Шум волн, разбивавшихся о прибрежные камни, нарушал тишину ночи, навевавшую на меня грустные мысли и разные воспоминания, связанные с моим детством и моей яркой молодостью, давно уде прошедшим и почти забытым. Звукам прибоя вторил легкий ветерок, шумевший в прибрежных кустах и деревьях. Обжигая мое загрубевшее лицо, он залетал в нашу маленькую комнату, кружился несколько минут, поднимая в воздух сухую солому, и вылетал через то же окно, через которое попадал к нам. Я смотрел через окно, задраенное деревянной решеткой, на небо, сплошь покрытое звездами. Их свет проникал в комнату через окно и, не встречая препятствий на своем пути, освещал небольшой квадрат на полу ярко голубым светом. Полная луна уже клонилась к горизонту, её блеск становился все слабее, и лунная дорожка, волнующаяся на море, постепенно редела. С моря доносились крики недавно проснувшихся птиц и морской запах, наполнявший все вокруг. Я вдохнул полной грудью воздух этой прекрасной ночи и спрыгнул с решетки, за которую держался , пока смотрел на улицу, так как окно было довольно высоко, и даже я при своем высоком росте не мог до него дотянуться. Свалившись на пол, я улегся рядом с моим спутником по несчастью, который лежал и, тяжело вздыхая, спал. Я уставился на светлый квадрат окна, выделявшийся в нашей темной комнате, и, задумавшись, задремал, убаюкиваемый звуками ночи, все-таки преодолев страшную тоску в своей душе. Мне стало душно, и я задергался, просыпаясь. Своим движением я разбудил спящего рядом грека, и он, проснувшись, начал протирать глаза, шепча сквозь свою густую бороду какую-то молитву. Он оправил форму на себе, посмотрел на окно и встал, разминая затекшие руки и ноги. Потом он подпрыгнул к окну и, подтянувшись на руках к решетке, как несколько минут назад сделал я, посмотрел на улицу.
Я смотрел в потолок, пока в моей голове проносились непонятные мысли. Что со мной будет? Неужели это моя последняя ночь?
- Вы не спали? – хриплым голосом спросил меня грек, - ладно вам, не переживайте так. Когда-нибудь мы все равно умрем…- он замолчал и, переминаясь с ноги на ногу, продолжил – мне приснилось, будто я убежал, к семье вернулся…
- Это было бы замечательно, если бы сбылось,- задумчиво ответил я, в первый раз подумав о побеге, раньше он мне казался невозможным, да и теперь я прогнал эти глупые мысли.
Мой товарищ улыбнулся и сел рядом со мной, опять бормоча свою молитву. Я поднялся и сел, отряхивая со спины грязную солому, на которой я лежал. Я посмотрел на грека и спросил, задумавшись:
- Что ты делаешь? Молишься?
- Молюсь, - ответил мне грек, немного погодя, вероятно он дочитывал молитву.
- О чем?
- О том, что бы Бог простил мне мои грехи и принял меня в Царствие Своё, - последовал ответ на мой вопрос.
Я не понимал его, так как был комсомольцем и не верил в Бога. Я подумал о Боге и о том, что сказал мне мой товарищ. Мысли проносились в моей голове одна за другой, и я вспомнил, что я и сам когда-то был крещен, только крест я не носил с детства. Родители мои были революционерами, и я знал о Боге только от моей бабушки, у которой я жил в детстве.
- Научишь меня молиться? – после долгих размышлений попросил я.
Странно, но именно в критические моменты взгляды людей на жизнь могут круто меняться, как поменялись у меня.
- Ну… - поведя бровями, ответил грек, - молитва – это разговор с Богом. Как бы вы разговаривали с Богом? Ну вот, можете прочитать эту, - и он протянул мне потертый листок, на котором была написана молитва.
Я взял этот потрепанный лист, который мой друг носил у себя на шее, и начал читать. Прочитав молитву, я задумался, затем, положив листок на пол, я встал и опять посмотрел на улицу.
- Все-таки ночь прекрасная, - опять заговорил я, обращаясь к греку, - не правда ли? Даже умирать не хочется…
Грек кивнул головой в ответ и опять начал молиться. Мне было жалко его: он был моложе меня на много лет и красив, не то, что я – зрелый мужчина, проживший половину своей жизни, и заканчивающий ее так далеко от своего дома.
- Не переживайте, думайте о чем-нибудь другом, - посоветовал мне мой друг, - подумайте о том, что мы не будем больше мучиться. О том, что тягости жизни кончились…
Я не ответил ему, я хоть и был уже в возрасте, но все равно не хотел умирать, желание жить во мне было велико.
*******************************
Я прислушался… Снаружи послышались шаги, и дверь в нашу комнату заскрипела. «Почему это они так рано?» - подумал я, вглядываясь в темноту и пытаясь разглядеть в ней силуэты наших убийц. Послышался голос, который приказывал нам выходить. Я не знал немецкого, а грек и подавно не слышал его до начала войны, но мы поняли что нам сказали. Первым вышел грек, я увидел, как его богатырская фигура вырисовывается на светлом фоне неба, затем вышел следом, захватив с собой листок с молитвой, который мне дал мой товарищ.
Свежий утренний воздух ударил мне в лицо. Я вдыхал его полной грудью, тяжело дыша после душной каменной комнаты, в которой мы провели немало времени. Я заметил вдали моря корабль, который плыл по самому горизонту. Я подумал, что это может быть наш катер, которого мы так и не дождались, но мое минутное забытье прервал грубый удар в спину, сопровождаемый немецкими ругательствами, который заставил меня свалиться на землю. Я поднялся и тут же был схвачен. Нас повели по горной тропинке, и в скорее каменный дом, в котором нас так долго держали, остался за выступом скалы. Но мы шли недолго. Пройдя еще шагов сто, я увидел небольшую узкую площадку, врезавшуюся шагов на пятнадцать в море, состоявшую из камней, обвалившихся с гор. Тропинка здесь сузилась, и нам пришлось идти по одному. Справа от нас был пологий обрыв, тянувшийся к морю, где заканчивался огромными валунами, а слева были скалы, на которые забраться было невозможно из-за их крутости. Мы достигли того места, где тропинка была совсем узкой, и начали двигаться медленнее. Грек, шедший впереди меня до этого так невозмутимо и без всяких эмоций, по крайней мере, он их не выдавал, внезапно оступился и, сорвавшись, покатился по склону вниз, к морю. Немцы закричали и вслед ему пустили пулеметные очереди. Вероятно, решив, что грек мертв, они не стали спускаться вниз, рискуя сорваться и убиться насмерть, и, только о чем-то пошептавшись, повели дальше меня одного. Я шел, смотря на неподвижно лежавшего внизу грека, который вероятно разбился или был расстрелян немцами, если удачно упал. Я невольно подумал, что ему повезло, но тут же эти мысли сменили другие, которые заняли меня до того времени, пока мы не пришли на каменную площадку, нависавшую над морем. Я оглянулся и увидел дом, в котором мы сидели, тропинку, по которой мы шли, обрыв, лежащего рядом с морем грека, который как мне показалось, зашевелился, или то был просто ветер, и морскую гладь, распростертую до самого горизонта. Уже почти рассвело, и небо приняло розовый оттенок, а у горизонта оно стало ярко красным. Приближался день. Я в последний раз взглянул на все это и с удивлением заметил, что грек исчез. Я удивился, но тут же перевел взгляд на скалы, что бы немцы не заметили исчезновения. «Значит все-таки Бог спас его», - подумал я и, сильнее сжав в руке листок с молитвой, перекрестился...