Немного о себе
Я, Коронелли Джулия Евгеньевна, родилась 18 июля 1964г. в Москве. (По Зодиакальному знаку и Восточному гороскопу - Рак и Дракон.) Родившись, увидела этот мир и от ужаса умерла, но меня откачали. Тогда я решила: Задержусь пока на планете Земля, чтобы хоть чуточку исправить чужие жизненные погрешности, а может и свои?! По окончании в 1985г. Московского Полиграфического Института, работала в издательстве "Современник", затем, в Вычислительном Центре Мосглавмонтажспецстроя - нормоконтролёром вычислительных программ для ЭВМ. В 1992г. случайно попала в РИА Новости, где только что был основан журнал "Преодоление". Додумалась, как остаться там техническим редактором, а затем, и художественным редактором. По - совместительству вела рубрику на радио в передаче с вышеуказанным названием. С тех пор и до нынешних времён - простой московский журналист.
ВСЕ ЧТО ВЫ ЧИТАЕТЕ ИЗ ПОВЕСТИ КАЛЕЙДОСКОП, В КНИГЕ КОРОНЕЛЛО НЕ ВЫДУМАННО! ФОТО И ДОКУМЕНТЫ ПОДЛЕННЫЕ.
ДЖУЛИЯ КОРОНЕЛЛИ
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТЕКСТОВ И ФОТО НЕДОПУСТИМО БЕЗ СОГЛАСИЯ АВТОРА!
Рассказ написан в 2002 году и в тоже году впервые был опубликован на прозе ру и стихире ру и на сайте Облако, после, народ перестал стесняться и начал писать правду о себе, проводились на эту тему конкурсы на пру. )
Рассказ опубликован в сборнике СИЯНИЕ ЛИРЫ 2 - тут выходные данные сборника:
Сбранные мною рецы к рассказу тут:
http://www.my-works.org/text_2012.html
и тут-
http://www.proza.ru/2011/02/12/219
Пособие для начинающих или как я рожала джулия коронелли
Дуся Калорийная
http://www.proza.ru:8004/2002/11/04-147
Этот пронзительный рассказ, видимо, один из первых, опубликованных на ПРОЗЕ на эту тему. Честь и хвала Смелой женщине-воину-победителю Джулии Коронелли, не побоявшейся честно и спредельной откровенностью описать КАК это было с ней.
Дуся опять не смогла сдержать слёз.
Спасибо, Джулия, за ссылку! Дуся очень вам благодарная.
19.07.2004 12:27
ссылка на конкурс
http://www.proza.ru/avtor/dulcinea
Калейдоскоп - КАМУШКИ ОТРЫВКИ ПОВЕСТИ.
ВСЯ ПОВЕСТЬ БЕЗ СОКРАЩЕНИЙ ТУТ http://www.proza.ru/2011/02/07/751
Моему сыну Артёму.
Часы уже пробили двенадцать, и опустошенные бокалы вновь наполнились шампанским. Всеми забытый кот Кузя прыгнул на ёлку. Хлопок – разбилась разноцветная игрушка. Я взяла веник и стала собирать осколки. Странно. Почти калейдоскоп из далёкого детства. Вот белый, прозрачный осколок, словно от молочной бутылки.
Ранним летним утром 1964 года я проснулась и увидела огромного серого кота, серьёзно смотревшего на меня своими круглыми жёлтыми глазами.
– Ты кто? – спросил он озабоченно. Хмуро и укоризненно пробормотал себе под нос: «Ух, толстая какая, значит, ест много».
Я ничего не могла ответить от ужаса и заорала. Кот обиделся и, грациозно спрыгнув с моей подушки, поспешил скрыться в прихожей, поскольку на мой крик сбежалась куча народу: мама взволнованно охала, ещё совсем слабая после тяжёлых родов, в смешной голубой ночной сорочке; папа разглядывал меня, учащённо дыша, быстро-быстро хлопая своими длиннющими чёрными ресницами удивлённых карих глаз; даже баба Груша в ситцевом платочке и с палочкой, без помощи домочадцев, дошла из дальней комнаты, чтобы посмотреть на розовое чудо, улыбнулась мне и, подымая вверх скрюченный от тяжелой работы длинный указательный палец, мудро изрекла: «Валюша, мокрая, небось, девка-то».
Мой взгляд упал на маленькое искрящееся созвездие осколков-звездочек.
В престижном московском районе «Сокол», в громадной 3-х комнатной квартире, бывшей «коммуналке», которую получил мой дед Яков Аронович Глусский от авиационного завода, где работал большим начальником, проживала обыкновенная семья простых советских людей. Здесь ютилось всё его многочисленное семейство: мать Роза и её муж Арон, жена Антонина и её родители – моя прабабушка Груша и прадед Иван, единственная дочь – моя мама Валя со своим молодым мужем и мной, грудной и вечно орущей. Хорошо если вы не в силах представить, что творилось в те дни на кухне с утра. Она напоминала огромный тонущий фрегат. По палубе бегали матросы, пытающиеся то откачать воду из трюма, то спустить шлюпки, а также перепуганные пассажиры 1 класса, боящиеся на эти шлюпки не попасть. Первой за штурвал вставала баба Тоня, сухонькая, немолодая, но очень энергичная женщина, с пышной кудрявой седой шевелюрой, стриженой под «боб» и всегда весёлым лицом. Ловко увёртываясь от свисающих с верёвок мокрых пелёнок-парусов и тряпок-флагов, она кормила на завтрак супом двух ка-питанов: старшего – проектирующего для «Страны Советов» ракеты и самолёты, и младшего – строящего всевозможные здания для «Дорогой моей столицы золотой моей Москвы».
О том, как ужиться двум начальникам в одном доме – это отдельный рассказ-триллер.
Когда «склянки» били 8 утра, чуть не «отдав концы» и выпроводив на службу командующих без рупора, вечно спорящих и не уступающих ни в чём друг другу горлопанов, она шла поднимать на вахту никогда не высыпающуюся маму и, накладывая ей еду в огромную тарелку, твердила:
– Врач сказал, чтобы у тебя пришло молоко, необходимо не нервничать и пить коровье. Пей!
– Мама, отстань, ну какое ещё молоко?! Ну как можно тут не нервни-чать, если Юлька не ест, – причитала моя мама, поднося к капризным искусанным губам тонкую, бледную, трясущуюся от переутомления руку с фарфоровой чашечкой из старинного сервиза.
Скажу по секрету, не голодала я вовсе, наоборот, не могла уже видеть эту бутылочку с противной белой смесью, которую мне приносила восьмидесятилетняя баба Груша, самостоятельно ковыляя с палочкой каждое утро до пункта детского питания в соседний подъезд. Возможно, я и ценила столь трепетную заботу обо мне, но есть отказывалась наотрез: «Взрослые, разве вы можете понять нежную душу ребёнка-а-а-а-а?!»
(...)
Белый холодный мрамор, как снег переливается на солнце.
11 февраля 1988 года родился мой единственный и любимый сын Артём. О том, как я рожала – это отдельный рассказ. Вот он:
Медсестра Тоня, дело молодое,
сказала - за полотенцами...
Крыса в родильном доме
проела щеку младенцу.
"Сейчас введем против шока
Я одна, а крыс много..."
Крыса, почти с дипломом,
крыса, забывшая Бога,
крыса в родильном доме
проела младенцу щеку!
Крыса мы, все долдоним,
все обо всем высоком.
Крыса в родильном доме
проела щеку младенцу!
Спасаем людей на льдине,
на Марс засылаем проекты,
Крыса в доме родильном
младенцу щеку проела.
Крыса в доме родильном
Проела младенцу щеку.
Дай Бог тебе, Тоня сына.
Храни его, ради Бога.
Андрей Вознесенский
А я и не знала тогда, что рожала именно в этом роддоме номер 68, город Москва, почти сразу после написания этих строк моим любимым поэтом.
Когда-то в детстве мой дед-испанец Маноль, заменивший мне отца, учил: "Хочешь чего-то достичь – борись!"
Вот с тех пор и борюсь, сколько себя помню. За жизнь, место под солнцем, за завтрашний день, да мало ли за что.
Воин я. Явно в прошлой жизни была эдаким Шварценеггером. Воин-одиночка, воин-победитель. Ура! Happy end...
Правда, до аплодисментов мне еще далеко. Хотя кто знает?
Ой! О чем это я? Ах, да! О том, как я рожала.
Дело было в феврале 1988 года. Зима, холод, на работу в ВЦ – на двух автобусах, как селедки в банке. Хоть бы раз кто место уступил! Да я не об этом. Главное – у меня будет сын. Почему сын, поясню. Дар у меня такой, иногда точно знаю, что со мной случится, когда и где.
Я воин-одиночка с даром предвидения. Почти что Ванга с бластером.
Что будет мальчик, знала без всяких УЗИ. А зачем мне это самое УЗИ, если врач из женской консультации, узнав, что срок семь недель, округлив и без того, огромные, как у совы, глаза, строго скомандовала: "К глав.врачу!"
Я покорно направилась к указанной мне двери. "Коронелли рожать! Вы что, с ума сошли?", – услышала я голоса. Через минуту дверь широко распахнулась. Толстая тетка с белыми, крашеными волосами, замотанными в пучок, очки в пол-лица.
"Дело - труба", – мелькнула мысль.
– Вот направление в Институт матери и ребенка. Вы на себя посмотри-те! Куда Вам рожать? Аборт и точка!
"Сопротивление бесполезно", – подумала я и трясущимися от страха руками взяла листок.
Тот самый знаменитый институт. "Ну, думаю, сейчас "светила" докажут этой тетке, что рожать необходимо". Зря надеялась.
– Нет! – хором сказали два генетика, с виду умных, бегло просмотрев предоставленную мною выписку.
– Даун! – вынесли приговор.
Я вышла в коридор, меня трясло. Правильно, у меня может родиться только псих. Я схватилась за рукав проходившего мимо старичка в белом халате, как за спасительную соломинку.
– Меня – на аборт, – реву я, – даун, ууу!
– Дитя мое, кто даун? А ну-ка пойдемте.
Осмотрел, и тихо мне на ухо:
– Рожайте себе на здоровье. И не такие рожают. А в консультацию – ни-ни, нервы-то не железные, поди.
Я, кивая головой, говорю:
– А диагноз?
– Да плюньте вы на все. Ешьте витамины и рожайте. Ясно?
"Ну, думаю, витамины я люблю."
– Спасибо Вам, доктор!
Прошло восемь месяцев. Бужу мужа.
– Борис. Пора!
Поехали. Роддом близко.
– Что вы, девушка? Мы вас взять не можем. Срок-то маленький. Поез-жайте в специализированный роддом.
– Как маленький? – я в недоумении. Опять в "скорую" и вперед!
Фигаро – тут, фигаро – там. Из спеца меня отправили обратно – срок вдруг оказался в норме.
– Это опять вы? Мы же сказали...
Муж молчит, а я, блин, по натуре воин-одиночка. Мой кулак ударил по столу и чашки с чаем, подпрыгнув, жалобно звякнули.
– Остаюсь!
Сорочка была в дырочку, как сейчас помню. Одеял и простыней вообще не было. Из окна дует, а дверь закрывать нельзя. Камера пыток прямо! Никого, медперсонал вымер.
– Доченька, ты что, мерзнешь? – окликнул меня рабочий в синем хала-те.
– А вы кто?
– Лифт ремонтирую. Я сейчас... Вот вам два одеяла, грейтесь. И пошел, ругаясь, на чем свет стоит. "Мир не без добрых людей", – подумала, засыпая перед рассветом
Но поспать не удалось. Безжалостная медсестра тормошила: "Пора на УЗИ!" Еле разомкнув глаза, поплелась в кабинет.
– Это вы Коронелли? А я вам не скажу, кто у вас будет – объявляет "добрый" доктор, ехидно улыбаясь, сверкнув белоснежными зубами.
– Почему? – устало спрашиваю, не удивляясь уже ничему.
– Зачем вы стучали кулаком по столу? – мстительно отвечает он.
– Не надо. Скоро сама узнаю, – гордо парирую я. "Вот гад!"
– Ах, вот вы какая?
Предродовая палата. Лежу. Рядом – девушка, с опытом, советует:
– Кричи, а то никто не подойдет.
– Что кричать-то? – вспоминаю Кэт из "Семнадцати мгновений весны". Мюллер ее раскусил: она мама кричала по-русски. Значит, буду кричать по-испански. Но тут волна боли захлестнула с такой силой, что я заверещала как свисток. "Какая мама?" Даже охрипла. Сама не ожидала.
Я же воин-победитель. А они, как известно, не визжат. Потом три дня весь роддом приходил посмотреть на меня, как на местную достопри-мечательность. Вот она –
слава.
– Ой! Лезет! И-и-и!
Прибежала медсестра.
– Давай вставай, хватит орать, иди вон в ту комнату.
– Я не могу, ребенок выскочит.
– Ничего.
– Мне бы каталку.
– Сама дойдешь.
Иду, даже бегу. Лезу, как скалолаз, на высоченную кровать, придерживая свой огромный живот.
– Помогите, трудно же.
– Ничего, сама, сама. Как рожать - трудно, а как (мат опускается), то как кролики.
– От хамства, теряю дар речи.
– И-и-и!
– Ох, оглушила. Тужся.
– Не могу, сил нет. Обещали же кесарево.
– И так сойдет, тужся.
"Я воин", – вспоминаю я в перерывах между схватками. Беру командо-вание на себя. – Делайте мне надсечки, ребенок задохнется, – ору!
– Нет, тужся.
– Делайте! И-и-и!
Спорить нет сил. Боль – дикая. Но я не уступаю. Победители не сдаются! И тут я отрываю железную ручку от кровати. У акушерки истерика.
– Сломала! Инвентарь! Ах, ты ...! Надсечки сделаны, боль ушла. Спать...
– У тебя мальчик, смотри.
– Знаю,– говорю сквозь сон. Меня – на каталку, в очередь часа на четыре, зашиваться", как объяснил народ. Это все ерунда по сравнению с рыжим хирургом, похожим на таракана и фашиста одновременно. "Шил" без наркоза для быстроты процесса. Моему мужу, Борису сказали, что я и сын умерли. Похоронив нас мысленно, он просидел всю ночь в приемном покое. А куда идти – жизнь кончена.
И только утром пробегавшая мимо медсестра сказала:
– Живы. Перепутали. Когда мне, наконец, принесли сына в палату, при-жав к груди его крошечное хрупкое тельце, я подумала: «Вылитый Пушкин, надо же! Как мне повезло». Мой сын Артем, я так тебя люблю!
Камешек от пыльной булыжной мостовой.
Началась «Престройка». Кушать стало нечего, одевать – тоже. А я не могла устроиться на работу, сын постоянно болел. У меня не было возможности отдать его даже на несколько дней в неделю в детский сад. Поэтому я решила начать свой бизнес. Я ездила по комиссионкам города и пыталась купить что-то фирменное, заграничное, джинсы, например. А после, перепродавала то, что смогла достать. В лютый мороз и в жару, накормив ребенка, я ехала на «толкучку». Это называлось тогда – «фарцевать».
Я фарцевала, да еще как! По крайней мере, у меня всегда были деньги на детское питание сыну. Однажды на Таганке, в "комке " я познакоми-лась с Лолитой, нет, не с набоковской, а из тогдашнего "Дуэта Акаде-мия", мы подрались с ней из-за ультрамодных джинс, и как вы думаете, кто выцарапал их себе? Нет, не я. Но я дипломат, когда надо. И я сказала, держа одну штанину, яростно вися на другой: «Иди и померь, все равно тебе они малы!» Так мы подружились.
Она стала певицей, а я – фарцовщицей, а после журналистом.
А вот, серый пыльный булыжник посреди мостовой, вокруг кото-рой бегают муравьи.
1992 год. Про то, как я попала в РИА «Новости», тоже рассказ отдельный.
(...)
Рубин, хранящий и направляющий. Нежно сияющий в перстне.
«Три красавицы небес
Шли по улицам Мадрида:
Донна Клара, Донна Рэс
и прекрасная Пепита.
Вдруг на площади, хромой
Нищий с робким ожиданьем
Руку протянул с сумой
За насущным подаяньем.
За реал, что подала,
Помолился он за Клару,
Донна Рэс щедрей была
И дала реалов пару.
А Пепита так бедна -
Не имела ни реала.
Вместо золота она
Старика поцеловала.
В это время проходил
Продавец букетов рядом,
И его остановил
Потрясённый нищий взглядом.
За букет душистых роз
Нищий отдал три реала!
И красавице поднёс,
Что его поцеловала»
Дворовая песенка.
Мама Лера была полненькой с юности. Самодостаточность так ей шла, что невозможно было представить эту красавицу иной. Ни кому из постоянно окружающих и восхищенных особей мужского пола, не могло придти в голову, что моя мама может не нравиться. Более того – это не могло придти в голову и женщинам, видевшим её, провожавшим завистливыми взглядами её звонкий смех: «Как она это делает?»: недоумевали её «кузьминские» подруги. Вот она только вышла на улицу во двор. Села на лавочку, которую папа специально для неё сам вкопал около подъезда нашего большого дружного девятиэтажного кооператива, и буквально через пять минут, вокруг неё словно мотыльки вьются кавалеры – «барышню хочут украсть». «А как же мы?», – гремя костями, злились они, не подавая вида, сидя с ней на той же скамейке.
«Всё дело в состоянии души!», – хитро учила их Лерочка, изящно поднося к прелестному рту третий пирожок с вишневой начинкой. «Я тоже пробовала худеть, поскольку мне не нравится носить ту одежду моего размера, что продают в московских магазинах», – говорила она, грациозно вставая со скамьи и аккуратно отряхивая новое, цветастое, пошитое ею платье от крошек.
«Всего неделю ешь только черный хлеб и воду, после чего падаешь в обморок, приобретаешь гастрит или язву желудка и нервный стресс, но худеешь!», – поясняла она. «После чего, целых пять дней модничаешь в роскошном пышном белом платье и снова толстеешь, но всегда становишься в два раза больше прежнего». – «Маноль, после очередной моей по-пытки стать тростиночкой сказал: « Лера, ещё раз узнаю, не пущу даже на лавочку к подружкам» – «Вы же знаете Родейро! Сказал, как отрезал. Ревнует ко всем, не знаю почему?… Хым … Верно, у них в Испании так принято». – «Соня Репина, Сметанина, Тамарочка, чего вы хохочете? Вот дурочки-то».
Лера очень любила готовить. Кулинарное искусство требует не меньшего таланта, чем у художников и поэтов. Стол ломился от холодцов, из свиных ножек, заливной рыбы, украинских борщей, по-особому консервированных томатов. Особенно давались ей огромных размеров пирожки с разными начинками, покрытые для блеска куриным желтком – «Большому куску рот радуется!». Двенадцатислойный «Наполеон» густо пропитанный заварным кремом, так и таял на языке, а капельки янтарного «Царского варенья» из крыжовника, стекающие с боков пузатой вазы пронзительно сверкали солнечными лучами.
Обед всегда был ровно в три часа и не минутой позже. «Юлька, сейчас же иди кушать!!», – кричала бабушка из окна во двор. И мне приходилось бросать игры и идти есть. Семья дружно садилась за стол: «Еда должна быть наслаждением, а формы тела для большинства мужчин не имеют значения. Главное – это характер, не обязательно мягкий, и грациозность рук... У кавалера всего несколько секунд, чтобы предварительно оценить даму. В движениях женщины мужчина должен угадывать и темперамент, и душевные качества незнакомки. Делает он это автоматически. Если ответ отрицательный, то он и близко не подойдет», – философствовала моя обаятельная бабушка.
Серьезного, упрямого характера Мануэль слушался Лерочку беспрекословно. И никогда не догадывался об этом. Так умело управляла им моя хитрая бабушка.
«Показал черт моду, а сам в воду!», – хихикала она, глядя на худеньких барышень, наивно опуская не накрашенные, длиннющие черные ресницы, спрашивала мужа:
– Вон, наша первая раскрасавица Нюська пошла, тебе нравится её осиная талия?
– У Нюськи твоей, ладони влажные, а рукопожатие как у рыбы варе-ной. Что до талии, я и не заметил, – отвечал Мануэль. – Мне нравится талия у Анны Герман, потому что у неё удивительный голос и поет она легко и красиво. Когда слушаю, кажется будто бы испанка исполняет, а язык – русский. Удивительно!
«У нашей Наталии тонкая талия,
Античный нос и характер купорос.
Вся Наталия приталенная,
Знойная убойная.
Взглянет она – и вам хана.
Выпьем за Наталию, за счастливую талию,
За античный нос и характер купорос!»
(тост)
Сама мама Лера не отпускала меня от себя ни на шаг. Она научилась делать мне лечебный массаж и заставляла каждый день заниматься специальной гимнастикой и пить разные настои из целебных трав (не доверяла врачам). И, наверное, только благодаря её усилиям я ещё жива. В меня она вложила всю свою жизнь!
Гулять мне разрешалось только во дворе у тополя, где меня было видно из нашего окна, и моим многочисленным друзьям ничего не оставалось делать, как тоже торчать под деревом.
Зато, училась я тоже под этим тополем, потому что в школу ходить не могла, падала в обморок примерно через месяц после ежегодного «пробывания» ее посещать. Учителя ходили заниматься к нам домой и почему-то меня любили. Хотя лодырь я ужасный. Не знаю, почему все считали, что во мне сидит талант и упорство?
Об этом задумываться мне было некогда, поскольку главное, что двигало моим разумом в то время: «Смыться к ребятам во двор!» И я всячески пыталась обмануть родителей и учителей, чтобы добиться вожделенной свободы. Вы скажете: «Подумаешь, ведь это так легко, пропускать уроки!» Увы, не в моем случае – попробуй тут удрать или не выучить урок, если каждый день ты должна ждать учителя. Я считала себя несчастнейшим человеком во всей Вселенной: ни списать, ни улизнуть.
А ещё, я до сих пор не умею зубрить и если что-то не понимаю, то не могу рассказать. Приходилось докапываться до сути под гнетом постоянного желания выкинуть все учебники в помойку и «вздохнуть свежий воздух безделья». Видимо, эту безысходность и принимали мои наивные учителя за талант и упорство.
А ещё, мой дурацкий мозг всё время протестовал, например, против таких тем сочинений, как: «Почему мы жалеем Герасима, в рассказе Тургенева «Му-му?».
«Светлана Михайловна, объясните мне, почему я должна его жалеть, если мне его не жалко? Собаку жалко, барыню немного жалко – ночи не спала, а Герасима что-то не очень», – пытала я учительницу литературы, – «Был бы Герасим добрым и смелым, не утопил бы Му-му, а отпустил или сам утопился что ли?».
«Юля, ты что? Как это – сам», – вытаращивала на меня глаза Светлана Михайловна, – «Его же угнетали, использовали, били. Он был рабом….»
«Да уж, бедный раб, а собаку беззащитную убил», – думала я, но спо-рить было бесполезно, и я писала: «Герасим бедный, барыня злая».
Но почему-то, после моих упорств, Светлана Михайловна, дарила мне сережки с синим камешком, и приносила читать Конан Дойла.
Моя учительница по-английскому языку Алла Сергеевна почему-то хо-тела, чтобы я стала переводчиком. Вот кто мучил меня любя по полной катушке!
Это было невыносимо – переводить не только школьный текст, но и дополнительный. Лёжа на пузе, и «давясь» чёртовым «инглишем» в солнечный погожий денёк, слыша Надькин свист, означающий: «Все собрались играть под дерево в футбол. Юлька, двигай сюда!», – моя душа изнывала от муки и желания выпрыгнуть во двор прямо с дивана.
По окончании школы к выпускному балу, Алла Сергеевна подарила мне золотое кольцо и отрез крепдешина на платье. За что? Я так и не выучила английский… А жаль.
Но что самое удивительное, когда закончилась школа, и надо было выбирать профессию и институт, я точно знала, кем я хочу быть – учи-тельницей русского языка и литературы! Моя мама Валя была очень счастлива, что я выбрала именно этот путь и сама повела меня в Педагогический институт на первый экзамен. «Сочинение ты точно напишешь на пять, поскольку ты очень талантливая», – уверенным тоном говорила мама, зажимая ярко накрашенными губами таблетку валидола. – «Твои работы до сих пор висят в школе на Доске Почта, ты всегда выигрывала Олимпиады по литературе, так что я не волнуюсь».
А я… Я на этот раз не написала, что мне жалко Герасима, потому что не смогла бы обманывать своих будущих учеников. И получила первую в жизни двойку. Как же потом плакала и просила меня переписать сочинение преподавательница литературы, принимающая экзамен!
Ни в один очный институт больше меня не взяли, поскольку все прием-ные комиссии шипели, что я – инвалид и буду занимать чужое место, требуя от меня справку с места работы. И чтобы я прошла со своим Красным дипломом хотя бы на заочное отделение, да хоть в ПТУ, папа Женя, после очень долгих уговоров моей мамы Вали, все же сделал мне липовую справку, будто я секретарь, и я легко и без всякого блата поступила в очень престижный вечерний Полиграфический техникум. А я и не знала тогда, что профессия – технический редактор книг и журналов, не хухры-мухры! 100 человек на место.
Про мою учебу в техникуме рассказывать не интересно, так как коллектив у нас был «девчачий» и разновозрастной, от того и скучный. Единственное, что мне запомнилось – это ужасное отношение ко мне нашей преподавательницы по основному предмету, она была чуть старше меня и завидовала, что я первая из всего курса вышла замуж. Остальные учителя меня любили, особенно преподавательница по рисованию. Она отлично знала, что я рисую почти за весь класс, так как девочки работали и им было некогда, а мне в кайф.
Малахит - сочетание зеленого и черного. Часы в отделке из этого камня и подставка для ручек изящно смотрятся на рабочем столе.
Папа мой, ушел зачем ты так поспешно?
Семьдесят три,... встал часам к шести.
Торопился жить. Вот остался прежним
Бежевый твой плащ. Плачу я...Прости.
Он перерастет в город-Сад, что песней...
Здесь оркестр смолкает – улиц тоньше нить.
Пропасть навсегда, кланяется Пресней,
На Смоленской площади тебя похоронить?
Знаешь, просят мальчики тут на Карачаровском…
А теперь в Сокольниках сливы не растут,
И вдоль Ленинградки нам сломали яблони …
Но врубили оперу «Сколково-Салют».
Памятники да, переносят снова…
Твой нелюбимый в честь гнома Петра,
И его корыта с бельем Казановы…
Трубы оркестра заиграли марш
Траурный...
Прощай папа
Умер 21 сентября 2010
Похоронен на Николо-Архангельском, вместе с папой Мануелем Родейро – моим дедом и его отцом и моим отцом, и мамой, моей бабушкой Валерией Викторовной Коронелли.
В доме на «Соколе» было всегда многолюдно: мой дед Яков, отец мамы Вали и его жена Антонина обожали шумные весёлые компании друзей и родных. Мы часто приезжали к ним с моим папой Манолем и мамой Лерой.
(...)
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ! СКОРО ВЫЙДЕТ НАША ИСТОРИЧЕСКАЯ КНИГА КОРОНЕЛЛО. МЫ ПЕРДСТАВЛЯЕМ НА ВАШ СУД ТРЕТЬЮ ЕЁ ЧАСТЬ, ЭТО КАЛЕЙДОСКОП С НОВЫМИ ИМЕНАМИ ИЗ МОЕЙ ЖИЗНИ
В КНИГЕ КОРОНЕЛЛО ТУТ http://www.proza.ru/2011/02/07/751
ОСТАЛЬНЫЕ ДВЕ КНИГИ - ПОКАЗАТЬ НЕ МОЖЕМ). А ПО-ССЫЛКЕ - МОИ МЕМУАРЫ, КОТОРЫЕ БЫЛИ РАНЕЕ ОПУБЛИКОВАННЫ С СОКРАЩЕНИЯМИ, И В СЕТИ, И В СМИ. ТЕПЕРЬ ЖЕ, МЫ СОБРАЛИ РАССКАЗЫ ВОЕДИНО.
(Ниже, на моей стр-ке приведены две исторических статьи и переписка с профессором Пряхиным - то, почему мы взялись за написане книги КОРОНЕЛЛО
http://www.proza.ru/2011/02/04/1179
ИСТОРИКО-ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ КНИГА, ОСНОВАННАЯ НА АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТАХ И ЖИЗНЕННЫХ ФАКТАХ.
Мы посвящаем свой труд братьям:
Евгению Викторовичу Коронелли и
Виктору Ростиславовичу Коронелли.
Авторы благодаря за консультации: падре Эммануэля Рэмундос (о. Наксос), председателя Генеалогического общества Греции Ияковоса Нафплиотиса-Сарантиносса (г. Афины), историка-консультанта Архива острова Наксос, Занассиса Котсакиса (г. Афины), Чрезвычайного и Полномочного Посла России в Ливане Олега Герасимовича Пересыпкина, Председателя Союза Писателей Иерусалима Евгения Ароновича Минина, редактора московского журнал «Россияне» Александра Асманова, Владимира Александровича Пархомова (Бароцци де Эльс)– профессора Байкальского государственного университета экономики и права.
ДЖУЛИЯ КОРОНЕЛЛИ, ЕВГЕНИЙ ИВАНОВ. Г. МОСКВА 2011 ГОД
ПОВЕТЬ КАЛЕЙДОСКОП ОПУБЛИКОВАННА В газете "Информпространство" зарегистрирована в Московском территориальном управлении Министерства РФ по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций.
Свидетельство о регистрации СМИ ПИ N1-00919 от 20.12.2002.
в 2008 году
http://www.litsovet.ru/ index.php/publications.book?shop_book_id=1925
и в газете Еврейское Слово 2008 год