— А хорошо все же, что коммунистам под зад дали! — Двубортникова отхлебнула кофе и сморщилась, он оказался слишком горячим.
— И не говори, раньше тов.Бататов каждый месяц деньги на партвзносы тратил и все зря. Видать, председатель домового комитета — его карьерный потолок. А все верил, что оплата партвзносов, как сберкасса. В смысле накопления личного партийного капитала. Так и не понял, что есть разница, по какую сторону окошка в той «сберкассе» сидишь, — Свенсоншведская, забежавшая к соседке поболтать и полистать последний номер каталога “Otto”, отодвинула из осторожности свою кофейную чашку подальше от края стола.
— Ах, эти деньги. Дело разве в партвзносах? Принюхайтесь. Нет, глубоко вдохните! Чувствуете? Это запах Свободы! — Гостья послушно повела носом, но учуяла только легкий аромат Magie Noire и. в который раз, позавидовала умению Двубортниковой доставать дефицитные духи. — Вот при Советской власти, ну, куда мы могли выехать? Только к братьям славянам на Золотые Пески и то не факт. А уж чтобы за Бугор выбраться, впитать организмом миазмы разлагающегося Запада — об этом даже мечтать было страшно. Нет, конечно, приложив максимум стараний, победив в соцсоревновании и получив переходящий вымпел «Лучшая свинарка района», тебя могли выпустить на поводке в Финляндию. Разрешив вывезти на все про все — 28 рублей. Смешно. На эти деньги даже приличного белья не купить, а чтобы пробежаться не в составе группы по магазинам, надо было всю ночь пролежать под чекистом, который сопровождал каждую группу. Но этого чекиста еще надо было вычислить и соблазнить… Сейчас совсем другое дело. Захотела я поехать в заграницу — нет проблем. Купила путевку, оформила загранпаспорт и на следующей неделе на пять дней, не считая дороги, — в турпоездку по Швеции.
— Швеции?! — как зомбированная Аланом Чумаком прошептала Свенсоншведская. — Родина… Риппербан…
— Какая ж родина? Вы же вроде в этом городе и родились. А Риппербан, она, улица эта, — в Германии.
— А и пусть в Германии. В Швеции зато шведские семьи. А родина — историческая. Далекая земля предков. И, в конце концов, неважно, где ты родился. Гораздо важнее — где бы ты ХОТЕЛ родиться. Ты уж там поклонись низко земле шведской, от моего имени.
***
Из поездки Двубортникова вернулась наполненная впечатлениями, как мешок с подарками Деда Мороза. Первое время она одаривала всех соседей впечатлениями и мелкими скандинавскими сувенирами, но постепенно жизнь дома №66/6 вошла в привычное русло. И все бы ничего, но Двубортникова начала как-то странно полнеть. Преимущественно животом. Мужская часть коллектива недоумевала — кому же удалось столь результативно поработать? До сих пор все обходилось. Тов.Бататов даже намекнул при случае: «Если не из нашего дома — прописку не разрешу».
К роддому жильцы приехали почти полным составом. Порозовевшая от смущения и неожиданного внимания молодая мамаша замешкалась на ступеньках, держа кулек на руках. На вопрос, выдохнутый в едином порыве всеми: «Кто?», счастливая Двубортникова гордо ответила:
— Сын! — и доверила нести его пенсионеру Волозову.
Дети по улице им.Жертв Перестройки рождались нечасто и по такому радостному случаю в Красном уголке накрыли стол. Впрочем, не обошлось без капли дегтя в медовом котле счастья. Тов.Бататову, как представителю общественности и в связи с отсутствием отца, акушерка шепнула, что младенец — «того», то ли с уродством, то ли с аномалией на свет появился. По крайней мере, за, без малого, тридцать лет ее, акушерки, работы на ниве родовспоможения, подобного припомнить не удалось. Дитё появилось на свет с вентилятором.
— Каких я только не принимала, — шептала медичка, жарко елозя пухлыми губами по уху тов.Бататова, — и с шестью пальчиками на ручках, и с хвостиком, и, судя по поведению новорожденного, с шилом в попе… но чтобы из пуза рос вентилятор — такого не было.
Тут уж, как говорится, вентилятор в подгузнике не утаишь, — общественность рано или поздно узнает — и тов.Бататов решил, что гонцом, принесшим эту весть должен стать он.
— Дорогие товарищи, — начал председатель домкома, держа в руке наполненную водкой рюмку, — всем вам известен повод, по которому мы собрались в нашем Красном уголке. Прибавление в нашем большем семействе. — Решив не ходить вокруг да около, тов.Бататов рубанул с плеча. — Буду откровенен. Жиличка Двубортникова родила Терминатора. Я всех вас знаю хорошо, поэтому могу с уверенностью сказать, что отец ребенка не кроется среди нас.
— Никак — война! — ахнула Свенсоншведская.
— Карр-межка! — заорал ворон Борис, предчувствуя обильную поживу на поле будущей брани, и перелетел с плеча пенсионера Волозова на гипсовую голову бюста Ленина.
— Дуся, ну почему сразу война? — в голосе супруга звучала укоризна. Он почувствовал, что помещение вот-вот взорвется паникой.
— Тов.Бататов, так Терминатор к войне появляется. В фильме показывали.
— Ну, хорошо, не Терминатор. Я просто не знаю, как это назвать. У мальца прямо из живота вентилятор растет. Родился так. Словно вот она, — тов.Бататов выставил обличающий палец в сторону Двубортниковой, — с вертолетом кувыркалась. Давай-ка, хоть ты и секретарь, как на духу выкладывай: когда? где? с кем?!
Молодая мама заботливо поправила одеяльце, в которое был завернут малыш и подняла на ждущее покаяния общество глаза.
— И вовсе никакой не вертолет. Обычный мужчина. Средних лет, невысокий, упитанный. Одним словом, в полном расцвете сил. Мы с ним в Стокгольме познакомились, он мне помог через дорогу перейти. А потом в кафе пригласил. Мы там кофе с плюшками пили. Сдобными, — добавила зачем-то она. — Ну, а потом в гости к себе пригласил. Он на самой верхотуре живет. Что-то типа мансарды. А что, имею право! — дерзко добавила она. — У меня нет ни перед кем моральных обязательств, — и обвела глазами мужскую женатую часть жильцов.
— Да кто же против? — поспешил заверить ее председатель и покосился на супругу. — Ты имя хоть папашки спросила?
— Он Карлсоном представился.
— Карлсон — это в переводе со шведского, сын Карла, — авторитетно заявила Свенсоншведская. — А мальчонке надо, следовательно, дать имя Карлсонсон — сын сына Карла.
— Кирюша по-нашему, — согласно кивнул головой пенсионер Волозов.
— Карр-оед! — внес свою лепту Борис.
— Бедненькая, — покачала головой Свенсоншведская. — Это как же ты рожала? Он, поди, своими лопастями все тебе порвал, пока вылез.
— Нет, — зарделась в смущении Двубортникова, — они у него пока мягенькие, как резиновые. Вон, ежата когда рождаются, у них иголочки тоже мягкие. Природа, она все предусмотрела.
***
Рос Кирюша быстро. Здоровеньким и шаловливым мальчиком. Еще в первые недели, когда мама купала его в ванночке — а он очень любил купаться, — Кирюша включал свой моторчик и быстро вращающиеся лопасти пропеллера окатывали водой не только Двубортникову, но и заливали всю комнату. А уж когда подрос и научился ползать — спасу вообще не стало. Стоило маме зазеваться, и малыш улетал на улицу. Не помогали ни шпингалеты на окнах, ни поворотная ручка, запирающая балкон.
Он закладывал виражи и входил в штопор, совершал бочки и мертвую петлю. Гонялся за воробьями и голубями и обозленный пенсионер Волозов не раз грозился подстрелить его из рогатки. Останавливала лишь любовь к детям, которая оказалась сильнее любви к птичкам и то, что Карлсонсон сдружился с вороном Борисом.
Правда, летал озорник как-то странно. Мало того, что пропеллером, а, следовательно, и животом, кверху, так еще и попкой вперед. Свенсоншведская на это качала головой и говорила:
— Вот же предупреждала я ее, что чрезмерное увлечение Кама-сутрой до добра не доведет.
Оттого, что попкой Кирюша не мог осуществлять локацию, а глаза видели только облака на небе, страдал не он один. Страдали все. Мало того, что в доме не осталось ни одного целого окна — Кирюша промахнувшись, таранил стекла ягодицами, так и штанишки его вечно болтались лохмотьями, изрезанные осколками стекол.
Однажды, гонясь за голубем, маленький летун настолько увлекся, что не заметив влетел в бельевую веревку, запутался и болтался наподобие сохнущих трусов тов.Бататова. При этом истошно кричал, пока его не освободили. И окончательно успокоился лишь когда получил большущую банку черничного варенья. Видимо, наследственность давала о себе знать.
Бывший — по причине возраста — вор-домушник, живущий по соседству, частенько стал захаживать во двор дома №66/6. Он поглядывал на резвящегося в воздухе Кирюшу, одобрительно кивал головой и приговаривал:
— Подрастет — цены ему не будет. Из шкета такого форточника можно сделать, на любом этаже квартиру откроет. Расти, пацан.
Пацан рос, а вместе с ним росли и шалости. Двубортникова не успевала выплачивать стоимость разбитых стекол. Ей советовали держать сорванца взаперти и даже грозились лишить родительских прав.
А однажды Карлсонсон исчез. Двор сразу опустел, словно облетевшее дерево осенью. На вопросы, куда делся мальчик, Двубортникова отвечала:
— Ему здесь было душно. Малышу не хватало воздуха Свободы и он улетел к папе.