На фото: двор Капеллы
Полдолжение. Начало в "Ленинградская капелла. Дирижёр Чернушенко В.А."
Ленинградская капелла. Борьба за место под солнцем.
В капелле работали несколько певцов с дирижерско-хоровым образованием. В сложившейся обстановке почти все мы попали в сильнейшую опалу со стороны некоторых артистов, имевших вокальное образование.
Мол, дирижеры – хоровики все безголосые, не имеющие профессиональных навыков, мол, все беды от них, так как вся вокальная нагрузка падает на вокалистов, поэтому хоровикам вообще в капелле не место.
Здесь я умышленно опускаю толкование истинных значения и места хоровиков, имеющих хорошие голоса, в профессиональном коллективе. Пример тому – лучший камерный хор в России под руководством Минина В.Н. (сейчас Семенюк В.О), где по преимуществу поют дирижеры – хоровики; хор Турецкого.
Я понимала задачи художественного руководителя и находила объяснение условиям и требованиям, обращенным Чернушенко В.А. к коллективу капеллы. В споры старалась не вступать, но со всеми, с кем приходилось контактировать, старалась сохранять доброжелательные и ровные отношения.
Психологическая обстановка в капелле была сложной, возрастной состав пестрый: среди певцов много артистов преклонного и предпенсионного возраста. Существовал контингент, представлявший собой профессиональный балласт, с интонационными и тембровыми недостатками.
Однажды на репетиции Реквиема Верди, готовя его к совместной с капеллой постановке, работал Темирканов Юрий Хатуевич, главный дирижёр симфонического оркестра Ленинградской филармонии.
Будучи наслышан о «разборках» среди певцов капеллы, он, обращаясь к группе женщин, что-то оживлённо обсуждавших, сказал:
- Прошу не отвлекаться. Потом, на местном комитете, будете обсуждать
свои проблемы.
Его замечание прозвучало в присущей ему корректной форме. Спокойный бархатный баритон Юрия Хатуевича непостижимым образом положительно влиял на репетиционную атмосферу, мгновенно устанавливавший тишину и внимание среди исполнителей.
В тот момент я испытала радость за руководство капеллы, так как в этих словах была выражена творческая солидарность с ним такой выдающейся личности.
Владиславом Александровичем всем была дана возможность работать над собой, совершенствоваться. Более того, руководством капеллы оказывалась методическая и практическая помощь всем желающим её получить. Был дан и срок.
Продумывая свою перспективу как хоровика, я продолжала посещать уроки в консерватории. Как-то я спросила у Владислава Александровича:
- Есть ли в капелле возможность для меня выполнять хормейстерскую работу? Я получила прямой ответ:
- Нет.
Хормейстерами и дирижерами в капелле остались только Штейнлухт А.М. и Борисов В.В., которому В.А. Чернушенко передал свой камерный хор, как своему соратнику в этом деле и последователю. Более того, Владислав Александрович предложил мне искать работу, так как у меня вовсе не альт, а сопрано в капелле достаточно.
Как-то он высказал своё удивление моей способности ансамблировать в альтовой партии, не выделяясь своим тембром, который он определил как сопрановый. Эту мою особенность, - тембрально благоприятно «окрашивать» хоровую партию - замечали и в консерватории.
Меня это сообщение о поиске работы нисколько не расстроило, поскольку, по известной причине,( см. Ленинградская капелла) в капелле я не собиралась работать долго. Владиславу Александровичу я объяснила обстоятельства моего пребывания в капелле и о видах на свое профессиональное будущее.
Я стала искать работу в музыкальном училище. Пользуясь временем и возможностью, я продолжала много заниматься. Однажды Владислав Александрович признался, что обстановка в капелле такова, что он не может выразить мне публично элементарную благодарность за работу даже на словах.
Я все понимала и никакой обиды не держала. Я только попросила его передать мне возможную информацию из какого-нибудь училища об имеющейся вакансии, имелась ввиду работа на периферии, и за что я была бы ему признательна.
Однажды в разговоре о моей профессиональной перспективе Владислав Александрович проницательно заметил:
- Вам, Верочка, на мой взгляд, нужно работать с детьми, но так, чтобы Вы были хозяйкой. Впоследствии всё так и получилось…
Борьба в капелле за личный престиж, место под солнцем, между тем, продолжалась. Однажды я воспользовалась своим правом и в один из больных дней переместилась на свободный стул выше, около басовой партии.
Репетировали Реквием Верди, и я следила по партитуре за звучанием хора в процессе репетиции. Я заметила некоторое недовольство рядом сидевшего пожилого артиста, но не могла понять причину. Тихонечко продолжала листать клавир и слушать капеллу.
Во время перерыва меня резко останавливает этот артист и громко и возмущенно мне выговаривает:
- Вы что, специально сели около меня слушать, как я пою? Я хорошо знаю свою партию и готов в паре с Вами спеть весь Реквием от начала до конца! Вас специально посадили ко мне! Выполняете задание дирижера?!
От неожиданности я онемела: меня обвиняли в том, чего у меня и в мыслях не могло быть. Я пыталась разуверить его в надуманных им подозрениях, но напрасно.
...В один из дней Владислав Александрович сообщил мне о том, что стало известно о вакансии в Костромском музыкальном училище на дирижерско-хоровом отделении. Я послала туда запрос.
Местным комитетом капеллы было объявлено о дате очередного профсоюзного собрания.
Слово было предоставлено художественному руководителю. Владислав Александрович стал зачитывать письмо, поступившее ему от одного из артистов капеллы. Имена не назывались.
После первых двух-трех строк я поняла, что в нем жалоба на меня, а письмо – того пожилого артиста. Мне стало жарко. От стыда я не знала, куда деваться. Дочитав письмо, Владислав Александрович сказал:
- Если впредь от кого-нибудь ещё поступит такое письмо, то наказаны будут все участники инцидента, вплоть до увольнения. Я не буду разбираться в ваших взаимоотношениях!
Вопрос на этом был исчерпан. Я чувствовала себя спасенной: моё имя не было названо. Я до сих пор благодарна Владиславу Александровичу за выход из ситуации без подробной и ненужной детализации происшедшего.
Капелла мало-помалу успокаивалась, и на смену общему творческому ажиотажу ко всем приходила ответственность за успех в предстоящем конкурсе.
В качестве конкурсного произведения я взяла «Колыбельную» Скотта, произведение в крайней степени невыигрышное для показа певческого голоса. Средний нюанс в нем пиано – два пиано.(тихо или очень тихо)
.
Мне оно очень нравилось, об остальном я не думала: сказывалось отсутствие сольного исполнительского опыта. Как мне сказали коллеги по хоровой партии, я спела очень музыкально, но тихо.
Близился к концу сезон 1974-75 годов. Прошел отпуск. Музыкальным училищем оставалось невыполненным условие предоставления отдельной комнаты в общежитии. Я позвонила директору, и отдельная комната мне была обещана.
Владислав Александрович однажды сообщил, что я могу оставаться в капелле столько, сколько мне нужно. Но пришел и подтверждающий письменный ответ из Костромы. Я ответила, что училищем выполнены все условия, и мне неудобно отказываться. Хотя уезжать мне уже не очень хотелось.
Однако, мне трудно было оставаться на зыбкой почве в капелле.
Я понимала, что решать свою судьбу мне нужно самостоятельно, к тому же, тогда у меня было очень высоким профессиональное самосознание и – никакой прагматичности.
Я ни за что не цеплялась, хотя жила в общежитии капеллы, в самом центре Ленинграда с выходом на Дворцовую площадь, в окружении архитектурных красот, высочайшего искусства, благотворного интеллектуального влияния
Мне ничто не сулило тогда удачливой жизни – ни профессиональной, ни личной. Был реальный положительный ответ из Костромы, и я решила держать «синицу в руке». Так закончился период моей работы в старейшем русском хоре, о котором всегда вспоминаю с благодарностью.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/02/14/448