вероятностью |с2|2  – величину р2. В силу линейности уравнения Шредингера никакой физический процесс  не способен мгновенно уничтожить одну из компонент суперпозиции, оставив неизменной вторую. Следовательно, если мы считаем квантовую механику полной и замкнутой теорией, мы должны признать, что обе компоненты суперпозиции продолжают существовать и после измерения. Эверетт интерпретирует эту ситуацию следующим образом: никакой редукции волновой функции в процессе измерения не происходит, но происходит «расщепление» Вселенной на два экземпляра, которые тождественны во всех отношениях за исключением считываемых субъектом показаний прибора, регистрирующего результат данного эксперимента.  Во Вселенной1 он видит значение р1, а во Вселенной2 – значение р2. Это означает, что и субъект-наблюдатель «расщепляется» два экземпляра («двойника»), которые одинаковы во всех отношениях за исключением того, что первый «двойник» обнаруживает себя во Вселенной1 и наблюдает показание прибора р1, а второй «двойник» - во Вселенной2 и, соответственно, наблюдает р2.  В общем случае, если измерение допускает N  различимых исходов и, соответственно, суперпозиция до момента измерения состоит из N компонент (N может варьировать от 2 до бесконечности), то в результате осуществления измерения Вселенная и субъект-наблюдатель расщепляются на N  экземпляров, в каждой из которых реализуется одна из компонент данной суперпозиции.
Уже в теории Эверетта сознание оказывается тесно связанным с процессом селекции элементов суперпозиции квантового состояния. Именно расщепление сознания ведет к видимому  эффекту «редукции» волновой функции: мы видим вполне определенный результат измерения именно потому, что наше сознание расщепилось вместе со Вселенной и способно видеть только одну из компонент исходной суперпозиции.  Однако в этой теории не ясно, что представляет собой сознание само по себе.  Менский  делает следующий, вполне логичный шаг и постулирует, что сознание – это и есть не что иное, как сам «процесс разделения квантового состояния на компоненты». В частности, он пишет: «Способность человека (и любого живого существа), называемая сознанием, - это то же самое явление, которое в квантовой теории измерений называется редукцией состояния или селекцией альтернативы, а в концепции Эверетта фигурирует как разделение единого квантового мира на классические альтернативы» (1 с. 426).
В целом, принимая в общих чертах эту идею о связи сознания с процессом «селекции альтернатив», мы, тем не менее, полагаем, что нет никакой необходимости непременно связывать ее с эвереттовским расщеплением Вселенной на «одинаково реальные» дубликаты и тем более с расщеплением субъекта на множество «одинаково реальных» двойников. Оба эти положения не только не являются необходимыми, но и влекут ряд гносеологических затруднений и парадоксов, от которых, однако, можно легко избавиться, если представить процесс «селекции альтернатив» несколько в ином свете.
  Вообще нет смысла заниматься интерпретацией сознания с квантовомеханической точки зрения, если отсутствует действительно содержательная теория сознания, которая дает реалистическое изображение феноменологии и функции сознания, описывает его как сложное, многоплановое явление.  Подобная теория сознания была предложена нами в работе (9).  Далее мы покажем, как с позиций этой теории (некоторые элементы которой мы изложим ниже) можно интерпретировать  и развить далее идею Менского и построить вполне логичную и последовательную теорию квантового измерения.
Отметим вначале очевидные недостатки эвереттовской интерпретации процесса измерения. Начнем с тезиса о «расщеплении» Вселенной  на множество «дубликатов», каждый из которых соответствует одному из членов суперпозиции состояния наблюдаемой квантовой системы.  Во-первых, сама идея, что Вселенная как целое действительно расщепляется на множество «одинаково реальных» дубликатов только из-за того, что я произвел какие-то эксперименты с приборами и микрообъектами кажется совершенно фантастической и контринтуитивной. Каким образом мои столь ничтожные действия могли произвести столь грандиозный по масштабам результат? Как я могу породить целые Вселенные простым актом считывания показания с  прибора?  Этот недостаток  отмечает, в частности, и  Менский. (1 с. 424) Он же отмечает и второй недостаток интерпретации Эверетта. Он заключается в том, что концепция «многомирия»  (известная, также как концепция «Мультиверса») принципиально недоказуема, если только не предположить, что «параллельные миры» способны каким-то  образом воздействовать друг на друга. Однако, эта возможность чисто гипотетична, никак не вытекает из аппарата квантовой теории и ведет к весьма фантастическим выводам  о неоднозначности прошлого, существования различного вариантов прошлого для разных субъектов и т.п. (мы имеем в виду т.н. «гипотезу склейки» элементов Мультиверса (2,3,5)). Далее, если каждый акт измерения-осознания делит единый квантовый мир на «классические альтернативы» и мы каждый раз обнаруживаем себя лишь в одном из этих миров, то, спрашивается, как мы вообще можем обнаружить какие-то квантовые свойства окружающей нас физической реальности?
Еще большие проблемы порождает идея «расщепления» субъекта-наблюдателя  на множество двойников, каждый из которых обнаруживает себя в одной из «параллельных Вселенных». (Назовем это «концепцией мультиперсоны»). Попытаемся поставить себя на место данного наблюдателя.  Предположим, я осуществляю измерение состояния квантовой системы, которое может дать два альтернативных результата:  А и Б. Если имеет место результат А – загорается красная лампочка, если Б - зеленая. Спрашивается: что я увижу по окончании этого эксперимента? Очевидно, одно из двух: либо загорится красная лампочка, либо зеленая - и никогда то и другое одновременно.  Пусть я вижу, что загорелась красная лампочка. Тогда, согласно концепции Мультиверса в параллельной вселенной мой двойник видит, что загорелась зеленая лампочка. Поскольку мы с двойником абсолютно тождественны по всем параметрам за исключением того, что я вижу красную лампочку, а он зеленую, то естественно было бы предположить, что мы с ним являемся одной и той же личностью, одним и тем же «Я».  Тогда одно и то же «Я» видит и красную и зеленую лампочку. Но я вижу только красную лампочку, следовательно, я не есть мой двойник, а он не есть я. Но тогда мы должны допустить, что такой ничтожный факт, как видение вместо красной лампочки зеленой, вполне достаточен для того, чтобы я утратил себетождественность, превратился в  «не-я». Следовательно, мы должны в этой ситуации либо признать абсурдную идею возможности  «раздвоения «Я»» - возможности существования двух не связанных друг с другом отношением единства сознания индивидов, имеющих одно и то же индивидуальное «Я», либо признать, что малейшее изменение в моих восприятиях способно разрушить себетождественность моего «Я». И то, и другое представляется контринтуитивным. Таким образом, мы должны отказаться от признания  существования и Мультиверса, и мультиперсоны. Сделать это, видимо, можно только одним способом: признать, что «в действительности» существует только одна единственная видимая нами Вселенная и каждый человек существует «в действительности» лишь в виде одной единственной персоны, обнаруживающей себя в этой единственной Вселенной.
 Как этот вывод совместить с идеей, что функция сознания совпадает с функцией «селекции альтернативы» в квантовом измерении? Ясно, что селекция альтернатив неразрывно связана с чувственным восприятием этих альтернатив. Сознание выбирает именно то, что мы чувственно воспринимаем.  И наоборот, то, что выбирает наше сознание в процессе селекции альтернативы – это и есть то, что мы в данный момент чувственно воспринимаем. Отсюда естественно сделать вывод, что выбор альтернативы и чувственное восприятие – суть одно и то же. Куда же в таком случае деваются другие альтернативы – которые мы не воспринимаем? Они никуда не деваются, с ними ровным счетом ничего не происходит. Они остаются там, где они и были – в составе изначальной суперпозиции.  Вместе с тем, если мы их не воспринимаем, и, тем не менее, признаем, что они все же существуют, то это отнюдь не означает, что их кто-то обязательно должен воспринимать или что они существуют в том же смысле, в каком существуют воспринимаемые  нами объекты. Если в вышерассмотренном примере я вижу красную лампочку, а в суперпозиции содержится также и возможность «видения зеленой лампочки», то это отнюдь не означает, что эту зеленую лампочку обязательно должен кто-то видеть или же что она должна даже невидимая существовать как «действительно существующая зеленая лампочка».  В суперпозиции она существует именно как «возможность видения зеленой лампочки». Следовательно, и после измерения она может спокойно продолжать существовать в качестве «возможности видения», т.е. как существующая чистая возможность, как потенция. 
Здесь уместно вспомнить о классической борновской «вероятностной» интерпретации вектора состояния.  Согласно буквальному пониманию этой интерпретации, квантовое состояние до измерения описывает лишь распределение возможностей получить те или иные результаты измерений определенных физических величин.  Нет оснований думать, что эти величины существуют в действительности до того, как мы произвели измерение. Более того, как известно, такое предположение ведет к противоречию  с формализмом квантовой механики. Следовательно, до измерения квантовая система существует лишь в виде совокупности «сущих возможностей» (сущих потенций) и только измерение переводит часть этих возможностей в действительное, актуальное состояние. (Такую «буквальную» интерпретацию вектора состояния, как известно, предлагал еще В. Гейзенберг, а также классик отечественной физики В.А. Фок).
Актуализация связана с наблюдением, а наблюдение всегда сопряжено с чувственным восприятием.  Поэтому мы вполне законно можем предположить, что актуализация и чувственное восприятие – суть одно и то же.  Восприятие переводит одну из компонент суперпозиции в акт, тогда как все остальные (невоспринимаемые) компоненты суперпозиции по-прежнему пребывают там, где они и были – в сфере потенциального бытия. При этом восприятие (актуализация) никакого физического воздействия на вектор состояния не оказывает, в том числе и на ту компоненту, которую она актуализирует. Актуализация (которая, по сути, и  есть «чувственное осознание») как бы просто «помечает» ту или иную компоненту суперпозиции, что никак не влияет на физическое состояние квантовой системы, на эволюцию ее квантового состояния, но, однако, влияет на последующие актуализации.  Все выглядит так, как если бы мы при расчетах просто отмечали маркером ту или иную компоненту суперпозиции, что никак не влияло бы на дальнейшие расчеты, но существенно  влияло на дальнейшие  делаемые нами пометки. (Используя эту аналогию, мы далее будем процесс актуализации также называть «маркированием»).
 Для того, чтобы получить реалистическую теорию квантовых измерений, мы должны наложить на процессы актуализации  («маркирования»), по крайней мере, два условия: самосогласованности и интерсубъективности.  Условие самосогласованности требует, чтобы  каждая последующая актуализация согласовалась с результатами предыдущих актуализаций. Например, если в первом измерении (над одной и той же квантовой системой) актуализация «пометила» («маркировала») компоненту ф1 (что соответствует в нашем примере восприятию наблюдаемой р1) и, соответственно, не «маркировала» компоненту ф2, то в следующем измерении может быть «маркирована» только та компонента новой суперпозиции, которая эволюционно происходит от «маркированного» состояния ф1, но никогда не будет «маркирована» какая-либо компонента, которая происходит из ранее «немаркированного» состояния ф2, хотя ее «потомки» никуда не исчезают и на равных правах с «потомками» ф1 присутствуют в итоговой суперпозиции. Собственно, именно это условие самосогласованности и порождает иллюзию «редукции» вектора состояния: поскольку «не маркированные» компоненты суперпозиции никогда не дают «маркированных» «потомков» (ранее не «маркированная»  ветвь  квантового процесса никогда не маркируется в последствии), то соответствующие компоненты и их «потомки» никогда не станут объектом восприятия и, следовательно, ими можно попросту пренебречь.
Условие интерсубъективности требует, чтобы результаты восприятий (актуализаций) разных субъектов были взаимно согласованы. Т.е. если я в процессе квантового измерения увидел, что зажглась красная лампочка (и, следовательно, актуализировалось состояние ф1, то то же самое увидит и мой приятель, который наблюдает за моими экспериментами. Таким образом, все актуализации состояний квантовой Вселенной взаимно согласованны, что создает общий для всех, интерсубъективный «видимый мир» (мир, данный в чувственном восприятии различных субъектов-наблюдателей).
Наша концепция т.о. существенным образом отличается от теории Мультиверса. Во-первых, в нашей модели ничего не расщепляется: ни Вселенная, ни наблюдатель. Вселенная не расщепляется потому, что все альтернативы уже предсуществуют в составе волновой функции, описывающей полное состояние Вселенной во все моменты времени, а сознание лишь выбирает (воспринимает) одну из этих альтернатив и  при этом оно никакого воздействия на физическую реальность не оказывает. Субъект же не расщепляется  потому, что сознание не является продуктом мозговой деятельности и мозг выступает для сознания лишь как объект восприятия, через посредство которого оно воспринимает и весь остальной мир. Если мозг находится в состоянии суперпозиции, компоненты которой соответствуют различным восприятиям исхода эксперимента с квантовыми объектами, то сознание воспринимает лишь одну  из этих компонент, игнорируя другие, что и обеспечивает единственность и однозначность восприятия, а также целостность самого субъекта.  Во-вторых, в концепции Мультиверса каждое наблюдение «выделяет» (актуализирует) некую «классическую альтернативу», описывающую состояние Вселенной в целом.  В нашей модели, поскольку актуализация совпадает с чувственным восприятием, достаточно лишь перехода в «актуальный план бытия» («маркирования») физического состояния той части мозга, которая отвечает за сенсорное восприятие («сенсориума»). Следовательно, каждое измерение фиксирует не «состояние Вселенной», а лишь частное, привязанное к определенному субъекту, «состояние восприятия Вселенной», отраженное в «сенсориуме». «Классические альтернативы» есть, в таком случае, лишь альтернативные состояния «сенсориума», тогда как остальной мир как был квантовым до его восприятия, так таковым и остается. Заметим, также, что если никакое наблюдение не производится, то нет смысла описывать квантовое состояние в виде той или иной суперпозиции. Суперпозиционные состояния имеют смысл только по отношению к тем или иным видам измерений – как результат разложения данного квантового состояния по собственным векторам оператора измеряемой величины. Т.о. вместо Мультиверса (совокупности параллельных Вселенных) мы имеем просто квантовое состояние Вселенной, описываемое некоторым вектором состояния. (по сути, такую же мысль высказывает и Менский в упомянутой статье). Если представить, что это квантовое состояние  Вселенной определено в каждый момент времени, то соответствующий «всевременный» вектор состояния будет описывать все возможные  (допустимые с физической точки зрения) результаты любых возможных  измерений осуществляемых в любые моменты времени.
 Поскольку этот «всевременный» вектор состояния Вселенной представляет собой некую себетождественную стационарную структуру, его можно уподобить как бы огромному кристаллу, в котором изначально «записаны» любые возможные «восприятия Вселенной» (любые возможные  актуализации).  Назовем эту структуру «Квантовый кристалл». Процесс актуализации (восприятия) можно представить, в таком случае, как некую «волну возбуждения», которая распространяется внутри Квантового кристалла вдоль временной оси и движется, при этом, как совокупность небольших «плоскостей» или «точек» (каждая из которых представляет индивидуальное сознание), которые перемещаются не хаотично, а по неким самосогласованным и взаимосогласованным траекториям и при этом никакого воздействия на сам Квантовый кристалл не оказывают.
Рассмотрим теперь в какой мере представленная модель квантового измерения решает те проблемы, которые мы описали выше в связи с концепцией Мультиверса. Прежде всего, как уже отмечалось, снимаются проблемы, связанные с «расщеплением» как Вселенной, так и субъекта-наблюдателя. В нашей модели ничего не расщепляется и, более того, акт осознания не оказывает вообще ни какого воздействия на физическую реальность. На первый взгляд в нашей концепции сохраняется основной «гносеологический» порок теории Мультивеса: она кажется принципиально недоказуемой.  Действительно, если мы способны «видеть» лишь одну компоненту суперпозиции и   принципиально  не «видим» другие, то как мы можем доказать или показать, что они вообще существуют? Однако если  эти компоненты не воспринимаемы, это еще не означает, что они не познаваемы. Мы не можем их воспринять, но вполне можем их помыслить, пережить их как некие смысловые феномены. Иными словами, мы утверждаем, что ненаблюдаемые части суперпозиции (а, по сути, и весь Квантовый кристалл в целом) непосредственно обнаруживают себя в нашем сознании в виде феномена смысла. Здесь нам необходимо рассмотреть, что представляет собой смысл и как он обнаруживает себя в нашем сознании. Детально разработанная теория смысла изложена нами в работе (9). Поэтому здесь мы ограничимся лишь кратким, контурным анализом онтологической природы смысла.
Онтологический анализ феномена смысла следует начать с констатации его внечувственного характера. Смысл явно не есть что-то чувственно переживаемое, в частности, смысл не тождественен какой-либо совокупности чувственных представлений. Внечувственность смысла означает, что он лишен пространственных и временных свойств, а также лишен качественности. Тем не менее, он явно присутствует в нашем сознании — хотя и в какой-то особой «сверхчувственной» форме.
Смысл обычно связывают с речью, знаками, письмом и говорят о смысле слов, предложений, текстов. Однако, ясно, что смысл присущ не только вербальным (или иным) знакам и их сочетаниям. Смысл имеет любая вещь — воспринимаемая или же воображаемая. В частности, наше чувственное восприятие непосредственно осмысленно. Я вижу не просто совокупность цветных пятен, но определенные, осмысленные предметы — стол я вижу как стол (он имеет для меня смысл стола), дерево — как дерево и т. д. В этом заключается свойство предметности нашего восприятия.
Вместе с тем, воспринимая предметы как чувственные объекты, обладающие определенными чувственным качествами, а также пространственной и временной локализацией, я, в то же время, не воспринимаю смысл как нечто, обладающее каким-либо чувственным содержанием или чувственными свойствами. Он, как уже говорилось, не обладает чувственными качествами, пространственностью и даже временной локализацией. Смысл красного не красен, смысл холодного — не холоден и т. д. Смысл слова не находится слева или справа от меня. Не «локализован» он и в самом звучании слова. Смысл любого предмета, очевидно, не совпадает с самим этим предметом, но как бы «присоединяется» к нему извне.
Ясно, что смысл возникает тогда, когда осмысляемый предмет соотносится с некотором знанием об этом предмете. Чем больше я знаю о предмете, тем более богатым и определенным смыслом он обладает. Сложность, однако, в том, чтобы понять, как то или иное конкретное знание соотносится с предметом осмысления. Здесь мы обнаруживаем парадокс. С одной стороны, осмысление, несомненно, предполагает знание о предмете и соотнесение предмета с этим знанием. С другой стороны, самонаблюдение показывает нам, что никакого явного соотнесения знания и предмета в нашем сознании не осуществляется. Для того чтобы понять, например, что передо мной находится собака, мне не нужно в явной форме «просматривать» в своем сознании все то, что я знаю о собаках (или хотя бы «просматривать» некоторую часть этих знаний). Я понимаю смысл слова или предмета непосредственно, не прибегая к каким-либо образам, представлениям, словам и т.п.
Другой парадокс заключается в том, что привлечение любой конкретной единицы знания и соотнесение ее с осмысляемым предметом само по себе не способно породить смысл — даже если бы это соотнесение осуществлялось явным образом. Ведь эти единицы знания (в какой бы форме они не присутствовали в сознании) также должны обладать смыслом и, следовательно, также требуют соотнесения с другими единицами знания. Если, к примеру, я раскрываю понятие «собака» с помощью понятия «млекопитающее», то я должен пояснить, также, что такое млекопитающее, что, в свою очередь, влечет необходимость разъяснить термины «молоко», «животное», «детеныш» и т. д. Т.о. мы получаем регрессию в бесконечность: осмысляемый предмет необходимо соотнести с контекстом, который также требует соотнесения с контекстом и т. д. до бесконечности. Мы получаем бесконечный ряд встроенных друг в друга контекстов, и оборвать этот ряд, не уничтожая смысла, — не представляется возможным.
Все это означает, что осмысление может осуществляться лишь через посредство соотнесения предмета с некой целостной системой знаний о мире (то, что можно назвать «интегральной картиной мира»), в которой каждый элемент находится в живой, активной связи со всеми другими элементами знания. Т. е. смысл не делится ни на какие «куски» или «фрагменты». Он может существовать лишь как целостное «смысловое поле», в котором каждый элемент определяется через соотнесение его со всеми другими элементами.
Схватывая смысл предмета, я, следовательно, соотношу этот предмет с некой целостной системой знаний, с интегральной картиной мира, которая существует в виде единого «смыслового поля». Как же я это делаю, если самонаблюдение не фиксирует в акте осмысления даже соотнесения предмета с отдельными фрагментами этой «картины мира»?
Такое соотнесение должно быть, но оно в явной форме не имеет место. Единственное, что нам остается — это признать, что такое соотнесение осуществляется «неявно», в какой-то «скрытой» форме. Не следует думать, что «скрытый» здесь означает «находящийся за пределами моего Я», например, где-то «в подсознании», т. е. что «скрытость» означает «непереживаемость».  Если бы соотнесение предмета с имеющимся у меня опытом происходило «вне Я», то это означало бы, что смысл феноменально мне не дан, не переживается мною. Мне, в таком случае, лишь кажется, что я что-то понимаю. На самом же деле понимание осуществляет некий «механизм», находящийся целиком за пределами «Я». Мое сознание, в таком случае, мыслится как поток чувственных переживаний, а смысл этих переживаний — находится целиком за пределами этого потока.
Это явно противоречит данным самонаблюдения. Оно ясно показывает, что именно я (а не какой-то «механизм в моем мозге») понимаю, что смысл каким-то особым «сверхчувственным» образом «живет» в моем сознании.
Если «скрытость» не означает некой «запредельности Я», то это может означать лишь особую форму представленности смысла в сознании, которую естественно обозначить термином «потенциальность». Действительно, «потенциальное», как его понимал Аристотель, — это нечто как бы промежуточное между бытием и небытием (присутствием и отсутствием). Это и не полное небытие, но и не есть полноценное («действительное», актуальное) бытие. Такое же «неполноценное», «недействительное» бытие мы вынуждены приписать и смыслу.
Если определить чувственное бытие как бытие «актуальное», то та интегральная картина мира, которая присоединяется к чувственным данным и делает их осмысленными, — есть нечто «потенциальное» (поскольку в данный момент составляющие этой «картины» чувственно не переживается). Однако любые ее элементы могут быть пережиты — как чувственные представления или перцептивные образы, т. е. они могут быть «актуализированы» и, с этой точки зрения, — есть не что иное, как «потенциальные» представления и образы.
Итак, смысл — есть потенциальное содержание моего сознания. Этим объясняется его бескачественность, внепространственность и вневременность. Смысл — есть нечто еще не определившееся, он еще не обрел качественность, временность и пространственность. Переживание смысла — есть, в таком случае, переживание («предчувствование») самой возможности соотнесения осмысляемого предмета с интегральной картиной мира. Эта «картина» отнюдь не «хранится» где-то «в тайниках памяти». Она всегда в наличности, всегда присутствует в сознании в полном объеме, но присутствует «в потенциальной форме». Это как бы некий «потенциальный фон» любых наших актуальных переживаний.
Ясно, что «в потенциальном плане» я могу осуществлять соотнесение объекта сразу с неограниченным множеством «информационных единиц», могу прослеживать на неограниченную длину любые семантические связи (таким образом, находит свое решение проблема «регрессии в бесконечность» в процессе осмысления). Ведь это соотнесение осуществляется не в пространстве и не во времени. Процесс осмысления не распадается на отдельные «акты» или отдельные операции. Есть единый и целостный процесс схватывания смысла, который хотя и занимает определенное время, но, тем не менее, не имеет никакой явной поэтапной временной динамики, никакого явного становления.
Потенциальный характер соотнесения осмысляемого предмета с «картиной мира» создает эффект «объемности» нашего сознания, позволяет знанию существовать в виде целостной системы отношений, а не в виде отдельных, дискретно сменяющих друг друга единиц (как это происходит в компьютере). Но только в такой целостной системе отношений знание и может реально существовать как нечто «живое» и осмысленное.
Итак, мы приходим к выводу, что сознание обладает особой «потенциальной» составляющей, которую можно определить как «смысловое поле». Это базовый слой нашего сознания — в том смысле, что всякое иное (чувственное) содержание — есть результат актуализации потенций, изначально присутствующих в составе смыслового поля. Актуализация — есть обретение «чувственной формы» (пространственности, временности, качественности). Такой статус чувственности вполне очевиден в отношении представлений памяти и воображения — здесь образ рождается непосредственно «изнутри», из моего «Я» — как продукт актуализации смыслового поля. Смысл — это и есть «внутреннее» моего «Я». Но и сенсорные образы, хотя и рождаются в результате воздействия «извне», также, в конечном итоге, строятся «из ткани сознания» и также могут рассматриваться в качестве «актуализированных смыслов».
Смыслы, поскольку они лишены пространственности, временности и качественности, принципиально не событийны. Смысл не есть что-то такое, что отвечает на вопросы: что? где? когда? Если чувственные впечатления и представления образуют «поток сознания», в котором одни чувственные переживания сменяют другие, то никакого «потока смыслов» не существует. Смысл, как уже отмечалось, может существовать лишь как единое «смысловое поле», в котором каждая информационная единица существует лишь благодаря ее имманентной соотнесенности со всеми другими информационными единицами. В сфере смысла выполняется принцип «все во всем» (каждое в каждом): в каждой единице знания (поскольку она осмысленна) содержится вся система взаимосвязанных смыслов как целое. Это возможно, отчасти, потому, что сфера смысла, как потенциальное бытие, лишена пространственности и временности, которые дробят бытие на части (именно пространство и время позволяют нам воспринимать ощущения и образы отдельно друг от друга).
В сфере смысла время присутствует лишь как потенция — как возможность временной последовательности, временной упорядоченности. Поэтому правильнее говорить не о вневременности, а о сверхвременности (или всевременности) смысла. В сфере смысла в виде потенции («вневременным образом») содержатся любые возможные мои прошлые и будущие переживания. Таким образом,  модусы прошлого и будущего сущностно даны мне именно как «идеи» прошлого и будущего. Именно сверхвременность смысла объединяет мое сознание в единое надвременное целое. Благодаря сверхвременности смысла я могу достоверно судить о тождестве собственного «Я» во времени. Ведь для констатации этого тождества необходимо как-то реально соотносить разновременные фрагменты моей жизни — что возможно лишь в том случае, если существует действительная связь «сквозь время» между этими фрагментами. Это соотнесение и осуществляется благодаря сверхвременности смысла. Наличие сверхвременного содержания «Я» есть необходимое условие восприятия нашего собственного «движения во времени» (на это обстоятельство обращал внимание еще Кант). Это движение имеет место в сфере чувственности и лишь сверхвременность смысловой составляющей нашего сознания позволяет нам заметить это движение.
Смысл — есть некое сверхвременное единство, которое в конечном итоге создает единство нашего «Я» в целом. Пространственность и временность чувственной составляющей сознания, конечно, нарушают монолитное единство сознания. Однако и в чувственной сфере сохраняется определенная форма целостности: разделенные в пространстве и во времени ощущения и образы, тем не менее, как-то соотносятся друг с другом, «сопереживаются», т. е. переживаются не только отдельные «чувственные единицы», но и их отношения друг к другу. Здесь имеется в виду то, что психологи называют «гештальтными свойствами» образов.
Целостность существует не только внутри чувственной сферы и сферы смыслов по отдельности, но и эти две сферы находятся в тесной взаимосвязи. Как уже отмечалось, чувственность можно рассматривать как актуализированную часть смыслового поля. Актуализация, вместе с тем, не выводит переживаемое чувственное содержание за пределы смыслового поля. Чувственные переживания, т.о., уже изначально оказываются интегрированными в смысловую «картину мира» — уже изначально обладают некоторым вполне определенным смыслом. Именно поэтому всякое переживание уже изначально воспринимается как включенное в определенный смысловой контекст. Этот контекст определяет не только «смысл образа» (или воспринимаемой ситуации), но и, в значительной мере, определяет и само содержание воспринимаемого, достраивая, в частности, с помощью представлений отдельные видимые фрагменты до целого предмета.
Наличие непосредственной связи чувственности и смысла позволяет понять то, что можно назвать «динамикой смысла». Мы подчеркивали «сверхвременный» характер смысла. Этому, однако, по видимости, противоречит тот факт, что смысл может «отсутствовать», а затем «появляться», что смысл может изменяться, обогащаться, обрастать новыми оттенками и т. д. Если смысловое поле вне течения времени, вне становления — то оно не должно меняться. Меняется в таком случае лишь отношение между целостным смысловым полем и актуально переживаемыми чувственными феноменами. Переживание смысла — есть переживание возможностей, заложенных в актуальных чувственных образах и представлениях. Эти возможности могут отличаться степенью их готовности к актуализации: если я сейчас вижу стол, то большей готовностью обладают такие смысловые концепты, как «мебель», «дерево», «коричневый цвет» и т. д., а не, скажем, «животное» или «авиастроение». Изменение содержания перцептивного поля ведет к перераспределению готовностей различных смысловых единиц к актуализации и эта перераспределение создает то, что мы воспринимаем как «динамику смысла» или как «смену различных смысловых состояний».
Следует помнить, что в каждый момент времени смысловое поле присутствует в сознании во всем своем объеме (а не отдельными фрагментами). Но в каждый момент времени оно как целое находится в специфическом отношении со сферой чувственных переживаний. Причем это отношение зависит не только от текущего состояния восприятия, но также и от каких-то других, внечувственных «внутренних» факторов — что избавляет наше мышление (которое, по существу, и есть динамика смысла) от рабской зависимости от чувственности.
До сих пор мы рассматривали смысловое поле как некую онтологическую форму, в которой существует наше совокупное знание об окружающем нас мире и о самом себе, т. е. это то, что мы называем «картина мира». Эта «картина мира» — есть, однако, лишь малая часть того, что я реально способен помыслить или вообразить. Следует признать, что смысловое поле содержит в себе не только  «картину мира», но  содержит гораздо большее -   абсолютно все возможные переживания и, следовательно, помимо картины «реального мира», содержит в себе также и множество всех возможных (мыслимых) «картин мира» (это множество обозначим термином «Умопостигаемый  (или смысловой) универсум»). Все эти «возможные миры» следует рассматривать как особые «виртуальные» компоненты единого «смыслового поля». Действительно, именно через отношение к Универсуму определяется полный смысл любого предмета. Ведь смысл предмета — это его «место» в системе мироздания, т. е. его интегральное отношение ко всем возможным и действительным предметам, в пределе — ко всему, что вообще можно помыслить. Такой «предельный» смысл уже не зависит от конкретного личностного опыта и, следовательно, является «объективным» смыслом. Т. е. это смысл присущий самой вещи. Субъективный же смысл — не может быть ничем иным, как некой «выборкой» из этого «объективного» смысла, т. е. является более или менее полным отображением «объективного» смысла в сознании эмпирического субъекта.
Смысловое поле, как «совокупность всех возможных миров», как Смысловой универсум, — есть базовая структура, на основе которой формируется эмпирическая личность. Однако, поскольку Смысловой Универсум, как фундаментальная составляющего «Я», никуда не может «спрятаться» от себя — он должен  в полном объеме присутствовать как некий постоянный «фон» в каждом текущем состоянии сознания. Иными словами, сквозь эмпирическое «Я» должно «просвечивать» «Я» Абсолютное, через конкретную, интегральную «картину мира» — должна просматриваться полная совокупность «возможных миров» (континуум возможных переживаний).
Эмпирически это проявляется в том, что наше понимание окружающего нас мира никогда не детерминируется целиком и полностью нашим прошлым опытом, совокупностью конкретных знаний о мире. В любом акте осмысления имманентно присутствует элемент воображения, какой-то, хотя бы минимальный, «отход от реальности». Я осмысляю предмет не только в модусе того, «что он конкретно из себя представляет», но и в модусе «чем бы он мог являться», в каких отношениях он мог бы находиться, помимо тех отношений, которые нам известны из опыта. Именно этот элемент «гипотетичности» и позволяет нам воспринимать осмысленно даже те объекты, о которых мы ничего не знаем из опыта. Эти объекты все равно имеют для нас какой-то смысл — который возникает здесь за счет соотнесения их с различными «возможными» (гипотетическими) контекстами. Мы можем всегда предположить, чем является данная вещь, в каких возможных отношениях с другими вещами она может находиться, как ее можно использовать и т. д.
Если во мне изначально содержится Смысловой Универсум («совокупность всех возможных миров»), то это означает, что формирование моей эмпирической личности осуществляется не только путем постепенного расширения и обогащения ее содержания, а, напротив, осуществляется по большей части путем последовательного наложения ограничений на исходное «смысловое поле» — совпадающее содержательно со Смысловым Универсумом. Непосредственно этот Универсум проявляет себя  в воображении, фантазии, самосознании, способности видеть мир в системе альтернатив. Развитие личности идет по пути ограничения фантазии, через четкое разграничение «реального» и «возможного», «действительного» и «воображаемого». Так фактически и происходит: мы знаем, что фантазия особенно развита у детей, а с возрастом способность к воображению, как правило, уменьшается. «Реализм» все более все более подчиняет себе фантазию, подавляет ее.
Напротив, деградация эмпирической личности (как следствие психической болезни, травмы) — как правило, ведет к потере селективности психики, потере чувства реальности, неспособности отличить реальное положение вещей от собственных фантазий. Так  шизофреническая деградация личности связана с нарушением иерархических отношений между элементами, составляющими эмпирическую личность. В результате больной перестает отличать реальность от собственных фантазий. Все это говорит о том, что развитие личности и нормальное ее функционирование — связано с определенными ограничениями ее степеней свободы, установлением иерархических отношений между элементами знания (различение реального и воображаемого, желаемого и отвергаемого и т. д.).
Вместе с тем, наличие в нас Смыслового Универсума (Универсума возможных переживаний) не дает автоматически гарантии рефлексивного доступа к этим «возможным» слоям нашей психики. Поэтому наряду с процессами «наложения ограничений» на «мир возможного» — которые протекают преимущественно на дорефлексивном уровне, существует и обратный процесс постепенного перевода «потенциального» содержания нашей личности в «явный», рефлексивный (точнее, доступный рефлексии) план. Это и есть процесс постепенного расширения и обогащения наших осознанных представлений о мире и о самом себе. Это расширение личности осуществляется по мере развития средств рефлексии (прежде всего, понятийного аппарата) и стимулируется чувственным опытом, социальным взаимодействием и т. д. Именно этот последовательный процесс самораскрытия нашего «Я» порождает видимость непрерывного «расширения» нашей личности, обогащения ее новыми содержаниями в процессе индивидуального развития.
Изложенная теория смысла легко совмещается с нашим представлением о квантовом мире как совокупности объективно существующих «потенций»  образующих стационарную (сверхвременную) структуру - Квантовый кристалл внутри которого распространяется «волна актуализации», которая в каждый момент времени соответствует актуальному содержанию чувственного восприятия того или иного субъекта.  Мы видим, что свойства смыслов и свойства «ненаблюдаемых квантовых состояний» фактически тождественны. И то и другое – есть потенциальная форма бытия, «сущая возможность». В обоих случаях актуализация этих потенций  интерпретируется как чувственное восприятие. И смыслы, и квантовые состояния – существуют как единые целостные системы (как единое «смысловое поле» и единое «запутанное» квантовое состояние Вселенной).
Мы отмечали вневременность и внепространственность смысла. Это, на первый взгляд противоречит пространственно-временному характеру описания квантовых состояний. Однако если мы учтем также положения релятивистской физики и будем рассматривать квантовый мир (Квантовый кристалл) как квантово-релятивистский объект, то мы уже не можем утверждать, что физическое пространство-время тождественны чувственно воспринимаемым пространству и времени. В теории относительности пространство и время не существуют отдельно друг от друга. Существует единый пространственно-временной    континуум,  который   для  разных   наблюдателей  по-разному распадается на отдельно существующее пространство и отдельно существующее время. Один и тот же пространственно-временной интервал может для одного наблюдателя представляться чисто пространственным интервалом, а для другого – пространственно-временным. Также и чисто временной интервал для одного наблюдателя будет представляться пространственно-временным для другого. Таким образом, физическое время может частично превращаться в пространство, а пространство – во время.  Возможность такого превращения, очевидно, означает качественную однородность физического пространства и времени.  Однако на уровне чувственного восприятия время и пространство, несомненно, воспринимаются нами как  качественно различные сущности. Получается, что физика  говорит нам о каких-то иных пространстве и времени, не совпадающих с непосредственно переживаемом ними чувственным пространством и чувственным временем.
Даже если мы ограничимся рамками нерелятивистской квантовой механики, мы вынуждены будем признать, что фигурирующие в ней «пространство» и «время» существенно отличаются от  воспринимаемой нами чувственной пространственности и  чувственной событийности.  Квантовая механика, если не учитывать процессы актуализации (измерения), описывает лишь «чистые потенции», «возможности».  Следовательно, правильнее будет считать, что она описывает не  реальную «локализацию в пространстве», но лишь «возможность восприятия локализации в пространстве», и не «событие во времени», а «возможность  восприятия события в определенный момент времени».  Следовательно, квантовая теория непосредственно содержит в себе  не пространство и время (как мы их чувственно воспринимаем), но «пространственно-временные потенции», которые, очевидно, существуют в ином, чем чувственное пространство и время, онтологическом модусе.  Поэтому, если мы мыслим пространство и время как компоненты самой формы чувственности как таковой (наряду с качественностью), то верным будет утверждение, что квантовомеханическое описание само по себе является внепространственным и вневременным, также как и смысловое поле.
Нам остается сделать последний шаг и постулировать, что смысловое поле и квантовый мир (Квантовый кристалл) – суть одно и то же.  Нам могут возразить: смыслы существуют индивидуально, субъективно, а квантовые потенции  объективны и надындивидуальны. Такое возражение проистекает из неадекватного, на наш взгляд, философского представления о сознании как некой замкнутой в себе сфере, внутри которой помещаются любые элементы нашего чувственного, аффективного и интеллектуального опыта (восприятия, эмоции, смыслы и т.п.).  Сознание  с этой точки зрения переживает лишь свои собственные «внутренние» состояния и не имеет прямого доступа к «самим вещам», к объективной реальности, которую, в данном случае описывает квантовая теория. Но как, в таком случае вообще возможна идея внеположной  по отношению к сознанию вещи?  Каким образом сознание может «иметь в виду» некий внеположный ему объект, если все, с чем оно имеет дело – это его собственные внутренние состояния? Чтобы разрешить этот парадокс и разрешить сознанию иметь действительно содержательные идеи внеположных объектов (в которых мыслилась бы именно сама вещь, а не субъективная, имманентная сознанию «идея вещи») мы должны постулировать, что сознание не является абсолютно замкнутой в себе «монадой», но оно на каком-то онтологическом уровне разомкнуто, имеет прямой доступ к самим вещам «в подлиннике», а не только имеет дело с их субъективными репрезентациями.
 Поскольку репрезентативный характер чувственного восприятия (точка зрения, согласно которой мы видим не вещи, а образы вещей) предполагается научной картиной мира, мы не можем рассматривать восприятия как «прямой доступ к реальности» не отвергая одновременно онтологического содержания научной картины мира. В последнем случае наша «квантовая» теория сознания лишалась бы, очевидно,  всякого смысла. Поэтому нам остается допустить, что «доступ к самим вещам» осуществляется не на уровне восприятия, а на уровне мышления. Иными словами, я воспринимаю не вещи, а образы вещей, но мыслю «сами вещи» (мышление есть самообнаружение подлинных вещей во мне).  Это означает, что мышление выходит за пределы моего тела и мозга, а смысловое поле – является общей для всех надындивидуальной структурой, в которой все чувствующие и мыслящие субъекты совместно укоренены.
В таком случае ничто не мешает нам рассматривать  квантовый мир (Квантовый кристалл) как непосредственную компоненту смыслового поля. Здесь нужно вспомнить, что интегральное содержание «смыслового поля», как мы установили выше, - это «множество возможных миров» («Умопостигаемый универсум») в котором изначально содержится все, что вообще возможно помыслить.  Но помыслить можно и то, что физически не возможно. Следовательно, Квантовый кристалл, описывающий лишь универсум физически возможных событий, не может быть тождественен смысловому полю в целом.  Он соответствует лишь той части смыслового поля, которая содержит в себе потенции физически реального мира и которая занимает внутри смыслового поля особое положение в связи с тем, что только внутри Квантового кристалла возможны процессы актуализации (что соответствует тому факту, что чтобы мы себе не воображали в мышлении, но в сфере чувственного восприятия мы всегда обнаруживаем себя внутри одного и того же «выделенного» (из числа возможных) мира, подчиненного известным нам физическим законам). «Сами вещи» этого выделенного мира, в таком случае, непосредственно совпадают с квантовыми потенциями, а «видение вещей» - с актуализацией соответствующих квантовых потенций в индивидуальном сознании.
Предложенную концепцию сознания можно философски истолковать двояко: либо в духе «идеализма», либо в духе некоего «объективизма». В первом случае сама физическая реальность (квантовый мир) оказывается «внутри» сознания – в качестве некой базовой компоненты смыслового поля, а во втором – само сознание можно рассматривать как систему отношений, реализуемых внутри бытия (выходящую, однако, за пределы известной нам «физической реальности»). В первом случае мир находится в сознании, а во втором – сознание находится в мире. На самом деле обе эти интерпретации фактически утверждают одно и то же: мир и сознание не тождественны, но и не отделимы друг от друга. И мир обнаруживает себя в сознании (в качестве части смыслового поля), и сознание обнаруживает себя в мире (на уровне чувственного восприятия). Сознание не может существовать без мира (ибо лишается предмета осознания), и мир без сознания лишается актуального бытия,   превращается в мертвый и неподвижный «Квантовый кристалл».
В связи с изложенной концепцией может возникнуть следующее недоразумение. Могут спросить: если физический мир пребывает в нашем сознании, то отчего мы не облаем всезнанием относительно физической Вселенной? Можно указать две причины отсутствия всезнания. Во-первых,  смысловое поле помимо потенций физической Вселенной, содержит в себе и потенции любых возможных миров и мы не можем априори знать в каком из возможных миров мы обнаружим себя на уровне чувственного восприятия (т.е. в какой части смыслового поля будут происходить процессы актуализации содержания этого поля). Иными словами, чистое мышление действует лишь в мире потенций и  способно  различать только возможное и не возможное (то, что существует в составе смыслового поля и то, что в нем не существует). Но мышление не способно априори установить, что из возможного становится действительным (актуальным). Последнее можно установить только на уровне чувственного восприятия. Именно поэтому физика неизбежно является опытной наукой и не может быть создана априори.  Вместе с тем, существуют вполне содержательные науки, предметом исследования которых как раз и является  априорная структура смыслового поля. Это математика и логика. Эти науки исследуют: что вообще возможно и что вообще не возможно и имеют лишь косвенное отношение к действительности (миру в котором осуществляются актуализации). То, что эти науки вполне объективны, содержательны и содержат всеобщие, необходимые и общезначимые истины – также указывает нам на надындивидуальный статус смыслового поля. Вторая причина отсутствия всезнания заключается в том, что простое пребывание некоторого смыслового содержания в сознании не гарантирует автоматически, что это содержание может быть осознано (актуализировано), отрефлексировано и как-то разумно использовано. Последнее, в частности, зависит от характера функции сознания, к исследованию который мы теперь должны приступить.
Ясно, что сознание существует не просто как некое бесполезное украшение, оно должно выполнять какую-то полезную для его носителя работу, осуществлять какие-то важные функции.  Интуитивно кажется очевидным, что сознание – это и есть то во мне, что воспринимает, мыслит, понимает и принимает на основе понимания и осмысления воспринятого важные поведенческие решения.  Однако выше мы, вслед за Менским, связали процесс осознания исключительно с актуализацией квантовых альтернатив. При этом действие сознание сводится исключительно только к  селекции элементов квантовой суперпозиции состояний человеческого мозга, выделению («маркировке») одного из элементов  этой суперпозиции и его актуализации (которая тождественно чувственному восприятию этого элемента). В силу требования самосогласованности, последующие актуализации зависят от предшествующих, что и создает иллюзию «редукции состояния». Т.о. действие осознания сводится к редукции состояния. Но редукция, согласно принципам квантовой механики, осуществляется случайным образом (с учетом, однако, весовых коэффициентов, приписываемых членам суперпозиции). Тогда получается, что функция сознания, образно говоря, сводится к «бросанию игральных костей» и, затем, «маркировке» случайным образом выбранного элемента суперпозиции.  Ясно, что этого  не достаточно, чтобы утверждать, что сознание «что-то осмысляет», «понимает» или «принимает решение». Конечно и такая примитивная функция «случайного выбора компоненты суперпозиции и редукции  остальных членов», как замети М. Б. Менский (1),  также весьма полезна для живого организма, поскольку она (в силу наложенных ограничений самосогласованности и интерсубъективности) ведет к стабилизации и преемственности видимой картины окружающего мира. Только в таком относительно предсказуемом и последовательном мире организм может разумно действовать и выживать. Однако такого рода «стабилизация картины мира» не может быть основной и единственной функцией сознания.
Если сознание действительно является субъектом осмысления, понимания и принятия решения, то оно должно не просто «бросать кости» и «маркировать» выбранное состояние (переводя его в акт, т.е. в чувственно воспринимаемое состояние), но должно быть способно также и осуществлять селекцию состояний осознанно, разумно и целесообразно. Если такие разумные и целесообразные выборы отнести к процессу чувственного восприятия окружающего мира, то мы приходим к весьма фантастической гипотезе, что сознание способно целенаправленно  влиять на выбор реальности, т.е. способно выбирать в акте осознания собственных чувственных восприятий  ту компоненту суперпозиции, которая по каким-то причинам представляется более привлекательной,  предоставляет субъекту больше возможностей и т.п.  Такая способность была бы равносильна наличию у человека магических способностей, которые позволяли бы ему  управлять собственной судьбой.  Не отрицая принципиальную возможность существования такого рода способностей, следует, однако, признать, что если они и существуют, то  проявляются очень редко и только у отдельных людей (магов, экстрасенсов). Следовательно, такие способности нельзя считать значимыми для определения характера обычного функционирования сознания. 
Функция сознания, очевидно, не сводится к функции восприятия. Сознание, как уже отмечалось, не только воспринимает, но и понимает воспринятое и на основе этого понимания принимает осознанное поведенческое решение.  Таким образом, несколько упрощая описание, можно сказать, что функция сознания состоит из трех компонент: функции осознания чувственно воспринятого, функции понимания (и связанного с ним осмысления) и функции осознания принятого решения.  Функция понимания-осмысления сама по себе не является осознанием (актуализацией), поскольку элементы смыслового поля, с которыми она работает, так и остаются в сфере «потенциального» и актуализируются, видимо, только через осознание поведенческого выбора (поскольку только по поведению человека можно судить: что и как он понимает и осмысливает). Т.о. если нас интересует только функция осознания, мы должны свести ее к двум компонентам: «функции осознания воспринятого» (обозначим ее F1) и  комбинированной функции «понимания и принятия решения» (обозначим ее F2). Предположим, что восприятием в мозге заведует некий центр восприятия, который мы ранее назвали «сенсориум». Принятием же решений заведует некий гипотетический «командный центр», также локализованный (не обязательно компактно) внутри мозга. Согласно нашей модели F1 занимается селекцией («маркировкой») квантовых состояний «сенсориума», а F2 – селекцией квантовых состояний «командного центра».
Схематично функцию сознания можно описать следующим образом.  Представим взаимодействие мозга и остальной части квантовой Вселенной как процесс квантовомеханического измерения. Пусть состояние Вселенной до взаимодействия с мозгом описывается вектором состояния  |Ф>. Состояние мозга до воздействия на него Вселенной обозначим |М>. Состояние |М> в основном определяется состоянием «сенсориума» (обозначим его |S>) и «командного центра» (обозначим его |R>. Предположим, что мозг вначале воспринимает состояние окружающего мира, а затем принимает решение «как жить дальше». На первом этапе Вселенная взаимодействует с «сенсориумом».  Предположим, также, что это взаимодействие эквивалентно измерению, способному различить два альтернативных состояний Вселенной |Ф1> и |Ф2>. Тогда в результате этого взаимодействия исходное состояние |Ф>|S> преобразуется в суперпозицию с1|Ф1>|S1> + с2|Ф2>|S2>, где |S1> - описывает состояние «сенсориума»: «субъект увидел Вселенную в состоянии |Ф1>», а |S2> , соответственно, описывает состояние: «субъект увидел Вселенную в состоянии |Ф2>». Далее включается в действие функция осознания F1, которая, никак не влияя на физический процесс, просто «выделяет» («маркирует») случайным образом (но с учетом значения коэффициентов с1 и с2) одну из компонент суперпозиции. (Учет коэффициентов с1 и с2 заключается в том, что при многократном повторении данной ситуации, F1 будет с вероятностью |с1|2 будет маркировать первую компоненту суперпозиции и с вероятностью |с2|2 – вторую).  Действие F1 сопровождается актуализацией (чувственным восприятием) той компоненты, которая была «маркирована» (например, если «маркирована» первая компонента суперпозиции, то субъект видит, что Вселенная  находится в состоянии Ф1). Но, поскольку, как было сказано, актуализация никак не влияет на физические состояния, квантовые процессы в мозге продолжают развиваться так, как если бы никакой актуализации не происходило вовсе.
На втором этапе «сенсориум» через ряд промежуточных процессов оказывает воздействие на «командный центр», информируя его о состоянии окружающего мира. Предположим, что «командный центр» при любом наблюдаемом состоянии Вселенной может генерировать две альтернативные команды r1 и r2. Предположим, также, что до взаимодействия с «сенсориумом» «командный центр» находится в состоянии суперпозиции   |R> = с1 |R1> + с2 |R2>, где |R1>  - соответствует команде r1, а |R2>  - команде r2. Взаимодействие «сенсориума» и «командного центра» порождает новую суперпозицию c1 |Ф1> |S1> |R1>  +   c2 |Ф1> |S1> |R2> + c3 |Ф2> |S2> |R1>  + c4 |Ф2> |S2> |R2> , которая содержит все возможные комбинации результатов восприятия  состояния внешнего мира и восприятия решений, принимаемых «командным центром».  Далее включается функция осознания F2, которая, опять-таки, никак не воздействуя на реальные квантовые процессы (которые продолжаются своим чередом и порождают суперпозицию альтернативных действий субъекта, реализующих решения r1 и r2 и т.д.) актуализирует («маркирует») одну из этих четырех компонент, делая ее, таким образом, чувственно воспринимаемой.
Если F1 осуществляет выбор чисто случайно, то F2 осуществляет выбор актуализированной компоненты «осознанно», т.е. разумно, целесообразно, учитывая возможные последствия данного выбора и т.д. Выбор осуществляется на основе понимания (схватывания смысла) воспринимаемой информации и понимания значимости предполагаемого действия.  Следовательно, функция осознания F2 соотносит рассматриваемую суперпозицию с состоянием смыслового поля в целом, выходя, таким образом, за пределы возможностей физического мозга. При этом F2  учитывает результаты предшествующих актуализаций, т.е., в отличие от физических процессов, отличает ранее «маркированные» ветви квантовых процессов, от «немаркированных». (Эта способность позволяет сознанию отличать действительно произошедшие (чувственно воспринятые) события от воображаемых). В частности, в соответствии с условием самосогласованности, F2 сразу же исключает из дальнейшего рассмотрения те ветви суперпозиции, которые ранее не были «маркированы» F1. Если, например F1 маркировало |Ф1> |S1>, то компоненты |Ф2> |S2> |R1>   и  |Ф2> |S2> |R2> не будут приниматься во внимание и никогда не будут актуализированы. Используя способность различать «маркированные» и «не маркированные» состояния, F2 может выделить в составе смыслового поля (а именно внутри «Квантового кристалла») прошлые физические состояния мозга данного индивида и черпать оттуда информацию, реализуя, таким образом, функцию памяти. (Следовательно, воспоминания совсем не обязательно должны во всем объеме содержаться в физическом состоянии мозга  в каждый  момент времени. Они могут быть распределены во времени и извлекаться непосредственно из прошлого).
Поскольку F2  осуществляет понимание и осознанный целесообразный выбор ответной реакции, то  именно F2 и является подлинной функцией осознания. Результат действия F2 чувственно воспринимается субъектом как осознание ситуации в окружающем мире и выбор осознанного действия в этой ситуации. При этом вероятность актуализации той или иной компоненты суперпозиции уже не будет целиком определяться коэффициентами с1, с2, с3 и с4 (поскольку селекция альтернатив в данном случае осуществляется осмысленно и целесообразно, а не случайным образом). Действие F2 (в отличие от F1) будет, таким образом, создавать у воспринимающего субъекта иллюзию нарушения законов физики, которое он может истолковать как результат воздействия на мозг некой сторонней «надфизической» силы, существенно изменяющей описываемое квантовой механикой физически детерминированное распределение вероятностей.Если акты неслучайной (целесообразной) селекции квантовых альтернатив осуществляются строго локально — только в той области пространства, в которой непосредственно «локализовано» сознание-наблюдатель (область, которую сознание непосредственно воспринимает, а это, очевидно, некоторая область внутри мозга), а также если целесообразная селекция альтернатив касается только альтернатив поведенческих актов индивида, а не альтернатив его восприятий внешнего мира, то не возникает и противоречий с теорией относительности,  т. е. видимых нарушений принципа лоренц-инвариантности физических законов. Еще раз подчеркнем, что это «смещение вероятностей» будет происходить лишь в восприятии субъекта (а также в восприятии других субъектов – в силу условия интерсубъективности),  но не будет оказывать никакого воздействия на реальные физические процессы. (Проиллюстрируем это положение следующей аналогией. Предположим, я записываю результаты матчей моей любимой футбольной команды. Реально моя команда выигрывает лишь 20% матчей, а 80% - проигрывает. Однако я, как патриот своей команды,  фиксирую в своих записях лишь половину проигрышей и в моих записях получается иная статистика: моя команда проигрывает лишь 40% матчей и выигрывает – 60%. Это, конечно, никак не отразится на реальном положении моей команды в турнирной таблице. Но человек, который будет судить об итогах турнира лишь по моим записям, очевидно, придет к выводу, что моя команда играет не так уж и плохо и выигрывает более половины матчей).
Получается, что всякое наше действие, которое представляется нам осознанным и разумным (производится именно нашим «Я», а не телесной автоматикой), является таковым лишь в нашем восприятии.  Чисто физически наше тело «осуществляет» (в потенциальном плане, конечно) сразу все действия (и разумные и не разумные), которые ему предписывают законы квантовой физики.  Например, если в меня летит камень, и я осознанно уклоняюсь от столкновения с ним, то это действие  чисто физически существует в составе суперпозиции с другими возможными действиями, часть которых менее разумны и ведут к повреждению моего организма. Однако мое сознание  чувственно воспринимает только то действие, которое представляется мне наиболее осмысленным, разумным и целесообразным. В силу же условия самосогласованности только это действие будет зафиксировано в памяти, а также в силу условия интерсубъективности – зафиксировано  в восприятии и памяти других субъектов.
Поскольку мои «несостоявшиеся восприятия» и «неосуществленные действия» никуда не исчезают и продолжают существовать «в потенциальном плане» (в составе «Квантового кристалла»), у нас вновь возникает призрак «двойников», существующих в «потенциальных параллельных мирах».  Однако, эти «двойники» существуют лишь как компоненты смыслового поля, выполняющие весьма важные функции. «Несостоявшиеся восприятия» позволяют нам мыслить окружающий нас мир в системе альтернатив (т.е. мы понимаем, что наши восприятия могли бы быть какими-то иными), а «неосуществленные действия» - позволяют мыслить собственные действия как осуществляемые на основе свободного выбора из совокупности известных альтернатив (если мы не видим альтернатив – то нет и ощущения свободного выбора).
Не следует думать, что наше поведение целиком определяется «селекцией альтернатив», осуществляемых функцией осознания. Во-первых, осознание может выбирать только из тех вариантов возможных действий, которые предоставляет ему физический мозг. Если, к примеру, суперпозиция, с которой работает F2, состоит из одной компоненты, то  осознанию ничего не остается кроме как просто «утвердить» то решение, которое принимает физический мозг. В этом случае поведенческое решение принимается чисто автоматически, без участия осознания.  Но даже если осознание участвует в осуществлении выбора, его действие накладывается на физическую функцию мозга, т.е. принимаются во внимание также и коэффициенты, отражающие вероятности  компонент суперпозиции. Т.о. психические функции являются продуктом совместной деятельности физического мозга и процесса осознания. Можно предположить, что если бы мы могли как-то «выключить» функцию осознания F2 (точнее, заменить целесообразную селекцию случайным выбором, как в случае функции F1) – это не сделало бы наше поведение абсолютно хаотическим и бессмысленным. Мозг сам по себе, в силу своего устройства вырабатывает достаточно целесообразные и достаточно  «разумные» решения. Осознание абсолютно необходимо только в тех случаях, когда мозг не имеет врожденных или заранее выученных поведенческих программ, позволяющих ему адекватно реагировать на ситуацию. Т.е., иными словами, сознание связано с любыми элементами творчества в нашем поведении, а там где творчество не является необходимым, осознание не играет особо важной роли. Можно сказать, что осознание особым образом «модулирует» работу мозга (однако лишь на уровне субъективного восприятия работы физического мозга) – придавая функции мозга большую пластичность и творческое начало, а с другой стороны, и мозг (точнее «маркированная» часть состояний физического мозга – что соответствует образу мозга в нашем восприятии и памяти) определенным образом «управляет» функцией осознания (поскольку для осознания имеет значение «маркировка» элементов смыслового поля).
Предложенная концепция «сознания в квантовом мире» разрешает основные концептуальные проблемы, которые возникают как в связи и анализом психофизического отношения, так и в связи с проблемой  измерения в квантовой механики.  Анализ проблемы измерения ведет к двум противоречащим друг другу выводам:
1.Сознание (наблюдателя) неизбежно должно учитываться в физической картине мира.
2.Сознание не может быть описано  и объяснено с помощью математического аппарата квантовой теории.
К аналогичному парадоксу ведет и анализ психофизического отношения. Здесь мы также получаем противоречие:
1.Сознание должно действовать в физическом мире.
2. Физический мир причинно замкнут (в силу действия законов сохранения) и, следовательно, воздействие сознания на физические процессы не возможно.
Оба этих противоречия в нашей модели легко разрешаются. Сознание не описывается в рамках физического формализма, но оно должно учитываться при анализе чувственного восприятия физической реальности. Сознание не действует на физические процессы, но, действуя на восприятие физической реальности, создает иллюзию психофизического взаимодействия.  Всякое действие сознания в мире сводится лишь к выбору и актуализации тех компонент Универсума возможного (внутри «Квантового кристалла»), в которых это действие уже физически осуществлено. (Например, мое сознание не действует на мою руку, набирающую данный текст, но лишь актуализирует ту часть Универсума возможного, в которой я уже заранее «изображен» набирающим этот текст.  Сознание просто выбирает ту часть реальности, в которой мое тело осуществляет желаемое мною действие).
Данная модель, вместе с тем, не является чисто метафизической конструкцией. Из нее можно вывести ряд следствий, которые можно подтвердить или опровергнуть с помощью опыта.  Перечислим эти следствия.
1. Из нашей концепции   непосредственно вытекает, что высшие психические функции (мышление, воля, осознанное восприятие, понимание и др.) не могут быть объяснены исключительно как функции воспринимаемого нами «физического» мозга. Следует ожидать, что изучение функциональных возможностей  мозга  рано или поздно приведет нас к выводу, что они (эти возможности) явно не достаточны для того, чтобы объяснить то сложное, целесообразное, содержащее элементы творчества поведение человека, которое мы наблюдаем в реальности. Например, мы можем прийти к выводу, что мозг не обладает достаточным быстродействием, достаточным объемом памяти, достаточной пластичностью, не обладает способностью создавать новые алгоритмы поведения. В таком случае мы должны предположить существование особого «трансцендентного фактора», модулирующего работу мозга и таким образом участвующего в осуществлении психических функций. Причем фактор этот таков, что его невозможно вписать в известную нам физическую картину мира.
2. О памяти нужно сказать отдельно. Из нашей модели сознания следует, что функция осознания может черпать информацию отовсюду, из любых частей смыслового поля. В частности, может извлекать ее из прошлых состояний мозга.  В таком случае значительная часть памяти может функционировать по механизму «прямого доступа к прошлому», что не требует длительной  фиксации воспоминаний в физиологическом субстрате. Память может быть как бы «размазана» во времени и, следовательно, может существовать трансцендентно по отношению к актуальному состоянию физического мозга. Эту гипотезу можно вполне опытно проверить.  Мы можем оценить объем памяти с психологической точки зрения и, также, оценить информационную емкость мозга как «запоминающего устройства».  Если предположить, что человек помнит абсолютно все, что с ним происходит при жизни (а в пользу этого говорят некоторые данные психологии), то общий объем только сенсорной информации, накопленной личностью за 60 лет, оценивается величиной порядка 10^17 – 10^20 бит. Если, как полагают современные исследователи, долговременная память фиксируется путем изменения активности синаптических контактов (а также путем образования новых синаптических связей), то нагрузка на один синапс представляется непомерно большой. Действительно, в мозге не более 10^13 –10^14 синапсов, что  даже при минимальной оценке объема накопленной информации за 60 лет (10^17)  дает на один синапс 10^4 или 10^3 бит. Трудно представить, чтобы один синапс мог каким-то образом хранить не менее тысячи бит информации. На самом деле данные нейрофизиологии показывают, что информационная емкость нейронных сетей вряд ли превышает 1 бит на 10 нейронов, так что максимальный объем информации, которую может физически «записать» мозг, не превышает, видимо, 10^9 - 10^10 бит (т.е. приблизительно равен 1 Гбайту). Ввиду этих фактов «трансцендентный»  (распределенный во времени) механизм памяти уже не представляется чем-то невероятным. Заметим, также, что классические, восходящие к работам Хебба представления о работе памяти оказались существенно поколеблены в последнее время. По Хеббу, процесс запоминания делится на две стадии: стадию кратковременной памяти, которая обеспечивается посредством реверберации нервных импульсов в нервной сети, и стадию  консолидации, которая связана с изменением связей между нейронами (изменения продуктивности синапсов, образование новых синапсов и коллетералей), что предполагает серьезные биохимические перестройки, связанные с синтезом белков Ранние эксперименты с электрошоком и подавлением синтеза белка во время обучения – вроде бы подтверждали эту модель. И электрошоковое воздействие сразу после сеанса научения, и лекарственное подавление синтеза белка делали обучение невозможным. Однако в последнее время появились данные о возможности восстановления кратковременной памяти, стертой электрошоком или даже гипотермией (охлаждением мозга). Восстановление было, правда, частичное и нестойкое. Но в любом случае, циркулирующий нервный импульс никак  не может пережить воздействие, полностью угнетающее электрическую активность мозга. Это означает, что уже на стадии кратковременной памяти существует что-то, что способно пережить «выключение» электрических функций мозга. Также и  Хеббовские представления о консолидации памяти не согласуется с рядом  надежно установленных экспериментальных данных. В некоторых экспериментах было показано, что долговременная память при некоторых формах обучения оказалась устойчивой к аноксии мозга и действию электрошока [Bolduin, Soltysik, 1965; Squire, 1986]. Полная блокада синтеза белка в головном мозге также не всегда  нарушала консолидацию памяти [Laudein et al., 1986; Staubli et all., 1985].  При научении с минимальным интервалом между пробами подавление синтеза белка не нарушало сохранение информации в течение нескольких дней [Tully et all., 1994]. (10).  Исходя из того,  что  подавление синтеза белка в мозге  во время  научения  не всегда нарушает сохранение информации, мы неизбежно  приходим к заключению, что существует некая  «сверхбыстрая» фаза консолидации долговременной памяти, которая вовсе   не требует участия синтеза белков. Для такой сверхбыстрой консолидации необходимы особые механизмы, которые гипотетически можно отождествить с «трансцендентной» памятью, связанной с механизмом «селекции квантовых альтернатив»», осуществляемых сознанием – поскольку этот механизм вообще не требует какой-либо «записи» информации в нервной ткани. Информация здесь  может непосредственно извлекаться из прошлых состояний мозга. Эксперименты показывают, что такой «трансцендентный» механизм памяти вероятно существует уже у животных. Как же объяснить более ранние положительные эксперименты,  как будто подтверждающие схему Хебба? Очевидно, у животных и у человека существует несколько различных видов памяти. Существует «имманентная» живому мозгу система памяти, действительно  связанная с нейрональной (прежде всего синаптической) пластичностью. Такой механизм подробно исследован на беспозвоночных животных, а также в культуре тканей высших животных. Вероятно, он есть и у человека. Это то, что А. Бергсон назвал «памятью тела», а в современной психологии связывается с «процедурной» памятью (память типа условных рефлексов, выработки навыков и т.п.). Но существует и иной, «трансцендентный» механизм памяти, который у человека соответствует семантической и эпизодической памяти. («Память духа» по Бергсону). Обе эти «трансцендентные» формы памяти работают весьма различно. Семантическая (смысловая) память не требует какого-либо «оживления» следов памяти. Выбор альтернативы здесь осуществляется на основе прямого соотнесения актуальной ситуации выбора с прошлым, без восстановления этого прошлого в настоящем. Эпизодическая память (воспоминания) напротив предполагает воспроизведение «картин» прошлого (с той или иной полнотой). Механизм «воспоминаний» можно представить  как двухэтапный процесс. На первом этапе некая нейрональная  «сенсорная матрица» (соответствующая модальности воспоминания) переводится в состояние суперпозиции всех возможных состояний сенсорного входа (для этой матрицы). На втором этапе – осуществляется целесообразный выбор одной из компонент суперпозиции – соответствующей нужному воспоминанию. Информация о нужном выборе также считывается из прошлого и, следовательно, также  не требует формирования каких-либо постоянных «записей» в мозге. Семантическая и эпизодическая формы памяти в полной мере формируются только у человека  (хотя, как показывают упомянутые  исследования, имеют «прообраз» у животных). Поэтому память человека должна качественно отличаться от памяти животных. Косвенно об этом говорит тот факт, что характерные для человека формы нарушения памяти: ретроградную и антероградную амнезию  (связанные, вероятно, с нарушением связи мозга с «трасцендентной» памятью) не удается воспроизвести в опытах с животными. Для достижения этой цели безуспешно  применяли электрошок, местное электрическое раздражение (например, миндалин), быструю наркотизацию, полную или частичную функциональную декортикацию путем временной обработки коры головного мозга изотоническим раствором КО,  сильное охлаждение коры, воздействие ацетилхолинэстеразы и ингибиторов синтеза белков. Известно,  что клиническая патология мозга  не столкнулась ни разу с явлениями нарушения долговременной памяти при очаговых поражениях мозга. (Амнезию вызывают лишь глобальные воздействия на мозг человека, наподобие сотрясений, электрошока, отравления). Также и эксперименты с повреждением или функциональным выключением различных (даже весьма значительных по объему) участков мозга животных  (как корковых, так и подкорковых)  показали, что хотя  локальные повреждения мозга значительно замедляют образование новых условных рефлексов, но  выработанные до операции рефлексы быстро и даже спонтанно восстанавливаются при первых же испытаниях. Это говорит о том, что оставшиеся сохранными  участки мозга не утрачивают опыта обучения, и этот результат не зависит от того, какую структуру разрушали экспериментаторы (11 с. 247)). В целом в экспериментах с разрушением частей мозга животных разными исследователями было показано, что не существует критического места повреждения, исключающего вообще доступ к прошлым воспоминаниям. Т.е. в мозге нет никакого «центра хранения долговременной памяти». Это свойство является общим для человека и животных. Следовательно, и эти данные подтверждают мысль,  что и у животных существует некая «трансцендентная» компонента памяти. Таким образом, рассмотренные данные показывают, что гипотеза «трансцендентной» составляющей памяти представляется весьма перспективной и способна объяснить целый ряд особенностей памяти животных и человека.
3. Если функция осознания связана с селекцией квантовых альтернатив, то это означает, что в мозге должны иметь место реальные квантовые суперпозиции. Это, видимо, предполагает, что в мозге должны существовать какие-то  существенно квантовые звенья, возможно связанные с процессами на уровне микрочастиц или же связанные с макроскопическими квантовыми эффектами.
4. Если удастся  строго научно доказать существование паранормальных психических  феноменов (таких, как магия, психокинез, телепатия, ясновидение, медиумизм и т.п.), то это также будет важным аргументом в пользу нашей концепции. Действительно, данная концепция позволяет легко истолковать указанные феномены. Магия и психокинез, к примеру, могут быть следствием  способности некоторых индивидов хотя бы отчасти управлять селекцией альтернатив в процессе чувственного восприятия окружающего нас мира (т.е. функцией  F1). Далее, поскольку  функция осознания F2 определяется состоянием всего смыслового поля в целом и способна учитывать уже произошедшие актуализации (т.е. отличать «маркированные» состояния от «немаркированных»), то она способна черпать информацию отовсюду и не ограничена только показаниями органов чувств. В частности, требование интерсубъективности предполагает пронизанность смыслового поля  нелокальными корреляционными связями (что дает объяснение существованию несиловых квантовых корреляций типа ЭПР-корреляций). Поэтому нет ничего удивительного, что сознание при определенных условиях может читать чужие мысли, видеть на расстоянии, общаться с умершими (последнее можно интерпретировать как контакт с прошлыми состояниями сознания других людей) и т.п.
Таким образом, предложенная концепция «сознания в квантовом мире» принципиально допускает и верификацию и фальсификацию и, следовательно, вполне научна.
 Нам осталось обсудить еще один важный вопрос.  Согласно нашей модели процессы осознания неразрывно связаны с физическими процессами, происходящим внутри человеческого мозга.  Точнее говоря, актуализация, по сути, и сводится к переводу в план чувственного восприятия физических состояний определенных мозговых структур: «сенсориума» и «командного центра». Естественно возникает вопрос: почему  осознание связано именно с этими структурами, а не с какими-то другими? Почему осознание осуществляет селекцию квантовых состояний человеческого мозга, а не камня, например? Поскольку осознание в нашей модели не является физическим явлением, то кажется, на первый взгляд, бесполезным искать ответ на этот вопрос в анализе устройства человеческого мозга.    Устройство мозга, кажется, столь же мало связанным с наличием осознания, как химический анализ металла связан с вопросом: почему из этого металла сделан, скажем, самолет, а не сарай.
Однако, это не совсем так.  Во-первых, действие осознания требует существования макроскопически различимых квантовых суперпозиций. Это возможно, видимо, в двух случаях: такие суперпозиции могут возникать за счет усиления  квантовых сигналов, отражающих на макроуровне события в микромире (примером здесь может служить знаменитый «кот Шредингера») или же могут возникать макроскопические суперпозиции состояний каких-то многочастичных когерентных квантовых систем (типа сверхпроводников). (Заметим, что в первом случае усилителями квантовых сигналов могут служить нейроны, которые обладают спонтанной импульсной активностью, поскольку они большую часть времени находятся в неравновесном «околопороговом» состоянии и, следовательно, вполне способны реагировать на события атомного и субатомного масштаба).  Во-вторых, необходимо чтобы хотя бы часть альтернатив, из которых осуществляет выбор процесс осознания, соответствовала целесообразным и разумным  действиям, которые можно было бы интерпретировать как проявления мышления и сознания. Т.е. система, в которой могло бы проявиться сознание, должна, по меньшей мере,  обладать квантовыми свойствами и проявлять достаточно сложное и целесообразное поведение даже при условии «выключения» селективной функции осознания.  Учитывая это, мы могли бы предположить, что сознание может управлять любым процессом селекции альтернатив при условии, что эти альтернативы могут проявляться на макроуровне в виде альтернативных действий достаточно сложной системы, способной воспринимать окружающий мир и действовать в этом мире достаточно целесообразно.  В таком случае мы можем ожидать, что созданный нами робот, в котором могут быть реализованы макроскопически различимые квантовые суперпозиции, может совершенно  спонтанно обрести сознание, что можно было бы обнаружить по целесообразному систематическому смещению (по сравнению с расчетными величинами) распределения вероятностей реализации тех или иных членов данных суперпозиций.
 Исключить такую возможность, конечно, нельзя, хотя она априори и представляется маловероятной. Ясно, что в абсолютном большинстве случаев процессы редукции вектора состояния никакой разумной селекции альтернатив не проявляют (иначе предсказания квантовой теории не подтверждались бы экспериментами). Поэтому и нет оснований думать, что подключение к тому или иному произвольно выбранному квантовому процессу сложной кибернетической машины автоматически сделает эту машину сознательной.  Т.о. мы опять возвращаемся к исходному вопросу: почему одни квантовые процессы сопровождаются осознанной селекцией альтернатив, а другие – нет?
Поскольку объяснить физическими причинами это различие  не представляется возможным, следует предположить здесь действие какой-то иной формы причинности. Сознание связано с целесообразностью, поэтому естественно предположить, что и выбор «места проявления» осознания  также осуществляется на основе целевой причинности. Иными словами, мы можем предположить, что процесс селекции альтернатив посредством осознания  должно в конечном итоге привести «восприятие Вселенной»  к какому-то вполне определенному «конечному состоянию».  Действительно, сознание не может воздействовать на физический мир, но может посредством селекции альтернатив целенаправленно влиять на «восприятие Вселенной» различными существами. Если существует какое-либо «предпочтительное восприятие Вселенной», то процесс осознания можно представить как некое «блуждание» «точки осознания» внутри «Квантового кристалла»  в поисках той области внутри него, в которой это «предпочтительное восприятие» оказывается реализованным.
Мы не можем достоверно знать каково это «предпочтительное конечное состояние» (например, это может быть «состояние максимальной разумности» или «полного самопознания Вселенной»), но, поскольку мы существуем, мы должны предположить, что достижение этого состояния на том или ином этапе требует существования разумных живых существ и, следовательно, требует создания этих разумных живых существ. Ранее мы отмечали, что функция осознания  необходима в тех случаях, когда для решения стоящих перед субъектом задач требуется творчество.  Способность к творчеству – объективный признак наличия сознания. Исходя из этого, можно предположить, что везде, где проявляется творчество – действует тот или иной процесс осознания.  Продуктом творчества являются любые объекты, порождение которых невозможно объяснить чисто натуралистически, т.е. как результат действия только известных нам  законов физики. Продуктом человеческого творчества является культура. Но и сам человек – тоже, видимо, есть продукт творчества, проявляющегося в самой природе. Человек – продукт эволюции живого. Но и сама жизнь, видимо,  – продукт химической эволюции. Оба эти вида эволюции, как нам представляется, невозможно объяснить чисто натуралистически и, следовательно, в обоих случаях можно предположить участие осознания. Представляется весьма вероятным, что осознание (с помощью целесообразной селекции квантовых альтернатив) творчески управляет вначале химической эволюцией, «порождая» жизнь, а затем направляет биологическую эволюцию – «порождая» в конечном итоге разумных существ. (Конечно, слово «порождение» здесь не совсем подходит, поскольку, согласно нашей концепции, осознание ничего не создает и ничего не меняет в физическом мире, а лишь выделяет («маркирует»), т.е. делает воспринимаемой ту часть «Квантового кристалла», в которой уже изначально в качестве потенции содержится живое и разумное).
 Таким образом, мы можем предположить, что одна и та же «творческая энергия осознания» вначале «творит» жизнь, затем направляет биологическую эволюция, «созидая» разум, а затем концентрируется в индивидуальном человеческом сознании, «созидая» культуру.  (Вопрос о том, каким образом трансцендентный  творческий фактор, направляющий  эволюцию,  может трансформироваться в трансцендентный фактор, направляющий творческую активность сознания, мы подробно рассматриваем во второй части данной работы).  В человеке «творческая энергия осознания» предельно концентрируется и индивидуализируется. При этом  многократно ускоряются темпы эволюции. Таким образом, мы можем предположить, что человек является важным звеном, необходимым для достижения  конечной цели Вселенной и именно поэтому наш мозг  является тем местом, в котором столь мощно проявляется функция осознания.


Литература

1.Менский М.Б. Концепция сознания в контексте квантовой механики // УФН, 2005, т. 174, №4.
2. Семенов Ю. Сознание в Мультиверсе // Сайт Международного центра эвереттических исследований (МЦЭИ). 2006.
3. Костерин А.М. Личность в Многомерии // Сайт Международного центра эвереттических исследований (МЦЭИ).
4. Лебедев Ю.А. "Эвереттизм без Эверетта"   http://piramyd.express.ru/disput/lebedev/ewe.htm
5. Костерин А.М. Большой мир; Размышления о странствиях души. http://filosof.net/disput/kosterin/kosterin.htm
6. Everett H. III, Rev. Mod. Phys.,29,454 (1957)
7. Friedman J.R. et al. Nature, 2000, 40, p. 43.
8. Доронин С.И. Квантовая магия.  СПб, 2007.
9. Иванов Е.М. Онтология субъективного. Саратов, 2007. http://ivanem.chat.ru/ontology1.htm
10.  См.: Подольский И.Я.  Новые фармакологические и поведенческие данные не согласуются с    традиционными представлениями об универсальности механизмов консолидации долговременной памяти. // Материалы Международных чтений, посвященных 100-летию со дня   рождения члена-коррес-пондента АН СССР, академика АН Арм ССЭ. А. Асратяна.30 мая 2003.
11. Беленков Н.Ю. Принцип целостности в деятельности мозга. М., 1980.





О ПРОИСХОЖДЕНИИ СОЗНАНИЯ

 
В данной части работы мы рассмотрим гипотезу о происхождении человеческого сознания исходя, при этом, из предположения о трансцендентности сознания по отношению к известному нам физическому субстрату (телу и мозгу) в котором это сознание проявляется.
Прежде всего, необходимо обосновать исходный тезис о трансцендентности сознания, который можно сформулировать следующим образом: целый ряд известных нам феноменальных и функциональных свойств сознания невозможно последовательно истолковать исходя из натуралистической предпосылки, сводящей сознание либо к функции мозга, либо к некоему «внутреннему аспекту» самого физического субстрата мозга. Иными словами, предполагается существование «экстрасоматической» составляющей человеческой психики, необъяснимой с позиций современной физики, химии и физиологии (но, как мы видели в первой части работы, предполагаемой в рамках квантовомеханической картины мира - в качестве «нефизической» компоненты этой картины). Спрашивается: откуда взялась эта «экстрасоматическая» компонента психики? Если человеческая психика - это продукт эволюции, то эта трансцендентная  компонента также должна проявляться постепенно, эволюционно и, следовательно, на разных этапах эволюции живого может выполнять весьма  различные функции.
Чтобы показать наличие трансцендентной компоненты сознания, начнем с анализа функции сознания.  Мозг человека нередко сопоставляют с электронной вычислительной машиной и рассматривают как своего рода сетевой «мясной компьютер», который занят обработкой потоков информации и выработкой адекватных поведенческих решений. Основываясь на этой «компьютерной метафоре» можно попытаться оценить мощность  «мозгового компьютера» и сопоставить эту оценку, как с возможностями электронных компьютеров, так и с  реальными функциональными возможностями  человеческой психики.
Сравнивая мозг с электронным компьютером, мы обнаруживаем, что это сравнение явно не в пользу мозга. Хотя общее число значимых событий в мозге (актов генерации потенциалов действия) достаточно велико (порядка 10^12 - 10^14) и сравнимо с производительностью современных суперкомпьютеров (10^15 оп/сек), по скоростным параметрам мозг существенно уступает компьютеру. Если электрический сигнал в компьютере распространяется со скоростью, близкой к скорости света, то в мозге нервный импульс распространяется лишь со скоростью 1-100 м/с (в зависимости  от диаметра волокна, наличия миелиновой оболочки) - т.е. примерно в миллион - сто миллионов раз медленнее. Задержка импульса на одном нейроне за счет синаптических процессов составляет примерно 1,5 мсек. Следовательно, за секунду нервный импульс успевает последовательно переключиться с одного нейрона на другой не более пятисот раз.  Достаточно ли этого для осуществления  столь сложной обработки информации, которая характерна для человеческой психики? Если учитывать, что переключение сигнала осуществляется параллельно по миллионам нервных путей, то может показаться, что вполне достаточно.
Однако, сколько-нибудь сложная и, особенно, творческая обработка информации, предполагающая выработку нестандартных решений, очевидно, предполагает сложную многократную перестройку нейронной сети в процессе прохождения через нее волны возбуждения. В противном случае «обработка информации» сводится лишь к проведению импульсов по заранее сформированным  нервным цепям и, соответственно, может инициировать лишь осуществление заранее выученных или генетически закрепленных схем поведения. Ясно, что такая перестройка нейронной сети возможна лишь в том случае, если волна возбуждения, вызванная сенсорной стимуляцией, многократно проходит через одни и те же нейронные  структуры, вызывая в них те или иные (обратимые или необратимые) изменения. Низкая скорость распространения нервного сигнала, а также относительно большое время, необходимое для существенной модификации состояния нейрона, делает такое «циркулирование» возбуждения по  одним и тем же нервным путям с непрерывной скоростной их модификацией  фактически невозможным.  Учитывая это,  мы должны признать, что мозг на малых временных интервалах (порядка секунд), не способен сколько-нибудь сложно обрабатывать информацию, но лишь передает импульсы по заранее сформированным нервным  путям, существенная перестройка которых оказывается  возможной лишь на достаточно больших временных интервалах (порядка  десятков минут, часов, суток).
Однако, вопреки этому, человек явно способен достаточно быстро (в течение секунд) ориентироваться в сложной, нестандартной ситуации, быстро принимать адекватные решения (например, оценка и решение шахматных задач в «быстрых» шахматах), способен, также, к творческой импровизации (например, неподготовленная речь, музыкальная импровизация и т.п.), а в некоторых случаях (феноменальные счетчики) способен и  очень быстро осуществлять сложные, многоэтапные вычисления (умножение многозначных чисел, извлечение корней и т.п.). Все это никак не согласуется с вышеизложенным заключением о неспособности мозга к сложной  (рекурсивной) обработке информации на секундных интервалах времени.
В силу низкой скорости распространения сигналов в нервных сетях мозг, очевидно,  способен обеспечить достаточную скорость обработки информации только за счет распараллеливания функций. Однако, во-первых, далеко не всякие когнитивные задачи, в силу своей структуры, допускают распараллеливание (такова, например, как показал М. Минский, задача определения связанности воспринимаемой плоской фигуры), во-вторых, само распараллеливание, в общем случае, является весьма сложной задачей (если только сеть не настроена заранее на решение определенного класса стандартных задач) и, в-третьих, психологические исследования показывают, что психика человека весьма мало способна к параллельной независимой обработки информационных потоков.
Весьма трудно, также, объяснить каким образом мозг способен хранить тот огромный объем сенсорной и прочей информации, который накапливается в течение жизни. Есть основания думать,  что наша психика фиксирует абсолютно всю поступающую в течение жизни сенсорную информация и ничего на самом деле не забывается. При определенных условиях (гипноз, электрическое раздражение некоторых зон мозг) можно извлечь практически любую информацию, которая когда-либо поступала в мозг. Отсюда  получается цифра для объема памяти порядка 10^17 - 10^20 бит - за 60 лет жизни.  Полагают, что мозг фиксирует информацию в долгосрочной памяти посредством модификации синаптических связей. Число синапсов в мозге, видимо, не превышает величины порядка 10^14. Таким образом,  даже при самых благоприятных для мозга оценках объема памяти, на один синапс приходится не менее 1000 бит, что представляется не реальным, особенно если учитывать, что функции многих синапсов, расположенных на теле одной клетки, сложным образом суммируются.
Учитывая все сказанное, представляется весьма вероятным, что функция человеческой психики (функция сознания) определяется не только работой нейронных сетей мозга, но в ее осуществлении участвуют какие-то другие, гораздо более эффективные, но  не известные нам механизмы, которые и позволяют  на много порядков повысить эффективность работы психического аппарата.
Еще более значительные трудности возникают, если мы попытаемся натуралистически истолковать феноменальную сторону сознания.  Зададимся вопросом:   каким образом мозг способен «производить» такие феномены как ощущения, сенсорные образы, представления, эмоции, воления, смыслы? Ничего подобного в мозге мы не обнаруживаем. Например, я вижу предмет зеленого цвета, тогда как в мозге ничего зеленого не обнаруживаю. Ответ на эти вопросы пытаются дать две теории, которые можно считать натуралистическими: функционализм и двухаспектный подход.
Функционализм утверждает, что сознание есть ничто иное, как «функция мозга».  При этом «функция мозга» понимается как «макрофункция», т.е. как интегральное отношение «вход – выход», тогда как «микрофункции» мозга  (т.е. конкретные внутримозговые нейрофизиологические процессы,  опосредующие связь сенсорного  «входа» и моторного «выхода») во внимание не принимаются. Иными словами, сознание (понимаемое как феноменальный «внутренний мир»)  автоматически возникает всякий раз, когда реализуется характерное для человеческой психики отношение «вход-выход». При этом безразлично с помощью каких конкретных внутренних процессов это отношение осуществляется. (Отсюда вытекает так называемая «сильная версия» теории искусственного интеллекта: вычислительному устройству любой конструкции, которое функционально эквивалентно человеческому мозгу, автоматически приписывают наличие феноменального сознания).
Таким образом, согласно функционалистскому решению психофизической проблемы, там, где есть характерная для человеческой психики макрофункция, - есть и соответствующее этой функции феноменальное сознание. Например, если имеется функция восприятия - то непременно есть и  соответствующие ей чувственные образы, даже если функцию восприятия осуществляет компьютер.
Существуют серьезные возражения против функционалистской доктрины. Прежде всего, сама формула функционализма: «сознание есть функция мозга» вызывает недоумение. Ведь функция мозга - это генерация и передача нервных импульсов, возбуждение и торможение нервных клеток - что отнюдь не тождественно феноменальному содержанию сознания: ощущениям, образам, представлениям и т.п. Поэтому требуется дополнительно разъяснить: в каком именно смысле нервные процессы могут рассматриваться как нечто тождественное феноменальным состояниям сознания. Эта проблема вполне разрешима. Например, мы можем предположить, что феноменальное - есть некий «внутренний аспект» (бытие «в себе») макрофункции мозга. Но даже в этом случае трудно понять, каким образом  возникают, например, чувственные качества, если ни материя мозга, ни элементарные нервные процессы, сами по себе ничего подобного феноменальным качественным состояниям человеческого сознания не содержат.
Но существует и гораздо более серьезное возражение против функционализма. В частности, используя известный аргумент против «сильной версии» искусственного интеллекта - т.н. «аргумент китайской комнаты» Дж. Серла (1), - можно убедительно показать ошибочность утверждения, согласно которому наличие макрофункции, идентичной той или иной психической функции, автоматически гарантирует существование соответствующей данной функции субъективной феноменологии.
«Китайская комната» - это воображаемая ситуация, в которой человек, действуя в соответствии с некоторым алгоритмом, имитирует тем самым функцию компьютера, который, в свою очередь, имитирует (реализуя тот же самый алгоритм) ту или иную психическую функцию, например, функцию понимания китайского языка или функцию  распознавания образов.  Легко понять, что  осуществление человеком машинного алгоритма понимания китайского языка вовсе не предполагает реального понимания смысла китайских фраз, а реализация алгоритма распознавания образов - не предполагает что субъект, реализующий этот алгоритм, будет реально видеть распознаваемый объект.
 Этот мысленный эксперимент ясно показывает, что наличие макрофункции отнюдь не гарантирует существования адекватной этой макрофункции феноменологии. Значимым оказывается как физический способ реализации макрофункции, так и  материальный  субстрат, в котором данная функция осуществляется. Отсюда естественно вытекает другой «натуралистический» подход к пониманию психофизического отношения: сознание коррелятивно не макрофункции мозга, но непосредственно соответствует физическому состоянию мозга (или состоянию какой-то его части). С этой точки зрения феноменология сознания - есть «внутренний аспект» физического состояния материи мозга. Это и есть т.н. «двухаспектный подход», предложенный в   середине ХIХ века Г. Фехнером (см. 2).
 Согласно Фехнеру, то, что «извне» (с позиции внешнего наблюдателя) воспринимается как «физическое», изнутри (т.е. «в себе») существует как «психическое» (феноменальное). Эта теория фактически предполагает, что всякая физическая реальность есть на самом деле нечто подобное субъективной феноменологии (т.н. «панпсихизм»), но поскольку мы воспринимаем эту реальность извне, с точки зрения внешнего наблюдателя, то в силу репрезентативного характера чувственного восприятия (мы видим не вещи, а образы вещей), мы, грубо говоря, «видим не то, что есть на самом деле» - вместо «психического» видим «физическое», вместо внутреннего мира субъекта - видим его мозг. Таким образом, фундаментальность различия материи и сознания здесь упраздняется и заменяется фундаментальным различием внешнего и внутреннего, «Я» и  «не-Я».
Эта теория чисто концептуально, философски вполне приемлема, но из нее вытекает жесткое требование изоморфизма физического и психического (поскольку физическое мыслится как «внешнее проявление» чего-то «психоподобного», то должно иметь место взаимно-однозначное соответствие свойств физического и психического). Однако такого рода изоморфизм мы на самом деле не обнаруживаем. Существует целый ряд свойств феноменального внутреннего мира, которые не имеют никаких аналогов в физическом мире. К таким свойствам мы относим: наличие чувственных модально-специфических качеств, особую форму пространственной и временной целостности сознания, свободу воли и целесообразность, способность к творчеству, а также уникальность индивидуального «Я». Рассмотрим эти свойства подробнее.
Начнем с проблемы «качеств». Очевидно, что чувственная сфера нашего сознания обладает спектром качественно различных ощущений, специфичных для каждой сенсорной модальности. Выделяют такие чувственные качества как  цвет, высота звука,  запах, вкус и т.п. Мы называем их «качествами» (квалиа) - поскольку различия между ними не возможно описать с помощью какой-либо количественной меры. Бессмысленно, например, говорить, что зеленое во столько-то раз больше или меньше чем красное. Если психическое изоморфно физическому, то правомерно поставить вопрос о физических коррелятах чувственных качеств. Однако ничего подобного чувственным качествам мы в составе  свойств физического мира не обнаруживаем.  Физика вообще дает нам бескачественное описание реальности, фактически сводя все многообразие свойств реального мира к пространственно-временным свойствам. Т.е. физика и по сей день следует картезианской парадигме, согласно которой материя есть не что иное как «чистая протяженность», а любые качественные различия должны в конечном итоге сводиться к количественным (например, цвет объясняется различием в длине электромагнитных волн). Собственно качества переносятся из мира  вещей в сознание. Но, если мыслить сознание как продукт мозга, то и в сознании качествам неоткуда взяться. Ведь и мозг тоже состоит из материи и, следовательно, никакими качествами сам по себе не обладает.
Таким образом, пытаясь решить проблему «качеств», мы либо приходим к дуализму физического и психического, либо должны прийти к выводу, что физическая картина мира существенно не полна, поскольку игнорирует качественный аспект реальности и описывает лишь некую абстрактную инвариантную структуру отношений между вещами и их качествами (так считал, например, Б. Рассел). Но последнее объяснение представляется малоубедительным. Во-первых, не понятно как современная физика может быть столь эффективной в своих предсказаниях, если она фактически игнорирует такое значительное измерение реальности, как качества. Если же мы, пытаясь объяснить последнее обстоятельство, предполагаем, что качества никак физически себя не проявляют, то тогда не возможно понять как вообще  можно что-либо говорить о качествах, ведь говорение - это физический акт, а воздействовать на наши  суждения может лишь то, что каким-то образом специфически проявляет себя в физическом мире.
Если признать, что физика верно описывает известную нам часть реальности, то тогда качества, также  являясь частью интегральной  физической реальности, относятся видимо к какой-то иной компоненте физической реальности, которую современная физика не описывает. Иными словами, качества определяются некой неизвестной нам «трансцендентной» составляющей физической реальности.
Рассмотрим теперь проблему целостности сознания. Феноменально сознание предстает как совокупность сопереживаемых определенным субъектом ощущений, образов, представлений, смыслов и т.д., образующих в совокупности единое «поле сознания» (его важнейшие компоненты - это «перцептивное поле» и «смысловое поле»). Таким образом, сознание есть  «единое-многое» - множество, существующее в форме единства. Форма этого единства такова, что она не позволяет элементам сознания существовать независимо друг от друга - в виде совокупности самостоятельных элементов лишь чисто внешним образом взаимодействующих друг с другом. Но именно в виде такой совокупности самостоятельных элементов, взаимодействующих друг с другом  чисто внешним образом, и существует любой протяженный классический физический объект. Отсюда можно сделать вывод, что состояние сознания не может быть изоморфно состоянию какого-либо протяженного классического объекта (например, мозга). Это не возможно  потому, что  они обладают явно различными формами целостности. (Кстати, этот вывод сделал в свое время еще Лейбниц).
Сознание обладает не только пространственной (одномоментной), но и временной целостностью. Последняя проявляется как временная себетождественность человеческого «Я».  Ясно, что идея тождественности собственного «Я» в различные моменты времени осмысленна только в том случае, если имеется возможность прямо сопоставить состояния сознания в различные моменты времени. Я могу установить, что обладаю тем же самым «Я», что и десять лет назад, только если я способен каким-то образом сопоставить, сравнить мое нынешнее и мое прошлое «Я». Последнее же возможно лишь в том случае, если сознание нелокально во времени, представляет собой сверхвременной объект. Это обстоятельство опять-таки делает невозможным отождествить сознание с состоянием классического физического объекта, который, очевидно, локален во времени, существует лишь «здесь и сейчас»
Далее, мы не можем, также, указать какой-либо физический аналог свободы воли - способности человеческого сознания к самодетерминации. В физическом мире на известны два вида детерминации: это жесткий однозначный «лапласовский детерминизм», характерный для классической механики, и вероятностная детерминация, характерная для квантовой механики. Свободный волевой выбор не может быть подчинен  какому-либо всеобщему закону (ибо он индивидуален). Он, также, не является и внешне детерминированным выбором, но, вместе с тем, и не является случайным событием, подобным индивидуальному исходу обычного квантовомеханического эксперимента. Свободный выбор целесообразен, тогда как в физическом мире существуют лишь действующие, но не целевые причины.
Специфика человеческой психики - то, что более всего отличает человека от животных - это способность к творчеству. Творчество - это созидание чего-то принципиально нового, небывалого. Что же нового, однако, может создать мозг - если он просто физическая система, действующая согласно всеобщим универсальным законам? Нейронная сеть может реализовать лишь тот алгоритм, который жестко детерминирован ее структурой. Даже когда эта сеть перестраивается, то, с точки зрения натурализма, эти перестройки также должны быть жестко детерминированы законами физиологии и биологии мозга. Следовательно, если  мозг - это не более чем сложная нейронная сеть, то никакое подлинное творчество оказывается не возможным.
С точки зрения современной физики невозможно, также, объяснить и такой феномен, как существование индивидуального «Я». Субъективные феномены - это всегда «чьи-то» феномены. Они принадлежат  конкретному «Я» - субъекту восприятия, мышления и деятельности. Ясно, что сама идея «Я» предполагает его уникальность, единичность - каждое «Я» может существовать лишь в одном единственном экземпляре. Никакое «размножение» или «удвоение» «Я» в принципе не возможно. «Я» абсолютно уникально. Но это означает, что индивидуальность «Я» невозможно объяснить исходя из особенностей «конструкции»  конкретного физического тела. Ведь уникальность любого физического тела, с точки зрения современной физики, не абсолютна. Тело состоит из совершенно стандартных атомов, которые, с точки зрения квантовой механики, вообще никакой уникальностью или индивидуальностью не обладают. Теоретически представляется вполне возможным установить с высокой точностью расположение всех атомов, например, моего тела, а затем создать высокоточную (с точностью до расположения отдельных атомов) копию моего организма (в том числе и мозга). Ясно, что эта процедура в любом случае не может привести к копированию моего «Я» Я останусь самим собой, а копия обретет свое собственное, независимое от меня «Я». Таким образом, нужно признать, что индивидуальность «Я» не определяется известным нам физическим устройством человеческого тела.
Из приведенных выше аргументов ясно следует вывод, что мы вряд ли когда-либо сможем исчерпывающим образом объяснить сознание с позиций современной физической теории. Вместе с тем, кажется, что мы ни в коем случае не должны отказываемся от самой идеи возможности, и даже необходимости физического истолкования феномена сознания. Ведь «физическое» в самом широком смысле - это просто все то, что, так или иначе, способно «действовать» в физическом мире, способно включаться в цепочки причинно-следственных связей. То, что никак не действует, ни с чем физически не взаимодействует, - не может быть никаким способом обнаружено. Мы принципиально не можем высказываться о «внефизических» предметах, поскольку высказывание - это, помимо всего прочего, физический акт. То, что мы способны говорить о психических явлениях, - свидетельствует о том, что они способны как-то действовать в составе физического мира и, таким образом, их существование должно быть как-то учтено в физической теории. Но в рамках существующей физики учесть их, как мы видим, не представляется возможным.
 Решение этого парадокса возможно, как мы видели в первой части работы, посредством отождествления сознания с процессом целесообразной селекции квантовых альтернатив. Этот процесс не описывается физической теорией, но, тем не менее, должен учитываться при описании результатов физических экспериментов – поскольку именно этот процесс определяет содержание того, что мы чувственно воспринимаем в ходе того или иного эксперимента.  Не действуя непосредственно на физические процессы, селекция квантовых альтернатив действует на наше восприятие физических процессов и тем самым создает иллюзию  психофизического взаимодействия. В физической теории этот процесс селекции альтернатив в актах осознания учитывается путем введения «нефизического» постулата редукции волновой функции.
Таким образом, мы можем  достаточно уверенно утверждать, что психика - и как функциональная, и, тем более, как феноменальная сущность - не является продуктом  известных нам физических, химических и физиологических процессов в мозге.  Существует некий «трансцендентный фактор» (ТФ) – предположительно тождественный целесообразной селекции квантовых альтернатив,  который вносит существенный вклад работу человеческой психики, и, также, определяет качественность, целостность, индивидуальность сознания, способность к творчеству, способность к свободным целесообразным волевым выборам и, видимо,  именно он обеспечивает ту огромную «вычислительную мощность» человеческой психики, которую не способна обеспечить одна лишь нейронная сеть. Назовем этот трансцендентный фактор «трансцендентным фактором сознания» (ТФС).
В данной части работы нас интересует  вопрос о возможных эволюционных механизмах происхождения ТФС. Если человеческий мозг - продукт эволюции, то и ТФС - также должен иметь эволюционное происхождение.  Эволюция - это процесс более или менее плавной трансформации  одного объекта в другой. Следовательно, и ТФС не появляется внезапно  «из ниоткуда» - должен, очевидно, существовать некий «предшественник» (или предшественники) ТФС, который должен, видимо, выполнять какие-то другие биологические функции, отличные от описанных выше психических проявлений ТФС, но, вместе с тем, этот «предшественник» должен иметь существенно сходные с ТФС свойства. Таким общим для ТФС и его «предшественников» свойством должна, прежде всего, быть «трансцендентность», т.е. невозможность объяснения с позиций имеющихся в настоящее время научных теорий. Нам, следовательно, нужно отыскать биологические процессы, в которых, предположительно, мог бы проявляться некий «трансцендентный фактор», аналогичный по своим свойствам ТФС, и которые, следовательно,   необъяснимы до конца с натуралистической точки зрения.  Далее, нам нужно показать, каким образом этот «трансцендентный фактор» мог бы эволюционно трансформироваться в ТФС.
Мы  попытаемся показать, что вероятные биологические процессы, в которых может изначально проявляться «трансцендентный фактор» - предшественник ТФС - это процессы биологической эволюции и морфогенеза. Иными словами, мы попытаемся показать, что некий трансцендентный фактор, который существенным образом участвует в процессах филогенеза и онтогенеза мозга, на определенном этапе эволюции  может  трансформироваться в ТФС и участвовать теперь уже в организации индивидуального поведения.
То общее, что, очевидно, связывает сознание человека, эволюцию и морфогенез - это способность к творчеству.  Эволюция творит виды, морфогенез - индивидуальные организмы, их тела, сознание же - творит культуру. Хотя продукты и временные масштабы творчества здесь существенно различаются, сами процессы созидания нового могут иметь принципиально  общую природу и сходные механизмы.  Но, прежде всего, нам нужно показать, что и эволюция и морфогенез - нуждаются для своего объяснения в привлечении трансцендентных факторов, т.е. не могут быть исчерпывающе объяснены как результат действия известных нам законов физики и химии.
Претензии на натуралистическое объяснение эволюционного  процесса опираются в настоящее время на идеи т.н. «синтетической теории эволюции», которая представляет собой соединение дарвиновского учения о естественном отборе (как движущей силы эволюции) и генетики (которая дает объяснение причин изменчивости). Согласно синтетической теории - эволюция   есть результат естественного отбора  мутаций - случайных точечных повреждений  генетического кода. Эти повреждения могут представлять собой точечную замену одного нуклеинового основания другим, выпадение того или иного основания, дублирование генов и т.п. Большинство мутаций вредно, часть даже летально, но возможны и полезные мутации, повышающие выживаемость их носителей.  В условиях давления отбора - например, при существенных изменениях условий внешней среды, конкуренции со стороны других видов, - возможно накопление положительных мутаций, повышающих шансы выжить и оставить потомство в новых условиях, что со временем порождает новый вид, приспособленный к этим новым условиям. Так, в общих чертах, синтетическая теория представляет эволюционный процесс.
Основная проблема синтетической теории - это проблема темпов эволюционных изменений. Эволюция в конечном итоге связана с возникновением нового генетического материала - новых генов и, соответственно, новых белковых молекул. Подсчитано, что молекула ДНК, участвующая в простейшем цикле кодирования белков, должна состоять не менее чем из 600 нуклеотидов, расположенных в определенной последовательности. Поскольку всего существует четыре типа нуклеотидов, то вероятность случайного синтеза такой ДНК равна  4^-600 или 10^-400, иначе говоря, для этого потребуется  в среднем 10^400 попыток. Даже если мы уменьшим число нуклеотидов до 60, то и тогда число возможных комбинаций ДНК составит 10^18 - что на порядок больше числа секунд в 4,5 миллиарда лет (предполагаемый возраст Земли). Учитывая низкую среднюю частоту мутаций  - у эвкариот  порядка 10^-9 на нуклеотид на одну гамету на одно поколение (т.е. какое-либо изменение конкретного нуклеотида будет иметь место лишь в одной из миллиарда гамет), легко сделать вывод, что времени на случайный перебор всех вариантов конфигурации генов и выбор наилучшего у эволюции просто не было.
Сторонники ортодоксальной теории эволюции на это обычно заявляют: новую генетическую информацию создает не случайный перебор вариантов последовательностей нуклеотидов, а отбор, который фиксирует удачные замены «букв» генетического алфавита и тем самым последовательно сокращает объем дальнейшего необходимого перебора.  Действительно, если мы будем случайным образом заменять буквы в некотором произвольном тексте конечной длинны, и будем, также,  фиксировать любую удачную замену (когда нужная буква становится на нужное мест) - то мы достаточно  легко получим любой заранее заданный  осмысленный текст путем чисто случайного перебора.  (Например, для того, чтобы получить с помощью случайного перебора букв с фиксацией удачных замен фразу БЫТЬИЛИНЕБЫТЬ компьютерной программе потребовалось всего 336 операций (5)). Однако для реального эволюционного процесса фиксация любой удачной замены нуклеотидов (т.е. соответствующей полезной конечной конфигурации) представляется невыполнимы требованием. Фактически оно означает, что всякая удачная  точечная мутация - ведущая эволюцию в нужном направлении - должна быть не просто полезной (что само по себе крайне маловероятно - поскольку трудно представить, что лишь частично сформированный генетический текст может принести хоть какую-то пользу), но  быть настолько полезной, чтобы быстро распространиться на всю популяцию - поскольку в противном случае последовательное накопление полезных мутаций было бы не возможно. Отсюда становится ясно, что быстрое накопление полезных мутаций должно сопровождаться огромными селективными потерями (поскольку выживать будет почти исключительно лишь потомство мутировавшей особи), которые вряд ли совместимы с самим фактом выживания данной популяции. Исследования показывают, что полезные точечные мутации дают, как правило, очень небольшое селективное преимущество их носителям. Но в этом случае вероятность элиминации такой мутации в последующих поколениях очень высока.  (Сошлемся на конкретные исследования. Фишер вычислил вероятность сохранения нового мутантного аллеля, возникшего у одной особи в обширной популяции. Как показывают его данные, шансы на сохранение единичной мутации заметно понижаются с каждым поколением. Если мутантный аллель в селективном отношении нейтрален, то вероятность его исчезновения к 31-му поколению составляет 94%, а к 127-му - 98%. Если он обладает небольшим селективным преимуществом (порядка 1%), то вероятность его исчезновения несколько снижается (93 и 97% в поколениях 31 и 127 соответственно), но остается высокой (6)).  Напомним, также, что оценивая вероятность суммирования последовательных мутаций в одном гене мы должны каждый раз складывать показатели степени числа, обозначающего вероятность случайного мутирования данного гена. Для эвкариот она имеет порядок 10^-5 на ген, на поколение, на гамету. Следовательно, вероятность, что в данном гене последовательно произойдет хотя бы 6 мутаций будет равна 10^-30.
Таким образом, если в арсенале эволюции не было бы ничего, кроме случайных мутаций и естественного отбора, то эволюция  была бы в лучшем случае растянута на миллиарды лет, а в худшем - была бы вообще не возможна. На самом деле эволюция не только возможна, но, как показывают современные исследования, может создавать новые виды в чрезвычайно короткие сроки (порядка десятков лет). Так, экологический кризис в Аральском море, связанный с акклиматизационными работами, а также с  падение уровня моря и повышением солености воды, привел к вымиранию ряда видов и освобождению трофических ниш, которые, однако, в течение двух десятилетий (с 1961 - до начала 90-х годов) были заполнены  новыми видами двухстворчатых моллюсков. Сформировалось несколько новых групп моллюсков, изменчивость по морфологическим признакам между  которыми не только превышает межвидовую изменчивость исходного вида Cerastoderma, но и, по ряду признаков, выходит за пределы рода и даже семейства (7).
Существует еще  целый ряд фактов, которые никак не согласуются с гипотезой отбора случайных мутаций - как единственной движущей силы эволюции. Прежде всего, исследования  мутагенеза привели к выводу, что мутации в различных генах отнюдь не равновероятны, происходят с различной частотой. Известен, также, феномен адаптивного мутагенеза. Исследования Дж. Кэрнса, Дж. Овербаха и С. Миллера, опубликованные в 1988 г. в журнале «Nature»,  показали, что селективные условия оказывают специфическое влияние  на спектр мутаций, возникающих у бактериальных клеток. В работе утверждалось, что бактериальные клетки могут контролировать свой мутационный процесс, направляя его в сторону образования нужных мутантных ферментов, что позволяет клеткам адекватно реагировать на сигналы окружающей среды. В экспериментах с мутантными клетками E. coli, неспособными использовать лактозу в качестве источника углерода, авторы установили, что скорость образования ревертантов в том случае, если мутантные бактерии инкубировали на чашках в присутствии лактозы, значительно превышала ожидаемую из случайного возникновения обратных мутаций в стационарной бактериальной культуре. Результаты Дж. Кэрнса и соавторов получили экспериментальное подтверждение в дальнейших исследованиях и в работах других авторов с использованием бактериальных и дрожжевых клеток.   Эти данные ясно показывают, что мутагенез - не чисто случайный процесс. Он явно регулируется какими-то не известными нам механизмами.
 Далее, случайный характер изменчивости делает вполне логичным предположение, что скорость эволюции должна быть прямо  пропорциональна как размеру популяции, так и скорости смены поколений (чем больше популяция и чем короче жизненный цикл - тем больше материала для отбора). На самом деле палеонтологических данных, которые подтверждали бы этот вывод, очень мало. Среди млекопитающих есть животные с коротким жизненный циклом, такие, как опоссумы, для которых характерны низкие темпы эволюции, и медленно размножающиеся животные с небольшой численностью популяции, такие, как слоны, эволюция которых протекала быстро. Грызуны с коротким и копытные с длинным жизненным циклом начиная с плиоцена и плейстоцена эволюционировали примерно с одинаковой скоростью. Хищные, имеющие длинный цикл и низкую численность популяций, в целом эволюционировали довольно быстро.
Недавно была установлена связь  скорости нейтральной молекулярной эволюции белков с интенсивностью обмена веществ в организме. Показано, что уменьшение размера тела в 10 раз увеличивает скорость молекулярной эволюции в 200 раз, а повышение температуры тела на 10 градусов - в 300 раз.  Если бы эволюция полностью зависела от случайных мутаций, то мелкие животные с интенсивным обменом веществ эволюционировали бы в сотни раз быстрее   крупных животных, чего на самом деле не наблюдается. Следовательно, остается признать, что эволюция определяется какими-то особыми неслучайными полезными мутациями, которые никак не связаны с известными нам процессами случайного мутагенеза, зависимыми от интенсивности метаболизма.
В последнее время существенно изменились представления о том, каким образом в ходе эволюции происходили крупные изменения организации (ароморфозы). Оказалось, что во многих случаях новые черты организации возникают не в какой-то одной эволюционной линии, а в нескольких, развивающихся параллельно. При этом сходные признаки  иногда появляются в разных линиях почти одновременно, а иногда - в разное время и даже в разном порядке. Данные признаки постепенно накапливаются, пока, наконец, в одной или нескольких линиях они не проявятся  все вместе. Так, например, происходила эволюция  млекопитающих, птиц, членистоногих. Здесь очевидно проявляется закономерный характер эволюции.  В какой-то момент  как бы появляется новая «идея» - например, идея птицы или  млекопитающего. И во многих разных группах независимо друг от друга начинают развиваться  сходные признаки, хотя, нередко, весьма разными путями. (8).
Все эти изложенные факты заставляют предположить, что процесс эволюции  направляется каким-то неизвестным  нам фактором, который, вероятно, способен осуществлять быстрые адаптивные перестройки генома, например, существенно увеличивая вероятность как отдельных  мутаций,  так и их сочетаний. Представляется  крайне маловероятным, что данный гипотетический эволюционный фактор когда-либо удастся объяснить натуралистически, т.е. с позиций имеющихся в настоящее время физических, химических, биологических и прочих теорий. Т.е. данный фактор запределен, трансцендентен по отношению к известным нам схемам теоретического объяснения. К аналогичному выводу мы пришли выше, рассматривая феномен человеческого сознания, и ввели понятие «ТФС». По аналогии введем теперь термин: «трансцендентный фактор эволюции» (ТФЭ).
Основную идею данной работы можно тогда сформулировать как гипотезу сущностного тождества ТФС и ТФЭ: один и тот же трансцендентный фактор (ТФ) вначале творчески создает человеческий мозг, а затем, в качестве ТФС участвует в творческом созидании поведенческих актов на уровне отдельного индивида. (Отсюда, в частности, следует, что ТФЭ реализуется посредством того же механизма, что и ТФС т.е., в соответствии с нашим предположением, посредством механизма целесообразной селекции квантовых альтернатив). Поскольку эволюция и поведение  - это весьма различные феномены (в частности, они существенно различаются пространственными и временными масштабами), то необходим некий «опосредующий фактор», связывающий их друг с другом.  С нашей точки зрения таким фактором может быть морфогенез - процесс формирования и переформирования структуры тела и мозга в ходе онтогенеза.
Мысль о том, что процессы морфогенеза направляются некоторым неизвестным нам фактором, объяснение которого не возможно в рамках   общепринятых биологических теорий высказывалась уже достаточно давно.  Мы имеем  здесь в виду  различные версии т.н.  «теории морфогенетического поля». Наиболее разработанные концепции морфогенетического (эмбрионального) поля принадлежат  П. Вейсу и двум советским ученым: А.Г. Гурвичу и Н.К. Кольцову. По мнению П. Вейса и А.Г. Гурвича, морфогенетическое поле не обладает обычными физико-химическими характеристиками. А.Г. Гурвич назвал его «биологическим полем». В противоположность этому Н.К. Кольцов полагал, что поле, командующее развитием целостного организма, сложено обычными физическими полями.
И в наше время продолжаются исследования в этом направлении, в частности в нашей стране  они проводятся Ю.Г.Симаковым (9). Оригинальную версию теории морфогенетического поля предложил в 80-е годы прошлого столетия английский биолог Р. Шелдрейк (10). Современная версия концепции морфогенетического поля выглядит следующим образом. Полагают, что каждая клетка организма обладает собственным морфогенетическим полем, которое несет в себе информацию обо всем организме, а также и программу его развития. Поля отдельных клеток объединяются в единое морфогенетическое поле, которое охватывает весь организм, находится в постоянном взаимодействии с каждой клеткой и управляет всеми операциями по формированию и функционированию как каждой клетки, так и  целого организма. По этой концепции, носителем наследственной информации является уже не ядро клетки, а ее морфогенетическое поле, а гены только отражают информацию, которую несет данное поле. Морфогенетическое поле постоянно изменяется, отражая динамику развития организма.
Популярность подобных теорий в значительной мере объясняется тем обстоятельством, что нам до сих пор не понятны механизмы генетической детерминации индивидуального развития многоклеточных организмов. Ряд исследователей: (Р. Кастлер, X. Равен), подсчитав количество информации в зиготе и в развивающемся организме, пришли к выводу, что количество информации в сформированном организме возрастает на несколько порядков, по сравнению с той, которая была в начале развития. Приводят такие оценки:  генетический аппарат человека может содержать не более 1010 бит информации, тогда как  полный объем информации, необходимый для  описания структуры тела и мозга человека  составляет величину порядка 1025 бит.
Таким образом, получается, что общий объем информации в процессе онтогенеза возрастает примерно  на 15 порядков. Как это возможно? Откуда, из каких источников возникают эти «избыточные» биты? Обычно отвечают так: прирост информации осуществляется «за счет механизмов межклеточных взаимодействий».  Это фактически означает, что описание структуры человеческого организма существенно избыточно и может быть «сжато»  на 15 порядков.  «Межклеточные взаимодействия» есть,  в таком случае, механизм «разжатия» этой информации. Так это или не так - выяснить пока не представляется возможным. Чтобы ответить на этот вопрос - необходимо детально  проследить механизм генетической детерминации этих самых «межклеточных взаимодействий». Если окажется, что генетической информации явно не достаточно для определения всех особенностей строения развитого взрослого организма, нам,  безусловно, понадобятся нечто вроде «морфогенетического поля» в качестве  «трансцендентного фактора морфогенеза» (ТФМ), способного творчески «прочитывать» и «интерпретировать» генетический код и, таким образом, обеспечить необходимый прирост информации.   Функцию ТФМ в таком случае можно уподобить функции инженера-строителя, который, опираясь на проект (аналог генетического кода), возводит реальное здание.  Хотя проект полностью определяет «морфологию» будущего здания, он отнюдь не содержит полной информации о том, как это здание нужно строить.  Нужен ум и знания инженера, чтобы понять смысл той информации, которая заключена в проекте, и затем воплотить данный проект в жизнь. При этом необходимая  для понимания и реализации проекта дополнительная информация может на много порядков превышать тот объем информации, который содержится в тексте проекта.
Также и «морфогенетические поля» (или ТФМ) могут выполнять функцию «понимания», «интерпретации» и «воплощения в жизнь» того «проекта» организма, который содержится в ядре оплодотворенной яйцеклетки и именно они, в таком случае, будут источником той дополнительной информации, которая проявляется в ходе онтогенеза. Если такого рода морфогенетическое поле действительно существует, то именное его и следует рассматривать в качестве «связующего звена» между  ТФЭ и ТФС.
Но, повторим, приращение  «морфологической информации» за счет трансцендентного внешнего источника в ходе нормального онтогенеза - это не более чем гипотеза. Заметим также, что в отличие от эволюции и сознания, морфогенез  в норме, по крайней мере, в пренатальной фазе развития организма,  не  представляется по-настоящему творческим процессом. Он лишь интерпретирует и воссоздает в материальном плане то, что изначально содержалось в генетической программе. Однако творческий характер морфогенеза проявляется в тех случаях, когда необходимо исправлять  какие-либо повреждения, нарушающие нормальный ход онтогенеза, в процессах регенерации органов,  а также в ходе раннего постнатального развития.
Известна поразительная пластичность развития эмбрионов животных и человека. Мы знаем, что полноценный  организм способен вырасти из  отдельного фрагмента или даже отдельной клетки первоначального  эмбриона - таким путем появляются однояйцевые близнецы. Низшие животные и во взрослом состоянии проявляют такого рода способность  восстановления целого из отдельной части. Так плоские черви планарии способны восстановить свой облик из 1/300 части своего тела. Если разрезать планарию на различные по величине кусочки и оставить в покое на несколько недель, то клетки в тканях планарий теряют свою специализацию и  перестраиваются в целых животных различного размера. Важно подчеркнуть, что в некоторых случаях регенерация органов взрослых животных протекает совершенно иначе, чем их нормальное развитие в онтогенезе - что указывает на творческий характер морфогенетических процессов.
Морфогенез у высших животных активно продолжается и после рождения. Особенно это касается развития головного мозга.  Так человек  рождается уже с достаточным количеством нейронов в мозге, но связи между этими нейронами формируются в основном уже после рождения.  Скорость образования синапсов в головном мозге новорожденного у человека  высока и составляет около 500 000 синапсов в секунду. Такая скорость формирования синапсов сохраняется весь неонатальный период - первые 28 дней жизни.  Но окончательно нервные связи формируются лишь к 7 годам жизни. У животных также наблюдается активный процесс образования новых связей в мозге в первые недели и месяцы после рождения. При этом постнатальный онтогенез мозга управляется не только генетической программой, но существенным образом зависит от характера внешней стимуляции, от условий, в которые помещен организм.
Сошлемся на исследования группы ученых из Массачусетсского технологического института (Д. Шарм, А. Ангелуччи, М. Сур), которые продемонстрировали поразительную пластичность мозга в ранний постнатальный период. Они брали хорьков в возрасте одного дня и делали им хирургическую операцию: подсаживали оба зрительных нерва к таламокортикальным путям, ведущим в слуховую сенсорную кору. Целью эксперимента было выяснить, изменится  ли слуховая кора структурно и функционально при передаче ей зрительной информации. (Известно, что для каждого типа коры характерна особая архитектура нейронов).  В самом деле, это произошло: в результате воздействия зрительной стимуляции слуховая кора морфологически и функционально стала похожа на зрительную! (11).  Вряд ли способность к такого рода неестественным перестройкам морфологии и функции могла возникнуть в процессе естественного отбора.  Скорее здесь можно заподозрить действие некого «разумного» (или «квазиразумного») фактора,  активно воздействующего на морфогенез, и приводящего морфологию мозга в соответствие с характером внешней сенсорной стимуляции. Таким образом, именно для объяснения  такого рода «творческих» процессов  адаптивной перестройки морфологии организма (прежде всего, мозга)  нам и может понадобиться  представление о существовании особого «морфогенетического поля» или ТФМ.
Теперь, после того как мы обосновали  необходимость (или хотя бы вероятность) привлечения необъяснимых в рамках современной науки «трансцендентных факторов» для объяснения эволюции, сознания и морфогенеза, мы можем попытаться представить, как происходила трансформация ТФЭ через ТФМ в ТФС, т.е. представить процесс эволюционного развития сознания из фактора, первоначально задействованного в процессах филогенеза и определяющего, видимо, адаптивность и восходящий характер эволюционного процесса.
В общих чертах этот процесс можно представить следующим образом. Первоначально живые организмы возникли под влиянием творческой активности ТФЭ как своего рода автономные «биологические машины», деятельность которых полностью определялась их физико-химической конструкцией. Затем, вероятно под давлением отбора, ТФЭ начинает все более активно вмешиваться в жизнь созданных им «биологических автоматов», вначале создавая все более и более эффективные механизмы перестройки и регуляции функций генома, а затем, уже начинает активно вмешиваться непосредственно в процессы морфогенеза на уровне отдельного индивида - уже не за счет генных перестроек, а, видимо, путем прямой регуляции экспрессии генов. Т.о.  ТФЭ эволюционно трансформируется в ТФМ. Поскольку поведение животных прямо определяется морфологией мозга, то контроль над морфогенезом позволяет ТФМ со временем контролировать и поведение животных (в частности, процессы обучения - которые, по сути, являются процессами ограниченного постнатального морфогенеза). Это означает, что у животных ТФМ фактически выполняет функцию ТФС. В дальнейшей эволюции  ТФМ  находит себе новые биохимические мишени и в какой-то момент (который имел место, видимо, у каких-то приматов - предшественников человека) начитает прямо воздействовать на поведение животного - уже не  через адаптивные перестройки морфологии, а путем прямого воздействия на процессы генерации и (или) проведения нервных импульсов. С этого момента ТФМ начинает эволюционно трансформироваться в ТФС. У человека этот процесс трансформации завершается - ТФС становится основным фактором, регулирующим текущее поведение. Это событие имело место, вероятно, 40-50 тысяч лет назад, что  привело к «взрыву» творческих способностей, породившему в конечном итоге человеческую культуру.
Рассмотрим теперь эту схему более подробно.  Прежде всего, нам необходимо рассмотреть связь между эволюционным процессом и морфогенезом.  Если эволюция одноклеточных организмов была преимущественно связана с совершенствованием их биохимического аппарата, то эволюция многоклеточных почти целиком происходила за счет  модификаций  генов, управляющих процессами эмбрионального, внутриутробного морфогенеза, а также и процессами постнатального развития организма.   Не будет большим преувеличением, если мы скажем,  что эволюция многоклеточных - есть  эволюция морфогенеза.
Если ранняя эволюция была в основном связана с созиданием новой генетической информации, с увеличение общего числа структурных генов, то в дальнейшем тактика эволюции меняется и на первый план выдвигается сложный многоуровневый  регуляторный аппарат, позволяющий тонко управлять процессами экспрессии различных структурных генов. Мишенью эволюции становятся регуляторные гены, число которых быстро растет и существенно обгоняет число структурных генов.  Т.е. вместо того, чтобы создавать новые гены, эволюция сосредотачивается на выработке более эффективных механизмов генетической регуляции экспрессии уже существующих генов. Поэтому не удивительно, что общее число генов у многоклеточных организмов в эволюционном ряду либо вообще не возрастает, либо возрастает не значительно. (Общее число генов у человека (около 35 тыс.) такое же, как, например,  у рыбы Фуго). 
Прослеживая данную тенденцию легко представить, что на каком-то этапе эволюции генетическая регуляция экспрессии генов со стороны ТФЭ дополняется какими-то другими, боле прямыми и менее затратными не генетическими  методами контроля экспрессии генов. Но прямая регуляция экспрессии генов позволяет уже напрямую, минуя геном, управлять процессами морфогенеза.  Ведь морфогенез - это, помимо роста, есть еще и процесс дифференцировки клеток, связанный с регуляцией экспрессии  структурных генов. Функцию «морфогенетического поля» в частности, усматривают в том, что   оно отдает клеткам команды к включению или выключению различных генов в зависимости от того, в какой части зародыша оказывается та или иная клетка.
Итак, мы можем вполне обоснованно предположить, что ТФЭ на каком то этапе развития обретает прямой (минуя геном) контроль над морфогенезом и, следовательно, эволюционно трансформируется в ТФМ.  При этом он получает возможность творчески исправлять дефекты развития и восстанавливать целостный организм из отдельных фрагментов. У высших животных  он обретает возможность  адаптивно «достраивать» мозг в процессе раннего постнатального развития и, также,  управлять процессами морфогенеза во взрослом мозге,  непосредственно вмешиваясь в процессы обучения, и, т.о., через морфогенез управлять поведением  животного.
Последнее оказывается  возможным в силу существования изначальной связи между эволюцией и поведением. Поведение животных прямо  детерминировано морфологией их нервной системы. Если речь идет об инстинктивном поведении, то соответствующие морфологические структуры генетически детерминированы и, следовательно, непосредственно создаются эволюционным процессом.  Эволюция не только приспосабливает биологию организма к условиям внешней среды, но и приспосабливает к ним поведение животного. Приобретенное поведение  уже не зависит прямо от генов, но по-прежнему зависит от морфологии нервных связей. Если ТФС обретает контроль над морфогенезом и помимо воздействия на гены, то, очевидно, ничто не мешает ему контролировать и приобретенные формы поведения.
Рассмотрим подробнее связь приобретенных форм поведения  с морфогенезом. Исследования показывают, что в мозге взрослых животных и людей  происходят постоянные перестройки связей между нейронами. Идет активное образование новых синаптических  контактов между клетками и их разрушение. (По некоторым оценкам в коре мозга человека каждые сутки создается 800 миллионов новых синапсов и примерно столько же разрушается (12)). Эти процессы образования новых синаптических связей (отдельных синапсов, коллатералей), а также изменение эффективности уже существующих - рассматриваются в настоящее время как основа процессов консолидации долговременной памяти.
 Исследования последних лет показали, что начальным звеном цепочки молекулярных процессов, обусловливающих морфологические модификации нейронов как в процессе морфогенеза (ранний онтогенез), так и при консолидации памяти у взрослых индивидов, является один и тот же процесс  экспрессии «ранних» генов. Активация «ранних» генов - это  довольно кратковременный процесс (около 2 часов), сменяемый второй волной экспрессии – «поздних» генов. При этом синтезируются морфорегуляторные молекулы, имеющие непосредственное отношение к морфологическим модификациям нейрона (13, 14, 15).
Таким образом, исследования показывают, что многие закономерности модификации функциональных и морфологических свойств нейронов, а также регуляции экспрессии генов, лежащие в основе научения у взрослых, сходны с теми, которые определяют процессы созревания, характеризующие ранние этапы онтогенеза. Это дает ряду авторов основание утверждать, что  научение есть своего рода реактивация процессов созревания, имеющих место в раннем онтогенезе. Таким образом, в отношении мозга созревание и научение оказываются тесно связанными и даже тождественными на уровне базовых механизмов регуляции экспрессии генов.  Как утверждает К.В. Анохин: «в мозге процессы морфогенеза и развития никогда не прекращаются, а лишь переходят под контроль когнитивных процессов» (13).
Помимо перестроек синаптических связей, в процессах научения, видимо, участвуют и процессы нейрогенеза - процессы образования новых нервных клеток.  В последние годы убедительно опровергнута догма: «нервные клетки не восстанавливаются». Нейрогенез в зрелом мозге обнаружен и у животных, и у человека.  Конечно, зрелые нервные клетки не размножаются, но новые нейроны могут возникать из стволовых клеток которые, в частности, находятся на внутренних стенках мозговых желудочков.
Процесс нейрогенеза происходит в мозге  взрослых людей. Причем если у грызунов нейрогенез идёт только в гиппокампе, то у человека он может захватывать более обширные зоны головного мозга, включая кору больших полушарий. Установлено, что в обонятельных луковицах мозга человека и зубчатой извилине гиппокампа  идёт непрерывное обновление нейронов.. Установлено, что в ассоциативных областях лобной, височной и теменной долей у взрослых обезьян образуются новые гранулярные нейроны с небольшим (около двух недель) временем жизни. У приматов также выявлен нейроногенез в обширной области, охватывающей внутреннюю и нижнюю поверхности височной доли мозга. Видимо то же самое происходит и в мозге человека.  По крайней мере для птиц показано, что процессы нейрогенеза  влияют на реализацию врожденных форм поведения (пение птиц). Есть основание думать, что и у человека нейрогенез связан с обучением. Так, например, исследования лондонских таксистов показали,  что размер гиппокампа у них положительно коррелировал со стажем работы, что связано, видимо, с более активным нейрогенезом при условии необходимости запоминания больших объемов топографической информации.
Мы видим, что как врожденные, так и приобретенные формы поведения тесно связаны с процессами морфогенеза. Если «творческие» формы морфогенеза  управляются неким «разумным» трансцендентным фактором (ТФМ), то этот же фактор, как мы предположили, может также творчески и разумно управлять поведением. Следовательно, с этой точки зрения животные обладают чем-то подобным человеческому сознанию, но это «сознание» действует относительно «медленно» - лишь  через посредство  долгосрочных морфологических изменений в мозге.
 Морфогенез - это весьма медленный процесс, который занимает многие часы, сутки, недели и даже месяцы. Человеческое же сознание способно разумно и творчески управлять поведением  на гораздо меньших временных интервалах - порядка секунд и даже долей секунды. Как мы установили выше, сознание необъяснимо натуралистически и требует введения трансцендентного фактора. Следовательно, если в основе сознания человека лежит трансцендентный фактор, то этот фактор действует, по крайней мере, не только через морфогенез.
Исследования показывают, что у высших животных и у человека морфогенез в мозге протекает более интенсивно, чем у низших, чем, видимо, объясняется большая пластичность  поведения первых. Можно предположить, что в человеческом мозге интенсивность морфогенеза достигает физиологического максимума. Поэтому дальнейшее развитие сознания  и мышления было возможно лишь на путях радикального изменения характера связи трансцендентного фактора с мозгом.
Как мы предположили выше, в какой-то момент появляется принципиально новый способ воздействия трансцендентного фактора на поведение, не опосредованный морфогенезом. Трансцендентный фактор находит новые биологические мишени, что позволяет ему непосредственно модулировать нейродинамические процессы, не втягиваясь в медленные и затратные процессы морфогенеза. В этот момент ТФМ постепенно трансформируется в ТФС. Точнее, возникают два параллельных механизма: один более древний «медленный» - связанный с модуляцией морфологенетических процессов, и другой более молодой и «быстрый» - связанный с модуляцией текущей нейродинамики. Эти механизмы тесно связаны (т.к. в обоих случаях действует один и тот же трансцендентный фактор), но обладают и значительной автономией.  Было бы вполне логично истолковать эти механизмы как фрейдовское «сознание» и «бессознательное».
Эволюционное зарождение ТФС, как мы полагаем, произошло до появления человека. ТФС не мог возникнуть мгновенно - эволюция допускает лишь плавные переходы от одной формы к другой. Критерием наличия ТФС является способность решения экстренно возникающих задач, для которых у данного животного нет готовых (инстинктивных или выученных) решений. Т.е. способность к «инсайту». Такой способностью, как известно, обладают не только люди, но и в ограниченной форме обладают высшие приматы, например, шимпанзе, а также и некоторые другие виды животных (дельфины, врановые птицы и др.). Но эту способность к инсайту приматы и другие развитые животные проявляют лишь от случая к случаю, несистематически. У них все еще преобладают  врожденные или выученные схемы поведения.  Только у человека инсайт становится основным механизмом регуляции поведения. Полагают, что современный человек Homo sapiens  sapiens появился примерно 200 тыс. лет назад. Однако первые 150-160 тыс. лет он практически мало эволюционировал. На протяжении десятков тысяч лет люди использовали практически неизменные орудия труда, отсутствовало искусство, религия и человек, по сути, не проявлял какой-либо существенной изобретательности. Однако 40-50 тыс. лет назад происходит неожиданный взрыв творческой активности: появляются многочисленные новые формы каменных орудий, возникает искусство, религия, культура, затем человек изобретает лук, осваивает скотоводство и земледелие, возникают первые государства и письменность. Этот революционный скачок не сопровождался сколько-нибудь  заметным изменением морфологии, объема мозга и т.п.  Можно предположить, что этот  скачок  был вызван эволюционными изменениями конструкции мозга, которые позволили трансцендентному фактору  не просто «подключиться» к нейродинамике мозга (что произошло на более ранних стадиях эволюции), но взять ее под полный контроль и, таким образом,  всесторонне модулировать поведение в «реальном» масштабе времени.
Если предположить, как это сделано в первой части работы, что ТФС действует через механизм целесообразной селекции квантовых альтернатив, то должна существовать жесткая положительная корреляция между развитием (количественным увеличением) этого механизма и степенью разумности поведения. Например, как мы предположили выше, этот механизм может быть связан с деятельностью нейронов, обладающих спонтанной импульсной активностью. Тогда разумность поведения должна коррелировать с количеством спонтанно активных нейронов, вовлеченных в нейронные процессы, связанные с принятием решения, выбором поведенческих альтернатив.
 При этом мы отнюдь не отрицаем связи сознания с общим количеством нервной ткани и сложностью организации мозга. Мозг, с нашей точки зрения, - это своего рода «инструмент», с помощью которого осуществляется саморегуляция ТФС, а также это механизм, способный достаточно автономно осуществлять автоматизированные (врожденные или выученные) программы поведения. Ясно, что и та и другая функции мозга зависят от сложности его организации. С помощью мозга ТФС управляет своими функциями примерно таким же образом, каким мышление человека организует свою деятельность с помощью языка. Нельзя сказать, что язык мыслит. Мыслит мышление, организуя собственные функции посредством языковых символов. Чем сложнее язык, чем больше в нем слов - тем эффективнее работает мышление. Аналогично, чем сложнее и больше мозг - тем эффективнее работает ТФС (хотя бы потому, что увеличивается число альтернатив, из которых процесс осознания может делать выбор). Усложнение функций ТФС повышает его творческие возможности, расширяет репертуар поведения и, соответственно,  увеличивает число приобретенных поведенческих программ. А для этого также необходим большой и сложно организованный мозг. Одно размер мозга - это лишь необходимое, но не достаточное условие возникновения механизма ТФС. Так, у кашалотов и голубых китов мозг гораздо больше, чем у человека, но это не делает их полноценными сознательными существами. Да и у человека размер мозга далеко не всегда коррелирует с умственными способностями. (Например, у И. Канта и А. Франса мозг был небольшой, а самый большой мозг (около 3 кг.) был обнаружен у олигофрена).
Заметим, что если действие осознания связано лишь с восприятием физической реальности (как мы предположили в предыдущем разделе работы), то оно не обязательно должно включать в себя видимое воздействие на распределение квантовых вероятностей (сопряженное с выбором той или иной квантовой альтернативы). Можно предположить и другой, более простой механизм регуляции поведения, связанный, например,  с квантовым эффектом Зенона. Суть этого эффекта состоит в том, что периодическое наблюдение за нестабильной квантовой системой (например, молекулой в возбужденном состоянии), то есть проверка — распалась эта система на фотон и молекулу с более низкой энергией или не распалась, вызывает замедление ее распада (за счет “редукции“ волновой функции исходной системы). При этом непрерывное наблюдение за нестабильной системой вообще не дает ей распасться. Если осознание сводится к наблюдению, то уже благодаря этому оно вполне вероятно способно тормозить или даже полностью останавливать различного рода биохимические процессы и тем самым влиять на способность нейронов генерировать потенциалы действия.  Если наблюдение способно затормозить активность нейронов, которые в свою очередь оказывают тормозящее воздействие (через тормозные синапсы) на командные нейроны, запускающие те или иные поведенческие реакции, то процесс осознания, просто “сосредотачивая внимание“ на тех или иных биохимических процессах в определенных нейронах, будет способен запускать (а также тормозить) широкий спектр поведенческих реакций, т.е., по сути, сознание сможет управлять поведением человека, не оказывая, при этом, на его мозг никакого физического воздействия.
   Заметим также, что наблюдение способно и иначе “влиять“ (иллюзорно, конечно,  т.е. посредством случайной  селекции альтернативы и невосприятия других альтернатив)  на физические и химические процессы, например, разрушая квантовую когерентность и квантовую запутанность состояний. В литературе уже отмечалась возможная роль квантовой когерентности в процессах фотосинтеза и квантовой запутанности – в стабильности молекулы ДНК. Т.о. можно предположить,  что простое наблюдение может как-то изменять ход биохимических процессов в  нервной клетке и т.о. либо тормозить, либо активировать процесс генерации нервного импульса. Это также вероятно позволит сознанию запускать или тормозить поведенческие реакции просто путем сосредоточения внимания на определенных биохимических процессах в тех или иных командных нейронах (или же в нейронах, оказывающих модулирующее воздействие на командные нейроны), что субъективно будет переживаться как определенное волевое усилие.  Здесь от сознания требуется лишь способность перемещать “фокус внимания“ и нет необходимости в гипотезе неслучайного характера селекции квантовых альтернатив сознанием. Такого рода регуляция поведения будет осуществляется почти без всяких энергетических затрат и, вероятно, с очень высокой скоростью  что и может составлять основу действия гипотетического механизма ТФС.
Появление «быстрого» механизма ТФС и его полный контроль над текущим поведением - все это дало человеку огромные преимущества.  Наличие ТФС позволяет нам быстро ориентироваться в незнакомой обстановке и экстренно принимать  осознанные творческие решения на временных интервалах порядка секунд и даже долей секунды - в ситуациях когда нет готового, заранее выученного решения.  Животные (кроме высших приматов и других упомянутых видов) на таких интервалах, как правило, способны лишь реализовать заранее сформированные (врожденные или приобретенные) программы поведения. Поэтому животное беспомощно в новой, незнакомой для него ситуации, хотя способно действовать вполне разумно и целесообразно в привычной и мало меняющейся обстановке.  Иными словами, животное просто мыслит намного медленнее человека и потому его мышление оказывается бесполезным, если внешний мир быстро и непредсказуемо изменяется.
ТФС привносит творческий элемент в текущее поведение и тем самым позволяет человеку  осуществлять такие действия, как быстрая спонтанная (заранее не подготовленная) речь, активный диалог, музыкальная и прочая художественная импровизация и т.п. Важно также, что человеческое творчество, в отличие от творчества животных, не отягощено  необходимостью сопряженных, весьма затратных энергетически и материально, морфогенетических процессов, и, таким образом, получает неограниченные возможности развития.  Человек с легкостью может творчески проигрывать в уме различные ситуации, рассматривать различные альтернативные схемы поведения - и это не требует какой-либо перестройки анатомических связей между нейронами. Требуется лишь обратимая перестройка электрической активности нейронов. В результате у человека развивается сложная и богатая внутренняя жизнь, которая позволяет ему дистанцироваться от природной среды, созидать культуру, общество, религию, т.е. быть собственно человеком, а не животным.


 Литература

1. Серл Дж. Разум мозга - компьютерная программа?// В мире науки. 1990. №3. С.7-13.
2. Эрдман Б. Научные гипотезы о душе и теле. М., 1910.
3. Иванов Е.М. Материя и субъективность. Саратов, 1998.
4. Иванов Е.М. Онтология субъективного. Саратов, 2007.
5. Сарфати Д. Пятнадцать способов опровергнуть материалистический вздор: ответ журналу    'Scientific American'. (Интернет-ресурс).
6. Грант В. Эволюционный процесс. М, 1991.
7. Андреева С.И, Андреев Н.И. Эволюционные преобразования двухстворчатых моллюсков Аральского моря в условиях экологического кризиса. Омск, 2003.
8. Марков А.В. Ароморфозы и параллелизмы. Доклад, прочитанный в институте Общей Генетики 18 марта 2004 г.
9. Симаков Ю. Г. Информационное поле жизни // Химия и жизнь, 1983. №3.
10 Шелдрейк Р. Новая наука о жизни. М, 2005.
11.Харченко Е.П., Клименко М.Н. Пластичность мозга // 'Химия и жизнь - XXI век'
12. Савельев С.В. Происхождение мозга. М., 2005.
13.Анохин К. В. Обучение и память в молекулярно-генетической перспективе // Двенадцатые Сеченовские чтения. М., 1996.
14.Анохин К. В. Психофизиология и молекулярная генетика мозга /Основы психофизиологии/Под. ред. Ю. И. Александрова. СПб., 2001.
15. Анохин К.В. Молекулярные сценарии консолидации долговременной памяти // Журн.высш.нервн.деят. 1997. Т.47. N 2. С. 261-280.