КАК ЕГОР ЖЕНИЛСЯ
У нашей-то Северной Двины берега разны. Где высоки да обрывисты, а где и плоски как мамкин блин. Спокон веку избы на высоких берегах ставили. А, ну как Двина-матушка по весне из себя выйдет? Тут и придет всей деревне, ежели она низко устроена, карачун.
Вот на таком-то высоком берегу село-то наше и стоит. Быват, кто слыхал? Село хошь и не слишком большо, да и не маленько. А жил в нашем селе Егорушко. С мамкой да батей жил. Всем парень хорош был, да одна беда, не любили Егорушку девки. Не знай, кака-така причина была, а не любили, хошь чо делай. Вот, чо ишшо этим девкам нать? Ить парень-от баской уродилси! Голоушка молотком, ухи, что твои пельмени, нос как гвоздь торчит! Хорошой парень, говорю! А, вот не люб ни одной оказалси. Ишшо с малечка девки его от себя гоняли.
- Тебе, сопля, што тут нать? А ну, поди отсель! - И пойдет христовой....
И была ишшо в селе девка одна. Ульяна. Перва красавица. Как выйдет на улицу, у всех мужиков да парней рты открыты делаюцца. Ихни бабы да девки по башке их колотят… И то сказать, полной-то рот комаров набьецца, он ить жрать не захочет после. Нажрецца комаров-то. А она идет! Бедром вильнет – улица, плечом – переулочек. Большашша! Что твой трактор! А силишша! По три мешка кряду картошки таскат! Взвалит на плечико и пошла, ну, а мужики, опеть, следом, комаров жрут….
Вот задумал Егорушка к этой Ульянке сватов заслать. Не знай, почему он так задумал, коли его и Пестимея от себя гнала. А той Пестимеи от земли не видать. Малехонна, аки аблизьянка, с какой по-осени к нам в деревню фотограф приежжал. Он тогда энту Пестимею со своей аблизьянкой-то попутал. Едва с собой, в сумке, не увез, насилу отбилась.
А пошел Егор как-то за девками подглядеть. Девки, вишь, в байну собралися. К соседке, тете Клавдеи. У ей, вишь, байна-то по-белому топиццы. Намоешься и сажей не угвоздаешься. Вот, деревенски девки к ей и повадились в байну. А Егорушко, значит, повадилси за ими подглядывать. Вот там, в том пару, он Ульку-ту и углядел…. Углядел и захворал. Прибежал в отцовску избу, комаров выплюнул, и мамке в ноги повалилси.
- Маманя, я женицца хочу!
- Да, на ком?
- На Ульяне!
Ну, маманя в слезы.
- Ой, да что же ты, дитятко, на таку орясину позарилси. Ой, да она в женихах роецца, как кура в навозе. Ой, да, не приведи оссподи, согласицца. Ой, да я на старости годов в своем дому буду за печью сидеть…. Как хошь, а нету на то моего родительского благословления! И не проси!
Ну, как-нито, двоима с батей уговорили маманю. Батя свое веско слово сказал.
- Што ты голосишь, дика? Она, быват, за нашего-то омморока и не пойдет ишшо.
Ну, обступили бабу, ни вздохнуть, ни, прости оссподи, выдохнуть. Она и покорилась им.
Пришли сваты, все честь по чести, пьяны, велёлы, с самогонкой. Сзади Егор в новой рубахе. Чин-чинарем. Шапка хороша, маманя вязала об осени, штаны новы, в новы же сапоги заправлены, чтобы, значит, вышивку на носках видать было. Цветов веник под мышкой, как без его, и вабще… сразу видно, што парень сурьезно подготовилси. Улька, как таку делигацию углядела, так со смеху и покатилась. Така на ее смехота напала – караул кричи! Ничо сказать не может, тока пальцем на сватов, да на Егора кажет и ржет. Они уж к ей и так, и эдак, а она заливается знай….
Маманя ейна, вдова честная, строга женшина.
- Што нать? – Спрашиват. Ну, сваты все как заведено, мол, у вас телочка, у нас – бычок. Не пора ли вашу телушку товось…. Ох, маманя-то разошла-а-ась! Таку беду, расходилась, хужей заграничного торнадо!
-Ишь, кричит, куды мостисси! - Это она Егору, значит.
- Да, мою Уленьку сам банкир из губернии сватать собиралси! И сосватал бы, кабы я ему ноги не переломала не разобрамшись!
И така, понимашь, обида на Егорку напала! Он не банкир, конечно, но тоже, не полседня вша на шубе! Поди по всей-то деревне погляди, непьюшших-то по пальцАм перешшитать можно! Опять же, руки у его растут откуль нать. Любу веялку разберет, соберет, и ишшо в запас кой-чего от ее отложит! Для кого энта мамаша свою дочку бережет? Да, леший ее разберет! А той тока того и нать! Не хочет девка взамуж, дак и на руку ей, что матушка кобенится.
А пушше того, обидно Егору, што Улька-зараза хохочет. Кинул он ей в ноги веник, и говорит.
- Ну, што ты ржешь, лошадь недоена? Я к тебе всею душой, а ты на меня пальцем кажешь. Не люб, дак так и скажи, а неча над людями ржать.
А Улька, знай, заливается. Ну, хвостанул Егорушко ей веник цветочный под ноги, дверями хрястнул, и пошел себе.
Пришел домой и обратно мамке в ноги повалилси. Та сызнова бледнеть начала.
- Что ишшо, сынушко, нать? Какого ишшо рожна, родименькой, тебе прихотелося?
- Отпусти, мать, меня из дому. Пойду по белу свету щастья искать. Потому как, нету мне ево в нашей деревне. Покудова Ульяну из головы не выкину, не вернуся.
Ну, мать, как положено, в слезы.
- Ой, да чужа-то сторонушка слезами полита, да горем засеена-а! Ой, да куды ж ты дитятко мое собралси-и! Ой, да пропадешь пропадом во чужих края-ах! Да, в неведомых-то землях все не как у мамки в дому-у. Да тебя, неразумного, куры лапами загребу-ут! Да ишшо каки люди тебе попадутся, быват, научат нехорошему чему…. Да, што ж я делать ста-а-ану-у-у! Батька твой непутевой, помре, а я одна-одинешенька на энтом свете, век свой горький коротать остануся-а. А коли помру, ты ить и на могилку-ту не прийдешь мамкину-у…
Егорушко, от такого напутствия свое горе подзабыл. Батька мамку начал уговаривать.
- Што ты, заполошна, опеть надрываисси? Меня уж хоронишь… Парень-от, быват, недалёко собралси. Вон, в Закукушевье, бают, и работа есть, и заработки получче наших. Не пропадет.
Ну, куды матери деваться? Собрали Егора в дорогу. Поклонился он родителям и пошел себе.
Закукушевье-то поболе родимого села. Егор полдня ходил покудова на объявление напоролся. Читать-писать Егорушко сызмальства востёр был, быстрёхонько разобрался в той бумажке. Пришел на лесопилку, куды работники непьюшши требовались. Все ладом оформил, о фатере с бабкой первой встречной договорился и начал жить тута. Обуркался быстро. Парень смекалистой, шустрой, работа на лад идет. И девки здеся не хужей других каких…. А нет-нет, да и встанет перед глазами у Егорушки Ульяна свет Ферапонтовна в банном пару. И така тоска берет ево, хоть прямо в омут кидайси.
Долго ли коротко ли, а заприметил Егора управляюшший. Парень скромной, работяшший. Не пьет, опять же. У управляюшшего дочь-оглобля на выданьи. Остальны-то работники женаты все больше, да и все энту его дочку знают как облуплену, не больно много женихов-то ворота метят. Тут уж и Егорушке рад будешь. Кому-то нать хозяйство передавать. Домина-пятистенок, лошадей табун, коров штук двадцать, трактор…. Да, много чево накопилось за годы-то работы на хозяина. Хороший, вишь, управляюшший. Как че не хорошо лежит, так сразу он прибирёт и в дело произведет…. Дочку у него по-заграничному звали – Жозефиной. Така энта Жозефинка непутёва была – страсть! Цельный день семечки грызет, да заграничны журналы листат. А как вечер настанет, морду напудрит и на гулянку ломиццы. Ни какима силами ей не удержишь. Ну, спервоначалу-то папаня ей Егора издаля показал. Вот, мол, хороший парень. Она, конечно, нос на сторону воротит.
- Фи, папА, ты мне какого лапотника в мужья пихашь. Да, он и говорить-то как положено не умет. И одет-то он как пугало….
Ох, папаня-то на ей вызверился!
- Какого ишшо тебе прынца подать? Чо-то у дома-то не больно больша очередь из желаюшших тебя, ростыка, взамуж позвать! Быват ишшо и энтот на тебя глядеть не захочет! Ты када, корова лядашша, в зеркало-то пялисся, не видишь какой красавицей уродилася? Ить таких как ты, ежели с десяток набрать, можно забор сгородить! Ить у тебя, верста немеряна, зад с передом впотьмах попутать можно! Жрешь в три горла, а все как доска-сороковка! Сказано – быть тебе за Егором замужем, и спорить не смей, а не то все наряды в печи пожгу, будешь в старых коршаках, да в материном платьи шшеголять! А коли поженитесь, ему некогда будет с тобой разговаривать. Все хозяйство на него взвалить думаю. Да ишшо один дом я надумал построить….
Жозефинка, было, губы надула. Да неохота, вишь, мамкины-то платья носить. Начала она сама к Егору подъезжать. И на глаза ему попадается кажну минуту, и то проводить до дому попросит, то принести чего… ничего не выходит. Не глядит на ее Егор! И то сказать, чтобы Егору Жозефинке в глаза поглядеть, нать табуретку спервоначалу под ноги поставить.
Решил тогда Жозефинкин папаня сам с Егором поговорить. Вызвал его в правление, на стул поперед стола усадил и начал уговаривать. Сначала-то Егорушко испужался щастья такого. А после подумал, затылок поскреб, да и махнул рукой. Коли, думает, не суждено мне по любви жениться, так пойду в примаки. Кругом выгода. Одно тока мучает, будто гвоздь под стелькой, как же он будет с энтой Жозефинкой жить, коли у него Ульяна перед глазами стоит все время?
Свадьбу решили к осени справить. Опосля того как хозяин ихней лесопилки с проверкой приедет. Он, вишь, по дороге из Парижу в Неаполь решил ненадолго и в Закукушевье заскочить. Проверить, как тут без его дела идут.
А в деревне-то, тем временем, Ульянкина матерь, честная вдова помирать засобиралась. Захворала. Лежит и стонет:
- Видать помру я, доченька, и замуж тебя не выдам. Ох, дура я, дура. Всех женихов от тебя отогнала. Ты уж скоро из возрасту выйдешь. Так перестарком и останесси. И род наш захиреет. И хозяйство одной тебе не поднять будет. Не управисся. Я хоть и честная вдова, а все ж, нет-нет, да и зайдет кто, крышу починить, да забор поправить. Тебе же заради забору свою честь девичью рушить нельзя. А пуще всего мне, кровиночка, жаль, что внуков я не увижу, не поняньчу, на коленях не подержу, не потетешкаю, да песен им не попою…. Как хошь, а чтобы через месяц уж у тебя какой-никакой а муж был! Не то прокляну на смертном одре!
Крутенько она конешно с дочкой-то. Строгая женщина, чего не отнять, того не отнять.
Огляделась Ульянка, за кого взамуж выходить? Все мужики да парни в деревне заняты. Устали ждать когда она замуж соберется. Тока дед Пантюха сидит на завалинке последнюю папироску курит… помирать собирается… который год уже. Да дурачок деревенский Игнатий, задом в лужу пузыри пускат…. Тоска на Улюшку напала. Не охота в вековухах ходить. Тут она Егорушку-то и вспомнила. Ну! Хороший парень-от! И про руки его золотые вспомнила, а пуще того, про то, как он комаров жрал на ее глядючи. Ну, кому бы на ум, Ульянке на дело. Оставила дом с больной матерью и хозяйством на Пестимею с Пантюхой, быстрехонько манатки собрала, и подалась в Закукушевье, за Егором.
А на лесопилке – дым коромыслом! Хозяин едет! Управляшший гумаги в печке жгёт, да новы рисует. Все порядки наводят. Углы начисто выметают, огнетушители красят, да суху траву в округе подстригают.
Егорушко как настеганный бегат, поручения будущего тестя выполнят. Ни отдыху, ни продыху парню. Встал в сторонке передохнуть, тут ему кто-то глаза руками и закрыл. Ну, кто может быть? Конечно Жозефинка, невеста ненаглядная, век бы ей не видать. Егорушко тока повернулси чтобы ее отослать куды подальше, глядь, а энто Уля! Так у его ноги и подкосилися! Сидит в луже как тот Игнатий и на Уленьку во все глаза глядит. Ну, она помолчала единый миг, а после и говорит:
- Приехала я Егор свет Ильич за тобой. Хватит по чужим сторонам шляццы. Дома дел невпроворот, нать ишшо свадьбу до конца месяца успеть сыграть.
- Чью свадьбу? – У Егорушки тако колотение в груди сделалось, что он дух перевести не может.
- Как чью? Нашу! Иль передумал? – Стоит Ульяна, руки в боки, коса золотом до задницы горит. Грудя под кофточкой ходуном ходят, от их волны по всему лесопильному цеху, щеки – хоть прикуривай. Красота! Работники все дела побросали, эко диво увидамши. Стоят, рты раззявили, добро хоть комаров нету.
- Каку ишшо свадьбу? Не бывать тому, чтобы мово жениха увели! – Глядит Егор, а посередь цеха Жозефина стоит. Глаза горят, волосья крашены дыбом, глазишши выпучила и орет:
- Энто што ишшо за деревенска фефела пожаловала? Я щас папы скажу, дак тебя вытолкают в шею с частной собственности! Ишь на что замахнулась, корова дойная! Пошла отсель!
Зря она конечно так-то. Ульянка-то материна дочерь. Огляделась она, зацепила рученькой белой дрын двускатного брусу, и ну пошла по цеху за Жозефинкой гоняться! Та визжит, руками машет, а все одно слово сказать успеват!
- Ты себя, медведица лесная, в зеркало-то видала? Кому ты нужна эка колодишша! – А Ульянка и не запыхалась кабыть! Што ей брус тот? Так… веточка.
- В зеркало я о святках смотряла, и высмотрела, што у меня свадьба в энтом годе, а тебе в перестарках ходить!
Тем временем хозяин-то уж из Парижу прибыли. Тут же, не медля, он в правление примчалси и сразу за бумаги сел. Управляюшший пот вытират тока, да уговариват.
- А не перекусить ли вам с дороги хозяин? Поди опристали, эку прорву килОметров отмахмши. Может, пойдем ко мне? Супруга с утра уж шанег напекла.
А тот, знай, отчеты проверят. Не слушат управляюшшего-то. Ну, нашел-таки к чему придраться. Подозрения свои должным образом оформил и ла-асково так управляюшшему-то и говорит.
- Что ж ты, козел душной, творишь? Да, ты меня, видать, грабишь средь бела дня? Да я тебя в кандалы, да на каторгу! Да, ты у меня, пень пропашший, баланду жрать будешь, да на шконке париться! Да, ты у меня по этапу Сибирь сантиметром мерить пойдешь! Да, я тебя в Соловки кокосы садить отправлю!
Совсем худо папане сделалось. За сердце схватился и в ноги хозяину пал.
- Не губи, отец родной! Все отдам как есть, тока в энту страсть не посылай!
Пока хозяин-то дух переводил, донеслося до его уха, што в цеху неладно.
- Пошто у тебя в цеху бедлам?! Ответствуй сей же мне момент!
Ну, управляюшший ни сном ни духом. Откуль ему знать, што там творицца.
Хозяин быстрехонько к той двери что в цех ведет подскочил, расхвостнул ее, да и встал на пороге.
А там! Что творицца! Куликовска битва! Ватерло с Бородином! Работники по стенам в блины раскатались. Вздохнуть бояцца. Егор в луже сидит. Жозефина по цеху загнанной крысой мечется, а Ульяна за нею с дрыном бегат. Доски из штабелей россыпью! Беда! У папаньки Жозефинкиного последни волосы седыми сделались!
Глядь, все, некуда Жозефинке деваться! Зажала ее Ульяна в угол! Тут хозяин лесопилки-то как закричит!
- Ах! Шарман! – И колобком по цеху покатился в тот угол где девки на последний свой смертный бой встренулись.
- Я не думал, что така красота в северной стороне может быть! Я, мамзель, тронут вашей неземной красотой до самого сердца! Ах!
Ульянка дрын в сторону отставила. Смотрит, кто это там по ее душу бежит-катится. Привыкла, вишь, первой-то красавицей на деревне быть. Ан, нет! Глядит, мимо ее энтот толстячок пробежал, на колено в грязь цеховую пал и Жозефинку за руку схватил.
- Мон амур! Поехали со мною в Милан! Я сделаю вас моделью! Вас ждет слава!
Папаня Жозефинкин от таких колебаний совсем западал. Тока, понимашь, приготовился баланду хл*****, а тут вон чего….
Жозефинка, та быстренько очухалась. Стоит, как положено, хихикат, да прореху на подоле рукой закрыват.
- Как я есть безутешный вдовец, сей же час желаю с вами сочетаться браком! Здеся мы фуршет небольшой организуем, а уж свадьбу настояшшу в Риме сбацаем!
Ну, што тут скажешь ишшо? Все ладом вышло. Жозефинка с супругом в заграницу укатила, папаню-то зять простил и лесопилку ему на радостях подарил совсем. А Егорушко с Ульяной, как Егор расчет получил с премией, отправились в родну деревню. Свадьбу сыграли каку-нать. Все село на той свадьбы упилось. Неделю плясали, покуда не спохватились, што картошка не вся собрана. Матушка Ульяны помирать отдумала. Нать ишшо до внуков, говорит, дожить….